Сэр Найджел Лоринг

Глава XXI Как в Косфорд отправился второй гонец

Под покровом ночи раненых вынесли из рва и поставили пикеты лучников у самых ворот, чтобы их нельзя было починить. Когда Найджел вернулся в лагерь, на душе у него было тошно из-за собственной неудачи, смерти пленника и боязни за Эйлварда; но он еще не до конца испил чашу — его ждал Ноулз, и слова, которыми тот встретил оруженосца, разили больнее хлыста. Кто он такой, свежеиспеченный оруженосец, что посмел идти в наступление без приказа? Что принесла его безумная выходка странствующего рыцаря? Потеряно двадцать человек, и чего ради? Их кровь останется на нем. И Чандос все узнает. Когда они возьмут замок, его следует отправить в Англию.

Так говорил Ноулз, и слова его тем горше отзывались в душе Найджела, что он и сам чувствовал: он поступил неразумно, и Чандос сказал бы ему то же самое, только, быть может, помягче. Он молча, почтительно, как и подобало, выслушал Ноулза, отсалютовал ему и пошел прочь. Оказавшись один среди кустов, он бросился на землю и разрыдался, уткнув лицо в ладони. Таких горячих слез он не проливал еще никогда в жизни. Как он старался, чтобы все было хорошо, и вот — такая неудача! Найджел был избит, обожжен, у него все болело с головы до пят. И все же муки тела были ничто по сравнению со страданиями духа — тоской и позором, которые разрывали ему сердце.

Но один пустяк изменил течение его мыслей и принес успокоение: он снял латную рукавицу, и пальцы его случайно натолкнулись на крошечный пакетик, который Мэри привязала к перчатке, когда они стояли на холме св. Катарины на Гилдфордской дороге. Он вспомнил тонкую золотую филигрань девиза, который гласил: «Fais ce que dois, adviegne que pourra — c'est commande au chevalier».

Слова сами собой прозвучали в его утомленном мозгу. Он сделал то, что считал правильным, что бы из этого ни вышло. Правда, получилось плохо, но ведь так всегда бывает в делах человеческих. Он понимал, что, если бы ему удалось взять замок, Ноулз бы простил его и забыл бы обо всем остальном. Не его вина, что затея не удалась. Никто не мог бы сделать больше. Если бы Мэри видела его, она бы его поддержала. Засыпая, он видел ее смуглое сияющее гордостью лицо, с состраданием склонившееся над ним. Она протянула руку и коснулась его плеча. Он вскочил и протер глаза — действительность, как это иногда случается, причудливо вплелась в сон: в темноте над ним в самом деле склонилась какая-то фигура и теребила его, пытаясь вывести из забытья. Вот только мягкий голос и нежное прикосновение леди Мэри сменили грубый выговор и железная хватка Черного Саймона, сурового норфолкского копейщика.

— Вы ведь сквайр Лоринг? — спросил тот, пытаясь разглядеть в темноте лицо юноши.

— Да. А в чем дело?

— Я искал вас по всему лагерю, а потом увидел у кустов огромную лошадь и подумал, что вы где-нибудь тут же, неподалеку. Мне надо вам кое-что сказать.

— Говори.

— Этот парень, Эйлвард, — мой друг, а Господь наделил меня такой натурой, что я люблю своих друзей так же сильно, как ненавижу врагов. А он ваш слуга, и, сдается мне, вы тоже его любите.

— Мне есть за что его любить.

— Тогда у вас и у меня, сквайр Лоринг, есть причина постараться его спасти, в отличие от тех, кому нужно поскорее взять замок, а не освободить пленных. Вы же понимаете, что такой человек, как этот разбойничий лорд, когда увидит, что игра проиграна, наверняка в последнюю минуту перед тем, как замок падет, перережет пленным глотки: он ведь отлично знает — что бы ни случилось — ему конец.

— Клянусь святым Павлом, об этом я не подумал.

