Серж Панин

XVII

После возвращения Мишелины в Париж все ее знакомые были встревожены происшедшей в ней нравственной и физической переменой. Пропала ее прежняя веселость. Молодая женщина стала серьезной и задумчивой. В несколько недель она сильно похудела, и одна острая и постоянная мысль как бы подтачивала ее. Госпожа Деварен серьезно страдала за нее. Она задавала ей вопросы, но та отвечала ей уклончиво. Она чувствовала себя, как обыкновенно: ничего у нее не болело, ничем она не огорчалась. Мать начала подозревать начало беременности. Она спрашивала доктора Риго, несмотря на свое предубеждение против медицинского искусства, и после продолжительного совещания с ним привела его к княгине. Доктор расспросил Мишелину, выслушал ее и объявил в конце концов, что ничего не находит, кроме небольшого малокровия.

Госпожой Деварен овладела глубокая грусть, Зловещие предчувствия осаждали ее. Она проводила бессонные ночи, во время которых ей представлялась ее дочь мертвой, и слышала погребальное пение около ее гроба. Эта женщина, такая сильная, такая стойкая, плакала теперь, как ребенок, не смея показать свою тревогу и волнуясь еще более при мысли, что Мишелина могла догадываться о том, чего она страшилась.

Серж, беззаботный, счастливый, относился ко всему с полным равнодушием. Он пи разу даже не подумал, что княгиня больна. Может быть, у нее только небольшое утомление. Наверно, подействовала перемена климата; серьезного же ничего, конечно, не было.

Серж вел самую рассеянную жизнь: он все ночи проводил в клубе, часть дня в маленьком домике по аллее Мальо, ведущей в Булонский лес, прелестном, как детская игрушка, с зубчатыми башенками. Он сиял его с меблировкой для свиданий с Жанной.

Вот сюда-то и приходила Жанна под густой вуалью по возвращении в Париж. Каждый из них имел свой ключ от маленькой двери. Первый прибывший поджидал другого. В темной передней, ставни которой были постоянно закрыты, происходили безумные объятия и горячие поцелуи. Затем, обнявшись, они входили в темную комнату, полную еще благоуханий предыдущего дня. И здесь при свете огня от камина они отдавались своей любви. Час разлуки заставлял их опомниться. Нужно было уезжать. Печаль при расставании не ослаблялась уверенностью нового свидания.

Жанна очень редко приезжала на улицу Св. Доминика. Хотя Мишелина так же принимала ее, как и прежде, но молодая женщина заметила в приеме княгини холодность, которая стесняла ее. К тому же и самой было трудно находиться лицом к лицу с женой своего любовника, а потому ее посещения стали очень редкими.

Кейроль каждое утро приходил в кабинет госпожи Деварен потолковать о делах с ней. Он снова принял на себя управление своим банком, значительные операции которого с каждым днем увеличивали его влияние на бирже. Большое «Общество Европейского Кредита», основанное Герцогом, открыло действия и обещало громадные результаты. Между тем Герцог начал внушать тревогу Кейролю. Этот замечательно умный человек имел тот серьезный недостаток, что хотел все больше и больше захватить и никогда не останавливался на одном деле. Едва одна спекуляция была пущена в ход, как ему в голову приходила другая идея, которой он всецело увлекался, принося ей в жертву прежние планы.

Так и теперь Герцог проектировал вслед за открытием «Европейского Кредита» устроить другую финансовую комбинацию, еще более величественную.

Он мечтал держать в своих руках весь финансовый мир. Кейроль, с меньшим финансовым горизонтом, но с более практическим умом, страшился новой затеи Герцога. Когда последний начал говорить с ним об этом, он прямо объявил, что больше не согласен искушать счастье. Настоящее казалось ему достаточно хорошим: он не хотел вредить ему новыми финансовыми предприятиями, по его мнению, слишком опасными.

Отказ Кейроля сильно досадил Герцогу. Немецкий финансист несколько заблуждался насчет мнения о нем в деловом мире.

