Сердце пацана

Глава 9

Герман

— Неужели ты хочешь сказать, Савка, что лавэ у тебя нет? — затянувшись сигаретой, сверкнул угрожающе глазами. Достаточно для того, чтобы он понял — шутки со мной плохи, а хитрить чревато последствиями.

— Гера, ну честное слово…

— Меня твое честное слово, Савка, не накормит.

Лицо игрока, за которым тянулся нехилый должок, искривилось. Время торгов…

— Я-я все отдам! Клянусь! Еще неделю, Гера! Неделю! И отдам в два раза больше!

— Знаю я таких, как ты, — жестко усмехнулся, — неделя, потом еще неделя, а потом ищи вас, сыкунов, по всей области. Нет, Савка, не катит.

Схватившись за волосы, он сделал два шага в сторону, развернулся, затем еще два шага в другую сторону.

— У меня сейчас нету, — взмолился мужчина. — Где я тебе их найду? — заорал должник.

— Ты, Савка, шуму не наводи, — оскалился. — В самом деле, что ты народ шугаешь?! Вон, дамочку напугал, — кивком головы указал на темноволосую женщину бальзаковского возраста, что-то и дело косилась на нас с подозрением. Подрагивающие конечности твердили о том, что невольным свидетелем всякого рода бесчинств она отнюдь не желала.

И то верно. На краю города, где по соседству с заводами теснились заброшенные склады и водохранилище, с завидной частотой случались происшествия. То утопленник всплывет, то обиженный жизнью повесится, а то, гляди, жмурика с дырой в башке найдут. Местечко это было золотой жилой криминальных новостей. Для желтушников всегда находилась халтурка. Потасовка, перестрелка, отказали тормоза на новом мерсе адвоката и прочее, прочее, прочее. Немудрено, что женщина уже готова была драпать куда глаза глядят.

Зачастую такими грязными делишками промышлял Шурик. Это по его части, но бывали дни, когда и мне приходилось участвовать в сием беспределе.

— Лысый, что думаешь по этому поводу? — поинтересовался у одного из головорезов.

Много мускулов, кровожадный оскал неотъемлемое оружие этого парня. Его и Ларика, что стоял за Савкой, дабы тому не взбрело пошалить да поиграть в догонялки.

— Думаю, что вода сегодня холодная, Гера. Менингит подхватить можно, — совершенно непринужденно слетело с его с языка.

Кивок головой, и Лысый предоставил Савке возможность хлебнуть водицы из ржавой бочки.

— Отпускай, — приказал громиле, спустя двадцать секунд.

— Вы… Вы да вас на кусочки покрошат! Да я вас из-под зем…

Лысый снова опустил голову должника в бочку, а когда достал тот уже не был столь красноречив и опасен.

— Ну как водица? - Савка сплюнул. Вода капала с его волос, глаза исподлобья проклинали, а ноздри раздувались, вбирая в легкие как можно больше воздуха. — Мурчик ждать не будет. Время твое оттикало еще вчера, а где ты возьмешь деньги, мне насрать. Но пока все не вернешь, твоя куколка побудет у меня, — похлопал ладонью по старенькому черному бумеру.

— Что? Да я на вас заяву накатаю, гниды! — стал вырываться Савка из рук громил, за что и схлопотал по печени.

— А вот это ты зря, — покачал головой. — Мужики, остудим горячего?

— Нет! Нет! Не надо! Я все понял, Гера! Понял!

— Вот и ладненько, — похлопал почти по-дружески должника по плечу.

— Люди! Люди! Вы поглядите! Что же это делается, средь белого дня! Сволочи! — заорала бабка, где-то неподалеку. — Бандюги! Мало вам все, черты! Щас милицию вызову, негодяи!

— Лысый, по машинам! — скомандовал. Пора отчаливать, не иначе как через десять минут здесь будут менты.

Оперативно мы расселись по тачкам. Старенький бумер, явно был рад новому хозяину и завелся сразу.

— Найдешь бабки, Савка, знаешь, где меня найти, — открыв окно, бросил.

— Окаянный! Сталина на вас нету! Он бы вас всех, ублюдков, расстрелял! — бабуля уже мчала на всех порах, а за ней и толпа. Видать, рабочие с завода.