— Я был с вами тогда, когда вы пробовали разбить внутренние ворота, — продолжал Саймон, — и все же один раз, когда мне показалось, что они поддаются, я сказал себе: «Прощай, Сэмкин, больше я тебя не увижу». У этого барона в душе столько желчи, сколько у меня самого, а вы думаете, я оставил бы своих пленных в живых, если б меня принудили их отдать? Ни в коем случае. Вот я и думаю: если б нам удалось взять днем замок, их всех перебили бы.

— Может быть ты и прав, Саймон, — ответил Найджел, — от этой мысли нам должно бы стать полегче. Только если мы не можем спасти их, захватив замок, они уж наверняка пропадут.

— Может, так, а может, и не так, — с расстановкой ответил Саймон. — Я думаю, что, если замок взять неожиданно, да таким манером, что никому и в голову не придет, тогда, может статься, мы сумеем отбить пленных раньше, чем их прикончат.

Найджел живо наклонился вперед и положил руку солдату на плечо.

— Ты что-то придумал, Саймон. Так скажи, что у тебя за план?

— Я хотел доложить сэру Роберту, да он готовится к завтрашнему штурму и не стал бы меня слушать. Я, точно, кое-что придумал, только хорош мой план или плох, не могу сказать, покуда его не испробую. А сперва скажу вам, как мне это пришло в голову. Так вот, утром, когда я был во рву, я заприметил на стене одного человека. Такой высокий, лицо у него белое, волосы рыжие, а на скулах пятна антонова огня.

— А при чем тут Эйлвард?

— Сейчас увидите. Вечером, после приступа, я ходил тут с одним из наших вокруг той маленькой крепости на холме, хотел посмотреть, нет ли там какого слабого места. Кое-кто из них вылез на стену и всячески поносил нас, и среди них я заметил — кого бы вы думали? — а вот того самого верзилу с бледным лицом, рыжими волосами и антоновым огнем на щеке. Что вы из этого заключаете, сквайр Найджел?

— Что этот человек перешел из большой крепости в форт.

— Ясное дело, перешел. На свете не может быть двух таких меченых. Только если он перешел из замка в форт, то не по земле — ведь между ними были наши.

— Клянусь святым Павлом, мне ясно, что ты хочешь сказать! — воскликнул Найджел. — Ты полагаешь, что между фортом и замком есть подземный ход.

— Я в этом уверен.

— Значит, взяв маленький форт, мы сможем пройти этим ходом и захватить большую крепость.

— Все может быть. И все же это опасно. Ведь в замке услышат, что мы пошли на приступ, и успеют загородить подземный ход и перебить пленных, прежде чем мы окажемся внутри.

— Так что же ты предлагаешь?

— Если бы нам найти, где проходит эта потерна, нам ничто не помешало бы раскопать ее, и оба они — форт и крепость — были бы в наших руках, прежде чем противник сообразит, что мы уже там.

Найджел от радости захлопал в ладоши.

— Клянусь Господом, прекрасный план! Но, увы, Саймон, я не знаю, как найти то место, под которым проходит потерна, и где ее раскапывать.

— Там у меня есть крестьяне с лопатами, — ответил Саймон, — а с ними мои друзья Хардинг из Барнстебла и Джон с Запада, они ждут нас со своим инструментом. Если вы, сквайр Найджел, согласны нас вести, мы готовы рискнуть жизнью.

«А что скажет Ноулз, если их попытка провалится?» — мелькнуло в голове у Найджела, но эту мысль тут же вытеснила другая. Он не станет рисковать, если не будет уверен в успехе. А если уж рискнет впустую, то там и сложит голову. Отдав ее, он искупит свою ошибку. А если, напротив, попытка увенчается успехом — что ж, тогда Ноулз простит его поражение при взятии ворот. Словом, уже спустя минуту все сомнения остались позади, и Найджел пробирался сквозь тьму следом за Черным Саймоном.

За лагерем их поджидали два копейщика, и вчетвером они двинулись дальше. Вскоре во мраке проступили силуэты каких-то людей. Небо было закрыто облаками, сеялся мелкий дождь, скрывая от глаз и замок и форт, но Саймон еще днем отметил нужное место камнем, и теперь они знали, что находятся как раз между ними.

— Здесь слепой Андре? — спросил Саймон.

