Сердце помнит

7. ВОСПОМИНАНИЯ ГЕНЕРАЛА РЯБОВА

Над Синими Озерками ярко светило утреннее солнце. Из-за купола рубленой, почерневшей от времени и поросшей мохом деревенской церквушки, приютившейся на высоком берегу Емцы, выплескивался разноголосый колокольный перезвон и торжественно плыл над крышами домов, над речкой и терялся где-то за околицей, в чащобе казенного леса. По широкой, заросшей подорожником и спорышем улице, вдоль жердевых изгородей парами и в одиночку шли в церковь празднично одетые люди.

Не радовался празднику, может быть, только один Андрюша Рябов. Не любил он ходить в церковь, где нужно терпеть насмешливые взгляды хлопцев сынков деревенских богачей, наряженных в добротные юфтевые сапоги, суконные брюки с напуском и в сатиновые рубахи под цветной пояс из крученого шелка. И хотя не один Андрей среди молодежи был бедно одет, не один он носил лапти, домотканые штаны, крашенные соком бузиновых ягод, и белую домотканую рубаху, перехваченную узеньким ремешком из сыромятной кожи, но именно его замечали расфранченные парни и кололи при случае обидной насмешкой.

Знал Андрей причину неприязни к себе богатеев. Не могли они смириться с тем, что на него, «лапотника», засматриваются деревенские девчата, ловят взгляды его быстрых глаз.

Девятнадцатилетний Андрюша Рябов был статен и красив собой. Его большие карие глаза под густыми черными бровями всегда светились задумчивостью, а чистое круглое лицо с небольшим прямым носом и тонко очерченными, словно у девушки, валиками губ, над которыми чернел пушок, дышало молодостью, силой, лесной свежестью.

Не тянуло Андрея в церковь: безнаказанны оставались там презрительные улыбки и едкий шепоток чубатых хлопцев в сатиновых рубахах. Церковь не улица, в ней драку не затеешь, кулакам воли не дашь. И Андрей, вместо того чтобы идти на заутреню, тайком от своего опекуна дядьки Власа пробирался огородами к лесу. За сыромятным ремнем, подпоясывавшим его домотканую рубаху, торчал небольшой плотницкий топорик. Андрея тянуло побродить в лесной глухомани, и заодно намеревался он втихомолку срубить в казенном лесу длинную жердину для колодца. Об этой жерди не раз говаривал ворчливый дядька Влас.

…Лес встретил Андрея прохладой и птичьим гомоном. Еще не опала роса, и кусты подлеска на опушке серебрились тысячами искр.

Андрей остановился, оглянулся на деревню, на приумолкшую церковь, потом понаблюдал, как на молоденькой березке вертлявая малиновка клювом ловко сняла с веточки висящую каплю росы, улыбнулся и решительно шагнул в тень леса. Тропинка юлила сквозь березовый молодняк, потом через нечищеный сосновый лес вывела на просеку. Андрей шел по просеке, углубившись в свои мысли, ничего вокруг не замечая.

Вдруг его слуха коснулась песня — тихая, как далекое эхо, плавная, точно полет паутины в безветренную погоду. Песня доносилась откуда-то со стороны старой, запущенной вырубки, куда вела просека.

Андрей невольно ускорил шаги, напряг слух и устремил вперед свой восхищенный взгляд. Никогда он еще не слышал такой славной песни, такого свободного, свежего голоса, заставлявшего сладко трепетать каждую струнку в груди… По голосу нетрудно было догадаться, что пела девушка.

«Кто она?» — недоумевал Андрей. Он знал, что в этот ранний час воскресного дня все деревенские девчата в церкви.

