Серебряная ведьма

ГЛАВА 4

Лестница, извиваясь, уходила в облака. Ее перила переплетались в причудливом дьявольском узоре. Мири с трудом поднималась по ступеням, стараясь не наступить на ящериц, которые сновали у нее под ногами. Гибкие, скользкие и холодные саламандры терлись о ее ноги. Когда она уже потеряла надежду добраться до верха лестницы, то оказалась в комнате, похожей на гигантскую шахматную доску. На черно-белых клетках стояли огромные шахматы, вырезанные из камня.

Мири замерла, потому что черная королева подняла свой скипетр. Она громко выкрикнула приказ, от которого пешки начали маршировать вперед. Девушка спряталась за белой ладьей, пока не поняла, что они наступают не на нее, а на белого рыцаря на белом коне.

Она попыталась крикнуть, чтобы предупредить его, но голос утонул в шумной атаке пешек. Своими булавами они наносили рыцарю удар за ударом, сокрушив его до груды разбитых доспехов и осколков.

Мири бросилась к рыцарю, в ужасе понимая, что это вовсе не шахматная фигура, а человек, лежавший там с переломанным телом, истекая кровью. Его черные волосы закрывали лицо.

Мири открыла глаза. Задохнувшись, она оторвалась от подушки, сбросив с одеяла Некроманта, который свернулся у нее на груди. Не заметив недовольного мяуканья кота, она откинула одеяло и вскочила с кровати, чуть не ударившись о низкий потолок чердака. В голове у нее была одна мысль: Симон. Надо отыскать его и предупредить немедленно. Ее сердце бешено забилось от страха.

Мири почти спустилась по лестнице, когда вдруг вспомнила, что Симон давно ушел. Сколько ночей назад? Две? Или прошло три ночи, с тех пор как он растворился в дожде, оставив ей мучительные сны, наполненные брошенными детьми и зловещими женщинами, собирающими ядовитые розы. Но из всех кошмаров последний, с нападением на рыцаря, был самым страшным, слишком похожим на кошмары ее детства, странные и неизбежно вещие.

Она спустилась по лестнице, дрожа всем телом. Ей казалось, что возраст ночных кошмаров давно прошел, и она уже поблагодарила Бога, что переросла их. Многие годы она не видела этих снов, таких сильных и тревожных. Убрав спутанные волосы с лица, Мири вышла из дома и направилась к бочке с дождевой водой. Опустив руки в холодную воду, она умыла лицо, наслаждаясь ледяной прохладой и надеясь избавиться от остатков мучительного сна. Откинув голову, полной грудью вдохнула утренний аромат спокойного леса.

Было ее любимое время дня, когда мир умыт росой, а лесная зелень нежна и таинственна в свете раннего утра. В такое мирное утро казалось, что страшной грозы, приведшей Симона в ее дом, и не было.

Все признаки его присутствия были смыты, сетка, с помощью которой она его поймала, снята с дерева, не осталось даже следов его и Элли. Можно было подумать, что появление Симона тоже всего лишь сон, кроме… Мири провела пальцем по нижней губе. Кроме поцелуя, который Симон оставил на ее губах, такого горячего, беспощадного. После его ухода она чувствовала его еще долго. Губы успокоились, но сердце продолжало ныть от воспоминания о крепком объятии Симона. Будь он проклят! Почему он не мог просто протянуть ей руку? Почему схватил и поцеловал, словно… словно небеса готовы были упасть и весь мир исчезнуть? Его объятие было не простым прощальным объятием мужчины, который надеялся, что их пути снова когда-нибудь пересекутся. Нет, скорее это было похоже на отчаянное прощание солдата с его возлюбленной накануне битвы, которую он не надеялся пережить. Симон не верил, что увидится с ней снова, и, возможно, был прав.

Несомненно, у Аристида много врагов. Он постарался, чтобы его боялись и ненавидели, но ему удалось выжить так долго. Вот только выглядел он опустошенным и одиноким.

Но больше всего Мири тревожило не это. Она почувствовала на нем тень, овладевшую его духом и посеявшую в нем безразличие к жизни и смерти. Вполне возможно, что ее отказ помочь стал последней каплей. Но что она могла сделать? Не могла же она снова подвергнуть свою семью опасности, поверив в историю про дочерей Серебряной розы. Он не дал ей никаких реальных доказательств, кроме необычного шприца, который назвал кинжалом ведьмы. Мири представила себе, какой бум мог произвести этот инструмент среди лекарей.