— Бабушка, не волнуйтесь вы так, — миролюбиво произнес, — у нас профилактические работы.

— Знаю, я вас! Каждый день сюда, ироды, таскаетесь и работать людям спокойно не даете!

Не став больше слушать сбежавшейся на зрелище народ, дал по газам. Машина хоть и старенькая, но ехала исправно. Савка, похоже, ласточку свою любил и лелеял.

Дома все пришло в относительную норму. Мама взяла выходной. Конечно, не без моего участия, и лепила пирожки. Мои любимые с капустой и мясом.

— Мамуль, такая вкуснотища, — схватил пирожок из кучи. — Ай! — оказался, тот горячим.

— Сынок, ну вот чего ты лезешь под руку! Горячее же!

— Та, — махнул беспечно рукой и все же схватил один пирожок из-под дна, откусил. М-м-м, лучше этого на свете только секс.

Мама только закатила глаза на такие проказы.

— Сынок, — издали начала осторожным тоном, словно прощупывая почву, — а что это за машина, на которой ты приехал?

Эх, женщины-женщины, любопытные сотворения. Все им интересно, все им нужно знать.

— Так, у Славика из универа взял погонять, — сочинил на ходу. То, как непринужденно звучали мои слова, пугало даже меня самого. Однако, что ей еще сказать?

— Герочка, но вещь же дорогая, а если вдруг что…

— Мамуль, я аккуратно. Не переживай! — чмокнул ее в щечку.

Говорить и пытаться вложить что-то в мою голову было делом бесполезным, а потому мама сдалась. Чай, не пять лет.

— Мамуль, а ты можешь положить мне пару пирожков с собой?

— Так еще рано на работу, сынок, — недоуменно проговорила, мельком взглянув на время.

— Так, я не на работу.

— А куда? — нахмурилась, но тут же ее лицо озарилось догадкой. — Ты к девочке идешь?

— Ага, — не стал вдаваться в подробности, а мама не стала расспрашивать, лишь покосилась на меня и сама себе заулыбалась.

Когда я уже выходил, мама все также продолжала улыбаться, потрепала меня по голове и отдала пирожки.

— Сынок, ты хоть бы нас познакомил.

— Зачем, мам? Мы просто друзья, — надевая куртку, отмазался.

— Ну сегодня друзья, а завтра глядишь, — подмигнула. — А кто она? Давно дружите?

— Со школы, — хмуро брякнул, отчего-то меня смущало обсуждение личной жизни. Не то чтобы там было, что обсуждать. А том, что было, точно не стоило трепаться с предками.

— Ну может все-таки пригласишь в гости.

— Мам, — поцеловав ее в щечку, — это не то, что ты думаешь. Всё, я улетел!

И буквально вылетел за дверь от дальнейших расспросов, но и тут меня поджидала засада. Через два пролета вниз, я встретил Таньку. Соседку и мою постельную подружку.

Черт!

Отморозиться не удалось, девица, как только меня узрела, стала посередине, загораживая проход. Дымила она, конечно, как паровоз, но за неимением этого всегда приятно пахла. Как женщина, как истинная соблазнительница, как сам грех.

— Гера, какая приятная встреча, — приторно пролепетала она, облизнула свои полные губы и поправила густую шевелюру цвета горького шоколада. — Что-то ты совсем в гости не заглядываешь.

— Привет, — нехотя отозвался. — Дела были, — коротко и ясно.

Танька бабой глупой не была. Отличалась умом и сообразительностью, в душу не лезла, остра на язык, как сама бритва, и знала наверняка, как свести с ума в постели.

— А я уже успела соскучиться, — провела пальцем по моей груди. — Думала, о тебе все время.

Иронично усмехнувшись, я приподнял бровь. Танька закатила глаза, рассмеялась хриплым смехом и, игриво толкнув меня в плечо, обронила:

— Что ж ты за сухарь такой, Белов!

— Какой уж есть!

— Твоя тачка? — поинтересовалась, облокотившись на перила, демонстрируя длинные точеные ножки из-под халатика. Как и любой здоровый мужик, я не упустил из виду такой открытой провокации.