Вот виднеется уже старая вырубка. Буйным, густым молодняком обступила она просеку. Голос совсем рядом. И что это за голос!.. Андрей явственно различал, как песня то с грустью вздыхала, то, в надежде на какое-то свое счастье, радостно взмывала и расплескивалась счастливым щебетом. Казалось, чья-то душа — чистая как слеза — человеческим голосом, легким, точно предутренний туман, говорила о своей судьбе…

Сердце Андрея замирало. Словно на крыльях, несся он вдоль просеки, так хотелось ему увидеть, кому принадлежал этот дивный, как несбыточная мечта, голос…

Дрогнула ветка орешника, и Андрей увидел девушку. Она стояла среди густого дикого малинника и в лукошко собирала ягоды. Наполовину скрытая зарослями низкорослой лесной малины, не замечая Андрея, девушка продолжала петь. Он видел освещенное косым лучом солнца ее чуть-чуть продолговатое румяное лицо, задумчивый взгляд больших глаз, маленькие красные, как ягоды малины, губы. Две тугих светло-русых косы спадали на ее плечи. Из-под синего сатина сарафана виднелась белая вышитая сорочка…

Андрей стоял, не отрывая глаз от этой лесной русалки. Он был поражен. Ведь перед ним Варя — дочь лесника Порфирия Дегтяря! Совсем недавно, год-два назад, видел он ее босоногой девчонкой… Как выросла!.. И откуда такая красота взялась?

Варя увидела вдруг Андрея и от неожиданности тихонько взвизгнула и присела, спрятавшись в малиннике. Потом, придя в себя, поднялась, окинула Андрея любопытным смелым взглядом и спросила:

— Ты чего по казенному лесу шатаешься с топором, как разбойник какой?!

— А что мне, с ложкой в лес ходить? — ответил Андрей. — Похлебать ведь никто здесь не приготовил. Аль приготовила? — Андрей с хитрецой прищурился.

— Жди! Приготовлю тебе! — сверкнула на него глазами девушка.

— Чего это ты, Варенька, такая сердитая? Или не узнаешь меня?

— Не подслушивай и не подсматривай, тогда и сердитая не буду. А то вытаращился, бесстыдник!

— Варя, будет тебе! Лес большой, ходить не запрещено по нему. Ей-богу, случайно набрел на тебя.

— Не божись! Увидит тебя с топором мой батя, такого арапника даст…

Андрей невольно с опаской поглядел вдоль просеки.

— Ага, страшно? — Варя залилась звонким, почти детским смехом и бросилась бежать через вырубку по малозаметной тропинке.

Какая-то сила потянула Андрея вперед. Одним духом перемахнул он через заросшую ежевикой канаву, отделявшую просеку от вырубки, перебежал через малинник и устремился вслед за девушкой. Вот уже совсем недалеко мелькают длинные Варины косы, совсем рядом слышится ее, точно звонок колокольчика, смех. Андрей взял немного правее, чтобы обогнать Варю. Ветки орешника ударили ему в лицо, но Андрей даже не заметил этого. Еще несколько шагов, и он оказался впереди девушки. Круто повернулся и, преграждая ей путь, широко расставил руки. Варя попыталась увильнуть в сторону, но лукошко в ее руке зацепилось за ветку, и красная малина брызнула на траву. Девушка остановилась.

— Чего привязался, охальник?! Видишь, малину из-за тебя рассыпала!

Андрей стоял перед Варей, возбужденный, раскрасневшийся. Он смотрел на девушку счастливыми глазами и виновато улыбался.

— Чего стоишь? — притопнула ногой Варя. — Подбирай!

Андрей присел и послушно начал собирать по одной ягодке. А она стояла над ним, вперев руки в бока, гордая, чуть дерзкая.

— Ой, какой же ты, Андрюша, нескладный. Осторожно брать нужно! — И девушка, смилостивившись, присела рядом с ним.

Их глаза встретились. На мгновение все окружающее исчезло для Андрея. Он перестал даже ощущать самого себя. Перед ним были только эти лучистые зеленоватые глаза… Не раз Андрей пел песню про ясные очи. Так вот они какие!..

Варя смутилась и, накинув на голову косынку, начала проворно подбирать из травы малину.

Рядом, на узкой лесной дороге, послышался размеренный цокот конских копыт.

— Батя! Прячься! — испуганно проговорила Варя и, схватив Андрея за руку, увлекла его в глубь вырубки.

Они сидели за густым кустом орешника и сквозь ветки смотрели на дорогу. По дороге неторопливо ехали два всадника и о чем-то разговаривали. В одном из них Андрей узнал объездчика Тимоху Власова — молодого рыжего парня, которого боялись все крестьяне окрестных деревень. Лютый как волк, Тимоха до полусмерти избивал арапником тех, кого ловил в лесу с топором. Вторым был Варин отец — Порфирий Дегтярь.