Мири вздрогнула от прикосновения к ее лодыжкам чего-то мягкого и шелковистого. Посмотрев вниз, она увидела Некроманта, следовавшего за ней от дома. Этот кот всегда знал, где ее найти и что ее тревожило.

«Забудь его», – сказали его глаза.

– Я пытаюсь, – вздохнула Мири.

«Старайся лучше».

– Хороший совет от кота, память которого не дольше его последней дремы, месье, – ответила она, игриво подтолкнув его босой ногой.

Вернувшись в дом переодеться и заняться хозяйством, она постаралась запереть Симона в тайнике свой памяти, где хранила его так долго.

Когда-то простая работа, такая как дойка козы, кормление голубей и уход за пони, наполняла ее покоем. Но теперь, работая по хозяйству, Мири никак не могла сосредоточиться, и винить в этом только Симона было нельзя. Тревога овладела ею еще до его появления.

Подхватив корзину, она отправилась в лес собрать кореньев и ягод, которые использовала для создания своих эликсиров. Некромант шел впереди, то скрываясь и кустах, то появляясь на тропинке, преследуя всяких букашек и бабочек.

Она брела за Некромантом, босыми ногами ступая по мху. Осторожно раздвинув ветви на своем пути, нежно погладила кончиками пальцев грубую кору вяза. Когда-то она умела чувствовать биение жизни, пульсирующей от корней глубоко в земле, сердцебиение самого острова. Неужели древняя магия действительно иссякла? Или просто ее пальцы стали слишком грубыми, чтобы чувствовать ее?

У Мири все еще была способность ходить по лесу неслышно, не тревожа его жизнь. Мири считала странным, что умение неслышно передвигаться она позаимствовала не у своей мудрой матери, одной из Дочерей Земли, а у разудалого отца, шевалье Луи Шене, рыцаря, знаменитого своим остроумием и громким смехом, когда он был щеголем и желанным вельможей при дворе. Однако Мири мало знала об ослепительном, галантном парижском повесе. В ее детских воспоминаниях высокий красавец был центром ее мира, ее другом в детских играх.

В те драгоценные летние дни, когда папа покидал двор, чтобы навестить дом на острове, они вдвоем часто бродили по лесу, охотились на эльфов или прятались в кустах, затаив дыхание и поджидая единорога.

– Надо сидеть очень тихо, моя малышка, – шептал он ей на ушко, низко склонив свою темноволосую голову. – Даже такие волшебные животные испытывают страшную жажду, бегая по острову. Смотри внимательно на воду и увидишь, как он крадется из чащи, чтобы напиться.

Дрожа от восторга, Мири все же не могла не спросить.

– Но, папа, ни Арианн, ни Габриэль никогда не видели единорога. Как же я смогу его увидеть? Я ведь такая маленькая.

– Ах, из всех Дочерей Земли этого острова ты одна обладаешь даром видеть то, чего не могут видеть другие несчастные смертные. Ты немного волшебное дитя, моя маленькая Мири.

Теперь девушка думала, знал ли отец о том, какое влияние оказали на нее его слова. Рожденная преждевременно, она была хрупким ребенком, нежным младенцем, в то время слишком маленькой для своего возраста. Она всегда была гораздо слабее и ранимее старших сестер. Ее маленькое сердце исполнилось гордостью оттого, что она хоть что-то могла делать, на что не были способны Арианн и Габриэль: она могла увидеть единорога. Или это отец умел рассказывать сказки и строить замки из воздуха одной только силой своего слова?

Несмотря на то что мама улыбалась в ответ на восторженные рассказы Мири про их приключения в лесу, она точно знала, что это тоже волновало практичную мать. Однажды, уверенная, что Мири ее не слышит, она упрекнула отца:

– Ты действительно думаешь, что правильно поступаешь, забивая голову Мири такими фантазиями, Луи? – среди животных и фантазий она слишком далеко ушла в свой собственный мир. Я опасаюсь, она так и останется неподготовленной к реальной жизни.

А папа на это лишь усмехнулся и сказал:

– Немного воображения еще никому не причинило зла, моя слишком серьезная Хозяйка острова Фэр. Реальная жизнь, как ты ее называешь, может оказаться весьма неприятным местом. Ребенок узнает об этом слишком скоро.

