Сердце пудренное

Лев Моносзон Биографический очерк

Описывая литературное кафе «Музыкальная табакерка», открывшееся в Москве весной 1918 г., В. Шершеневич посвятил в мемуарах несколько строк и загадочному поэту Льву Моносзону:

«Тут возник Лев Моносзон, который начал свою поэтическую жизнь с того, что нечаянно застрелил милиционера-студента и с испуга начал писать стихи. Когда испуг прошел, Моносзон бросил стихи и уехал за границу»[1].

С поэтом Л. Моносзоном предлагалось идентифицировать деятеля советского кино Л. И. Моносзона (1886–1938), что справедливо вызывало сомнения. Накопившаяся за последние годы «критическая масса» материалов[2], однако, позволяет с некоторой уверенностью отождествить его с известным в веймарской Германии певцом Лео Моноссоном (1897–1967), именовавшимся в эмигрантской печати также «Лео Моносзоном», «известным русским певцом Лео Моноссоном» и т. д.

Лев Исаакович Моносзон родился в Москве 7 декабря 1897 г. в семье богатого ювелира Исаака Львовича Моносзона[3], в Москве же закончил гимназию. Был первым мужем второй жены В. Шершеневича, актрисы Ю. С. Дижур (1901–1926)[4].

Мы не знаем, когда произошло – и произошло ли – описанное Шершеневичем случайное убийство «милиционера-студента»; подобное событие могло случиться после Февральской революции и ликвидации департамента полиции в марте 1917 г. В августе 1917 г. вышел первый сборник Моносзона «Сердце пудренное: Лирика»[5] – собрание верлибров, первый раздел которого, состоящий из любовно-эротических септим, явственно отдавал «японизмом». Следов каких-либо трагедий, за исключением любовных, в сборнике не замечалось – однако в нескольких стихотворениях, жутковато предвосхищавших обстоятельства гибели Ю. Дижур, говорилось о самоубийстве героини. В программном стихотворении «Nature pas encore morte» Моносзон отрекался как от «пьяной истерики Бальмонта и мистических ураганов Мережковского», так и от «ряженых ломак»-футуристов, подобных «Бурлюкам», провозглашая взамен «холодный и очень искренний эгоизм» «циничной утонченности и безволия» денди большого города.

В харьковской «Камене» и это стихотворение, и книгу в целом буквально отхлестал поэт и критик П. Б. Краснов (1895–1962):

Лев Моносзон. Сердце Пудренное. Лирика. Москва. 1917. У этого расстегнутого нерифмованного «лирикана» обилие нежности, но нежности городской души, выкрашенной «в цвета циничной утонченности и безволия». От такой нежности отдает эфиром, песенными гримасами Вертинского, узколобием, болезнью… Освальда. Из Сердца Пудренного льется через край гнилая мутная кровь «шикарного. проститута… с истинно-Уайльдовским гурманством костюма, истинно-Толстовским гурманством позы., окруженного влюбленными мальчиками, бледнеющими от каждого жеста их прелестного чудовища.»

Стоит ли разгадывать их, теряющих «чистоту на одиннадцатом году, а невинность несколько позже»? Конечно, не стоит. Ни их. Ни поэзию их поэтов. Дегенератам, выкидышам Города, красящим свои губы и пудрящим свои сердца, воспитанным на Кузнецком, играющим своими стеками перед витринами Дациара, – им нужны такая поэзия и такой поэт, который –

В ноябре 1917 г. Моносзон опубликовал небольшой сборник «стихов о мятеже», озаглавленный «Эти дни», с чрезвычайно резкими проклятиями по адресу Октябрьской революции и выпадами против большевиков. Последних поэт именовал «хищной, двуликой выдрой», «дрессированными клоунами» и «жонглерами на канатах идей и увещаний», вызвавшими кровавую бойню, новую революцию – «России мертворожденной дочкой» и т. д. Были в «Этих днях» и такие строки:

Все это вполне соответствовало настроениям, по всей видимости царившим в окружении Моносзона – но зашел он гораздо дальше, например, своего литературного соратника, поэта, прозаика, критика и режиссера В. В. Королевича (1894–1969), демонстративно посвятившего книгу стихов «Сады дофина» (1918) великому князю Дмитрию Павловичу.

В декабре 1917 г. (10 января 1918 г. н. ст.) Моносзон читал в «Кафе поэтов» доклад «Реформа любви». Афиша вечера сообщала: «В разговорах примут участие: Вл. Маяковский, киты мира: Вл. Королевич, Вл. Гольцшмидт и Н. Равич, поэтесса Н. Поплавская и желающие вниматели из пришедших» (ГЛМ).

По версии А. Климова[7], Моносзон читал нечто «по Вейнингеру»; вероятней же, его доклад соответствовал «монологам», описанным в стихотворении «Брови сжаты…»:

«Зачастую на эстраде истерически кликушествовал И. Эренбург, только что выпустивший свою „Молитву о России“, и поочередно выламывались и жеманничали В. Королевич, Моносзон и Гольц-шмидт» – вспоминал Н. Захаров-Мэнский[8].