— Окаянный! — прошептала Варя, когда всадники скрылись из виду.

Андрей взглянул в лицо девушки и поразился, до того оно стало грустным, печальным.

— Кто окаянный? — спросил озадаченный Андрей.

Варя, склонив голову, молчала. Потом подняла на Андрея полные слез глаза. Долгий, грустный взгляд девушки привел Андрея в смятение. Он понимал, что ее томит какое-то горе, но сказать о нем она не решается.

— Варенька, — прошептал Андрей, стискивая ее руку.

Его голос точно рассеял последние сомнения, и она уже смотрела на него доверчиво, словно на друга.

— Тимоха уговаривает отца отдать меня за него замуж, — тихо промолвила Варя.

Андрей, пораженный такой вестью, испытующе смотрел в лицо девушки.

— А отец как? — прошептал юноша.

— Отец пока ничего не говорит. Только все хвалит Тимоху. А я смотреть на него не могу…

— Варя… Варенька! Гони ты его… Я… Я… тебе очень советую. Не дам я тебя ему!..

Варя вдруг вскочила на ноги:

— А ты какое такое право имеешь?!

Девушка негодующе сверкнула глазами и, подхватив лукошко с малиной, убежала…

В следующее воскресенье утром Андрей Рябов спешил на знакомую просеку. Всю неделю за работой думал он о Варе, вспоминал до мельчайших подробностей необыкновенную встречу в лесу. И ему хотелось хоть одним глазом посмотреть на тот малинник, ту тропинку, по которой бежала Варя, куст орешника, под которым они сидели. В глубине души Андрей надеялся, что опять встретит ее — лесную русалочку.

А Варя действительно уже была в знакомом малиннике. То ли случайно, то ли нарочно она снова пела знакомую Андрюше песню. И опять быстрее птицы летел на звуки этой самой лучшей на свете песни Андрей. И когда он вынырнул из лесной чащи, Варя больше не испугалась.

— Пришел-таки? — спросила у него Варя. — Я знала, что ты придешь.

И в глазах девушки засветилось такое счастье, оттого что она не ошиблась, что она имела большую, непонятную для нее силу над этим чернобровым пареньком…

Варя поверила в свое счастье, в любовь Андрея к себе. Ей уже не были страшны частые приезды рыжего Тимохи. Она перестала замечать его, поглощенная своими мыслями, светлыми мечтами.

Дом лесника Порфирия Дегтяря стоял среди небольшой лесной поляны, на берегу говорливого, мелководного ручейка. Со всех сторон подступал к дому дремучий лес. Варя хлопотала по хозяйству, а когда наступал вечер, прислушивалась к свисту своей любимой певуньи — иволги и ждала знака от Андрюши. Андрей искусно подражал голосу этой сизо-голубой пташки. И когда Варя слышала, что неподалеку дважды раздавалось: «Тю-ю-фио-лиу! Фиу-лио-иу!..», брала в руки бечевку и шла в лес собирать сухой хворост.

Варя была единственной дочерью у отца. Мать ее умерла, когда Варе было шесть лет. Отец привел в дом вторую жену — Наталью. Мачеха жалела Варю, любила ее, точно родную. От внимательного взгляда Натальи не ускользнула перемена, происшедшая в последнее время в поведении падчерицы. Мачеха догадывалась, где так долго задерживается Варя по вечерам, и радовалась, что девушка не хочет покориться воле отца, не хочет стать женой грубого и жестокого Тимохи.

Отец однажды выследил «иволгу»…

Это была их последняя встреча в лесу, у Вариного дома. Андрей и Варя сидели на поросшем мохом стволе сваленной бурей сосны. Андрей говорил девушке, что он на целую зиму уйдет на заработки в Емецк, поднакопит там денег и купит избу. Потом придет к ее отцу просить Вариной руки.

Над их головами тихо шептались сосны, где-то в стороне лихо выстукивал, как телеграфным ключом, дятел. А Андрей и Варя ничего не замечали. Прижавшись плечом к плечу, они сидели так рядышком, счастливые своей близостью и грустные оттого, что предстоит разлука.

