Сесиль

III АРТИЛЛЕРИСТ КРАСНОГО КРЕСТА

Король, королева и мадам Елизавета вышли вслед за бароном де Марсийи — все они отправились делать обход своим защитникам. На каждом посту король пытался сказать несколько ободряющих слов тем, кто там находился. Королева хотела поддержать его, но безуспешно: всякий раз рыдания не давали ей вымолвить ни слова.

И в самом деле, Тюильри являл собой малоутешительное зрелище.

Швейцарские и французские гвардейцы стояли на своих постах и готовы были умереть за короля, но в рядах национальной гвардии начались разногласия. Батальоны Малых отцов, Мельничного холма и Дочерей святого Фомы хранили верность и стойко держались во дворе Швейцарцев и во дворе Принцев; зато батальоны Терм Юлиана, артиллеристы Красного Креста, Финистера и Пантеона уже нацелили свои пушки на Тюильри.

Король вернулся удрученный. Королева и мадам Елизавета утратили всякую надежду; во дворце никто, кроме дофина, не сомкнул глаз.

В шесть часов утра послышался страшный шум: на площадь Карусель выходил авангард предместий. В то же самое время на главной лестнице показались король, королева и дофин. Королева несла на руках августейшего наследника; все трое направлялись в Собрание.

Проходя мимо, король взглянул на барона де Марсийи, со шпагой в руке стоявшего у больших ворот во главе пятидесяти человек. Бронзовые жерла двух пушек были нацелены на ворота, позади замерли артиллеристы с зажженными фитилями.

Дофин помахал рукой своим защитникам; в ответ раздались дружные крики этого маленького войска: «Да здравствует король!»

Когда же король приблизился к заполненной людьми террасе Фейянов, его встретили страшной бранью. Какой-то сапер осы́пал королеву оскорблениями и вырвал у нее дофина.

На руках у этого человека королевский наследник и появился в Собрании.

В то же мгновение громыхнули первые пушечные залпы.

Услышав их, баронесса вспомнила, что говорил ей муж, и удалилась в указанный им кабинет. Три или четыре придворные дамы последовали за ней.

Гул пушек усиливался с каждой минутой, а в промежутках слышалась перестрелка. При каждом залпе дворец содрогался до самого основания. Разбитые стекла сыпались в комнаты, пули стучали по деревянной обшивке стен.

Вскоре раздались крики, они все приближались: то кричали швейцарцы и национальные гвардейцы, которых добивали на лестницах. Из Собрания они получили предписание короля, повелевавшего им прекратить огонь и сдаться; однако сдаваться было уже поздно: дворец был взят приступом.

И вот в залах послышались шаги беглецов, борьба с лестниц переместилась в комнаты. Приникнув ухом к двери кабинета, баронесса вслушивалась в приближающийся шум, и в каждом звуке ей чудился предсмертный крик мужа. Внезапно дверь подалась под натиском сильных ударов. В кабинет, умоляя о помощи, ворвались трое национальных гвардейцев Мельничного холма. Там они увидели баронессу и ее заплаканных подруг. Забыв о себе и думая только о муже, баронесса пыталась расспросить о нем; но никто его не знал, и ей так и не удалось ничего узнать.

При появлении мужчин в разорванной, залитой кровью одежде несчастными женщинами овладел ужас. Из кабинета одна дверь вела в коридор, откуда по потайной лестнице можно было спуститься в нижние покои. Кто-то из женщин предложил бежать таким путем. Все сразу же согласились, тем более что выстрелы и стоны умирающих доносились теперь из комнаты, прилегающей к библиотеке. Мужчины и женщины вместе бросились в коридор, затем на лестницу и стали торопливо спускаться вниз. Одна лишь баронесса остановилась на первой ступеньке. Муж велел ей ждать его здесь, и она, несмотря на охвативший ее страшный ужас, вспомнила об этом и замерла на месте.