— Моя, — отрывая свои бесстыжие глазенки от ног, ответил.

— Прокатишь?

— Кто знает…

Пустые обещания не по моей части. Танька меня знала, как облупленного. Возможно, поэтому с ней было меньше всего забот. Мы оба были свободны, не связаны обязательствами, и оба знали, чего хотели. И так было долгое время. До одного неприятного разговора…

— Ты же знаешь, что между нами ничего не может быть? — сказал ей пару месяцев назад после очередного марафона.

Танька лежала на моем плече, как довольная насытившийся кошка, и ноготками выводила замысловатые узоры на груди.

— А ты же знаешь, что я единственная, кто знает какой ты на самом деле? — подняла она голову, заглядывая в мои глаза, пытаясь там найти то, чего к ней отродясь не было.

— И какой же?

— Не такой хороший, каким кажешься, — ушла от ответа.

Резво Танька оседлала мои бедра и наклонилась к лицу, останавливаясь в считанных сантиметрах от моих губ.

Ее слова больно резанули по сердцу, нанося удар. И для самого не секрет, какой я, но из уст другого человека звучало более болезненно.

— Ты права, я бываю очень плохим мальчиком, — проведя по её ноге рукой, перевел все в шутку, отчего она сощурилась.

— Ты знаешь, о чем я.

— Какое это имеет значение? — сухо бросил. Этот разговор начинал меня напрягать.

— А может, у меня к тебе чувства?

А вот это было действительно неожиданностью. Бабы! Вечно они все портят, когда и без того все хреново.

— Какие чувства, Танька? Что ты мочишь? — захохотал я. — Ты что в солярии перегрелась?

— Я серьезно, Белов, — отстранилась она от меня, но не слезла. Обиженное лицо отвернулось к стене. Вот это поворот… Приплыли тапки к берегу.

Вздохнув, снял ее со своих бедер, стал поспешно одеваться. Где-то под кроватью нашел штаны, на полу футболку, сброшенные в порыве страсти.

— Послушай, Алексеева, ты меня знаешь сто лет, о каких чувствах ты сейчас толкуешь? — моему возмущения не было предела. Что за предъявы?! — Ты прекрасно знаешь, что мне эта тягомотина нахрен не сдалась.

— Это все из-за нее? — ее голос зазвучал непривычно ревниво и зло.

— Из-за кого «нее»?

— Той белобрысой!

— У меня нет никакой белобрысой, рыжей, темной и даже зеленой. Не неси бред, — поморщился, — и не нужно этих сцен. Это уже лишнее.

— Я думала, что я для тебя хоть что-то значу! Ты тогда ко мне прибежал! Ко мне, а не к ней!

И это стало фатальной ошибкой. Поправив футболку, я подошел к ней. Танька прижимала простынь к груди, скрывая от меня свою прелестную наготу. Не ревела, но дышала часто.

— Послушай, Тань, — вкрадчиво начал, — ты знаешь, что если тебе что-то нужно, то я за тебя впрягусь. Гадом буду! Последнее отдам, но все сделаю. Слышишь? — осторожно провел по ее плечу. Когда дождался слабого кивка, продолжил, — но больше этого, дать не могу. Не хочу, — она дернулась на этих словах, но стерпела. — Найди себе хорошего пацана. Не забивай дурным голову.

Встал и по-английски ушел, не прощаясь. Не потому что шибко гордый, а потому что не нужно ей было это. Уже в коридоре, услышал тихие суматошные всхлипы. Если и была хоть одна женщина, с которой мне было жаль, что я переспал, то это Танька Алексеева.

— Белов, — подкралась кошкой ко мне, подняла руку и жадно провела по моим волосам, опускаясь к шее. Интересно сжать или погладить?

— Тань, не нужно, — убрал ее руку и она невольно упала вдоль ее тела. — Мы все решили. Ты по делу или просто?

Не принимая поражение близко к сердцу, а может не показывая этого, она беззлобно улыбнулась, пожала плечами и пролепетала:

— Просто. Ты, Белов, не подумай, — нервным движением поправила халат, — я не тебя тут караулю. Просто ждала кое-кого, вот и вышла.

