Серафим Саровский

1903 год

Мощи преподобного Серафима, упокоенные на монастырской площади Саровской пустыни, 70 лет ожидали прославления. Волевым решением императора Николая II чаяния народных масс были претворены в 1903 году. Непростое это было время. «Призрак коммунизма» уже разгуливал по российским просторам, демократы всех мастей стремились к установлению новых порядков, яд измены уже начал свое действие в крови императорской фамилии, не было единодушия и в Русской православной церкви.

История с прославлением мощей преподобного Серафима Саровского и дальнейшая их судьба до так называемого Второго обретения, неразрывна с историей страны и коснулась многих. И тех, кто наделен священным саном, и простых прихожан, и тех, кто относит себя к атеистам или занимает нейтральную позицию. Для простого смертного затронутая тема во все времена была недосягаемой и запретной. Доступ к ней имел узкий круг посвященных лиц. Именно эта закрытость способствовала (и способствует) возникновению различных предположений о судьбе мощей, со временем обрастающих новыми «подробностями».

Народная молва заговорила о старце Серафиме в июле 1902 года, когда в «Церковных ведомостях» Святейший синод объявил о предстоящем в следующем, 1903 году его прославлении. Народные массы восторженно встретили эту благую весть, что нельзя сказать про священноначалие. Воля монарха пошла вразрез с общепринятой до этого процедурой прославления, когда первоначально выявлялись «нетленные» мощи праведника, а затем составлялся список чудесных исцелений. В деле прославления старца Серафима возобладало чудесное, отодвинув на второй план вопрос о мощах.

«На открытии мощей настаивал лишь сам Государь и с ним единомышленниками были только обер-прокурор Саблер и Митрополит Антоний. Об этой смуте митрополит Серафим (Чичагов) написал в своем труде, являвшемся продолжением «Летописи»^{611}. К сожалению, этот труд был только в рукописи и при очередном обыске был изъят сотрудниками ГПУ»^{612}, — вспоминала в своих записках Варвара Васильевна Черная — внучка владыки Серафима.

Протоиерей Петр Смирнов очень доступно объяснил об особенностях прославления отца Серафима в своей книге «Прославление святых в Церкви христианской православной. К торжеству прославления преподобного и богоносного отца нашего Серафима Саровского»: «В прославлении саровского подвижника видим некоторую особенность против бывших в последнее время примеров этого дела, которая, однако же, была наиболее обычным явлением в прежнее время как в православной Греции, так и у нас, в России. Прославлению святителей Митрофана, Тихона, Феодосия за более или менее продолжительное время предшествовало обретение по тому или другому случаю нетленных мощей их, и сие обретение вместе с другими чудесами служило к удостоверению в истинности небесных указаний святости угодников Божиих. Обилие чудес по молитвенному предстательству преподобного Серафима было так велико и так ясно указывало волю Господню об его прославлении, что уверенность в святости великого саровского подвижника была общим убеждением православного народа, утвержденным по рассмотрении во всей подробности и со всевозможным тщанием обстоятельств этого важного дела и высшею церковною властию, и уже после сего удостоверения в святости подвижника Святейший Синод положил открыть и всечестные останки приснопамятного старца Серафима, желая, чтобы они были предметами благоговейного чествования от всех притекающих к его молитвенному предстательству»^{613}.

В престольный праздник, 15 августа 1902 года, в Саровскую пустынь прибыл епископ Тамбовский Димитрий (Ковальницкий)[111] с предписанием от Святейшего синода провести «доверительное» освидетельствование могилы старца Серафима. Владыка по прибытии в Саровскую пустынь прямо от Святых ворот, вместе со всей братией и гостями, проследовал к часовне над местом упокоения старца Серафима, где была отслужена панихида. После Божественной литургии владыка в своем пастырском наставлении возвестил собравшимся в Успенском соборе: «Господу одному известно, когда Ему будет угодно прославить дивного мужа. Нужно о явном прославлении его усердно молиться всем нам. Молитесь о прославлении его так: «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего иеромонаха Серафима, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Дай нам, Господи, скорое утешение молитвенно воспеть так: ублажаем тя, преподобие отче Серафиме, и чтим святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов»^{614}.

В этот же день, вернее сказать, в ночь с 15 на 16 августа, епископ Димитрий в сопровождении доверенных лиц приступил к обследованию захоронения иеромонаха Серафима. Надгробие было отодвинуто и, сняв слой земляной засыпки, члены комиссии увидели перед собой свод могильного склепа. Уверенно можно сказать, что перед комиссией не стояла задача подробно исследовать мощи старца, поэтому свод склепа был разобран на незначительном пространстве, образовав окно со сторонами 70 на 70 сантиметров. Видимо, этого было вполне достаточно для того, чтобы можно было, приподняв крышку гроба, удостовериться в наличии мощей. В домовине владыка обнаружил скелет в истлевших монашеских одеяниях, с медным крестом на груди.

Сразу вспоминается рассказ священника Петра Полякова, приведенный им в книге «Под сенью благодати. Впечатления паломника» и повествующий об ожидании возникновения «нештатной» ситуации.

«— Что это за звон? — спросил я.

— Это благовест к вечерне в Сарове, — отвечал мой кучер, особенно благоговейно взглянув на показавшийся кусочек голубого неба над головою.

— Значит, уже недалеко?

— Теперь уже совсем близко. Вот только направо повернуть, а там версты три-четыре. Ко всенощной, Бог даст, поспеете. На Успеньев день здесь всегда особенно торжественно служится, а нынче еще и того лучше — ведь, говорят, сам преосвященный приехал.

— Да, слыхал. Обязательно надо поспеть.

— И с преосвященным много, говорят, именитого духовенства понаехало. Комиссия, значит. Исследование мощей будут производить. Вы об этом не слыхали?

— Слыхал.

— Я думаю, это будет совершаться тайно? Потому — не всякий глаз достоин. А что ежели вдруг, да Господу Богу не угодно, чтобы было нетление мощей преподобного Серафима? — с какою-то робостью и страхом в голосе спросил кучер.

— Ну так что ж. Разве святость — только в нетлении мощей?

— Нет. Я, собственно, говорю про слабоверующих и неверующих.

— Но этим ведь и нетление представляется не чудом, а чем-то естественным»^{615}.

Как видим, сомнения в нетлении мощей все же были и, надо думать, владыка Димитрий стоял перед могилой в большом недоумении. Во-первых, нетленных мощей в гробу он не обнаружил, только скелетированные останки. Во-вторых, в домовине не обнаружено финифтяного изображения преподобного Сергия Радонежского, о котором говорил в своей книге «Общежительная Саровская пустынь и достопамятные иноки, в ней подвизавшиеся» иеромонах Авель (Ванюков) — предчувствуя скорую кончину, отец Серафим «…распростясь с игуменом старец возвратился в свою келлию, и вручил одному из монахов, Иакову, образ Преподобного Сергия, изображающий на финифте посещение Божией Матери с такими словами: «Сей образ на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу; сей образ, — продолжал От. Серафим, — прислан мне честным Отцом Архимандритом Антонием, Наместником Святой Лавры, от мощей Преподобного Сергия. К Отцу Архимандриту Антонию Отец Серафим питал особенную любовь»^{616}. После Авеля это утверждение перешло в «Житие» 1863 года издания, затем его подхватил Евгений Поселянин и другие авторы. Поэтому это утверждение было известно широкому кругу людей.

Первый факт — отсутствие нетленных мощей — не остался в тайне. «Доверительные» сведения каким-то образом (хотя давно известна поговорка «Там, где знают трое — знают все») достигли народа. Как это обычно бывает, отрывочные сведения обрастают подробностями, итоговое утверждение может достигнуть уровня абсурда. Так случилось и с мощами старца Серафима — по одной из самых фантастических версий — гроб оказался пуст и мощей нет. Следует отметить, что простой народ не сомневался в святости старца и его заступничестве перед Богом, и куда преподобный мог подеваться? Брожение умов началось среди образованной части россиян. Как возникла версия «мощей нет», сказать трудно. Можно только предположить, что после осмотра гроба владыка сказал: «Нетленных мощей нет». Что впоследствии сократилось до: «Мощей нет».

В дневнике известного политического и религиозного деятеля Льва Александровича Тихомирова находим свидетельство о рождении небылиц среди образованной части российского населения:

«8. 1. 1903 г. Третьего дня заходил Погожев[112], приехавший из Сарова. Там самые странные слухи: будто бы в могиле о. Серафима один пустой гроб, совсем без тела… В Дивееве говорят по этому поводу, что о. Серафим чудесно явится, согласно предсказанию, у них, ибо в Сарове его никогда не чтили. Монахи Саровские и теперь недовольны проектом открытия его мощей.

Все это очень странно. Между тем окончательная Комиссия для освидетельствования мощей должна быть в Сарове 10 Янв. В ней наш Митроп. Владимир, кн. Ширинский-Шихматов[113] и — по Высочайшему повелению — арх. Серафим Чичагов. Последний во время Пажеского праздника (он был в Пажеском корпусе) — имел аудиенцию у Государя, глаз на глаз, 40 минут.

Чичагов выходит главным членом, ибо Митрополит едет от Синода, Ширинский — от Обер-Прокурора, а Чичагов — от самого Государя. По расчету Комиссия должна была выехать вчера, но сегодня в газетах ничего не сказано. Насчет исчезновения мощей — вероятнее всего — простая болтовня. Но что если правда? Что думать? И где мощи объявятся? И как же их открывать, если они исчезли?

Все это какие-то загадки.

13 Янв. Видел Нилуса (Сергея Александровича), который из СПб. Передавал все те же толки, что гроб о. Серафима пуст. Передавал, что Митроп. Владимир говорил перед отъездом о. Анастасию (ректору), что народ нужно приучить к мысли о возможности причисления праведного к лику святых, хотя бы и не было мощей…

Это очень знаменательно, вернее всяких толков.

Ну, конечно, — народ верит в святого, а не в постановление Синода. Уж если нет мощей, то постановление Синода ничего для народа не составит»^{617}.

Золотые слова — для простого человека не нужны условности, для него старец Серафим представитель самого народа. Вот он, простой купеческий сын, обыкновенный иеромонах — среди нас, на виду, и глушь пустынная — только свидетельство его богоизбранности и простоты. В синодальный период были причислены к лику святых Русской православной церкви святитель Димитрий Ростовский в 1757 году, святитель Иннокентий Иркутский — в 1831-м, святитель Митрофан Воронежский — в 1832-м, святитель Тихон Задонский — в 1861-м, святитель Феодосий Угличский — в 1896-м. Что ни имя, то славный послужной список в первую очередь. И тут, вдруг, в этот ряд церковных иерархов попадает простой иеромонах. Следует признать, что долгие годы мытарства с признанием святости отца Серафима кроются именно в простоте его звания.

Второй факт, выявленный при освидетельствовании мощей преподобного, отсутствие финифтяного образа, наводил на грешные мысли — «останки вряд ли принадлежат преподобному старцу Серафиму, а, по всей вероятности, Марку-затворнику, нетленное же тело преподобного Серафима еще находится в земле»^{618}, — писал в письме на имя обер-прокурора Святейшего синода К. П. Победоносцева неизвестный автор.

Об этих же сомнениях говорила в своих записках мать Серафима (Булгакова): «Я слышала, что при предварительном обследовании мощей батюшки Серафима не оказалось финифтяного образа Явления Божией Матери преподобному Сергию, присланного архиепископом Антонием Воронежским[114] (он был положен в гроб). Это наводило смущение на некоторых: правильно ли вскрыта могила, может быть, это могила схимонаха Марка? Могилы их рядом»^{619}.

Возможно даже, отсутствие финифтяного образа в домовине было большей проблемой для членов комиссии, чем отсутствие нетленных останков. Понятно, что потерять могилу отца Серафима, даже при желании, было невозможно — дивеевские сестры торили тропинку «ко гробику» своего наставника непрестанно. Отсутствие образа можно объяснить только двумя причинами: либо отец Авель при написании своей книги забыл, «как слово наше отзовется», и перестарался в оказании знака внимания своему наместнику, либо по непонятным причинам монах Иаков не смог выполнить пожелания отца Серафима.

Сложно предположить, какие мысли во время предварительного вскрытия будоражили ум преосвященного владыки, но здравый смысл возобладал, епископ Димитрий распорядился заложить проем толстыми досками и восстановить могилу старца в прежнем виде. На этом закончилась «доверительная» миссия представителей Синода.

О результатах обследования мощей старца Серафима владыка Димитрий доложил Святейшему синоду 23 ноября 1902 года. Митрополит Арсений (Стадницкий) записал в своем дневнике 5–7 декабря 1902 года: «Слышал в Москве, что недавно ездил в П-г Преосв. Димитрий Тамбовский и прочитал в Св. Синоде доклад по поводу предполагаемого прославления Серафима Саровского и поручения освидетельствовать целость мощей. Пр-ный на основании разных исторических справок из истории Греческой церкви доказал, что освидетельствование мощей — это кощунство и мощи — вовсе не необходимое условие для прославления. Я вполне согласен»^{620}.

Здесь мы видим ясно выраженную позицию преосвященного владыки Димитрия — тленные мощи не являются помехой к прославлению и, самое главное, нет подтверждения какого-либо конфликта между владыкой и властями предержащими.

Вот еще одно интересное свидетельство от Л. А. Тихомирова: «15 Янв. Митрополит проехал прямо в СПб. Члены Комиссии вообще молчат. Но Нилус, бывший сегодня у меня, сообщил, что мощи несомненно имеются. Арх. Чичагов, по осмотре, сказал Ломану: «Доложите Государю, что все обстоит благополучно». Это, вероятно, условленная фраза. Путятин же, занятый исполнением раки, спросил Митрополита Владимира: «Как же уготовлять раку — для открытых мощей или для закрытых?» Митрополит сказал: «Делайте для открытых»…

Ну, если рака для «открытых» мощей, то стало быть действительно «все обстоит благополучно»…

Я и теперь еще сомневаюсь. Но когда мощи будут явно для всех открыты — это будет для меня великая помощь Божия. Хотелось бы помолиться: Преподобный Отче, Серафиме, моли Бога о нас грешных!»^{621}

23 ноября 1902 года обер-прокурор К. П. Победоносцев направил в Святейший синод предложение о прославлении преподобного Серафима Саровского, с этого момента процесс стал необратимым. Далее события развивались с необыкновенной быстротой, и это неудивительно — до даты прославления оставалось немного времени. Из череды событий тех дней нас в первую очередь интересует официальное освидетельствование мощей преподобного, которое было назначено на 11 января 1903 года.

В Государственном архиве Российской Федерации среди бумаг Департамента полиции находится интересное анонимное свидетельство: «Пишущий эти строки, по милости Божией, удостоился 11-го января 1903 года, посетить Саровскую пустынь. В этот день прибытия в обитель, по поручению Святейшего Синода Высокопреосвященнейший Владимир, митрополит Московский, епископ Тамбовский Димитрий, епископ Нижегородский Назарий, архимандрит Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Серафим…

Мы выехали из Москвы по Московско-Казанской железной дороге со скорым поездом 8 января, в 11–40 вечера… в 9-42 мы прибыли в Арзамас и на лошадях… мы к вечеру приехали в Дивеево, где переночевали и на утро, осмотрев Дивеевский монастырь, поехали в Саров (12 верст)… (Документ не является последовательным повествованием. — В. С.)

День был морозный. Мы основательно закуталися. Прекрасно проехали по чудному зимнему пути 60 верст в Дивеево, в гостинице нас гостеприимно встретили, отвели теплые чистые номера, накормили и обогрели. Господи, какой лаской, каким вниманием окружают Дивеевские монахини, точно к родным попал…»^{622} На этом письменное свидетельство обрывается. В «Однодневном журнале под редакцией протоиерея Дмитрия Троицкого, благочинного Парижских церквей» «К тридцатипятилетию открытия мощей преподобного Серафима Саровского. 1903–1938», изданного в Париже, есть похожие воспоминания, также отрывочные, приписываемые М. С. Путятину.

Князь М. С. Путятин, на которого была возложена обязанность по составлению проекта и строительства раки для мощей преподобного Серафима, направлен был повелением императора Николая II в Саров для ознакомления с архитектурой Успенского собора, в котором предполагалось установить раку со святыми мощами. В состав Комиссии по освидетельствованию мощей отца Серафима он не входил. К сожалению, записи М. С. Путятина не сохранились в полном объеме и о многом приходится только догадываться.

По прибытии в Саровскую пустынь 11 января 1903 года комиссия приступила к работе.

«Акт освидетельствования честных останков

приснопамятного Саровского старца

иеромонаха отца Серафима.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

В лето тысяча девятьсот третье от Рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, января в одиннадцатый день, митрополит Московский и Коломенский Владимир, епископ Тамбовский и Шацкий Димитрий, епископ Нижегородский и Арзамасский Назарий, архимандрит суздальский Серафим, архимандрит вышенский Аркадий, игумен саровский Иерофей, казначей саровский иеромонах Климент, ключарь Тамбовского кафедрального собора священник Тихон Поспелов и прокурор Московской Святейшего Синода конторы князь Алексей Ширинский-Шихматов приступили к исполнению поручения Святейшего Правительствующего Синода по делу освидетельствования честных останков приснопамятного саровского старца иеромонаха отца Серафима. По выслушании поздней литургии, а затем отслуженной епископом Димитрием панихиды по в Бозе почивающем старце, призванные к освидетельствованию лица вступили в часовню, устроенную над могилой иеромонаха Серафима при юго-восточном выступе летнего собора во имя Успения Пресвятой Богородицы. Находящийся среди сей часовни надгробный чугунный памятник являет собой подобие гробницы, установленной на чугунной же подставке, которая, в свою очередь, основана на тесанном из камня цоколе. Этим надгробием совершенно убедительно определяется место упокоения блаженного старца о. Серафима. На памятнике имеется следующая надпись: «Под сим знаком погребено тело усопшего раба Божия иеромонаха Серафима, скончавшегося 1833 года ген-варя 2-го дня, который поступил в сию Саровскую пустынь из курских купцов на 17-м году возраста своего, скончался 79 лет. Все дни его посвящены были во славу Господа Бога и в душевное назидание православных христиан, в сердцах коих и ныне о. Серафим живет». В возглавии надгробия, с западной стороны, помещено выпуклое бронзовое изображение блаженной кончины о. Серафима с надписью: «Блаженная кончина о. Серафима, Саровской обители иеромонаха и пустынника, 1833 года января 2-го дня».

С южной стороны памятника, внизу, на высоте 2 И вершка от пола, видно круглое отверстие, чрез которое чтущие память о. Серафима брали песок с его могилы. По распоряжению высокопреосвященного митрополита Владимира, в часовню, в полдень, призваны были для изнесения описанного надгробия несколько человек из проходящих в обители различные послушания. Надгробие и подставка к оному вынесены во вновь сооруженный храм над келией о. Серафима.

По изнесении памятника затворена была входная дверь, и несколько умелых работников под наблюдением сведущего каменщика разобрали тесаный каменный цоколь, а затем выбрали весь песок на глубине одного аршина до свода, выложенного над могилой приснопамятного старца Серафима.

Свод очищен был к 4 часам по полудни. Посредине, с северной стороны, свод оказался разобранным на пространстве одного квадратного аршина, и место это заложенным тремя кусками толстой доски. Отверстие это было проломано в своде по распоряжению Преосвященного Димитрия, епископа Тамбовского, производившего в августе прошлого 1902 г. предварительное освидетельствование гроба и останков о. Серафима по особо доверительному поручению Святейшего Синода. Засим разобран был самый свод, сложенный из весьма крупного одномерного кирпича, легко разсыпавшегося на слоевидные куски.

Внутри склепа присутствующие увидели гроб-колоду из дубового дерева. Ввиду невозможности произвести тщательный осмотр честных останков старца Серафима на глубине 1 арш. 14 вершк. признано было необходимым поднять гроб из склепа, что и было исполнено с особою осторожностью, причем под колоду подведены были холсты, которыми гроб был поднят и установлен с северной стороны могилы на особом приуготовленном столе.

После сего присутствующие приступили к тщательному осмотру внешнего вида гроба-колоды, причем оказалось, что таковой имеет следующие размеры: в обхвате — в головах 2 аршина 12 1/2 вершка, в ногах — 2 аршина 10 3/8 вершка и длина — 3 аршина 1/2 вершка; цвет гроба почти черный. Дно гроба в ногах с правой стороны, а также верхняя часть крышки несколько истлели, и во многих частях наружной оболочки при испытании дерево оказалось мягким и сырым. Тем не менее в целом гроб оказался крепким.

По снятии крышки гроба внутренние его стенки также оказались сырыми, в трех местах покрытыми плесенью, хотя при этом никакого запаха ощущаемо не было. В гробу присутствующие увидели ясно обозначенный остов почившего, прикрытый остатками истлевшей монашеской одежды.

Тело приснопамятного старца о. Серафима предалось тлению. Кости же его, будучи совершенно сохранившимися, оказались вполне правильно размещенными, но легко друг от друга отделяемыми. Волосы главы и брады, седо-вато-рыжеватого цвета, сохранились, хотя и отделились от своих мест. Подушка под главой приснопамятного о. Серафима оказалась наполненной мочал ой. На ногах имеются лычные «ступни». Под руками приснопамятного о. Серафима обнаружен медный литой крест, размером приблизительно в 3 вершка.

По освидетельствовании, останки в Бозе почивающего были накрыты глазетом, а гроб-колода обвязан в головах и ногах прочным шелковым шнуром, концы которого, на особой доске, были припечатаны именною печатью Высокопреосвященнаго Владимира, митрополита Московскаго. Засим гроб опущен был в могилу, покрыт парчевым покровом, а склеп задвинут деревянным щитом, поверх коего положен ковер, и установлен облаченный в белый глазет стол, на коем утверждена икона Пресвятой Богородицы, именуемая «Умиление», и возжена лампада.

Производившие освидетельствование покинули часовню в 6 часов по полудни.

Подлинный акт подписали:

Владимир, митрополит Московский и Коломенский.

Димитрий, епископ Тамбовский и Шацкий.

Назарий, епископ Нижегородский и Арзамасский.

Суздальский архимандрит Серафим (Чичагов).

Настоятель Вышенской пустыни архимандрит Аркадий.

Настоятель Саровской пустыни Игумен Иерофей.

Казначей Саровской пустыни Иеромонах Климент.

Ключарь Тамбовскаго Кафедральнаго собора священник Тихон Поспелов.

Прокурор Московской Святейшего Синода Конторы Князь Алексей Ширинский-Шихматов»^{623}.

Прекрасно понимая серьезность и ответственность мероприятия, члены комиссии составили довольно подробный документ, из которого явствовало: захоронение старца находится под именным надгробным памятником. Гроб-колода обнаружен на глубине около одного метра и тридцати сантиметров, имеет незначительные повреждения, «…в целом гроб оказался крепким». Тело старца Серафима предалось тлению, и останки его представляли собой скелет, с естественным образом расположенными костями. Волосы головы и бороды имели «седовато-рыжеватый» цвет. На груди обнаружен медный литой крест приблизительно 13 сантиметров длиной.

С подробным докладом и актом освидетельствования святых мощей Тамбовский владыка Димитрий направился в Северную столицу. Следует упомянуть о подтасовке фактов, касающихся биографии Тамбовского епископа. Нередко можно встретить уверения, что владыка Димитрий был против прославления старца Серафима. В журнале «Атеист» это измышление представлено во всей красе: «он (т. е. тамбовский епископ Димитрий) заявил, что бумагу, удостоверяющую нетленность мощей, он не подпишет, так как «окромя трухи» ничего в могиле Серафима не видал. Его пробовали урезонить, уговаривали его и губернатор и другие власти, ничего не помогает: уперся старик, и все тут: «окромя трухи как есть ничего не видал, ни одной мощи».

Тогда его без околичностей перевели в другую епархию, а на место его назначили более сговорчивого епископа, — «моща» открылась… Все это передавал тамбовский губернатор одному господину, а последний — отцу моему, так что это — факт, не слух»^{624}.

На самом деле из архивных документов видно, как последовательно и твердо епископ Димитрий исполнял свой долг. Докладывая результаты первого обследования, он не побоялся высказать высокому собранию свое мнение о необязательности исследования мощей. Официальное освидетельствование проводилось также в присутствии владыки, и подпись его стоит второй после председателя Комиссии митрополита Московского и Коломенского Владимира. После доклада Святейшему синоду и высочайшего его утверждения императором Николаем II, 29 января 1903 года в «Церковных ведомостях» было опубликовано «Деяние Святейшего Синода» с объявлением официального признания старца Серафима в лике святых. В феврале 1903 года преосвященный Димитрий возведен в сан архиепископа и направлен в одну из ведущих епархий страны — Казанскую. Этот факт следует понимать как заслуженную награду пастырю. На самих торжествах прославления преподобного Серафима архиепископ Димитрий присутствовал в качестве почетного гостя, участвуя во всех мероприятиях и богослужениях.

29 января 1903 года — знаменательный день для старца Серафима и многих россиян — в «Деянии Святейшего Синода» «всечестные останки его» названы святыми мощами. Для кого-то это событие стало праздником, а для врагов церкви послужило сигналом к действию. Новое, для многих непонятное определение останков как «всечестных», а не нетленных, как обычно было до этого, подлило масла в огонь.

Уже 1 марта зафиксировано сообщение секретного агента столичного Департамента полиции о собрании группы интеллигентов, на котором «последующий оратор говорил о более мелких, на первый взгляд, но на самом деле, громадной важности, фактах, а именно, о студенческих псевдо организациях, брошюрах генерала Богдановича[115] и об открытии мощей Серафимовых. Он констатировал ту опасность, которая уже выясняется от надувательства темных масс, и рекомендовал выработать ряд мер борьбы, что и было принято собранием»^{625}.

Или вот еще одно донесение.

«Совершенно секретно.

Начальнику отдела по охране общественного порядка в Москве № 6828

от 24. 04. 1903.

Имею честь представить Вашему Превосходительству, что по полученным из агентурного источника сведениям, ко дню 19-го Июля — открытия мощей в Саровской пустыни, революционными группами предполагается выпуск целой серии нелегальной литературы по поводу означенного события и специально предназначенной для раздачи среди богомольцев, причем таковые брошюры предполагаются быть отпечатанными или в России или за границей.

Независимо от сего, из того же агентурного источника известно, что в городе Воронеже в квартире Нины Ивановны Петрусевич, находящейся при земской фельдшерской школе, имеет склад нелегальной литературы, каковую можно получать через ее мужа, причем для сей цели существует пароль и явившийся за литературой должен сказать, что он явился от «Сэра Прометея»^{626}.

Многие революционные организации печатали листовки, в которых имя старца Серафима было только приманкой. Например, Нижегородский комитет Российской социал-демократической рабочей партии распространял листовки с обращением «К саровским богомольцам»: «Слушайте Богомольцы! Мы не будем говорить вам о мощах Серафима… Везде теперь в России происходят крестьянские и рабочие волнения. Забитые и изголодавшиеся крестьяне, ободранные догола помещиками и царскими чиновниками, не могут больше терпеть… Рабочие не хотят больше гнуть с утра до вечера спину»^{627} и т. д. и т. п.

В провинции такие акции были малоэффективны и в большинстве своем пресекались на корню. Другое дело, когда революционеры брались за дело в столице. В конце мая — начале июня в Петербурге начали хождение подметные листовки, автором которых был некий «Союз борьбы с православием» — неизвестная организация, больно затронувшая тему предстоящих в Сарове торжеств. Митрополит Санкт-Петербургский Антоний вынужден был вступить в полемику. Его небольшая статья под названием «Необходимое разъяснение» была напечатана в газете «Новое время» от 21 июня. Спустя неделю статья, дополненная выдержками из книги профессора Евгения Евсигнеевича Голубинского и по объему увеличенная в два раза, напечатана в «Прибавлении к «Церковным ведомостям»:

«Недели три назад по Петербургу усиленно распространялись гектографированные листки от какого-то «Союза борьбы с православием», которое объявлено вредным для блага народа. Вместе с сим заявлялось, что союз «принял на себя, во исполнение долга своего пред истиною и русским народом, расследование дела о мощах Серафима Саровского и не остановится, в случае надобности, и перед вскрытием содержимого гроба».

Не знаю, существует ли действительно такой союз борьбы с православием, или листки эти суть плод досужих занятий какого-либо любителя смуты; во всяком случае, распространенные в громадном количестве, они заставили говорить о себе петербургскую публику, а, быть может, и провинциальную и самую захолустную, если проникли и туда. Будь в листках только оповещение об образовании союза, о них и говорить не стоило. Утверждать, как это делает союз, что православие вредно для блага русского народа, — значит обнаруживать полное невежество и совершенное непонимание русской истории. Но в листках грубо затронуто дело о мощах святого старца Серафима, с неприличным намеком на содержимое в гробу, да еще «во исполнение долга пред истиною», как будто истина была тут кем-либо попрана. Не осуждаю этой грубости, как и Господь не осудил Фому неверного. Притом, и помимо листков о мощах старца Серафима много легкомысленных разговоров даже между людьми образованными, благонамеренными и верующими. Есть сомнения, есть для многих мучительный вопрос: что в гробу. Не осудим и этого легкомысленного сомнения, но дадим прямой ответ на вопрос «что же в гробу»? В гробу обретен ясно обозначившийся под остатками истлевшей монашеской одежды остов почившего старца. Тело предалось тлению. Кости же и волосы головы и бороды совершенно сохранились. Таково содержимое гроба.

Но тут-то и начинается для многих камень преткновения. «Есть у нас люди», справедливо говорит профессор Е. Голубинский, «имеющие ревность Божию не по разуму, которые утверждают, будто мощи святых всегда и непременно суть совершенно нетленные, т. е. совершенно целые, нисколько не разрушенные и не поврежденные тела». Между тем такое утверждение совершенно неправильно и не согласуется с всецерковным сознанием, по которому нетление мощей вовсе не считается общим непременным признаком для прославления святых угодников. Доказательство святости святых составляют чудеса, которые творятся при их гробах или от их мощей, целые ли эти тела или от их мощей, целые ли это тела или только кости одни. Нетление мощей, когда оно есть, есть чудо, но только дополнительное к тем чудесам, которые творятся чрез их посредство (см. об этом подробное расследование в статье «Нетление мощей» № 12 «Церковных ведомостей» за текущий год). И святость старца Серафима определялась не свойством его останков, а верою народа и многочисленными чудесами, которые, по обследовании их надлежащим образом, не представляли никакого сомнения в своей достоверности, по свойству своему относясь к событиям, являющим чудодейственную силу Божию ходатайством и заступлением о. Серафима. И только после такого удостоверения в святости и молитвенном дерзновении о. Серафима перед Богом постановлено, чтобы и всечестные его останки были предметом благоговейного чествования от всех притекающих к его молитвенному предстательству («Деяние Святейшего Синода» 9[116] января 1903 г.). Ибо не ставят светильника под спудом. Больно было бы для верующего сердца сокрыть и останки преподобного под землею.

У святого человека все свято и чудодейственно, даже тень, даже одежда, а не одно только тело или кости. Так, тень апостола Петра, головные повязки апостола Павла исцеляли больных от болезней. От прикосновения к костям пророка Елисея воскрес мертвый. Даже прах, по которому ступали ноги святого человека, приобретает целебную силу. Так, после святого старца Серафима земля с его могилы; камень, на котором он молился, вода из источника, который он вырыл, почитаются как святые и по частям разбираются и разносятся верующими по домам, как чудодейственные, подающие целение в разных недугах. Останки же его тела, кости его, для верующего суть драгоценная святыня, истинное сокровище, чрез посредство которого подается почитающим его цельбоносная помощь.

Итак, от старца Серафима остались в гробу только кости, остов тела, но, как останки угодника Божия, человека святого, они суть мощи святые и износятся ныне при торжественном его прославлении из недр земли для благоговейного чествования их всеми притекающими к молитвенному предстательству его, преподобного старца Серафима.

Митрополит Антоний.

С.-Петербург, июня 20»^{628}.

Одновременно со статьей в «Новом времени» «Церковный вестник» опубликовал без купюр акт освидетельствования мощей от 11 января 1903 года. В своем дневнике митрополит Арсений (Стадницкий) так охарактеризовал возникшую ситуацию:

«23 июня. С 4-х до 1/2 6-го был у владыки… О делах, по обыкновению мало говорили. Главный предмет был — предстоящее открытие останков препод. Серафима и связанные с этим толки и опасения. Появилось в «Новом времени» письмо митр. Антония, в ответ «против Союза борьбы с православием», рассылающего тысячами листки, изобличающие якобы обман Синода относительно мощей Серафима, и угрожающего разоблачением, даже насильственным. Правды, конечно, нет никакой. Но в «деянии» Синодальном, действительно, сказано об этом несколько прикровенно: «признать останки за святые мощи». Нужно было одновременно с «деянием» обнародовать и акт засвидетельствования. Этого не сделали вовремя, — что и послужило поводом к разным толкам и инсинуациям. Т… в «Ц. В-х» опубликовал этот акт, но — несвоевременно, и как будто выжатый вынужденно. Это — большая ошибка. Предсказывают беспорядки во время открытия 19-го июля»^{629}.

Ситуация накануне прославления старца Серафима действительно была непростой, и организаторы, сами того не понимая, усугубляли ее своими непоследовательными действиями. 11 января день «прикровенного» признания мощей отца Серафима тленными. 29 января опубликовано «Деяние Святейшего Синода», в котором мощи названы «всечестными останками». 22 марта в «Прибавлении к «Церковным ведомостям» публикуется статья протоиерея Петра Смирнова «Нетление святых мощей», которая начинается словами: «В числе чудес, которыми прославляет Господь святых, одно из самых видных и поразительных есть — нетление святых мощей… В нетлении святых мощей Господь являет нам один из поразительных признаков возвращения человеческого тела, силою божественной благодати, дарованной нам Спасителем мира, из тления, в которое ввел нас грех, в нетление, для которого мы первоначально были сотворены»^{630}.

По этому поводу в своих дневниках, не рассчитанных на массового читателя, хорошо сказал Александр Алексеевич Киреев:

«8 июля 1903 г. Раскольники очень волнуются (радостно) истории истлевшего святого Серафима! Само по себе истлевание не имеет никакого значения, мало ли истлевших останков… Все мы материализуем и Тело, и Кровь Христовы в Евхаристии, и мощи святых, и святые иконы мироточивые… Вот теперь и изворачиваемся, точно виноватые, когда мы только глупы. Выхватили из Ветхого Завета «Тление не коснется Твоего Святого» и нянчимся с ним, забывая, что мощи Николая Мир Ликийских состоят из одного костяка»^{631}.

Наивное понятие о нетлении мощей в своих «Записках» высказал Мотовилов, вложив его в уста преподобного Серафима, по которому на каждом православном кладбище можно встретить нетленные мощи. Та часть тела, где у христианина «Дух Святой жил», — остается нетленной, а где «тьма греховная» — истлевает. Если на кладбище бывают нетленные тела грешников, то по молитве священника они истлевают мгновенно, «не будучи достойны славы святонетления, только одним истинным угодникам Божиим предоставленной»^{632}.

Понятие нетленности мощей известно с первых веков христианства и вошло в нашу жизнь с древнейших времен, и мы все понимаем: если мощи называют нетленными, то, значит, тело праведника не подверглось тлению, разложению. Но мощи праведников находят и поднимают из-под спуда в различной степени «нетления». Кто-то остался в теле, как нам свидетельствует действительное чудо преподобного Александра Свирского, кто-то остался частично нетленным, как Димитрий Ростовский или Митрофан Воронежский, а преподобный Серафим Саровский предстал перед членами комиссии костями. Что это? Знак свыше?