В январе 1918 г. Моносзон и Королевич организовали кружок молодых поэтов-«нефутуристов», получивший позднее наименование «Зеленое яблоко». Целью кружка было заявлено «издание поэзии, разбор новых книг, самоопределение поэтов. Предполагается издание сборников стихов и публичные выступления»[9]. При этом Моносзон и Королевич заявляли, что «ничего общего с футуризмом не имеют» и стремятся «освободиться от властного ига футуризма»[10].

О деятельности недолго, как видно, просуществовавшего кружка известно из сообщений в прессе. 29 января состоялся доклад Моносзона «Эти дни в поэзии», в феврале – заседания редакционной комиссии (рассмотрены для альманаха стихи А. Амдурского, Ю. Наумова, С. Рексина и М. Щетининой, приняты стихи Г. Вейманса, А. Оленина, Н. Павлович и Г. Янова; в члены кружка приглашены Н. Серпинская и Н. Поплавская). 18 февраля – доклад Н. Серпинской «„Белая стая“ А. Ахматовой», 25 февраля – вечер поэзии К. Липскерова. В первой половине марта – закрытые вечера (на первом Моносзон и Поплавская выступили с докладами о поэзии В. Инбер, Павлович читала свою поэму «Ангел мщения», на втором – с докладами о поэзии Е. Гуро выступали Рексин и Павлович, читала свои стихи Серпинская).

Единственным публичным мероприятием этой группы стал состоявшийся 1 марта 1918 г. в Малом зале Консерватории вечер молодых поэтов-«нефутуристов», на котором помимо Моносзона выступили С. Заров, В. Королевич, К. Липскеров, Л. Никулин, Н. Поплавская, С. Рубанович, Н. Серпинская, Л. Столица, С. Тиванов, В. Шершеневич, актриса Е. Бучинская и др. артисты. «Не без помпы» явились на вечер В. Маяковский, Д. Бурлюк и В. Каменский. Моносзон впечатления не произвел:

Разве можно назвать поэзией то, что читали Моносзон, Королевич, Кусиков, Серпинская, Заров? Они сами сознаются, что душа у них – «тряпочка», что без одеколона и пудры им не прожить; они не выносят войны и «таких» ужасов, но вместе с тем они не прочь иногда погаерствовать (конечно в шутку) a la апаш. Где же им быть поэтами![12]

В апреле 1918 г. тиражом в 70 экз. выходит в свет не предназначенный для продажи сборник Моносзона «Последняя нежность» – третий и последний. В статье «Поэзия 1918 года» его приветствует В. Шершеневич:

Летом 1918 бежал из Москвы в Харьков сооснователь «Зеленого яблока» В. Королевич. Что же до Моносзона, то он исчез из виду вплоть до весны 1919 г., когда Шершеневич провозгласил в статье «Искусство и государство», напечатанной в журнале «Жизнь и творчество русской молодежи»:

В следующем номере того же журнала, где доминировали имажинисты, имя Моносзона появилось в новом списке постоянных сотрудников. Появилось оно и на афише, анонсировавшей вечер «Банда имажинистов» на эстраде союза поэтов 2 августа 1919 г., но – в числе обозначенных как «отсутствующие» (Моносзон, С. Третьяков, Н. Эрдман и И. Старцев).

Не исключено, что Моносзон к тому времени в Москве действительно уже «отсутствовал» и был заочно причислен к сторонникам имажинизма Шершеневичем и другими[15]. Как бы то ни было, не позднее августа 1919 г. Моносзон эмигрировал; исчез он так тихо и так решительно сменил амплуа, что некоторые ошибочно считали его умершим[16].

За границей Моносзон жил в Варшаве (где женился на Шарлотте Франк), Вене и Париже. С 1923 г. жил в Берлине, учился музыке и вокалу. Обладая абсолютным слухом, быстро выдвинулся как эстрадный исполнитель («В салонной инсценировке студенческих песен выделяется тенор Л. Моносзон» – сообщала в 1925 г. из Берлина газета «Возрождение»[17]). Под псевдонимами Лео Моноссон, Лео Молль, Лео Эмм, Лео Фрей, Лео Франк, Лео Мосснер сделал множество грамзаписей[18], часто транслировавшихся по радио, снимался в кинофильмах «Трое с заправочной станции» и «Два мира» (оба – 1930).

По смерти жены (1928) Моносзон остался с двумя детьми на руках; в 1932 г. он женился на фотографе Штефании Арнсдорф (1911-1996) и после прихода к власти нацистов перебрался с семьей во Францию, продолжал выступать. После начала Второй мировой войны Моносзон бежал в Испанию, оттуда в США. Жил в Ярдли (штат Нью-Йорк) и, лишенный возможности продолжать музыкальную карьеру[19], занимался филателистической торговлей. Умер от сердечного приступа 22 апреля 1967 г. во время поездки на Ямайку.

Н. Андерсон