Сэр Найджел Лоринг

Глава XXII Как Робер де Бомануар прибыл в Плоэрмель

В тот же день Роберт Ноулз с своими людьми отправился дальше; по дороге они не раз оборачивались назад, чтобы снова взглянуть на два черных столба дыма, один погуще, другой совсем тонкий, что поднимались над замком и фортом Ла Броиньер. Лучники и копейщики тащили на спине огромные тюки с добычей, и глядя на них, Ноулз только мрачнел лицом. Он с удовольствием приказал бы бросить все это на дороге, но прежний опыт говорил, что отнять у таких людей кровью добытое добро — все равно, что пытаться отобрать полуобглоданную кость у медведя. Утешало его лишь то, что до Плоэрмеля оставалось всего два дневных перехода, а там, как он надеялся, поход и закончится.

Ночью они разбили лагерь в Мороне, где замок удерживал небольшой англо-бретонский гарнизон. Лучники обрадовались встрече с соотечественниками, и ночь прошла весело — пили вино, играли в кости, а прислуживали им бретонские девушки, так что к утру тюки солдат стали гораздо легче, да и вообще большая часть добычи из Ла Броиньера осталась у мужчин и женщин Морона. На следующий день путь отряда шел вдоль берегов живописной медлительной реки, а слева, насколько хватал глаз, тянулся волнующийся лес. Наконец к вечеру показались башни Плоэрмеля, и на фоне темнеющего небосвода воины увидели реющий по ветру красный английский крест. Река Дюк, по берегу которой шли англичане, была такая голубая, а берега ее такие зеленые, что могло показаться, будто они снова у себя дома и идут по родным берегам Темзы возле Оксфорда или Трента в Средней Англии. Но когда стемнело, из леса то тут, то там стал доноситься волчий вой — напоминание о том, что в этих землях идет война. Люди уже много лет подряд занимались жестоким истреблением друг друга, и теперь дикие звери, бывшие некогда предметом охоты, размножились до такой степени, что даже на городских улицах нельзя было чувствовать себя в безопасности — волки и медведи, которыми кишели окрестные леса, постоянно совершали кровавые набеги на человеческие поселения.

В сумерках отряд вошел во внешние ворота Плоэрмеля и разбил лагерь на широком дворе замка. В то время Плоэрмель был главным оплотом англичан в Средней Бретани, точно так же, как Энбон — в Западной. В нем стоял гарнизон в пятьсот человек под началом старого воина Ричарда Бэмброу, сурового нортумберлендца, который прошел жестокую школу войны в пограничных схватках. Ему довелось побывать в походах в самых беспокойных местах Европы, он служил в войсках, отражавших набеги шотландцев, и был сыздавна приучен к походной жизни.

Однако в последнее время Бэмброу не мог предпринимать никаких серьезных действий, потому что прежние союзники его покинули, и теперь у него оставалось всего три английских рыцаря и семьдесят солдат. Кроме них, под началом у него состояли бретонцы, геннегаусцы и несколько наемников-немцев. Храбрые по натуре, как и все германцы, они не были лично заинтересованы в том, что приходилось делать, и их не связывали друг с другом ни узы крови, ни традиции.

Окрестные замки, особенно Жослен, напротив, имели сильные гарнизоны, состоявшие из бретонских солдат, воодушевленных общим патриотизмом и преисполненных боевого духа. Неистовый Робер де Бомануар, сенешаль дома Роганов, постоянно совершал набеги на Плоэрмель, так что город и замок денно и нощно страшился оказаться в осаде. Несколько небольших отрядов сторонников англичан уже были отрезаны и перебиты до последнего человека, остальные же оказались в кольце и теперь с трудом добывали в округе продовольствие и фураж.

В таком положении гарнизон Бэмброу находился и в тот мартовский вечер, когда Ноулз и его люди полноводной рекой влились во двор замка.

У внутренних ворот, освещенных колеблющимся пламенем факелов, их ждал Бэмброу, сухощавый, сильный человек небольшого роста с жестким, изрытым морщинами лицом и маленькими черными глазками. Двигался он по-кошачьи быстро и мягко. Рядом с ним стоял его оруженосец Крокварт, немец по происхождению. Военная слава гремела о нем по всему свету, хотя, как и Роберт Ноулз, начинал он с простого пажа. Внешне он был полной противоположностью Бэмброу: высокий, с невероятно широкими плечами и ручищами, которыми легко разгибал подкову. Двигался он медленно, словно во сне, и только при сильном волнении обретал быстроту и резвость; мечтательные голубые глаза и длинные светлые волосы придавали ему такой добродушный вид, что ни одному человеку, кроме тех, кто видел, как неистов и яростен этот железный гигант в гуще схватки, не могло прийти в голову, что в бою это сущий берсерк[58]. Низенький рыцарь и высоченный оруженосец стояли рядом под аркой башни, приветствуя прибывших, а толпа солдат обнимала своих товарищей, и тут же уводила их прочь, чтобы накормить, а потом вместе и повеселиться.

