Сердце Дракона. Девятый Том. Часть 2

Глава 789

Глава 789

— Слабак, — прозвучало где-то в вышине.

Мир вокруг замер. Стало настолько тихо, что было слышно не только как упали капели крови, но и само их падение.

Ни один адепт, будь он Рыцарь или Повелитель, не могли пошевелиться. Даже Макин, познавший Королевство Магии, не мог пошевелить и пальцем.

Хаджар заметил отблеск ненависти и зависти в слегка темноватых глазах Наставника Макина.

Запахло жаренным мясом, продажными женщинами, животным сексом, сталью и кровью. Причем последними — больше всего.

Хаджар прекрасно знал, кому принадлежит этот запах.

Рядом с ним, скрестив руки на могучей, покрытой шрамами груди, возвышался Великий Мечник Орун. Второй раз в жизни Хаджар видел, как тот полностью высвобождает свою ауру, пропитанную столь могучими и глубокими мистериями, что сама попытка движения, даже будь оно возможно, казалось адептам чем-то невероятно смертельным.

Все вокруг обернулось мечом. Мечом Оруна. И каждый, кто оказался поблизости от Великого Мечника, находился внутри этого меча. Даже не на кромке лезвия, а непосредственно внутри.

Пока что меч Оруна лежал в ножнах — находился в состоянии покоя. Точно так же, как в состоянии покоя пребывало все вокруг.

Кулак Безымянного убийца, который лишь бешенно крутил глазами, застыл в паре сантиметрах над головой окровавленной, израненной Азреи.

Первобытный зверь билась достойно. Она даже смогла ранить своего противника. Но, находясь на первой стадии, располагая “лишь” потенциалом Повелителя Пиковой стадии, она оказалась недостаточно сильна, чтобы одолеть Безымянного.

— Ваш приказ, мой генерал, — голос Оруна был абсолютно ровным, но Хаджар прекрасно знал, какие именно отношения связывали двух сильнейших мечников Дарнаса.

— Разорви его, — прогремел величественный, полный мощи и власти, бас Императора. — мой верный пес.

А еще, Хаджар знал, отчего Орун так ненавидит собак.

Широкая, хищная, в чем-то даже нечеловеческая улыбка, исказила лицо Оруна. Он сделал первый шаг. Всего-лишь простой, обычный шаг. Он даже меча не обнажал.

Один шаг — и цунами силы распространяются вокруг. Они с легкостью крушат и испаряет камни, которые выдержали и уцелели в недавней битве.

Следующий шаг и небо над столицей окрашивается сталью и белой молнией. Гремит гром такой силы, что трескаются и осыпаются разноцветной пылью витражи.

Третий шаг и тысячи деревьев во всем прекрасном императорском дворце оборачиваясь грудой трухи и щепок. В небо понимается целые океан из листьев и скошенной травы.

Орун вытягивает перед собой ладонь и на неё опускается простой, маленький листочек. Величиной не больше монеты, он выглядит таким безмятежным и не опасным.

Сердце Хаджара пропускает удар.

Он знает, что собирается сделать Орун…

Великий Мечник делает четвертый шаг. Белая молния, толщиной с замковую башню, с ревом спускается с небес. Ударив по куполу и заставив Императора покачнуться и украдкой утереть выступившую на уголках губ кровь, она растекается тоннами живого пламени.

В саду становиться так же светло, как если бы была не ночь, а ясный, безоблачный полдень.

Пятый шаг и весь мир вокруг превращается в меч. Каждый из адептов понимает, что его жизнь находится в полной власти Оруна. Тому не нужно обнажать меча, не нужно совершать удара или применять техник, будет достаточно лишь одного желания.

Одно желание и несколько тысяч гордых адептов, от Рыцаря Духа до Безымянного, умрут.

Такова была мощь Истинного Королевства. Королевства, которое Орун развивал на протяжении десятков веков. Которому посвятил всего себя.

Полностью.

Без остатка.

Это было совсем не та жалкая пародия, ущербный, начальный вариант Королевства, которым владели другие адепты. Нет, это была неподдельная, истинная мощь.

— Ласканец, — Орун, зажав лист между указательным и безымянным пальцем, наставил его на Безымянного. — Я хочу чтобы ты знал, что это буду я, кто зальет твою страну кровью, — а затем, куда громче, так, чтобы услышали все присутствующие в зале, он добавил. — За каждого погибшего Дарнасца, я отплачу Ласкану десятью тысячами его сынов и дочерей! За каждый разрушенный дом, я уничтожу город! За каждый плач ребенка, я пролью океан слез! Это говорю я — Орун! Цепной пес Дарнаса!

Орун разжал пальцы. Порыв ветра подхватил листок. Он закружил его, а мгновением позже выбросил в сторону Безымянного.

Хаджар увидел в глазах убийцы дикий, первобытный, животный ужас. Только сейчас Безымянный понял, кто стоял перед ним.

Но было уже поздно.

Смерть занесла свою косу.

Один лист превратился в десять. Десять в тысячу. Тысяча в мириад. Мириад листьев стеной прошел сквозь Безымянного.

А затем зеленая завеса исчезла. На землю падал лишь один, невредимый листок. С его кромки стекала маленькая капля крови.

Безымянного нигде не было. Исчезло его влияние на потоки Реки Мира, пропала аура. Лишь легкое послевкусие смерти столь могучего адепта до сих пор висело где-то в воздухе.

Орун уничтожил его один единственным листком.

Такова была сила Великого Мечника.

Человека, который мог заменить целую армию.

Человека, сердце которого было так же разбито, как зал за его спиной.

Кроме Хаджара этого никто не видел, но во взгляде Оруна не было ни радости ни азарта, лишь тень сожаления и даже скорби.

Когда подул ветер — Оруна уже не было на месте. Только завеса белой дымки, оставленной от, все же пробившей купол, белой молнии.

Император прикрыл рот ладонью — никто не должен был видеть, как кровоточит Его Императорское Величество. Существо, стоявшее, для простого народа, наравне с богами.

А боги, как известно, не кровоточат…

— Азрея, — прошептал Хаджар.

Он потянулся к своей верной спутнице, но, сделав еще одно движение, все же уступил крепнувшей тьме. Его сознание унеслось в мягкий, теплый мрак. Совсем не такой, что стоил жизням десятков адептов.

Все вокруг стихло. Мир вновь застыл. Но уже не из-за силы Оруна. Нет. Он остался стоять на месте, лицезря последствия второй атаки Ласканцев на столицу.

Если в первый раз они ударили в её сердце, в её будущее — молодежь аристократии, то теперь ранили саму душу.

Прекрасный императорский сад, который веками служил вдохновением и музой для множества поэтов, бардов, менестрелей и художников, теперь выглядел укрытыми пылью времен руинами.

Исчезли редкие деревья, семена которых привозили из самых отдаленных уголков Дарнаса и за которыми так бережно и заботливо, будто за родными детьми, ухаживали садовники.

Дорожки, вымощенные драгоценными и редкими породами камней — лишь редкие осколки напоминали об их величии.

Беседки, фонтаны, каналы, пруды, прекрасные, величественные птицы. Все это пропало.

Лишь развалины, укрытые разноцветным покрывалом из сорванных лепестков. Цветочный саван погибшему прошлому.

И на фоне этого в воздухе застыло всего одного слово.

Слово, которое у всех вертелось на языке. Слово, которое глубоким шрамом въелось в сердца лицезревших развалины адептов.

И слово это — война.