Вдруг сзади треснул сухой валежник. Андрей вскочил на ноги и увидел Порфирия Дегтяря с высоко занесенным в руке арапником. Андрей шагнул навстречу Вариному отцу — высокому мужику с рыжеватыми усами, с чуть тронутым оспой лицом. Ни тени страха или растерянности на румяном юном лице Андрея. Порфирий застыл на месте, рука его медленно опустилась. Варя стояла рядом с Андреем, побледневшая, притихшая.

— Варька, марш домой! — заорал отец.

Варя втянула голову в плечи, съежилась и медленно пошла по направлению к дому.

— Дядька Порфирий, — тихо промолвил Андрей, — рассказывали мне люди, как вы мать мою спасли у Гнилого озера от лютости отца. Всю жизнь буду вам это помнить… Спасите теперь меня… не отдавайте Варю Тимохе…

Тяжелым взглядом смотрел Порфирий на стройного, широкого в плечах, красивого лицом Андрея. Он понимал, как далеко пьянчуге Тимохе до этого честного, смелого, хотя и очень бедного парня-сироты.

— Это как же? — спросил наконец Порфирий.

— Отдайте за меня Варю.

Порфирий горько усмехнулся.

— Как потом жить будете? — спросил он. — Ни кола ни двора у тебя. Нищих наплодите.

— Я на заработки уйду, денег скоплю за зиму.

— Тысячи мужиков ходят, а толк какой? Убирайся, хлопец, с богом, и чтоб ноги твоей здесь больше не было. По-доброму тебя прошу…

Уходил Андрей все дальше от Вариного дома, и казалось, солнце померкло, птицы онемели. Горькую думу думал он.

У знакомого малинника вдруг шею его обвили чьи-то руки.

— Варенька?!

— Андрейка… — Варя своим горячим ртом прижалась к губам Андрея. Андрейка! Я все слышала. Не верь ему, ты сильный, умный… Не покидай меня. Иди в Емецк, я буду ждать тебя…

Так они расстались. Андрей собрал в мешок свои скудные пожитки, распростился с семьей своего опекуна дядьки Власа, поблагодарил за хлеб-соль и ушел.

В Емецке на пристани он познакомился с молодыми грузчиками сплавщиками леса. Им приглянулся крепкий парень со смелым взглядом, и они на время приютили Андрея в своем бараке, помогли устроиться на работу. Только одна зима прошла, зима 1912/13 года, а Андрей успел за эту зиму узнать столько, сколько не узнал он за все прожитые им двадцать лет. Это были годы нового подъема революционного движения в царской империи. Волны стачек и забастовок прокатывались по всем огромным просторам России, вовлекая в борьбу миллионные массы народа.

Андрей впервые увидел людей, борющихся против неравенства, против тяжелой, несправедливой жизни, когда один владеет землей, рудниками, лесом, пароходами, а тысячи, миллионы живут впроголодь, ничего не имея, кроме своих рук, когда он — Андрюша Рябов — из-за бедности своей не может жениться на девушке, которую любит, которая любит его… Вскоре он близко познакомился с этими людьми, стал посещать рабочий кружок, читать листовки. Теперь Андрей начинал понимать, каким путем он должен идти к счастью, какую дорогу выбирать себе в жизни. Уже не собственный дом, не собственное хозяйство были вершиной его мечтаний. Он знал, что есть эксплуататоры и эксплуатируемые, что во всем мире звучит огненный лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», что есть ленинская партия большевиков, которая ведет пролетариат на штурм капитализма, и что в рядах штурмующих должен быть он, Андрей Рябов…

Наступила весна. На Емце начался ледоход. Приближалась горячая пора лесосплава. Заготовленная за зиму древесина должна была в плотах скоро пойти вниз по течению.

В один из таких дней Андрей ремонтировал на пристани настил причала. Дул свежий, влажный ветер. Рядом, шурша и потрескивая, двигался взломанный, посеревший, ноздреватый лед. Андрею казалось, что не река несет в далекое море свою зимнюю оболочку со следами санной дороги, а берег плывет куда-то в сказочные дали.

Вдруг до слуха Андрея донесся зов:

— Рябо-о-ов! Андрюша-аа!