Без обаяния безупречного имени Кейроля, с которым к тому же, как всем известно, связан «Дом Деварен», Герцог не мог бы так успешно расширять операции «Европейского Кредита», как теперь. Он был слишком умен, чтобы не попять этого. А потому, не располагая Кейролем для осуществления своего плана, от которого он ждал чудес, он стал искать такого сильного человека, который мог бы внушить доверие.

Его дочь Сюзанна часто бывала на улице Св. Доминика. Хозяйка и Мишелина ласково ее принимали. Она была такая серьезная, такая естественная, такая простая, как говорила госпожа Деварен, что дамы встречали ее с удовольствием, хотя ее отец не был им симпатичен. Герцог, несмотря на разные ходатайства Кейроля, не пользовался большой милостью хозяйки. Последняя находила, что он плохо зарекомендовал себя, и инстинктивно не доверяла ему.

Однажды в финансовом мире распространилась новость, которая многих привела в изумление. Мадемуазель Герцог держала экзамен в Ратуше, чтобы получить диплом. Все находили выходку Сюзанны по меньшей мере странной. К чему столько знания для молодой девушки с таким большим приданым? Ведь ей никогда не придется испытать нужду. В этом видна была притворная простота, желание только показаться, как выражался Савиньян, хохотавший от всей души над этим. Госпожа Деварен, напротив, нашла прекрасной попытку Сюзанны. Она чувствовала уважение к труженикам и находила, что чем богаче человек, тем более необходимо, чтобы он работал. Герцог позволял дочери поступать, как хочет, и не обращал внимания на разговоры.

Пришла весна, но с наступлением теплых солнечных дней здоровье Мишелины не восстанавливалось. Она не страдала, но какая-то слабость овладела ею, Целыми днями она лежала на кушетке. Сделавшись опять очень ласковой и нежной с матерью, как в былые дни, она, казалось, возвратила ей всю любовь, которой лишила ее в первые дни своего замужества.

Никогда Мишелина не наблюдала за Сержем, как он проводил свое время, хотя видела его очень мало, только за столом. Она писала каждую неделю Пьеру, который скрылся в своих копях. И каждый раз, как приходилось ей отправлять письмо, мать находила ее более расстроенной и более бледной.

Между тем Серж и Жанна сделались смелее и беззаботнее, Они убедились, что за ними не наблюдают. Теперь маленький домик на аллее Мальо казался им тесным. Они жаждали простора, мечтая о свободе в Булонском лесу. Воздух был теплый, фиалки благоухали. У них, беззаботных и сильных, явилась потребность совершать прогулки, обнявшись, вдвоем. Кроме того, их увлекало какое-то неопределенное желание хвастовства. Им хотелось показаться вместе: их приняли бы тогда за молодых новобрачных. Они вновь начали свою жизнь, изменяя судьбу, выбранную ими самими.

Они выходили из дому после полудня. Жанна, закрытая густой вуалью, дрожала при мысли о последствиях, способных произойти от этой шалости, но вместе с тем испытывала тайное наслаждение. Они выбирали самые уединенные аллеи, самые скромные уголки и после часовой прогулки возвращались ускоренным шагом, неожиданно испуганные появлением вдали, к вечеру, проезжающих тесными рядами экипажей.

Они не раз повторяли свои прогулки и привыкали к ощущению опасности. Все-таки Жанна заботливо закрывалась вуалью из предосторожности. Целью их прогулки был пруд, окруженный рощей. Они останавливались позади чащи зеленых деревьев. Там в объятиях один другого, слыша шум катящихся вдали карет, раздававшийся по камням, оживленных движением парижской жизни, они могли считать себя одинокими, затерянными в этом тенистом месте.

Однажды госпожа Деварен, отправляясь по делам в Сент-Клу, проезжала около четырех часов по Булонскому лесу. Ее кучер выбрал отдаленные аллеи, чтобы ехать без задержки. Он направлялся в Багатель. Госпожа Деварен, желая насладиться особенными благоуханиями леса, опустила стекла кареты и высунула голову, Она была погружена в печальные думы и при тихом колебании кареты глядела машинально на деревья, растущие по окраинам дороги. Вдруг карета ее остановилась, потому что на дороге оказалась оставленная бочка для поливки аллей. Это было вблизи виллы, занимаемой в старину главным секретарем префектуры Сены.

