Когда Иви убежала, унося поднос с грязной посудой и остатками еды, я подумала, что перед отъездом надо будет отрезать кусок ткани для Луизы в благодарность за помощь. Конечно, характер у тетки суровый, но правильно класть шов она меня все же научила. Однако Анжела была совсем другого мнения:


-- Вот же зараза старая! А я-то думаю, чего это она морду свою к нам больше не сует. А она, оказывается, обиделась! Все-таки мы с тобой, Ольга, баронетты! А Луиза – служанка. Пусть место свое знает!


Я у с удивлением глянула на сестру и сказала:


-- Ты чего бесишься? Если бы не она, мы бы даже вот этому не научились, – я потыкала пальцем в незаконченную вышивку в пяльцах.

-- Не больно-то я и хотела всякой ерунде учиться! Меня вот, знаешь, Оль, больше беспокоит, что белья у нас с тобой так и нет: ну непривычно мне без трусов ходить. Представь, как в мороз на улице гулять будем с голым задом.

-- Ну, тут я тебе ничем помочь не смогу. Трусы бы, конечно, хотелось. Пусть бы даже простые шортики. Только ни ты, ни я не сумеем раскроить.

-- А давай ты Луизу позовешь и ей прикажешь? Раз она кроить умеет, вот пусть и сделает! Если сможет, так уж и быть, я все лоскуты ей отдам.

-- Мы с тобой, кажется, договорились о том, что друг другу помогаем.

-- Так я и хочу нам помочь! – Анжелка недоуменно смотрела на меня и хлопала ресницами, искренне не понимая, чем я недовольна.

-- Тогда сама вызови Луизу и сама же ей прикажи. А я, баронетта Ангела, лучше постою в сторонке и посмотрю, чем для тебя эта дурь обернется. Ты у нас старшая сестра: вот сама и приказывай.


Анжелка задумалась и, недовольно фыркнув, отвернулась к окну. А я в который раз подивилась ее незамутненности. Мы здесь две чужачки. Само наше существование висит на тонюсенькой ниточке. Если местные догадаются, что мы вовсе не дочери барона… Думаю, наказание Берга нам слаще леденцов покажется. И вот даже не могу понять, осознанно ли сестра меня в скандал пыталась втравить или правда не сообразила?


Глава 13


За два дня до отъезда нас снова позвали завтракать с баронессой. В присутствии этой женщины у Ангелы хватало ума сидеть, опустив взгляд в тарелку. Да и меня не тянуло на беседу с ней. Мы обе понимали, что по местным меркам она вольна распоряжаться нашими жизнями, а ее характер пугал нас достаточно сильно. Еда опять отличалась: за "верхним" столом были яблоки и сладости, а у нас -- только каша, хлеб и по куску сыра.


В этот раз беседу за столом начала мать баронессы. Сипловатым голосом, перебивая слова сухим покашливанием, она сказала:


-- Гертруда, кхе-кхе… отправлять их без божьего благословения… кхе-кхе-кхе… совсем не годится. Что подумают соседи?

-- Ты права, мама, – после этого баронесса обратилась к нам: -- Я закажу на завтра молебен для “в путь шествующих». Отправляемся рано. Не заставляйте меня ждать.


Утром нас подняли, когда за окном было совсем темно. Луиза и Изи торопливо одевали нас, даже не дав умыться. Внизу в прихожей, вновь накинули те самые полушубки и выставили во двор. Минут десять мы сидели в санях на этом лютом морозе, ожидая пока баронесса и матушка сядут в карету. Пользуясь тем, что лошади стояли смирно и мужик, который должен был нас везти, беседовал о чем-то с Бергом, сидящим на козлах кареты, Анжелка завистливо прошипела:


-- Смотри-ка, у нее-то там тепло!


В данный момент я полностью разделяла ее чувства: в карете баронессы, пусть и довольно неуклюжей на вид, топилась печка, и из трубы вился легкий дымок. Мне не нравилось, что мачеха относилась к нам как к бессловесной скотине. Поэтому я ответила сестре:


-- Терпи. Осталось буквально пару дней, и мы уедем отсюда навсегда.

-- Жаль, что мы всего лишь баронетты. Были бы чином повыше, я бы назло всем вышла замуж за какого-нибудь герцога и заставила бы баронессу приседать и кланяться!


Я немножко подумала, пытаясь разобраться в своих чувствах, и с удивлением поняла, что мне ровным счетом плевать на эту тетку. Да, ведет она себя довольно неприятно, но она и не обязана быть с нами любезна. А ее поведение дает мне полную свободу от чувства благодарности.


Благодарность я испытывала к Изи: за информацию, легкий нрав и приветливость. К Луизе – за терпеливое обучение и ворчливую заботу о нас. А вот вдовствующая баронесса Ингерд – совершенно чужой человек, хоть и не слишком приятный. Я опасалась ее и радовалась, что скоро мы свалим отсюда. Мстить ей мне совсем не хотелось.


Баронесса со своей матерью вышли из дверей замка и двинулись не садиться в карету, а к нашим саням. Баронесса пропустила вперед свою матушку, и старуха, привычно “кхекая”, сказала:


-- Кхе-кхе… негоже девицам из хорошего дома, как купчихам каким, в церковь ходить! Это вам добавление к приданому вашему от меня и дочери моей.


Говорилось это все достаточно громко. Так, чтобы слышали и возчики, и застывшая в распахнутых дверях с фонариками в руке Изи, и еще какая-то девушка-горничная.


Старуха протянула нам два одинаковых бархатных мешочка с вышивкой черным мелким бисером. Казалось, что в каждом из них содержится по кирпичу, такими неожиданно тяжелыми они оказались. Подскочившая с другой стороны саней Луиза весьма ощутимо толкнула меня в плечо и зашипела:


-- Кланяйтесь благодетельнице и благодарите! Кланяйтесь живее!


Мы с сестрой встали и попытались изобразить поклоны в этих тулупах. Ангела нашлась первая:


-- Благослови Бог вас и вашу почтенную дочь! – сладким голосом сказала она. Я растерянно повторила за ней то же самое.


Все же, несмотря на свои капризы, иногда сестрица соображала и ориентировалась быстрее и лучше, чем я. Когда две закутанные в меха копны удалились в карету, я тихонько шепнула:


-- Спасибо! А я что-то совсем растерялась.

-- Как думаешь, что там находится? – Ангела уже торопливо развязывала шелковый шнурок, пытаясь заглянуть в мешочек.


Книга, лежащая внутри бархата, была напечатана, что меня сильно поразило. Глядя на средневековое окружение, я почему-то представляла себе только рукописные тексты. Однако эта Библия была именно напечатана в типографии. Ангела разочарованно сморщила нос и протянула:


-- У-у-у-у… Вот жадина старая! Лучше бы украшение какое подарила, а не эту ерунду…


Я незаметно пнула Анжелку ногой и зашипела:


-- На русском не говори! – и тут же пояснила насторожившейся Луизе: – Это Ангела помолилась за здоровье баронессы.

-- Что-то у вас, барышни, молитвы больно непонятные, -- недовольно буркнула Луиза. Анжелка захлопала голубыми глазками и скромно сказала:

-- Милая Луиза, ведь не сами мы это придумали. Чему нас в монастыре обучали, то и знаем.


Церковь была маленькая каменная, и хотя там растопили докрасна небольшую печку, к нашему приезду согреть помещение не успели. Холод был такой промозглый, что мы даже не рискнули снять тулупы. Баронесса уселась на одну из скамеек поближе к печи. Нам же Луиза, подсевшая в сани в последнюю минуту, указала места где-то посередине почти пустых рядов скамеек. Кроме нас в церкви было еще человек пять, также тепло закутанных и сидящих максимально далеко друг от друга.


Священник выглядел достаточно странно. Похоже, под длинной мешковатой рясой у него пряталось много-много слоев теплой одежды. Из-за этого на тяжелой серой туше очень нелепо смотрелась маленькая головка сухощавого старичка, прикрытая смешной суконной шапочкой.


Говорил он долго, и молитвы звучали для нас странно. Вроде бы тот же язык, на котором мы разговариваем, но форма слов была не всегда правильная. Из-за этого большую часть мы просто не поняли. Бдительно следили за руками баронессы и ее матери и крестились сразу же вместе с ними. В конце службы священник прошелся по проходу между скамьями, помахивая каким-то медным шариком на цепочке, откуда щедро валил пахнущий одеколоном дым. Следом за ним вышагивал тощий прыщавый подросток, на голову выше священника, и кистью с длинным ворсом брызгал на сидящих людей воду.


На обратном пути Анжела расспрашивала Луизу:


-- А до столицы сколько ехать? А ты, Луиза, была там хоть раз?

-- В молодости бывала, баронетта Ангела. А ехать туда сильно долго, седмицы две, не меньше. А ежли метель поднимется, то и еще на неделю можно застрять.

-- Ужас какой! За две недели в санях мы обморозимся и умрем от простуды!

-- Чай не помрете, – спокойно ответила Луиза. – Конечно, все в руках Божьих, но хозяйка наша у соседей кибитку взяла попользоваться. Там и печурка есть, и спать найдется где. Самолично я вас и повезу города. А там и целый караван с наших местов собереться. Чай не одни вы взамуж-то спешите выйти.


Мы с сестрой переглянулись: это была первая хорошая новость за все время. Новость, которую Луиза по простоте душевной тут же слегка подпортила:


-- Оно ведь, ежли в трактирах каждый раз останавливаться, никаких денег на дорогу не хватит. А путь-то хозяйка оплатить должна, и еду вам предоставить, и остальное, что требуется. А так она им малый кусочек пашни на год отдаст, до него все равно руки не доходят, который год земля пустует. Вестимо, – вздохнула горничная, – мужиков-то в солдаты позабирали, вот рук на все и не хватает, – тяжело вздохнула она.


Уже дома, когда нам принесли завтрак и мы, клацая зубами, пили горячий отвар, чтобы согреться, сестра шепотом, даже с каким-то восхищением в голосе, заметила:


-- Смотри, какая тетка прижимистая оказалась. Даже здесь, на нашей поездке, что-то выгадала. Там, может, и разницы всего в медяк, но ведь как-то она посчитала, что дешевле будет.

-- Просто она знает местные цены, вот и разобралась, как дешевле приказ королевский выполнить. Вот поэтому, Ангела, я тебе и советую в дороге читать, хотя бы ту самую Библию. Неизвестно, что там с этим замужеством будет, а чтобы хорошо хозяйством управлять по любому грамота понадобится.

-- Нет уж! Я буду так замуж выходить, чтобы всем муж сам занимался. Самым хорошим в подарке старухи оказалось то, что главы в священной книге были пронумерованы, и цифры были самые обычные, арабские. Точно такие, какими мы писали в школе. Я первый раз задумалась, что мир этот – какая-то параллель нашей Земле, не слишком уж и далекая от привычной мне истории. Жаль только, что я никогда особо хорошо земную историю и не знала. А уж спрашивать о таком сестру, которой родители купили большинство сессий и диплом, и вовсе глупо.


Глава 14


Ночь перед нашим отъездом выдалась на редкость хлопотная. Почему-то и я, и Ангела думали, что две недели мы проведем в одной кибитке вместе с Луизой. Но выяснилось, что это не совсем так. Горничная поедет с нами только первые три дня, потом вернется домой. На ее место должна встать какая-то госпожа Кладимонда Люге. Выспрашивать подробнее сразу мы не рискнули: Луизе было не до нас. Однако имя "Кладимонда" вовсе не внушало нам энтузиазма.


Всю ночь на кухне пекли хлеб и что-то готовили. С вечера под нашими окнами поставили странную крытую повозку. Именно туда, в эту повозку, слуги и перетаскивали что-то с кухни, закрепляли при свете факелов сундуки с нашим барахлом, зачем-то таскали солому, а под дно повозки, открыв длинный боковой ящик, укладывали небольшие поленья. Факел горел снаружи почти всю ночь. И хотя видно было плохо, мы с сестрой, прилипая носами к заледенелому стеклу, пытались разглядеть хоть что-то еще.


Вечером нам пришлось пройти через весьма тяжелую процедуру, которую Луиза и Изи называли мытьем. Выглядело это так: с кухни выгнали поваров, сдвинули столы в сторону и рядом с печью поставили огромную деревянную бадью овальной формы, глубиной всего сантиметров шестьдесят. В печь, похоже, еще при постройке, вмуровали огромный котел. В этом котле постоянно кипела вода. Холодную же черпали из большой бочки, стоящей где-то за дверями кухни. Каждый раз, когда Луиза с двумя ведрами выходила туда, нас с Ангелой, мокрых и распаренных, окатывало струями ледяного воздуха.