— Да, добрый сэр, я тут, — ответил голос.

— Этот человек был когда-то богат, все его уважали, но разбойничий лорд его разорил, а потом выколол ему глаза, и теперь он уже много лет живет в темноте и кормится подаянием.

— А как же он поможет нам, если он слеп? — изумился Найджел.

— Благодаря слепоте он и поможет нам больше, чем кто-либо другой, благородный сэр, — ответил Саймон. — Ведь часто случается, что, если человек потерял одно из чувств, Господь придает больше силы тем, что остались. Вот и Андре — у него такой слух, что он различает, как по жилам деревьев бежит сок или пищит в норе мышь. Он пришел помочь нам отыскать ход.

— И я его нашел, — с гордостью ответил слепец. — Я поставил тут мой посох. Два раза, пока я лежал тут ухом к земле, я слышал под собой шаги.

— Надеюсь, ты не ошибся, старик? — бросил Найджел.

Вместо ответа слепец поднял посох и дважды ударил им о землю: один раз справа, другой — слева. За первым последовал глухой короткий звук, за вторым — протяжный гул.

— Слышите? — сказал слепой. — Разве я ошибаюсь?

— Мы тебе очень обязаны, — сказал Найджел. — Пусть крестьяне начинают копать, только как можно тише.

А ты, Андре, прижмись ухом к земле: если внизу кто пойдет — предупредишь.

И так, под косым дождем, в темноте кучка людей принялась за работу. Слепой молча лежал, прижавшись ухом к земле, и дважды легким свистом давал знать, что надо прекратить работу, — по потерне кто-то проходил. Через час они дорылись до каменной арки, которая, по всей видимости, была внешней частью свода. Досадное препятствие! На то, чтобы вынуть камень, уйдет много времени, а если они не закончат работу до света, все их предприятие станет безнадежным. Англичане кинжалом расковыряли раствор, скреплявший камни, и наконец сумели вынуть небольшой булыжник и подобраться к остальным. Вскоре у их ног разверзлась черная дыра, темнее окружавшей их ночи, и мечи не доставали до ее дна. Ход был открыт.

— Я полезу первым, — объявил Найджел. — Помогите-ка мне спуститься.

Солдаты опустили его на длину вытянутых рук, потом отпустили и слышали, как он благополучно стал наземь — под ними. И тут же слепец с тревожным криком вскочил на ноги.

— Я слышу шаги, — предупредил он. — Они еще далеко, но приближаются.

Саймон просунул голову в дыру и шепотом спросил:

— Сквайр Найджел, вам меня слышно?

— Слышно.

— Андре говорит: сюда идут.

— Тогда закройте дыру. Быстрее, быстрее. Над дырой расстелили плащ, так что никакой отблеск света не насторожил бы того, кто приближался по туннелю. Правда, можно было опасаться, что он слышал, как спустился Найджел, но вскоре стало ясно, что его ничто не насторожило: Андре заверил, что он продолжает путь. Теперь и Найджел слышал вдалеке его шаги. Если он идет с факелом — все пропало. Но шаги все приближались, а никакого мерцания света не было видно.

Найджел, затаив дыхание, с кинжалом в руке, прижался к осклизлой стене и в душе возносил благодарственную молитву всем своим святым покровителям. А шаги все приближались. В темноте юноша уже слышал неровное дыхание идущего. В тот момент, когда путник поравнялся с ним, Найджел с ловкостью тигра прыгнул на него. Послышался слабый удивленный вскрик и больше ни звука: рука сквайра мертвой хваткой сжала горло прижатого к стене разбойника.

— Саймон! Саймон! — громко позвал Найджел.

Плащ сняли.

— У тебя есть веревка? Или свяжите пояса. У одного из крестьян нашлась веревка, и скоро Найджел ухватил ее конец. Он прислушался; в проходе не было ни души. На миг он отпустил горло пленного. И тут же тот стал изливаться в мольбах и просьбах. Он качался, как лист на ветру. Найджел прижал кончик кинжала ему к лицу и велел молчать. Потом пропустил веревку ему под мышки и завязал ее.