На мгновение баронессе показалось, что подруги ее спасены. Склонившись над перилами, она следила за ними глазами, пока те спускались по лестнице, а потом прислушивалась к их шагам в коридоре. Но вскоре прозвучали три или четыре ружейных выстрела, раздались крики, а вслед за тем шум шагов бегущих людей; их было пятеро или шестеро: оказалось, подруги баронессы и национальные гвардейцы столкнулись в конце коридора с бандой марсельцев, бросившихся за ними вдогонку, и теперь они возвращались, надеясь найти убежище в том кабинете, где баронесса по-прежнему ждала мужа.

На лестнице один из национальных гвардейцев упал — при последнем выстреле пуля прошила его насквозь, и женщины вынуждены были перешагивать через его труп.

Бойня приближалась с двух сторон.

Оставаться дольше в кабинете нельзя было: в коридоре раздавался рев марсельцев. Но и бежать через библиотеку тоже не имело смысла: там их ждала верная смерть. Женщины упали на колени, а мужчины схватили стулья, чтобы умереть защищаясь.

В эту минуту мужчина в форме артиллериста Красного Креста выпрыгнул из слухового окна, выходящего в маленькую отдаленную комнату, и оказался посреди женщин, закричавших от ужаса, и национальных гвардейцев, собиравшихся проломить ему голову стульями, но тут вдруг баронесса простерла руки над этим человеком — это был барон.

Остальные женщины тотчас узнали его, и оба национальных гвардейца поняли, что имеют дело с другом.

В двух словах барон ввел их в курс событий: оттесненный со своего поста и преследуемый из комнаты в комнату, он обнаружил у двери смежного кабинета труп артиллериста Красного Креста; втащив его в кабинет, барон переоделся в его одежду и через слуховое окно, которое, как ему было известно, сообщалось с библиотекой, пробрался к своей жене.

Едва он успел объясниться, как марсельцы, потерявшие из виду беглецов, но отыскавшие их по кровавому следу, появились на лестнице. Незамедлительно приняв неожиданное, но единственно верное решение, барон кидается им навстречу.

— Сюда, друзья, — зовет он, — сюда!

— Канонир Красного Креста? — кричат марсельцы.

— Да, братья, нас окружили, двух этих бравых национальных гвардейцев и меня, наша жизнь висела на волоске, но женщины спрятали нас здесь, в кабинете. Даруем им жизнь, ибо они спасли нашу!

— Ладно! Пускай кричат: «Да здравствует нация!»

Бедные женщины готовы были кричать что угодно.

Затем марсельцы разбежались по комнатам, увлекая за собой национальных гвардейцев.

— А несчастных женщин, что спасли нас, неужели вы бросите на произвол судьбы, ведь придут другие и, не зная об оказанной нам услуге, возможно, прирежут их?

— Нет, не бросим, — отвечали марсельцы, возвращаясь назад. — Но что же нам делать, скажи!

— В награду за преданность надо проводить их домой.

— Ну что ж, вот наши руки, пускай только женщины скажут, где они живут.

— Где ты живешь, гражданка? — спросил барон у своей жены.

— Улица Вернёй, номер шесть, — отвечала г-жа де Марсийи.

— Товарищ, — сказал барон, обращаясь к тому из марсельцев, чья физиономия показалась ему самой благообразной, — позаботься вот об этой, она проявила особое внимание ко мне и живет как раз напротив, только Сену перейти.

— Будь спокоен, — ответил марселец, — доставим ее в целости и сохранности, ручаюсь тебе.

— А как же ты, гражданин! — воскликнула несчастная женщина, хватая мужа за руку. — Что ты собираешься делать?

— Я, — отвечал барон, всем своим видом и словами стараясь соответствовать позаимствованной на время форме, — пойду посмотрю, что там сталось с королем.

Баронесса со вздохом отпустила руку мужа и удалилась, опираясь на руку своего покровителя.

А барон, пробравшись через слуховое окно в соседний кабинет, снова облачился в собственную форму, которую снял ненадолго, надеясь с помощью такого переодевания спасти свою жену.

Напрасно баронесса ждала мужа целый день и десятого, и одиннадцатого августа.

Вечером одиннадцатого, когда убирали трупы со двора Швейцарцев, привратник, помогавший бросать их в повозки, узнал барона и, велев отнести его к себе в комнату, отправился сообщить г-же де Марсийи, добравшейся домой живой и невредимой, что мужа ее только что опознали среди убитых.