В большом зале Плоэрмельского замка подали ужин для рыцарей и оруженосцев. Вместе с Бэмброу и Кроквартом там были сэр Хью Кэлвели, старый друг и сосед Ноулза — оба они были из Честера. Сэр Хью был человек среднего роста, с льняными волосами, суровыми серыми глазами и неприятным длинноносым лицом, которое пересекал шрам от удара меча. Среди собравшихся были еще Жоффруа д'Арден, молодой бретонский сеньор, сэр Томас Белфорд, дородный коренастый англичанин из Средней Англии, сэр Томас Уолтон, чей плащ с алой ласточкой говорил о том, что он происходит из суррейских Уолтонов; Джеймс Маршал и Джон Рассел, молодые английские сквайры, и два брата, Ришар и Юг Ле Гайар, в жилах которых текла гасконская кровь. Кроме них в зале находилось несколько оруженосцев, еще не успевших прославиться, а из вновь прибывших — сэр Роберт Ноулз, сэр Томас Перси, Найджел Лоринг и еще два оруженосца, Эллингтон и Парсонс. Все это общество собралось за освещенным факелами столом плоэрмельского сенешаля и от души веселилось, потому что все знали: впереди их ждут доблестные подвиги и слава.

Но было среди них и одно грустное лицо, оно принадлежало человеку, занимавшему место во главе стола. Сэр Роберт Бэмброу сидел, оперев подбородок на руку и не поднимая глаз от скатерти, хотя вокруг него шел оживленный разговор и обсуждались планы новых действий, которые теперь можно было бы предпринять. Сэр Роберт Ноулз был за немедленный поход на Жослен, Кэлвели полагал, что лучше отправиться на юг, где располагались главные силы французов. Другие считали, что надо ударить на Ван.

Бэмброу мрачно и безмолвно слушал жаркие споры, потом вдруг прервал их яростным проклятьем; все смолкли и обернулись в его сторону.

— Довольно, господа! — воскликнул он, — ваши слова мне как нож острый в сердце! Да, мы могли бы сделать все, о чем вы говорите, и даже еще больше. Но вы пришли слишком поздно.

— Слишком поздно? — переспросил Ноулз. — Что вы хотите этим сказать, Ричард?

— Увы, мне неприятно говорить об этом, но, как ни полезен для меня ваш приход, вы сами и все ваши славные воины могли бы спокойно вернуться в Англию. Когда вы подходили к замку, вам не встретился всадник на белой лошади?

— Нет, я никого не видел.

— Он приехал по западной дороге из Энбона. Жаль, что он не сломал себе шею раньше. Еще часа не прошло с тех пор, как он привез мне послание, а теперь ускакал, чтобы предупредить гарнизон в Малетруа. Английский и французский короли заключили на год перемирие, и всякий, кто его нарушит, лишится жизни и всего имущества.

Перемирие! Вот и конец всем их прекрасным мечтам. Воины тупо смотрели друг на друга, а Крокварт с такой силой грохнул кулаком по столу, что зазвенели кубки. Ноулз стиснул руки и сидел, окаменев, словно статуя, а у Найджела захолонуло сердце. А как же тогда ему совершить третий подвиг? Ведь он не может вернуться домой, не исполнив клятвы.

Однако покуда они сидели в мрачном молчании, откуда-то из темноты донесся звук горна.

Сэр Ричард удивленно поднял голову.

— После того, как поднята решетка, мы обычно никого не впускаем, — сказал он. — Перемирие не перемирие, а сюда никто не должен войти, пока мы не проверим, кто это. Крокварт, займитесь этим делом.

Великан германец вышел из залы; когда он вернулся, все общество продолжало сидеть в унылом безмолвии.

— Сэр Ричард, — сказал он, — за воротами ожидают славный рыцарь Робер де Бомануар и его оруженосец Гийом де Монтобан; им нужно переговорить с вами.