— Тяните, — прошептал он, и на минуту серое отверстие у него над головой потемнело.

— Он тут, добрый сэр, — подал голос Саймон.

— Теперь снова бросайте веревку и держите покрепче. Спустя минуту Найджел уже стоял среди людей, столпившихся вокруг пленного. Разглядеть его в темноте не было никакой возможности, а высечь огонь они боялись.

Саймон грубо ощупал его и почувствовал под рукой жирное, гладко выбритое лицо и плащ из грубого сукна, доходивший до лодыжек.

— Кто ты? — спросил он шепотом. — Говори правду, только тихо, если не хочешь замолчать навсегда.

У пленника зуб на зуб не попадал от холода и страха, но все же он пробормотал:

— Я не говорю по-английски.

— Тогда говори по-французски, — приказал Найджел.

— Я священник, служу Господу. Если вы со мной что-нибудь сделаете, на вас ляжет проклятье святой церкви. Отпустите меня, я спешу к тем, кого нужно исповедовать и причастить. Если они умрут во грехе, их проклятье ляжет на вас.

— Как же вас зовут?

— Дон Пьер де Серволь.

— Де Серволь, священник? Это вы раздували жаровню, когда мне выжигали глаза! — закричал Андре. — Из всех чертей ада это самый подлый. Друзья, друзья, если я помог вам чем-то сегодня вечером, я прошу только одной награды — отдайте мне этого человека.

Но Найджел оттолкнул слепого.

— На это сейчас нет времени, — отрезал он. — Теперь слушай, поп, если ты и вправду слуга церкви, — ни ряса, ни тонзура не спасут тебя, вздумай ты нас обмануть. У нас здесь дело, и мы его сделаем, чего бы это ни стоило. Отвечай и говори только правду, иначе эта ночь кончится для тебя худо. В какую часть крепости ведет этот проход?

— В нижний погреб.

— А что там в конце?

— Дубовая дверь.

— Она заперта?

— Да.

— А как бы ты вошел?

— У меня есть пароль.

— Кто должен открыть дверь?

— Там внутри есть стражник.

— А что там дальше? За ним?

— Дальше тюремные камеры и тюремщики.

— Кто еще сейчас не спит?

— Только часовой у ворот и еще один на стене.

— Пароль? Пленный молчал.

— Пароль, приятель!

Холодные кончики двух кинжалов уперлись священнику в горло, но он продолжал молчать.

— Где слепой? — спросил Найджел. — Иди сюда, Андре, и можешь делать с ним все, что хочешь.

— Не надо, не надо, — захныкал священник, — пусть он не подходит ко мне. Спасите меня от слепого Андре. Я все скажу.

— Тогда быстро — пароль?

— Benedicite[57].

— Теперь у нас есть пароль, Саймон. Пошли в замок! — воскликнул Найджел. — Крестьяне покараулят попа и побудут здесь на случай, если нам понадобится подать весточку.

— Нет, благородный сэр. Мы можем сделать еще лучше, — отозвался Саймон, — мы возьмем попа с собой, чтобы стражники узнали его по голосу.

— Очень хорошо, — согласился Найджел. — А теперь помолимся, ведь эта ночь может стать для нас последней.

Он и три копейщика стали под дождем на колени и вознесли свои бесхитростные молитвы. Саймон и тут не выпускал из рук запястье священника.

Священник пошарил у себя за пазухой и что-то вынул.

— Это сердце святого угодника Эногата, — сказал он. — Может быть оно облегчит ваши души и снимет с них проклятье, если вы пожелаете подержать его в руках.

Четверо англичан по очереди подержали в руках серебряный ларчик и благоговейно приложились к нему губами. Потом встали. Первым полез в дыру Найджел, за ним Саймон, потом священник, которого Найджел и Саймон тут же схватили. Следом спустились копейщики. Не успели они отойти от пролома, как Найджел остановился.

— За нами спустился кто-то еще, — сказал он шепотом.

Они прислушались, но позади не раздалось ни шепота, ни шороха. Они помедлили минуту-другую, а затем снова двинулись вперед. Дорога казалась бесконечной, хотя на самом деле пройти пришлось всего несколько сот ярдов, прежде чем они увидели, что проход преграждает дверь, из-за которой пробивается желтый свет. Найджел постучал в нее кулаком.