Как выяснилось, лохань для купания такая большая именно потому, что мыться мы будем вдвоем. В этому моменту мы обе ощущали себя настолько грязными, что ни я, ни Ангела не стали спорить. Вроде как и противно лезть в одну воду, а с другой стороны, хоть как-то можно отмыться. Никакие ежедневные обтирания мокрой тряпкой не помогали: от нас ощутимо пахло.


Самым неприятным было то, что снять рубашки нам не позволили. Увидев целую лохань теплой воды, Ангела восторженно взвизгнула и, молниеносно сбросив халат, начала сдирать с себя тонкую сорочку.


-- Барышня Ангела! Это что же вы, бесстыдница этакая, делаете?! Экая срамница! – шокированная Луиза, повернувшись к Ангеле спиной, продолжала причитать и выговаривать, требуя вернуть сорочку на место.


Мысль, что придется мыться прямо в белье, показалась мне настолько дикой, что я неуверенно переспросила у Луизы:


-- Что, прямо так и садиться в одежде?

-- Так ведь не голышом же мыться! – старуха всплеснула руками -- она была искренне возмущена моей глупостью и, с подозрением оглядывая, спросила: -- Неужто вас, барышня Ольга, в монастыре голышом мыться пускали?

-- Конечно, нет. Просто здесь же не монастырь, – несколько бестолково начала оправдываться я.

-- От хозяйка узнает про ваши бесстыдства, точно выпороть велит! Ну-ка, хватит хулиганить! Быстро в воду обе, а то сама госпоже нажалуюсь.


Спорить мы не стали. Уселись в быстро остывающую воду, куда Луиза периодически подливала ковш горячей из котла, и слушали ворчание служанки:


-- Ото ж вы бестолковые такие! Нет бы по очереди, чтобы сперва одна легла и волосы намочила, а следом бы и вторая… А теперь еще и на космы ваши воду тратить…


Пожалуй, я была даже благодарна сестре, что она сдержалась и не устроила бессмысленный скандал. Мне самой пришлось покрепче, аж до скрипа, стиснуть зубы и заткнуться, когда Луиза большим деревянным ковшом зачерпнула воду из лохани, где уже сидели мы с сестрой, и по очереди полила нам прямо на голову. Затем они с Изи разделились: каждая зачерпнула какой-то сероватой массы из неряшливой плошки и принялась намазывать нам головы. Изи делала это молча, а Луиза, которая натирала этой ерундой голову Ангелы, приговаривала:


-- Оно и для чистоты хорошо, и вошек, случись что, поубивает…


Масса имела довольно специфический запах: не слишком приятный, но и не совсем уж противный. Главное же было то, что она хорошо пенилась. Изи плеснула сверху еще с полстакана воды, и ее руки начали уверенно массировать мою голову. Когда она отжала с моих волос часть получившейся пены прямо в воду, я заметила, что пена эта не белая, а сероватая. Почти уверена, что волосы не мыли несколько месяцев.


Единственная радость от мытья была в том, что когда процесс подошел к концу, и меня, и Ангелу окатили чистой теплой водой с головы до ног. Затем мы по накиданной на полу дорожке из каких-то тряпок дошли до стены кухни, где стояла скамейка. И там, по очереди заходя в завешенный простыней темный угол, мы наконец-то сняли с себя мокрые, липнущие к груди и попе сорочки и получили от прислуги две мягкие застиранные тряпки – для тела и для волос.


Я, как младшая сестра, должна была идти следом на Ангелой. И пока сестрица возилась там, снимая сорочку и обматывая волосы сухой тканью, успела изрядно подмерзнуть: полы на кухне были каменные и холодные. Потом мы сидели в своей комнате, жадно прихлебывая горячий травяной отвар с медом, и слушали недовольную Луизу:


-- Экие вы обе непутящие! Мылись, воды на полкухни набрызгали. Никакого в вас понимания нет! Ежли у мужа на прислугу денег не станет, вы же грязнулями помрете. Хорошая бы хозяйка, как вытерлась насухо, сорочки бы постирала. Эвон, сколько там теплой воды в лохани осталось. А у вас и ума не стало за одежей проследить. Неряхами вы были, неряхами и вернулись.


Мы с сестрой просто отмалчивались. На этот вечер нам уже хватило впечатлений от местной «чистоты». Потом Луиза все же ушла, унося с собой свечу, а мы попытались уснуть, но так и не успели: Ангела заметила в темном окне отблески факела, и большую часть ночи мы наблюдали за сборами.

***


Подняли нас в несусветную рань и кормили очень торопливо. Луиза еще и ворчала:


-- Поживее, барышни! Надобно еще к хозяйке зайти, попрощаться, да благодарность за приют высказать.


В комнате баронессы было жарко и душно. Пахло дымком, едким запахом пота и какими-то тошнотворно-сладкими благовониями. Сама комната представляла собой довольно просторное помещение, беленое и с каким-то простеньким рисунком на стенах. Я с любопытством присмотрелась: похоже, что рисунок набивали по трафарету.


Кроме огромной супружеской кровати под плотным балдахином, также, как и в комнате ее сына, у окна стоял большой стол под роскошной, свисающей до пола бархатной скатертью. Печь была обложена довольно интересной кафельной плиткой. Кажется, такой кафель называют изразцами. Выпуклый рисунок на плитке был тонирован голубым и зеленым цветом, отчего вся махина печи казалась излишне пестрой.


Сама баронесса в тяжелом стеганом халате, отделанном широкими полосами меха по вороту, манжетам и подолу, сидела у трехрогого подсвечника за столом и что-то быстро писала тонкой серебристой ручкой в массивной книге, периодически макая перо в белую фарфоровую чернильницу.


Мы уже привычно поклонились и терпеливо дожидались, пока она заговорит с нами. Ждать пришлось долго: хозяйка внимательно нас рассматривала. Наконец мачеха слегка кашлянула, встала и двинулась к нам. Луиза, стоящая за нашей спиной, ощутимо шлепнула меня между лопаток, призывая отвесит еще один поклон. Баронесса протянула мне и сестре по небольшому твердому предмету, завернутому в кусок мешковины, и произнесла прощальную речь:


-- Это вам подарок к свадьбе. Я выполнила свой долг. Надеюсь, у вас хватит ума найти себе достойных мужей.


Еще один поклон и, испытывая облегчение, мы покинули этот замок.


***


Домик на полозьях, в который уселись мы с сестрой и Луизой, чем-то напоминал маленькое темное купе, где на месте боковых полок стояла крошечная чугунная печка, распространяя тепло. Разница было только в том, что единственное окошко-форточка смотрело прямо в широкую спину кучера. Мы сели на узкие диванчики друг против друга. Провожающая нас Изи еще немного посветила фонарем в дверях, давая время Луизе запалить свечку, потом перекрестила воздух в дверях и сказала:


-- Дай вам Бог, барышни, хороших мужей! А вам, барышня Ольга, еще и добра всяческого! – расставаясь с добродушной горничной, я подарила ей две медных монетки из тех, что у меня были. Думаю, поэтому она меня так выделила.


Под лавками, на которых мы сидели, стояли одуряюще пахнущие корзины со свежим хлебом. Ангела, немного поелозив на жестком тюфяке, изогнулась и нырнула под столик. Повозившись в темноте, вылезла с оторванным куском хлеба в руках и получила нотацию от Луизы:


-- Ах ты ж Господи! Или вы, барышня Ангела, голодная? Вам этого хлеба до самой столицы должно хватить. Ежли вы сейчас начнете куски таскать, вам от самого Ликкета придется деньги на еду тратить.


Желая отвлечь горничную и надувшуюся Ангелу от ссоры, я торопливо спросила:


-- Луиза, а Ликкет – это что?


Горничная, недовольно нахмурившись, оглядела меня с ног до головы и подозрительно спросила:


-- Барышня Ольга, это вы сейчас придуриваетесь или правда, не помните? Вас же покойный батюшка в детстве возил туда.

-- Луиза, после того, как головой стукнулась, я далеко не все вспомнила. Ты же обещала мне помочь. Тогда в трактире…


Ангела в это время, усердно набив рот хлебом, делала вид, что не слушает наш разговор, однако под столом слегка пнула меня по ноге, так что расспросы я продолжила:


-- Луиза, ты лучше на вопрос ответь. Я ведь на тебя баронессе не жаловалась, так уж и ты выполни, что обещала.

Еще немного поворчав и поняв, что барышня Ангела так занята теплой краюшкой, что вмешиваться в разговор не желает, Луиза приняла объяснять. _________________________



Глава 15


Пусть несколько недовольно, но Луиза начала рассказывать. Ликкет – это город. Точнее, существуют два Ликкета – Верхний и Нижний. Верхний Ликкет – герцогский город. Там соберется целый обоз из таких, как мы, нищих дворянок и под охраной герцогских солдат отправится в столицу.


Нижний Ликкет – небольшой городишко, откуда Луиза отправится домой, оставив с нами только возок и Берга. Там ее место займет госпожа Кладимонда Люге. Оттуда, из Нижнего Ликкета, мы отправимся в герцогский замок и там проведем ночь или две, ожидая, пока подъедут остальные участницы этого «женихового похода».


Пока Луиза все это подробно рассказывала, Ангела, нетерпеливо подергав, развернула подарок баронессы и с недоумением уставилась на непонятный брусок сероватого цвета, лежащий у нее на ладони.


-- Луиза, а что это такое?


Горничная посмотрела на недоумевающую Ангелу, перевела взгляд на меня и укоризненно покачала головой:


-- Экие вы барышни… Ничему-то путному вас не обучили. Как жеж вы своим домом жить-то будете? – наконец, набурчавшись вдоволь, она сказала: – А вот понюхайте-ка его.


Первой понюхала Ангела и с недоумением сунула мне под нос этот брусок. Запах был странный. Там, совершенно точно, были какие-то травы, но все перекрывал крепкий, назойливый и тяжелый камфорный запах шалфея. Отодвинув от лица ладонь сестры, я с любопытством посмотрела на Луизу.


-- Мыло это, барышни. Дорогое мыло на травах, заморское. Хозяйка о прошлый год в Верхний Ликкет ездила, и там на ярмарке купила. А чтоб запахов не теряло оно – в закрытом горшке хранит.


Наверное, этот кусок вонючего мыла был последней каплей для моих нервов. Я чувствовала, как сами собой по щекам побежали слезы…


Спасла меня темнота, которую слабо разгоняла одна единственная свеча, и быстро затараторившая Ангела:


-- Луиза, а сколько такой кусок стоит? А что, только из другой страны привозят? А у нас такое не умеют разве делать? А если за богатого замуж выйти и слугам приказать сделать такое. Смогут? А из чего делают такое?


Пока растерянная Луиза отбивалась от вопросов моей сестры, Ангела крепко пнула меня под столом. Пожалуй, я даже была ей благодарна, но слезы никак не унимались. Через некоторое время Луиза заметила и заохала:


-- Да не убивайтесь вы так, барышня Ольга! Пошлет вам Господь доброго мужа, и всему вы в свое время обучитесь. А ежли при доме его старая служанка будет, так и того лучше. Вы с ней обязательно поладить постарайтесь, она вам и подскажет, что требуется, и направит, куда нужно. А пока давайте-ка я вам подушечку подам, полежите да отдохнете. Больно уж вы нежная!


Поспать нам удалось пару часов, потом Луиза подняла нас. И до самого вечера, точнее, до первых сумерек, мы ехали в полумраке кибитки, вяло переговариваясь о пустяках. На отдых остановились в трактире. Но только для того, чтобы коней расположить в теплой конюшне и было где переночевать Бергу. Мы остались в этой самой кибитке и поужинали хлебом с сыром.


На ночь столик складывался, и из-под моего спального места вынимался широкий щит, который укладывали в проход. На нем и спала Луиза. Ночью она вставала и подкидывала дрова в печку, но под утро уснула крепко, и мы с Ангелой проснулись от холода.


***


На третий день, ближе к вечеру, мы въехали в Нижний Ликкет. Город мы, к сожалению, таки не посмотрели: открывать на морозе дверь кибитки было бы глупостью. Так что все, что мы увидели – двухэтажный каменный дом госпожи Кладимонды Люге и ее двор, обнесенный двухметровым каменным забором.