Действительно, «состояние плоти тайновидца Святой Троицы (преподобного Александра Свирского. — В. С.) настолько отличается от известных науке естественных мумий (не говоря уже об искусственных), настолько нарушает закономерности посмертного распада тканей человеческого организма, что это вызывает полное недоумение ученых»^{633}. И все же следует признать — признаки распада плоти присутствуют во всех примерах, в том числе и касательно мощей преподобного Александра Свирского.

Д. И. Протопопов в своей брошюре «О нетлении святых мощей», изданной задолго до канонизации преподобного Серафима, пишет:

«Мудрецы века сего говорят: «Почему не все тела святых Божиих остаются нетленными? Почему некоторые тела святых не предаются тлению; другие, подобно телам обыкновенных людей, истлевают и обращаются в прах; от иных святых мощей видим только некоторые твердые части — кости? Ужели Бог не равно благ ко всем боящимся Его, не равно делает всех их причастниками жизни и Своей славы? Для чего Он для одних приблизил время прославления и воскресения, для других — отдалил?»…

Нам известно, что не все святые будут в вечной загробной жизни на одной степени блаженства, ибо не в равной степени нравственного совершенства исходят из этого мира. Но одни будут находиться ближе к Источнику жизни и блаженства — Иисусу Христу, другие далее, хотя все они будут наслаждаться неизреченным блаженством»^{634}.

Своеобразное толкование, не совсем согласующееся с одиннадцатым членом (предложением) «Символа веры», в котором говорится о всеобщем и всемирном воскресении. «Если Всемогущий Бог дал нам раз бытие, перст взем от земли, то, очевидно, может взять ее от земли и в другой раз и оживотворить ее. Если Бог целый мир образовал из неустроенной, Им же сотворенной из ничего материи, то разве не может образовать снова тел наших из перси земной, и представить их теми же самыми телами и в том же самом, только обновленном виде?»^{635}

Город Саров известен своими учеными-ядерщиками, среди них есть православные люди, убежденные в том, что человек, погибший в эпицентре ядерного взрыва и от тела которого останется невидимая миру частица, воскреснет наравне со всеми в теле наделенной душой, а далее суд Божий расставит всех по своим местам. И не будут святые, монахи и простые миряне выстраиваться по степени нетления останков.

В 1894 году увидела свет книга замечательного исследователя истории Русской православной церкви Евгения Голубинского «История канонизации святых в Русской церкви», который за смелые высказывания в этой книге о святых мощах подвергся критике. Но вот настал 1903 год, и правота профессора Голубинского подтвердилась. В своем дневнике митрополит Арсений вспоминает о своей беседе с Евгением Евстигнеевичем, которая состоялась 23 апреля 1903 года: «С большим удовольствием, но вместе и с иронией, рассказал он как Св. Синод при канонизации останков Серафима воспользовался его «Канонизацией святых на Руси», какая книга доставила ему прежде много неприятностей. Е. Е-ч говорил даже, что и «Синодальное деяние» составлено под влиянием его идей. «За это, тут я сказал, пожалуй, и Вас можно будет канонизировать». — Нет, не нужно, — тоже смеясь, ответил он»^{636}.

Голубинский писал: «Есть у нас люди, имеющие ревность Божию не по разуму, которые утверждают, будто мощи святых всегда и непременно суть совершенно нетленные, т. е. совершенно целые, нисколько не разрушенные и не поврежденные, тела. Утверждают они это потому же, почему подобные им люди утверждали это в XV веке, а именно — ради воображаемого ими неверия людского, ради их мнения о простых людях, будто «кой только (святой) не в теле лежит, тот у них (простых людей) не свят». Но они лгут на простых людей, которые в действительности относятся к мощам с одинаковым благоговением и усердием, представляют ли последние из себя целые тела или же только кости и небольшие остатки и частицы костей…

Итак, намеренное неправильное представление дела для простого народа не нужно, а правильное представление должно быть таково, что мощи святых иногда суть более или менее целые тела, иногда же одни кости. Самое название останков святыми мощами означает, что предки наши разумели под ними по преимуществу кости, ибо слово: «мощи» означает именно кости»^{637}.

Своими словами уважаемый профессор ставит вопрос о правомерности применения к святым мощам эпитета «нетленные». В «Деянии Святейшего Синода» 1903 года мощи преподобного Серафима названы «всечестными останками», пример, о котором сегодня не следует забывать, чтобы не вводить во искушение простых людей.

Официальное освидетельствование закончилось, но не закончились мытарства преподобного Серафима. В 1938 году в Таллине была опубликована книга протоиерея Димитрия Троицкого[117] «Житие преподобного Серафима Саровского», в которой преподносится видение открытия мощей преподобного Серафима в 1903 году неизвестным автором. Что касательно биографии преподобного Серафима — книга ничем не примечательная, обычное переписывание прежних изданий. Самое интересное обнаруживается в той части книги, где рассказывается о прославлении старца. Сразу следует оговориться, что отец Димитрий не являлся очевидцем событий 1903 года, хотя в тексте встречается ремарка: «…по личному впечатлению автора»^{638}. Родившийся в 1886 году, он был слишком молод — в 1903 году ему было 17 лет, и его рассказ — это пересказ со слов, предположительно, Путятина. То, что этот материал готовил к изданию человек, совершенно несведущий в событиях 1903 года, говорит то нагромождение фактов и несуразностей, которые могли возникнуть только потому, что составитель собирал материал, находясь за границей и спустя много лет после прославления отца Серафима. Текст книги следует разбирать постепенно и по частям.

«Прославление.

В 1901 году Святейший Синод Русской Православной Церкви поручил архиепископу Тамбовскому Димитрию обследовать могилу, гроб и останки старца Серафима, собрать весь материал к предстоящему прославлению угодника Божия. Архиепископ Димитрий в начале следующего (1902) года, в сопровождении духовных лиц и лиц гражданской администрации, прибыл в Саров и приступил к обследованию захоронения. Напомним: могила батюшки Серафима находилась с правой стороны Успенского собора. Усердием почитателей над могилой была поставлена прекрасная часовня и воздвигнуто тяжелое чугунное надгробие над склепом»^{639}.

Какие здесь видны неточности? Святейший синод приступил к делу прославления старца Серафима и поручил обследовать могилу преподобного в июле — августе 1902 года.

«Когда разобрали надмогильный свод, перед архиепископом Димитрием и членами Комиссии предстала совершенно неожиданная картина: могила подвижника оказалась затопленной, и вода полностью покрывала крышку гроба. Архиепископ Димитрий решил немедленно прекратить дальнейшее освидетельствование, составил по этому случаю акт и с пояснениями отправил Святейшему Синоду о сем донесение. Авторитетные хозяйственники и саровские старцы пришли к мнению: вода попала в могилу преподобного при водопроводных работах, происходивших здесь лет сорок тому назад. Так что гроб отца Серафима стоял в воде длительное время; это побудило архиепископа Димитрия испросить дальнейших указаний Синода».

Вот здесь автор разместил самые фантастические измышления, по которым получалось, что на территории, прилегающей к часовне над могилой старца Серафима, на глубине 1 метр 30 сантиметров в течение сорока лет стояла водяная линза. Для образования такой линзы несколько ниже уровня прокладки монастырского водопровода должен был существовать пласт глины, препятствующий уходу воды.

О геолого-литографическом строении и гидрогеологических условиях на монастырской площади нам расскажет отчет, подготовленный сотрудниками Всесоюзного научно-исследовательского и проектного института энергетических технологий (ВНИПИЭТ) 23 июля 1993 года. По заданию администрации города Арзамас-16 на монастырской площади было проведено бурение семнадцати скважин. Целью изысканий являлось изучение геолого-литологического разреза площадки до глубины 8—10 метров для решения вопроса о предотвращении разрушения зданий и дорог на территории бывшего монастыря. Дело в том, что в этот период на монастырской площади произошло несколько провалов грунта в месте залегания водопроводных труб, проложенных в период организации секретного объекта, то есть с 1946 по 1950 год.

Скважина № 10 была пробурена рядом с автомобильной дорогой, проходящей мимо парадного крыльца бывшего храма во имя Преподобного Серафима и в нескольких метрах от места, на котором сейчас восстановлена часовня над могилой преподобного Серафима. Бурение дало следующие результаты: верхний почвенный слой — 40 сантиметров, далее строительный мусор, супесь; с глубины 2,2 метра — супесь черная с дресвой и щебнем доломита до 25 процентов; с глубины 3,7 метра и до 10 метров — доломитовая мука темно-коричневого цвета с дресвой и щебнем доломита до 25 процентов. Подземных вод на всей территории не обнаружено. Лабораторные исследования показали, что доломитовая мука классифицируется как пылевидный грунт, резко снижающий прочность при замачивании и склонный к размыванию. По результатам исследования можно сделать вывод: состав грунта — супесь и доломитовая мука — не являются препятствием для воды, которая должна уходить в более низкий горизонт, с образованием карстовых воронок и провалов.

«Авторитетные хозяйственники», каковыми были саровские монахи, знали о свойствах грунта не понаслышке, так как под монастырской площадью находился комплекс пещерных галерей. Водопроводная система монастыря, существовавшая с первой половины XIX века, находилась под пристальным наблюдением, о чем свидетельствуют монастырские документы.

Саровский настоятель докладывал в Тамбовскую духовную консисторию о проделанных работах по ремонту и строительству в 1892 году: «Водопровод, снабжающий монастырь и гостиницы водою, исправлен, в источнике, из которого получается вода, сделан новый сруб, исправлен насос и вновь проложены вдоль всего монастыря водопроводные трубы»^{640}.

Спустя три года, в 1895 году, игумен Иерофей сообщает: «Исправлен водопровод в монастыре: часть заложенных глубоко в земле водопроводных деревянных труб, испортившихся и лопнувших, вынута и заменена новыми чугунными, как более прочными для этой цели»^{641}.

О предусмотрительности «авторитетных хозяйственников» свидетельствуют архивные документы. Во-первых, основная водопроводная линия от северо-восточной башни, в которой находился водонапорный бак, и до монастырской трапезной, то есть мимо места захоронения старца Серафима, была проложена в тоннеле, выложенном из кирпича. Так как водопровод проходил над подземным комплексом с пещерным храмом во имя Антония и Феодосия Киево-Печерских, этот тоннель позволял рабочим осуществлять постоянный контроль за системой водоснабжения и его ремонт. Во-вторых, для общего контроля, «на случай дознания порчи труб устроены четыре клапана [закрыло]… по закрытии их, показывают, в какой стороне и по какой линии где оказалась течь. Самая же порча трубы обозначается посредством наблюдения скорой убыли воды из бассейна в Башне»^{642}.

Как видим, монашествующие знали о степени промерзания грунта в этих широтах и водопроводные трубы закладывали «глубоко» — до 2 метров от поверхности. Траншея под водопровод проходила по южной стороне монастырской площади. От основной магистрали существовали ответвления к южному ряду келий, архиерейским покоям, трапезному корпусу и далее к колокольне. Вода всегда выбирает движение в направлении, где встречает наименьшее сопротивление, то есть утечка воды происходит либо вниз, либо вдоль магистрального заложения труб.

Утверждение Димитрия Троицкого о том, что саровские монахи в течение сорока лет не проверяли состояние деревянных водопроводных труб, — очередной миф. И утверждение, что могила старца Серафима оказалась затопленной водой, — абсурд.

Читаем далее: «Пока происходил обмен мнений, еще сильнее в верующей среде проявилась Божественная милость к людям, с верою призывавших на себя заступление великого старца. Синод решил продолжить обследование честных останков и сделать все необходимые приготовления к достойному их прославлению. Вскоре Тамбовского архиепископа Димитрия перевели на Казанскую кафедру, а в Тамбов поставили преосвященного Иннокентия (Беляева)».

В действительности: епископ Димитрий (Ковальницкий) назначен на Тамбовскую кафедру 27 апреля 1902 года, а 8 февраля 1903 года — он архиепископ Казанский и Свияжский.

Епископ Иннокентий (Беляев) возглавил Тамбовскую и Шацкую кафедры 8 февраля 1903 года, сразу после перевода владыки Димитрия.

«17 декабря 1902 года Император Николай II приказал Комиссии по устройству Саровских торжеств продолжить обследование. В ее состав входили: митрополит Московский Владимир (Богоявленский), архимандрит Серафим (Чичагов) и Алексей Александрович Ширинский-Шихматов. В состав этой Комиссии со специальным поручением также входил князь Михаил Сергеевич Путятин, архитектор сооружаемой раки. Для охраны порядка в Саров откомандировали капитана Д. Н. Ломана с командою Гвардейского батальона. Все эти лица выехали 9 января из Петербурга и 10-го уже были в Дивееве, откуда, переночевав, с рассветом выехали в Саров».

Я более склонен доверять свидетельству из Государственного архива Российской Федерации как более конкретному. Отъезд из Москвы 8 января в 23.40, прибытие — 9 января в Арзамас утром в 9.42. Вечером члены комиссии уже в Дивееве, и на следующее утро, 10 января, конечная остановка — Саров.

Читаем далее: «Пленительным зимним утром прибыли петербуржцы в монастырь. Благоговейно помолились в храме, исповедались, причастились Святых Христовых Тайн, затем в келии игумена Иерофея приступили они к уточнению программы занятий. Во всем этом непосредственное участие принимал высокопреосвященный Иннокентий и приехавшие с ним из Тамбова протоиерей кафедрального собора Тихон Поспелов и епархиальный архитектор. В три часа пополудни Комиссия перешла в часовню-усыпальницу и, по совершении соборне панихиды, приступили к разборке чугунного надгробия. Когда каменные работы исполнили, ключарь Тамбовского собора и князь Ширинский-Шихматов с зажженными восковыми свечами спустились в могилу, наполненную водой. С помощью заведенных под гроб холстов и веревочных снастей, усилиями монастырской братии гроб-колоду подняли наверх и поставили на деревянные балки, опиравшиеся на края могильного склепа. Поставили гроб с небольшим уклоном вперед, так что головная часть его несколько возвышалась, и вода, скопившаяся в нем, могла вытечь через отверстия. Позже всего этого гроб покрыли заранее приготовленным дощатым чехлом и парчевым покрывалом, поверх водрузили образ, затеплили пред ним лампаду и в головах установили большой серебряный подсвечник. Без промедления отслужили панихиду, составили протокол о действиях Комиссии, после чего митрополит Владимир благословил совершение ежедневных панихид по старце Серафиме. Вот отчет протокола. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа…».

Подлинный акт подписали все поименованные в начале протокола лица».

Членом комиссии записан владыка Иннокентий, который еще не вступил на Тамбовскую кафедру, поэтому полномочий у него таковых не было. В подлинном Акте освидетельствования мощей преподобного, в котором четко записаны участники процедуры, есть владыка Димитрий и нет высокопреосвященного Иннокентия.

«В три часа по полудни Комиссия перешла в часовню-усыпальницу», — пишет отец Димитрий Троицкий. В официальном акте время начало процедуры около 12 часов дня, так как «По распоряжению высокопреосвященнейшего митрополита Владимира, в часовню, в полдень, призваны были для изнесения описанного надгробия несколько человек».

«На другой день, 12 января, члены Комиссии, оставив часовню с гробом преподобного на попечение монастырского начальства, выехали из Сарова. В течение почти полугода: с 11 января до начала июля 1903 года гроб находился в том самом положении, в котором оставили его члены Комиссии; вода по каплям вытекала из гроба, падая на дно открытой могилы, благодаря чему ко времени, назначенному для переложения мощей в новую раку — 3 июля, гроб уже достаточно обсох»^{643}.

Выражение «Пленительное зимнее утро» говорит нам о настоящей русской зиме, стоявшей на дворе во время работы комиссии. Что собой представляла часовня-усыпальница? «Почитатели памяти старца Отца Серафима изъявили желание устроить на месте упокоения его особый памятник в виде шатра из железа со стеклянными стенами, железною кровлею, главою и крестом»^{644}. Металлическая часовня со стеклянными стенами не могла спасти от мороза всех и все, что находилось внутри этой конструкции, поэтому утверждение, что гроб оставлен над могилой, накрытый каким-то деревянным чехлом и «вода по каплям вытекала из гроба, падая на дно открытой могилы» в течение полугода, — это фантазия человека, не понимающего того, о чем он пишет.

В течение первых же суток январские морозы превратили бы гроб и мощи старца Серафима в единый монолит льда и святыня была бы утрачена безвозвратно. И еще один нюанс — автор, не задумываясь, пишет о том, что вода по каплям вытекала из гроба (через какие-то отверстия, которых не было) в течение полугода, но для этого гроб с останками преподобного надо было поставить вертикально. Такое даже представить невозможно… На протяжении восьмидесяти лет эти бредовые «воспоминания» читаются и многие, не сомневаясь, верят автору.

Выдумка о присутствии воды в могиле преподобного, вероятно, является попыткой некоторой части людей, близких к происходившим событиям в Сарове, таким образом объяснить тленность мощей старца Серафима, хотя затем в книге следует противоположное описание мощей.

Далее в описании Димитрия Троицкого перейдем к событиям, предшествующим праздничным дням. 3 июля гроб старца перенесен в храм Зосимы и Савватия и установлен посредине храма.

«Присутствующие при открытии крышки гроба свидетельствуют, что честные останки преподобного были завернуты в момент погребения в монашеский куколь. Отец Серафим лежал в гробу на дубовых стружках. Все содержимое гроба, ввиду дубильных свойств стружки, и самые честные останки, и седые волосы на голове, бороде и усах, и все одеяние преподобного — белье, холщевый подрясник, мантия, епитрахиль и куколь — все окрасилось в один цвет, напоминающий корку черного ржаного хлеба…

Надо заметить, что честные мощи преподобного Серафима Саровского относятся к разряду мощей неполного нетления, то есть неполность заключается в том, что при совершенной сохранности костей соединительные ткани сочленения и суставов подверглись тлению, вследствие чего конечности в локтях и коленях легко разнимались. Голова преподобного с уцелевшими на ней волосами, бровями, усами и бородою, по личному впечатлению автора, прекрасно сохранились. Верхние кожные покровы тоже частично хорошо сохранились и плотно облегали скелет, как бы к нему присохли, вследствие чего кисти рук в запястьях и ступни в щиколотках остались на своих местах неотделенными, а лик преподобного сохранил следы сходства с иконографическим его изображением»^{645}.

Непонятно, как такое возможно — в описании одного события присутствуют взаимоисключающие факты. В начале повествования говорится о нахождении мощей в воде в течение сорока лет, что никак не могло способствовать их сохранности. И вдруг в описании появляются мощи «неполного нетлетия» и даже лик преподобного узнаваем и схож с изображениями на прижизненных портретах и иконах. Следующее несоответствие — в Саровской пустыни не практиковалась укладка на дно гроба какой-либо стружки, только под голову усопшего подкладывали подушку, которая в нашем случае была набита мочалой. Принимая во внимание, что никакой воды в захоронении преподобного не было и, следовательно, останки не подвергались воздействию мифических «дубильных свойств стружки» и не могли приобрести «цвет, напоминающий корку черного ржаного хлеба», следует придерживаться сведений, которые приведены в официальном Акте освидетельствования, подписанном членами комиссии, и где говорится: «Волосы главы и брады, седовато-рыжеватого цвета». Книга Димитрия Троицкого, с ее фантастическими подробностями, нагромождением нелепостей, увидела свет только благодаря отсутствию церковной цензуры и не имеет права в полной мере именоваться первоисточником по истории прославления мощей преподобного Серафима Саровского.

События 1903 года еще больше подняли престиж Саровской пустыни во всероссийском масштабе. Присутствие мощей внесло изменения и во внутренний уклад обители. В 1904 году из Тамбовской духовной консистории получено разрешение обносить святые мощи преподобного вокруг соборов Успенского и Живоносного Источника 19 июля ежегодно^{646}, в память о событиях 1903 года. Два раза в году — весной и осенью, высокоторжественно происходило перенесение мощей из зимнего собора Живоносного Источника в летний Успенский и из летнего в зимний.

Начало XX столетия прошло для Саровской обители благоприятно: расширялось хозяйство, благоустраивались дороги, мосты и мемориальные места, связанные с жизнью преподобного Серафима. Постоянно рос поток богомольцев: «Монастырские гостиницы в зимнее время могут поместить всех посетителей и богомольцев, примерно, до 2500 человек, а в летнее время до 5000 человек. Посетителей и богомольцев… в течение года примерно до 50 000 человек»^{647}. Паломники приносили доход в казну обители, но руководство монастыря никогда не ставило меркантильные интересы впереди духовных. В начале 1910-х годов окрестные промышленники решили построить железную дорогу вблизи монастыря, но встретили активное сопротивление со стороны монашествующих. «Саровская пустынь насаждена безмолвием, им она прославилась, им она всегда привлекала его любителей, — отвечали соборные старцы на запрос Тамбовского владыки. — …Забота о безмолвии святой обители, всегда лежала и лежит на ея настоятеле… Проведение или устройство вблиз к Саровской пустыни железного пути является нарушением тишины и безмолвия обители, не сохранением и не исполнением заветов Первоначальника обители, а равно не исполнением Святоотеческих наставлений и учений»^{648}. Такие доводы оспорить невозможно, и этот проект остался нереализованным.

Начало скорби

История Саровской пустыни в XX веке неотделима от истории Русской православной церкви и государства так же, как и испытания, выпавшие на их долю.

В начале века ошибочная политика государства внутри огромной страны создала социальное напряжение, вылившееся в массовые выступления населения и известные сегодня как первая русская революция 1905 года. Как всегда бывает в таких непростых моментах истории, наряду с революционерами-экспроприаторами пытались решить свои проблемы за счет других и простые уголовники.

В далеком 1908 году Саровский монастырь при почтовой темниковской дороге испытал на себе все беды транспортной артерии: в большом количестве здесь «расплодились» «разбойники с большой дороги», наполняющие дорожными грабежами партийные кассы. И, как водится на Руси, радея о всеобщем благе, не забывали при этом и о себе.

С августа 1903 года при Саровском монастыре существовал полицейский участок из двадцати трех человек во главе с надзирателем^{649}. С объявлением 14 апреля 1906 года тамбовским губернатором «Обязательного постановления о местностях, состоящих на положении усиленной охраны», то есть введением военного положения (оно касалось и Темниковского уезда), Саровская полиция была вооружена винтовками и револьверами^{650}, и, как оказалось, не напрасно. На столе губернатора постоянно росла кипа бумаг с описанием происшествий на подвластной ему территории. Из сводки происшествий за два года:

«17 сентября 1906 года в Сарове была арестована Татьяна Метальникова и отобран у нее заряженный браунинг, та Метальникова, которая совместно с 8 лицами, совершила вооруженное нападение на почту под станцией «Пачелмой» (Тамбовской губернии), где был убит почтальон Михалев. Ее судили в г. Пензе, и военно-окружной суд приговорил на 15 лет каторжных работ, но она бежала из земской больницы и до сего времени не разыскана…

В октябре 1906 г. совершено вооруженное нападение крестьянами Шеваренковыми на Саровского монаха о. Феодорита, на Средней мельнице. В поимке их участвовали Саровские городовые, суд дал каждому из Шеваренковых по 8 лет каторги…

В июле 1907 г. был смертельно ранен грабителями городовой Нестеркин, уроженец села Жегалова…

В августе 1907 г. был пойман городовым Поликановым грабитель Резепов, совершивший ограбление монаха на пустынке и сломавший монаху несколько ребер»^{651}.

Настоящий переполох в Саровской пустыни вызвала депеша исправника Темниковского уезда:

«Из Тамбовского жандармского управления «секретно»:

Сообщаю для сведения и принятия соответствующих мер, что мною получены агентурные сведения о том, что шайкой анархистов из г. Саратова решено взорвать в Саровской пустыне Собор и раку Св. мощей пр. Серафима Этому преступному замыслу содействуют будто бы какие-то два раскольника из Саратова и два монаха, приезжавшие из пустыни в г. Саратов.

Полковник Устинов.

Марта 11 дня 1908 г.»^{652}.

Саровская старшая братия проявила свои способности и в выявлении преступников. Было установлено, что в феврале 1907 года из Сарова уволен за проступки послушник мещанин города Саратова Александр Бомбардиров, имевший в собственности монашескую одежду. Кроме того, 2 июня 1907 года из Сарова также за проступки уволен бывший послушник крестьянин Кузнецкого уезда Саратовской губернии Егор Архиереев.

Полученная информация была тотчас сообщена в жандармское управление, и дальнейшие поиски позволили найти двух саровских лжемонахов, действительно озлобленных на монастырское начальство. Такими совместными оперативными действиями монашествующих и полицейских чинов теракт в Саровской пустыни был предотвращен на начальной стадии.

В 1918 году, с установлением советской власти в Темниковском уезде, начались притеснения монашествующих. 21 января 1918 года председателем Темниковского уездного революционного комитета Бурениным произведено первое изъятие из кассы Саровского монастыря — забрали 15 тысяч рублей. Вслед за ним потянулись комиссары «всех мастей со всех волостей». В течение весенних месяцев 1918 года для «нужд революционного народа» из монастырских кладовых вывезено: ржи — 3552 пуда 29 фунтов, овса — 803 пуда, пшеницы — 257 пудов 30 фунтов, гречихи — 81 пуд 15 фунтов, проса — 134 пуда 38 фунтов и т. д. Так, за одну неделю вывезено хлебных припасов на 61 690 рублей^{653}. Вывозилось все — начиная от дорогостоящей мебели из Царского дворца до банок с вареньем.

Летом 1918 года масштабы Гражданской войны приняли катастрофические для советской власти масштабы. Для спасения «завоеваний революции» 2 сентября постановлением ВЦИК страна объявлялась единым военным лагерем. Вслед за этим был объявлен красный террор. Духовенство объявлялось пособниками контрреволюции, с которым надо бороться самыми жесткими мерами. Волна репрессий докатилась и до Сарова.

В октябре 1918 года в монастырь приехали представители советской власти в сопровождении красногвардейцев и в ультимативной форме потребовали выплатить взнос в 300 тысяч рублей. Получив отказ, экспроприаторы взяли в заложники 12 монашествующих во главе с казначеем отцом Руфином и пошли по братским кельям с обыском. Было изъято 24 070 рублей, из которых 20 тысяч братия отложила для оплаты заготовки дров. Не удовлетворившись указанной суммой, «выведены были арестованные иеромонахи Руфин, Климент, Геннадий, Игнатий, Мефодий и Паисий на двор 2-й гостиницы и поставлены к стене на расстрел, даны были по команде красногвардейцами ружейные залпы. После двух залпов один из делегатов остановил расстрел, мотивируя получением телеграммы… по сделании еще одиночных выстрелов, всех… заперли под арест. Во время ареста много было причинено черных слов, равно были пытки освобождаемым по одиночке. Во время пребывания приехавшие ходили по храмам, алтарям, даже ходили в неположенные места и брали в руки Св. кресты и Евангелия»^{654}.

В архивных материалах обнаружена масса докладных записок от монашествующих:

«В управление Саровской пустыни

послушника Саров. Пустын. Василия Романова

заявление.

15-го Декабря 1918 г. в 7!4 ч. вечера ко мне в келию пришли 2-е приезжих неизвестных, комиссар Сарова В. Астраханцев и 4 Саров, красноармейца и в кел. моей сделали обыск — взяли 13 р. серебр. денег. Три фунта сахару. 1 ручная типография с 200 букв, а также один из неизвестных сказал: Что когда не хотим платить налогу, то мы будем грабить, и ушли»^{655}.

На счастье саровских монашествующих, представители советской власти не рискнули пойти на крайние меры.

Саровский комиссар и саровские красноармейцы — представители советской милиции, сменившие в марте 1917 года сотрудников полицейского участка, расквартированного при монастыре, получали от обители довольствие и повышенную заработную плату. В перечне их обязанностей первым пунктом было записано: «Охрана правопорядка нового строя Русского государства»^{656}. Однако монашествующие больше надеялись на защиту местных крестьян. На одном из крестьянских сходов жители деревень Балыково, Рузаново и села Кременки выразили «желание защищать святыню-обитель от различных покушений»^{657}. Предположительно не без инициативы этих же крестьян в 1919 году в Сарове было организовано Успенское саровское церковноприходское общество с целью объединения всех православных граждан, проживающих в местечке Саров и близлежащих селениях — Балыкове, Хвощеве и Цыганском^{658}. Не все монастырские проблемы этот договор помогал решать, но главную свою задачу он выполнил — на протяжении семи лет на Саровской земле существовала православная организация, объединившая в себе монастырь и приход.

Для проведения богослужений храмы, часовни и пустыньки распределялись между членами общества таким образом: жителям деревни Балыково предоставлялся Успенский собор и храм Зосимы и Савватия; монашествующим и представителям гражданского населения местечка Саров — храм во имя Преподобного Серафима, Ближняя и Дальняя пустыни; представителям поселков Хвощевский, Цыгановский и Городки — храм во имя Иоанна Предтечи, часовня Первоначальника и пещерный храм во имя Преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских; гражданам Сатиса, Росстани и Романова Стана — собор во имя Пресвятой Богородицы и Ее Живоносного Источника^{659}. Всесвятская кладбищенская церковь и монастырская колокольня находились в общем пользовании. Священнослужители Саровской пустыни были равномерно распределены по всем храмам. Председатель общества избирался из числа крестьян, в основном это были представители деревни Балыково.

С установлением новой власти и новых экономических порядков кардинально изменилось общественное положение монастыря и его насельников. Монастырские кельи начинают обживать представители советских органов, воспитанники одного из московских детских домов. В 1918 году все земельные владения обители реквизированы: 22 874,2 десятины^{660} переданы в ведение Саровского лесничества, около тысячи десятин перешли совхозу. Монашествующие предпринимали многократные попытки по организации своего хозяйства в новых условиях. Состоявшей в основном из крестьян братии монастыря приходится оправдываться, что они принимают участие в работах «не исключая священнослужителей. Выполнив чреду служения, они шли на работу… Работы производились: с наступлением весенней распутицы сплав и выгрузка дров, потом работы на огороде: пахота, делание грядок, посадка, поливка, полка; затем сенокос, полевые работы. В то же время требовались и домашние хозяйственные работы. Во всех этих работах участвовали и старые и малые… Каждый вкладывал возможные свои силы»^{661}.

В 1918 году началась борьба за создание сельскохозяйственной артели. Первоначально местными властями монастырю был выделен земельный надел, состоявший «…из разных и отдаленных друг от друга участков, общая площадь пахотной до 170 десятин и луговой до 250 десятин, грунт самый песчаный»^{662} — всего 693,6 десятины. Но и эта «привилегия» вскоре была передана саровскому совхозу решением Темниковского уземотдела от 19 марта 1920 года, что обрекло насельников монастыря на нищенское существование. Православная обитель, до этого бесплатно кормившая на протяжении всей своей истории порой до нескольких тысяч человек ежедневно, вынуждена была обратиться за помощью к богомольцам. И православный люд не оставил обитель наедине с бедой, помогая ей кто как мог.

Более благополучная судьба сложилась у Германовской токарной деревообрабатывающей артели^{663}, которая просуществовала до закрытия монастыря. В марте 1919 года на Германовском кордоне на левом берегу реки Саровки начала работать небольшая артель, состоявшая из семнадцати монашествующих. Пять токарей, четыре плотника, три вертельщика, кузнец, молотобоец, хлебопек и повар. Вот как описывает матушка Серафима (Булгакова) то, что она видела при одном из посещений артели. «На Гермогеновой пустыни находилась точильная мастерская. Я видела два громадных маховых деревянных колеса и от них привод к точильным станкам. Колеса вертели раньше лошади, а последнее время руками. Кипарисовые кресты, ложки резали от руки; а на точильном станке вытачивали тарелки, блюда, чашки, солонки, кружки, ножки к стульям, веретена и вообще всякую домашнюю утварь и посуду, прялки, детские игрушки»^{664}. Хотя представители власти и следили за отпуском леса и учетом готовой продукции, им приходилось признавать существование и реализацию неучтенного товара. Из-за нехватки хлеба в уезде и бедственного положения населения жесткого пресечения такой практики не было.

23 января 1918 года в «Газете рабочего и крестьянского правительства» был опубликован «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви», принятый Советом народных комиссаров, устанавливавший светский характер государственной власти, провозглашавший свободу совести и вероисповедания, лишавший религиозные организации всех прав собственности и прав юридического лица.

В мае этого года Совет народных комиссаров принимает постановление об образовании при Наркомате юстиции особого постоянно действующего отдела по реализации этого декрета — VIII отдел. Возглавил VIII (после реорганизации наркомата — V) ликвидационный отдел ярый атеист П. А. Красиков. О предназначении этого отдела можно догадаться по названию — повсеместная ликвидация религии.

10 июля 1918 года на V Всероссийском съезде Советов принимается первая Конституция РСФСР, которая на законодательном уровне закрепила положения декрета от 23 января по отделению церкви от государства и школы от церкви.

Наибольшего накала взаимоотношения государства и церкви достигли осенью 1918 года, когда во время приема на учет имущества Александро-Свирского монастыря комиссия объявила об обмане трудящихся масс — вместо нетленных мощей Александра Свирского была якобы обнаружена восковая кукла. В действительности никакого обмана не было, мощи преподобного до сих пор удивляют своей сохранностью. Современный антрополог Юлия Дмитриевна Беневоленская так характеризовала состояние мощей: «Тело исследуемого монолитное, целое, не подвержено тлению, цвет тела восковой. Поражает сохранность тела»^{665}. Обман был со стороны комиссии, которая использовала этот подлог для начала кампании по вскрытию святых мощей.

Обманом пользовались «местные органы власти — уездные, губернские исполкомы — принимали решения о вскрытии мощей, опираясь нередко на им же инспирированные «требования трудящихся, красноармейцев»^{666}.

Все же сотрудники «ликвидационного» отдела добились своего — были выявлены некоторые несоответствия с заявленными нетленными мощами, порой в раках обнаруживали посторонние предметы. Святейший патриарх Тихон своим указом от 17 февраля 1919 года предписывал епархиальному руководству провести ревизию мощей и «устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей во всех тех случаях, когда и где это признано будет Вами необходимым и возможным, с донесением о последующих Ваших распоряжениях Священному Синоду»^{667}.

23 апреля 1919 года родился циркуляр Отдела управления НКВД, разосланный всем губернским исполкомам.

«№ 2456.

О вскрытии «мощей».

В дополнение к распоряжению циркулярного письма НКВД от 28 февраля 1919 года, по поводу вскрытия «мощей» настоящим сообщаем, что:

1) При обследовании «мощей» должны присутствовать, кроме ответственных членов советских организаций, уполномоченных от верующих и священнослужителей и свидетелей, также и представители медицинского персонала, обладающие достаточным авторитетом в области науки и в массах.

2) Составляется подробный акт (протокол) обследования «мощей», опись всех обнаруженных вещей, которые подписываются всеми вышеуказанными лицами.

3) Всем губ и горисполкомам ставится в обязанность снабжение отдела управления НКВД достаточными информационными материалами по этому поводу в виде копий актов обследования и описей найденных вещей, фотографий и кинематографий, производившихся при обследовании.

4) Разоблаченные при указанных условиях «мощи» могут быть или оставлены только на несколько дней для осмотра в новом виде на том же месте и по истечении срока в прежнем виде водружаются на прежнее место или «мощи» остаются в разоблаченном виде навсегда на прежнем месте и наконец в разоблаченном виде доставляются в музей или другие общественные здания для публичного постоянного осмотра.

Второе и особенно последнее место наиболее желательно. Однако во всех случаях опирайтесь исключительно на авторитет советской власти, на индифферентизм верующих и впечатление от разоблачения.

Ни в коем случае не действуйте так, чтобы потом пришлось опираться на вооруженную силу. Каждое разоблачение широко используйте в печати, лекциях, митингах. В случае перевозки «мощей» в разоблаченном виде на новое место — каждый раз требуется разрешение НКВД. Немедленно передайте уисполкомам»^{668}.