Раздался скрип засовов, и громкий голос спросил:

— Это ты, поп?

— Я — дрожащим голосом ответил пленник, — открой, Арнольд.

Голоса его оказалось достаточно, пароль не понадобился. Дверь отворилась внутрь, и в одно мгновенье привратник был повержен наземь. Все совершилось так стремительно, что слышен был лишь стук упавшего тела и ничего больше. Проход залили потоки яркого света, и англичане невольно остановились, моргая глазами.

Перед ними открылся каменный коридор, поперек которого лежало тело привратника. По обеим сторонам коридора было по двери, и еще одна, забранная решеткой, виднелась в дальнем конце его. В воздухе стоял какой-то странный шум, какое-то низкое гуденье, протяжные крики. Англичане стояли в удивленье и прислушивались, стараясь понять, что это такое, как вдруг позади них раздался пронзительный крик. На земле бесформенным комом лежал священник; из его перерезанного горла лилась кровь, а в глубину туннеля убегала, согнувшись, громко стуча по камням палкой, какая-то черная тень.

— Это Андре! — воскликнул Уилл с Запада. — Он убил его.

— Значит, это его я слышал позади нас, когда мы спустились, — отозвался Найджел. — Наверняка он шел в темноте по пятам за нами. Боюсь, крик священника могли услышать.

— Вряд ли, — возразил Саймон, — здесь так кричат, что никто не обратит внимания. Давайте-ка снимем со стены лампу и посмотрим, что это за чертово логово.

Они было отворили дверь справа, но в лицо им ударил такой ужасный смрад, что они тут же отпрянули. Поднятая Саймоном лампа осветила обезьяноподобное существо, которое металось и гримасничало в углу; был то мужчина или женщина, сказать было невозможно, но, по всей видимости, человек этот уже давно сошел с ума от одиночества и страха. В другой камере оказался седобородый мужчина, прикованный к стене; он бессмысленно — тело без души — смотрел в пространство, но жизнь в нем все-таки еще теплилась: когда они открыли дверь, его невидящий взгляд медленно обратился в сторону вошедших. Но странный шум и протяжные крики шли не из этих дверей, а из той, что закрывала конец коридора.

— Саймон, — сказал Найджел, — прежде чем идти дальше, надо снять с петель вот эту, наружную, дверь. Тогда мы сможем перекрыть ею коридор и, в случае чего, будем удерживаться здесь, пока не придет подмога. А ты как можно быстрее возвращайся в лагерь, — крестьяне вытянут тебя через пролом, — приветствуй от моего имени сэра Роберта и скажи ему, что, если он прибудет сюда с пятьюдесятью воинами, замок наверняка будет взят. Скажи, что мы уже закрепились внутри крепости. А еще скажи, что я посоветовал бы ему привести в движение наши отряды перед воротами, чтобы весь гарнизон скопился там, пока мы займем позиции в тылу. Ступай, Саймон, сейчас нельзя терять времени.

Но копейщик покачал головой.

— Я привел вас сюда — я, благородный сэр, здесь и останусь, что бы ни случилось. А то, что вы говорите, правильно: теперь, когда мы зашли так далеко, сэр Роберт должен знать, что тут готовится. Ступай, Хардинг, ступай как можно быстрее и передай, что сказал благородный Найджел.

Копейщик неохотно отправился выполнять поручение. Оставшиеся слышали звук его шагов и тихое позвякивание доспехов, пока они не замерли в глубине потерны. Потом все трое подошли к двери в конце коридора; они намеревались подождать там, пока не подоспеет подкрепление, но тут из-за двери среди гула и бормотания раздались мучительные крики. Кричал англичанин. Они хорошо различили слова:

— Ради Бога, ребята, умоляю, глоток воды! В ответ раздался взрыв хохота и звук тяжелого удара. При этих звуках кровь горячей волной прилила к голове Найджела, зашумела в ушах, застучала в висках. Бывают минуты, когда пылающее человеческое сердце должно пересилить холодный рассудок солдата. Одним прыжком он преодолел расстояние до двери, другим прорвался сквозь нее.