Упомянутая госпожа Кладимонда оказалась достаточно молодой пышнотелой блондинкой в черном траурном платье с весьма обширным вырезом, частично обнажающим белоснежную грудь. По пухлой шее вилась ниточка жемчуга, а наколка в волосах была серебристо-серого цвета. Пожалуй, она была бы даже миловидна и симпатична, если бы не несколько надменный вид.


Ужинали мы втроем. И хотя нас посадила нас за один стол с хозяйкой, беседа не обошлась без нескольких неприятных намеков. Говорила госпожа Кладимонда в основном сама. Из ее речей мы достаточно быстро поняли разницу в нашем положении.


Мы достаточно нищие дочери барона. А она хоть и не титулованная дворянка, но богата. В целом, к королевскому двору она едет ровно с той же целью, что и мы: искать себе мужа. Именно поэтому у нее при черном вдовьем платье достаточно легкомысленный вид, и её серая наколка говорит о том, что срок ее траура заканчивается.


Ночевали мы с сестрой опять в одной кровати, но в этот раз печь была жарко натоплена, а перед сном нас угостили пирожными. Настоящими корзиночками со взбитыми сливками. Утром Луиза перекрестила нас и сообщила, что идет в местную церковь искать попутчиков до баронства. Я подарила ей три медяшки и узелок с лоскутом, за что получила искреннюю благодарность и напоминание:

– Шубки-то ваши я в сундук сложила, что сзади к возку привязан. А только ненадежное это место, баронетта Ольга. Ночевать вы сейчас вдвох будете. Вот и велите Бергу сундук к вам поставить. Так оно лучше будет.

– Шубки? Какие еще шубки? – вмешалась Ангела.

– Вестимо какие: ваши. Не в тулупах же вас взамуж-то отдавать?!


К нашему большому облегчению, путешествовать госпожа Люге собиралась в собственной зимней карете. После завтрака Берг подал нашу кибитку, и мы отправились в Верхний Ликкет. Сундук с шубами открыли в первую очередь. Ничего особенного, даже и не новые. Внутри потертый мех, снаружи потертый атлас. На суженых к запястьям рукавах вышивка. Мы так и не поняли, откуда у нас взялась эта одежда, но спрашивать было уже некого.


-- Ну и хорошо, что эта мымра отдельно едет, – высказалась довольная Ангела, упаковывая шубу в сундук. – Хоть поговорить нормально можно будет. -- Знаешь, я тут подумала… Приедем мы в герцогский город, там нас никто не знает. Чтобы проверить наше вранье, это надо в баронство Ингерд ехать и что-то разузнать. Давай скажем, что нас с тобой старая служанка русскому языку обучила? Никто же не догадается, что мы врем. А во дворце мало ли что понадобится что-то по секрету сказать. Конечно, это будет не очень вежливо: говорить на русском при посторонних, зато надежно. -- Ого, сестрица! Ты, когда хочешь, можешь вполне нормальной быть! – Ангеле мое предложение понравилось настолько, что она крепко обняла меня и продолжила: -- Мало ли что понадобится, а мы всегда сможем поговорить так, чтобы никто не понял! Отличная мысль, Ольга, просто отличная!


***


Герцогский дом поражал воображение. Это была каменная серая махина из бесконечного количества башен разной формы и всевозможных пристроек. Этакий город – многоэтажный и суетливый. Пока госпожа Кладимонда ходила куда-то, мы топтались у возка, с интересом наблюдая за бегающими людьми и рассматривая их одежду. Почти сразу можно было отличить, кто здесь прислуга, а кто чином повыше.


Пробежал плохо одетый подросток, толкающий перед собой тачку с дровами. Огромные подшитые валенки чуть не сваливались у него с ног, а тяжелый тулуп был сильно велик. Прошла группа мужчин, одетых не в тулупы, а в куртки из овчины до середины бедра, перетянутые поверх ремнями. У каждого на поясе с левой стороны болтались ножны с какими-то мечом или саблей. Почти у всех были усы, а у двоих даже бороды. Мы с Ангелой переглянулись и решили, что это военные.


В стороне от нас, напоминая очертаниями копну сена, медленно прогуливалась дама, держа на трех поводках мелких скандалящих собачек. На голове поверх ажурного пухового платка шляпка из бархата с большой брошью и общипанными перышками. Накидка такая же, как и наши шубы, которые госпожа Люге все еще не разрешили надевать. Сшита мехом внутрь и покрыта потертой атласной тканью.


-- Как ты думаешь, кто эта тетка? – Ангела с любопытством глянула на меня.


Я слегка пожала плечами и ответила:


-- Может быть, какая-нибудь компаньонка герцогини? Или же эта, как ее… фрейлина! Вспомнила! Их называли фрейлинами! -- Больно она потертая для фрейлины, – с сомнением в голосе ответила сестра, небрежно сморщив носик.


Госпожа Люге вернулась в сопровождении высокой, статной, хорошо одетой женщины, которая, строго оглядев нас, заявила:


-- Я госпожа Альбертина, экономка герцогини. Следуйте за мной, баронетты.


По переходам замка мы шли довольно долго, пытаясь рассмотреть все, что попадалось на глаза. И дождались недовольного оклика госпожи Альбертины:


-- Побыстрее, баронетты, побыстрее!


Глава 16


Комната, в которую нас привела госпожа Альбертина, была довольно странной: беленая, узкая, вытянутая и без печки. Из мебели: две кровати, стол у маленького окна и четыре тяжелых стула. Не успела я обрадоваться, что спать мы будем отдельно, как госпожа Альбертина скомандовала:


-- Занимайте одну из кроватей, устраивайтесь. Горничная принесет еду. Выходить никуда нельзя, горшок под кроватью. Скоро прибудут ваши попутчицы, – с этими слова она и вышла.


Не знаю, где расположилась госпожа Кларимонда, а наша комната явно не предназначалась для приличных гостей. Минимум меблировки, грубая мебель. Все же это герцогский замок. Скорее всего, здесь спали слуги. Радовало только то, что одна из стен была не просто теплой, а даже горячей. Похоже, это задняя часть печи или камина, находящегося в другой комнате. Рассматривать, в общем, абсолютно нечего. Нам не оставили даже свечки, хотя за окном быстро темнело.


Без часов время определить было сложно, но мне казалось, что прошел почти час, когда экономка вернулась, приведя с собой еще двух девушек. В этот раз, уходя, она оставила свечу.


Одна из вновь прибывших пухлая, не слишком красивая и грудастая. Вторая – стройная, с хорошей фигуркой и миловидным личиком. Как всегда, Ангела сориентировалась быстрее, чем я:


-- Мы баронетты Ингерд! Я баронетта Ангела, а это моя младшая сестра Ольга. А вы кто такие?


Хорошенькая девица чуть вздернула нос и несколько высокомерно ответила:


-- Я баронетта Ансельма Шварцберг, а это – она кивнула на толстушку, - моя кузина Гертруда фон Штолль.


После этого она гордо прошествовала к столу, отодвинула стул и уселась. Гертруда молча проследовала за ней, и там они принялись тихо шушукать друг другу в уши, с любопытством косясь на нас. Ангела глянула на меня с недоумением и пожала плечами, как бы говоря: «Деревенщина. Что с них возьмешь?».


Через некоторое время пришли две горничные с полными подносами. Еда не отличалась особой роскошью, но, по крайней мере, была свежей и горячей. Подали сильно наперченную похлебку, затем кашу, которую залили мясной подливкой, и целый кувшин горячего глинтвейна. В процессе еды сестра все же разговорила новеньких.


Обе девочки прибыли из разоренных баронских поместий. У одной отец погиб на войне, у второй скончался дома от ран. Обе они были в семье не единственными. И поскольку у оставшихся в поместье младших сестер и братьев шансов на счастливую жизнь было совсем немного, обе жаловались на скудное приданое.


-- Мыслимое ли дело, что я, старшая дочь барона Шварцберга, всего три сундука приданого везла? Ни посуды серебряной маменька не дала, ни тканей дорогих. Позорище! Как горожанку замуж спихивают! - у Ансельмы при этих словах на глаза навернулись натуральные слезы.


Гертруда не столько жаловалась, сколько вздыхала и жалела мать, у которой осталось еще трое детей.


– И мне-то матушка последнее собирала, а с чем сестер отдаст, вообще непонятно. Да и последнего того мышь наплакала…


Ангела сочувственно закивала головой и начала жаловаться на мачеху. Кажется, они с Ансельмой вполне нашли общий язык. Гертруда же за время ужина так ничего больше о себе и не рассказала. Зато от ее кузины мы узнали, что со всей округи соберут около тридцати девиц.


-- Здесь нас должна ждать некая госпожа Кларимонда Люге. Она будет нас сопровождать и представит самому королю!


Ангела фыркнула и ответила:


-- Не думаю, что госпожа Люге слишком уж будет беспокоиться о нашем замужестве. Эта вдовушка и сама не прочь мужа себе отхватить.


Самым неприятным было то, что даже обтереться на ночь влажными тряпками мы не могли. Слушать их болтовню мне было скучно, потому я просто разделась и улеглась к стенке. Лежала, воспринимая разговоры вокруг как белый шум, и думала о том, что уже почти привыкла обходиться без ежедневного душа, ложиться на белье, на котором до меня кто-то спал. Научилась радоваться тому, что в комнате тепло и тому, что меня накормили сытной едой.


Радоваться самым примитивным вещам, которые раньше просто не замечала. Не жизнь, а сплошная деградация. Без книг, фильмов и художественных выставок, без привычных людей, интернета и магазинов вокруг. Осознавать это было немножко страшновато. И я пообещала сама себе, что если у меня только будет возможность, я создам максимально удобные условия для себя и для всех окружающих.


«И еще у меня скоро будет муж… Слабо себе представляю, как относиться к совершенно незнакомому человеку, с которым придется спать, вести общее хозяйство, да еще и детей рожать. Не жизнь, а страшная сказка… И такое ощущение, что ей конца краю нет…». С этими тяжелыми мыслями я и уснула.


Следующий день прошел удивительно муторно. Мы дожидались остальных невест, и все разговоры, довольно бессмысленные, ходили по кругу. В отличие от нас, у Гертруды хватило ума взять с собой вязание, поэтому она тихо сидела у окна и, шевеля губами, считала петли в чулке.



Утром горничные покормили нас, вынесли горшки и второй раз заглянули в комнату только в обед. Собрали грязную посуду, протерли стол и выставили свежую пищу. Ужин подали точно так же.


Единственная хорошая новость состояла в том, что на следующий день планировался отъезд. Это нам сообщила госпожа Кларимонда. Она заявилась вечером в сопровождении госпожи Альбертины, держащей в руках довольно большую корзину. Из корзины экономка достала четыре небольших мешочка неотбеленного льна и лично вручила каждой невесте, торжественно объявив:


-- Свадебный подарок от благородного герцога Рудольфа де Ликкета и милосердной жены его, пресветлой герцогини Магроны де Ликкет.


Лицезреть самих герцога и герцогиню мы так и не удостоились, но дружно кланялись и говорили спасибо. В мешочках оказались совершенно одинаковые подарки: по куску завернутого в лоскут ткани мыла с запахом аптечной ромашки, по два льняных полотенца, хорошие большие ножницы и три клубочка шелковых ниток разных цветов, в каждый из которых было воткнута иголка.


Самым интересным была реакция девушек на подарки. Ни у меня, ни у Ангелы особых восторгов не было. Пусть мы уже и понимали, что ткани здесь – вещь дорогая, но восхищаться обычным кухонным полотенцем пока еще не могли. Ансельма с восторгом обнюхивала мыло и, положив его на ладошку, даже полюбовалась им как драгоценностью. А вот Гертруда разулыбалась, увидев иголки и шелковые нитки.


-- Тебе нравится вышивать? – толстушка подняла на меня глаза, как будто бы не была уверена, что вопрос я задала именно ей. Потом робко ответила: – Меня матушка учила. Я и приданое свое все сама вышивала. Если захочешь, я потом тебе покажу, – она все смотрела на меня, явно ожидая согласия. -- Да, конечно. Сама я не слишком искусная вышивальщица. Мне будет любопытно посмотреть на твою работу, – вежливо согласилась я.


Утром, после раннего и плотного завтрака, горничная повела нас к выходу. По пути к нашей группе присоединилась госпожа Кларимонда. А во дворе рядом с нашим возком царил полный бедлам. Таких и похожих возков и кибиток была целая куча.