Госпожа Деварен, выглянув из кареты, чтобы узнать, какая причина заставила их остановиться, так и остолбенела. На повороте одной дорожки она увидела Сержа под руку с дамой, Госпожа Деварен вскрикнула, Пара обернулась и, заметив это бледное лицо со сверкавшими глазами, сделала движение назад, чтобы скрыться. В одну минуту госпожа Деварен выскочила на дорогу.

Двое виновных быстро бежали по дорожке. Не заботясь о том, что скажут, госпожа Деварен подстрекаемая страшным гневом, преследовала их, стараясь нагнать. Особенно ей хотелось поймать даму, старательно закрытую вуалью, и посмотреть на нее. Она угадывала, что это была Жанна. Но испуганная дама бежала быстро, как лань, по направлению к боковой аллее. Госпожа Деварен, запыхавшись, должна была остановиться. В это время она услыхала, как щелкнула запиравшаяся дверца, и увидела, как карета проехала мимо нее, увозя любовников в город.

С минуту госпожа Деварен колебалась, но затем решительно крикнула своему кучеру:

— Домой!

Оставляя свое дело в Сен-Клу, она приехала на улицу Св. Доминика лишь несколькими минутами позже князя.

Не заходя в контору, не снимая шляпы и накидки, она прямо поднялась к Сержу и вошла, не колеблясь, в курительную комнату.

Панин был тут. Очевидно, он ее ждал. Увидя госпожу Деварен, он встал и, улыбаясь, сказал с оттенком иронии:

— Заметно, что вы у себя дома: вы входите не стучавши.

— Пожалуйста, без фраз. Теперь не время. Почему вы тотчас убежали, как увидели меня?

— Вы так странно подходите к людям, — ответил он легкомысленно. — Вы прибыли, как кавалерия в атаке. Особа, с которой я говорил, испугалась. Она убежала, а я следовал за нею.

— Разве она поступила дурно, чтобы иметь основание пугаться? Разве она меня знает?

— Кто же вас не знает? Вы почти знаменитость… на рынке!

Госпожа Деварен не обратила внимания на оскорбление, но, сделав шаг к Сержу, задала вопрос:

— Кто эта дама?

— Разве вы желаете, чтобы я вам представил ее? — спросил спокойно князь. — Это одна из моих соотечественниц, полька…

— Вы лжете! — вскричала госпожа Деварен, не будучи в состоянии более сдерживаться. — Вы бесстыдно лжете!

Она хотела прибавить: «Это женщина была Жанна!», но остаток благоразумия не дал словам сорваться с губ, и она замолчала.

— Вы забываетесь, милостивая государыня! — сказал он изменившимся голосом.

— Нет, не теперь, а вот целый год, как я забывалась, а забывалась я потому, что была слаба, — сказала резко госпожа Деварен. — Пока Мишелина была между вами и мной, я не смела ни говорить, ни действовать. Но теперь, когда моя дочь почти разорена, и вы еще обманываете ее, я прекращаю всякую осторожность. Впрочем, теперь, чтобы она была на моей стороне, стоит мне произнести одно слово…

— Так что же, произнесите его! Она там, позову ее.

В эту последнюю минуту госпожой Деварен опять овладело сомнение. Что, если Мишелина в своем ослеплении не поверит ей, а найдет правым своего мужа?

Она сделала движение, чтобы остановить Сержа.

— Вас не остановила бы даже боязнь убить ее таким открытием? — спросила она с глубокой скорбью. — Что же вы за человек, если у вас так мало сердца и совести?

Панин принялся хохотать.

— Вы видите, чего стоят ваши угрозы, — сказал он, — и как я отношусь к ним. Оставьте их и на будущее время. Вы спрашиваете меня, что я за человек. Я вам скажу сейчас. Я человек с малым терпением, не позволяющий, чтобы стесняли мою свободу, а желающий остаться хозяином у себя в доме. Запомните это, если вам угодно, и действуйте сообразно с этим.

Госпожа Деварен вскочила при этих словах. Ее гнев, утихнувший ради боязни за свою дочь, теперь еще с большею силой овладел ею.