Андрей поднял голову и увидел на пригорке своего дружка, Дениса Иванова, молодого, как и он, парня, сплавщика леса. Рядом с Денисом стояла какая-то девушка в полушубке, сапогах, повязанная большим платком. В ее руках виднелся узелок.

«Варя», — екнуло сердце. Андрей вскочил на ноги, пригляделся и, бросив на настил причала топор, стремительно побежал вверх.

— Варюшенька!..

Это была действительно Варя. Она убежала из дому. Отец объявил, что на пасху будет ее свадьба с Тимохой…

Товарищи помогли Андрею отыскать на окраине Емецка комнатушку. В узком кругу друзей Андрей и Варя скромно отпраздновали свадьбу.

Летом 1918 года американцы, англичане и французы, высадившись на севере России, захватили Мурманск, Архангельск, затем начали продвигаться на юг.

Андрей Рябов, служивший разметчиком на Емецком лесозаготовительном пункте, как и другие большевики Емецка, готовился к вооруженной борьбе с интервентами.

Одно не давало покоя Андрею — как быть с Варей, с пятилетним Юрой? Он опасался оставлять их в Емецке и в то же время не решался отпускать от себя.

И все же пришлось отправить Варю с Юрой в Синие Озерки — к Вариному отцу, который в то время уже не был лесником. Порфирий Дегтярь срубил себе дом в Синих Озерках и изо всех сил тянулся на хозяйство.

Однажды ночью Андрей проснулся от настойчивого стука в окно. «Наверное, Денис», — подумал он и вышел в сени, чтобы отодвинуть засов.

Стучался действительно Денис Иванов. Своей широкой, кряжистой фигурой он заслонил всю дверь, затем шагнул в темноту к Андрею.

— «Гости» пожаловали, на машинах, с пушками, минометами, — сообщил Денис.

— По тракту? — удивленно спросил Андрей. — А по реке? — И, высунув голову из двери, тревожно начал всматриваться вперед по руслу дремавшей рядом Емцы. Во мгле над рекой он различил притушенные огни судов. Сомнений не было: интервенты поднялись и по Северной Двине, вошли в Емцу.

— Значит, и нам в дорогу, — промолвил Андрей и вместе с Денисом вернулся в свою комнатушку.

Не зажигая света, Андрей быстро оделся, положил в холщовую сумку две пары белья, буханку хлеба и вязку трески. Из-под матраца достал наган и узелок с патронами. Узелок тоже положил в сумку, а наган сунул в карман.

Интервенты показали себя еще в Архангельске. Начиная хозяйничать в захваченном городе или селе, они первым делом арестовывали коммунистов и представителей Советской власти, расстреливали их или сажали в тюрьмы. Но Андрей Рябов и Денис Иванов не поэтому уходили из Емецка. Партийная ячейка поручила им не допустить вывоза интервентами леса, заготовленного вдоль устья реки Емцы — левого притока Северной Двины.

…Утро застало Андрея и Дениса далеко за Емецком. Покачиваясь в седлах, они ехали по неширокой тропе. Со всех сторон их обступал дремучий лес, пестро расцвеченный косыми лучами взошедшего солнца.

Ехали молча, каждый думая о своем. Где-то в стороне слева угадывалась речка Емца. В зарослях на ее берегу особенно шумно вели себя птицы. И когда к середине дня их разноголосый говор затих, Рябов и Иванов остановились на небольшой поляне покормить лошадей, да и самим перекусить.

Затем они опять тронулись в путь. Ночевать решили в селе Синие Озерки, в новом доме тестя Андрея — Порфирия Дегтяря, который давно примирился с тем, что дочь нарушила его отцовскую волю. Андрей с радостью думал о предстоящей встрече с Варей, сынишкой.

До Озерков уже было рукой подать. Вдруг конь Андрея насторожился, стал водить ушами, пугливо коситься на кусты. Не успел Андрей опомниться, как из-за стволов деревьев, из кустов выскочили солдаты. Лошадь шарахнулась в сторону, но ее схватили под уздцы, а Андрея тотчас же стащили с седла. Такая же участь постигла и Дениса, ехавшего в двух шагах сзади.

Они попали в руки американо-английского отряда, выброшенного вверх по руслу Емцы на катерах и самоходных баржах. Основная группа интервентов под командованием британского генерала Финлесона находилась в районе Двины.