Суетились кучера и лакеи из замка. Где-то в конце процессии довольно громко ругались двое мужчин: один из возков перекрыл какой-то там выход. Возле повозок группами по два-три человека стояли такие же тепло укутанные девушки, дожидаясь команды садиться.


Рядом с госпожой Кларимондой я заметила еще минимум троих взрослых женщин. Похоже, это были сопровождающие. Кроме нас с Ангелой и Ансельмы с Гертрудой, госпоже Люге достались еще три девицы, круглолицые и похожие друг на друга, как близняшки. Имен их никто так и не назвал, но из разговоров я поняла, что они сестры. И старшая уже перестарок.


-- …и вот, представьте себе, баронесса Феттер, мне навязали еще и ее! А девице уже двадцать один год. Я уверена, что поездка ее совершенно бесполезна, – жаловалась пожилой женщине с постным лицом госпожа Кларимонда.


Сестры, о которых шла речь, стояли у своей повозки, не поднимая глаз. Уверена, что они все слышали. Я искренне не понимала, зачем госпожа Люге старается унизить девочек. С этого момента я непроизвольно испытывала к ней неприязнь. Эта сытая и богатая вдовушка, которая и попала-то в караван только как сопровождающая, довольно ревниво относилась к тем, кто моложе ее. Она воспринимала нас как соперниц.


Ангела взяла меня за руку, отвела чуть в сторону и заговорила на русском:


-- Посмотри на эту заразу! Думаешь, она так уж будет стараться найти нам женихов? Да она первая побежит всем мужикам глазки строить!

-- Нам-то какая разница? Хочет замуж выходить, пусть выходит, -- спокойно ответила я. – Противная, конечно, тетка, не спорю, но…

-- А такое нам дело, – раздраженно ответила Ангела, -- что женихов-то у короля не миллион! Тебе вчера не дрыхнуть надо было, а сидеть и слушать, что Ансельма рассказывает. Ее мать двадцать лет назад на таком же балу мужа нашла. Если ты думаешь, что у нас до фига времени, то ошибаешься. На все про все три дня будет!

-- Ого! А что еще она рассказывала? Как все проходить будет?


Тут нас перебила госпожа Кларимонда, велев садиться в повозку.


За ночь повозка выстыла так, что изо рта валил пар. Казалось, внутри даже холоднее, чем на улице. Впрочем, рядом с печкой стояла корзина дров, а к нам уже спешил Берг, несущий в железном совке кучку дымящихся углей.


Глава 17


Описывать дорогу до столицы слишком уж нудно. Достаточно сказать, что вымотала она и меня, и сестру. Ехали мы еще дней десять, если только я не сбилась со счета. Дважды останавливались в чужих замках, где условия ночлега были даже хуже, чем в нашей кибитке. Одну из ночей нам пришлось провести в кровати еще с двумя девушками. Не понимаю, на кой черт устраивать такие огромные лежбища.


Эти ночлеги радовали только одним – горячими похлебками и кашами. К сожалению, готовить в нашей повозке было совершенно невозможно: никто не додумался положить нам хотя бы небольшой котелок, чаю вскипятить. Питались мы хлебом и сыром, да еще изрядно подъели солидный кусок сала, щедро натертый солью и специями. К середине пути даже Ангела перестала брезгливо морщиться, когда я разворачивала этот роскошный ломоть с красивой мясной прожилкой, благоухающий чесноком, черным перцем, укропом.


Мы зря надеялись, что нас разместят в королевском дворце, что мы увидим помещения более роскошные по местным меркам, чем те, в которых ночевали. В столице наш караван разбился на несколько частей. Мы, Ансельма и Гертруда, а также три сестры-баронетты Мирбах, остановились в доме вдовствующей графини Альбертины де Роттенхан.


Городской дом графини совсем не напоминал огромный герцогский замок. Две высокие четырехгранные каменные башни как бы зажимали между собой трехэтажный дом с двумя входами. Нас провели через тот, что пошире. Лакей и горничная помогли снять тулупы и проводили в трапезную. Вовсе не затем, чтобы покормить ужином.


Хозяйка дома, графиня Альбертина де Роттенхан, встретила нас, сидя в кресле. Это была довольно высокая старуха с сильно морщинистым лицом и совершенно серебряными волосам, уложенными в прическу. Атласное черное платье, атласная черная наколка и двухрядные черные же бусы с массивным кулоном. Косметикой дама не пользовалась и под седыми бровями прятались почти лишенные ресниц глаза. И лоб, и все лицо обильно покрыты морщинами, узкие губы сжаты.

Пока Кларимонда, кланяясь и благодаря за гостеприимство, представляя нас по очереди хозяйке, та сидела молча, просто внимательно рассматривая гостей. Затем величественно кивнула и произнесла:


-- Я счастлива, что могу оказать услугу его королевскому величеству. Ступайте, девушки, слуги позаботятся о вас. И помните: через шесть дней я представлю вас королю!


Комнату нам выделили огромную, одну на всех. Слуги торопливо стаскивали сундуки и всю оставшуюся поклажу. И запыхавшийся Берг сказал нам:


-- Так что, барышни, довезти я вас довез. Будьте добренькие, тулупчики мне отдайте, хозяйка всенепременно спросит с меня. А вам, барышни, дай Бог всяческих успехов и мужьев добрых.


Уже привычно я подала Бергу несколько медных монеток, а Ангела, так же привычно отвернувшись, сделала вид, что ее это не касается. Кучер поклонился и ушел.


В этот раз в комнате вместе с нами разместили и госпожу Кларимонду. Разговаривать при ней все стеснялись, поэтому стояла несколько напряженная тишина. Никто толком не понимал, что нужно делать. Госпожа Кларимонда выбрала себе кровать и суетливо копалась в собственном сундуке.


Баронетты Мирбах рассматривали узковатые ложа, уже прекрасно понимая, что они втроем на них не поместятся. Наконец, старшая Бенедикта робко обратилась к сопровождающей:


-- Госпожа Люге, а где же будет спать Лизелотта?


Кларимонда оглядела комнату и, брезгливо сморщившись, очень нехотя вынуждена была признать:


-- Да… С вами она не поместится… Что ж, я исполню свой долг до конца! Ты будешь спать со мной, – обратилась она к Лизелотте.


Ужин нам принесли в комнату, а уже вечером мы все имели доступ к некоторому количеству горячей воды. Мыться ходили парами. В этот раз ни я, ни Ангела носы не морщили, радовались уже тому, что есть. Пусть и в рубашках мылись, но даже это лучше, чем ничего.


Завтракали вместе с хозяйкой дома. Она ела свою кашу медленно, почти торжественно, тщательно пережевывая, и также медленно и весомо изредка роняла фразы:


-- Сегодня нас ждут в танцевальном зале дворца, – графиня отхлебнула горячего взвара, чуть кашлянула и продолжила: - Там вас обучат танцевать и кланяться королю. – Дальше шла длинная пауза, во время которой она успела съесть пару ложек каши. Потом, промокнув губы кружевной салфеткой, закончила своей монолог: -- Вести себя нужно прилично, по сторонам не глазеть. За нарушение этикета или скандальное поведение – монастырь.


***


В дороге несколько раз выпадала возможность побеседовать с нашими спутницами. Все мы понимали, что в эти дни решается судьба каждой из нас. Будущее одинаково пугало всех, потому даже надменная Ансельма охотно делась теми крохами сведений, которые имела. Сейчас мы все знали, как выходила замуж ее мать.


Невест приведут в зал и группами представят королю. Кормить на балу не будут, зато у нас появятся возможность показать будущим мужьям, как мы танцуем. Мужчины будут сидеть вдоль стен и рассматривать нас. Таким будет первый день бала.


Второй день начнется рано утром. Нас будут приглашать слуги и отводить в другой конец зала к мужчинам. Там расположено множество кресел и стульев, повернутых друг к другу так, чтобы собеседники могли видеть лица визави. Мужчины будут задавать нам вопросы. Но все в рамках приличия и в присутствии слуг и монахинь. Если мужчина выберет себе невесту, он отдаст ей кольцо. Это будет считаться обручением. Если же не выберет, разрешена общая прогулка в королевском парке. Вдвоем с мужчиной ходить запрещено: только с сопровождением.


На третий день предполагались общие танцы: последняя возможность выбрать себе пару. Для тех же девушек, которые не получат предложение, появится возможность подать прошение в монастырь.


Этот самый монастырь пугал нас всех. Никто из нас, совсем молоденьких девочек, не желал посвятить себя церковной службе. Тем более, что у старшей сестры Мирбах Бенедикты была в запасе страшная история про какую-то оступившуюся кузину их отца, некую тетушку Ульрику.


-- … говорят, – страшным шепотом рассказывала Бенедикта, – Она выплакала себе глаза и осталась слепой! Папенька однажды был в тех краях и заезжал навестить ее, но кузина его не увидела!


Всех этих рассказов было достаточно для того, чтобы даже мы с Ангелой очень сильно захотели выйти замуж.


***


Первый раз мы выходили на улицу одетые не в страшные тяжеленные тулупы, а в то, что местные называли «шубами». Они до поры лежали в дополнительном сундуке. Одежда была несколько странная и непривычная: этакие полупальто-полунакидки. Надо сказать, что особой красотой или дороговизной они не отличались. А самое неприятное было то, что Ангела буквально вцепилась в мою шубу.


До этого Луиза нам показывала, кому какая, и сестра согласно кивала головой: ее все устраивало. А сейчас, перед выходом из дома она уцепилась в ту, что была светло-серой. Собственно, это даже нельзя было назвать шубами. Меховыми были только воротники. Внутри вместо тяжелой овчины находились изрядно потертые заячьи шкурки. Одежда была гораздо более легкая, чем тулупы, но вряд ли хорошо защищала от холода. Вместо шапок предлагались набитые ватой капюшоны.


Накидка Ангелы была с потертым воротником, зато украшена полинявшим красным атласом и старой, слегка растрепанной вышивкой на манжетах.


-- Оленька, ну пожалуйста-пожалуйста!.. Ну, ты же видишь: к моим волосам этот красный совсем не идет!


Как по мне, эти нелепые накидки стоили друг друга, поэтому спорить я не стала. Хочет, пусть берет любую.


В королевский замок мы отправились в двух каретах. День сегодня был на удивление теплый. Казалось, что там, за краями столицы, остались все метели и морозы. Сквозь не слишком густые облака пробивался желтоватый холодный свет зимнего солнца.




Глава 18


Нам с Ангелой повезло: графиня взяла к себе двух старших сестер Мирбах. Наш экипаж, гораздо менее красивый, но больший по размерам, вместил всех остальных. Если сперва госпожа Кларимонда недовольно фыркала, когда девушки пытались приоткрыть шторки на окнах, то ближе к центру города она и сама «‎прилипла» к стеклу.


Это была совсем не та мрачная часть Кингсбурга, где жила графиня де Роттерхан. Дома на окраине больше напоминали годные к обороне замки. Они стояли плотно друг к другу, почти не оставляя места для деревьев или газонов. Здесь же, в центре, высокие и красивые дома с большими окнами вольготно раскинулись среди заснеженных парков.


Королевский дворец напоминал собой диснеевский замок бесконечными изящными башенками и даже общим силуэтом. Вдоль широкой подъездной аллеи, где сейчас почти растаял снег, вереницей стояли старинные уличные фонари. Даже небо над дворцом казалось особенно голубым.


В сам дворец мы попали через какой-то боковой вход. Графиня, кивнув нам, сбросила манто на руки лакею и исчезла за резными дверями.


Следуя за притихшей госпожой Кларимондой, мы послушно двинулись по коридору, указанному нам надменным лакеем. Увы, рассмотреть что-либо так и не смогли: свечи в коридоре стояли далеко одна от другой и еле-еле освещали шероховатый каменный пол. А вот сам зал, куда мы вошли, поражал и размерами, и количеством окон. Да, в нем было холодно, но сквозь стекла лился дневной свет, и у каждой из нас возникло ощущение какого-то праздника. Тем более, что и стены зала были покрыты искусной росписью, а натертый паркет радостно поблескивал.


Музыкантов не было, а учитель танцев, высокий, гибкий и несколько фатоватый мужчина господин Адольф Брунх, лично отбивал такт ладонями и объяснял все достаточно подробно. Сами танцы не были чем-то слишком уж сложным: этакий хоровод, который периодически разбивался на пары, и девушки застывали друг против друга в условно красивых позах. Не было ни сложных движений, ни какой-либо асимметрии: все четко и регламентировано.