— А, так вот как! — вскричала она. — Вы желаете полной свободы. Понимаю! Вы прекрасно воспользуетесь ею! Вы не допускаете замечаний? В самом деле, это всего удобнее! Вы хотите быть господином у себя в доме. У себя!.. Но действительно-то что вы такое здесь? Немного более слуги! Муж на моем жаловании!

Серж с пылающими глазами сделал ужасное движение. Он хотел говорить, но его дрожащие губы не могли произнести ни одного звука. Жестом он показал госпоже Деварен на дверь. Последняя посмотрела решительно на князя и с энергией, которую ничего не могло поколебать отныне, сказала:

— Вы оказали мне неуважение! Теперь вы будете иметь дело со мной! Будьте здоровы!

Выйдя настолько спокойно, насколько вошла раздраженной, она направилась в контору.

В кабинете Марешаля сидел Кейроль, разговаривая с секретарем хозяйки. Он рассказывал о своих тревогах, причиняемых безрассудством Герцога. Марешаль не поощрял его доверия к Герцогу. Его мнение насчет нравственного облика финансиста изменилось. Довольно сильная симпатия к дочери не могла уравновесить дурного впечатления, производимого на него ее отцом. Поэтому Марешаль настойчиво убеждал Кейроля порвать тесные деловые сношения с такой особой, при условиях взаимных обязательств и ответственности. Впрочем, Кейроль был прочно втянут в дело «Европейского Кредита». Общественное учреждение это должно было еще оставаться в его банкирском доме в течение трех месяцев. Вклады документов производились в его кассе. Но как только новое большое предприятие, задуманное Герцогом, будет пущено в ход, финансист должен был устроиться в особом огромном доме, спешно строившемся в квартале Оперы. С этих пор Герцог мог исполнять все свои фантазии, какие бы ни пришли ему в голову, Кейроль останется в стороне.

Вошла госпожа Деварен. С первого взгляда мужчины увидели на ее лице следы сильного душевного волнения. Они встали и ждали молча. Когда хозяйка была в дурном расположении духа, все старались ей угодить. Таков был обычай. Она кивнула Кейролю и принялась ходить по кабинету, углубленная в свои мысли. Затем, вдруг остановившись, она сказала:

— Марешаль, вы приготовите мне счет князя Панина.

Видя, что секретарь удивлен и хорошенько не понял, она прибавила:

— Ну, что же такое? Князь берет в кассе вперед, а вы приготовите мне счет забранной суммы, вот и все! Я хочу в точности знать его Денежные отношения ко мне.

Оба мужчины, сильно удивленные, что хозяйка говорит о своем зяте, как о каком-нибудь клиенте, посмотрели друг на друга.

— А вы, Кейроль, давали денег моему зятю? — спросила госпожа Деварен.

Видя, что банкир смутился и молчал, поглядывая на секретаря, она сказала:

— Может быть, вас стесняет присутствие Марешаля? Говорите при нем, я сто раз говорила вам, что он знает мои дела так же хорошо, как я сама.

— Это верно, я дал князю некоторую сумму, — ответил Кейроль.

— Сколько? — сурово спросила госпожа Деварен.

— Не помню хорошо точной цифры. Я был счастлив чем-нибудь услужить вашему зятю.

— Вы неправы и поступили дурно, не уведомив меня об этом, Вот поэтому-то его сумасбродства поощрялись угодливыми друзьями. Во всяком случае, прошу вас совершенно прекратить это.

Кейроль сделал при этом очень недовольную мину. Он положил руку в карман и, согнувшись, сказал:

— Но ведь, понимаете, очень щекотливо согласиться на вашу просьбу. Вы поссорите меня с князем!

— Так вы предпочитаете поссориться со мной? — спросила прямо хозяйка.

— Нет, черт возьми! — живо возразил банкир. — Я говорю только, в какое затруднительное положение вы ставите меня! Именно сегодня вечером я обещал Сержу вручить значительную сумму…

— Ну, так что же! Вы ему ничего не дадите.

— Но такого поступка он никогда мне не простит.

Госпожа Деварен положила руку на плечо банкира и серьезно посмотрела на него.

— Вы не простили бы мне никогда, если бы я позволила вам оказать ему эту услугу.