Работа над «совершенствованием» законодательной базы осквернения православных святынь продолжается, и вот что записано на заседании коллегии НКЮ 6 июля 1920 года.

«Выписка из протокола № 243

Заседания коллегии НКЮ от 6.07.1920 г.

Слушали: Вопрос о мощах.

Постановили: Принципиально остается в силе старое постановление о необходимости ликвидации эксплуатации т. н. мощей. По вопросу о передаче вскрытых мощей в музей постановлено: считать целесообразным перемещение их в музей или в университетские учреждения, а также не препятствовать захоронению, словом ликвидацию проводить сообразно с конкретными условиями, опираясь на поддержку местных рабочих элементов населения и развертывая предварительную агитацию и пропаганду по религиозному вопросу. Мероприятия все проводить планомерно и последовательно, не отступая от раз намеченного плана и воздерживаясь от решительных действий, если почва в данной местности недостаточно подготовлена.

НКЮ вход. № 1069, д. № 16»^{669}.

Спустя две недели Народный комиссариат юстиции разработал проект так называемого Предложения по вопросу о ликвидации мощей во всероссийском масштабе:

«1. Опираясь на революционное сознание трудящихся масс, планомерно и последовательно провести полную ликвидацию мощей на местах, избегая вредной нерешительности и половинчатости мероприятий.

2. Ликвидацию названного культа мертвых тел и кукол осуществить или путем помещения так называемых «мощей» в музеи в отделы церковной старины, или путем их захоронения.

3. Губисполкомы обязаны проверить все конкретные условия проведения мероприятий по ликвидации мощей, провести соответствующую агитацию как на фабрично-заводских, красноармейских и иных собраниях в городах, так равно и в деревне, в особенности среди малосознательной части отсталого крестьянства и уже после сего утвердить соответствующее решение на пленуме исполкома с точным обозначением как времени, так равно и способа ликвидации каждых отдельных «мощей».

4. При обнаружении дальнейших случаев шарлатанства, фокусничества, фальсификации и иных уголовных деяний, направленных к эксплуатации темноты, как со стороны отдельных служителей культа, так равно и организаций бывших официальных вероисповедных ведомств, — отделы юстиции возбуждают судебное преследование против всех виновных лиц, причем ведение следствия целесообразно поручить следователям по важнейшим делам Наркомюста и при отделах юстиции, а само дело разбирать при условии обеспечения самой широкой гласности процесса.

29 июля 1920 г.»^{670}.

По проекту документа начались обсуждения. 3 августа со своим особым мнением выступил эксперт 8-го отдела НКЮ Шпицберг. Он предлагал убрать из проекта способ ликвидации мощей путем их захоронения. По мнению эксперта, захоронение «в глухих местах вновь даст возможность эксплуатировать отсталые массы на почве разсказов о чудесах, происходящих под землею». Мнение это было принято, и уничтожение мощей путем их захоронения исключено из проекта. Повлияла на срок утверждения и опубликования циркуляра тревожная обстановка в стране: «…настоящий момент, — писал председатель Петроградского совета Евдокимов 10 августа 1920 года, — непригоден для этой кампании т. к. советские и партийные организации заняты топливной и продовольственной компаниями и выделяют большие силы на Врангельский и Польский фронты, сосредоточивши всю агитацию и внимание в кругу этих важнейших вопросов, не смогут уделить достаточно сил и внимания работе о ликвидации мощей и главное проделать сюрьезную подготовительную агитационную кампанию без чего такая мера как ликвидация мощей принесет не положительныя, а отрицательныя результаты»^{671}.

Обсуждался вопрос о мощах и среди духовенства. Вот доклад секретного агента «тов. Фортунатова»: «Вчера 5-го Августа, я был на заседании Исполкомдуха, где присутствовало человек около 30-ти из них лиц 20 духовного звания, а остальные миряне, — но миряне из буржуазии. Повестка дня была следующая: <…> Второе, временная изоляция мощей под спуд в целях предупреждения перенесения мощей в музеи… и которые после, когда утихнет политическая бурная борьба, можно будет вновь вытащить из-под спуда»^{672}. Из этих строк видно, что еще теплилась надежда на недолговечность атеистической власти, но власти торопились и к 29 июля 1920 года произвели 58 актов публичного вскрытия мощей. Через поругание прошли мощи святых Александра Свирского, Сергия Радонежского, Митрофана Воронежского, Питирима Тамбовского, Иоанна Новгородского и многих других подвижников Русской православной церкви. Не миновал этой скорбной участи и преподобный Серафим Саровский.

В ноябре 1920 года в городе Темникове состоялся уездный съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, на котором предпринимается попытка закрытия монастырей в уезде и вскрытия раки с мощами преподобного Серафима. Возглавлял инициативную группу заведующий уездным отделом народного образования атеист 3. Ф. Дорофеев.

Не все гладко было на съезде, о чем свидетельствует стенографический отчет: «Заключительное слово докладчика Дорофеева: «Ликвидация монастырей не есть борьба против религии, но мы смотрим на них как на заразу, затемняющую народное сознание — просвещение». В зале поднимается продолжительный шум протеста против резких выпадов т. Дорофеева, против резкой критики действий попов и затемнения народного сознания. После больших усилий председателя Съезда водворяется относительная тишина и докладчик продолжает. Он подчеркивает, что не желал оскорбить чьего-либо религиозного чувства, и хочет перейти к вопросу о ликвидации монастырей, но шум снова поднимается. Снова прерывают докладчика. Время истекает докладчику и он покидает трибуну»^{673}.

Как видим, планы уездного руководства по закрытию монастырей не получили поддержки большинства делегатов, тем не менее руководителям уездной партийной организации удалось добиться принятия решения о вскрытии раки с мощами преподобного Серафима Саровского. Священнослужители и прихожане города Темникова, собравшись 12 декабря в городском соборном храме, обратились к руководителям уездной власти с письменным ходатайством об отмене акта надругательства над святыми мощами: «Актом св. Синода точно формулирован вид мощей преподобного, как останки. В богослужебных песнопениях нигде не упоминается о нетленности тела преподобного. Во время прославления мощей печать церковная и гражданская совершенно точно выяснила вид святых останков. Поэтому вскрывать гробницу святого, чтобы доказать, что там нет целого, неразложившегося тела святого, нет никакой необходимости… Верующие и до открытия останков преподобного ревностно стекались поклониться его гробу и почтить его память в подвиге паломничества и молитвы; и во век не исторгнут святой памяти о великом праведнике! Нам он будет дорог, как страдалец, терпящий за наше окаянство и после его праведной кончины»^{674}.

Вся саровская округа была взволнована предстоящим событием вскрытия святых мощей преподобного Серафима. Опасаясь народных выступлений, по всем отделениям милиции и исполкомам отправлена секретная депеша: «До сведения отдела управления дошло, по церквам города Темникова, Кадома и сельскими попами ведется агитация по поводу вскрытия мощей Серафима Саровского. Так как агитация эта имеет характер чисто политический приказываю органам власти наблюсти чтобы таковой не было. Всех агитаторов задерживать и направлять отделу управления для заключения концентрационный лагерь»^{675}.

Для проведения вскрытия мощей Темниковский уис-полком наделил неограниченными полномочиями своего представителя И. Е. Зерюкаева, на территории Саровского монастыря было введено осадное положение[118]. 17 декабря в 11 часов комиссия в количестве 157 человек приступила к исполнению кощунственного постановления.

«Акт вскрытия мощей Серафима Саровского.

17-го декабря 1920 года.

Техническая комиссия в составе представителей от Темниковского уисполкома и укома РКП, от Губкома, ГИКа, Губсовета Спасского, Керенского, Ардатовского и Краснослободского укома, в присутствии врачей, Саровского духовного совета, Темниковского духовенства, Саровского православного совета и т. д. В 11 1/2 часов дня 17/ XII —20 г. приступила к вскрытию мощей. К вскрытию приступают иер. Маркелин [Маркеллин] и Руфин. Иеромонах Маркелин снимает верхний покров голубой, затем снимает второй покров и две боковинки и последний нижний покров голубого цвета. Вся гробница и крышка над мощами с изображением под стеклом Серафима представляется на обозрение верующих.

После этого иер. Маркелин ключом открывает гробницу и открывает крышку. В гробнице видна фигура в виде очерчения человеческого тела, покрытая золотой парче-вой епитрахилью, а в ногах фигуры сургучная печать с инициалами «М. А.»[119], на нижней стороне крышки гробницы надпись на левой стороне «при державе благочестивейшего великаго государя императора Николая Александровича самодержавна Всероссийского создася рака сия по велением и усердиям их императорского величества государя императора и супруги его благочестивейшей госуд. импер. Алекс. Фед. В лето от Рождества Христова 1903 года месяца иулия 19 день», а с правой стороны ее — выпуклое изображение херувима. По словам, крышка серебряная, а изнутри вызолоченная. Фигура лежит в гробе, у которого стенки наружные дубовые, а внутренние кипарисовые и внутри гроб обит зеленой парчей. Главная фигура покрыта воздухом с круглым отверстием над местом лба. В таком виде мощи обозреваются присутствующими и делается фотоснимок^{676}.

Затем иеромонах Маркелин снимает воздух с головы фигуры, в области круглого отверстия, от фигуры головы ножницами, как пришитую к фигуре головы. После этого становится видной фигура головы с круглым металлическим отверстием над областью лба на черной материи покрывающей фигуру черепа. Место соответствующее лицу покрыто белой материей и подбородок вновь черной материей. Затем снимается золотая парчевая епитрахиль, для чего поднимается голова фигуры. Видна также фигура в черной мантии, сшитая из черной материи шелковой и совершенно новой. Голова помещается на подушке и на шее надет на цепочке крест медный. Фигура спеленена в области ног черными лентами и в области живота видна возвышенность на подобие сложенных рук. Мощи в этом виде снова представляются для обозрения присутствующих и после чего делается фотоснимок. Затем иеромонах Маркелин снимает нагрудный медный крест, приподнимает фигуру головы: от концов лент в ногах отделяется печать, развязывается бант ленты, затем ленты распарываются и рассматриваются. После этого с плеч и до ног распарывается с боку черная мантия. Мантия развертывается на обе стороны и глазам представляется фигура тех же форм, но в белой новой шелковой материи. На нее белая лента (пояс) завязанная бантом. Бант развязывается, белая материя распарывается и открывается на обе стороны и глазам представляется ватная фигура изображающая из ваты руки сложенные одна на другую ладонями вниз, сложенные на полости живота. На формах рук поручни из золотой парчи верхняя кисть фигуры руки покрыта шелковой материей белой с надписью «преподобный отче Серафиме», далее фигура представляет сплошной пласт ваты до ног, где лежат из белой парчи сшитые туфли, внутри коих вата на носках туфель кресты из парчи в середине которых по большому аметистовому камню окруженных зернами жемчуга. В таком виде мощи представляются для обозрения присутствующих и делается фотоснимок.

После этого берутся обе туфли оказавшиеся сшитыми вместе и только лежащими на вате на месте ног. Данные туфли на тарелке показывались присутствующим. Развертывается вата на месте ног, а затем видны кости. Затем берутся формы рук из ваты оказавшиеся не пришитыми ни к чему и откладываются в сторону, после этого продолжается развертывание ваты фигуры. Затем начинается распарывание материи на форме лица и головы. Нижняя челюсть оказывается поддерживаемой белой тесьмой. По развертыванию всей ваты виден человеческий скелет без рук и без ступней. Кости голени соприкасаются друг с другом, а также соприкасаются бедренные и берцовые кости. Тазовые кости оказались на месте. Ребер с правой стороны 12, а с левой одного ребра не достает. Две лопатки две ключицы на своих местах, позвонков оказалось 23, из шейных одного не достает. Берется одна из отложенных в сторону рук из ваты, вата развертывается, в которой оказывается локтевая и лучевая кости небольшого человека, то же самое и во второй руке. Развертывается вата кисти. В числе костей кисти имеется один зуб и одна часть позвонка. Всего в кисти имеется костей поясных четыре, запясных пять, фланговых больших пять, вторых флаговых две, локтевых тоже 2. Это все в левой руке, причем в числе запясных костей имеется одна кость другой руки. Развертывается кисть правой руки, в числе костей кисти есть часть позвонка. Всего костей запястных 5, пястных 4, перво-фаланговых 3, вторых 3, и ногтевых 3. Берется туфля и разбирается. Левая туфля, в числе костей ступни имеется кость руки. Всего костей ступни: предплюсных 7, плюсных 5, фаланговых первых недостает одной и второй — фаланговых недостает 2. Первая ступня: всего костей предплюсных 7, плюсных — 1 целая и одна распавшаяся, четыре эпифиза распавшихся плюсневых костей.

Недостает 14 фаланговых костей. Приступается к осмотру черепа, который оказался цел. Нижняя челюсть и волосы от бороды и головы приклеены к черепу лентою. Если бы ленту развязать, то волосы и нижняя челюсть отпали бы. Волосы рыжего цвета.

По окончании осмотра костей скелета, который производился руками иер. Маркелина и свящ. Говорова. При обзоре таковых из рук вышеуказанных духовных лиц, врачи делали свое заключение. При осмотре костей оказалось на них известковые отложения соли.

Затем мощи в таком виде были представлены обзору присутствующих и всех верующих. По окончании обзора мощи были закрыты стеклянной рамой с приложением четырех печатей милиции.

Акт написан на трех листах данного образца и на полулисте четвертого листа.

Председатель Технической комиссии Зайцев.

Секретарь — Кветыевский. Верно: [подпись].

Копия с копии верна: секретарь АПО Губкома ВКП Я. Ш…»^{677}

Наиболее полный и подробный документ, при составлении которого присутствовали медицинские работники, подтвердившие результаты вскрытия 1903 года. Так же как и в акте, составленном в 1903 году, в документе нет свидетельств о повреждениях костных останков в области груди и ног, о которых говорится в «Письмах из Сарова» архимандрита Сергия (Тихомирова), пересказавшего этот факт со слов неизвестного лица^{678}, поэтому официальному документу, составленному коллегиально, больше веры. Подтверждается цвет волосяного покрова — рыжий. Отмечается некоторое неправильное расположение костных останков, что вполне могло произойти во время переложения мощей в 1903 году — среди участников этого действия не было ни одного человека с медицинским образованием. Наличие зуба и позвонка в перчатке можно объяснить тем, что она находится по верху мощей и из нее легко можно достать фрагменты костяка, которые служили для изъятия частицы мощей для вложения в антиминсы, иконы и ковчежцы, которых разошлось по России изрядное количество. И ничего кощунственного в этом нет.

Священники города Темникова пытались опротестовать действия комиссии:

«1920 год, 27 декабря.

Протест духовенства

на действия членов Комиссии по вскрытию мощей.

В Комиссию по вскрытию мощей преподобного Серафима Саровского.

Протест на протокол заседания комиссии 17/4 декабря с/г. от представителей Темниковского духовенства, членов означенной комиссии.

Получив 27 декабря с/г. копию протокола, мы, представители городского духовенства, как члены Технической комиссии по вскрытию мощей преп. Серафима Саровского, не можем молчать по поводу его тенденциозности и на-рочитаго умолчания важных и характерных обстоятельств, бывших в этом грустном деле.

Протокол не упоминает, что от верующих не было допущено представителей в Комиссию по вскрытию святых для них мощей, хотя телеграмма Председателя Губиспол-кома № 62957/16022 рекомендует в этом числе бережное отношение к верующим и не игнорировать их в важном для них вопросе.

Порядок вскрытия был выработан тремя членами комиссии из представителей одной только власти. Этот порядок был сообщен только за… до вскрытия, и о нем категорически было запрещено рассуждать, требовалось безапелляционное подчинение, как положению, изданному подовляющею законодательностью властью.

13 декабря, т. е. за четыре дня до вскрытия, председателю комиссии т. Зайцеву от лица священно-церковнослужителей, приходских советов и верующих за многими подписями была подана просьба протест относительно вскрытия мощей преподобного Серафима, такая же просьба протест вторично была подана от тех же трех групп граждан пред началом заседания комиссии у раки преподобного 17/4 сего декабря. Но этим двукратным поданным просьбам не был дан ход: оне не были публично прочитаны, не было о них совместного суждения и комиссии, и о них даже в протоколе не упоминается, несмотря на то, что эти просьбы даны по точному смыслу указанной выше телеграммы. Председатель Губисполкома должны были бы оказать хоть какое-либо свое действие на грядущее событие в жизни заинтересованных граждан, умоляющих пощадить их благоговейное религиозное чувство. Эта фигура умалчивание напоминает прошлое старое время, когда не удобные документы подсовывались «под сукно».

Самый протокол составлялся, как некое сочинительство, а не зафиксирование события, и в нем упущены многие факты, имевшие место в данном событии и ярко рисующие характер события, напр.: в протоколе не упомянуто, что представители власти угрожали некоторых несговорчивых священнослужителей: «арестовать и отправить», что сами священные мощи угрожали «вытряхнуть», что временно был арестован один из верующих представителей Спасского уезда и выведен из храма. Не все события излагаются в протоколе в том порядке, как совершали они в натуре, т. к. напр. священник Павел Боротинский не тогда оставил комиссию, как гласит протокол, а много ранее; равно свящ. Говоров подал письменное не заявление священнослужителей, но протест от священно-церковнослужителей, приходских советов и верующих — подан непосредственно за чтением телеграммы. Пред Губисполкома в руки председателя комиссии Зайцева, до своего первого объяснения, помеченного в начале протокола, а не пред самым началом вскрытия святых мощей, как писано в протоколе. В протоколе записаны вопросы духовных членов комиссии, но нет ответа ни на один из них все же протокол отразил собою отношение светских членов к духовным членам комиссии: на все вопросы духовных их или прерывают или предлагают приступить к делу. Вообще теперь, десять дней спустя, разве все припомнить можно, да скорбит душа от обиды и поругания. (Только сегодня 27 декабря, через десять дней после вскрытия святых мощей, получили мы в свои руки копию протокола и тем самым получили возможность написать свой протест только сегодня, 27 декабря.)

Одна фразка, неосторожно помещенная в протоколе, ярко говорит о ходе событий: «свящ. Говоров, обращаясь к иеромонаху Маркелину, говорит: ну видно, угодник сам защитит себя». Да, все средства, которые при таких обстоятельствах можно было использовать, пытались заинтересованные лица использовать: но при создавшихся обстоятельствах, фраза отчаяния, вырвавшаяся из груди свящ. Говорова, оч. показательна: когда усилия человека являются тщетными, тогда он в изнеможении всю заботу и всю надежду полагает на Бога и его святых угодников.

При подписи акта свящ. Говоров пытался протестовать относительно того, что кости останков преподобного имеют налеты, как сказано в акте вскрытия, и носят признаки могущего быть тления, но ему представитель Тамбовского Губ-исполкома сказал, что власть мощей не наследовала достаточно, и если он свящ. Говоров будет протестовать, то мощи вновь будут открыты и постревожены, и во избежание нового надругательства над усопшим святым, священнику Говорову пришлось промолчать. Также было намерение внести поправку и относительно того, что в акте упоминается, с чьих-то слов, что крышка раки серебряная, а она далеко не серебряная, а равно относительно инициалов сургучной печати, скрепляющей св. мощи, «М. А.» — духовные члены Технической комиссии современники прославления преп. Серафима 19 июля 1903 г. объяснили, что это печать митрополита Антония, участвовавшего в прославлении преподобного каковое объяснение не внесено в акт.

Когда при подписании акта свящ. Говоров и др. священнослужители в своих надписях хотели сделать оговорку, что они оставляют за собою право протеста и право указать на неточность как протокола, так и самого акта, то им в этом было отказано и предложено подать отдельный протест, каковым разрешением, при составлении сего протеста, мы и пользуемся.

В заключение к этому поверхностному и слегка освещающему событие протесту еще присообщаем, что акт вскрытия св. мощей был окончен в начале 5 ч. вечера, а протокол и акт были изготовлены к подписи около 8–9 ч. вечера, а некоторые члены подписали его уже на другой день, призываемые для этой подписи по одиночке, а некоторые и совсем не подписались. 1920 г. 27/14 ноября дня («ноября» — ошибочно, следует читать «декабря». — В. С.).

Представители Темниковского городского духовенства, члены Технической комиссии по вскрытию мощей препод. Серафима Саровского

священник Петр Говоров,

священник Митрофан Покровский.

Верно: уполн. [подпись]»^{679}.

Духовный собор Саровской пустыни и представители темниковского духовенства в рапорте епископу Шацкому Павлу докладывали о том, как происходило вскрытие мощей и что было после этого:

«18/5 же Декабря на гроб мощей Преподобнаго наложена на скоро сделанная деревянная рама со вставленными в нее кусками тонкаго куска, которые при малейшем прикосновении могут расколоться или вывалиться. Эта деревянная рама прилажена к краям гроба плохо и мешает крышке раки запираться на замок, но все же крышка раки закрывает раму и гроб святых мощей.

Деревянная рама опечатана четырьмя сергучными печатями председателем комиссии Зайцевым.

Ночной караул гражданский св. мощей снят, но общий караул Собора поручен милиции.

В настоящий момент св. мощи Преподобнаго находятся в таком положении: Святыя мощи совсем не вынимались ни из гроба, ни из раки, а покоятся так же как и раньше; лишь развернуты на обе стороны облачавшия их одежды и вата, закрывавшая св. останки, в гробу же в правом углу его у главы Преподобнаго находится медный кресте цепочкой Преподобнаго. Служатся молебны при закрытой раке Преподобнаго, и верующие прикладываются к ручке лика Преподобнаго, написаннаго на крышке раки; когда являются желающие взглянуть на святые мощи, тогда крышка раки приподнимается, и св. мощи обозреваются через стекло деревянной рамы.

Священник П. Говоров у раки Преподобнаго спрашивал председателя комиссии Зайцева относительно того, как св. мощи, по истечении месяца вернутся в ведение обители, и получил от него словесный ответ: об этом будет особое суждение и ничего определеннаго по этому вопросу он сказать не может»^{680}.

15 января 1921 года президиум губисполкома в ответ на «ходатайство… о продлении срока для обозрения Серафимовских мощей на три месяца» принимает постановление «разрешить»^{681}.

Более полугода мощи преподобного находились в таком виде, и все это время в народных массах нарастало требование прекратить кощунство. В ЦИК ВКП(б) поступали письма от крестьян близлежащих с Саровом селений. Жители села Пузо Глуховской волости писали: «Мы, граждане Православной религии вышеупомянутого села с искони веков воодушевлены Богом: через посредство близких ему Апостолов Евангелистов, лики Святых и Угодников Божиих. Покорнейше просим ЦИК постановлением в заседании своем разрешить зделать распоряжение о не препятствии закрыть, как были ранее останки мощей Серафима Саровского… К сему грамотныя своеручно подписуются»^{682}. Собрание граждан села Кременки постановило ходатайствовать: «…о снятии печати с раки Преподобного о. Серафима, Саровского чудотворца и разрешить духовенству Саровской пустыни облачить Святые останки Преподобного»^{683}.

В Государственном архиве Российской Федерации хранится целая коллекция таких писем, в одном из писем количество подписей составило 920 человек.

Ходатайства крестьян поступили в президиум ВЦИК, который передал далее по инстанции:

«8-й отдел НКЮ на заключение коего передано это ходатайство граждан, принимая во внимание, что по точному смыслу циркуляра всем Губисполкомам и Губкомам от 1.IV—21 г. — вскрытие мощей на местах можно производить только с соблюдением следующих условий: 1) если в массах проведена антирелигиозная агитация и разъяснен смысл советского мероприятия и 2) если местный орган Советской власти чувствует себя достаточно сильным и авторитетным, в особенности среди трудового населения, чтоб довести ликвидацию культа мертвых тел до конца, т. е. вплоть до помещения вскрытых костей в музей или их захоронения.

По-видимому, ни одно из этих условий Темниковским Уиком не было выполнено и в (этом случае мощей Серафима Саровского было лучше не вскрывать, чем остановиться в — зачеркнуто. — В. С.) и исполком находится в задумчивости и нерешительности перед грудой развороченных им костей».

18 июля 1921 года VIII ликвидационный отдел направляет в Тамбовский губисполком секретный запрос, с требованием сообщить о настроении населения по поводу вскрытия мощей Серафима:

«В президиум ВЦИК поступило ходатайство от нескольких, расположенных вблизи Саровской пустыни, селений с просьбой о «торжественном облачении мощей Серафима Саровского, о разрешении крестного хода с останками преподобного и о снятии с гробницы печатей».

8-й отдел НКЮ просит срочно сообщить: 1) какое настроение крестьянских масс в самом Сарове, в местности прилегающей к Саровской пустыне, 2) совершается ли церковниками около развороченных костей религиозный культ, наблюдается ли паломничество, как оно велико и из кого по преимуществу состоит масса паломников, 3) имеются ли у Тамбовского Губисполкома возражения против удовлетворения ходатайства крестьян и если да, то какие именно и 4) какие имеются предложения у Губисполкома о дальнейшей судьбе вскрытых костей, предполагает ли Губисполком похоронить их или отправить в музей или он признает полное свое бессилие в ликвидации культа костей, начатого и не доведенного до конца, 5) ликвидирован ли сам монастырь и каково его настоящее использование.

[Подписи]»^{684}.

Губернский исполнительный комитет вынужден был признать свое бессилие. Этому способствовало настойчивое требование населения Тамбовской и Нижегородской губерний прекратить надругательство над мощами и резкое ухудшение экономического положения в стране. Оперативная сводка 1921 года свидетельствовала о начинающемся голоде в регионе — тысячные толпы голодающих требуют хлеба, угрожая разгромить склады губсоюза. В перехваченных письмах представители советской власти читали о себе нелицеприятные слова: «Хотя большевики говорят, что буржуи нас притесняли и эксплоатировали наш труд, однако в семье работал один человек и на гроши то мы были сыты и осветится было чем, а теперь разве не эксплоатация: заставляют работать всех и за что, за их плату меру картошки не дают»^{685}. В окрестных лесах Темникова и в непосредственной близости к Сарову появились отряды сопротивления новой власти, названные в пропагандистских листовках шайками бандитов, агентами помещиков, кулаков и генералов^{686}.

На фоне развивающегося продовольственного кризиса, вызванного антинародной политикой власти и зреющего недовольства среди населения, губернские власти вынуждены были пойти на уступки и прислушаться к требованиям народа. 16 августа 1921 года мощи преподобного Серафима были приведены в надлежащий вид.

«Акт закрытия мощей Серафима Саровского в Сарове Темниковского уезда Тамбовской губернии, составленный 16 августа 1921 года.

Закрытие произведено в тот же день в 7–8 часов официального времени за истечением срока обозрения мощей после их закрытия 17 декабря 1920 года.

Комиссией, образованной из представителей Темниковского уисполкома — члена его Н. Селезнева, Саровской комячейки — И. Аксенова, Саровской ячейки Союза Коммунистической молодежи — Тришаева и Щукина, Саровской комиссией по работе среди женщин — Папшиной, милиции — Семцова и Ермакова и Саровского духовенства — иеромонаха Руфима Вилкина, Маркеллина Коваленко и Фотия Карькова, в присутствии зрителей около ста человек.

Операция закрытия выразилась в следующем: по разрешению председателя т. Селезнева иеромонах Маркеллин, приступая к закрытию, обрезывает бечеву, прикреплявшуюся в четырех местах через сургучную печать милиции крышку со стеклянными рамками к стене раки (печати оказались целы и в полной исправности).

Стеклянная крышка снимается, и кости скелета обтираются сухой ватой, причем таковые имеют темно-коричневый, темнее, чем был при вскрытии 17 декабря 1920 года, цвет.

Затем из гроба извлекаются формы локтевых частей рук, кистей их и ступни ног, первые обвернуты ватой, кисти рук в шелковых белого цвета варежках и последние в таких же туфлях с ватой и костями в ней, после чего уже открытые кости скелета, лежащие на вате, прикрываются, за исключением головы, ватой сверху, которая находилась по бокам скелета.

Череп омывается водой, и последний поднимается, а под него кладется подушечка зеленого цвета. Обернутый ватой скелет сверху покрывается белой полушелковой материей, находящейся там же, в гробу, под скелетом и ватой, ступни ног кладутся под белую материю на нижнюю часть формы ног.

На брюшной полости живота крестообразно кладутся формы рук, после чего белая материя с левой стороны зашивается нитками. Череп обшивается находившимся под ним белым платком, не касаясь лобной части, и сверху его накладывается черная шапочка, прикрывая лобную кость с круглым отверстием в середине.

Затем передняя и боковая части, находящиеся под скелетом и по бокам черной мантии, укладываются сверху лицевых частей скелета, покрываются черной материей, прикрепляются к шапочке и к мантии нитками, которая с левой стороны снизу вверх также защищается. Форма человеческой фигуры с закрытыми черной материей лицом и отверстием на лобной кости пеленается черной лентой, затем на мантию накладывается епитрахиль из золотой парчи, на которую кладется медный крест с цепочкой, проходящей под шейным позвонком. Череп и область грудной клетки покрывается квадратной материей из парчи с отверстием налобной кости — «воздухом».

После этого присутствующим предлагается пройти мимо раки для обозрения, которые и проходят.

Обозрение кончается, и рака закрывается верхней крышкой, таковой, которая и запирается ключом внутреннего замка, чем и заканчивается акт закрытия мощей.

С подлинным верно: секретарь Селезнев»^{687}.

В документе привлекает внимание ремарка автора: «кости скелета… имеют темно-коричневый, темнее, чем были при вскрытии 17 декабря 1920 года, цвет». Кости и так имели темно-коричневый цвет, и что значит «темнее, чем были»? У каждого человека своя, индивидуальная психология восприятия цвета. За окном солнце скрылось за тучей или в декабре был включен электрический свет, а в августе, когда темнеет поздно — искусственного освещения не было — вот и эффект изменения цвета. Во время изъятия мощей 5 апреля 1927 года под фотографией, на которой изображены останки преподобного, сделана приписка: «Часть костей скелета после очистки от ваты оказались совершенно сгнившими»^{688}. Это свидетельствует о различной степени сохранности костей скелета и о присутствии различных оттенков их окраски. Тем не менее эти слова сегодня используются при попытке доказать факт подмены мощей преподобного. Во-первых, контроль за состоянием мощей, особенно в период их представления на всеобщее обозрение, был максимально усилен. Во-вторых, нарушений четырех сургучных печатей обнаружено не было. Следовательно, в раке находились одни и те же мощи, мощи преподобного Серафима Саровского.

Изъятие церковных ценностей

1921 год отмечен в истории России как год великого голода. Как это было и ранее во все времена, Русская православная церковь и в этот раз, несмотря на трудности переживаемого времени, откликнулась на народное бедствие: «Православная церковь никогда и ни при каких обстоятельствах не проходила мимо постигших русский народ бедствий. Так и ныне, при надвинувшемся на значительную часть России голоде, Церковь должна приложить все силы к облегчению участи страдающего от голода населения»^{689}. В августе 1921-го патриарх Тихон основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим. 19 февраля 1922 года во все церковно-приходские общины из канцелярии патриарха было направлено благословение на передачу на нужды голодающих украшений и предметов из драгоценных металлов, не использующихся при проведении богослужений. Жители Ардатовского уезда Нижегородской губернии, к которому относился Серафимо-Дивеевский монастырь, 5 апреля 1922 года съехались на съезд верующих — 67 делегатов от пятидесяти пяти приходов. Все делегаты проголосовали за оказание немедленной помощи^{690}.

В довольно короткий срок Церковью были собраны значительные средства для закупки продовольствия в голодающие районы Поволжья. Но такое положение дел не устраивало власти — Всероссийский комитет был закрыт и собранные средства реквизированы. Голод еще более усугубил финансовое положение, но именно эту беду большевики решили использовать в своих корыстных и политических целях, закрыв Православный комитет и взяв ситуацию под свой контроль. 2 января 1922 года опубликован декрет «Об изъятии находящегося в церквях и монастырях имущества, имеющего музейное значение». В дополнение к декрету 26 февраля в «Известиях ВЦИК» опубликовано постановление о необходимости немедленного изъятия из церковных общин всех предметов, состоящих из драгоценных металлов, и даже тех, что священнослужители использовали в проведении богослужений. Этот последний пункт был явно провокационный, вызвавший бурный протест, который власти использовали в своих целях. В ныне хорошо известном письме Молотову Ленин 19 марта писал: «…изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше, надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать»^{691}.

Осторожно и методично с середины марта началась кампания по изъятию церковных ценностей в Темникове — ком уезде. 6 апреля Уездная комиссия по изъятию церковных ценностей под руководством председателя исполкома В. Е. Куникеева приступила к исполнению своих обязанностей. Начали они с самой богатой православной общины — Саровской. Было изъято: серебра 9 пудов 23 фунта; 23 шт. жемчуга; 2 шт. аметиста^{692}. Следует отметить, что комиссия потревожила мощи преподобного Серафима — 23 жемчужины изъяты из раки, а два аметиста сняты с туфель преподобного.

Получая сведения из регионов о ходе изъятия, советское руководство поняло, что достичь многомиллиардных результатов не удается. 26 марта Троцкий направляет в политбюро секретную записку, в которой, в частности, отмечает: «По телеграммам, печатающимся в газетах, совершенно ясно, что во многих местах изъятие ценностей происходит фиктивно, т. е. изымают ничтожную часть ценностей, не покушаясь на главные, и таким образом достигают «мирного» изъятия. Необходимо послать инструкцию на места о том, что за неполное, т. е. согласующееся с декретом изъятие отвечают местные органы, как за преступное нерадение. Во всех тех местах, где одно поверхностное изъятие произведено, нужно требовать второго изъятия полного и решительного»^{693}.

Сообразно с этой директивой в июне в Темников прибыл уполномоченный губернской комиссии, наделенный полномочиями проведения ревизии и расследования, Захаров. 30 июня в Саровской пустыни было проведено повторное изъятие, уже в присутствии представителей губернии. Основная добыча была взята в главном соборе пустыни — Успенском. Здесь было снято, не считая более мелких, шесть риз с икон весом более пуда каждая (риза, например, с иконы Святой Троицы весила 2 пуда 4 фунта). От раки преподобного Серафима комиссия сняла серебряную крышку весом в 3 пуда 27 фунтов. В Успенском соборе комиссия изъяла серебра более 18 пудов — немного меньше того количества, что собрала комиссия всего по Темниковскому уезду в первую кампанию. В храме преподобного Серафима комиссия забрала престол, сделанный из серебра, весом 6 пудов и 27,5 фунта^{694}. В этом же храме были изъяты бриллианты, алмазы и жемчуг. Всего за две кампании изъято из Саровского монастыря: серебра 46 пудов 20,5 фунта; золота 14 золотников; «половина фунта крупнаго жемчуга; шестьдесят шесть золотников жемчуга средняго; четыре фунта семь золотников жемчуга мелкаго; двадцать пять карат бриллиантов; семьдесят четыре доли алмазов двадцать три камня жемчугов и два камня под названием Аметис»^{695}. В общем объеме изъятого в Темниковском уезде Саров занимал главенствующее положение: 75 процентов золота, 52 процента серебра, драгоценные камни и жемчуг — почти 100 процентов.

Следует сказать, что поиск спрятанных монастырских сокровищ было первым делом всех секретных сотрудников и добровольных осведомителей: «Доношу, что 23 декабря мне пришлось быть в пещере Серафима, где и увидел 2 закладенных места камнем, — докладывал один из осведомителей, — …Подозрение падает таково, что в указанном проходе закладены какие-либо вещи подлежащие отобранию»^{696}.

Следующее сообщение: «Ш. М. И. уверяет, что в Саровской пустыне, под красным Собором[120] есть подвал секретный — вот по мнению Ш. в этом подвале хранится все богатство Саровской пустыни, как то золото и т. п.»^{697}.