Ангелу господин Брунх выделил сразу же и, думаю, вполне заслуженно. Не зря же отец заставляя ее ходить на бальные танцы. Двигалась она очень грациозно, в отличие от многих менее гибких девушек. К концу длинного урока сестра заработала немало недовольных взглядов, комплимент от господина Брунха и поджатые губы госпожи Люге.


К окончанию урока за нами вернулась графиня:


-- Барышни, сейчас я покажу вам королевский парк! Одевайтесь быстрее! Я не люблю ждать!


Графиню побаивались все. Поэтому девушки торопливо зашуршали сложенными на лавке неуклюжими одеждами, накидывали капюшоны и толпились у двух больших зеркал в тяжелых резных рамах, элегантно располагая поверх меховой отделки косы и локоны.


Нас поставили попарно, как школьников первых классов, и графиня двинулась впереди процессии гордым линкором. Погода не изменилась: до сих пор небо не затянуло тучами, а снег вокруг был достаточно влажный. Дорожки в парке были прекрасно почищены, а за заснеженными кустами и деревьями виднелись другие группы гуляющих. Сестры Ингерд

Как я понимала, это прогулка была придумана не просто так. Скорее, некое предварительное знакомство с женихами. Поэтому, кроме бродящих вдалеке процессий невест, нам постоянно попадались группы из трех-пяти мужчин, которые любезно здоровались с графиней, почтительно кланялись ей и обшаривали нас любопытными взглядами. Графиня отвечала на приветствие небрежным кивком и неторопливо вела нас дальше.


Задержалась она один единственный раз, разговаривая с довольно высоким, даже величественным мужчиной. Меховой капюшон мужчина небрежно откинул на плечи, на тяжелую меховую пелерину. Под этой короткой накидкой на нем было что-то вроде шерстяного легкого пальто, перетянутого на талии очень широким поясом с серебряной вышивкой. Такая же вышивка была на манжетах, достающих почти до локтя, и на горловине этого странного одеяния. А для тепла из-под меховой пелерины почти до щиколоток струился суконный плащ. Выглядел он весьма живописно -- массивный, властный, богатый. Граф Паткуль

-- Рад приветствовать почтенную графиню де Роттерхан.

-- И я рада вас видеть, граф Паткуль. Каким чудом вы оказались здесь? Помнится, всего два месяца назад вы собирались отправиться домой.


Графиня почти ласково улыбалась этому мужчине и не ответила на приветствие ни одного из его спутников. Впрочем, те и не пытались вмешиваться в разговор, а просто молча стояли на шаг позади графа. Только один молодой парень мог сравниться с ним ростом.


Был он поуже графа в плечах и не такой грузный, а во внешности прослеживались какие-то южные корни: возможно, капли цыганской крови. Довольно симпатичный, черноволосый и слегка небритый. Остальные спутники, еще трое мужчин, были чуть выше плеча графа и этого долговязого. Почему-то все мужчины были без головных уборов, а у многих еще и плащи, и нижняя одежда были расстегнуты на груди. Конечно, день не холодный, но все же выглядело это странновато.


Одежда спутников графа была значительно скромнее. Даже массивной меховой пелерины никто больше не носил. Сама одежда выглядела хоть и достаточно аккуратно, но весьма утилитарно. Почти никакой вышивки, никаких излишеств, обычные кожаные пояса с самыми простыми бляхами. В общем, все довольно примитивно.


Тем временем этот самый граф Паткуль басовито объяснял старухе-графине:


-- Я действительно отправился домой и передал ваше письмо матушке, – тут он слегка поклонился. – Но, увы, пока я воевал, Сусанна скончалась от зимней лихорадки.

-- Ах, вот как! – заинтересованно сказала графиня. – Так вы теперь свободны?

-- Свободен, – тут граф несколько самодовольно окинул нас взглядом и пояснил собеседнице: – Мы с матушкой решили, что второй раз жениться нужно на крепкой девице, которая наконец-то нарожает мне наследников.


При этих словах я недовольно поморщилась: слишком уж противно звучало. «Как будто о корове или лошади рассуждает!», – подумалось мне невольно. Чтобы не смотреть на неприятного мужика, я отвернулась чуть в сторону, разглядывая подстриженные кусты вдоль аллеи. Цыганистый парень из графской свиты сделал шаг в сторону, и мы встретились с ним глазами.


“Красивый, хоть и слишком белокожий для цыгана”, – я слегка улыбнулась своим мыслям и поймала его ответную улыбку. Вежливую, спокойную, без назойливого рассматривания.


Через пару минут граф с графиней расстались, пообещав друг другу встретиться на балу. У графа было ответное письмо от его матери. Дальнейшая прогулка свелась к обсуждению его достоинств. Как только мы отошли метров на десять от его компании, графиня де Роттерхан повернулась к нам и сухо сообщила:


-- Вам необыкновенно повезло! Если вы еще не знаете, то большая часть мужчин на балу – нищие дворяне, даже не имеющие титула. Только часть женихов окажется баронетами и баронами. Граф Паткуль – самая завидная партия для любой из вас! Он сейчас вдов и очень богат, а его дворец считается одним из самых красивых в королевстве. Та, на которую он обратит внимание - счастливица. Вы поняли меня?


Мы гуляли по парку еще около часа, позволяя всем встречным рассматривать себя, и начали уже замерзать, когда графиня наконец-то отправилась к выходу.


Когда мы вернулись в комнату, все чувствовали себя не просто уставшими, а измотанными. Горничные торопливо собирали на стол. Во время еды вспыхнул разговор, который окончательно завершился только тогда, когда последняя из невест уснула. Беседовали об этом самом графе Паткуле. Девицы восхищались его одеждой, мужской статью, с придыханием в голове упоминали о дворце и вообще просто давились слюной от такого жениха.


Не принимали участие в беседе только я и Ангела, да еще Гертруда, которая мне казалась самой разумной из всех присутствующих. Она сидела поближе к подсвечнику и заканчивала довольно изящный узор на какой-то блузе.


Взбудораженные девушки не замечали, как ехидно, а местами даже злобно обрывает их разговоры госпожа Кларимонда. Похоже, нашу провожатую тоже волновали мысли о графе: перед сном она долго копалась в сундуке, выбирая завтрашний туалет и украшения к нему. Наверное, надеялась еще на одну встречу в парке.


Глава 19


Подготовка к балу началась за два дня до момента икс, с самого утра. Каждая из участниц, даже госпожа Люге, аккуратнейшим образом выложила на своей постели платье, в котором собиралась поехать, и графиня лично осмотрела каждый туалет. За графиней неотступно следовала служанка и выслушивала ценные указания:


-- Ланси, вот этот туалет погладить еще раз.

-- Будет исполнено, госпожа графиня.

-- Ланси, на этом платье слишком убогие кружева. Отделку спороть и пришить новую. Милочка, – обратилась графиня к перепуганной Лизелотте, - у вас есть кружева на замену?

-- Есть, ваша светлость. Матушка дала каждой из нас…

-- Достаточно! Отдай кружево Ланси, и горничная перешьет их.


Даже госпожа Кларимонда несколько нервно ожидала вердикт графини. И она свое получила! Остановившись напротив платья из темно-серого бархата, отделанного пеной белых кружев, графиня, поджав губы, некоторое время рассматривала одежду. А потом, глянув на Кларимонду, совершенно спокойно спросила:


-- Милочка, а вы не боитесь, что у вас сиськи вывалятся? - не дожидаясь ответа от мгновенно покрасневшей госпожи Люге, графиня приказала горничной: -- Ланси, возьми у этой дамы кружево и вот сюда, – она потыкала пальцем в свою плоскую грудь, – сделай розетку. Так, чтобы не опозориться при дворе.

-- Слушаюсь, госпожа графиня, – покорно кивнула Ланси.


Пока побагровевшая Кларимонда хватала ртом воздух, все девушки в комнате стояли с постными лицами, с трудом сдерживая улыбки. Слишком уж мы устали за дорогу от мелочных придирок госпожи Люге и сейчас чувствовали себя слегка отомщенными.


Графиня командовала, а я с ужасом ожидала, что она скажет по поводу нашей одежды. В отличие от остальных невест, которых собирали матери, ни у Ангелы, ни у меня не было ни одного лишнего клочка кружева. Да и наши платья на фоне остальных выглядели совсем уж убого. Конечно, их погладили, но невозможно было скрыть, что туалеты отнюдь не бальные.


У каждой из нас в сундуке лежало по два платья: по одному шерстяному, молочно-серого цвета, с вырезом под горло и совсем уж скучному. Вторые туалеты были чуть более нарядные: из плотного узорчатого шелка и, в общем-то, возможно, подошли бы для похода в гости. Беда в том, что они были абсолютно одинаковые, довольно строгие, без выреза или кружева, отделанные черной атласной вставкой на груди. Остановившись у нашей кровати, графиня брезгливо поджала губы и несколько минут с недовольным видом любовалась одеждой. Я боялась, что сейчас она потребует кружева на отделку или что-нибудь такое. Но она лишь сильно нахмурилась и спросила:


-- Ваша мать жива?

-- Нет, ваше сиятельство. Маменька умерла, когда мы были совсем еще малы. Отец привел в дом мачеху, – тихо и скромно ответила Ангела.

-- Понятно. Ланси, туалеты госпожи Карлотты давно проверяли?

-- Перед первым снегом сама лично перекладывала, госпожа графиня.

-- Подготовишь для этих девиц синее и красное платье из иберийского шелка. Понятно?


Линси как-то испуганно посмотрела на графиню и молча закивала, так ничего и не сказав. К счастью, наша кровать была последней, и графиня удалилась даже раньше, чем мы с Ангелой сообразили поблагодарить ее. Зато на нас по полной оторвалась Кларимонда, высказывая, какие мы неблагодарные и невежественные:


– Графиня пожертвовала вам туалеты покойной дочери! А вы даже не удосужились…


Новую одежду мы получили к вечеру. Выглядели они несколько необычно. Если у остальных девушек платья шнуровались на спине и были целиком из одной ткани, то наши представляли собой два белых приталенных балахона с широкими юбками, поверх которых надевался длинный шелковый халат с несмыкающимися полами. Шнуровка шла спереди, и сквозь неё было прекрасно видно роскошный белый шелк нижнего платья. Ангела моментально вцепилась в ярко-алый туалет со словами:


-- Это мне!


Вспомнив историю с шубами, когда она утверждала, что красный ей не идет, я уточнила:


-- Чем этот красный цвет лучше? Почему это красная шуба тебе не шла?

-- Скажешь тоже! На красной вся вышивка растрепана! А в этом платье меня каждый заметит.


На мой вкус, красное было излишне ярким, и потому я с легкостью согласилась на требование Ангелы, про себя отметив, что сестра так и не изменилась: «Подлянки от нее можно ждать в любом момент!”, – напомнила я сама себе.


Последний день перед балом мы провели, примеряя одежду и приводя себя в порядок. Для желающих была нагрета вода, но кроме нас с Ангелой мыться никто больше не захотел. Барышни без конца спорили из-за зеркал и спрашивали друг друга, какое украшения больше подойдет к бальному платью.


В общем-то, по меркам нашего мира все мы были достаточно бедны, и украшения у всех девочек были совсем простенькие. А может быть, просто ювелирное дело здесь еще не так хорошо развилось. Пожалуй, у нас с сестрой были самые роскошные украшения. У меня красивый золотой кулон, у нее серьги от этого кулона. Думаю, это украшения покойной матери сестер Ингерд.


К нам в комнату даже принесли несколько тяжелых стульев из трапезной, чтобы мы могли аккуратно развесить на них одежду. Поэтому ходить по комнате было страшно неудобно: приходилось огибать стулья.


Девочки пробовали делать друг другу различные прически, без конца дергая двух горничных, которых приставила к нам та самая Ланси, старшая служанка графини. Я с удивлением увидела, что в этом мире уже существует плойка. Конечно, у нее не было такой удобной пружинной ручки, как у нас, да и греть ее приходилось на печке. Разумеется, температурный режим никак не регулировался, и в комнате отчетливо пахло палеными волосам. Вечером девочки не могли угомониться. А утром нас подняли совсем затемно.


Завтрак был необычайно плотным. А вместо поездки во дворец графиня лично вывела нас прогуляться по городу. Со двора мы вышли в сопровождении охраны. Нашу группу замыкали трое крупных вооруженных мужчин.