Смутное беспокойство овладело сердцем Кейроля. Ему казалось, что какая-то тень пробежала перед его глазами. Обращаясь к хозяйке, он спросил смущенным голосом:

— Почему же это?

— Потому что он плохо заплатил бы вам за это, — ответила госпожа Деварен.

Кейроль подумал, что эти слова относятся к деньгам, которыми он ссужал Сержа. Его тревоги рассеялись. Ему нечего было бояться: ведь касса госпожи Деварен — учреждение вполне надежное; несомненно, он получил бы все сполна.

— Итак, вы лишаете князя необходимого? — спросил он.

— Непременно, — сказала госпожа Деварен. — Дорогой мальчик чересчур своевольничает. Он виноват, что забывает о том, что я хозяйка. Я готова давать, но требую и уважения за свои деньги. Прощайте, Кейроль, попомните о моем наказе.

Пожав банкиру руку, госпожа Деварен ушла в свой кабинет, оставя мужчин одних.

Несколько минут они молчали.

Кейроль первый заговорил.

— Что вы думаете о положении князя? — сказал он.

— О каком? О денежном? — спросил Марешаль.

— О, нет! Оно мне хорошо известно! Я говорю о его отношении к госпоже Деварен.

— Ну! Если бы мы были в Венеции во времена Аквы Тофана, во времена сыщиков и подкупленных убийц…

— Да перестаньте, — перебил Кейроль, с досадой пожимая плечами.

— Позвольте мне продолжать. Пожимайте плечами, сколько вам угодно, — сказал серьезно секретарь. — Я говорю, что если бы мы были в Венеции, с таким характером, как у госпожи Деварен, не было бы ничего удивительного в том, если в одно прекрасное утро нашли бы господина Сержа на дне канала Орфано. Вы знаете, что такое канал Орфано?

— Как вы можете продолжать шутки! — проворчал банкир.

— Нет, я говорю гораздо серьезнее, чем вы думаете, — продолжал равнодушно Марешаль. — Вам известно, что мы живем в XIX веке и нельзя более являться Провидению под видом кинжала или яда так легко, как прежде. Конечно, еще употребляют время от времени в семье мышьяк или медянку, но это не имеет успеха. Ученые имели низость изобрести такие приборы, посредством которых находят яд даже там, где его нет. Вот и живут люди, как кошки с собаками, живут… до того дня, когда придет смерть и позволит вам начертить на памятнике такую торжественную надпись «Моей теще!» или «Моему зятю!», а вверху две соединенные руки. Нельзя было бы никогда узнать, для молитвы это или для смеху!

— Вы смеетесь надо мной! — вскричал Кейроль, смеясь.

— Я? Послушайте, хотите ли сделать аферу… прекрасную. Найдите человека, который согласился бы освободить госпожу Деварен от своего зятя. Если это удастся, то приходите просить за это миллион у хозяйки. — Так как Кейроль молчал, то Марешаль продолжал: — Ведь вы давно уже бываете в нашем доме. Какими же судьбами вы так мало знаете хозяйку? Я вам скажу, и запомните это хорошенько: между госпожой Деварен и князем существует смертельная ненависть. Один из них съест другого. Но кто кого? Пари готово.

— А мне-то что делать? Ведь князь рассчитывает на меня.

— Идите и скажите ему, чтобы он на вас не рассчитывал более.

— Нет, честное слово, нельзя! Еще лучше, если он придет в мою контору: там я буду чувствовать себя свободнее. Прощайте, Марешаль!

— Прощайте, господин Кейроль! А за кого вы держите пари?

— Прежде чем на что-нибудь решиться, я хотел бы знать, за кого княгиня.

— Ах, дамский угодник! Вы чересчур заняты женщинами. Смотрите, этот недостаток сыграет с вами когда-нибудь дурную шутку!

Кейроль, довольный, улыбнулся и удалился. Марешаль сел за свой письменный стол и приготовился писать письмо.

— Нужно написать Пьеру, что все здесь идет хорошо, — прошептал он. — Если бы только он узнал, что здесь происходит, то живо приехал бы и сделал какую-нибудь глупость.

Он начал писать.