Очередное задание саровской милиции: «По имеющимся сведениям в ГО, монахами Саровского монастыря при ликвидации такового были скрыты разные ценности: кресты, лампады и около 500 000 золотых монет. Все ценности по сведениям спрятаны около кладбищенской церкви[121] Саровского монастыря, где-то в пещере»^{698}. На всех докладных записках стояла резолюция: «К строгой разработке».

Все старания сотрудников ОГПУ оставались тщетными, куда более удачливыми оказались воспитанники трудовой коммуны, которая была размещена в помещениях бывшего монастыря после его закрытия в 1927 году. В газете «Среднее Поволжье» от 14 марта 1929 года размещена статья под названием «Миллионная находка»: «Пенза, наш корр. В подземельях бывш. Саровской пустыни, группой детей, из колонии дефективных, обнаружены закопанные монахами ценности. Из земли извлечены золотые монеты царской чеканки, драгоценные оклады с икон. Среди вещей имеются несколько предметов древнего происхождения. Ценность обнаруженных предметов выражается в несколько миллионов рублей».

Изъятие мощей и ликвидация монастыря

В 1923 году в Темниковском уезде предпринимается очередное наступление на православные организации. Для установления контроля над общинами правительством проводится перерегистрация с составлением поименного списка всех членов. По Темниковскому уезду всего 18 религиозных общин, из них две магометанские и одна обновленческая, занимавшая Всесвятскую церковь города Темникова^{699}. По этим данным видно, что уезд почти весь относился к так называемому «Тихоновскому» течению, то есть поддерживал патриарха Тихона. И, конечно, ведущее положение в этом братском сообществе было у Саровской пустыни. В июле в Сарове проведена перерегистрация религиозного общества. Председателем церковно-приходского совета избран Родион Иванович Велькин (игумен Руфин)[122]. Всего в обществе, вместе с жителями деревни Балыково и близлежащих поселков, насчитывалось 542 члена^{700}.

На процесс перерегистрации общин пыталось воздействовать епархиальное управление, возглавляемое обновленческим архиепископом Макарием:

«Епархиальное управление просит Отдел управления Темниковского уисполкома оказать содействие к ликвидации «тихоновщины» путем регистрации церквей за обновленческими религиозными общинами. Самочинного же Темниковского уездного Церковного управления с Епископом Димитрием во главе ни в коем случае не регистрировать.

Макарий»^{701}.

Жаловались в Темниковский исполком на «засилье» последователей патриарха Тихона и из Сасовского викариатства:

«Темниковский уезд, в связи с приездом в гор. Темников Епископа Тихоновского Дмитрия Поспелова, имеющего обследовать Темниковск. и Спасский уезды, все за исключением немногих приходов, перешел на сторону б. Патр. Тихона, этот факт заразительным образом стал отражаться на селах соседних Рязанской епархии… потому необходимо через Губ. Отд. Упр. пресечь и попытку к зарегистрированию как Епископа Дмитрия… что будет шансом к ослаблению их работы.

За Председателя Доброхотов и секретарь Гранатов»^{702}.

Власти не зарегистрировали ни управление, ни общину епископа Димитрия (Поспелова), который по распоряжению губотдела ОГПУ был арестован в конце декабря 1923 года и в 1927 году находился в ссылке. Несмотря на все старания советской власти, ввести обновленчество в Тем-никовском уезде насильственным образом не удалось.

Вплоть до закрытия Саровского монастыря сюда не прекращались потоки паломников из Москвы, Вологды, Астрахани и других городов, желавших посетить один из главных оплотов истинного православия. Как докладывал секретный сотрудник Скворцов, «Отношение к живой церкви враждебное… Активных работников в Сарове около 10 человек, во главе игумен Руфин, благочинный Игнатий[123], казначей Стефан[124]»^{703}. Этот же секретный сотрудник 22 июля 1923 года сообщал, что в Сарове ожидается приезд патриарха Тихона на торжества 1 августа^{704}. Желание святейшего, конечно, было невыполнимо. Но взаимоотношения святейшего патриарха Тихона с руководством Саровского монастыря существовали — в октябре из Москвы в Саров приезжал неустановленный протоиерей, с которым игумен Руфин уехал в столицу на прием к патриарху. 16 ноября в Сарове побывал викарий Московской епархии епископ Алексий (Готовцев)^{705}. В начале декабря, после повторного посещения Москвы и приема у патриарха, игумен Руфин вернулся с бумагой, адресованной епископу Тамбовскому Димитрию:

«Согласно резолюции Святейшего Патриарха Московского и всея России Тихона от 5 декабря 1923 г. за № 571 сообщается Вашему Преосвященству, что Саровская обитель подчинена временно Его Святейшеству.

Член Священного Синода при Святейшем Патриархе

Архиепископ Петр.

Декабря 5 дня 1923 года. № 174.

Москва. Донской монастырь»^{706}.

Можно сказать, что вплоть до кончины Святейшего патриарха Тихона Саровская обитель по своему статусу относилась к ставропигиальным монастырям, то есть подчинялась непосредственно патриарху.

«Настоящим сообщаю, что Саровский игумен Руфин вел и ведет агитацию в пользу Патриарха Тихона, разсылает по всей России через прибывающих священников и через толковых богомольцев Воззвания старцев Оптиной пустыни^{707} и Воззвание Патриарха Сербского Лазаря^{708}. В этих воззваниях проклинаются «живоцерковники», а пострадавших за тихоновщину провозглашают мучениками.

Воззвания переписывались отдельными переписчиками так приблизительно около сотни экз.»^{709}.

Чувствуя у себя под боком такого опасного соседа, власти Темникова пытались задушить обитель экономическими репрессиями. В июле 1923 года обитель вынуждена была заплатить 40 миллиардов рублей за страховку церковного имущества. На общем собрании принято решение о закупке на 15 миллиардов рублей 150 пудов хлеба. Надо было думать о зиме и откладывать деньги на закупку дров. Но 2 октября Общий отдел УИКа выписывает предписание об уплате в течение десяти дней пересчитанного квартирного налога за жилую площадь, занимаемую монашествующими за июнь, июль, август и сентябрь. Причем за эти месяцы монастырь уже заплатил по 637,5 миллиона рублей. Новые ставки, установленные в золотом эквиваленте, увеличились в тысячу раз^{710}. Весьма аргументированно составив жалобу, приложив к ней список нетрудоспособных членов общества и заявление об отказе от проживания в трех корпусах, оставляя за собой только корпус, называемый «Длинный коридор», и корпус от водонапорной башни до задних ворот, саровские монахи направили ее в губернский центр. Заключение Пензенского губернского жилищно-земельного стола, вероятно, было совершенно неожиданным для темниковских законотворцев:

«Общее заключение таковое, что просьбы просителей (имеются в виду заявления Саровского, Санаксарского и Рождественского монастырей. — В. С.) Жилищно-земельный стол полагал бы необходимым удовлетворить по тем соображениям, если к ним будут предъявлены высокие ставки квартирной платы по 1-й категории, то вряд ли монашествующие окажутся платежеспособными: либо они совсем оставят занимаемые помещения, или уплотнятся до крайних пределов, а это безусловно невыгодно для Коммунального Хозяйства так как во-первых здания будут пустовать без всякой пользы и выгоды, во-вторых эти здания без надзора и хозяйственного постоянного ухода будут неизбежно постепенно разрушаться и расхищаться. Подобные явления наблюдаются даже в г. Темникове — центре города»^{711}.

Монахи в своем заявлении сделали акцент на том, что власти в декабре 1921 года передали под охрану монастыря семь зданий, в мае 1923-го, после закрытия детского дома, к ним добавились еще два больших корпуса в три и четыре этажа. За охрану монастырь не просил никакой оплаты и даже делал текущий ремонт. Взвесив все «за» и «против», советская власть признала свою неправоту и то, что изъять методом наскока золотые рубли, которых якобы в монастыре спрятано было много, не удалось. Вот как описывается Саровская пустынь агентом ОГПУ в 1923 году: «Саровская обитель находится в следующем положении: монахов всего 160 человек, помещение занимают: три корпуса вместимостью 330 кв. саж. и еще вне ограды занимается совхозом 5 построек, лесничество 6 домов, п/т отдел-2. Флигелей свободных продаются 10 помещений и 1 помещение под фельдшерским пунктом и никем не занимаемых 7 помещений»^{712}. В самый критический момент лета 1923 года игумен Руфин обратился к милосердным христианам за помощью^{713}. Православные россияне откликнулись на эту просьбу и помогали, кто как мог. Так, в декабре 1924 года прихожане общины Святой великомученицы Варвары в Нижнем Новгороде передали в обитель 38 рублей^{714}.

С каждым годом надзор за монашествующими и паломниками становился все более пристальным. Штатным и секретным сотрудникам предписывалось подавать в ОГПУ оперативные сводки два раза в месяц: 15-го и 30-го числа, в которых подробно сообщать о приезжих, указывая фамилию, имя, отчество, «2) Откуда происходит, где служит и занимаемая должность. 3) Когда прибыл и когда убыл. 4) У кого в келье или номере проживал. 5) Чем себя на Ваш взгляд проявил. В случае приездов лиц высшего духовного звания… о таковых сообщайте тут же»^{715}. «Зачистки» монастырских гостиниц проводились регулярно, Так, например, уполномоченный ГО ОГПУ Никифоров, «будучи в служебной командировке в так наз. Саровской пустыне» в январе 1924 года, докладывал о проживающих «без определенных занятий и подчас не имеющих обсалютно никаких документов. Часть из этих принадлежит к б. членам Полиции, полковники, дух. звания и пр.»^{716}. Девять человек были арестованы и направлены этапом в Темников для выяснения личности и наложения штрафа. Несмотря на слежку и возможные аресты, в Саровскую пустынь продолжали приезжать (иногда и нелегально) церковные иерархи. 31 мая 1924 года в обитель приехал митрополит Уральский Тихон (Оболенский)[125]. Владыка пробыл три дня, участвуя в богослужениях и выступая с проповедями, в которых агенты ОГПУ услышали слова против богоборческой власти. «Толпа была озлоблена и показывала на стоящих милиционеров: вот, коммунисты, поносят бога и издеваются над религией. Некоторые хотели подойти к ответработникам и сорвать шапки. Недавно пребывал митрополит из Москвы, служил обедни и вечерни. Монахи встречали его за четыре версты с поднятыми иконами словно святого. Митрополит говорил на проповедях, обращаясь к прихожанам, что молодежь идет в комсомол. «Пускай идет, вы не держитесь ее, — говорил он. — Ибо скоро придет время, и религия победит все, и с поникшей головой вернутся обратно коммунисты. Осознают они, что такое есть отрешение от церкви и пойдут по заповеди по настоящим путям, истинным и праведным». После проповеди митрополит предложил молящимся петь вместе «Христос воскрес!». Настроение было приподнятое. Если бы коммунисты выступили в этот момент против, то их, безусловно, разорвать могли бы. Народ свирепый, идет за 500 и 1000 верст и ему ничего не говори. Митрополит при уезде, благословляя всех направо и налево, проповедью призывал верить в Бога и говорил следующее: «Бойтесь врагов наших, ведь они скоро пойдут за нами». Еще он говорил: «Верьте в мощи и не забывайте места этого святого». Народу было скопление такое, что везде были люди — человек до трех тысяч и даже больше. Они попросили митрополита прибывать еще раз в Саров»^{717}.

Весь июль, до праздника памяти преподобного Серафима, в Сарове проживал епископ Тамбовский Димитрий (Поспелов), также выступавший со смелыми проповедями.

Вероятно, настоящий переполох возник в рядах ОГПУ, когда появились сведения о появлении в рядах паломников личности, очень похожей на бывшего императора Николая II. Осведомитель доносил: «Мне пришлось выяснить о Николке Романове, что правда была личность похожее на Николая, побыв в Сарове короткое время он скрылся неизвестно куда»^{718}.

В 1925 году «В Саровский монастырь прибыл на жительство епископ Вильковский Петр Яковлевич (Павел)[126] который имеет удостоверение Черноморского Окротдела ОГПУ от 8/VIII-25 за № 5312 о том, что он освобожден из под стражи под подписку о невыезде из Саровского монастыря. Каковой взят на учет и установлено за ним наблюдение»^{719}.

1924 год выдался засушливым, что привело к тревожному ожиданию неурожая и, как следствие, повторению голода 1921 года^{720}. Среди крестьянства начал подниматься ропот, что все беды идут от попрания святынь. Власти вынуждены были пойти на уступки — разрешались выходы с иконами на поля, крестные ходы.

«Разрешение.

Настоящим Умилиция разрешает Елизарьевскому Церковному Совету, Дивеевской волости, Арзамасского уезда крестный ход с молебствием о дожде в Саровскую пустынь, Темниковского уезда на 28 и 29-е июня 1924 года. Ответственным является председатель Церковного Совета гр. Яков Гусев. Настоящее разрешение подлежит регистрации у Саровского милиционера.

Зам. Нач. милиции… [подпись]»^{721}.

В самом монастыре проводились богослужения о даровании дождя и крестные ходы:

«Рапорт.

В настоящем доношу, что в Сарове было перенесение мощей 7-го мая по старому стилю, обносили вокруг церкви и останавливались с носилками против дверей церкви.

Богомольцы, бабы, старухи говорят, что место святое и стали после этого рвать и есть траву даже с песком»^{722}.

Начавшиеся дожди помогли разрядить обстановку, но власти избрали выжидательную позицию до следующего года.

В 1925 году Саровская пустынь понесла большую утрату — скончался игумен Руфин, духовный вождь и крепкий хозяйственник. Матушка Серафима (Булгакова) в своих записках говорила: «Он был очень близок к Дивееву и скончался внезапно, как раз когда в Саров пришел крестный ход из Дивеева (23 или 24.VI.25 г.)»^{723}. Подтверждение этим словам обнаружено совсем недавно в Архиве УФСБ по Республике Мордовия, в показаниях иеромонаха Иерофея (Легостева): «Игумен Руфин умер в 1925 году в июне месяце»^{724}. К сожалению, найти сведения о месте захоронения игумена Руфина пока не удалось[127].

Новым руководителем монастыря братия избирает иеромонаха Мефодия (Коковихина)[128], продолжившего нелегкую борьбу за выживание.

В 1925 году губернские власти, используя некоторую растерянность монашествующих после смерти игумена Руфина, предпринимают попытку создать в Саровском монастыре общину обновленцев. Объявился и добровольный помощник — священник из Нижнего Новгорода по фамилии Адаменко[129], в планах которого было также создание рядом с Саровской пустынью женского монастыря, что должно было окончательно дискредитировать обитель.

«2-Х1-1925. Совершенно секретно.

Нижегородское ГООГПУ на № 4774.

Не предрешая вопроса о возможности организации в Сарове обновленческой общины, Пензенский ГООГПУ просит ответить на ряд вопросов без чего мы затрудняемся приступить к практическому проведению всего этого в жизнь.

Для нас прежде всего необходимо знать:

Является ли поп Адаменко вашим сексотом?

Если да, то как мыслит он организацию первичной ячейки из нескольких своих общиниц-девиц, которые очевидно проживают не в Сарове.

Каким образом он намерен приступить к работе являясь в Сарове посторонним человеком?..

Все эти вопросы принимают особо острый характер потому, что в наших глазах Саров является таким религиозным центром, где наиболее трудно привить обновленчество…

Нач. ГООГПУ Тарашкевич.

ВРИД нач. 1 отделения Олешкевич»^{725}.

Из этого запроса видно, что даже руководство губернского ОГПУ признавало духовную силу Саровской пустыни и бесполезность своих действий — планам попа-перевертыша не суждено было сбыться, и в Сарове его так и не увидели. А слава Саровской пустыни только приумножалась, и паломников становилось все больше и больше.

Секретный осведомитель сообщал: «Посещаемость паломниками монастыря в текущем 1926 году была более многочисленная чем прошедшие 2–3 года. Особенным многолюдством ознаменовались май, июнь, июль и август. Паломники преимуществом были из Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Одессы, Нижнего, Астрахани, Крыма, Сибири, Кавказа»^{726}.

На вопрос: «Что побудило вас совершить такое дальнее путешествие?» — паломники отвечали, «что у них нет церквей старого толка»^{727}.

С необычайным размахом проходило праздничное богослужение 1 августа, на котором присутствовало до 11 тысяч человек. «Была поздняя литургия, служили 40 заслуженных священников, в числе которых были архиепископ Зиновий Тамбовский и епископ Серафим Дмитриевский… В течение лета в пустыни побывало до 30 епископов и все они служили»^{728}.

Повышенный интерес паломников способствовал и экономическому укреплению Саровского монастыря. Это видно из оперативной сводки:

«Местечко Саров представляет из себя небольшой, но хорошо оборудованный городок — крепость с наличием больших корпусов каменных зданий, складов и прочих служб. Имеется целый ряд гостиниц и 8 церквей. Монахов проживает 160 человек… Все 8 церквей с культовым имуществом в 1921 году были переданы в пользование религиозной общины, образовавшейся из граждан окрестных деревень.

В монастыре имеются мощи Серафима Саровского. Поэтому пустынь продолжает посещаться паломниками. В год бывает до 30 000 человек.

После того, как у монастыря было изъято имущество, монахи вновь приобрели 4 лошади и до 100 ульев. Пришедшие в ветхость: пустыни, колодцы, часовни монахами вновь восстанавливаются, ремонтируются, подкрашиваются»^{729}.

Столь заметная активизация православной жизни в губернии подстегнула власти приступить к разработке мероприятий, конечной целью которых предполагалось закрытие Саровского монастыря. 10 сентября 1926 года в Москве состоялось заседание Комиссии по проведению декрета об отделении церкви от государства при ЦК ВКП(б), на котором присутствовали Ярославский, Смидович, Логинов, Тучков. С докладом о ликвидации Саровского и Дивеевского монастырей выступил Тучков[130]. Принято постановление:

«Принимая во внимание, что Саровский и Дивеевский монастыри являются тем пунктом стечения, куда собираются отовсюду черносотенные элементы — поручить ОГПУ монастыри, как таковые ликвидировать, удалить из них весь политически вредный элемент, превратив монастыри в трудовые артели, поставив во главе последних — лояльных лиц.

Верно. Секретарь ком. Тучков.

Муранов»^{730}.

Начало было положено, и в Пензу направляется секретная телефонограмма с предложением разработать план ликвидации.

Уже 19 сентября в Саровскую пустынь приезжает Революционная комиссия во главе с членом губисполкома Тарашкевичем. Комиссия провела ревизию финансово-хозяйственной деятельности религиозной общины, при этом производились обыски в библиотеках и кельях. «Деньги поступают так: все пожертвования из кружек, от продажи образков, крестиков, масла, святой водицы, литературы и других, записываются секретарем со слов без всяких документов, например, приносил деньги председатель-игумен откуда, какие — неизвестно, говорит, что заприходуйте столько-то пожертвований собранных у «родничка», от продажи литературы… и т. д… Вообще деньги приходуются и расходуются со слов настоятеля-игумена он же председатель общины «на совесть», что видно из того, что нет приходных и расходных документов»^{731}. В итоге члены комиссии постановили «просить помощника Губпрокурора по Краснослободскому уезду срочно расследовать это дело и виновных привлечь к законной ответственности».

О том, как проводилась ревизия и дознание, видно из следующего сообщения осведомителя: «10 октября с/г в соборе Темникова, по случаю встречи иконы из Рождественского монастыря, прибыл из Сарова иеромонах Виталий и сообщил Темниковскому духовенству следующее: в Сарове были большевики-коммунисты: 1) на роднике преподобного Серафима побили всю стеклянную посуду, которая продавалась для воды из источника, 2) в храме красного собора три коммуниста ходили в шапках и разорвали один антиминс с престола, 3) взяли много серебра и золота и 4) хотят Саров передать красным попам»^{732}.

Акты надругательства над святынями и церковнослужителями, можно сказать, происходили ежедневно. «По дороге на так называемый «источник о. Серафима», — докладывал безымянный осведомитель, — по обеим сторонам ее были расставлены кресты — в настоящее время эти кресты с изображениями распятого Христа — изуродованы самым ужасным и неприличным образом на одном распятии нет рук, на другом ног и т. д.»^{733}.

Активность действий представителей советской власти привела к аресту первых лиц монастыря и способствовала возникновению самых печальных предположений. Сотрудники ОГПУ, контролируя всю переписку, изымали письма, из которых мы узнаём:

«12/25 X. 26 г.

Добрейший и Возлюбленный о Господе о. Николай.

На днях из Сарова увезли о. Игумена, о. Маркеллина[131], о. Леонида[132] (у мощей), о. Иерофея[133] (письмоводителя), о. Макария[134] и м. Вениамина[135]. По слухам их направляют к вам в Пензу…

Ваш собрат свящ. П. Т.»^{734}.

Или вот письмо от 5 ноября на имя митрополита Владимира, проживавшего в городе Сумы УССР (автор письма неизвестен):

«Ваше Высокопреосвященство…

В настоящее время считаю долгом известить Вас, что есть самые серьезные основания ожидать полной ликвидации пустыни по примеру Троице-Сергиевой лавры»^{735}.

16 декабря 1926 года письмо адресовано: «Анне Васильевне Селивановской… я думаю, что начинаются катастрофы и скорби святой обители и Вам уже известны. Игумен о. Мефодий и старшая братия давно уже страдают и томятся в тюремном заключении города Пензы. Причина не выяснена, а в их отсутствии сожгли несколько складов явных и тайных духовно-нравственного содержания книги, перекололи флаконы, все на источнике и в лавках и теперь все обыски по кельям монахов производятся и т. д. Следят и за нами во все глаза…»^{736}

К ноябрю 1926 года план ликвидации Саровского монастыря был разработан «и предполагал упразднить монастырь зимой, когда невелик наплыв паломников. Наибольшие затруднения чекисты предполагали встретить при изъятии мощей. Прорабатывалось два варианта. Первый заключался в изъятии мощей и передаче их в пензенский Союз воинствующих безбожников. Второй вариант был запасным и предусматривал в случае возникновения беспорядков на религиозной почве передачу мощей группе обновленцев в Пензе»^{737}.

В течение нескольких месяцев подготавливалась ликвидация Саровской обители. Продумано было все — вплоть до обработки населения через средства массовой информации. Для этого в губернской периодической печати — газетах «Трудовая правда», «Новая деревня», журнале «Под знаменем ленинизма» — были опубликованы клеветнические статьи, порочащие саровских монахов. Основное руководящее звено монастыря было арестовано, не довольствуясь этим, принято решение о выселении из обители двадцати пяти наиболее активных монахов^{738}.

«Подписка.

1927 года февраля 19 дня я нижеподписавшийся монах Саровского Монастыря Балагуров[136] Иван выдал настоящую подписку Упол ГООГПУ по Краснослободскому уезду в том что обязуюсь до 23-го февраля 1927 года оставить навсегда Саровский монастырь, зная что за невыполнение настоящей подписки подлежу ответственности по суду, в чем и подписуюсь»^{739}.

20 марта представитель Пензенского губкома докладывал о своей инспекционной поездке в Саров, во время которой встретился со всеми осведомителями и по личным впечатлениям убедился, что «ликвидировать монастырь сейчас вполне возможно и ничто не обещает осложнений… Я полагаю, что началом нужно выбрать 28–29 марта»^{740}.

Основной вопрос, который следовало решить властям, — это что делать с мощами преподобного Серафима. Претендентов на обладание реликвией было много. Во-первых, это церковно-приходское общество при саровских храмах. Во-вторых, жители города Темникова, для водворения мощей в одну из «староцерковных», то есть «тихоновского толка», общин. В-третьих, пензенский Союз воинствующих безбожников строил планы по использованию мощей в своих пропагандистских целях. Четвертым, и наиболее предпочтительным, по мнению ОГПУ, претендентом была обновленческая церковь, обратившаяся к властям со своими аргументами:

«1. Что одной единственной возможностью сглаживания религиозного обострения верующих при ликвидации монастыря будет служить то, чтоб мощи как чтимые в религиозной массе не были скрыты и уничтожены. А как путь наименьшего сопротивления со стороны верующих находят передать каковые им — обновленцам. А последние через Синод поведут кампанию за сглаживание религиозного обострения.

2. Мощи мыслят поместить в одном из запасных храмов Боголюбской общины гор. Пензы.

3. Доход от служения молебнов над мощами мыслят использовать на содержание правящего епископа и Епархиального управления.

4. От торжественного перенесения мощей из Сарова в Пензу воздерживаются боясь, что у них как обновленцев мощи будут отбиты староцерковниками, которые более поддерживаются верующим населением.

Водворение мощей в Пензе находят возможным только при содействии власти»^{741}.

На 10 ноября 1926 года Пензенское ОГПУ склонялось к варианту оставить мощи в губернском городе:

«По вопросу о мощах перед СО стоят два пути:

1. Изъять и передать в Пензенский Союз Безбожника.

2. Если наряду с передачей мощей в Союз Безбожника создадутся какие либо религиозные обострения, то передать их обновленческой группе в Пензе, т. к. мощи в использовании обновленцев теряют свой удельный вес ввиду того, что таковые в преимущественном большинстве верующих и по головном числе монашествующих считаются еретиками. Кроме того из рук обновленцев впоследствии когда уляжется религиозное обострение мощи будут безболезненно изъяты»^{742}.

Но, взвесив все плюсы и минусы, спустя некоторое время пензенские чекисты изменили мнение.

24 марта 1927 года член бюро Пензенского губкома ВКП(б) Тарашкевич на заседании комиссии по проведению декрета об отделении церкви от государства при ЦК ВКП(б) сделал доклад «О ликвидации Саровского монастыря». Вероятно, на этом совещании Тарашкевич озвучил мнение Пензенского губкома, черновик которого обнаружен в архиве города Пензы: «Ликвидацию монастыря было бы целесообразно произвести теперь же, до наступления весеннего раздополья. Но дело задерживается решением вопроса о судьбе мощей Серафима. Оставить мощи в Саровской пустыне, конечно, невозможно…

Поэтому мы считаем, что наиболее целесообразно передачу мощей в <один из Московских музеев> (зачеркнуто. — В. С.) Москву для Музея»^{743}.

Заслушав доклад, члены комиссии прислушались к мнению пензенских чекистов и распорядились направить мощи преподобного в Москву.

«Постановили:

1. А) Подтвердить постановление Комиссии от 10-го сентября 1926 года.

Б) Мощи Серафима Саровского и другие «реликвии» перевезти в Москву для помещения в музей.

В) Для окончательной ликвидации монастыря считать нецелесообразным передачу всех зданий последнего Советским организациям для использования их в качестве домов отдыха, общежитий и т. п. В этих же целях Пензенскому Губкому поставить перед соответствующими организациями вопрос о передаче земель, ранее принадлежавших монастырю в постоянное пользование местных крестьян.

Г) При проведении ликвидации Пензенскому Губкому принять меры к предотвращению могущих быть эксцессов.

Д) В виду наступления весеннего периода в связи с чем начнется приток паломников, считать необходимым проведение ликвидации монастыря в ближайшее время.

П. П. Зам. предс. Ком. Попов.

Члены: Красиков, Тучков.

С подл, верно: [подпись].

Делопроизводитель Пензенского ГО Муранов»^{744}.

В конце марта 1927 года в Краснослободск направляется секретная телеграмма:

«Шифровка. Служебная записка. Краснослободск Бодрину. Немедленно объявите расторжении договора Саровской религиозной общиной как потерявший юридическое значение. Целях сохранения культового имущества опечатайте все церкви Сарове. Срочно выезжает Тарашкевич изъятия мощей. Предложите религиозной общине возбудить вопрос заключении нового договора. Подписал…»^{745}

1 апреля Пензенским губисполкомом выдано удостоверение Тарашкевичу «в том, что он командируется… для проведения операции по изъятию мощей «Серафима» Саровского и отправления их в г. Москву»^{746}.

Вот как описывает события тех дней Тарашкевич в докладной в вышестоящую инстанцию:

«Совершенно секретно.

СО ОГПУ 6-е отделение Гор. Москва.

ДОКЛАД

Пензенского Губотдела ОГПУ по ликвидации Саровского монастыря и изъятии мощей «Серафима Саровского»

К подготовительной работе по ликвидации Саровского монастыря нами приступлено во второй половине 1925 года.

Подготовительная работа выразилась в изучении всех сторон жизни монастыря и деятельности монашествующих, для чего периодически выезжали в Саров работники Губотдела.

После того, как было выявлено, что монастырь, как таковой, сохранил свой прежний облик и действует со всем присущим монастырским укладом жизни, используя имеющиеся там мощи Серафима с целью извлечения средств, дающих монахам, которых там имелось до 170 чел. возможность не только на безбедное существование, но и на дальнейшее расширение своего влияния на религиозное крестьянство (характеристика монастыря дана нашими докладами № 7107 от 23 Августа и № 8621 от 2 Октября 1926 года).

Мы приступили к проведению практической части ликвидации, предварительно получив разрешение от СО ОГПУ и соответствующие постановления от Губкома ВКП(б) и Губисполкома.

Первым шагом ликвидации было:

1). Изъяли из Сарова их административную монастырскую верхушку в лице игумена, казначея и проч, в числе 5 человек, с привлечением их к уголовной ответственности по 224, 120 и 72 ст. Уг. Код. / ст. ред. которые в настоящее время по постановлению Коллегии ОГПУ высланы из пределов губернии на 3 года каждый.

2). Провели компанию в местной печати по разоблачению обмана верующих монахами, святостью и чудотворным действием мощей. (За это время помещено было 7 статей в местной прессе.)

3). Провели ряд тактических мер по экономическому зажиму монашествующих. Через крестьянскую часть церковного совета Саровских церквей отстранили монахов от управления культовым имуществом, передав все в ведение крестьянской религиозной общины, организованной еще в 1921 г. Провели через тот же церковный совет мероприятия по снятию всех монашествующих со всего монастырского довольствия, а именно: если до этого момента кварт, плату за помещения выплачивали из общих монастырских сумм, то после стали выплачивать сами монашествующие из своих личных средств, а также сняли их с монастырского довольствия.

4). Переселили монашествующих из хороших корпусов (квартир) в худшие. Произвели уплотнение, изъяли из пользования монахов все госфондовское имущество, как мебель и проч., оставив в их квартирах, как говорится голые стены. Наконец, самых ярых монахов 30 чел., являющихся активом, обязали подпиской немедленно оставить пределы Сарова, одновременно распускали разные слухи среди населения компрометирующие монахов, как то: изоблачали их в безнравственном образе жизни, половой распущенности, пьянстве и т. п.

Это давление произвело на монахов паническое настроение. Из общего числа всех монашествующих до 75 % добровольно покинули Саров, разъехавшись часть на родину, а часть в окрестные селения Нижегородской губернии в район Дивеевского монастыря.

5). По постановлению Губземуправления все постройки, как памятники о Серафиме Саровском, расположенные в лесу вне монастыря, как то: «дальняя пустынка», «ближняя пустынка», и строения около так называемого «святого источника», как госфондовское имущество продано с торгов окрестным крестьянам и кооперативным организациям.

После подобных подготовительных мероприятий, прежде чем приступить к изъятию главного источника, на чем держался Саров, т. е. «мощей» Серафима Саровского, мы приступили к изучению настроений окрестного крестьянства и рабочих, работавших в нынешнем зимнем сезоне на Саровском лесном участке по разработке лесоматериалов разными организациями. Сезонных рабочих в этом году насчитывалось до 1000 человек, главным образом крестьяне. Для этой цели конспиративно за месяц до изъятия мощей был командирован Губотделом в Саров уполномоченный по духовенству тов. Машков, который и занялся вопросом изучения настроений создавшихся вокруг Сарова в связи с проведенными нами мероприятиями. Тов. Машкову дана была директива сообщать о настроении окружающего населения трехдневной сводкой в ГО.

Из выявленных фактов можно было видеть: отношения крестьянства окрестных к Сарову сел и деревень к проводимым нами мероприятиям по отношению к монахам было в большей мере не на стороне последних, т. к. все творимые безобразия монахов проходили на глазах этого крестьянства. И после того, как все культовое имущество было передано в пользование крестьянской религиозной общины, то сами же крестьяне сняли монахов со всего монастырского довольствия. Они полагали, раз монастырь и вся Саровская святыня будет в их пользовании, то доход от паломничества будет целиком оставаться в их общине, а отсюда и возможность уделить часть доходов на свое крестьянское хозяйство. Для них так же, как и для монахов были нужны только «мощи», за изъятие которых только и боялись, но отнюдь не из-за религиозных убеждений, а только как за главный источник их дохода. Из фактов материальной заинтересованности крестьян мы имеем следующее: Избираемый ими состав церковного совета менялся каждые две-три недели, чередуясь между собой, потому что весь состав церковного совета целыми семьями проживали в Сарове на всем готовом содержании и с оплатой жалования и другое то, что будучи хозяевами положения они нелегальным путем из монастырской казны и имущества выкраивали себе долю доходов, обращая на приобретение сельско-хозяйственного инвентаря или скотины для своего хозяйства, как например, один крестьянин был две недели членом церковного совета, купил себе корову, а другой плохую лошадь заменил хорошей и т. п.

Рабочие лесоразработок Саровского участка являлись в большинстве своем жителями ближайших деревень, в возрасте до 40 лет. Отношение их к ликвидации монастыря безразличное и к положению монашествующих насмешливое. Поведение рабочих, проживавших в Саровских зданиях возмущало прибывавших в Саров паломников тем, что рабочие кощунственно относились к Саровской «святыне». Они ежедневно ходили по территории монастыря с песнями и гармошкой. Не мало было снято ими с наружных стен монастырских церквей икон и разбито. Находившиеся в лесу в окрестностях Сарова прочие памятники и часовни в память Серафима ими разрушались. Были случаи когда рабочие напившись пьяными били монахов, или при выселении монахов из лучших помещений в худшие, под предлогом помочь им перетащить их имущество в частности иконы и как бы по нечаянности разбивали их. Действия рабочих по отношению к монахам неоднократно сдерживались находившимися в Сарове милиционером и ганотом УРО, к которым рабочие неоднократно обращались разрешить им разделаться с монахами по своему.

Монашествующие в силу проведенных репрессий над их головкой и экономического нажима на них, были дезорганизованы, руководящая роль по управлению монастырем у них выбита. Большая часть монахов выбыла из Сарова, оставшиеся внешне примирились с обстановкой нажима на них, говоря, что вероятно так нужно, но главное они боялись за то, как бы не взяли «мощи» из Сарова. После того, как уже стало ясным отношение окружающего населения к ликвидации монастыря мы разработали план изъятия «мощей».

Прежде всего подходящим временем для изъятия «мощей» установили начало весенней распутицы, когда в Саров поломничество почти прекращается, а также сокращается и всякое движение.

За неделю до изъятия через Уездный Адмотдел объявили Саровской религиозной общине соответствующее постановление Губисполкома о расторжении с ними договора на пользование церквами, как утратившего свою юридическую силу, а также и за нарушение ряда пунктов такового. С целью сохранения культового имущества предложили опечатать все церква в Сарове, предоставив право религиозной общине вновь заключить договор на пользование культовым имуществом, тем самым освободили себе доступ к изъятию «мощей» и сохранению их от возможного похищения. Опечатание церквей не вызвало со стороны верующих нареканий на соввласть, а обвиняли целиком церковный совет за упущение по соблюдению договора.

Изъятие «мощей» было намечено на 5 Апреля и для наибольшей успешности и безопасности в проведении этой операции были выделены и командированы под видом паломников в Саров 12 человек сотрудников ГО по группам:

1- я группа в 4 человека выслана по разным путям 29 Марта.

2- я группа в 4 человека 1-го Апреля.

3- я группа, как официальная комиссия в лице Нач. ГО тов. Тарашкевича, 3-х сотрудников ГО, представителей от ГИКа, печати и фотографа, выбыла в Саров 3 Апреля.