Бэмброу так и привскочил на стуле. Что желает сказать ему этот неистовый вождь бретонцев, человек, по самые локти обагренный кровью англичан? Зачем он оставил свое убежище — крепость Жослен и явился с визитом к своим смертельным врагам?

— Они вооружены? — спросил он.

— Нет, при них нет никакого оружия.

— Тогда впустите их и проведите сюда. Только удвойте стражу и примите все меры предосторожности на случай неожиданного нападения.

На дальнем конце стола тут же приготовили места для столь неожиданных гостей. Затем распахнулась дверь и Крокварт по всем правилам этикета возвестил о прибытии двух бретонцев. Те вошли величественно и гордо, как подобает доблестным воинам и знатным людям.

Бомануар был высокий смуглый человек с волосами черными, как вороново крыло, и длинной темной бородой. Он был силен и строен, как молодой дуб. На красивом лице, единственным недостатком которого были выбитые передние зубы, жарким огнем горели черные глаза. Его оруженосец Гийом де Монтобан был тоже высок ростом, с худым, продолговатым лицом, резкими чертами и маленькими серыми глазами, близко посаженными к хищному длинному носу. Открытое лицо Бомануара выражало только изысканную любезность; в лице Монтобана, тоже источавшем любезность, можно было подметить и жестокость, и волчье коварство. Войдя в залу, они поклонились, а маленький английский сенешаль вышел навстречу им с протянутой рукой.

— Милости прошу, Робер, пока вы под этим кровом, — произнес он. — Но надеюсь, придет время, когда в другом месте мы поговорим с вами иначе.

— Надеюсь, Ричард, — отвечал Бомануар. — Я должен, однако, сказать, что мы в Жослене глубоко вас уважаем и очень признательны вам и вашим людям за все, что вы для нас сделали. О лучших соседях, да еще таких, что принесли бы нам больше чести, мы не могли бы и мечтать. Я слышал, что к вам присоединился Роберт Ноулз со своими людьми, и нам тяжко думать, что приказ наших королей помешает нам помериться силами.

Тут оба гостя сели на приготовленные для них места и, наполнив кубки, выпили за здоровье присутствующих.

— Вы говорите правду, Робер, — сказал Бэмброу. — Как раз перед вашим приходом мы обсуждали все это и сожалели, что дело обернулось таким образом. А когда вы услышали о перемирии?

— Вчера к вечеру был гонец из Нанта.

— К нам вести пришли сегодня утром из Энбона. На пакете была печать самого короля. Боюсь, что целый год вам придется сидеть в Жослене, а нам в Плоэрмеле и как сумеем убивать время. Быть может, мы будем вместе истреблять волков в лесу или охотиться с соколами на берегу Дюка.

— Конечно, мы так и поступим, Ричард, — ответил Бомануар, — только клянусь святым Кадоком, сдается мне, что при желании мы сумеем устроиться так, как будет на то наша добрая воля, и в то же время не нарушим приказа наших королей.

Все рыцари и оруженосцы повернулись, так и пожирая его глазами. Бомануар обвел взглядом сидевших за столом: иссохшего сенешаля, светловолосого гиганта, румяного юного Найджела, сурового Ноулза, желтого, похожего на ястреба, Кэлвели — все они горели одним и тем же желанием. Француз широко улыбнулся беззубым ртом и сказал:

— Ну, я вижу, сомневаться в доброй воле ваших людей не приходится, да я и был в этом уверен еще прежде, чем отправился к вам. А теперь подумайте: приказ касается только военных действий, а не вызовов, поединков, рыцарских схваток и тому подобное. Король Эдуард и король Иоанн[59] — настоящие рыцари, и никто из них не станет мешать джентльмену, который захотел бы завоевать почести или рискнуть своим бренным телом ради прославления своей дамы. Разве это не так?

Над столом поднялся нетерпеливый шум.

— Если вы как гарнизон Плоэрмеля выступите против гарнизона Жослена, то всем станет ясно, что мы нарушили перемирие, и кара падет на наши головы. А если между мной и вот тем, к примеру, молодым оруженосцем, у которого на лице написано, что он жаждет славы, произойдет приватное сражение, а потом в ссору вмешаются остальные — что ж, это нельзя будет назвать войной, это наше личное дело, и никакому королю не дано ему помешать.

— Ну, Робер, все, что вы говорите, разумно и справедливо, — ответил Бзмброу.

Бомануар с полным кубком в руке повернулся и перегнулся в сторону Найджела.

— Как ваше имя, оруженосец?

— Меня зовут Найджел Лоринг.