На крючок я не попался, как рыбка. И «кое-кого», что звучало с подтекстом, пропустил мимо ушей. Эти женские уловки точно не для меня.

— Молодец, Алексеева, — с некоторым уважением отрезал, — я не сомневался, что ты умная баба. Если что, не забудь нас познакомить.

На этой ноте наш разговор и завершился. Я спустился дальше по лестнице, а Танька зашла к себе в квартиру. Мы оба знали что «кое-кого» не существует. Фантом, призрак, выдуманный персонаж. Однако, я не был столь самонадеянным, чтобы действительно полагать, что Алексеева меня караулила. Скорее просто вышла подымить.

Думать об этом мне было больше некогда. Машинально посмотрел на часы.

Было время только на то, чтобы завести машину, дать старушке пару минут прогреться и мчаться в библиотеку, покуда мышь не навострила свои лапки домой.

В царстве книг, как и прошлый раз, тихо и пусто. Старые деревянные половицы по-прежнему скрипели под моими ногами, свет тускло освещал пространство. Бобриху я застал в самом темном уголке. Она стояла на лесенке, той самой, для больших стеллажей. Протирала пыль, слушая музыку в наушниках.

— Держи, держи, руку мою держи, — тихонько лились слова по залу.

Её голосок подпевал песням. Не похоже, чтобы она меня ждала. Впрочем, я был не против понаблюдать за танцующим мышонком.

Бедра плавно двигались, словно поддразнивая. В её движениях не было пошлости и вычурности или той самой покажусности, лишь легкость и непринужденность. Так человек танцевал лишь для себя самого. Наслаждаясь, а не устраивая шоу для других.

Тихо подкрался сзади, но беззаботная мышь и не думала оборачиваться. Как и всегда, появилось желание похулиганить. Припугнуть девчонку, и снова увидеть эти пухлые надутые губки. Тем паче, она, кажется, прекратила играть в молчанку.

— Бу! — резко опустились мои руки на её бедра.

— А-а-а! — оглушил меня визг, а затем и книга, что с хлопком опустилась на мою голову.

Сколько же в этих пятидесяти кило, силы однако!

— Бобрич! Что за выкрутасы?

— Б-белов! Опять ты!

Потерев макушку, исподлобья на нее зыркнул. Червячок сомнения зашевелился внутри. А нужен ли ей вообще защитник? Того гляди, и меня покалечит…

— Ну, конечно я! Кто же еще?! — оскалившись, процедил. — Мы договаривались.

— Я помню, — положила она книгу, а после замерла и отчего-то засмущалась. Прикусила губу, втянула плечи, поерзала, и, выдохнув, неуверенно буркнула, — Белов.

— М-м?

— Р-руки.

Какие к черту руки?! Ах, точно!

Я до сих пор неприлично долго сжимал девичьи бедра и, признаться честно, они весьма подходили к моим ладоням.

— Какие руки? — невинно похлопал ресницами.

Она горела. Даже не смотрела на меня, а куда-то невидящим взглядом в даль. Только дернулась, призывая убрать мои бесстыжие грабли.

Эх, Дунька-Дунька, когда же ты подрастешь…

Со вздохом разочарования, отступил, как послушный мальчик, руки убрал. Гордая девчонка слезла, проигнорировав мою вытянутую ладонь для помощи, прошествовала мимо меня и я, усмехнувшись, поплелся за ней. Отодвинув стул, Бобрич села и с серьезным видом профессора указала на место напротив себя.

— У тебя чайник есть? — полюбопытствовал, осматриваясь.

— Есть, а тебе зачем?

Но прежде, чем мышь стала бы возражать, я заметил его на вахте. Включил, нашел и кинул пакетики.

— Тебе сколько сахара?

— Две, — пискнула, ошалело за мной наблюдая.

Когда чайник вскипел, залил кипятком и поставил напротив Дуньки чашку. Из пакета достал пирожки, шоколадку, пару видов конфет и вафли, заботливо купленные по пути.

— Угощайся.

— Ты что, ограбил магазин? — спросила, а сама жадно уставилась на вкусняшки. Кто-то явно был голодный.