Солдаты не отставали от него ни на шаг. Открывшаяся их глазам сцена была так неожиданна и ужасна, что на миг все трое застыли на месте.

Перед ними было большое сводчатое помещение, ярко освещенное факелами. В дальнем конце его с ревом пылал очаг. Перед ним, прикованные к столбам, стояли три раздетых догола человека. Цепи были наложены так, что, сколько бы несчастные ни старались, они не могли выйти из круга испепеляющего жара. И все же столбы были достаточно далеко от огня, так что, если у пленных хватало сил непрерывно передвигаться с места на место или поворачиваться, подставляя пламени то одну часть тела, то другую, настоящих ожогов они не получали. Поэтому они как бы танцевали перед очагом, непрерывно кружась, подпрыгивая, бросаясь в стороны насколько позволяли цепи, усталые до смерти, с вываливающимися, черными от жажды, растрескавшимися языками, лишенные возможности хоть на миг остановиться и передохнуть от этой судорожной пляски.

Но еще больше поразило вошедших то, что они увидели по обеим сторонам помещения, откуда и шли глухие стоны и завыванье, которые они услышали еще за дверью. Вдоль стен располагались большие бочки, в каждой сидело по человеку; их головы торчали сверху. Все они непрерывно двигались, а в бочках плескалась и переливалась вода. Бледные, изнуренные лица все разом обратились к распахнувшейся двери, и возглас изумления и возникшей вдруг надежды сменил протяжные стоны отчаянья.

В то же мгновенье два человека в черном, сидевшие за флягой вина у стола неподалеку от очага, вскочили на ноги и в немом изумлении уставились на вторгшихся. Промедление отняло у них последний шанс на спасенье. Посреди комнаты виднелись ступени, ведущие к главной двери.

С быстротой дикой кошки Найджел бросился к ней и на один шаг опередил стражей. Они повернули к другой двери, ведущей в проход, но Саймон и два других копейщика оказались к ней ближе. Два удара, два кинжала, вонзившихся в извивающиеся тела, и негодяи, исполнявшие волю Мясника, трупами легли на пол собственной бойни.

Какие радостные крики и благодарственные молитвы слетели тут с бескровных губ узников! Какой свет нечаянной надежды вспыхнул в измученных, провалившихся глазах! И не успей Найджел словом и жестом заставить их замолчать, этот безумный хор мог бы всполошить всю крепость.

Он открыл дверь, что была у него за спиной. Вверх, в темноту, вела винтовая лестница. Он прислушался, но сверху не доносилось ни звука. Снаружи в замке железной двери торчал ключ. Найджел вытащил его и повернул изнутри. Теперь занятым позициям ничто не угрожало, и они могли заняться несчастными узниками. Несколько ударов — и цепи с тех, кто плясал перед очагом, были сбиты. С каким-то хриплым радостным карканьем они бросились к бочкам с водой, в которых сидели их товарищи, и, опустив, как лошади, головы в воду, пили и пили. Тех же нечастных, кто был в бочках, наоборот, тут же вытащили из воды. Бледные, отекшие, они тряслись от холода, и когда с них сбили цепи, онемевшие ноги отказались им служить — они попадали на пол и, извиваясь, словно червяки, пытались подползти к Найджелу, чтобы поцеловать ему руку.

В самом углу лежал Эйлвард, с него стекала вода; он вконец обессилел от холода и голода. Найджел подбежал и приподнял ему голову. На столе все еще стоял кувшин вина, из которого пили два стражника. Найджел поднес его к губам лучника, и тот сделал большой глоток.

— Тебе лучше, Эйлвард? — спросил сквайр.

— Лучше, гораздо лучше, но будь я проклят, если еще хоть раз в жизни прикоснусь к воде! А вот бедняга Дикон умер, и Стивен тоже — их убил холод. Я сам промерз до мозга костей. Позвольте мне опереться на вашу руку, я хочу к огню, надо разогреть замерзшую кровь, чтобы она опять побежала по жилам.