Первым двум группам было дано задание вести агентурную работу по выявлению настроения окрестного населения, которые для этой цели выезжали в окрестные села, под тем или иным предлогом, завязывали связь с крестьянством, одновременно держа постоянную связь с находившимся в Сарове тов. Машковым.

На месте 5-го Апреля была создана комиссия из представителей от ГИК, Местного УИКа, Сельсовета Саровского уч-ка, одного монаха и верующих (представителей церковного совета в это время не было) и тогда же произвели изъятие «мощей» и прочих реликвий с фотографическим заснятием некоторых моментов (фотокарточки прилагаются).

В момент изъятия «мощей» все входы и выходы монастыря охранялись постами милиционеров и с наружной стороны негласным наблюдением сотрудников ГО.

Никаких открытых возражений со стороны монашествующих, так и верующих, находившихся в то время в Сарове, против изъятия не было, за исключением монаха участвовавшего при изъятии было заявлено в виде просьбы: «Нельзя ли мощи оставить?»

Операция по изъятию начата в 11 часов и закончена в 17 час. 5-го Апреля, того же дня все участники по изъятию разбившись на две группы выехали по двум направлениям из Сарова.

Количество изъятых из Сарова реликвий и последующее их направление изложено в приложенной при сем копии акта изъятия.

Последующее настроение монахов и окрестного крестьянства таковы: спустя некоторое время после изъятия мощей по сообщению монахов явилось десятка два женщин крестьянок из деревни Крименок (8 верст от Сарова), но узнав, что «мощи» вывезены разошлись. В разговоре с нашими сексотами они заявляли, что пришли посмотреть на «мощи».

В заключение мы делаем следующие выводы:

Поставленную перед собой задачу ликвидации Саровского монастыря как рассадника невежества и оплота поповской реакции мы выполнили весьма удачно, без каких бы то ни было осложнений.

Восстановление Сарова, как монастыря, по словам даже самих монахов и верующих, с изъятием оттуда мощей и других реликвий вряд ли будет возможное, однако необходимо отметить, что Дивеевский женский монастырь, расположенный в 10 верстах от Сарова, который в настоящее время займет первенствующее значение в районе и будет местом дальнейшего скопления паломников, чем должен будет способствовать возрождению Сарова как такового.

Мы полагаем, что это положение необходимо учесть и сделать со своей стороны соответствующие меры побуждения Ниж. Губотдела ОГПУ к ликвидации Дивеева.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

Копия акта по изъятию «мощей» и реликвий, 9 фото-снимов и вырезка из газеты «Трудовая Правда» по изъятию мощей.

г. Пенза 4 мая 1927 года

Нач. Губотдела ОГПУ Тарашкевич

Начальнике. О. Олешкевич»^{747}.

Корреспондент газеты «Трудовая правда» описал события, свидетелем которых он оказался, в довольно пространной статье:

«ЧЕМ МОРОЧИЛИ В САРОВСКОМ МОНАСТЫРЕ

Бывшая «царская Русь» была богомольной. Как только, бывало, начиналась весна, идо глубокой осени по большим и проселочным дорогам тянулись паломники. Измученные и оборванные, полуголодные, с изможденными ногами, с котомками за спиной брели они в святые обители за «благодатью»…

Одним из таких «святых мест» в нашей губернии славился монастырь, так называемая «Саровская пустынь». Или просто Саров. Около трех десятков лет тому назад здесь «изобрели» мощи Серафима. Открывать эти мощи в 1903 г. приезжал сам царь и все главное духовенство.

…17 декабря 1920 г. мощи Серафима были вскрыты и обследованы комиссией, которые оказались обыкновенными прогнившими человеческими костями. Об этом составлен акт и в свое время было опубликовано в нашей газете.

…Продолжавшемуся обману теперь положен конец. Пензенский Губисполком вынес постановление — вновь обследовать мощи Серафима, и 5-го апреля комиссия из представителей губернской, уездной и сельской власти произвела вторичное их вскрытие в присутствии местного населения.

…При вскрытии присутствовал представитель «Трудовой правды». Помещаем полностью акт последнего обследования.

«5 апреля 1927 г. комиссия в составе члена Пензенского Губисполкома Иосифа Владиславовича Тарашкевича, представителя Губфо — члена Пензенского губисполкома Ивана Потаповича Торкина, члена Президиума Краснослободского усполкома Николая Андреевича Ямановского, члена сельсовета поселка Сарова, Темниковской волости, Елисеева Ивана Трифоновича, смотрителя оброчных статей Краснослободского УЗУ — Алексея Петровича Климовского, иеромонаха бывшего саровского монастыря — Касьяна Егоровича Петрова[137] и члена Краснослободского уисполкома Матвеева, Николая Дмитриевича, в присутствии понятых: гр. Зефирова, Бориса Модестовича, старшего милиционера саровского участка Ведакова Михаила Афанасьевича, гр. Федосеева, Сергея Федоровича, гр. Бахтиярова, Константина Константиновича на основании постановления президиума Пензенского губисполкома от 30 марта 1927 г. за № 6 — О произведении изъятия мощей Серафима Саровского и принадлежащих к ним реликвий, при чем изъято было следующее:

1. Один человеческий скелет находившийся в церкви «Живоносный Источник», который был завернутым в черный… материал, принадлежащий, по словам иеромонаха Петрова, — Серафиму Саровскому.

2. Два шелковых куска материи, из них один черный, другой белый, в которые был завернут скелет, обложенный ватой.

3. Дубовый гроб с крышкой, в котором находился скелет.

4. Серебряная пластина, находившаяся под скелетом весом в 19 % фунта.

5. Серебряная оковка гроба весом 5 5/8 фунта.

6. Деревянная колода, выдолбленная с крышкой, именовавшаяся гробом Серафима Саровского.

7. Серебряная оковка корыта весом в 11 фунтов.

8. Два клока рыжых волос, один зуб, одно евангелие, одна мантия, по словам монаха, принадлежавшая Серафиму Саровскому.

9. Вериг железных: поясных шесть, плечевых восемь, головных три, одежда «первоначальника» (мантия) Саровского монаха Иоанна.

10. Один деревянный дубовый посох, принадлежавший согласно этикетке, имеющейся на нем, схимонаху Марку.

После изъятия вышеуказанных вещей комиссия, рассмотрев последние, постановила: уничтожить через сожжение на месте колоду с крышкой, именовавшуюся гробом Серафима Саровского и дубовый гроб — с крышкой, в котором находился скелет. Все ценности перечисленные в пунктах: 4, 5, 7 передать в Краснослободский уфинотдел. Скелет, именовавшийся мощами Серафима Саровского со всеми одеяниями отправить в Москву, для передачи в антирелигиозный музей. При изъятии было произведено восемь[138] фотографических снимков.

Все вышеизложенное комиссия постановила записать в двух экземплярах.

Следуют подписи лиц, участвовавших в комиссии».

Извилистая лесная дорога вышла на простор и перед нами обнажились массивные белые корпуса Саровского монастыря. Сотнями окон глядели они на нас с возвышенного холма. А из-за корпусов маячили многочисленные главы и кресты нескольких соборов.

Мы въехали на длинный деревянный мост. От моста дорога шла в гору и вела к воротам, служившим въездом за монастырскую стену.

У въезда маячили две человеческие фигуры. Было заметно, что они старались издали рассмотреть нас. Когда мы подъехали настолько близко, что можно было рассмотреть людей, — эти фигуры оказались монахами…

Гостиный двор. Несколько двух и трехэтажных гостиниц. На стенах имеются надписи: Гостиница № 1, Гостиница № 2 и т. д. Массивные корпуса их свидетельствуют, что они вмещали в себя тысячи «гостей», которые распределялись по чинам и рангам. Простым, «грешным» паломникам отводились низы и подвалы, богатым купцам и сиятельным лицам — роскошные номера верхних этажей с изысканным комфортом.

Монахам в этой пустыни еще жить можно: рядом с воротами обители монастыря торгует потребительский кооператив белым хлебом, колбасой и другими продуктами. Тут же есть и торговля хлебным вином. Каждое утро из соседних деревень бабы несут сюда свежие яйца, коровье масло и молоко.

Мы проходим вовнутрь монастыря. Словно иконы лениво двигаются «братцы» в камилавках. Одни идут в лавку, другие прогуливаются из корпуса в корпус. Некоторые работают: перекладывают дрова. Им помогают… «жены во Христе», ни то из Дивеева монастыря, ни то еще откуда.

Часов в 11 дня съехались представители губернской, уездной и сельской власти, составившие комиссию по обследованию «св. мощей».

В келью, представляющую из себя несколько барских комнат (занимаемые теперь рабочкомом), был приглашен иеромонах Куприян, возглавляющий теперь Саровскую братию. Для него новые гости были не ожидаемы и он растерялся. Ему объявляют цель приезда комиссии и предлагают войти в ее состав. Он не отказывается. Для присутствия при вскрытии мощей были приглашены понятые от местного населения.

Дм. Давыдов.

(окончание завтра)»^{748}.

«ЧЕМ МОРОЧИЛИ В САРОВСКОМ МОНАСТЫРЕ

(окончание)

Обширный собор название носит «Живоносный Источник»… Внутри расставлены длинные скамьи со спинками, с сиденьем на обе стороны. После молитвы монахи на них отдыхают… Стены и купол разрисованы «божественными» картинами, производящими на паломников надлежащее в «святом» месте впечатление.

На правой стороне, перед киотом «чудотворной божией матери», возвышается площадка, обнесенная невысокой оградой. А на площадке высокая гробница, покрытая парчевым покрывалом. Перед ней — массивный золотой подсвечник с семью «неугасаемыми» лампадами, а позади — столик и налой, на котором лежит пачка бумажек с именами для поминанья.

Иеромонах Куприян, он же Касьян Егорович Петров, наскоро отвешивает поклоны перед иконостасом, перед ракой «нетленных» и облачается в епитрахиль и поручи.

Пока фотограф приготовляет аппарат для фотоснимков с гробницы, члены комиссии ведут с ними разговор.

— Вы можете справлять обряды венчания, похорон?

— Хоронить и крестить у нас принято, а венчать нет. Но все равно и это могу, — добавляет он и по лицу его скользнула улыбка.

Щелкнул фотографический аппарат[139] и верхнее покрывало с гробницы снимается. Под ней еще два свернутых покрывала и обнажилась блестящая крышка. На ней, под толстым английским стеклом, во весь рост художественное изображение «преподобного»…

Головная часть крышки по грудь откладывается на петлях. Эту часть монахи открывают в особых лишь случаях, и зрителю тогда представляется форма головы, тщательно завернутая в черную шелковую материю. Над лбом в черной материи небольшое круглое отверстие в серебряной оправе.

— Это звездочка, — поясняет монах. В нее видна часть «лба». Рассмотреть отчетливо невозможно. Но с первого взгляда представляется будто бы живое тело. Получается обман зрения.

С трудом несколько человек подымают крышку. Она серебряная, на петлях. С внутренней стороны вся озолочена. И перед глазами лежит «человек» в гробу. На нем блестящая золотая епитрахиль. Из под черной шелковой мантии виднеются «лапы» ног — белые парчевые туфли с крестиками, искрящимися от зерновых жемчужин. Золото и шелк. Парча и жемчуг!.. На верующаго человека все это может произвести впечатление…

Перочинные ножички заходили по швам шелковой мантии. Тупо и молча смотрит на операцию монах… Но вот развернулось черное одеяло и показалось «лицо» мощей.

…Это обыкновенный череп человека. Вместо глаз и носа — дыры, набитые ватой. Место ушей тоже обложено ватой. Нижняя челюсть с одним зубом подвязана к черепу шелковою лентой и тоже обложена ватой.

Чтобы не отваливалось…

А вот и «белоснежные волосы» преподобного. Вместо длинных волос, которые привыкли видеть верующие на картинках Серафима, здесь они коротенькими клочками покрывают лишь часть черепа над висками. Цвет их не то рыжый, не то еще какой. Но только не седой.

Под подбородком отдельным сваленным клоком еще кусок шерсти. Разобрать невозможно, что это такое.

— Это что? — задается вопрос духовнику.

— Должна быть борода, — неуверенно говорит он.

Таково «лицо». А туловище пока зашито во вторую шелковую мантию — уже в белую. На «груди» крестообразно сложены «руки»; как складываются у покойников. На кисти надеты из золотой парчи рукавицы. Дотрагиваются до этих рукавиц и они… отваливаются. В них белая вата, а в вате завернуты козанки и другие кистевые мослы.

Когда распороли белую мантию: оно оказалось завернутым еще в толстый слой ваты. Это составленный скелет. И составленный прескверно. Ребра, позвоночник и другие кости ничем между собой не связаны и рассыпаны. На вате — желтые пятна, это места, которые плотно прилегали к костям…

Некоторые кости почернели, разрушились.

— Это что за кость? От руки? — спрашивают монаха, показывая на локтевую кость с отгнившим концом.

— Не знаю… должно быть от руки, отвечает он.

— А почему она короче вот такой же другой?

— Она может быть обломлена… — отвечает он глухо.

— Как обломлена? Кем?

Монах попал в оплошность. Но сейчас же догадывается, что молчание — золото. И молчит.

«Весь» Серафим связывается в узел шелковой материи, в которой он лежал и укладывается в ящик.

— А скажите откровенно, отец, ждете ли вы сейчас чуда? Ну, например, гром что ли шарахнет?

На лице его чуть заметная улыбка.

— Его святая воля… — уклончиво говорит он.

— А были здесь чудеса?

— Раньше исцелял.

— А теперь?

— Теперь вера охладела…

На самом дне гроба серебряная пластина, весом около десяти фунтов, служившая «постелью» мощам. Из раки выворотили тяжелую колоду — гроб. С внешней стороны он дубовый, красивый, с художественно обозначенными сучками! Внутренняя отделка кипарисовая и обита парчей. Концы колоды стянуты металлическими скобами.

Попы старательно заботились о предохранении «святых реликвий» от гнили. Не доверяли, видимо, в этом даже самому святому…

В монастыре три собора[140]. Главная доходная статья монастыря — вышеописанные мощи — находились, как уже сказано, в соборе «Живоносного Источника». Но и другие два собора не оставались обойденными «святостью». Монахи — народ предусмотрительный. Если у паломников — богомольцев оставались еще медяки после посещения мощей, их с «братской» заботливостью водили на поклон в бывшую келью Серафима, которая помещается внутри «красного собора», а отсюда на могилу — к Успенскому собору. Везде есть чему поклониться.

Вот келья. С внешней стороны она похожа на маленькую часовенку с несколькими куполами. Для того, чтобы своей внешностью она производила должное впечатление на богомольцев, она разрисована картинками: «благословение святому преподобному Серафиму», «нападение разбойников на святого преподобного Серафима» и т. п. А внутри ее, в футлярах за стеклом хранятся — мантия, волосы, зуб «выбитый разбойниками», огромный камень, на котором якобы преподобный молился. На стенке висят круглые часы. Здесь в футляре же лежанка, на которой «святой» спал. В углу дубовая длинная палка — посох «святого иеромонаха Марка»…

А вот могила около Успенского собора. Она имеет вид тоже маленькой часовенки. Но внутренность часовни на виду — она из рамочных стекол с цветными стеклами, которые придают внутренности ее таинственный вид. В ней, над могилой, мраморный надгробный камень с надписью. Вниз могилы ведет каменная лестница. На стене прибита медная пластинка, а на ней выведено: «Сия могила устроена усердием нижегородца Петра Кирилловича Сотникова, 19 июля 1903 года».

В могиле — дубовая круглая колода. Монахи выдают ее за подлинный гроб. И такая же крышка.

Гроб весь потрескался, полугнилой. В одном боку продавлен. С одним насквозь прогнившим углом. «Усердием» купцов и монахов он скреплен серебряными обоймами, или как говорят — ошинован…

…после обследования комиссия постановила «мощи», т. е. полусгнившие кости вместе с ветошками, в которые они были заделаны, отправить в Москву в антирелигиозный музей.

<…> — Все наше упование было лишь в нем, — жаловался иеромонах Куприян.

И старались было «ублюсти» это упование.

Старая колода распилена на три части. Раскалывается на поленья. В сторону отлетают куски гнилушек. Трутся около подосланные монашонки. За каждым кусочком они следят с жадностью.

Вот один тронулся было уходить.

— Стой-ка, а что у тебя карман оттопырился?

Монах ловко зажимает карманы между ног.

— Нет ничего, нагло врет.

— А ну-ка, выворачивай.

Монаху жаль, но пришлось карманы выворотить и из них посыпались куски подобранных им гнилушек.

Впрочем для монахов эти гнилушки — золото. Один оказавшийся здесь в гостинице купчик, подосланный монахами, предлагал членам комиссии за гнилую колоду 50 рублей. Надо полагать, барыши пока еще были бы.

…В упакованных ящиках тронулся «чудотворец» на новоселье в Москву. Из некоторых келий вышли монахи проводить своего «кормильца»…

С нами по пути едут с десяток подвод. Это крестьяне села Клейменки (Кременки. — В. С.), занимающиеся вывозом бревен из Саровского леса. Мужики пожилые, бородатые. Разговор о мощах, о саровских чудесах…

Наш возница, едущий с «Серафимом», обижен «богом» на всю жизнь. Ему около 30 лет, а рост его всего лишь с аршин. Рос всю жизнь в два горба. Один на спине, другой на груди. Но парень веселый.

— Всю почти жизнь я молил Серафима исцелить меня, — рассказывает он…

— Плохо верил, наверное, — смеемся мы…

Саровским монахам морочить ничем не осталось.

Дм. Давыдов»^{749}.

Следует обратить внимание на утверждение корреспондента пензенской газеты, что мощи преподобного Серафима после окончания изъятия в 17 часов были размещены в санях, направлявшихся в сторону Краснослободска. Для преодоления 70 километров по плохой дороге требуется изрядное количество времени. Обоз, прибывший в уездный центр за полночь, вероятнее всего, остановился на ночлег. Во время этой остановки в уездный финотдел были сданы детали от раки, изготовленные из серебра, а сами мощи короткое время находились под присмотром работников местного отдела ОГПУ, которое располагалось вместе с краснослободской милицией на центральной Благовещенской площади в доме купца Василия Степашкина[141].

На следующий день руководитель Пензенского ОГПУ Тарашкевич с мощами преподобного Серафима продолжил путь в направлении железнодорожной станции Ковылкино. Почему выбран такой маршрут? Потому что до Пензы от Краснослободска более 200 километров пути по бездорожью, а до железнодорожной станции Ковылкино всего 60 километров. Передвижение по железной дороге до Москвы менее обременительно и значительно ускорило доставку мощей в столицу. Тарашкевич лично сопровождал мощи в Москву для передачи мощей в вышестоящую инстанцию. В деле, которое находится в Архиве УФСБ по Республике Мордовия в Саранске, подшит «Акт вскрытия мощей» от 5 апреля 1927 года^{750}. Документ представляет собой оригинал с автографами всех членов комиссии. На обороте этого документа красными, потемневшими от времени чернилами написана расписка, в которой помощник начальника 6-го секретного отдела ОГПУ[142] И. Полянский подтвердил получение в свое распоряжение мощей преподобного Серафима Саровского: «Поименованные в настоящем акте «мощи» Серафима Саровского с поименованными предметами в пунктах 1, 2, 8 (кроме евангелия) и наперсный серебряный крест получил 9 апр. 1926 года»^{751}. По этой расписке Полянский получил «один человеческий скелет… принадлежавший Серафиму» (№ 1 по акту), «два шелковых куска материи… в которые был завернут скелет» (№ 2 по акту), «два клока рыжих волос, один зуб, одно евангелие, одна мантия» (№ 8 по акту, кроме Евангелия). В действительности Полянский взял только мощи и материал (№ 1 и 2), в который они были завернуты. Все остальное вернули Тарашкевичу. Далее мы увидим, что два клока волос, зуб и мантия будут переданы в Пензенский музей. Интересна дата расписки — на акте от 5 апреля 1927 года Полянский поставил 9 апреля 1926 года, что является ошибкой, следует читать как 1927-й.

О том, что происходило в Сарове сразу после изъятия мощей, и о важной командировке начальника Пензенского ОГПУ можно судить по письму уполномоченного по Краснослободскому уезду Матвеева в Пензу к Машкову: «Товарищ Машков!

Посылаю тебе письмо на имя бывшего настоятеля Саровского монастыря игумена Мефодия (найденное в часах висевших в его келье) если можно будет используй. Приехали из Сарова сегодня, т. е. 8 апреля едва доехали, так как дорога совершенно испортилась. Ехали 16 часов (от Сарова до Краснослободска 75 километров. — В. С.), в Сарове после вашего отъезда все прошло благополучно, хотя правда была кое-какая работа со стороны «черных воронов» на предмет теми или иными мерами воспрепятствовать нашим мероприятиям… На следующий день после вашего отъезда мы приступили к уничтожению всякой возможности в будущем иметь в монастыре ту или иную святыню и спекулировать ею, поэтому нами в первую очередь была уничтожена возвышенность, на которой стояли мощи а также и вся рака была сожжена на костре среди двора. Приходилось особенно следить за монахами работавшими по сожжению, так как эта сволочь всякие… чурки, мохры прятала по карманам… Рака в летнем соборе нами не уничтожена впредь до соответствующего на этот счет указания свыше. В Саров попаду не раньше как в конце мая месяца когда дороги немного просохнут. Сообщи как вы доехали, мы получили телеграмму «от хозяина»[143] из Москвы в которой он указывает на возможность сдачи церкви Зосимы и Савватия, значит кое что намечают.

Ну пока до свидания.

С комприветом Н. Матвеев»^{752}.

«Подлинные» мощи преподобного Серафима

Несмотря на оптимистические доклады, в Сарове и его округе события по поводу изъятия мощей и закрытия монастыря все же волновали местное население. Секретная записка осведомителя:

«§ 36. 1927 года 5 дня были взяты останки Серафима. Во время этого монахи и жители Сарова очень негодовали и возмущались говоря, что бы эти коммунисты провалились и т. п. Жаль только, что выбрали такое время, что не проехать, не пройти да так неожиданно, а то бы известить крестьян окрестных сел, вот они бы и не дали увозить. Кременковские женщины рассказывали, что когда ехали с мощами антихристы, то от Сарова и до Кременок была стрельба и все пули были выпущены, т. к. они боялись засады в лесу, если бы это знали крестьяне, то мощи были взяты обратно. Гр. Вера Соловьева, проживающая в Дивееве, говорила, что когда приехали Глухово, то останки Серафима были поставлены в конюшне и женщина вышедшая на двор, почувствовала что двор наполнился каким-то благоуханием и возвращаясь в дом сказала: «Что это такое вы везете». «Серафима», ответили коммунисты и после этих слов тут же уехали, боясь как бы чего плохого не вышло из этого. По слухам колоду-гроб хотел было купить Шувалов для спасения. На другой день сожгли икону, которая находилась в церкви, этим также сильно возмущены, это говорит произвол, привышение власти, это ночной разбой и т. п. Декрета еще такого не издавали, а Ведяков[144] потому так сделал, чтобы получить похвалу от начальства, и до настоящего времени слышались проклятия. 24 мая балыковские, которые приходили с ходатайством об открытии церкви, между собой ругали власть советскую, когда же будет конец всем мучениям, если бы не делали этого то народ бы за них, как вот перед нами разбитые памятники, к чему все это делали. От нечего делать кресты порубили, лучше бы сказали сымите верующие, чтобы их не было.

Этим они ожесточают народ. Вот таки свободное вероисповедание».

Народная молва распространяла все больше и больше слухов и мифов вокруг мощей: «Между прочим на днях распространился новый слух, что в Саров приезжала власть и ночью с одним иеромонахом взяты мощи и увезены, — кто говорит в Ленинград, а кто говорит в Москву. Колоду же, которая находилась в келии сожгли. Ко всему происшедшему событию в Сарове, народ относится безразлично»^{753}.

Очередное секретное донесение:

«§ 14. Потом об настроении крестьян по поводу взятия мощей могу упомянуть следующий факт: Кременковские граждане успокаиваются душевно слыша со всех сторон такие вещи как например гражданка приехавшая из Сарова и живущая здесь у крестьянина Дуброва Алексея Тимофеевича Ермолаева рассказывает будто это говорил Иван Трофимович Елисеев в Сарове, что мощи увезли не те, а подменные, якобы он сам видел. У прежнего Серафима была седая борода и кости белые, а тут дескать, борода черная и кости черные. Потом какой-то Саровский монах, которого имя неизвестно проходя по Кременкам рассказывал следующее: что мол обманули мы их мощи то в земле у нас зарыты а они увезли подменные. Он рассказал тут проживающиму монаху какому-то… а он гражданам»^{754}.

Среди старушек можно было услышать фантастическую историю: «Мощи увозили и никак не могли увезти (лошадей запрягали раза три — они «взмыливались», не сходя с места и бились), а потому и сожгли (мощи. — В. С.)»^{755}.

Монахи Саровского монастыря распространяли слух, «что в Москву взяты мощи или вернее кости не Серафима Саровского, а совершенно другой скелет, а мощи мол «ушли» и должны объявиться в Дивеевском монастыре, конечно подобным сказкам часть крестьянства верит, а большинство над этим смеется»^{756}.

Свою лепту в мифологию о мощах внесли и дивеевские монахини. Вот воспоминания матушки Серафимы (Булгаковой):

«У мощей гробовым стоял в течение многих лет иеромонах Маркеллин. Управляющий Тамбовской епархией Архиепископ Зиновий[145] находился в это время в Дивееве. Он вызвал о. Маркеллина и приказал ему взять мощи и скрыться с ними на Кавказе, но тот отказался, сказав, что он стоял столько лет у св. мощей, столько видел от них чудес, что он уверен, что и сейчас Преподобный сам не дастся.

За это о. Маркеллин был отставлен и на его место поставили иеромонаха Киприана.

Выгонять монахов было трудно. У них почти у всех были отдельные кельи с отдельными выходами и по несколько ключей. Сегодня выгонят монаха, а он завтра опять придет и запрется. Служба в церквах еще шла. Наконец в понедельник Крестопоклонной недели приехало много начальства. Собрали всю святыню: Чудотворную икону Живоносного Источника; гроб-колоду, в которой лежал 70 лет в земле Батюшка Серафим; кипарисовый гроб, в котором находились мощи и другие святыни. Все это сложи — ли между так называемыми «Царскими покоями» и северным входом Успенского собора, устроили костер и зажгли. Один послушник Борис сумел сфотографировать и приносил нам показать снимок этого костра. Мощи же Батюшки Серафима, т. е. косточки, как они были облачены в мантию и одежды, все это свернули вместе и вложили в синий просфорный ящик. Ящик запечатали, а сами разделились на 4 партии, сели на несколько саней и поехали все в разные стороны, желая скрыть, куда они везут мощи. Ящик со св. мощами повезли на Арзамас через с. Онучино, где и остановились ночевать и кормить лошадей. Однако, как не хотели скрыть концы, но когда тройка со св. мощами въехала в с. Кременки, там на колокольне ударили в набат[146].

Мощи везли прямо в Москву. Там их принимала научная комиссия. К этой комиссии сумел присоединиться о. Владимир Богданов. Когда вскрыли ящик, то по свидетельству о. Владимира, мощей в нем не оказалось. Я слышала это от его духовных детей. Это же говорил и покойный Вл. [владыка] Афанасий, бывший после в ссылке вместе с о. Владимиром в Котласе. Говорили, что приехав на ночлег ящик со св. мощами запирали в амбаре, а ключи брали себе, но сами сильно выпивали[147].

После этого служба в Сарове прекратилась и монахи разошлись, кто куда. В те дни о. Маркеллин приходил к нам в корпус. Он не мог себе простить, что ослушался Владыку и доходил до нервного расстройства. В 1931–1932 годах он был арестован и послан в Алма-Ату. Пробыл там на пересыльном пункте Вел. Пост 1932 г. И в Великую субботу был отправлен этапом дальше, где вскоре же и скончался»^{757}.

Из этого свидетельства видно, что сотрудники ОГПУ добились своего, дезориентировав местное население, — две партии, на которые разделились чекисты, а не четыре, как рассказала мать Серафима, отправились одна на юг в сторону Краснослободска, далее до железнодорожной станции Ковылкино, другая на север — на Арзамас. Ковылкино и Арзамас — узловые железнодорожные станции, имеющие сообщение с Москвой, в период распутицы это самый надежный способ перемещения ценного груза. В восточном направлении через саровские владения вообще дороги не было, на западном направлении глухие и огромные муромские леса, в которых надо было опасаться не крестьян, а настоящих бандитов. Поэтому отправились по наезженному тракту, один обоз с мощами отправился в сторону Краснослободска, второй — отвлекающий — на север в Арзамас (и стрельба красноармейцев в лесу была направлена на привлечение внимания населения, так же как и «откровение» коммуниста, сказавшего, что везут Серафима). И отвлекающий маневр был выполнен до конца, то есть до прибытия «груза» в Москву, поэтому отец Владимир Богданов был свидетелем вскрытия пустого ящика. Настоящие мощи, предположительно, не привлекая внимания и без стрельбы, через Краснослободск и железнодорожную станцию Ковылкино доставили в Москву. В воспоминаниях матери Серафимы следует обратить внимание на поведение гробового иеромонаха Маркеллина, который «не мог себе простить… и доходил до нервного расстройства», что свидетельствует об изъятии настоящих мощей преподобного Серафима Саровского 5 апреля 1927 года. И кому об этом не знать, как не монаху, выполняющему послушание при его мощах.

Следует упомянуть еще один, «дивеевский», след «мощей»: «Одну из версий приводит в своем интервью архиепископ Русской церкви за рубежом Лазарь (Журбенко):

«В 1966 году я был в Дивееве с тамбовскими и Дивеевскими монахинями. Приехали мы ко дню преп. Серафима 19 июля / 1 августа. Молились мы по келейному, как обычно делают миряне, когда они пребывают без диакона или священника. На следующий день мы пошли на Казанский источник, потом матушка Анна (Троегубова) (правильно Трегуб[148]. — В. С.) провела меня по канавке, к нам подошли две монахини и сказали о том месте в Дивееве, где сокрыты мощи Преподобного. Не весь Дивеевский монастырь знал об этом, а лишь избранные монахини. — «Мы старые, можем умереть, а ты молодой — передаем тебе это знание», — сказали они. И они показали это место. История обретения мощей от безбожных такова: матушка Анна жила с десяти лет при монастыре. Брат ее о. Гедеон[149], впоследствии мученик, жил в Сарове. В 1927 году монастырь закрыли, а он жил при нем как лесничий. Когда безбожники приехали забирать мощи, чтобы увезти в Москву, он прознал об этом и послал свою сестру, матушку Анну, в Дивеево, известить об этом игумению: «Мощи преп. Серафима забирают». Тогда игумения снарядила своих монахинь и они прибыли в Арзамас, где у монастыря имелась гостиница, отобранная большевиками, хотя часть ее еще продолжали занимать монахини. И вот вечером приехали чекисты с ящиком. Монахини их накормили колбасой до отвала, напоили водкой так, что они лежали без памяти. Тогда монахини расколотили ящик, забрали мощи преп. Серафима, погрузили на лошадь и увезли в Дивеево. Там их спрятали, и только малое число доверенных людей знали об этом месте. Вот такая история, передаю ее точно, как мне рассказывали»^{758}.

Через некоторое время в том же издании было опубликовано письмо одной из монахинь Дивеевского монастыря русской паломнице. Приводим его полностью:

«О вашем рассказе, когда я прочитала, я пошла рассказать матушке схм. Маргарите[150] (схимонахиня Маргарита, в монашестве Мария, в миру Евфросиния Фомовна Лахтионова… — последняя из оставшихся в живых насельниц Дивеевской обители. До открытия обители жила в с. Вертьянове. О Дивееве она говорила: «Это место подымет теперь всю Вселенную». — С. Ф.), о которой вы пишете как о м. Евфросинии… Она живет на 1-м этаже колокольни. Я на 3-м. Прочитала ей рассказ архиепископа Лазаря. Она хорошо помнит м. Анну Троегубову и ее брата о. Гедеона. Она тоже была среди тех монахинь, которых матушка игумения по просьбе о. Гедеона посылала в Саров в 1922–1923 гг. (точно не помнит) проститься с Батюшкой Серафимом. Когда они пришли в Саров, то монахи их успокоили, что мощи никуда не увезут. Отслужили торжественно всенощную, после литургии они ушли обратно в Дивеево. Чекисты приезжали, но тогда мощи не забрали. Матушка Маргарита говорит, что может и действительно монахи их напоили, да что-нибудь им другое подложили. А говорили еще так тогда: будто бы приснился кому-то из большевиков преп. Серафим и сказал, чтобы пока его не брали и дал им просфору. Тех это напугало. Еще матушка Маргарита рассказывала, что тогда стояли попеременно у мощей два иеромонаха, о. Гурий и о. Маркиан (Маркеллин. — С. Ф.), которого посылали ехать с мощами на Кавказ. Тот не согласился, веря, что Преподобный не дастся большевикам. Потом он об этом очень жалел. «Когда мощи еще лежали, — рассказывает матушка Маргарита, — то во время службы одному монаху, о. Иоанну, келейнику о. Анатолия (последний саровский затворник и чудотворец), когда он сидел в алтаре и слегка задремал, было видение. Вдруг увидел он преп. Серафима, как он встал живой из раки, поклонился и сказал: «Вот теперь я ухожу». И после этого всех разогнали и мощи тогда увезли. Это было в 27-м году. Но нам бы о. Гедеон сказал, куда их девали, и если бы они были здесь, он бы нам это сказал. Он очень близок был нам. Кто знает, может быть еще и тогда монахи нас просто успокоили, а мощи спрятали. Тут, конечно, кто-то тихо работал. Потом говорили, что мощи в склепе м. Александры. Но вот же, разрывали и не нашли; значит, тогда увезли. Ведь здесь и часовню матушки Александры потом разрушили; странно было бы здесь их оставлять. Кто-то тогда увез». Вот так мне рассказывает матушка Маргарита. Я сама могу только подтвердить, что как-то раз после того, как объявили, что нашли мощи Преподобного, то у нас в Дивеево на могилке м. Александры в спешном порядке начали вести раскопки. Все было тайно, так что мы и сами не знали, что ищут. Это было зимой. Трактором разбили верхний слой асфальта и землю, огородили все фанерой и вели раскопки несколько даже ночей в мороз. Тогда были еще у нас служащими Покровские: о. Игорь, о. Кирилл[151]. Они все время следили за работами. Приглашали тогда и м. Маргариту. Она им указывала место, где предполагали нахождение мощей. Но тогда ничего не нашли. В июне и июле 1992 г. раскопки повторили. Приезжали уже археологи. Закончили прямо перед праздником и перенесением мощей в Дивеево. Работа по раскопкам мощей велась открыто, и мы могли все видеть… Потом все зарыли. Я так теперь думаю, что до последнего искали здесь мощи Преподобного. Но то, что м. Маргарита не встречала св. мощей, то это неверно. Она даже дала свечку нашему протодиакону о. Владимиру, которую еще при своей жизни передал сам Преподобный сестрам со словами: «С этой свечой будете встречать меня в Дивеево». Так она переходила от сестры к сестре и хранилась до этого события у м. Маргариты. С этой свечой и встретили. Да, еще, летом раскопки вели по благословению Патриарха. Так что я думаю, что и он прислушивался к рассказам о захоронении мощей Преподобного в Дивеево. Вот все, что я могла написать»^{759}.

Как видим, довольно обширная мифология о мощах преподобного. Подлила масла в огонь обрывочная информация, которая «утекла» в 2000-х годах из Архива Министерства безопасности Республики Мордовия (сегодня это Управление федеральной безопасности по Республике Мордовия). В этом документе уполномоченный ОГПУ по Краснослободскому уезду Матвеев сообщал о наличии у него «подлинных» останков Серафима Саровского: «Настоящим сообщаю: что подлинные останки Серафима Саровского мною лично будут доставлены в ГО ОГПУ со всеми имеющимися по этому вопросу документами, по получении разрешения на выезд в ГО. 21.VII.1927»^{760}.