Было обеденное время. Семь американских и английских офицеров расселись вокруг разостланного на траве одеяла, уставленного бутылками и едой. Между делом молодой американский подполковник, командир отряда, допрашивал пленных.

— Местные? — передавал его вопросы переводчик, низенький толстяк в военной форме, но без погон.

— Отвечать не будем, — говорил Андрей.

Двум коммунистам было ясно, что их ничто не спасет. Интервенты, найдя в переметных сумах седел двенадцать гранат-«лимонок», обнаружив у Андрея наган, убедились, что поймали не случайных проезжих.

— Значит, не хотите сказать, откуда, куда и зачем едете? — спрашивал подполковник. Он несколько раз повторил этот вопрос, так как полагал, что, получив ответ, установит, где интервентов могут встретить силой оружия местные жители.

Рябов и Иванов молчали.

Группа солдат по приказанию подполковника отправилась в Синие Озерки. Им было велено согнать к месту допроса крестьян.

Пленные со связанными руками сидели под вековой елью. Иванов наклонился к Андрею и зашептал:

— У сумок наши гранаты. Руки бы распутать…

Андрей взглянул в сторону, куда указывал Денис. На траве лежали гранаты, поблескивали головки запалов.

В это время на тропе показалась толпа женщин, стариков и детей. Молодых мужчин в селе не оказалось.

С сильно бьющимся сердцем Андрей начал всматриваться в лица односельчан. Вон старый Митрофан, рядом с ним тетка Степаниха с девочкой на руках. Вон бабка Фотына, дядька Прокоп. Никита Дегтярь — брат Вариного отца. Ни самой Вари, ни Порфирия Дегтяря и его жены Натальи в толпе крестьян Андрей не приметил. И ему стало легче. «Не видели б родные, как мучить меня будут», — подумал он.

— Кто знает этих людей? — указывая на Рябова и Иванова, обратился к собравшимся переводчик. Крестьяне молчали, хотя почти все они хорошо знали сироту Андрюшу Рябова — зятя Порфирия Дегтяря.

Тогда к пленным опять подошел подполковник.

— Куда и зачем ехали? — злобно спросил он.

Его лицо побагровело, и на щеке резко выделился шрам, напоминавший след куриной лапы. Эта «куриная лапа» почему-то притягивала взгляд Андрея.

— Отвечать не будем! — отрезал Андрей.

Американец порывисто, по-лошадиному взмахнул головой, показав худую, жилистую шею. Он спешил к веселой, захмелевшей компании офицеров, и его раздражало упорство пленников, отнимавших так много времени.

— Не будете? Как хотите. Мы вас сейчас расстреляем. — И подполковник, отдав распоряжение солдатам, повернулся, чтобы уйти.

— Папа, папочка! — неожиданно раздался из толпы крестьян детский голосок.

Андрей оцепенел. Теперь он с тревогой всматривался в лица людей из Озерков, боясь среди них увидеть Варю, Юрика, своего тестя.

Мальчик, вырвавшись из рук матери, подбежал к отцу. Андрей нагнулся и дал сынишке обнять себя за шею. Прижать Юрика к себе он не мог, так как руки были туго стянуты за спиной веревками. Высвободив шею из ручонок мальчика, Рябов встретился с загоревшимся взглядом американского подполковника.

— О-о! — протянул офицер, останавливаясь. — Встреча с сыном, женой?.. О'кэй! Очень хорошо! Зачем же тогда расстреливать? Не надо расстреливать!

К американцу вернулось доброе настроение. Переводчик еле поспевал за ним…

— Я тебя прощаю. Бери свою семью, иди, живи, размножайся. Благодари бога за счастье. Развяжите его!

Как только Андрея освободили от веревок, он подхватил затекшими руками Юрика и растерянно смотрел на Варю, на Дениса Иванова.

Варя, тоненькая, стройная, была похожа на девушку. Из-под белого платка испуганно смотрели ее большие зеленоватые глаза. Она отделилась от толпы и нерешительно направилась к мужу. Андрей опять посмотрел на Иванова. Денис стоял бледный, с выступившей на лбу испариной. Он плотно сжал губы и жадно впился глазами в американца, стараясь разгадать, что сейчас сделают с ним. На всякий случай он осторожно пошевеливал кистями рук, чтобы ослабить на них веревки. Изредка бросал он взгляд туда, где лежали гранаты.