Странное это было зрелище: двадцать голых солдат, сгрудившихся полукругом на полу перед очагом и протягивающих прямо к пламени трясущиеся руки. Вскоре, однако, языки их оттаяли, и они принялись наперебой рассказывать, что с ними произошло, повествование то и дело прерывалось радостными возгласами и словами благодарения святым, пославшим им освобождение. За все время, что они пробыли в плену, во рту у них не побывало ни крошки пищи. Мясник предложил им присоединиться к его гарнизону и со стен крепости обстреливать своих товарищей. Они отказались, и тогда-то он отобрал трех из них для казни.

Остальных затащили в подземелье, куда за ними последовал и грозный тиран. Каждому задали один-единственный вопрос — горяч он по натуре или холоден? И били до тех пор, пока не получили ответа. Трех, кто признался, что они холодны, обрекли на пытку огнем. Остальных, ответивших, что натура у них пылкая, приговорили к мукам в холодной воде. Время от времени этот дьявол в человеческом обличье приходил в подземелье, чтобы насладиться их страданиями и узнать, готовы ли они теперь служить ему. Трое согласились, и их увели. Остальные были тверды, и двое даже заплатили за это жизнью.

Вот что узнали Найджел и его товарищи, пока нетерпеливо ждали прибытия Ноулза с солдатами. То и дело бросали они в темноту потерны беспокойные взгляды, но в глубине не видно было мерцания света, не слышно бряцания оружия. Потом вдруг до ушей их донесся громкий, размеренный звук — глухой металлический звон, тяжелый, медленный; постепенно он усиливался, и стало ясно, что по коридору движется латник. Несчастные, отогревавшиеся у очага, совсем ослабевшие от голода и мучений, сбились в кучу и, обратив побелевшие, испуганные лица в сторону хода, с ужасом уставились на дверь.

— Это он! — шептали их бескровные губы. — Это Мясник!

Найджел подбежал к двери и прислушался. Никаких других шагов слышно не было. Удостоверившись в этом, он легонько повернул в замке ключ. В тот же миг снаружи раздался бычий рев.

— Ив! Бертран! Вы что, не слышите, что я иду, пьяницы проклятые! Придется вам самим поохладить головы в бочках, чертовы негодяи! Что? Вы и теперь меня не слышите? Открывайте, псы поганые! Кому говорю — открывайте!

Он сорвал засов, ударом ноги широко распахнул дверь и ввалился внутрь. На какое-то мгновение он застыл на месте, словно желтая бронзовая статуя, с недоуменьем глядя на пустые бочки и груду голых тел на полу. Потом, взревев, как попавшийся в западню лев, стремительно повернулся к двери, но она уже захлопнулась, и перед ней выросла фигура Черного Саймона. Он смотрел на Мясника, и на мрачном лице его играла насмешливая улыбка.

Мясник беспомощно оглянулся, — если не считать кинжала, он был совершенно безоружен. Потом взгляд его упал на алые розы Найджела.

— Вы человек благородной крови, у вас есть герб, — воскликнул он, — я сдаюсь вам!

— Я не возьму вас в плен, грязный негодяй, — ответил Найджел. — Берите оружие и защищайтесь. Саймон, дай ему свой меч!

— Ни в коем случае, это безумие, — резко возразил копейщик. — С чего это я стану давать осе жало?

— Дай ему меч, говорю. Я не могу просто так хладнокровно зарезать его.

— Зато я могу! — заорал Эйлвард, приползший от очага. — Ребята, клянусь своими десятью пальцами, разве он не научил нас, как разогревать холодную кровь?

И они набросились на Мясника, словно стая волков. Он тут же оказался на полу, на него навалилась дюжина обезумевших голых солдат. Найджел тщетно пытался оттащить их от тела, — перенесенные муки и голод совсем лишили их рассудка. С остановившимися горящими глазами, вставшими дыбом волосами, скрежеща зубами от ярости, они рвали и терзали поверженное тело. Под их ударами Мясник выл, извиваясь, как раздавленный червяк. Потом они схватили его за лодыжки, с лязгом и грохотом проволокли по полу к очагу и бросили в огонь.