Так и вышло. Ей было всего девять лет, когда отец отправился в плавание покорять новый мир, обещая ей привезти самые невероятные подарки из дальних стран.

– Ты только жди, когда мой корабль приплывет домой, малышка. Я скоро вернусь. Жди меня…

И она его ждала еще долго после того, как сестры оставили надежду. Она до сих пор тосковала по тому, чего не могло быть. По миру, где отцы не погибали в море, а матери не умирали совсем молодыми, где не разлучались сестры, а прекрасный любимый юноша, которому она доверяла, не превращался в опасного предателя.

В ее лесу всегда жили духи, но в это утро они казались совсем необычными, затуманенными горько-сладкими воспоминаниями. Мари Клэр предупредила Мири о слишком долгом блуждании в прошлом.

– На этом острове тебе больше нет места, здесь нет ничего, кроме воспоминаний о временах, которые ушли навсегда… Уезжай с острова Фэр, возвращайся в Берн и выходи замуж за молодого человека, который тебя боготворит.

Позабыв про коренья, Мири опустила корзину на землю. Прислонившись к широкому стволу дерева, она достала из-за корсета кулон и обвела пальцем выгравированного на нем волка, с тоскою смотрящего на луну. На ее тубах появилась нежная и печальная улыбка от воспоминания о ее собственном волке, о Мартине Ле Лупе, его пронзительных глазах, короткой бородке и собольей шевелюре волос. Во время их последней встречи, когда они гуляли в парке Наваррского дворца, на Мартине был роскошный вышитый камзол, короткий плащ, свисающий с его широкого плеча, и похож он был на фазана, распустившего перья перед своей гораздо более скромной курочкой. Преодолев ее нежелание принять от него кулон, он застегнул его на ее шее.

– Это же не обручальное кольцо, Мири. Всего лишь знак… дружбы, безделица.

– Очень дорогая безделица, – прошептала Мири, нервно прикоснувшись к плетеной цепочке и размышляя, сколько монет, заработанных тяжелым трудом, потратил на нее Мартин. – Это же чистое серебро.

– Ах, не такое серебряное, как твои глаза в лунном свете. Теперь это настоящее сокровище.

Мири искоса взглянула на него. Ее дорогой друг умел искусно флиртовать, был щедр и сладкоречив в комплиментах. Руки Мартина задержались у шеи Мири, но под ее взглядом он вздохнул и печально опустил их. Мири прикоснулась к замочку, открыла кулон, но, увидев гравировку и часики внутри, еще больше загрустила.

– Мартин, это… эти часы были подарены тебе самим королем. – Знак уважения и благодарности за опасную миссию, выполненную Мартином, когда он шпионил за могущественной католической лигой, угрожавшей границам крошечного королевства гугенотов. – Я никак не могу это принять. Если его величество узнает, что ты сделал из этого украшение для меня, он может сильно обидеться.

Но когда она попыталась снять кулон, Мартин взял ее за руки.

Король поймет меня, как никто. Он сам большой романтик в отношении женщин. Между нами лишь одно общее; он любил многих женщин, а я верен только одной. Кроме того, ради чего странствующий рыцарь стремится получить у короля такой подарок? Только ради того, чтобы положить его к ногам своей прекрасной дамы, в доказательство своей верности.

– Тебе ничего не надо мне доказывать.

– Ах да, конечно. Твой рыцарь должен сразить немало драконов, совершить много подвигов, чтобы завоевать твое сердце, моя прекрасная Лунная дева.

Мири печально улыбнулась:

– Иногда мне кажется, что рыцарь наслаждается этой жертвенностью не меньше, чем преклонением перед своей дамой. А тебе никогда не приходило в голову что, как только ты ее завоюешь, твои приключения закончатся?

– Нет, это будет самый счастливый день в моей жизни, – не отступал Мартин, сжимая ей руку. – Но я надеюсь на то, что хотя бы мой скромный подарок будет гарантией того, что ты меня не забудешь.

– Как будто мне это когда-нибудь удастся.

Мири освободила одну руку, чтобы коснуться его щеки.

– Иногда мне кажется, что для тебя гораздо лучше забыть обо мне.

Мартин покачал головой, глаза его потемнели от редкого для него выражения нежности и серьезности.

– Никакая сила не заставит меня сделать это, моя госпожа. Я боготворю тебя с первого взгляда. Я… я знаю, что твое сердце много страдало, что ты не готова принадлежать мужчине…

– Возможно, я никогда не смогу.