Гуляли достаточно долго, так что все успели устать, проклиная про себя железную выдержку графини, но не осмеливаясь ныть. После прогулки нам предложили не слишком плотный обед: вместо тяжелой похлебки – бульон с яйцом, а после этого позволили улечься спать. Это было настолько необычно, что мы не сразу поняли, и Ангела даже переспросила у Ланси:


-- Спать?! Но сейчас же только начало дня!

-- Спать, барышни, спать, – строго ответила горничная. – Сейчас вы выспитесь, потом у вас будет несколько часов на то, чтобы одеться и сделать прическу. А это, поверьте мне, очень утомительно. Потом вы поедете на бал и вернетесь совсем уж поздно. Так что немедленно укладывайтесь. Таков приказ графини.


Выбора у нас не было. Но графиня знала, что делала. Разрумянившиеся от вольного воздуха девушки начали проваливаться в сон буквально через пару минут, как только легли. Меня тоже сморило достаточно быстро, а когда проснулась, то попала в настоящую вакханалию подготовки.


В комнату принесли ширму и отгородили ею угол. За ширмой встала пожилая горничная, имеющая при себе кучу мягких полотенец и котелок с горячей водой. Каждая из нас по очереди заходила туда, держа в руках чистую сорочку, раздевалась догола, и старуха ловко обтирала ее горячей влажной тряпкой. Затем надевалась чистая сорочка, и (будущая/потенциальная) невеста шла укладывать волосы.


Кроме тех горничных, что были с нами в предыдущий день, графиня выделила еще двух. Поэтому с прическами закончили достаточно быстро. Прямо в халатах нас усадили за стол, в этот раз уставленный разнообразными сытными блюдами. Огромная тарелка с ростбифом, две небольших круглых головки сыра, вареные яйца и вместо травяного взвара – очень густой, похожий на кисель напиток со сливками.


-- Кушайте хорошо, барышни. Столько, сколько сможете, - строго проговорила Линси. – До завтрашнего утра у вас росинки маковой во рту не будет. Да и стоять на балу придется очень долго. Не хватало еще, чтобы вы там от бессилия в обморок упали и графиню опозорили! Так что кушайте, милые барышни, кушайте.


Потом мы, уже полностью одетые и готовые, около часа деревянными болванчиками сидели на стульях и кроватях. Двигаться нам не разрешали.


-- Не дай Бог, прическу порушите или платье помнете. Госпожа графиня велела ждать, – Линси было неумолима.


Надевать тяжелые зимние сапоги нам запретили, так же, как и капюшоны на головы. Прямо от выхода на снег была постелена широкая тканевая дорожка. По ней мы дошли до распахнутых дверей кареты и с удивлением обнаружили там теплый пол. В этот раз под ногами у нас была не солома, а слой разогретых на печке кирпичей, прикрытых сверху пестрым вязаным ковриком.

На подъездной аллее дворца мягким желтым светом горели фонари. Роскошная ковровая дорожка красного цвета вела от ступенек кареты к широкой лестнице и дальше к распахнутому парадному входу. На краю каждой ступеньки, слева или справа, стоял в темно-зеленом суконном мундире солдат, застывший, как мраморная статуя.


В огромном холле, где бесчисленная прислуга помогала гостям раздеться, к графине подошли две старухи-монашки и зоркими взглядами просканировали нашу группу. Графиня шла первой, за ней госпожа Кларимонда, потом мы, а монашки замыкали строй. Имен они не назвали, обращаться к ним следовало просто -- сестра. Сёстры


В бальном зале, в висящих под высоким потолком огромных люстрах, горели сотни свечей, ярко освещая середину помещения. Было тепло, даже жарко. Сильно пахло расплавленным воском, потом и приторно-сладкими женскими духами. Где-то там, в конце огромного зала, возвышалось золоченое кресло, в котором сидел и ждал нас сам король.


Глава 20


На бал мы прибыли не первыми, но и не последними. Прямо сейчас королю представляли группу молодых девушек под предводительством высокой толстой женщины в траурном черном атласе. Мне было немножко страшновато. А вот Ангела, кажется, просто расцветала оттого, что на нашу жалкую кучку с интересом глазели десятки или даже сотни людей: мужчин, прячущихся сейчас в тени на неосвещённой части зала.


Дождавшись громогласного крика мажордома, графиня Роттерхан величественно кивнула нам, слегка сместилась в сторону и двинулась рядом с нашим строем. Она остановилась перед его величеством, а мы синхронно, как учил нас господин Брунх, поклонились и застыли, опустив глаза в пол.


Первой графиня представила госпожу Кларимонду Люге. Наша сопровождающая сделала шаг вперед и отвесила еще один поклон. Следом шли Гертруда фон Штоль и Ансельма Шварцберг. Потом графиня выкрикнула нас. Мы с Ангелой поклонились еще раз и, распрямившись, я встретилась глазами со скучающим взглядом короля.


Пожилой, старше пятидесяти, несколько огрузневший мужчина. Лицо не слишком здоровое: под глазами довольно заметные мешки. Кудрявые седые волосы двумя залысинами отступали от морщинистого лба. В густой бороде было еще больше седины, которая почти сливалась по тону с массивным серебряным ожерельем, лежащим на меховом воротнике. Темная одежда поблескивала роскошной золотой вышивкой. Королю было скучно, и он не собирался этого скрывать. Нас отвели по правую руку короля, туда, где толпились под охраной своих сопровождающих и монахинь другие группы девиц. Еще минут пятнадцать мы смотрели на то, как представляют королю невест, приехавших после нас.


Если честно, стоять и глазеть было довольно скучно, тем более, что ярко освещенной оказалась только середина зала. Правая и левая стороны ее скрывались в полумраке. Предполагаемые женихи, как я думаю, теснились по левую руку от короля. Вот только видеть их мы почти не могли именно из-за плохого освещения. Они так же нас видели четко только в тот момент, когда мы подходили к его величеству. Наконец представление окончилось, и где-то на втором ярусе, скрытые полупрозрачной занавеской, заиграли музыканты. В центр зала вышел высоченный мужчина в темно-лиловой одежде с оранжевой вышивкой и громко провозгласил:


-- Первый танец невест!


Я думала, что сейчас создастся бессмысленная толкучка, но ничего подобного не произошло. Графиня скомандовала нам:


-- Остаемся на месте! Мы идем во вторую очередь.


В ярко освещенном центре зала тем временем собирались девушки. Они встали небольшими кругами, от шести до десяти в каждом, вдоль всего прохода. Мужчина в лиловом ударил молоточком в маленький медный диск, который держал в руке. Под гул этого гонга девушки тронулись с места.


Мы шли второй партией, и поскольку нас было всего восемь человек, наше место оказалось почти в центре зала. За нами, ближе к выходу, оказались еще две группы из шести-семи девушек. Ангела недовольно нахмурилась и прошипела:


-- Что за невезуха! Почему не набрали еще девок? Мы бы сейчас были ближе к королю.


Кларимонда шикнула на нее, и сестра с нежной улыбкой на устах поплыла лебедем по кругу.


Ничего сложного в этом танце не было. Позы мы заучили быстро, но я нервничала, потому что понимала: нас рассматривают. У сестры же, напротив, будто открылось второе дыхание. Она гнулась, как ветка ивы на ветру, и даже статичные позы её были прекрасны. Но самый неожиданный фокус Ангела выкинула в конце танца! Непонятно откуда, кажется, из рукава она достала тонкий, почти прозрачный белоснежный платочек и, несколько раз изящно взмахнув им, как бы случайно запустила легкий лоскут в полумрак левой стороны.



Стоя на освещенном месте, мы могли видеть там десятки мужчин, которые пока сливались в одну темную массу. Но даже при таком тусклом свете было заметно, что поднимать белоснежный платочек кинулись одновременно несколько человек. Мы вернулись на свое место, и госпожа Люге, на щеках которой багровели пятна нервного румянца, принялась выговаривать Ангеле:


-- Да как ты посмела! Это такое неуважение…

-- Однако я недооценила твою дерзость, – спокойно произнесла госпожа графиня, заставив тем самым Кларимонду замолчать. Госпожа Роттерхан внимательно оглядела Ангелу и слегка покачала головой. Было совершенно непонятно, одобряет она поступок Ангелы или порицает.


Танцы длились достаточно долго: это действо повторялось раз шесть. Мы простояли у стены намного дольше часа и только теперь поняли, зачем нас заставили плотно поесть и поспать днем. Ведь это было только самое начало бала, а ноги уже гудели от бессмысленного топтания на месте.


По окончании танцев слева и справа от центра торопливо побежали лакеи, зажигая свечи, закрепленные в настенных трех- и пятирожковых подсвечниках. Через некоторое время стало видно, что мужчины – это не однородная масса, а большое количество мелких группировок. Вдоль всего прохода слуги выставили пары стульев так, чтобы собеседники смотрели друг другу в лицо.


Мужчины расселись. Возле каждого сидячего места стоял лакей. Дворянин говорил, какую именно из девиц привести, слуга пересекал зал, возвращаясь к месту «свидания» с нужной дамой и сопровождающей ее монашкой. Девушки робко присаживались напротив мужчин и о чем-то разговаривали с ними. Монашка в это время, стоя над душой у невесты, перебирала четки и шевелила губами: молилась.


Таких мест для свиданий было довольно много. Лакеи, девицы и монашки непрерывно сновали по залу. Но из нашей группы в первый замес не попал никто.


В какой-то момент Ангела нетерпеливо толкнула меня локтем под ребро и зашептала на русском:


-- Смотри, смотри, видишь? Ну вот! Возле короля…


Только сейчас я заметила, что пока в зале происходила вся эта движуха, его королевское величество беседовал с тем самым здоровяком-графом, с которым здоровалась в парке госпожа Роттерхан.


-- Не толкайся ты. Ну, увидела я, и что?

-- Ты забыла слова графини? Это самый богатый и знатный жених на балу! Он граф, не какой-нибудь там…

-- Ангела, нам-то какая разница? Здесь право выбора за мужчинами, мы ничего не сможем сделать. Да и потом, тебе не кажется, что он старый?

-- Старый быстрее помрет! – отрезала сестра. -- Да и потом, не такой уж он и старик. Посмотри внимательнее.


Я пригляделась: сегодня граф и вправду выглядел лучше. Он весьма существенно уменьшил бороду: теперь она была аккуратно подстрижена и расчесана, длинные волосы собраны на затылке и закреплены какой-то золотой бляшкой. Даже его одежда больше не казалась такой строгой. На нем был несколько легкомысленный парчовый золотой колет, застегнутый на крупные темные жемчужины. Плоеный воротник скрывал морщины на шее. И да, он выглядел несколько моложе.


В целом наблюдать за этим хождением в зале было довольно интересно. Это если не думать о том, что сейчас, в эти минуты, решается судьба девушек. Невесты, возвращающиеся на свои места, были слишком молоды и плохо владели собой. У некоторых на глазах уже блестели слезы. И было понятно, что при близком знакомстве жениху она не понравилась. Несколько девушек возвращались на свои места, распрямив плечи и сложив руки под грудью одна на другую, непременно так, чтобы кисть правой руки была сверху. И все видели, что на пальце поблескивает только что подаренное кольцо.


Этих, уже выбранных в жены девушек монашки отводили куда-то в конец зала, где неожиданно обнаружился довольно большой письменный стол и сидящий за ним невысокий старичок в серой одежде и черной суконной шапочке. К этому же столу подходил и женихи. Старичок задавал пару вопросов, что-то записывал на больших листах бумаги и, небрежно отгоняя пару коротким жестом руки, громким скрипучим голосом говорил:


-- Следующие!


Наблюдая все это, я пропустила момент, когда ко мне подошел лакей и поклонившись сказал:


-- Госпожа баронетта, граф Паткуль желает побеседовать с вами.


Я растерянно оглянулась на побледневшую Ангелу, совершенно не представляя, что делать. Впрочем, раздумывать долго мне не дали. Монахиня ловко подтолкнула меня в спину и тихо сказала:


-- Поторопись, дитя. Возможно, это твоя судьба.


Глава 21


Дорогие мои читатели, я вернулась и рада встрече с Вами. Сори, но вместо 4-5 дней мы, из-за погоды, добирались 7. Я почти живая, сегодня поставли комп и вот новая глава)) С любовью Полина Ром.