Для той категории исследователей, которые не сомневаются в подлинности мощей преподобного Серафима, которым сегодня поклоняются в Дивееве, этот документ можно было понимать таким образом: подлинные мощи преподобного, изъятые 5 апреля, находились до июля в Краснослободске. Но, оказывается, эту информацию можно представить и как наличие каких-то мифических «подлинных» мощей. Что же представляли собой «подлинные» мощи преподобного, стало понятно только после ознакомления со всем корпусом документов дела о закрытии Саровского монастыря, хранящихся в Архиве УФСБ по Республике Мордовия.

После изъятия мощей преподобного Серафима и закрытия Свято-Успенского мужского монастыря Саровская пустынь представители советской власти приступили к изучению того наследства, которое они сами себе выписали — проводили инвентаризацию всего имущества монастыря для передачи его в Госфонд. Во время проведения этих работ поступило сообщение: «Кроме того, собраны сведения, что в Соборе Успенском есть секретный в стене шкаф, в котором находится много ценностей»^{761}.

По наводке осведомителя было обнаружено много интересных и ценных предметов, правда, в другом соборе — Живоносного Источника:

«3–4 июня 1927 года комиссия по передаче культового имущества бывшего Саровского монастыря в Госфонд под председательством начальника Краснослободского УАО Ямановского и членов зам. Уполномоченного Краснослободского ГО ОГПУ Еркина и смотрителя… обнаружили:

1). В ризнице киот с иконой Серафима Саровского, внутри которой находится пять деревянных ящиков, одна металлическая коробка под стеклом и один мешочек, в которых находится прах Серафима Саровского.

2). Икона Успения, внутри коей находятся частички мощей восьми святых.

3). Семь крестов, внутри которых находятся частички от разных мощей.

4). Икона коронования с частичками мощей от 30 святых.

5). Икона Никиты Новгородского с частичками мощей.

6). Икона всех святых с частицами мощей 145 святых.

7). Две камилавки, одна туфель, один карман (?) Тихона Воронежского[152].

8). Мантия и двое четок схимонаха Марка.

9). Подрясник, кушачок, кукуль, камилавка и шапочка, принадлежавшие иеромонаху Саровской пустыни Клименту[153].

10). Крышка от гроба Серафима Саровского с иконой Божией матери, перед которой скончался Серафим Саровский»^{762}.

В пункте № 1 записаны «пять деревянных ящиков, одна металлическая коробка под стеклом и один мешочек, в которых находится прах Серафима Саровского». В журнале «Под знаменем ленинизма» от 2 сентября 1927 года эта находка описана несколько по-другому и ящики превратились в ящички: «А вот пять деревянных крашеных ящичков: в четверть высоты[154], полторы четверти длины и полчетверти ширины. Раскрываем их и в недоумении пятимся назад. Могильная земля… кусочки дерева и т. д. и т. д. — вот что лежит в этих ящичках. Это «святые останки» Серафима. Ими же наполнен особый, зеленого цвета, мешочек. Оказывается, что когда 4 и 5 июля 1903 года, пред открытием «мощей»… кости Серафима перекладывались из гнилой колоды в новый кипарисный гроб, — Антоний Петербургский, Назарий Нижегородский и Иннокентий Тамбовский (митрополит и два епископа, изготовлявшие ватную куклу Серафима) переложили в эти ящички все [что] оказалось в гнилом гробу Саровского «святого»: рассыпавшиеся гнилые кости уложили в ватную куклу, а всю труху… собрали в ящики…»

Так как еще в 1903 году среди народа ходил слух, что мощей нет — одна труха, то представителям местной советской власти эта находка показалась крупным козырем в пропагандистской антирелигиозной кампании. Ретивые службисты поспешили объявить о находке «подлинных» мощей, но спустя пару месяцев уже не были столь категоричны в своих выводах. А пока истерия по поводу находки нарастала. Из Краснослободска в Пензу отправлена депеша:

«Тов. Олешкевич.

В Сарове обнаружены подлинные якобы остатки Серафима Саровского, и святые реликвии других «святых угодников». Все это доставлено из Сарова от работавшего там тов. Еркина, но материал еще от него не поступал. В отношении вышеуказанных реликвий, по получению от Еркина материала подробно сообщу. Вся эта «мура» вмещается в три ящика внушительных размеров. В Сарове в данное время проводятся зачистки работ по ликвидации которая будет закончена числу к 15 июня сего года.

С комприветом Н. Матвеев.

7. VI. 27»^{763}.

Из Пензы в Краснослободск:

«Совершенно секретно.

Уполномоченному ГО ОГПУ по Краснослободскому уезду.

4 июля 1927. На № 673 от 18/VI-27 г.

Предлагается срочно доставить в ГО разысканные дополнительно «подлинные мощи» Серафима Саровского, с обстоятельным докладом: Из каких источников получены Вами сведения, о подлинности этих мощей. Описание места хранения и состояние этих мощей. Произведено ли было на месте дознание или акт об обнаружении. Все это так же нужно выслать в ГО»^{764}.

Из Краснослободска в Пензу:

«Совершенно секретно.

В Пензенское ГООГПУ (1-е отделение)

на № 5998 от 4-го июля с/г.

Настоящим сообщаю: что подлинные останки Серафима Саровского мною лично будут доставлены в ГО ОГПУ со всеми имеющимися по этому вопросу документами, по получении разрешения на выезд в ГО.

Уполномоченный ГО ОГПУ по Краснослободскому уезду Матвеев. 21/VII»^{765}.

Из Пензы в Краснослободск:

«Совершенно секретно. Срочно.

Уполномоченному ГО ОГПУ

по Краснослободскому уезду Матвееву.

23 июля 1927.

К выезду Вашему в Пензу со стороны ГО препятствий не имеется. Помимо доставки «подлинных» останков Серафима Саровского и имеющихся по этому вопросу документов подготовьте соответствующий материал к вскрытию «мощей» схимонаха Марка. По существу этого вопроса переговорите с начальником Административного отдела тов. Ямановским.

Врид Нач. Губотдела ОГПУ Олешкевич»^{766}.

В Архиве УФСБ по Республике Мордовия обнаружена докладная записка уполномоченного Еркина, в которой он говорит о «наличие в Сарове в церкви «Живоносного источника» «подленных» мощей «Серафима Преподобного». Это было проверено и на самом деле «подлинные» мощи были обнаружены в стене под иконой в ящичках… икона уничтожена — сожжена, а «мощи» вам представлены ранее с тов. Ямановским…

О мощах ранее увезенных вами необходимо добавить, что имеются упорные слухи о том, что их в 1903 году привезли откуда-то. (Привезла комиссия по вскрытию мощей). Первый раз когда производили раскопку мощей «Серафима», то когда рабочие и монахи докопались до гроба, то их удалили (есть даже слухи о том, завязали всем глаза). Поэтому, что находилось в гробе Серафима никто из крестьянской массы — «рядовых» людей, этого не видал и «не знает». На самом же деле можно полагать, что когда «Комиссия по раскопке мощей Серафима» нашла в его гробе одну землю, то вынуждена, вероятно, была напихать туда перво-попавшихся костей, из этого видно: в акте вскрытия мощей от Декабря месяца 1920 года упоминается: что костей некоторых не хватает, значит могли забыть и не доложить, так в кости кисти положили зуб и одну часть позвонка (поторопились). Участвовавших при первой раскопке мощей не выявил и нужно полагать не выявлю»^{767}.

В документе интересна приписка: «Когда были обнаружены подлинные останки Серафима, при этом присутствовал бывший председатель церковного Совета Самсонов[155] из деревни Балыкова, увидев всю ложь, выругался в церкви «Крепкой матушкой», закурил и надел на голову фуражку»^{768}.

И выругался, и закурил, и надел фуражку… автор докладной явно перестарался, выслуживаясь перед своим начальством. В своем стремлении опорочить саровских монашествующих и прихожан осведомители порой писали заведомую ложь: «Среди монастыря это просто дом терпимости, а не монастырь. Монахи развратные вовсе не понимая, не опасаясь болезней и самого игумена Руфина, который видя все, но молчит, ничего не говорит. Наоборот сам не прочь все это делать. Венерическая болезнь начинает развиваться среди монахов. Монахи пьянствуют, но втихомолку»^{769}.

Саровские монахи, взращенные на строгом общежительном уставе, славились своей духовной стойкостью, которая в годы послереволюционных испытаний только крепла. Если случайно заводилась паршивая овца, то ей нечего было делать в стенах монастыря, принимая оскорбления и унижения. Такие слабовольные люди уходили в мир сами, добровольно. По такому «естественному» отбору в Сарове оставались самые стойкие, избравшие для себя путь мученического служения Церкви.

Уже после закрытия монастыря клеветническая кампания не прекращалась, в 1929 году в газете «Завод и пашня», органе окружного комитета ВКП(б), появилась заметка о Саровской трудовой коммуне, где не забыли рассказать и о бывшем монастыре. Торговля в монастырской свечной лавке была названа «наземным трудом». «Но был еще «подземный» труд, благословленный самим «святым чудотворцем». Это подземный ход, вырытый монахами на несколько километров в соседний женский монастырь для приятного свидания с затворницами»^{770}. Имеется в виду подземный ход, якобы связавший между собою Свято-Успенский мужской монастырь Саровская пустынь и женский Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский. 15 километров между этими монастырями, две реки протекают по этой местности — Сатис и Вычкинза… Если представить себе, сколько труда надо было положить на прокладку подземного хода, сколько средств привлечь на строительство и его содержание, сколько людей выполняло секретные работы, становится понятным — создание такой галереи невыполнимо и ни по каким причинам нецелесообразно. Но, тем не менее, до сих пор экскурсанты, посещающие Саровские пещеры, через одного спрашивают: А правда, что существует подземный ход между Саровом и Дивеевом? Конечно нет.

Представители власти опасались, что вместо почитания мощей преподобного Серафима народ начнет поклоняться могиле схимонаха Марка-молчальника. Но, видимо, с закрытием Саровского, а следом и Дивеевского монастырей был нанесен значительный урон православной общине в Сарове и его окрестностях.

Матвеев — Олешкевичу: «Сообщаю, что после изъятия мощей Серафима Саровского, среди религиозно-верующего населения окрестных сел и деревень произошел раскол по вопросу регистрации религиозной общины и использовании в дальнейшем Саровских церквей, поэтому до настоящего времени ни одна церковь не сдана в пользование… Заинтересованные данным вопросом граждане указывают, что без мощей как главном источнике доходов содержание монастырских церквей в дальнейшем не возможно»^{771}.

В течение 1927 года в Саров приходили небольшие партии паломников — от шести до пятнадцати человек, преимущественно перед большими религиозными праздниками. Богослужений в храмах не было, но оставались еще места, связанные с жизнью преподобного — Дальняя и Ближняя пустыни, камешек. «Среди пришедших богомольцев разговоров о нетленных мощах Марка не было»^{772}, — писал осведомитель, что, вероятно, и спасло могилу подвижника от надругательства.

19 августа 1927 года представитель ОГПУ передал в Пензенский музей предметы культа и артефакты по списку, среди которых записаны волосы, зуб, мантия и Евангелие преподобного Серафима. Под номером 8 записаны «подлинные» мощи преподобного. Интересная находка отражена под номерами 14 и 16 — личные вещи святителей Тихона Воронежского и Феофана Вышенского.

«Акт.

1927 года Августа 19 дня.

Мы нижеподписавшиеся Уполномоченный Пензенского Губотдела ОГПУ Машков и Председатель Пензенского Губернского союза Безбожников Степанов, согласно постановления комиссии по изъятию мощей Серафима Саровского от 5 Апреля с. г. сего числа произвели первый сдачу, а второй прием для губернского музея-безбожников разного рода чтимых реликвий Серафима Саровского и прочих святых, находившихся в Саровском монастыре изъятых комиссией — 5-го Апреля с. г.

В числе религиозных реликвий находились и приняты для музея следующие предметы:

1. Два клока волос с головы Серафима Саровского.

2. Один зуб с подгнившим корнем Серафима Саровского.

3. Одна полуистлевшая мантия Сер. Саровского.

4. Одно ветхое евангелие его же.

5. Одна епитрахиль Серафима Саровского.

6. Одна мантия принадлежавшая первоначальнику Саровского монастыря Иоанну.

7. Вериг железных: поясных 6, плечевых 8 и головных 3.

8. Пять деревянных ящиков, одна металлическая коробка и мешочек с разной сгнившей трухой из гроба Серафима Саровского, при вскрытии его мощей в 1903 г.

9. Икона Успения, в серебряной ризе внутри которой находятся мощи 8 святых.

10. Десять крестов металлических и один сломанный деревянный внутри которых находятся мощи разных святых.

11. Икона коронования с частичками от мощей 30 святых.

12. Икона Никиты Новгородского с частичками его мощей.

13. Икона 120 святых, с клетками их мощей.

14. Две комилавки, один туфель и один карман Тихона Воронежского.

15. Мантия и двое четок схимонаха Марка.

16. Подрясник, кукуль, кушачек, и шапочка принадлежавшие затворнику Вышенской пустыни епископу Феофану.

Постановили:

Вышеизложенное записать в настоящий акт, который составить в 2-х экземплярах. Один экземпляр оставить при делах Пенз. ГО ОГПУ, и второй препроводить в Пензенский Губернский Антирелигиозный музей.

Сдал: Уполномоченный Пенз. ГО ОГПУ Машков

Принял: Председатель Пенз. Губсоюза»^{773}.

Спустя две недели, 2 сентября 1927 года, главный пензенский безбожник Степанов в еженедельном журнале «Под знаменем ленинизма» рассказал о поступлении в антирелигиозный музей предметов и артефактов из Саровского монастыря:

«Саровских вещей в кабинет антирелигиозника привезли немало: два громадных ящика общим весом до 9—10 пудов. Это и есть, что привлекало в Саров темную рабоче-крестьянскую массу и огромные доходы. За эти вещи Саровские монахи и теперь согласились бы отдать последнее: это — их хлеб… Если интересуетесь, зайдите: кабинет антирелигиозника помещается в бывшем губернаторском доме и до 1 октября открывается в рабочие дни до трех часов ежедневно. Когда же кабинет антирелигиозника будет преобразован в губернский антирелигиозный музей и перейдет на Интернациональную улицу (а это, по-видимому, будет с 1 октября) его двери широко будут раскрыты для посетителей во все вечернее время. Из Саровских вещей к тому времени будет создан, по всем видимостям, Саровский уголок. Пока же — вот они, эти вещи…

ПРЕСВЯТЫЕ ВОЛОСЫ

Прежде всего, два клока волос. Целая конская грива… Врачу пришлось бы долго покопаться, чтобы определить, кому принадлежат эти волосы: животному или человеку. Саровские монахи хранили эту шевелюру в стеклянном ящике, в келье Серафима, за семью замками. По монастырскому преданию, волосы принадлежат Серафиму и найдены, будто бы в его келье после его смерти (2 янв. 1833 г.). Одни говорят, что Серафим хворал, будто бы какой-то болезнью, от которой все волосы на голове повылезли; другие, наоборот, — утверждают, что эти клочья были выдраны у Серафима тремя кременскими мужиками, 12 сентября 1804 г., избившими Серафима почти до смерти. Одним словом, только говорят…

ЗРИ И УМИЛЯЙСЯ

А вот подгнивший в корне, обыкновенный человеческий зуб. Кому принадлежит — конечно, неизвестно. Известно только одно: что этот зуб хранился Саровскими монахами в том же ящике, где и грива, и выдавался за принадлежавший Серафиму. Монахи рассказывают, что означенный зуб был выбит у Серафима 12 сентября 1804 г. кременскими мужиками.

А вот все в дырьях — ветхое, полусгнившее дерьмо. Целое облако желтоватой грязи и пыли подымается от него, если вы дотронетесь руками. Это будто бы, мантия Серафима… Обычно она хранилась в Серафимовской келье, в стеклянном ящике; но по знатным и богатым больным Саровские монахи развозили ее по всей России.

В 1860 году ее возили в Петербург и Гатчину, чтобы покрыть больных детей Александра II, а главное — умиравшую жену Николая I. Хотя царица и умерла, но на этом деле Саровские монахи заработали немало.

А вот железные вериги: 6 поясных, 8 плечевых и 3 головных. Все — в ржавчине, потому что хранились в Саровских подземельях: в церкви Антония и Феодосия Печерских, — там, где могила, будто бы, первоначальника Саровского монастыря, Исаакия (в мире Илариона, а в схиме — Иоанна)…

О ВЕРИГАХ

Итак, о веригах. Общий их вес — до 8 пудов. Сделаны, несомненно, по заказу; но выдавались монахами за принадлежавшие Исаакию и другим, жившим в Сарове в конце XVII и в начале XVIII века, инокам…

Больных несли в подземную церковь: если у «богомольца» болела голова… на него одевали головные вериги, если болели плечи или грудь, надевали плечевое; а если живот или что ниже, надевали поясные…

МОГИЛЬНАЯ ТРУХА

А вот пять деревянных крашеных ящичков: в четверть высоты, полторы четверти длины и полчетверти ширины. Раскрываем их и в недоумении пятимся назад. Могильная земля… кусочки дерева и т. д. и т. д. — вот что лежит в этих ящичках. Это «святые останки» Серафима. Ими же наполнен особый, зеленого цвета, мешочек. Оказывается, что когда 4 и 5 июля 1903 года, пред открытием «мощей»… кости Серафима перекладывались из гнилой колоды в новый кипарисный гроб, — Антоний Петербургский, Назарий Нижегородский и Иннокентий Тамбовский (митрополит и два епископа, изготовлявшие ватную куклу Серафима) переложили в эти ящички все [что] оказалось в гнилом гробу Саровского «святого»: рассыпавшиеся гнилые кости уложили в ватную куклу, а всю труху… собрали в ящики…

Лыко от сгнивших лаптей Серафима, наиболее хорошо сохранившееся, Саровские монахи уложили в особый продолговатый металлический ящик со стеклянной крышкой. Вот он этот ящик: можете открыть его и полюбоваться. Такого лыка можно насушить сколько угодно.

НАПРЕСТОЛЬНЫЕ КРЕСТЫ

А вот серебряный, позолоченный (84 пробы), напрестольный крест с рельефным распятием. Длина его продольной доски равняется четверти, а поперечной — полчетверти. Внутри крест полый. На обороте награвировано: «Св. мощи — Трифона чудотворца, Григория папы и Агафии великомученицы «…

Берем другой Саровский напрестольный крест: тоже серебряный, но эмалированный (без позолоты). Длина его продольной доски равняется 1 И четвертям, а поперечной — около четверти. В противоположность предшествующему, этот крест — не фабричного, а ручного производства и, повидимому, относится к Елизаветинской эпохе: украшен жемчугом, и внутри его, под слюдой, заметна чрезвычайно тонкая резьба по кипарису или по слоновой кости. (Ясно можно различить миниатюру Крещения). На четырех его концах — четыре затвора и под ними — по четыре восковых ячейки. Восковая мастика пропитана… маслом (в следствии чего хорошо пахнет) и по виду — бурокоричневого (наподобие крови) цвета. Раскрываем верхний затвор и читаем… В первой ячейке находится, будто бы, кровь Христова… Во второй, третьей и четвертой ячейках, — как говорят надписи, — находятся, будто бы, частицы: «ризы господней, ризы богородицы, древа креста, камня гроба богородицы, Моисеева жезла» и т. д….

В одной из Саровских икон мы нашли и мощи. Эта икона (вернее не икона, а деревянное мощехранилище) имеет 120 из черного воска ячеек, прикрытых слюдой. В воску ясно виднеются беловатые крошки костей, ногтей, мрамора и т. д. Вот частица, якобы, креста господня; вот — камня гроба господня; вот — пророка Даниила; и т. д. и т. д. Кого только тут нет…»^{774}

Как видим, Пензенский музей стал обладателем большого количества артефактов, связанных с историей Саровского монастыря и преподобным Серафимом Саровским. Руководство ОГПУ не признало подлинность «подлинных» мощей старца. Его останки, перевезенные в Москву, не вызывали сомнения, а прах, оставшийся после зачистки гроба, не представлял интереса для использования его в антирелигиозной кампании в столице.

К сожалению, в настоящее время артефакты, вывезенные из Саровского монастыря, безвозвратно утрачены и надежды найти их и идентифицировать нет.

После закрытия Саровской пустыни монашествующие разошлись по окрестным селениям, продолжая служение по частным домам или в приходских храмах. Многие прошли через застенки, концлагеря и расстрельные подвалы. Могилы этих подвижников представляют собой братские захоронения, а порой и место погребения неизвестно. Но есть архивы и появляются на свет следственные дела саровских монахов. В Нижнем Новгороде создана и работает Комиссия по канонизации новомучеников, которую возглавляет наместник Вознесенского Печерского монастыря архимандрит Тихон (Затекин). Комиссией, при деятельной помощи сотрудников Центрального архива Нижегородской области, выявлены восемь фамилий, имеющих отношение к Саровской пустыни. Это Ситников Дамаскин (Дмитрий) Семенович, Лаптев Михаил Дмитриевич, Барашков Михаил Лаврентьевич, Юргенсон Петр Эдуардович, Зорин Петр Степанович, Митнеев Тимофей Петрович, Никишин Тимофей Ипполитович и Юхтеров Петр Федорович.

Сверяя выявленные имена со списками монашествующих Саровской обители, удалось идентифицировать только личность Дмитрия Семеновича Ситникова (в монашестве Дамаскина). Отсутствие данных на остальных монашествующих можно увязать с тем, что указанные лица проживали в Сарове в качестве послушников без включения в штатное число.

Дмитрий Семенович Ситников впервые упоминается в списках членов Саровской церковно-приходской православной общины от 12 декабря 1926 года. По документам он значится иеромонахом, родился в 1884 году в селе Кастимирове Рязанского района Московской области в семье крестьянина. С 1903 по 1927 год проживал в Саровской обители. В списке от 3 января 1927 года он возглавляет перечень священнослужителей православной общины при храме Преподобного Серафима Саровского^{775}. В 1935 году арестован как бродячий монах, но вскоре выпущен на свободу. Служил приходским священником в селе Бабине Первомайского района Горьковского края. В 1937 году обвинен в контрреволюционной деятельности, арестован и приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 16 декабря 1937 года.

Работа Комиссии по канонизации очень сложна еще и в моральном плане, так как приходится искать пятна на солнце, поэтому среди восьми саровских монахов пока нет лиц, причисленных к лику святых новомучеников и исповедников РПЦ. Только один выходец из Саровской пустыни в настоящее время является новопрославленным святым Тамбовской епархии — иеромонах Василий. Сведения об отце Василии выявлены сотрудниками Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, который кроме просветительской деятельности занимается еще и научной работой.

Иеромонах Василий, в миру Василий Егорович Эрекаев, родился в 1879 году в деревне Озерок Малышевской волости Спасского уезда Тамбовской губернии. Поступил послушником в Саровскую пустынь 16 августа 1907 года. Послушание проходит при больнице^{776}. К сожалению, в монастырских списках за последующие годы его имя отсутствует. И появляется только в 1926 году среди монашествующих — Эрекаев Варфоломей Георгиевич, просфорник^{777}. Как видим, Василий при пострижении в монашество получил имя Варфоломей. Когда и при каких обстоятельствах он стал иеромонахом Василием, пока не установлено. После закрытия монастыря был священником в селе Старая Пичеморга Торбеевского района МАССР. В 1932 году он был арестован, но вскоре отпущен за недостатком улик. В 1937-м арестован повторно по обвинению в «систематической контрреволюционной деятельности, направленной на свержение советской власти». Во время следствия отец Василий не признал предъявленных обвинений, твердо отстаивая свои убеждения. Постановлением тройки УНКВД по Мордовской АССР от 5 августа 1937 года приговорен к расстрелу, 10 августа расстрелян. Прославлен в лике святых новомучеников Архиерейским собором РПЦ в 2000 году^{778}.

На сегодняшний момент таков неполный список монашествующих Саровской пустыни, пострадавших за веру. Судя по тому, как насельники обители до закрытия монастыря стоически противостояли наступлению новой власти и представителям обновленческой церкви, список этот будет более обширным.

В завершение этой темы хотелось бы привести слова Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II: «Вступая в век XXI, мы можем с радостью засвидетельствовать, что неисчислимые жертвы православных христиан России не были напрасными, что их труды и подвиги принесли щедрый плод. Кровью мучеников созидалась Древняя Церковь, исповедничеством безвинно пострадавших в суровые годы лихолетья освятилась и Русская Православная Церковь, вышедшая из эпохи гонений и преследований духовно укрепившейся.

С благодарением Богу воздавая честь и славу тем, кто искупил кровью отступничество и помрачение своих соотечественников, кто был верен до смерти (Откр. 2: 10), кто сохранил веру Христову в горниле испытаний, мы молимся святым угодникам Божиим, чтобы они укрепили и нас в нашем служении, чтобы Господь укрепил Святую Церковь и помог ей совершить духовное и нравственное обновление нашего народа»^{779}.

Мощи преподобного в Москве

Мощи преподобного Серафима были перевезены весной 1927 года в Москву для передачи их в музей. Но музея, специализирующегося на антицерковной пропаганде, еще не было — Центральный государственный антирелигиозный музей существовал только в проектах. Возникает вопрос: где находились мощи в этот период? Подсказка была найдена в Государственном архиве Российской Федерации — в одном из дел обнаружена запись, поясняющая, откуда поступили мощи в музей. «Мощи Серафима Саровского. Кости скелета, плохой сохранности, получены из часовни -1-я Мещанская улица в Москве»^{780}.

Во время консультации с заведующим сектором Биографического словаря архитекторов Государственного научно-исследовательского музея архитектуры им. А. В. Щусева Аркадием Федоровичем Крашенинниковым[156] было установлено, что в 1920-х годах на 1-й Мещанской улице существовала одна часовня. В доме 22 (сейчас это проспект Мира, 20) находились подворье Серафимо-Дивеевского монастыря и часовня во имя Преподобного Серафима Саровского.

История подворья начинается с 1909 года, когда домовладение по этому адресу было подарено Дивеевскому монастырю. На следующий год началось строительство часовни в честь Преподобного Серафима Саровского. Часовня была органично встроена в северо-восточный угол двухэтажного дома. Венчали часовню три купола. Настенную роспись и иконы выполнили художник Лев Парилов и сестры монастыря. В часовне находились святыни: ковчег с частицей мощей преподобного Серафима, копия с чудотворного образа Божией Матери «Умиление» и большой осколок того камня, на котором старец молился тысячу ночей. Причем камень был вмурован в стену на входе в часовню, а на стене сестры изобразили подвиг столпничества батюшки. Все это было сделано очень мастерски и органично. Многие приходили в часовню помолиться, приложиться к камню и поставить там свечку. На праздники в часовне служили всенощную, по по утрам в будни — молебны преподобному Серафиму, вечерами — молебны с чтением акафиста.

На подворье жили 12 сестер, которые несли различные послушания: клиросное, церковное, трапезное, швейное. После закрытия Дивеевского монастыря подворье просуществовало два года, что произошло благодаря сложившемуся в начале 1920-х годов своеобразному симбиозу: на подворье «вселился «сам» всемогущий тогда разрушитель Русской церкви — Евгений Александрович Тучков со своей «престарелой мамашей» — весьма юркой и миниатюрной старушонкой, чрезвычайно религиозной и большой любительницей торжественных богослужений.

Вельможа Тучков, расположившись в покоях Серафимо-Дивеевского подворья, убил сразу двух зайцев. Во-первых, он приобрел прекрасную, комфортабельную и бесплатную квартиру со всем ассортиментом полагающихся коммунальных удобств и, во-вторых, с самого момента въезда сюда заимел ровно столько весьма услужливых, почтительных и также бесплатных горничных, прачек, кухарок и уборщиц, — сколько было сестер в Дивеевском подворье»^{781}. Естественно, все это время сестры находились под опекой своего всесильного квартиранта. И пользовались иногда конфиденциальной информацией: Тучков «оповещал о местах предстоящих торжественных богослужений Патриарха Тихона или архиепископа Илариона (Троицкого)[157], которого особенно любили и почитали верующие москвичи… В таких случаях группа дивеевских монашек, облачившись должным образом и прихватив с собою «мамашу», отправлялись по указанному «Евгением Александровичем» адресу («спаси его, Господи!»).

«Мамаша», конечно, тоже была весьма довольна, так как при этих паломничествах ей, естественно, обеспечивалось самое лучшее место в церкви».

Приведенные строки — это воспоминания, которые оставила после себя старшая сестра Дивеевского подворья Анфия. Изучая «Регистрационный бланк члена КПСС Тучкова Е. А. Обмен партдокументов 1954 г.», где в графе под № 8 о родителях записано: «[отец] крестьянин бедняк, умер в 1908 г. Мать умерла в 1897 г.», возникает большой вопрос о личности «мамаши». И действительно, по последним архивным сведениям удалось установить, что это была старшая сестра Тучкова.

К сожалению, рассказ сестры Анфии в основном касался истории подворья в период пастырского служения святителя Тихона. О нахождении мощей преподобного Серафима Саровского (секретном) на подворье Серафимо-Дивеевского монастыря матушка, вполне можно допустить, и знала. Но явно это было оформлено подпиской о неразглашении информации. Время возможного нахождения мощей преподобного Серафима на Дивеевском подворье можно ограничить следующими временными рамками: середина 1927-го — начало 1929 года.

Когда Главный (центральный) антирелигиозный музей в Москве был организован, то мощи преподобного перевезли и разместили в экспозиции. Подворье Дивеевского монастыря закрыли осенью 1929 года, помещение передано в ведение Института слепых под мастерские, судьба частицы камня и прочих реликвий не известна. До настоящего времени сменилось большое количество владельцев и от часовни не осталось ничего, что о ней бы напоминало[158].

Началом масштабной антирелигиозной кампании против святых мощей в Москве следует считать выставку Наркомздрава по социальной медицине и гигиене, организованную народным комиссаром здравоохранения Н. А. Семашко, на которой был открыт специальный отдел по гниению и разложению растительных и животных предметов. Наряду с плесневением и гниением картофеля экскурсоводы рассказывали и о том, что такое «мумификация». На всеобщее обозрение были выставлены мощи Виленских святых: Иоанна, Антония и Евстафия, мощи Иоасафа Белгородского, а также мумифицированное тело какого-то «фальшивомонетчика»^{782}. Так эти мощи и находились в Музее здравоохранения до их передачи в Центральный антирелигиозный музей.

Несколько лет Союз воинствующих безбожников пытался организовать музей, и надо думать, изъятые мощи преподобного Серафима Саровского были тем последним аргументом, который помог им в этом деле.

На заседании рабочего президиума Центрального совета Союза безбожников (ЦС СБ) 18 апреля 1927 года рассматривалась кандидатура на пост директора антирелигиозного музея. Принято решение «включить т. Кандидова в штат ЦС СБ в качестве заведывающего Антирелигиозным музеем с одновременной работой по Центральному совету»^{783}.

26 мая 1927 года, на очередном заседании принято постановление: «Считать необходимым организовать Центральный антирелигиозный музей только при условии получения бесплатного помещения от МУНИ».

При минимальной смете и на небольших площадях по адресу Елецкий переулок (вблизи Варварки), дом 5, в начале 1928 года музей был открыт, причем открытие было приурочено к празднику Пасхи (2 апреля). Это событие было отмечено в 6-м номере журнала «Антирелигиозник» за 1928 год.

«Центральный Совет Союзов Безбожников СССР сообщает, что для просмотра открыто два отдела антирелигиозного музея:

1). Православие на службе у капитализма и самодержавия в России.

2). Церковь и Октябрьская революция.

В связи с антипасхальной кампанией с 13.04–28 г. музей был открыт ежедневно с 12 до 8 часов вечера, пропускал экскурсии и частично одиночек. Начиная с 18.04–28 г. музей открыт три раза в неделю по вторникам и четвергам с 2 до 22 часов вечера и по воскресеньям с 10 до 4 часов. В виду слишком малого помещения, число экскурсантов в каждой группе должно быть не более 25 человек. Экскурсии будут пропускаться лишь по предварительной записи:…у тов. Цитович. Вход бесплатный»^{784}. По просьбе учащихся, служащих, красноармейцев на основе открытых отделов предлагаются темы лекций, и далее приводится довольно большой список. Для нас интересна тема лекции под номером 18: «Вскрытие мощей в 1918— 20 годах».

В деловой переписке Центросовета СВБ от 17 августа 1928 года читаем: «В настоящее время музею предоставлено лучшее помещение в центре города и к зиме намечается его открытие в новом расширенном виде»^{785}.

В архиве Центрального совета СВБ обнаружен документ от 3 июня 1929 года, где указан уже новый адрес музея: Страстная площадь. Под Антирелигиозный музей власти передали соборный храм закрытого Страстного монастыря.

В 1929 году воинствующие безбожники подвели некоторые итоги своей работы: в СССР насчитывается 32 антирелигиозных музея, Центральный антирелигиозный музей за период с 1 ноября 1929 года по 3 мая 1930-го посетило 146 188 человек^{786}.

О нахождении мощей преподобного Серафима в экспозиции Антирелигиозного музея обнаружено документальное подтверждение. 3 октября 1929 года на имя директора Центрального антирелигиозного музея поступило заявление с просьбой о разрешении фотографирования экспонатов музея, в том числе и мощи «Серафима»: (Резолюция на письме: «т. Когану. Фотогр. разрешено. 5.Х.29.». — В. С.).

«В Центральный Антирелигиозный Музей от Орлова С. И.

заявление.

Прошу разрешить мне сфотографировать несколько экспонатов ЦАМ, если возможно получить некоторые фотографии (дубликаты) Музея — для моей книги «Колхозы в борьбе с религией», издающейся Колхозцентром и Книгоиздатом, которые будут возвращены по их съемке.

Все фотографии, как снятые мною или фотографом издательства, так и данные мне во временное пользование, будут использованы только по прямому назначению — для иллюстрирования книги. Негативы будут переданы в Центральный Антирелигиозный Музей.

Также прошу разрешить делать выписки из материалов, выставленных в Музее.

3/Х-29 г.

С. Орлов.

Опись Экспонатов ЦАМ, намеченных для иллюстрирования книги «Колхозы в борьбе с религией»…

3. Фотография Попона из ризы (на лошади)…

7. Фотография сожжение икон…

9. Фотография склад машин в церкви…

12. Лампа из чаши и чаша для кормления собак…

21. Мощи Серафима (курсив мой. — В. С.)…

Свою книгу по ее издании обязуюсь также представить в Центральный Антирелигиозный Музей в количестве 5 экземпляров.

С. Орлов»^{787}.

Поиски книги С. Орлова, свидетельства вандальной политики советской власти, пока не привели к положительному результату.

Спустя некоторое время в Антирелигиозный музей начинается паломничество, не из-за праздного любопытства увидеть оголенные мощи, но для того, чтобы соприкоснуться с источником душевной благодати. Как говорила одна из Дивеевских стариц, помнившая еще преподобного: «Мы кланяемся не костям, а чудесам»^{788}.

Рядом с Саровом располагается деревня Балыково (сегодня это пригород закрытого города). В деревне проживала Дарья Петровна Козлова — набожная была женщина. В ее домике, стоявшем прямо у развилки большой дороги, все стены были завешаны иконами. Сын Дарьи Петровны, Александр Сергеевич, жил в Москве и работал в Кремле. «Тетенька», как многие звали Дарью Петровну в деревне, нередко ездила к сыну в гости и вспоминала потом, сидя на скамеечке, как она ходила по указке сына в «Безбожный» музей в гости к преподобному Серафиму, который «лежал, сердешный, совсем голый» под стеклянным колпаком. «А народу вокруг — не протолкнуться». Это было в 1930-х годах.