— Я вижу, вы молоды и горячи, и я выбираю вас, потому что, когда я был в ваших летах, я больше всего на свете хотел бы, чтобы выбор пал на меня.

— Благодарю вас, славный сэр, — ответил Найджел. — Для меня большая честь, что такой знаменитый рыцарь, как вы, снизойдет до поединка со мной.

— Но для ссоры нам нужен повод. Так вот, Найджел, я пью за дам Бретани, самых прекрасных и самых добродетельных на всем белом свете, из которых наименее достойная намного превосходит лучших дам Англии. Так что же вы скажете, юный сэр?

Найджел обмакнул палец в свой кубок и, перегнувшись через стол, прижал его к руке бретонца, оставив на ней влажный отпечаток.

— Считайте, что я плеснул вино вам в лицо, — ответил он.

Бомануар вытер красную каплю и одобрительно улыбнулся.

— Отличный ответ, — похвалил он. — К чему портить мою бархатную куртку, как сделали бы многие вспыльчивые глупцы! Мне думается, юный сэр, вы далеко пойдете. А теперь кто же ввяжется в ссору?

Сидящие за столом ответили глухим ревом. Бомануар оглядел их и покачал головой.

— Увы, — произнес он, — вас здесь только двадцать, а у меня в Жослене тридцать человек, и все рвутся к славе, так что если я вернусь только за двадцатью, будет много обиженных. Прошу вас, Ричард, раз уж мы приложили столько усилий, чтобы устроить это дело, сделайте все, что можете. Неужели вам не найти еще десятерых?

— Отчего же, но только не благородной крови.

— Это неважно, лишь бы они хотели сразиться.

— Не сомневайтесь, замок полон стрелков и копейщиков, которые с удовольствием примут участие в бою.

— Тогда отберите десять человек. Но тут впервые открыл рот тонкогубый оруженосец с волчьим лицом:

— Лучников допускать нельзя, сеньор.

— Я никого не боюсь.

— Нет, славный сеньор, поразмыслите хорошенько, мы ведь устраиваем испытание оружием, когда человек идет против человека. А вы видели английских лучников и знаете, какие у них быстрые и крепкие стрелы, подумайте только, если против вас станет десять стрелков, может статься, что половина наших будет перебита, прежде чем дойдет до рукопашной.

— Клянусь святым Кадоком, Гийом, я думаю, ты прав! — воскликнул бретонец. — Если мы хотим, чтобы этот бой остался в людской памяти, не надо ни ваших лучников, ни наших арбалетчиков. Только сталь на сталь. Что вы на это скажете?

— Конечно, если вы так хотите, мы можем выставить и десять копейщиков, чтобы силы были совсем равны. Значит, все знают, что мы сражаемся не из-за распрей между Англией и Францией, а потому, что вы и сквайр Лоринг повздорили из-за дам. А время?

— Теперь же.

— Да уж конечно, прямо сейчас, а то не дай Бог, прибудет еще гонец и такой бой тоже запретят. Мы будем готовы с восходом солнца.

— Нет, лучше днем позже, — снова вмешался бретонский оруженосец, — посчитайте, сеньор, ведь трем копейщикам из Раданека нужно время на дорогу.

— Они не из нашего гарнизона и не будут принимать участия в сражении.

— Но, славный сеньор, из всех копейщиков Бретани…

— Нет, Гийом, ни часом позже. Так, значит, завтра, Ричард.

— А где?

— Я приметил подходящее место, еще когда ехал сюда сегодня вечером. Если переправиться через речку и пойти полем по вьючной тропе в сторону Жослена, на полпути, на самом краю ровного, чистого луга, растет могучий старый дуб. Вот там и встретимся завтра в полдень.

— Решено! — воскликнул Бэмброу. — Только прошу вас, Роберт, не вставайте. Еще рано, и скоро подадут пряности и вино. Пожалуйста, останьтесь с нами. Если вы желаете послушать самые новые английские песни, думаю, эти господа принесли их с собой. Для кого-то из нас сегодняшний вечер будет последним, так давайте же возьмем от него все, что он может нам дать.

Но доблестный бретонец покачал головой.

— Это и в самом деле для многих последний вечер в жизни, — отозвался он, — и нужно, чтобы мои сотоварищи знали об этом заранее. Самому мне священник не нужен: я не думаю, чтобы тому, кто всегда поступал, как должно рыцарю, на том свете придется худо, но ведь другие могут думать иначе, им может понадобиться время, чтобы помолиться и покаяться. Прощайте, славные господа, я пью последний кубок за встречу у старого дуба.