Свиданием это назвать было трудно. В отличие от вольготно раскинувшегося в кресле графа, я испытывала смущение от нелепости ситуации. «Неужели правда, этот мужик, совершенно мне незнакомый и чужой, может в ближайшие дни стать моим мужем?!». Я рассматривала его осторожно, как какое-то диковинное животное, совершенно не представляя, чего от него ждать. Между тем граф чувствовал себя легко и свободно и оказался весьма говорлив.


Он задал мне несколько вопросов, не дождавшись толком ответа ни на один. Он перебивал меня каждый раз, когда я собиралась с духом и произносила несколько слов. Зато он гордо и с удовольствием рассказывал, сколь богато и обширно его графство. Хвастался своим домом, точнее, дворцом. Многозначительно намекал, что с войны он везет прекрасную добычу:


-- Вы, юная баронетта, даже не представляете, какие туалеты сможет сшить себе моя жена! Одна лишь маарская парча чего стоит!


Я чувствовала себя диковинным зверьком, на которого глазеет почтенная публика. Мне прожигал спину взгляд сестры-монашки. Меня внимательно рассматривал лакей, стоявший за стулом графа. А еще больший интерес я вызывала у мужчин, небольшими группками столпившихся в отдалении. Похоже, многим из них было любопытно посмотреть, кого именно выберет себе граф.


Затем жених от рассуждений о собственном богатстве перешел к разговору о родителях. Небрежно выразив мне соболезнования в связи с гибелью отца, он начал восторженно рассказывать о собственной матушке.


-- Знаете, баронетта, она и при жизни отца хозяйство держала крепко. А уж после его смерти и вовсе сняла с меня всякую заботу о доме. Даже моя покойная жена Сесиль не смела ей перечить! Потому как матушка прекрасно управляется и с арендаторами, и со старостами. А особенно с прислугой в замке. Она держит прекрасного повара, и ее ужины славятся изысканностью! Да что говорить… -- он сделал какой-то странный жест, как будто почесывая шею.


Я смотрела, не понимая, что это такое мужчина делает. Пока граф, покопавшись под кружевным воротником, не вытащил толстую цепь, на которой поблескивала приличных размеров серебряная с чернью бляха:


– Вот, баронетта, посмотрите сами. Это и есть моя матушка, вдовствующая графиня Паткуль.


Серебряная блямба оказалась овальным медальоном, довольно крупным, сантиметров семь в длину. На медальоне была выписана миниатюра: портрет сухопарой, со слегка поджатыми губами женщины. Благородная седина волос пряталась под кружевным чепцом. Черный траурный наряд, наглухо закрытый, оторочен единственной узкой полоской кружева по вороту. Женщину даже не портил длинноватый орлиный нос. Пожалуй, живописец изрядно польстил ей, убрав большую часть морщин. Может быть, из-за этого, а может быть, и по другой причине, ее лицо казалось застывшим и неживым. Я вернула графу Паткулю медальон, вежливо сказав:


-- Думаю, в молодости ваша матушка была очень красива.

-- Ну еще бы! Чтобы на ней жениться, отцу пришлось выиграть турнир! – с гордостью ответил он. Потом на секунду замолчал, окинув меня очень внимательным взглядом. – А вы вовсе не глупы, баронетта Ингерд.


Кто его знает, с чего он сделал такой вывод. Но еще некоторое время порассуждав вслух, граф протянул мне руку открытой ладонью кверху. Не сообразив сразу, чего он хочет, я на мгновение замерла и тут же получила тычок между лопатками от сестры-монашки.


-- Подай графу руку, дитя, – почти прошипела мне старуха на ухо, продолжая постукивать твердым пальцем по спине.


Вложила свою кисть в слегка влажную лапищу графа, и через мгновение на пальце у меня появилось кольцо. Я с удивлением рассматривала массивный перстень с несколькими камнями темного цвета и машинально думала: «Вот и кончилась моя жизнь… Неужели это все?!».


***


Совершенно не помню, как я пересекла зал и оказалась в центре своей группы. Кто-то из девушек уже держал мою руку, кто-то попытался вырвать ее у подруги. На меня саму внимания не обращали, но все дружно и жадно рассматривали перстень, поворачивая мою кисть к свету так, как им было удобно. Я почувствовала себя куклой…


Наконец графиня де Роттерхан приказала:


-- Девушки, оставьте баронетту Ольгу в покое. Поздравляю вас, будущая графиня, – продолжала она, внимательно глядя на меня. – Если вы будете умны, то брак ваш сложится удачно. Примите мой совет, баронетта Ольга: никаких споров с вдовствующей графиней.


Затем госпожа де Роттерхан кивнула монашке и произнесла:


-- Отведите баронетту Ингерд к мессиру Шапо.


Графиня еще раз шикнула на всполошенных девиц, а сестра-монахиня, крепко взяв меня за локоть, повела к тому самому старичку, который записывал будущие супружеские пары. Граф стоял рядом со мной: неприятно огромный, грузный, шумный и довольным тоном диктовал:


-- Записывайте, Шапо, записывайте! Граф Иоган Паткуль и младшая баронетта Ингерд…


Старичок сдвинул свою суконную шапочку со лба, задумчиво поскреб морщину между бровей и скрипучим голосом задал вопрос:


-- А имя-то у вашей невесты есть, дорогой граф?


Эти простые слова вызвали легкую заминку. Похоже, моего имени граф или не мог вспомнить, или вообще не знал. Несколько растерянно глянув на меня, он громогласно спросил:


-- Ну?! Зовут-то как?!


Прежде чем представиться, мне пришлось откашляться, настолько сильно перехватило у меня горло.


Вернувшись на свое место, я заметила, как Ангела отворачивается от меня, стараясь спрятать злые слезы. Нет, конечно, она не расплакалась, но водяные линзы на глазах были весьма заметны.


Самым странным для меня оказалось то, что сегодня никто так и не пригласил на беседу Ангелу.


Вечер продолжался долго: вернулась с кольцом довольная Ансельма. К общему удивлению, Гертруда фон Штоль тоже получила приглашение на беседу от какого-то не слишком молодого мужчины и, возвратившись, вполне довольная, рассказала:


-- Вдовец он. Две дочери у него осталось. Три годика и пять. Ежели даст нам Господь деток, а лучше сына, то и прекрасно. А ежели не даст, – она перекрестилась, вздохнула и добавила: – Ну, значит, у меня только две дочки будут. А барон сказал, что обижать не станет, лишь бы вела я себя примерно.


Бал все тянулся и тянулся, девушки сновали по залу в сопровождении монашек. А мы, «окольцованные» подпирали стенку в полумраке. К тому времени, когда графиня скомандовала «домой», у меня уже основательно устали ноги. Не представляю, как эта пожилая женщина выносит подобные мероприятия.


Когда мы уезжали, без предложения о браке остались только одна из трех сестер Мирбах, малышка Лизелотта, госпожа Кларимонда Люге и Ангела. Сестра была самой красивой из нас. И мне было очень странно осознавать, что меня выбрали из толпы, даже толстушку Гертруду выбрали, а Ангелу нет.


В карете девушки трещали без остановки, и мой предстоящий брак стал темой номер один. Пожалуй, некоторое равнодушие к этому вопросу проявила только Гертруда. Она с мечтательной улыбкой поглаживала гладкое золотое колечко на полном пальчике и в беседу не лезла. Молчала и Ангела, отворачивая от меня лицо. Зато Ансельма и Лизелотта трещали за всех остальных. Прикидывали, в какой роскоши я буду жить, со вздохом рассуждая, что им так не повезло. В спальне разговоры продолжились, но теперь к ним присоединились еще и старшие сестры Мирбах.


То ли по приказу графини, то ли по забывчивости уставших служанок, но сегодня свечи из спальни не унесли. Кларимонда погасила две из них, и при тусклом свете третьего огонька девицы продолжали беседу чуть ли не до утра. Ангела повернулась ко мне спиной и делала вид, что спит, а я тихо плакала и понимала, что ничего не могу изменить.


Утром нас не будили, но и прогулки сегодня не было. Графиня приказала тем, кто не получил кольца, освежить туалеты, а если есть возможность, подготовить другое платье. Мне немного странно было то, что госпожа Кларимонда попросила помочь в подборе туалета Ангелу. Очень удивительно было и то, что сестрица послушно пошла и приняла активное участие в разборе тряпок.


Одна из монахинь, как выяснилось вчера приехавшая с нами, увела меня и других невест в комнату, где около часа монотонно читала нам молитвы и наставления. Требовала быть покорными мужьям, почитать их семьи: родителей, братьев и сестер, быть экономными и преданными. И тогда Господь непременно воздаст…


Когда беседа закончилась, девушки с облегчением убежали в спальню, а я так и застыла у окна, наблюдая, как во двор въехала карета, пара телег и десятка полтора всадников.


-- Госпожа графиня пригласила твоего будущего мужа погостить у нее. Именно поэтому я буду жить здесь до твоей свадьбы: во избежание всяческих пересудов, – монахиня подошла ко мне со спины так бесшумно, что я вздрогнула, когда она заговорила у меня над ухом.


Возвращаться в шум и болтовню спальни совсем не хотелось, я повернулась спиной к окну и села на невысокую банкетку, беспомощно сложив руки на коленях. Дверь распахнулась и, застыв на пороге, Ангела спросила:


-- Ну почему тебя?! Чем ты могла ему приглянуться?!

-- Да откуда я знаю!? – огрызнулась я. Вопрос меня взбесил. Я вовсе не желала этого брака!

-- Ты ему какие-то знаки подавала? Может, подмигнула? – раздраженно продолжала допытываться Ангела.

-- Какие знаки?! Ты с ума сошла… Я бы тебе этого графа даром отдала и не задумалась даже, – отмахнулась я от сестры.


Мы разговаривали на русском, потому вмешательство монахини было для нас полной неожиданностью. Старуха постучала сухим пальцем по столу, привлекая к себе внимание, и на ломаном русском сказала:


-- Де-ва-шка… укра-шать скром-наст!


Мы переглянулись с Ангелой, и я живо спросила:


-- Сестра, откуда вы знаете этот язык?

-- Я была совсем юной, когда отец привез с войны пленника. Его звали Васыл. В своей далекой стране он родился рабом. Я тогда была любопытна, и Васыл немного учил меня языку.


Если у меня и были еще какие-то смутные мысли о том, что где-то здесь, в этом мире, тоже есть Россия и, может быть, следует сбежать туда, то сейчас мысли эти умерли окончательно. Бежать некуда, нужно жить здесь.



Глава 22


Днем нас опять уложили спать перед балом. Тех, кто не поедет, тоже заставили отдыхать, чтобы не мешали отдыхать еще не обрученным невестам. Самым странным в этом моменте было то, что довольно брезгливая Ангела вдруг заявила, что я слишком пинаюсь во сне, и обратилась к Кларимонде с просьбой поменяться местами с Лизелоттой. Я вытаращила глаза, но все же промолчала. Может быть, у сестры возник какой-то план? Может быть, она расскажет мне потом?!


Однако глаза от меня она прятала, старательно делая вид, что в этой просьбе нет ничего необычного. Госпожа Люге любезно согласилась и приказала растерянной Лизелотте:


-- Ложись в постель к баронетте Ольге. А баронетта Ангела теперь будет спать со мной.


Младшая из сестер Мирбах недоуменно пожала плечами и, даже не думая возражать, улеглась на место Ангелы. Я также не стала спорить, но под одеяло забралась в полном недоумении: «Интересно, что она придумала?! Это же хрень какая-то: добровольно ложиться в постель к пропотевшей толстухе! Раньше Ангела от нее нос воротила, а теперь что? Почему она мне ничего не сказала?!».


Гоняя в голове эти мысли и пытаясь понять, что именно задумала моя сестрица, я так и не уснула. Потому прекрасно слышала, как с их койки доносится тихий шепот. Увы, ни одного слова я так и не смогла разобрать. Поняла только, что они о чем-то договариваются. Рядом со мной тихонько попискивала худышка Лизелотта, она крепко спала в свое удовольствие, а я все лежала и думала о разном неприятном.


Надо сказать, что после этого фокуса доверие мое к сестре, и без того весьма чахлое, пропало окончательно. Я не понимала, откуда ждать пакости, и сильно нервничала. Однако она после сна вела себя так, как будто все в порядке.


Обед сегодня проходил в присутствии графа Паткуля и двух его спутников. Сам граф сидел по правую сторону от хозяйки дома, меня же, как его официальную невесту, усадили по левую сторону графини.