Мири попыталась предупредить его, как делала это много раз прежде.

– Это не важно. – Мартин едва коснулся губами ее руки. – Я буду ждать тебя вечно…

Вечно. Мири убрала медальон обратно под платье, чувствуя, что Мартин ждет, когда она выйдет из тени своих сожалений и воспоминаний. Несмотря на чрезмерно драматичное поведение Мартина, Мири никогда не сомневалась в его преданности, он был самым верным ее другом. Он любил ее, и она верила, что любила его. Возможно, Мари Клэр была права. Наступило время оставить свое прошлое, вернуться в Берн и положить конец испытанию Мартина, а также ее собственному.

– Мяу!

Тревожный крик кота вернул Мири в реальность. Она отошла от дерева, поняв, что, блуждая в своих мыслях и воспоминаниях, упустила из виду Некроманта. Ее старый кот, привыкший считать себя ловким охотником, мог сам оказаться чьей-то добычей.

Отчаянно глядя вокруг, она пыталась определить, откуда доносится голос кота, и позвала:

– Некромант!

К ее радости, Некромант выпрыгнул из кустов совершенно невредимый и никем не преследуемый. Он бросился к Мири и стал цепляться за юбки, ошеломив ее потоком хаотичных мыслей.

«Дочь Земли… пойдем. Ты нужна ему, сирота».

Мири нахмурилась:

– Что бы ни случилось, надеюсь, не ты сделал его сиротой. Если ты снова гонялся за какой-нибудь несчастной кормящей мышкой…

Янтарные глаза Некроманта с упреком посмотрели на нее.

«Нет, никаких глупых мышей и тупых кроликов на этот раз. Он один из вас. Человеческий детеныш».

Ребенок? Мири уставилась на кота, объятая страхом и сомнением. Что делает ребенок один в лесу? Не успела Мири спросить, как Некромант снова заторопил ее.

«Скорее».

Мири побежала за ним со всех ног, позабыв про осторожность, нетерпеливо раздвигая ветви на своем пути. Она едва различала тропинку. Некромант уводил ее вниз к речке, протекавшей почти через весь остров Фэр.

Некромант убежал далеко вперед и, когда она выбралась из леса, уже спускался с берега. Она заметила, что кот поджидает ее у плоского камня, где она любила загорать.

Но теперь там лежало что-то завернутое в яркую шаль. Мири резко остановилась, и сердце сильно забилось от вспомнившихся слов Симона.

Человеческие жертвоприношения. Младенцы, едва успевшие родиться, брошенные умирать от голода и холода маленькие, тихие и холодные. Но Мири не верила, что ужасное зло могло свершиться. По крайней мере, не на острове Фэр. Несмотря на это, сердце ее содрогнулось, когда она подошла ближе. Некромант нервно терся о ее ноги, пока она спускалась по камням, не обращая внимания на кота, потому что сводила глаз с маленького свертка, такого неподвижного и тихого.

У Мири пересохло во рту. Страшась того, что могло находиться в свертке, с дрожащими руками она наклонилась, чтобы раскрыть шаль. Внезапный крик застрял в горле, когда она увидела лицо младенца. Ему было всего несколько часов от роду, на головке еще сохранились засохшие остатки плаценты.

Мири прикоснулась пальцем к маленькой щеке, которая оказалась не твердой и холодной, как она боялась, а теплой. Ребенок был еще жив, и от ее прикосновения тихо заплакал.

Вдохнув с облегчением, Мири склонилась, чтобы взять ребенка на руки. Шаль раскрылась, и стало видно, что мальчик. Завернув малыша в шаль, Мири прижала его к груди, нашептывая ему ласковые слова:

– Тише, тише, мой маленький. Ты теперь в безопасности. Но кто с тобой поступил так жестоко, оставив совсем одного?

Мири уже получила ответ на свой вопрос, узнав разноцветную шаль, которая еще недавно красовалась на плечах отчаянной беременной девушки.

– О, Кэрол, что же ты наделала? – шептала Мири.

Вернее было бы сказать, девушку заставили это сделать.

Но вдруг у Мири перехватило дыхание, когда она увидела то, что было спрятано под ребенком и теперь лежало на камне, сверкая на солнце. Цветок, чьи нежные бархатные лепестки должны были бы дышать жизнью, казались покрытыми инеем, мерцая мертвым холодным блеском.

Серебряная роза!