Найджел увидел, как бронзовая фигура выкатилась из пламени и пыталась встать на колени, но ее снова схватили и забросили обратно в самую середину очага. Юношу всего передернуло, и он поспешно отвернулся. Узники, вопя от радости и хлопая в ладоши, пинками заталкивали Мясника в огонь, едва тому удавалось выползти. Наконец его доспехи так раскалились, что до них нельзя было больше дотронуться. Теперь тело было неподвижно и лежало, рдея, а голые люди, как безумные, плясали перед очагом.

Как раз в это время подошло подкрепление: в потерне засверкали огни, заблестели доспехи. Подземелье наполнилось вооруженными людьми, а снаружи донеслись крики и шум — начался ложный штурм ворот. Ноулз и Найджел быстро вывели своих людей из подземелья и захватили двор. Стража у ворот, застигнутая врасплох, побросала оружие и попросила пощады. Ворота распахнулись, в них хлынули нападающие, а за ними и сотни разъяренных крестьян. Многие разбойники пали в бою, остальных просто перебили; в живых не остался никто, потому что Ноулз поклялся не пощадить ни одной души. Уже занимался день, когда последний спрятавшийся разбойник был выгнан из своего убежища и убит. Со всех сторон слышались крики и вопли солдат, которые выламывали или рубили двери, ведущие в кладовые и сокровищницы. Там и сям возникали свалки, сопровождавшиеся радостными криками: то, что было награблено за одиннадцать лет — золото и драгоценности, шелка и бархат, — стало теперь добычей победителей.

Руководили поисками спасенные пленники — их уже накормили и одели. Найджел, опершись на меч, стоял у ворот и видел, как по двору пробежал Эйлвард с двумя огромными тюками в руках — одним за спиной и еще одним, небольшим, в зубах. Возле своего молодого господина он остановился на минуту и бросил маленький тюк на землю.

— Клянусь всеми своими десятью пальцами! Как здорово, что я пошел на войну, о лучшей жизни нельзя и мечтать! — прокричал он. — Тут у меня хватит подарков на каждую девчонку в Тилфорде, да и отцу не придется больше бояться рожи уэверлийского ризничего. А вы-то что же, сквайр Лоринг? Не дело это, что мы собираем урожай, а вы, кто его посеял, уйдете с пустыми руками. Пожалуйста, благородный сэр, возьмите эти вещи, а я пойду и наберу себе еще.

Но Найджел улыбнулся и покачал головой.

— Ты получил то, чего жаждало твое сердце, а я, похоже, то, к чему стремилось мое, — ответил он.

В эту минуту к нему с протянутой рукой подошел Ноулз.

— Я должен просить у вас прощенья, Найджел, — сказал он, — давеча я погорячился и наговорил лишнего.

— Что вы, сэр, я ведь в самом деле был виноват.

— Тем, что мы стоим здесь, внутри крепости, я обязан только вам. Я доложу об этом королю и Чандосу. Что я еще могу сделать, чтобы доказать вам, как высоко я вас ценю?

Сквайр покраснел от удовольствия.

— Вы пошлете домой вестника, чтобы сообщить обо всем этом, славный сэр?

— Конечно, я должен это сделать. Только не говорите мне, Найджел, что вы сами хотите быть этим вестником! Просите о чем-нибудь другом, вас я не могу отпустить.

— Избави Боже! — воскликнул Найджел. — Клянусь святым Павлом, я не такой трус и презренный раб, чтобы оставить вас, когда впереди столько схваток. Просто мне нужно послать с вашим гонцом свою весточку.

— Кому?

— Леди Мэри, дочери старого сэра Джона Баттесторна, что живет недалеко от Гилдфорда.

— Но вам придется написать письмо, Найджел. Приветствия, которые рыцарь посылает своей даме, должны быть под печатью.

— Нет, нет, он может передать мое послание изустно.

— Хорошо, я скажу ему, потому что он едет сегодня же утром. Что же он должен передать вашей даме?

— Пусть он передаст ей мой нижайший поклон и скажет, что второй раз святая Катарина была нам другом.