— Конечно, — хмыкнул, — и бабулю с пирожками по дороге.

Она неверяще на меня глядела.

— Шучу.

Наивная, как дитя…

Когда в мой рот отправился второй пирожок, Бобрич все еще не прикоснулась к еде. Неуверенно косилась, ерзала на стуле и дергала ногой.

— Ешь, — бросил.

— Я не голодна…

— Ешь, мышь, — фыркнул. — Для кого я все тащил?

— Для меня? — с удивлением переспросила.

— Не тупи, Бобриха. Еще не хватало мне, чтоб ты от голодной смерти скопытилась. Еще на меня повесят. Ешь, — властно рыкнул.

Больше не робея, она взяла пирожок. Откусила, прожевала, запила чаем. Её глаза от удовольствия закрылись, и в большей награде я не нуждался.

— Вкусно, — пробормотала, улыбнувшись, и я улыбнулся ей в ответ.

Когда девочка была сыта, а я доволен, мы приступили непосредственно к науке. Книги уже лежали на столе, дожидаясь своего часа, тетрадь с ручкой напротив меня.

— Что тебе непонятно?

— Все, — честно ответил.

— Да ладно?

— В трусах прохладно, — хмыкнул.

Почесав голову, Бобриха пролистала несколько страниц, затем, очевидно приняв решение, произнесла:

— Главное запомнить основные термины. Пархитько по ним больше всего гоняет. Я объясню тебе на доступном языке, но тебе придется выучить их самому. Я выделю тебе карандашом их в книге. Начнем с Хайдеггера. Его философия строилась на…

И понеслась душа в ад. Долгое время я слушал и внимал. Внимал и слушал. Ориентировалась мышь превосходно, а её вкрадчивый голос успокаивал. Когда что-то не понимал она доходчиво объясняла, и, к счастью, на третьем философе перестала стесняться моего прямого взгляда. После пятого…или шестого философа. Черт, их разберет! Башка пошла совсем кругом, но голос Бобрич по-прежнему звучал бодро и увлеченно. Однако, мое внимание стало рассеиваться, а глаза бегать от ее губ к шее и обратно. Проскользнули по шелковистым волосам, не тронутым краской, затем по плечам, высокой и, зуб даю, упругой груди…

— Белов! Белов! — грозно раздалось.

— Я слушаю, — отозвался.

— Я уже несколько минут молчу.

Да? А я и не заметил...

Украдкой посмотрев на время, досадливо сморщился. Скоро валить в клуб.

— Продолжим завтра, Бобр, — отодвинул стул. — Уже поздно, тебе пора домой.

— Но я завтра не работаю, — возразила рассеянно она, вставая.

А вот это новость меня не порадовала.

Что не день, то сюрпризы, мать твою!

— А где ты будешь завтра?

Мышь ответить не успела. Мой телефон ее прервал.

Шурик.

— Собирайся, я тебя на улице жду.

— А… — жестом указала она на наш импровизированный ужин.

— Себе забери.

Как можно скорее, вышел из библиотеки, принял звонок.

— Герыч, ты что у Савки тачку отжал?

— И тебе привет, Шурик, — хмыкнул, между тем натягивая куртку. — Не отжал, а взял в залог. Верну, когда бабки принесет.

— А до этого что делать? Где моя доля?

— Не занудствуй, — выйдя на улицу, лениво бросил. — С моих сегодня возьмешь свою долю и Мурчика тоже.

— Хочешь себе тачку? — понятливо усмехнулся этот придурок.

— Не хочу детей без отца оставить.

— Ой, какие мы благородные! Жду тебя через час, — скинул.

Козел.

Я не был рыцарем в доспехах, но и не подонок. То, что Мурчик делал с должниками, знал не понаслышке. И пускай у Савки долг был небольшой. Так-с ерунда, но подрывать свой непоколебимый авторитет Мурчик бы не стал. Хорошо бы его покалечил. Ну или Савка сам бы пустился в бега. Один хрен дети одни останутся. И без того достаточно на мне висело, чтобы еще и этот груз тащить.