— Без товарища я не пойду, — сказал Андрей офицеру, который с улыбкой наблюдал за происходившим.

— Что ж, пусть и он идет, — безразличным тоном бросил американец. Развяжи ему руки. Разрешаю!

Рябов быстро развязал Дениса. Затем, держа на руках сына, вместе с женой и Ивановым устремился к толпе.

— Минуточку! — окликнул подполковник. — Вы же позабыли сказать мне, куда и зачем ехали. При вас нашли оружие. Что это значит?..

Прижав сына к груди, Андрей молчал и смотрел на американца расширенными, полными ненависти глазами.

— Я готов слушать, — торопил подполковник.

— Ничего я не скажу, — выдавил из себя Андрей.

— Это ваше последнее слово?

— Да.

— Подумайте. Иначе мы можем переменить свое решение… Итак, говорите?

Рябов молчал.

— Посмотрим, — угрожающе промолвил американец и что-то сказал двум солдатам, собиравшим с расстеленного на земле одеяла бутылки. Солдаты, конфузливо улыбаясь, посмотрели на офицеров и, увидев их подбадривающие взгляды, подошли к Варе. Оттащив ее к большой ели, они начали срывать с женщины одежду.

В толпе заголосила тетка Степаниха. На груди у Рябова забился, закричал мальчик:

— Пусти маму, пусти!..

Андрей, обхватив руками голову сына, бросился к солдатам. Путь ему преградил подполковник. Пистолет он держал наготове.

— Будешь говорить?

Андрей молчал, глядя на врага невидящим взглядом.

— Будешь говорить?! — взревел американец и, отпрыгнув, поднес пистолет к виску Вари. Андрей крепче прижал сына к груди и всего лишь на миг закрыл глаза.

Грохнул выстрел. Варя широко раскрытыми, полными муки глазами взглянула на мужа, сына и упала, ударившись головой о ствол ели…

Американец был взбешен. Он видел, как стали серьезными лица охмелевших офицеров, как притихли и побледнели солдаты. Казалось, их пронял страх. Можно ли русских, вот таких, как этот, покорить? А может, и их души охватило смятение от того, что делал их соотечественник?

— Нет таких гвоздей, которые не гнутся! — зло закричал подполковник, наступая на Рябова. — Послушай, ты что — не человек? Тебе не жаль жены? Хорошо! Так, может, сына пожалеешь? Не будешь говорить, сейчас и его пристрелю!

Андрей обернулся к онемевшим женщинам, к старикам — свидетелям этой страшной сцены, сказал:

— Спрашивает, человек ли я…

В ответ в толпе раздался взрыв плача, истерический крик женщины… Казалось, от этого крика задрожала листва на одинокой березе, стоявшей среди елей.

— Ирод!.. Гадюка! А ты человек?.. Ты… ты! — Женщина не находила слов.

Схватившись обеими руками за голову, она упала на землю.

А Андрей, прижимая к груди затихшего в оцепенении сынишку, глядя страшными глазами, медленно шагнул к подполковнику. Американец оторопело отступил назад. Потом что-то крикнул, и на Рябова набросились два солдата. Андрей быстро опустил ребенка на землю и сильным ударом свалил первого подбежавшего солдата. Второго смертельным ударом сбил Иванов. Оба рванулись к подполковнику, но к месту схватки подоспела хмельная компания офицеров, сбежались солдаты. Рябова и Иванова повалили на землю.

Мальчик душераздирающе кричал и рвался к отцу. Подполковник схватил его за руку и обратился к Рябову:

— Теперь мое последнее слово. Будешь говорить?

Андрей широко раскрытыми, остановившимися глазами смотрел на руку американского офицера, в которой был зажат пистолет. Подполковник же уставил свой взгляд на голову Рябова. Лицо американца выражало изумление и любопытство. Он увидел, как пленный седел на глазах. Прошло всего несколько минут, и черные, растрепавшиеся на непокрытой голове Андрея волосы стали снежно-белыми…