Подобные воспоминания можно встретить и в эмигрантской литературе.

«В советских газетах попадались заметки, что верующие приходят в музей поклониться мощам преподобного… Корреспондент газеты «Фоссише цейтунг», побывавший в одном безбожном музее, узнал со слов заведующаго о следующем трогательном случае почитания мощей преподобнаго Серафима Саровскаго в наши страшные дни. «Мощи его, (пр. Серафима), — говорил завмуз, — раньше находились в знаменитом Саровском монастыре. Теперь мы лишили эти мощи всей их помпы и остатки скелета поместили в музее. И вот одна старая женщина, утверждающая, что несколько лет тому назад святой Серафим исцелил ее от тяжкой болезни, ежемесячно приходила в Саров на поклонение мощам. А теперь, когда скелет находится здесь, она неизменно раз в месяц является сюда и при каждом посещении кладет на витрину небольшой букетик цветов, а в кружку, рядом стоящую, опускает несколько копеек»^{789}.

В 1937 году в январском номере журнала «Советский музей» опубликована критическая статья «О научной в кавычках работе Центрального антирелигиозного музея»^{790}, позволяющая судить о развитии антирелигиозного музейного дела. Следует сказать, что среди профессиональных музейщиков данная специализация не пользовалась одобрением, поэтому в основном в антирелигиозных музеях работали люди случайные, но ярые атеисты. Цитата из статьи:

«С начала своего существования (1929 г.) и до настоящего времени Центральный московский антирелигиозный музей не стал еще научно-исследовательским учреждением. До сих пор музей никакой серьезной и глубокой научной работой в области изучения истории религии и атеизма не занимался…

ЭКСПОЗИЦИЯ МУЗЕЯ

Музей, считаясь формально Центральным антирелигиозным музеем, наделе им не является. Музей носит исключительно антиправославный характер…

Что же собой представляет экспозиция этого «научного» учреждения? Это беспорядочно награможденные экспонаты без всякой научно-исторической систематики и последовательности (к примеру отделы — «Феодализм и капитализм»: научные работники Персиц и Гинзбург).

Входя в эти отделы, вы совершенно не чувствуете, что находитесь в антирелигиозном музее, а, скорее, в церковном здании, где для обозрения верующих выставлены самые разнообразные иконы. Так, например, в отделе «Феодализм» без этикетажа выставлены иконы Николая чудотворца, Флора и Лавра, Георгия победоносца и т. д. В отделе «Русский капитализм» — тоже без этикетажа — большое напрестольное евангелие, панагия Серафима саровского[159] и т. п. Эти отделы можно назвать не иначе, как только выставкой икон: социально-экономического базиса, на фоне которого должен быть организован показ экспонатов, при всем желании найти нельзя.

Поэтому совершенно не случайно, что отдельные посетители приходят в музей не за тем, чтобы получить диалектико-материалистическое просвещение, а с целью удовлетворить свои религиозные потребности. Другие группы посетителей, которых большинство, желали бы получить объяснение на целый ряд волнующих их вопросов, но экспозиция им совершенно не дает ответа.

Такое безобразное отношение с экспозицией остается и по настоящее время.

ЭТИКЕТАЖ МУЗЕЯ

Известно, что этикетаж в жизни музея имеет определенное значение. От него в значительной мере зависит правильная ориентация посетителя, в первую очередь одиночек и групп без руководителя…

Этикетка у «мощей» Серафима саровского такая: «Николай II открывает мощи (и даже без кавычек) Серафима Саровского». Вот вам образцы беззубых этикеток Центрального антирелигиозного музея, составленные научным работником… В большинстве своем эти этикетки имеют и с методологической и грамматической стороны грубейшие ошибки, а ведь по проверке этого этикетажа создавались специальные бригады в составе научных сотрудников…

Совершенно неудивительно после этого, что некоторые посетители музея, помолясь, прикладываются к евангелию, к мощам, к панагии Серафима саровского и т. д. Некоторые даже, как заявила вахтерша Захарова, пытались класть деньги в церковную кружку, выставленную в музее с этикеткой «Церковная кружка из храма Христа спасителя». Нередки случаи, когда предметы культа утаскивались из экспозиции музея. Все эти факты сигнализируют о неблагополучии. Нужно, не медля ни минуты, заняться коренным пересмотром состояния научной работы музея»^{791}.

Как видим, кампания по вскрытию святых мощей не достигла своей цели, наоборот, способствовала сплочению православного народа, а разразившаяся вскоре Великая Отечественная война показала руководству страны необходимость пересмотра своей политики в отношении Русской православной церкви.

В 1937 году началась реконструкция улицы Горького (ныне Тверская) и Страстной площади (сегодня Пушкинская площадь), в связи с чем постройки Страстного монастыря были снесены, и музей переезжает в другое помещение — закрытый для богослужения храм Николая Чудотворца в Новой Слободе^{792} на улице Долгоруковской.

С началом Великой Отечественной войны фонды музея были законсервированы, сам музей передан под общежитие бойцов местной противовоздушной обороны. Полная неопределенность с фондами музея была до 1946 года.

Ленинградский период

В день вероломного вторжения фашистских войск на территорию Советского Союза, 22 июня 1941 года, митрополит Сергий (Страгородский)[160] собственноручно написал «Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви», в котором призывал всех встать на защиту Отечества. Послание было разослано по всем приходам, где начали служить молебны о даровании победы. По всей стране развернулось движение по сбору средств на закупку вооружений, за неполных два года прихожанами и иереями было передано около миллиона рублей, так были сформированы танковая колонна имени Дмитрия Донского и эскадрилья Александра Невского.

Уже летом 1941 года появились первые ростки перемен в отношении государства к Церкви — были закрыты журналы «Безбожник», «Антирелигиозник», прекратил свое существование Союз воинствующих безбожников.

Немаловажным фактором давления на И. В. Сталина было мнение зарубежных союзников, обеспокоенных правовым и политическим положением Православной церкви. На отвоеванных от фашистов территориях, где были восстановлены храмы и приходы, необходимо было проявлять вынужденную терпимость и отказаться от репрессивных мер в отношении церкви.

В 1943 году, накануне Тегеранской конференции, по решению Сталина был проведен ряд политических уступок, на принятие которых повлиял целый ряд внутренних и внешнеполитических факторов, итогом которых стало избрание Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси, восстановление Священного синода, легализация Патриаршей церкви под официальным наименованием — Русская православная церковь, ликвидация обновленческой церкви, возобновление издания «Журнала Московской патриархии». Для взаимоотношения государства и церкви принято постановление Совнаркома СССР об организации при правительстве Совета по делам Русской православной церкви, который возглавил Георгий Карпов[161].

Следует сказать о том, что отношения государства к Церкви не было постоянным, и периоды «временного перемирия» порой сменялись объявлением «войны», как образно выразился М. В. Шкаровский^{793}.

«В середине 1940-х годов, во время восстановления Московского Патриархата и дарования ему некоторых послаблений, Церкви стали возвращать мощи святых. В частности, отдали мощи преподобного Сергия Радонежского, святителей Алексия Московского, Феодосия Черниговского, Тихона Задонского. Во многом это была плата за те услуги, которые Патриархия оказывала Сталину в его внешней политике»^{794}.

И, конечно, не заставила себя долго ждать просьба к властям о возвращении Русской православной церкви мощей преподобного Серафима Саровского. В Совет по делам Русской православной церкви при Совете министров СССР обратился уполномоченный Совета по делам Русской православной церкви при Совете министров Мордовской АССР П. Мельгунов.

«25 ноября 1946 года благочинный Саранской епархии Любимцев на очередном приеме у меня передал мне ходатайство священника Успенской церкви города Темникова Лентовского Ивана Клавдиевича и группы верующих, ходатайствующих о возвращении мощей Серафима Саровского, где указывается, что все расходы по переправке мощей и оборудование на месте верующие берут на себя.

Ходатайство это адресовано на имя Епископа Пензенского и Саранского Михаила, который наложил резолюцию следующего содержания: «Саранск: секретарю по Саранской епарх. МАССР, епархии для согласования с надлежащими органами власти».

В беседе по этому вопросу благочинный Любимцев сказал, что мощи находятся в Москве в музее, в каком музее и где не знает, и что по примеру возвращения мощей Сергеевской лавре можно возвратить мощи Серафима Саровского, хотя не в Саров, а Темников, так как Саров сейчас входит в Темниковский район.

Это ходатайство в настоящее время находится у меня. Благочинному Любимцеву по этому ходатайству я ничего не обещал и как поступить по данному вопросу прошу Вашего указания.

[резолюция]:

т. Мельгунову. По вопросу о мощах т. Карпов будет говорить с т. Ворошиловым (?). После этого дадим ответ.

[Подпись]»^{795}.

Вопрос о мощах преподобного Серафима, вероятнее всего, решился бы положительно, но тут вмешались интересы государства по реализации сверхсекретного проекта, направленного на создание отечественной ядерной бомбы.

16 июля 1945 года в США произведен взрыв невиданного до этого дня вида оружия массового поражения — первого в мире ядерного заряда. Через три недели, 6 августа, американский бомбардировщик сбросил атомную бомбу на японский город Хиросиму, что вызвало гибель сотен тысяч мирных жителей. Этими неоправданно жестокими действиями США выразили свою претензию на мировое господство. В рассекреченных документах правительства США, опубликованных в книге М. Каку и Д. Аксельрода «Одержать победу в ядерной войне: Секретные военные планы Пентагона», говорится, что уже в июне 1945 года Комитет начальников штабов закончил разработку первого плана ядерной бомбардировки СССР под кодовым названием «Пинчер». Этот план предусматривал нанесение бомбовых ударов по двадцати городам Советского Союза.

Эти далекие, казалось бы, от рабочего поселка Сарова события оказали на его дальнейшую судьбу очень большое влияние. Правительство страны принимает решение об организации секретного объекта по разработке отечественного ядерного устройства. Требований к месторасположению секретного объекта было много: во-первых, объект должен располагаться в большом лесном массиве, на расстоянии от Москвы не более 500 километров; во-вторых, необходимо наличие материальной базы — оборонный завод № 550 и монастырский комплекс отвечали этим запросам; в-третьих, действующая железнодорожная ветка; в-четвертых, большое количество воды для технических целей.

Специальная комиссия остановила свой выбор на рабочем поселке Саров, подходившем по всем показателям. Наличие большой православной обители никого из московских начальников не волновало — всем «приказано» забыть о монастыре Саровская пустынь, преподобном Серафиме Саровском и поселке под названием Саров[162].

Секретный объект, или Конструкторское бюро № 11 организовано 9 апреля 1946 года закрытым постановлением Совета министров СССР № 805–327 сс. Начальником секретного объекта назначен заместитель министра транспортного машиностроения Павел Зернов[163], главным конструктором изделия — профессор Юлий Харитон[164]. Для обеспечения режима секретности специальным распоряжением Совета министров РСФСР вновь созданному объекту отводилось 100 квадратных километров от территории Мордовского заповедника и 10 квадратных километров от Горьковской области. Спустя некоторое время эти площади увеличились до 231 квадратного километра. Для сравнения: площадь земельных владений Саровского монастыря равнялась 263 квадратным километрам.

17 февраля 1947 года постановлением Совета министров СССР вновь созданный объект отнесен к числу особорежимных предприятий страны, а его территория объявлена закрытой зоной. Не менее секретным постановлением от 17 июля этого года поселок Саров изымался из административно-территориального подчинения Мордовской АССР и из всех справочных материалов. Рабочий поселок и огромный лесной массив прячется за колючей проволокой. У поселка появляются псевдонимы (условные наименования): Шатки-1, Кремлев, Арзамас-75, Арзамас-16. На его территории начинают функционировать различные номерные базы, конторы и почтовые ящики, стремящиеся таким образом скрыть от посторонних глаз засекреченную организацию. За колючей проволокой, как в заключении, оказались несколько тысяч человек (не считая 10–15 тысяч человек «спецконтингента»). У работников объекта в паспорте стояла одна на всех прописка: Москва, ул. Октябрьское Поле, дом 1, квартира 36. В одной квартире (никогда не существовавшей) «проживало» около четырех с половиной тысяч человек.

В рабочий поселок прибыл батальон саперов и большое количество заключенных, которые занимались прокладыванием просек и возведением двойного рубежа вокруг объекта из колючей проволоки, с обязательной следовой полосой. Во время возведения охраняемого рубежа произошло несколько инцидентов между паломниками и вооруженной охраной. В 1947 году на день памяти преподобного в Саров пришло большое количество паломников. Прошли они по лесной дороге через бывший монастырский кордон Филипповка. В Саров они прошли, но обойдя святые места, стена из колючей проволоки закрыла им обратный путь. Шума было много, но всех богомольцев постарались быстро выпроводить, сказав в напутствии, чтобы больше в Саров не приходили и забыли дорогу.

Второй случай произошел в этом же году, но на бывшей почтовой дороге, что шла из Темникова через Саров в Арзамас и Ардатов. На этом участке заградительный периметр уже был возведен, и паломники, подойдя к колючей проволоке, вступили в перепалку с солдатским нарядом. Много было людей. Подходили группами по 20, 30 человек. Были среди них и инвалиды. Через колючую проволоку командир заставы пытался объяснить людям, пришедшим из Саратова, Пензы, Тамбова и других городов, о том, что здесь нельзя пройти — запретная зона и следует идти обратно. Но, как вспоминают старожилы: толпа гудит, в наш адрес сыпятся проклятия, кто-то даже оставался ночевать в лесу. Одни уйдут — другие приходят, и так несколько дней.

Наученные таким опытом, уже со следующего года в дни памяти преподобного Серафима за периметр объекта выезжают специальные команды, состоявшие из солдат и людей в штатском, которые встречали паломников еще на подступах к Сарову и отправляли в обратный путь.

Приняв во внимание все только что сказанное, можно не сомневаться, что если бы мощи преподобного Серафима были переданы православной общине Темникова или даже Саранска, люди, поклонившиеся мощам преподобного, обязательно пошли бы в Саров на мемориальные места, связанные с жизнью и подвигами старца. Поэтому о возвращении мощей преподобного Серафима Саровского Русской православной церкви не могло быть и речи.

А что же происходило с мощами преподобного?

Ответ находится в Государственном архиве Российской Федерации в «Деле о мощах. Начато 21 октября 1946 г. Окончено 1 марта 1949 г.». На листе 16 представлены «Сведения о мощах, находящихся в фондах Музея истории религии (Московский музей. — В. С.), а также музеях подведомственных комитету по делам культурно-просветительских учреждений»^{796}. Справка подготовлена директором Музея истории В. Д. Бонч-Бруевичем[165] 30 декабря 1947 года^{797}. В Музее истории религии в Москве находились на хранении мощи: «2. Серафима Саровского — кости плохой сохранности»^{798}. Следом идет список мощей, отправленных в Ленинград в Музей истории религии и среди них: «5985. Мощи Серафима Саровского. Кости скелета, плохой сохранности, в специально устроенной витрине под стеклом, получена из часовни — 1-я Мещанская ул. В Москве, мощи находятся в фонде, отдельные предметы — епитрахиль, поручи и др. упакованы и отправлены в Ленинград. Ящик№ 268»^{799}.

Музей истории религии в Ленинграде торжественно открыт 15 ноября 1932 года. Экспозиции музея разместились в закрытом для богослужений Казанском соборе. Новый музей использовал в оформлении экспонаты из фондов Музея антропологии и этнографии Эрмитажа, Русского музея и из других источников.

После окончания Великой Отечественной войны Московский центральный антирелигиозный музей не возобновил свою работу (хотя существовал на бумаге и даже поменял название, став Музеем истории религии) и был присоединен к Музею истории религии Ленинграда, где с августа 1944 года (первое упоминание), а с 22 апреля 1946 года активную антирелигиозную деятельность Владимир Бонч-Бруевич начал уже в качестве директора. Распоряжением от 6 июля 1946 года он был наделен большими полномочиями и имел право «распоряжаться всеми имущественно-материальными ценностями, денежными средствами и личным составом Музея истории религии АН СССР (в Ленинграде)». 6 мая 1947 года Бонч-Бруевич утвержден директором Ленинградского музея истории религии. В это время антирелигиозная пропаганда в Москве не проявляется столь агрессивно, как это было до начала войны, и перемещается в пределы Северной столицы. Из нескольких умирающих антирелигиозных музеев решено реанимировать хотя бы один. Передислокация музея из Москвы в Ленинград связана, вероятно, еще и с политическими мотивами. Заинтересованность правительства в улучшении отношений с РПЦ связана с надеждами на укрепление своего влияния за рубежом. Нахождение антирелигиозного музея или, как его ни назови, в столице было нецелесообразно, его перевод был просто необходим.

Некоторая нормализация отношений государства и Московской патриархии в период военных действий и в первые послевоенные годы, когда советское правительство передало из тех же антирелигиозных музеев некоторые реликвии, было направлено на реализацию своих далеко идущих планов, для чего Русской православной церкви были переданы некоторые храмы. В 1946 году в Троице-Сергиеву лавру торжественно возвращены на свое место мощи преподобного Сергия Радонежского. В 1947 году в Патриарший Богоявленский собор были перенесены мощи святителя

Московского Алексия. Возвращены мощи Тихона Задонского, Иоанна Тобольского.

Вновь приняла реки православных паломников иноческая колыбель — Киево-Печерская лавра.

Весной 1947 года Святейший патриарх Алексий направил в правительство прошение с просьбой о передаче Казанского собора в Ленинграде для нужд церкви. Только решительный протест Бонч-Бруевича не позволил возвратить прежний статус этой жемчужине РПЦ. «Я лично… высказываюсь решительно против, — писал Бонч-Бруевич в письме на имя директора Института истории академика Бориса Дмитриевича Грекова. — С деловой точки зрения мы и не можем этого сделать, ибо сосредотачиваем там все прошлое имущество нашего музея. Как ленинградского, так и московского. Другого же помещения ни в Москве, ни в Ленинграде у нас нет… 12 мая 1947 года»^{800}.

Казанский собор так и не был передан РПЦ, а помещение храма, не приспособленного для мирских проблем, заполнялось рулонами картин, баулами и ящиками с музейными экспонатами, предметами культа и мощами. До сентября 1948 года в Казанский собор поступили мощи преподобного Серафима Саровского и оставлены на хранение в одном из подсобных помещений. Работа над приемом и оформлением фондов продолжалась долго. Вплоть до своей смерти в 1955 году Бонч-Бруевич пытался навести порядок в подведомственном ему хозяйстве. Только в 1952 году работники музея приступили к разборке архива ЦАМ, содержащего «списки того, куда и что ЦАМ отправлял из своих фондов». До 1952 года 30 ящиков с негативами и фототека ЦАМ находились на историческом факультете МГУ в Москве.

8 сентября 1948 года Бонч-Бруевич направляет письмо Карпову:

«Я обещал вам дать список всех мощей: которые находятся в Музее истории религии в Ленинграде, куда влились все экспонаты Московского музея истории религии. Я недавно был в Ленинграде и там, на месте, был составлен следующий список:

Серафима Саровского,

Иоасафа Белгородского,

Александра Невского,

Ребро св. Альфонса,

Мумифицированный труп фальшивомонетчика и мелкие частицы мощей разных католических святых,

«Умученный от жидов» — останки отрока Михаила.

Надо решить вопрос, как быть со всеми этими предметами: нужно ли их нам хранить, или нужно просто предать сожжению в крематории?

Я был бы очень рад, если бы Вы мне дали бы по этому поводу добрый совет и может быть нашли бы нужным снестись с Советом Министров, чтобы так или иначе решить это дело»^{801}.

На письмо последовал ответ:

«Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!

На Ваши письма от 8 и 9 сентября с. г. о церковной утвари и т. н. «мощах», т. е. об имуществе музея, не представляющем музейной, художественной или исторической ценности, я могу сейчас только сообщить Вам, что занимаюсь этим вопросом и, вероятно, сумею решить его только в конце октября или в начале ноября месяца с. г.

Исходя из этого, прошу Вас немного обождать с окончательным решением вопроса.

С какими предложениями я буду входить в инстанцию, я предварительно с Вами согласую. Я полагаю, что все упомянутые Вами предметы и тем более «мощи» находятся в складе, а не в качестве экспонатов музея.

С приветом. Карпов»^{802}.

О состоянии дел в музее можно судить по письмам директора своему заму по научной части Якову Ильичу Шурыгину.

«9 февраля 1954 года.

Уважаемый товарищ,

я просмотрел все акты приема экспонатов, присланных в Музей. Был крайне удивлен составлением описей номеров, а не предметов, что абсолютно запрещено по совершенно понятным причинам. Охранные описи или приемочные акты составляются на предметы — большие или малые, это все равно — а не на номера их. Ведь это же азбука музейного дела. Как вы могли допустить это в данном случае, прямо-таки непонятно.

Нет ли у нас и еще таких порочных актов?»^{803}

Или вот еще одно очень интересное письмо от 12 марта этого года.

«Прежде всего отвечаю на ваше письмо от 20 ноября прошлого года, которое так сильно у меня задержалось. Но лучше поздно, чем никогда. Вы в нем пишете: «После этого на крыле останется около 40 ящиков с большими экспонатами, которые мы вскрывать не будем, т. к. хранилища переполнены». Это, конечно, совершенно неправильно. Переполнены или не переполнены хранилища, но Вы обязаны решительно все вскрыть, все переписать, все внести в журнальные книги и на каждый предмет составить опись. Как это так, Вы хранитель фондов, и у Вас будут лежать 40 ящиков (?) нераспакованными, Вы не знаете, что в них лежит, и Вы все это оставляете до неизвестного времени без вскрытия. Не угодно ли Вам приступить к этой работе сейчас же, как будет возможно, и помните, что первое дело, как только будут вскрыты ящики — внести все в журнальные книги, и, может быть, Вам придется опять все запаковать в ящики, но в музее не должно быть ни одной маленькой посылки неразобранной. Это Ваша святая обязанность и почему Вы не сделали до сих пор, мне это совершенно не понятно. Такой бюрократический подход к той работе, за которую Вы ответственны, совершенно недопустим. Может быть, у Вас и еще что-нибудь имеется невскрытое и неописанное, так сейчас же не угодно ли этим заняться и нужно в 1955 году составить инвентаризацию так, чтобы не было ни одной самой маленькой вещички, на которую не была бы составлена опись и она не была бы занесена в журнальную шнуровую книгу. За это Вы целиком и полностью ответственны. Помните это раз и навсегда. Сообщите также вскрыты ли те 3 ящика, которые Вы хотели закончить еще в ноябре, и что в них нашлось, опишите мне в общих чертах. Помните, что у нас уже имеются непоправимые потери, как например, метеориты, которые нам так нужны и которые мы ниоткуда достать не можем, а они были в ЦАМе в Москве и переотправлены были в музей в Ленинград. Куда же они девались?

Если Вы, действительно, обошли все помещения и если Вы, действительно, знаете, что больше ничего нигде не хранится между досок, между рам и проч, и т. п., то Вы составьте акт по этому поводу с комиссией, в котором так и напишите, что Вы, Я. И. Шурыгин, ручаетесь, что больше нигде экспонатов нет и не может быть, как это Вы недавно сделали в отношении двух громадных картин Василия Великого и Григория Богослова. Но помните, что этот акт очень для Вас ответственен, а потому прошу еще раз все хорошенько осмотреть»^{804}.

Письма эти красноречиво говорят о том беспорядке, который царствовал в музее. Да и могло ли быть иначе, когда на бланке директора Музея истории религии типографским способом обозначен адрес, казалось бы, музея: Москва, Большой Кисловский переулок (после смерти Семашко переименованный в улицу Семашко), дом 5, кв. 2. В действительности это домашний адрес В. Д. Бонч-Бруевича, и руководил он музеем, находясь от него очень далеко. Конечно, у Владимира Дмитриевича было много общественной работы, и даже по договоренности с Академией наук ему вменялось затрачивать на нужды музея не более 50 часов в месяц. Но… поэтому и терялись метеориты или трофейные картины из Государственного Берлинского музея, стоимостью в два миллиона рублей — они могли лежать в сыром подвале и «сохраняться» до полного уничтожения.

Но были и находки. Так, после разноса Я. И. Шурыгина картины художника Шебуева «Василий Великий» и «Григорий Богослов», написанные мастером еще в период строительства Казанского собора, нашлись на полках под щитами довоенной экспозиции.

Следует отметить и радостные находки для церкви: «Посылаю мною подписанные два экземпляра акта № 9/4 от 11 марта 1954 года на выдачу Загорскому Государственному историко-художественному музею-заповеднику Саккоса, взятого у них ЦАМом на временное хранение».

А вот надеяться на нахождение епитрахили преподобного Серафима вряд ли приходится — в мае 1954 года на киностудию «Ленфильм» было передано 350 предметов церковного облачения: фелоней, стихарей, саккосов и более пятидесяти епитрахилей.

Незадолго до своей кончины Бонч-Бруевич обращается в письме от 9 февраля 1955 года к заведующему фондами и своему заместителю по научной работе Михаилу Шахновичу[166]: «А Вам надо озаботиться и составить комиссию, которая систематически осмотрела бы решительно все помещения в Музее с подвалов до чердаков. Кстати: записана ли скульптура Антокольского Александр III во все книги, оформлена ли она, а также в подвале у Вас хранятся мощи и самая изумительная моща — мумифицированный труп мошенника. Все это оформлено ли у нас, как музейные экспонаты? Если нет — все это надо оформить и чем скорее, тем лучше. На все эти вопросы как можно скорей дайте мне ясный и точный ответ»^{805}.

До какой степени удалось восстановить порядок в музее, судить сложно — В. Д. Бонч-Бруевич умер 14 июля 1955 года, и архив его на этом замолчал. Следует направить поиски в архив Музея истории, в котором может быть еще много интересного. Как сказал Бонч-Бруевич: «Государственный Исторический музей, Музей революции и Московский краеведческий музей уже сдали очень большие и ценные собрания материалов по тематике нашего Музея так же, как и Главное Архивное Управление МВД СССР, выделяющее для нашего Музея из своих фондов архивы, представляющие значение и интерес для нашего Музея». Можно надеяться, что эти материалы сохранились и среди бумаг будут найдены новые крупицы правды, интересные для всех интересующихся биографией преподобного Серафима Саровского.

Мощи преподобного Серафима и других святых долгое время находились в подсобных помещениях, пока кто-то из работников музея не проявил «инициативу» и святыни оказались еще более попранными. Вот что рассказал автору старожил города Сарова Николай Анисимович Хохлов, главный бухгалтер Управления строительства № 909, построившего секретный объект и город. На вопрос о захоронениях монашествующих Саровской пустыни мною был получен неожиданный ответ: «Захоронений на монастырской площади (имеется в виду монастырская площадь бывшей Саровской пустыни. — В. С.) я не помню, а вот мощи Серафима Саровского я видел. И было это где-то в начале семидесятых годов. В это время я был на курсах повышения квалификации главных бухгалтеров. Из нашего города был я, как представитель Управления строительства, и главный бухгалтер нашей воинской части Сотников Володя, отчества его я уже не помню — он уехал из Сарова.

Дело было так: времени у нас хватало и на учебу и на культурную программу; и вот, прогуливаясь по Невскому проспекту, а нас было человек шесть, мы остановились около Казанского собора и решили зайти посмотреть на могилу Кутузова. Взяли билет и пошли по собору. Вокруг красота неописуемая! Спустились в какой-то полуподвал или что-то такое и оказались среди шкафов, стоявших вдоль стен, в которых лежали мощи различных святых. Стеклянные шкафы позволяли разглядеть мощи с трех сторон. В отдельном шкафу в каком-то темном ящике лежали мощи Серафима Саровского! Металлическая табличка. На ней написано: чьи это мощи, когда они привезены. Все как положено. Мы, конечно, удивились и обрадовались — это же наш святой! Я читал о Серафиме в книге, да и в городе разговор нет-нет, да и зайдет про него. А тут он сам лежит перед нами! Косточки были темно-бурого цвета. Конечно, нельзя такие вещи напоказ выставлять, мы же не каннибалы какие.

В семидесятые годы время было строгое, по делам секретным о Сарове говорить нельзя было, и мы с Володей переглянулись и, сдерживая эмоции, прошли дальше по экспозиции.

Нет, что вы! Спутать или обознаться просто невозможно! Вокруг Сарова молчание и тишина, а тут мощи Серафима выставлены в экспозиции. У нас такое было потрясение — слов нет, запомнили на всю жизнь. Вот жалко, Сотников уехал из города. Он бы подтвердил»^{806}.

Николай Хохлов нашел в личном архиве удостоверение об окончании курсов повышения квалификации. Вот выписка из этого документа: «Центральный институт повышения квалификации руководящих работников и специалистов. В период обучения с 2 июня по 25 июня 1970 года…

Удостоверение № 373 выдано 25. 06. 1970 г. Ленинград»^{807}.

Здесь уместно привести воспоминания Людмилы Аркадьевны Соколовой, опубликованные в 12-м номере «Журнала Московской патриархии» за 1991 год и рассказывающие о том, как происходило второе обретение мощей святителя Иоасафа Белгородского:

«Мой отец всю жизнь проработал в объединении «Реставратор» бригадиром плотников. В основном он восстанавливал храмы. В начале 60-х годов его бригада меняла кровлю Казанского собора. Во время работы случайно упала доска на пол чердака и послышался звон разбитого стекла. Отец спустился вниз и увидел, что разбилась стеклянная крышка деревянной раки, в которой лежало тело, обернутое пеленой. Еще несколько лет рака с телом стояла на чердаке, затем она была выставлена в экспозиции Музея религии и атеизма в северном приделе напротив могилы Кутузова. В 1970 году отца встретила комендант Казанского собора и попросила подальше убрать «мумию», которая лежала в подвале (когда перенесли раку в подвал, отец не знает). Мой отец завернул мощи святого в простыни, которые дала комендант, и вместе со своим другом Прудниковым В. И. поднял их на чердак (комендант возражала против этого и хотела, чтобы мощи закопали в сыром и холодном подвале). В шлаке одного из отсеков перекрытия они выкопали яму и захоронили святыню».

Этот рассказ подтверждает информацию о том, что в начале 1970-х годов мощи некоторое время находились в открытой экспозиции. Возможно, эта экспозиция, подготовленная работниками музея без ведома соответствующих органов, была в спешном порядке уничтожена после посещения выставки кураторов из Комитета государственной безопасности.

По тому, насколько спешно расправлялись с мощами, можно предположить, что инициатива работников музея пришлась кому-то не по вкусу и святыни было приказано уничтожить. К счастью, среди работников музея оказались и истинно православные люди, сумевшие спрятать реликвии по укромным местам.

Найти свидетелей тех событий среди работников музея в живых или в добром здравии не удалось.

Дивеевская обитель: от поругания к славе

1927 год для Дивеевской обители, так же как и для Саровской пустыни, оказался трагическим. По завершении операции по ликвидации Свято-Успенского Саровского монастыря пензенскими чекистами специалисты Нижегородского ОГПУ приступили к своей части разработанного плана. Ими был подготовлен следующий документ:

«Меморандум

сведений, касающихся Дивеевского женского

монастыря Ниж. губернии.

17-го мая 1927 года.

Дивеевский женский монастырь Нижегородской губернии расположен от Саровского монастыря Пензенской губернии в 12 верстах. В монастыре в настоящее время состоит на лицо до 800 монашек. Монастырь, как таковой, остался совершенно нетронутым, со всем присущим им укладом жизни. Жилые постройки, хотя муниципализированы, но это, однако, не мешает монашествующим жить в свое удовольствие.

Под видом трудовой артели рукоделия, в которой состоит около 200 монашек, они все постройки заарендовали за артелью, на льготных условиях, а остальные монашки, не состоящие в артели, — являются как бы квартиронанимателями, в сущности ничего не платя за это. Словом вся монастырская оболочка прикрыта, организацией советского типа «Трудовой артелью».

По религиозному пониманию верующих, Дивеевский монастырь представляет не меньшее значение, чем Саров. Все паломники, посетившие Саров, обязательно должны посетить и Дивеево и наоборот, т. к. таковые в должной мере обрабатываются на этот счет монашествующими обоих сторон. С этой только именно целью Саровский и Дивеевский монастыри и поделили между себя реликвии «Серафима»: как-то: камень, на котором молился Серафим — разбили пополам, часть осталась в Сарове, а часть перенесли в Дивеево. Если в Сарове имеется Серафимская мантия, то в Дивееве — лапти, или в Сарове мотыга, то в Дивееве топор. Такое деление реликвий проведено исключительно — с целью взаимного околпачивания темных религиозных масс.

Прибывающих в Дивеево, в качестве паломников, лиц, монашествующие пичкают разными фантастическими религиозными небылицами вплоть до измышления нелепостей и о Советской власти, как власти «антихристовой».

Помимо имеющихся в Дивеевском монастыре двух церквей, имеются 4 пустынки, последними представляют маленькие деревянные домики находящиеся внутри одного большого дома, о которых монашествующие и рассказывают паломникам, как о святыне. В них якобы когда-то жил Серафим и монахини подготовляющиеся в «святые» Александра, Наталия и Пелагея. В этих же кельях находятся вещи и предметы этих «святых». В данных кельях проживают келейницы-монашки, которые и рассказывают разные небылицы паломникам. Как например: «Что Саровские мощи Серафима должны быть и будут в Серафимо-Дивеевском монастыре, т. к. еще при жизни Серафим говорил об этом». Кроме того они рассказывают, «что помимо Серафимовских мощей, в Дивееве должны быть еще 4 мощей[167]», в открытии которых монашки твердо уверены. Символом чего у них служат 4 столба, — имеющих в одной из церквей монастыря, заложенных еще при Серафиме.

В связи с закрытием Саровского монастыря, настроение монашек подавленное, но они уверены в том, что не закроют их Дивеевский монастырь и убеждены вообще, что монастыри будут существовать, т. к. по их словам сам Серафим сказал: «Что придет время, будет гонение на монашество и на монастыри, и разойдется монашество в одни ворота, а вернутся в другие». В этих их словах проскальзывает уверенность, что настоящая власть должна скоро смениться.

Врид Уполномоченного — [подпись]»^{808}.

Вот как описала те трагические события мать Серафима (Булгакова) в своих воспоминаниях:

«На 4-й неделе Вел. Поста разогнали Саров, а после Пасхи явились к нам.

Начались обыски по всему монастырю, начиная с игуменского корпуса и затем по всем корпусам. Описывали казенные вещи и проверяли все наши вещи. Была весна, все цвело, но мы ничего не видели. В тяжелые дни пошла я к блаж. Марии Ивановне. Она сидела спокойная и безмятежная:

— Мария Ивановна, поживем ли мы еще спокойно?

— Поживем.

— Сколько?

— Три месяца!

Начальство уехало. Все как будто бы пошло опять своим чередом. Прожили мы ровно три месяца, и под Рождество Пресвятой Богородицы 7/20 сентября 1927 г. нам предложили уйти из монастыря. Все это лето монастырская жизнь днем проходила как будто бы своим обычным порядком, но как только начиналась ночь, откуда-то являлись совы, садились на крыши корпусов, и весь монастырь наполняли своим зловещим криком. И так было каждую ночь. Как только объявили разгон, совы куда-то делись.

В то время жили у нас в ссылке двое владык: архиепископ Зиновий Тамбовский и епископ Серафим Дмитровский[168]. В самый праздник Рождества Богородицы Вл[адыка] Зиновий служил обедню в храме Рождества Богородицы. Певчие запели запричастный: стихиру «Днесь, иже на разумных престолех почиваяй Бог…», и не смогли дальше петь. Все плакали, и вся церковь плакала.

Владыка Серафим служил обедню в Соборе. После обедни он сказал проповедь, что сейчас каждой из нас поднесена чаша, но кто как ее примет. Кто только к губам поднесет, кто выпьет четверть, кто половину, а кто и всю до дна. Также он говорил, что в монастыре все мы горели одной большой свечей, а теперь разделяемся каждая своей отдельной свечечкой.