Когда Бобрич вышла, я курил третью по счету сигарету. Нервы ни к черту! Я боялся не нарочно обидеть девчонку. Она-то точно этого не заслужила. Как и всегда, Дунька зыркнула на меня укоризненно, наивно полагая что я не заметил. Мышь не умела скрывал своих истинных эмоций. Её лицо было не каменной маской, а живим. Без слов я подошел к машине, но Бобриха встала, как вкопанная.

— Смелее, мышь, — требовательно окликнул, — я кусаюсь, только если меня просят.

Фыркнув, она спустилась. Встала напротив, но тут же оступилась. Будто только, что заметила черный автомобиль.

— Садись, — услужливо открыл ей дверь с пассажирской стороны, но упрямица попятилась.

— Я сама, не нужно. Мне же недалеко…

— Бобриха, — предупреждающе рыкнул. — я что, такой страшный?

— Нет, конечно! Ты очень красивый! — когда до нее дошло, что она брякнула, то прикрыла рот ладошкой, будто эти слова не были предназначены для моих ушей. — Я не это имела ввиду, — тут же принялась она яро оправдываться.

На моем лице нарисовалась довольная лыба. Мне, конечно, разного рода комплименты говорили и: «Гера, это было незабываемо! Ты просто монстр! Я такого еще не встречала!», но чтобы мне говорили, что я красивый... Да и еще с такой ненаигранный искренностью и наобум, такого определенно не бывало. Мне могли сотни раз повторить, что я тигр, но это не переплюнуло бы этих слов.

— То есть я все-таки некрасивый? — поддразнил ее, вскинув бровь.

Поправив шапку, она переступила с ноги на ногу. Вероятно, если я не заткнуть, то девчонка удерет от меня со всех ног.

— Ладно, мышь, я понял, что я очень красивый. Мне приятен твой комплимент, — подмигнул, — ты тоже ничего, а теперь садись.

С видом раненой антилопы, Дунька уселась. Я безусловно слукавил, Бобрич была лучше, чем просто «ничего». Гораздо лучше.

Дорога до её дома занимала всего ничего, а потому у меня было несколько скоротечных минут, дабы решить насущные вопросы.

— Итак, ты завтра не работаешь? — как только завелся двигатель и мы отъехали, поинтересовался.

На мой вопрос, она отрицательно покачала головой.

— А что ты делаешь?

— Завтра я договорилась… Постой, — насупилась. — А тебе зачем?

Не прокатило…

— Любопытно, так что ты завтра?

— Дела, — хмуро брякнула.

Что же это за дела такие секретные? Надо бы пробить…

— Во сколько освободишься?

— Я буду свободна после пяти.

— Отлично! У меня в пять заканчивается тренировка. К шести я за тобой заеду, будь к этому времени готова.

— А где мы будем заниматься?

— У меня, — невозмутимо ответил. Бобрич закусила губу, выводя узоры на стекле.

— Хорошо.

— Мышь, ты уже придумала свое желание?

— Какое? — не поняла она. И, наконец, её взор пал на меня.

— За помощь, разумеется.

— Мне ничего не нужно.

— Да ладно! — закатил глаза. — Всем что-то нужно. Я не люблю оставаться в долгу, говори.

— Придумаю, скажу, — легко согласилась она. Немного помолчала, а после задала неожиданный вопрос. — Почему ты вечно меня называешь «мышь» и «бобриха»?

Машина остановилась напротив ее подъезда, однако Дунька не спешила выходить из машины. Её глаза горящие любопытством требовали ответа. Возможно, я погорячился… Бобрич все-таки подросла.

— Разве ты не знаешь, — наклонился к ней, жадно вдыхая ее запах. Она пахла, как весна. — когда человек тебя называет ласковыми словами он к тебе неравнодушен.

Дверь под моими пальцами щелкнула и открылась. Дуня втянула воздух в себя, открыла рот, порываясь что-то сказать, но тут же закрыла. Отвела свои глаза, от моих пристальных. Шустро она встала и пробкой вылетела из машины.

— Пока, — поспешно бросила и слиняла.

К подъезду невысокая фигурка шагала быстро, а когда дверь захлопнулась, я проследил за ее силуэтом в подъезде. Еще позже увидел, как загорелся свет в комнате, и только тогда поехал в «Шафран».