В следующую ночь оба владыки, м. Игумения[169], благочинные и некоторые старшие сестры были арестованы и отправлены в Нижний Новгород, а оттуда в Москву, где их освободили и предложили выбрать место жительства.

После этого до праздника Воздвижения службы в храмах еще продолжались. Последняя служба была на Воздвижение, всенощная и обедня в храме Всех Скорбящих Радости.

После обедни певчие запели, как обычно в Прощеное воскресенье, «Плач Адама». Все сестры прощались. Вся церковь плакала.

В Сарове монахи ушли в понедельник 4-й недели Поста, а мы на другой день Воздвиженья. Тем и другим был вынесен Крест»^{809}.

Игуменья Александра (Траковская), наблюдая за событиями, происходящими в Саровской пустыни, и предчувствуя надвигающиеся на Дивеевскую обитель все более жесткие репрессии, начала готовиться к закрытию монастыря. «Желая спасти святыни, она раздавала особо близким людям иконы, кусочки камня, на котором молился старец, частицы его одежды и мантии. Но икону «Умиление» — в молитве перед ней преставился ко Господу батюшка Серафим, — его личные вещи, частички мощей настоятельница оставила у себя до 1927 года, пока однажды не получила от Бога особое вразумление. Уложив все это в телегу и закрыв чем-то, не привлекающим внимания, она отправила подводу в Муром со своими послушницами, переодетыми в крестьянские платья. По дороге им встретились представители власти, ехавшие, как выяснилось потом, закрывать монастырь, но, милостью Божией, подводу они не остановили»^{810}.

После закрытия монастыря Дивеевские сестры разошлись по окрестным селам и деревням, в Арзамас, Нижний Новгород и Москву. В день закрытия обители 21 сентября 1927 года была арестована матушка игуменья Александра и проживавшие в монастыре на положении ссыльных владыки Зиновий (Дроздов) и Серафим (Звездинский), которым была назначена новая ссылка — за пределами Нижегородской губернии. Матушка Александра и владыка Зиновий выбрали для себя местом ссылки провинциальный город Муром, в который постепенно стали собираться Дивеевские сестры. Игуменья с ближайшими помощницами купила деревянный дом, находившийся рядом с западной стеной Благовещенского монастыря, который на долгие годы стал негласным Дивеевским подворьем. Стараниями сотрудников Православного Свято-Тихоновского богословского университета установлено 65 имен[170] подвижниц Дивеевской обители, которые неукоснительно продолжали служить Господу на новом месте жительства.

«Тайный Дивеевский монастырь существовал в условиях советского режима, не теряя связи с легальными формами церковной жизни того времени: дивеевские монахини не только открыто посещали богослужения, но… пели на клиросе, алтарничали, шили облачения, снабжали священство необходимыми богослужебными книгами. В то же время эта видимая жизнь не означала духовного компромисса с безбожной властью и была только верхушкой таинственной жизни четвертого удела Богородицы, сохраненного вопреки всему заступничеством его Небесной Игуменьи и подвигом его насельниц. Стоит указать и на уникальность этого опыта: ни Лавра, ни Оптина, ни иной какой-либо из крупных русских монастырей, насколько известно, не продлил подобным образом свою жизнь после закрытия. Уникален также как сам факт сохранности Дивеевских святынь, так и то, что хотя сведения о тайном монастыре у власти были, он не был окончательно разогнан и уничтожен… Иными словами: дивеевские монахини столько же хранили святыни, сколько святыни хранили их»^{811}.

Шли годы, приносившие новые испытания, утраты, но была и радость обновления, радость общения со святынями, радость, подкрепленная надеждой, верой и любовью.

Шли годы, и в 1987 году на очередном пленуме ЦК КПСС было предложено новое идеологическое направление и коренное реформирование общественного строя на основе «гласности». Коренному изменению отношений государства и церкви способствовало празднование тысячелетия Крещения Руси в 1988 году. Еще до начала торжественного празднования юбилея Русской православной церкви передана Введенская Оптина пустынь, Свято-Введенский Толгский монастырь. Начался процесс передачи из музеев в храмы и монастыри реликвий, икон и святых мощей. Одними из первых были переданы мощи святителей Феодосия Черниговского и Питирима Тамбовского, преподобного Феодосия Тотемского. Затем последовало освобождение из музейных уз мощей святых благоверных князей Муромских — Константина, Михаила, Феодора, праведной Иулиании Лазаревской, святых супругов Петра и Февронии. Киево-Печерской лавре передана часть территории с Дальними пещерами, в которых упокоились мощи сорока пяти киевских святых^{812}. Если передача вышеперечисленных мошей происходила без торжеств и крестных ходов, то 3 июня 1989 года возвращение мощей святого благоверного князя Александра Невского вылилось в общероссийское празднество. Этому способствовало упрощение государственного контроля над РПЦ — функции отдела пропаганды ЦК КПСС перешли в ведение административных органов. 1 октября 1990 года Верховный Совет СССР принял закон «О свободе совести и религиозных организаций», а 25 октября был принят и российский закон «О свободе вероисповеданий». С распадом СССР и образованием Союза независимых государств в декабре 1991 года Совет по делам религий был окончательно упразднен. 4 сентября 1991 года был ликвидирован 4-й («церковный») отдел 5-го управления КГБ^{813}.

Процесс освобождения РПЦ от государственного контроля, приобретения юридической свободы способствовал повышению авторитета церкви, возрождению православных приходов и обителей, бурному росту числа верующих.

«Перестройка и гласность» докатилась и до закрытого саровского объекта Арзамас-16, в котором на легальных уже правах начала свое возрождение православная жизнь. 29 сентября 1989 года закрытый город впервые за долгие годы посетил архиепископ Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов)[171], совершивший освящение родника на реке Сатис, известного сегодня горожанам и гостям под названием «Серебряные ключи».

Наличие под боком у Дивеева закрытого города с его секретами уже не представляло непреодолимой преграды к восстановлению православной общины. 22 апреля 1989 года в Дивееве в новой Казанской деревянной церкви (поселок Северный) возобновились богослужения.

31 марта 1990 года на праздник Похвалы Пресвятой Богородицы архиепископом Горьковским и Арзамасским Николаем освящен возобновленный Троицкий собор.

11 января газета «Известия» на всю страну сообщила потрясающую новость:

«Обнаружены мощи преподобного

Серафима Саровского.

В запасниках Казанского собора в Ленинграде обнаружены мощи самого почитаемого после Сергия Радонежского русского святого Серафима Саровского. Мощи были вскрыты и конфискованы в 1920 году (ошибка редактора — изъятие мощей произошло в 1927 году. — В. С.). И с тех пор их след потерялся. Казалось, навсегда. Но, как сказал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, «Господь не замедлил духовно ободрить нас, явив нам вновь мощи Своего великого угодника и великого молитвенника о земле Русской».

С появлением этой новости были вновь подняты из запасников памяти мифы, легенды и просто бредовые высказывания. Например, из-под спуда подняли слова блаженной Пелагии Рязанской[172], которая говорила: «Господь воскресит преподобного Серафима Саровского, который будет живым порядочное время. Кто пожелает, тот увидит его живым! О, сколько же будет тогда чудес! Мощи преподобного отца Серафима находятся в Москве у одной благочестивой старушки. Ангел Господень, когда будет нужно, велит ей обратиться к первоиерарху и сказать, что у нее находятся мощи преподобного Серафима. Эти святые мощи понесут на плечах через Каширу по Волгоградской дороге через Михайлов в Тамбов, а оттуда в Саров. В Сарове отец Серафим воскреснет из мертвых!

В то время, когда его мощи будут нести, народу будет тьма, и великое множество болящих исцелится!

Про воскресение его в Сарове будет объявлено по радио и телевидению, и народу будет — несть числа!

Из Сарова Серафим пойдет в Дивеевскую обитель пешком. Его будут сопровождать последний Государь с царским священством и море народное… По дороге в Дивеево преподобный Серафим сотворит много чудес, да и в Дивееве тоже! Он будет обличать духовенство в предательстве и измене Помазаннику Божию — Царю, будет проповедовать на весь мир покаяние».

Рассмотрим сегодня слова блаженной, сказанные до своего успения в 1966 году. Во-первых, никакая благочестивая старушка до сих пор не объявилась, а возраст ее, вероятно, должен быть за 100 лет. Во-вторых, интересен путь крестного хода с мощами: Кашира — Михайлов — Тамбов — Саров, а почему не сразу через Рязань в Саров? В-третьих, с преподобным Серафимом Господь воскресит большое количество сопровождающих: царь Николай II и царское священство и море народное. То есть мы будем свидетелями всеобщего воскресения? Которое произойдет ранее воскресения Иисуса Христа? На каком основании можно верить словам этой старушки, жившей в своем мироощущении, поддавшейся влиянию мифов и ставшей их передаточным звеном?

Надеюсь, что в книге доходчиво и достоверно рассказан путь следования мощей преподобного Серафима Саровского из Саровской пустыни через Краснослободск, Ковылкино и Москву в Северную столицу. И неудивительно, что мощи преподобного были обнаружены в запасниках Государственного музея религии в 1990 году.

Из воспоминаний сотрудника Музея истории религии Евгения Лучшева[173]:

«В тот день в фондохранилище мы работали большой группой сотрудников. Работа заключалась в разборе наших экспонатов, которые накапливались долгие годы. Что-то протирали от пыли, что-то отбирали для дальнейшего использования, что-то подготавливали к переезду в новое здание — музей готовился к освобождению помещения Казанского собора. То есть производилась черновая, грязная работа. Когда нашли мощи — удивление было большое. Народ озадачен был немало. Старожилы в то время уже не работали, и спросить не у кого было.

У нас много фондохранилищ, которые размещались по закоулкам. И вот в одном из фондовых помещений, среди развала обнаружили предмет, напоминающий сиденье дивана. От 1,5 до 2 метров, без боковин, без спинки — вот именно как сиденье дивана, которое стояло вертикально и подпирало стену. Обшитое серой тканью типа бортовки или рогожи какой-то. Вскрыли ножницами ткань, оказалось, что под ней слой ваты и под слоем ваты на ложе лежит скелет в монашеском облачении. Сразу поняли, что это мощи какого-то святого. Рядом находились обломки полуразбитой стеклянной витрины. Судя по всему, она накрывала это ложе и служила для демонстрации мощей посетителям. На мощах находились рукавички, на которых было вышито: «Преподобный Серафиме, моли Бога о нас». Мы сообщили о находке директору музея С. А. Кучинскому[174], и далее все пошло по инстанции».

Директор музея немедленно поставил в известность о находке патриарха Алексия II, для идентификации останков была назначена специальная комиссия, которую возглавили епископ Тамбовский и Мичуринский Евгений (Ждан) и епископ Истринский Арсений (Епифанов)[175]. Итоги работы комиссии были опубликованы в «Санкт-Петербургских епархиальных ведомостях»:

«СООБЩЕНИЕ ПАТРИАРШЕЙ КОМИССИИ

о втором обретении мощей

преподобного Серафима Саровского,

всея России чудотворца.

На протяжении почти 70 лет вопрос о местонахождении святых мощей великого угодника Божия — преподобного и богоносного отца нашего Серафима Саровского, всея России чудотворца, волновал умы и сердца православного мира. Слагались и бытовали различного рода легенды о месте их пребывания. Всякая такая легенда казалась правдоподобной, но ни одна из них не приносила радости.

По одной — святые мощи бережно хранятся у благочестивых монахинь; по другой — достойно захоронены от поругания; по третьей — преданы сожжению, как и многие другие святыни.

Однако христианское сознание не мирилось с мыслью, что великий угодник навсегда покинул Церковь, помня его обещание, что он еще явит себя миру и «летом воспоют Пасху». Народ Божий жил надеждой, веря в непреложность обещания великого старца и чудотворца Серафима.

Патриаршество пятнадцатого первосвятителя Всероссийского — Святейшего Патриарха Алексия II ознаменовалось великими событиями в жизни Русской Православной Церкви: Казанский собор в граде святого Петра на Неве (бывший музей истории религии и атеизма) из своих запасников вернул Церкви святые мощи подвижников Соловецких — Германа, Зосимы и Савватия. Ранее, когда Святейший Патриарх, будучи митрополитом, окормлял кафедру на Неве, древняя ее святыня — Александро-Невская лавра торжественно прославила второе обретение и вхождение под своды Свято-Троицкого собора из тех же запасников музея благоверного и великого князя Александра Невского.

Казалось, что из недр бывшего атеистического музея возвращены все, хранившиеся доселе в неизвестности, мощи угодников Божиих, привезенные сюда, в Ленинград, в годы печальной истории Отечества нашего, когда отнимались святыни у верующего народа и превращались в склады или музеи, как это было и с Казанским собором.

Однако Всемилостивый Господь в это сложное для Церкви и Отечества нашего время даровал нам великую неизреченную радость и духовное утешение: из того же Казанского собора (освободившегося в настоящее время своим фронтоном от надписи: «Музей истории религии и атеизма») Русской Православной Церкви были возвращены честные мощи Преподобного и Богоносного отца нашего Серафима Саровского, всея России чудотворца.

Произошло это так:

Прежде чем состоялась 11 января сего года официальная передача Его Святейшеству дирекцией музея святых мощей великого чудотворца, Святейший Патриарх Алексий II, как только получил сообщение, что обнаружены мощи преподобного Серафима Саровского, направил 25 декабря 1990 года в град святого Петра комиссию для освидетельствования.

В состав комиссии входили: епископ Тамбовский и Мичуринский Евгений (Ждан) (ныне архиепископ) и епископ

Истринский Арсений (Епифанов) — викарий и личный секретарь Его Святейшества.

В сопровождении келейника епископа Арсения — Игоря Беловенцева, воспитанника Московской духовной семинарии, члены комиссии прибыли в город на Неве, имея фото и машинописные копии архивных материалов о вскрытии и освидетельствовании мощей преподобного Серафима Саровского в Саровском монастыре, Темниковского уезда, Тамбовской губернии в 1920 году.

Вот эти документы:

1. Выписка из протокола № 121 Президиума Темников-ского Уисполкома от 8 декабря 1920 года об образовании организационной тройки по вскрытию мощей Серафима Саровского.

Основание: ГАТО, ф. Р-394, оп. 1, д. 476.

2. Протокол № 1. Заседания организационной тройки по вскрытию мощей Серафима Саровского, согласно постановлению 9-го съезда Советов, резолюции Предгубисполкома Шлихтера и Постановления Президиума Уисполкома от 3 декабря 1920 года.

Основание: ГАТО, ф. Р-394, оп. 1, д. 476, л. 24–25.

3. Протокол № 1. Заседания комиссии по вскрытию мощей Серафима Саровского. Монастырь. Саров. Темников-ского уезда Тамбовской губернии. 1920 года, декабря 17 дня в 11 часов.

Основание: ГАТО, ф. Р-394, оп. 1, д. 476, л. 22.

4. Заявления. Комиссии по вскрытию мощей преподобного Серафима 17 декабря 1920 г. в Саровской пустыни.

(Заявление подписали священник Павел Борятынский и иеромонах Мефодий, отказавшиеся принять участие во вскрытии мощей.)

Основание: ГАТО, ф. Р-394, оп. 1, д. 476, л. 23.

5. Акт. Закрытия мощей Серафима Саровского в Сарове, Темниковского уезда, Тамбовской губернии 16 августа 1921 года.

Основание: ГАТО, Р-1 № 303, с. 698.

6. Выписка. В Народный комиссариат юстиции (VIII отдел ликвидационный) по поводу мощей, имеющихся в Тамбовской губернии.

Основание: ГАТО, ф. Р-394, оп. 1, д. 476, л. 6–7.

7. Заметка из «Известий» Тамбовского Губернского Совета от 13 января 1921 г. за № 6 «К вскрытию мощей Серафима Саровского» (заключение врачей).

В имеющихся документах подробно изложен весь процесс подготовки к вскрытию мощей преподобного старца и чудотворца Серафима. Документы свидетельствуют о реакции духовенства Темникова и Сарова на постановление о вскрытии раки с мощами великого угодника земли Русской. В этих же документах имеются сообщения органов власти о проведенном вскрытии и освидетельствовании.

25 декабря 1990 года комиссия проводила освидетельствование честных останков на основании двух документов:

1. Акта закрытия мощей Серафима Саровского в Сарове, Темниковского уезда, Тамбовской губернии, 16 августа 1921 года.

2. Заключения врачей («Известия» Тамбовского Губернского Совета от 13 января 1921 года, за № 6.

В первом документе (акте закрытия) сообщается, что закрытие мощей Серафима Саровского в Сарове было произведено 16 августа 1921 года в 7–8 часов официального времени по истечении срока обозрения после их вскрытия 17 декабря 1920 года. В акте перечисляются члены комиссии как представители Саровского духовенства, так и властей, а также указывается на присутствие 100 человек (зрителей).

Указанный документ был весьма важным для комиссии, производящей второе освидетельствование, поскольку в нем описана не только последовательность процесса закрытия, но указывается расположение всех частей святых останков (костей скелета), а также вата, в которую заворачивались мощи, белые шелковые варежки и такие же туфельки, подушечка зеленого цвета, черная шапочка (куколь) с круглым отверстием в середине и медный крест с цепочкой. Кроме того, в документе говорится о покрытии святых мощей белой и черной материей, ленте, их пеленающей, нитках, которыми зашивалась материя, мантии и епитрахиле, «воздухе» и др….

Второй документ также имел важное значение, поскольку давал медицинское заключение о состоянии святых останков и их количестве.

Во время освидетельствования присутствовали: директор музея Кучинский Станислав Алексеевич; заведующий сектором «Православие в СССР» — Сергей Николаевич Павлов; главный хранитель музея Ирина Александровна Мартынчук; заместитель директора по науке — Мария Николаевна Принцева.

Что же предстало взору комиссии, когда она поднялась с сотрудниками музея под своды Казанского собора в бывшую ризницу (ныне хранилище, фонды)?

Деревянная трапециевидной формы подставка размером 161 х 51 см и на ней в виде человеческого тела сверток, покрытый синей плотной бумагой, приклеенной к деревянному основанию липкой лентой, а из-под бумаги просматриваются вата и марля.

После снятия бумаги, раскрытия марли и ваты, обнажились святые останки… Едва уловимый запах благовония… запах, который ни с чем не сравним… подобный запах уже был ощутим, как засвидетельствовал преосвященный епископ Тамбовский Евгений, когда древняя святыня Тамбовская — святитель Питирим, в славный год 1000-летнего юбилея Крещения Руси, был вторично обретен и возвращен тамбовчанам.

При дальнейшем осмотре святых мощей в сравнении со свидетельством вышеуказанных документов комиссия установила, что покоящиеся в запасниках Казанского собора святые останки, и чудом обретенные, являются святыми мощами великого угодника земли нашей — преподобного и богоносного отца нашего Серафима Саровского, всея России чудотворца.

И вот за многие десятилетия молчания пред честными мощами великого угодника Божия, под сводами Казанского собора зазвучало: «Ублажаем, ублажаем Тя, преподобие отче наш Серафиме, и чтим Святую память Твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов». Этим не мощным по составу, но преисполненным глубокого духовного трепета и благодарения Господу «хором», члены комиссии пропели величание Саровскому чудотворцу.

Через некоторое время члены комиссии по телефону сообщили Его Святейшеству, Святейшему Патриарху Алексию II, что проведенное ими освидетельствование подтверждает принадлежность святых мощей преподобному и богоносному отцу нашему Серафиму Саровскому.

Комиссия доложила Святейшему Патриарху, что, согласно акту закрытия мощей в 1921 году и заключению врачей в том же году, до наших дней сохранились практически все части честных мощей (костный скелет). Время разрушило некоторые из них. К неопровержимым доказательствам принадлежности честных мощей великому Серафиму Саровскому чудотворцу явились:

1. Сохранившийся черный куколь, с отверстием в лобной части, в котором находился череп с нижней челюстью. На затылочной кости черепа сохранилась частица кожи и волос седовато-рыжеватого цвета. Волосы головы в значительном количестве находились в куколе. (Цвет волос совпадает с описанием в акте освидетельствования, произведенного в 1903 году 11 января и подписанного Владимиром, митрополитом Московским и Коломенским; Димитрием, епископом Тамбовским и Шацким; Назарием, епископом Нижегородским и Арзамасским; Суздальским архимандритом Серафимом (Чичаговым); настоятелем Саровской пустыни игуменом Иерофеем; казначеем Саровской пустыни иеромонахом Климентом; ключарем Тамбовского кафедрального собора священником Тихоном Поспеловым; прокурором Московского Священного Синода конторы князем Алексеем Ширинским-Шихматовым. (Перепечатан из № 25 «Церковных ведомостей», изданных при Св. Синоде за 1903 год. Основание для выписки: «Тамбовские епархиальные ведомости». Тамбов. 1903 г., № 27, стр. 481–484.)

2. Сохранившаяся зеленого цвета подушечка, на которой полагалась честная глава Преподобного (цвет соответствует описанию в акте закрытия мощей 1921 г.).

3. Иерейский медный крест с цепочкой (соответствует акту закрытия).

4. В области груди крестообразно сложенные руки в шелковых белого цвета варежках (что соответствует описанию в акте закрытия). На правой вышита золотой ниткой надпись: «Преподобие Отче Серафим», а на левой: «Моли Бога о нас».

5. В рукавичках, в вате, кости рук (в правой имеется разрушенный зуб из нижней челюсти, что соответствует врачебному заключению 1921 г.).

6. Кости предплечий в вате и в поручах из золотой парчи с тремя позолоченными пуговицами в каждой.

7. Из ступней ног сохранилась правая белая туфелька с ватой и вложенными в нее косточками. Левая отсутствует.

Остатки материи под святыми мощами с обрывками ниток на ней и на куколе, вата, указанные в акте закрытия, также явились неопровержимым подтверждением.

Его Святейшество, Святейший Патриарх Алексий II определил день торжественной передачи и переноса честных, многоцелебных мощей преподобного Серафима Саровского из Казанского собора в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры на 11 января сего года.

Накануне, 10 января с. г., комиссия в том же составе прибыла из Москвы в святой град Петра на Неве, чтобы подготовить святые мощи к торжественному перенесению. В город святого Петра была доставлена бронзовая рака, изготовленная в художественных мастерских Московской Патриархии. Преосвященные епископы Евгений и Арсений, наместник Свято-Троицкого собора Александро-Невской лавры протоиерей Игорь Мазур, ключарь того же собора протоиерей Иоанн Варламов, ктитор Свято-Троицкого собора диакон Георгий Минаев и келейник епископа Арсения Игорь Беловенцев доставили раку в Казанский собор.

При чтении акафиста преподобному Серафиму Саровскому чудотворцу, его честные мощи святителями и священнослужителями омывались Святой водой, помазывались Святым елеем от Гроба Господня, затем покрывались пеленами от преподобного аввы Сергия Радонежского и древней земли Тамбовской и полагались в освященную раку. Честная глава великого чудотворца была положена в схимонашеский куколь, сшитый в Лавре великого аввы Сергия, и водружена на ту же зеленую подушечку. Поверх вновь сшитой епитрахили крестообразно сложены были в тех же рукавичках руки великого старца Серафима, а честную грудь его венчал тот же иерейский крест (по преданию, благословение его матери).

В завершение члены комиссии воздали последнее поклонение в этот день великому угоднику Божию чудотворцу Серафиму, пропели Величание и, испросив его благословения, отбыли из Казанского собора в ожидании утра 11 января 1991 года, когда прибудет Его Святейшество, Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий в святой град апостола Петра на Неве, хранивший на протяжении многих десятилетий всемирную святыню — цельбоносные мощи преподобного Серафима, дабы принять их на свои руки и перенести в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры, в течение месяца воздадут ему молитвенную похвалу в граде на Неве перед тем, как великий угодник божий прибудет в стольный град Москву.

Настоящая справка составлена архиепископом Тамбовским и Мичуринским Евгением»^{814}.

Из воспоминаний митрополита Истринского Арсения: «На следующее утро во град святого Петра прибыл Патриарх. Днем, к четырем часам, владыка Евгений и я приехали в Казанский собор, где шла подготовка к передаче святых мощей. По прибытии в собор Святейшего Патриарха и всех архиереев, принимавших участие в торжестве, под пение величания преподобному его святые мощи были перенесены в центральную часть собора. Сразу начался молебен преподобному Серафиму, после которого Святейший Патриарх и директор музея подписали акт передачи мощей Русской Православной Церкви.

С. А. Кучинский преподнес Святейшему Патриарху образ преподобного Серафима Саровского. Уже позднее, рассмотрев икону, мы увидели, что она весьма необычна. Образ написан как бы в виде плащаницы: преподобный Серафим изображен с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. В доске, на которой написан образ, были углубления, прикрытые слюдяными стеклышками. Потерев их, мы увидели, что в верхней части иконы, над нимбом, находятся волосы преподобного; в середине, в груди, — частица мощей, в нижней части, под ногами, — частица то ли обуви, то ли гроба (я не рассмотрел точно); в левой части иконы, где изображена мантия, — кусочек одежды преподобного Серафима.

После завершения акта передачи святые мощи на убранной ковром и украшенной цветами машине были доставлены в Александро-Невскую лавру, где уже собрались духовенство и множество народа. Пропев тропарь и кондак преподобному Серафиму, все запели «Ублажаем тя, преподобие отче Серафиме…». Патриарх на четыре стороны благословил град святого Петра иконой, подаренной директором музея. Вслед за этим, под звон лаврских колоколов и молитвенное пение народа, при всеобщем духовном ликовании святые мощи преподобного Серафима были внесены в Троицкий собор.

И сразу непроизвольно начался благодарственный молебен о возвращении святыни. Было настолько необычно видеть, как Патриарх произносит ектенью, а духовенство с народом поет. Эта великая духовная радость сплотила и сблизила всех, так что все присутствовавшие в соборе единем и усты и единем сердцем пели благодарение Господу.

В Троицком соборе Александро-Невской лавры святые мощи должны были находиться до дня памяти блаженной Ксении Петербургской (24 января/6 февраля 1991 г.). И все это время собор был с утра до вечера наполнен народом: люди шли и шли к преподобному»^{815}.

6 февраля для перенесения святых мощей на Московский вокзал прибыл святейший патриарх Алексий II. В 22 часа огромный крестный ход начал свой путь к железнодорожному вокзалу. Почти в полночь состав тронулся под песнопения коленнопреклоненных провожающих, певших: «Ублажаем тя, преподобие отче Серафиме».

Епископ Арсений вспоминал: «В самом поезде, в вагоне, где стояла рака с мощами, без всякой договоренности собрались архиереи и духовенство. Началось чтение акафиста преподобному Серафиму, продолжавшееся всю ночь, до самого прибытия поезда в Москву. Сначала читал Святейший Патриарх, а все присутствующие пели. Затем поочередно архиереи и священники…»

Москва встретила святые мощи с не меньшим благоговением, тысячи почитателей преподобного Серафима Саровского заполонили площадь трех вокзалов. Огромная вереница крестного хода сопровождала мощи до Богоявленского кафедрального собора в Елохове, где мощи находились для поклонения до 23 июля.

23 июля в Богоявленском соборе святейший патриарх Алексий II в сослужении более сорока архипастырей совершил Божественную литургию и в 15 часов 30 минут раку с мощами преподобного обнесли вокруг собора, и многотысячный крестный ход направился к храму во имя Святого Никиты Мученика. Откуда автомобильный кортеж отправился в возрождаемую Дивеевскую обитель.

По пути следования вечером, в 18 часов, автомобильный кортеж прибыл в Ногинск. У въезда в город крестный ход с мощами и святейшего патриарха встречали митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, епископ Можайский Григорий, настоятель прихода архимандрит Андриан, руководители города и тысячи горожан. Молебны продолжались всю ночь.

24 июля литургию и молебен у мощей отслужили Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в сослужении архиереев Православной церкви. В 8 часов крестный ход отправился в путь и спустя час прибыл в город Орехово-Зуево. После торжественной встречи раку с мощами отца Серафима пронесли на руках до храма в честь Рождества Богородицы. После Божественной литургии и молебнов крестный ход (уже после 16 часов) отбыл во Владимир.

В 18 часов 30 минут процессия была встречена у древней границы города епископом Владимирским и Суздальским Евлогием, светскими властями и горожанами. Всю ночь рака со святыми мощами стояла в древнем Успенском соборе, и всю ночь и следующие сутки перед мощами совершались молебны с акафистами.

Утром 26 июля после молебна крестный ход отправился далее через Боголюбово и Вязники в Нижний Новгород. Процессию встречал митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай, светские власти и горожане. Мощи установили в Спасском кафедральном соборе. Двое суток мощи преподобного находились в столице Поволжья. Все это время проходили богослужения и поклонения жителей города и гостей. Наиболее торжественной была литургия утром 28 июля, когда святейшему патриарху сослужили 17 иерархов из различных епархий РПЦ.

28 июля в 18 часов крестный ход отбыл из Нижнего Новгорода в Арзамас, в который прибыл спустя два часа. Торжественная встреча православной святыни состоялась на соборной площади перед Воскресенским собором. Под открытым небом прошло богослужение, а в соборе святейший патриарх совершил наречение настоятеля собора архимандрита Иерофея (Соболева) во епископы Балахнин-ского, викария Нижегородской епархии.

День 29 июля прошел в торжественных богослужениях и поклонении святым мощам.

30 июля — в здании городской администрации Арзамаса патриарх Алексий II провел пресс-конференцию. Вопросы были самые различные, начиная с благоустройства Дивеева, обеспечения паломников кровом и питанием до того, что такое воскресение из мертвых и т. д. В середине дня патриарх посетил место взрыва близ станции Арзамас-1, где 4 июня 1988 г. погиб 91 человек. Здесь он отслужил панихиду.

В 19 часов 30 минут крестный ход достиг цели своего путешествия — Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевско-го монастыря. Во время встречи у Святых врат Дивеевской обители патриарх сказал: «Перевернута последняя страница дивеевской летописи, пришло время исполнения пророчеств: мощи преподобного Серафима отныне упокоятся по его слову в соборе во имя Рождества Пречистой Матери Божией Дивеевского монастыря»^{816}.

При встрече святых мощей была возжжена свеча самого батюшки Серафима, которую он перед своей кончиной передал Прасковье Семеновне Мелюковой, и эта свеча переходила из рук в руки на протяжении почти 160 лет. Последней хранительницей свечи была матушка Маргарита (Лахтионова) — единственная из Дивеевских сестер, бывшая свидетельницей закрытия монастыря в 1927 году и его возрождения в 1991-м. Сохранилось до этого знаменательного часа и немного ладана из запасов батюшки, который был использован на первом молебне перед Троицким собором Дивеевского монастыря.

31 июля — патриарх Алексий II и сопровождающие его лица посетили закрытый город Арзамас-16, которому еще не вернули имя Саров. Высокопоставленные паломники посетили Ближнюю пустынь, место моления преподобного на камне. Были пропеты величание и тропарь преподобному Серафиму. Далее паломники прошли пешком к Дальней пустыни, и на всем пути Алексия II сопровождало целое море людей. Патриарх отслужил молебен с акафистом и освятил постамент памятника преподобному Серафиму. Сам памятник, работы скульптора В. М. Клыкова, был установлен вечером этого дня.

Далее патриарх посетил городское кладбище и освятил часовню. Она стала первым домом молитвы после долгих лет запустения и скорби на Саровской земле.

В 15 часов Алексий II уже в Дивеевском соборе в сослужении с иерархами совершил малую вечерню с акафистом, а затем всенощное бдение.

Всю ночь продолжались богослужения. 1 августа поздняя литургия прошла под открытым небом. После молебна и крестного хода вокруг собора раку с мощами внесли в собор и установили на вечное упокоение под вновь устроенную сень.

В этот же день в Сарове в Доме ученых ВНИИЭФ состоялась встреча общественности города с патриархом и сопровождающими его лицами. Его Святейшество обратился к собравшимся с речью, ответил на многочисленные вопросы.

Из слова патриарха Алексия II, сказанного после литургии в Дивеевском монастыре 1 августа 1991 года:

— Думаю, что событие, участниками которого мы были, является самым значительным для духовного и нравственного обновления нашего Отечества. Радость нового обретения мощей великого угодника Божия, преподобного Серафима Саровского дана нам для того, чтобы мы принесли покаяние, но одновременно и для того, чтобы дать нам духовную радость, призвать нас к духовному обновлению.

Недалеко то время, когда жил преподобный Серафим: он приходит к нам не как подвижник первых веков христианства, но как родной наш подвижник земли Русской, который здесь ходил, здесь молился, здесь ему явилась Пре-благословенная Дева Мария, здесь он принимал приходящих к нему, принимал с радостью и присущей ему любовью. Он учил нас стяжать благодать Святого Духа, которая освящает, спасает и укрепляет каждого, кто с верой и упованием обращается к Богу^{817}.

Дивеевские сестры всегда с благоговением относились к преподобному Серафиму и бережно сохраняли все, что напоминало им о своем покровителе и благодетеле. И если пустыньки батюшки было невозможно сберечь, то более мелкие реликвии удалось вывезти из обители, и длительное время они находились в руках надежных людей. Последним хранителем реликвий был протоиерей Виктор Шаповальников[176], проживавший с семьей в поселке Кратово в Раменском районе Московской области. После кончины матушки Марии (Бариновой)[177], у которой находились вещи преподобного, патриарх Пимен благословил взять на себя эту обязанность своему доверенному лицу, каковым был отец Виктор. В Кратове «отец Виктор пристроил к дому специальную «келейку», где отныне хранились икона «Умиление» и ее копия, написанная маслом на холсте святителем Феофаном Затворником и подаренный им Дивеевскому монастырю образ Николая Чудотворца, другие иконы дивеевской работы, большой кусок камня, на котором молился батюшка Серафим. Здесь же находилась скамеечка, обгоревшая от свечки, выпавшей в момент кончины из рук преподобного. На шкафу в чемоданчике и в иных местах лежали бахилы, рукавички и другие вещи старца, переданные в свое время из Сарова Дивеевским сестрам: мантия, две полумантии (одна из них кожаная), армяк (пальто), епитрахиль, поручи, скуфья, зимняя шапка, рубашка-свитка, рукавицы, лапти, носки, топор, нож, гребень, часть парамана и четок (лествицы), очки. Отдельно сберегалась драгоценная риза с иконы «Умиление», пожертвованная Государем Николаем II, священные сосуды и прочее Дивеевское богатство»^{818}.

5 июля 1991 года, когда уже был возобновлен Дивеевский монастырь и торжественный перенос мощей показал, что процесс возрождения Русской православной церкви становится необратимым, отец Виктор передал патриарху Алексию II икону «Умиление» и богослужебные предметы Дивеевской обители. В 1999 году в Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь переданы остальные реликвии и личные вещи преподобного.

Икона «Умиление» сегодня находится на сохранении в патриаршей резиденции в Чистом переулке, в домовом храме во имя Владимирской иконы Божией Матери. Один раз в год, в праздник Похвалы Пресвятой Богородицы, в субботу, когда читается акафист Божией Матери, икона выставляется для поклонения в Елоховском Богоявленском кафедральном соборе.

Личные вещи преподобного Серафима Саровского после долгих мытарств вернулись в свою обитель, и теперь их можно видеть в витринах, установленных в Троицком соборе, рядом с ракой, в которой упокоились мощи старца.

Еще одно знаменательное событие произошло в истории Дивеевской обители 6 октября 2001 года — на заседании Священного синода под председательством Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II принято решение о включении в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века трех представителей Нижегородской епархии: протоиерея Михаила Гусева (1890 — 20 ноября 1937), инокини Матроны (Власовой; 1889 — 7 ноября 1963), инокини Пелагии (Тестовой; 1878 — 3 ноября 1944)^{819}.