Госпожа Роттерхан вела неторопливую беседу с моим женихом, обсуждая какие-то налоги и недавно принятое «Королевское уложение о публичной печати». Невольно прислушиваясь, через некоторое время я с удивлением поняла, что граф и хозяйка дома обсуждают газету: уже существующие новостные листки, которые печатают в настоящей типографии!


Надо сказать, новость меня изрядно порадовала. Все же наличие в этом мире печатной продукции – уже большое дело! Конечно, первое время и газеты, и книги будут стоить дорого. Но мой жених все же богат: возможно, я смогу начать собирать свою библиотеку? Эта мысль изрядно воодушевила меня. После стольких странных и даже отвратительных правил и обычаев, хоть что-то хорошо знакомое и радующее.


После ужина часть девиц уехала на бал, часть осталась в спальне, а мы с Гертрудой и монашкой отправились в ту комнату, где уже бывали днем. На улице смеркалось, но горничная поставила на стол шандал на три свечи, и мы тихонечко занимались рукоделием. Я благодарна была Гертруде за то, что она показала мне несколько простых швов, и сейчас терпеливо тренировалась на лоскутке ткани. Сестра-монахиня вязала какую-то широкую полосу из резко и неприятно пахнущей шерсти, а сама Гертруда вышивала кайму на блузе, тихонько делясь со мною своими мыслями:


-- …а и ничего страшного, что он вдовец. Если не пьющий окажется, считай, повезло. С детьми малыми я и дома постоянно управлялась, так что и падчериц не обижу, но и баловать их не позволю. Будут у меня две малые сестренки, обучу их всякому рукоделию, обучу дом вести и запасы на зиму делать…


Голос у Гертруда был спокойный и размеренный. Я почти задремала под это уютное воркование, когда вмешалась монашка:


-- Правильные у тебя мысли, дитя мое. Слушаю тебя и сожалею, что в молодости Господь мне такого благонравия не дал, – старуха вздохнула, перекрестилась и добивала: – Ухитрилась я надерзить жениху, вот Господь и покарал меня.

-- Как же такое случилось, сестра? – с удивлением спросила Гертруда.


Я тоже встрепенулась и очнулась от полудремы: мне было интересно узнать, что такое можно вытворить, чтобы сослали в монастырь.


-- Папенька у меня бароном был, хоть и не из богатых, – смягченным от воспоминаний голосом заговорила старуха. – Два года неурожайных подряд сильно по хозяйству ударили. А мне уже девятнадцать лет было. На балу зимнем только что в лицо соседи перестарком не называли, зато за спиной вовсю шушукались. Там же, на балу, батюшка мне жениха и сыскал. Младший сын барона, очень даже хорошо батюшкой своим обеспеченный. Родитель ему целую деревню во владение выделил. И собой не урод, росточку только маловат. Звали его Хубертом. Папенька-то мой коней разводил, и был у него дорогой двухлетка. Не самый, может, и лучший в табуне, но красивый очень: белый, как снег, хоть и норовистый. Вот этот самый Хуберт и посватался. При условии, что двухлетка этого в приданое мне отдадут.


Сестра-монахиня посидела-повздыхала, как бы пытаясь вспомнить детали, а потом так же спокойно продолжила:


– Не больно папенька хотел коня отдавать, но и матушка моя покойная, и я сама в ногах у него валялись, упрашивали. Батюшка согласился, хоть и ворчал. Через семь ден жених знакомиться приехал: все честь по чести с собственным родителем. А как переночевали они да сговорились обо всем, захотел он коня опробовать. А жеребчик-то норовистый был, я ж уже говорила. Ну и сбросил он Хуберта. Да не просто сбросил, а в самую глубокую лужу во дворе, прямо в дерьмо поросячье… И мне бы, дурище этакой, промолчать, а я тут и рассмеялась…


Представляя себе эту картину: покрытого ровным слоем грязи жениха, я недоуменно пожала плечами. Может, конечно, кому-то это и смешно, а мне скорее было жалко парня, но и большой беды в смехе я не видела. А сестра между тем закончила рассказ:


-- Сам-то он, может, и простил бы, а вот папенька его нахмурился да и молвил: «Непочтительная она! Не надобно нам этакую!». Договор-то брачный еще не подписали. Это надобно было в город ехать, к законнику. И сколько потом я ни рыдала и прощения ни выпрашивала, а так и убрались они со двора нашего. Отец мой осерчал и на меня, и на матушку: мол, опозорили его перед гостями. Еле-еле у него мамушка моя три золотых выклянчила мне на вклад в монастырь, – старуха опять набожно перекрестилась и тихо добавила: – Конечно, первое время бунтовала я и плакала, а потом и смирилась, и Господа в свое сердце приняла.


От этой истории на меня повеяло жестокостью и средневековой темной жутью: из-за одного легкомысленного поступка молодая девушка лишилась нормальной человеческой жизни. Ни семьи у нее, ни детей, ни даже своего угла!


«Ни за что в монастырь не пойду! Если уж с графом совсем невмоготу будет, лучше сбегу и попытаюсь как-нибудь сама устроиться. В конце концов, я молодая и здоровая. Или шить начну на заказ, или булки какие-нибудь печь буду. Но вот так еще лет пятьдесят, как мышь под веником сидеть… Лучше уж убиться, чем в монастырь.».


***


Я успела некоторое время даже поспать, но все мы, те, кто оставался, вскочили со своих кроватей, когда с бала вернулись остальные. Я с радостью увидела, что у Ангелы, как почти и у всех девушек, на руке поблескивает колечко. Впрочем, судя по кислому выражению лица сестрицы, жених ей вовсе не приглянулся.


Все же здесь, в этом мире, я инстинктивно ощущала сестру как самого близкого человека. Наверное, поэтому я ожидала как минимум разговора. Мне хотелось, чтобы она хоть что-то рассказала о своем предполагаемом браке, чтобы мы обсудили, чем и как сможем помочь друг другу. Жить, не имея рядом хоть кого-то, с кем можно поделиться думами и чувствами, слишком тяжело. Однако Ангела, небрежно отмахнувшись от первого же вопроса, недовольно буркнула:


-- Потом, Ольга. Все потом… Я сегодня устала как собака! – с этими словами она юркнула под одело к Кларимонде и закрыла глаза, изображая мгновенный сон.


Задремала я, конечно, не сразу и снова слышала, как шепчутся Ангела и госпожа Люге.


Этот шепот так растревожил меня, что с утра я внимательно наблюдала за сестрой, вполне серьезно опасаясь от нее пакости. Однако все было спокойно. Даже единственная среди всех девушек все еще не окольцованная Кларимонда, кажется, совершенно не жалела о том, что не нашла себе жениха. Впрочем, от остальных нищих претенденток ее отличало богатство, и монастыря госпожа Люге могла не бояться. Поэтому ее бодрое настроение казалось мне вполне естественным. Пожалуй, необычно было то, что за завтраком Кларимонда обратилась к графине с просьбой не выводить ее на бал на третий день:


-- Вы же понимаете, достопочтенная графиня, что все самые достойные мужчины, те, что побогаче и хорошего рода, успели связать свою судьбу в первые два дня. За совсем уж нищего я и сама не хочу выходить замуж. Видно, так и придется мне сирой вдовой век свой куковать, – наигранно грустно произнесла она. Смотрела вдовушка при этом, как ни странно, на графа Паткуля, сидящего рядом с хозяйкой дома. Граф же на эти женские страдания никакого внимания не обратил, увлеченно обгрызая жареную куриную ногу.


Впрочем, дождавшись от графини Роттерхан согласного кивка, госпожа Люге уткнулась в свою тарелку. И больше, кажется, до самого ужина ничего странного не произошло.


Глава 23


Почти до ужина я была занята довольно интересным делом – читала местную газету. Попала она мне в руки совершенно случайно: увидела, как горничная несла ее на подносе из комнат графини. Там я ни разу не была, но двери в хозяйские покои отличались от обычных и размерами, и двойными створками, и богатой резьбой.


-- О! Подожди, пожалуйста.


Горничная остановилась и с удивлением глянула на меня:


-- Что вам угодно, госпожа баронетта?

-- Скажи, эта газета… Что ты сейчас с ней будешь делать? – кажется, своим вопросом я сильно удивила девушку.

-- Сейчас, госпожа баронетта, я положу ее в холле. Завтра за ней зайдет лакей баронессы Келлер и отнесет ее хозяйке. Я могу идти?

-- Нет-нет, подожди минутку, – я даже взяла горничную за локоток, опасаясь, что она убежит. – Скажи, ты не могла бы оставить газету мне? Обещаю, что я буду очень аккуратна и к вечеру положу ее на место.


Девушка растерянно посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на монашку, стоящую за моей спиной, и вопросительно подняла брови:


-- Можно оставить, сестра?


Сопровождавшая меня сестра-монахиня двигалась так тихо и была столь ненавязчива, что я временами забывала о ее существовании. Сейчас я резко развернулась и умоляюще уставилась в её постное лицо:


-- Пожалуйста-пожалуйста! – я умоляюще сложила руки на груди. –Я буду очень аккуратна и ничего газете не сделаю!


Монашка недовольно пожевала тонкими сухими губами и сварливо ответила:


-- Это зачем бы баронетте из приличной семьи такое понадобилось? Газета – мужское развлечение, а у женщин и своих забот полно.

-- Сестра, а давайте спросим у горничной, от кого она несла газету. Ну, скажи, милая, кто читал? – обратилась я уже к самой горничной.

-- Госпожа графиня и читала! Ей не только «Королевский вестник» доставляют каждую неделю, но еще и «Светскую хронику». Госпожа графиня всегда велит: как газету принесут, так ей и подавать.


Я опять повернулась к монашке и уже спокойнее сказала:


-- Мне бы хотелось когда-нибудь стать такой же достойной дамой, как госпожа графиня. Не думаю, что она могла бы заниматься чем-то дурным.


Больше никого не спрашивая, я протянула руку и взяла драгоценные листки с подноса.


Монахиня следовала за мной неотступной тенью, но больше не вмешивалась. Я устроилась поближе к окну и с интересом начала изучать первое печатное издание этого мира, которое я держала в руках.


Формат газеты отличался от знакомых мне. Судя по очень неровными краям, приносили ее большим цельным листом, сложенным в несколько раз, а уже потом покупатель разрезал страницы ножом и получал некое подобие книжки из двенадцати страниц. Формат этой книжки был как у альбома А4. Текст напечатан довольно ровно, густо-черной краской, которая отчетливо выделяется на рыхловатой газетной бумаге. Немного непривычный оттенок практически не мешал читать: местная газета была не сероватая, как наши, а скорее отдавала в желтизну.


На первой странице я прочитала дату. Месяц "новембер" автоматически перевелся у меня в голове как ноябрь. 27 ноября тысяча семьсот тридцать второго года от Р.Х. Некоторое время я соображала, с недоумением глядя на эти буквы, а потом догадалась: от Рождества Христова.


Первая статья, разумеется, была посвящена королевскому балу. Количество патоки, вылитое на короля, превосходила всякое разумение. Слова типа: благодетель, утешитель вдов и сирот, мудрейший из королей. Если убрать все эти славословия, то в сухом остатке получался четкий список: “жених-невеста” с добавлением титулов. Разумеется, начинался этот список с владетельного графа Иогана Паткуля и его невесты, баронетты Ольги Ингерд. Честно говоря, слабо представляю, кому и зачем нужны такие сведения, но эта «передовица» занимала первые две страницы газеты.


Следующая статья была написана несколько более сдержанно по части похвал королю. В ней рассуждали о введении нового налога на какую-то импортную краску. Я обратила внимание на концовку статьи, где говорилось, что хотя «наша великая Юрландия» сильно пострадала от войны, но, хвала Всемогущему, торговля понемногу восстанавливается.


Такие и подобные заметки составляли весь текст газеты. Точнее, почти весь текст: на последней странице я с большим удовольствием прочитала среди объявлений о кончине какого-то дворянина и извещения о получении каким-то там баронетом достойного наследства два забавных рекламных объявления. В одном предлагали новейшую микстуру от облысения, а второе расхваливало сорта чая, поступившего торговцу. Почему-то мне стало легче на душе, и этот мир на мгновение показался не таким уж и чужим. Меняются только мода и законы, а люди везде остаются людьми. Со своими слабостями, глупостями и человечностью.


Закрыв газету, я перевернула ее на самое начало и принялась читать более вдумчиво, неторопливо, вникая в мелочи и пытаясь найти еще что-то важное, какие-то знания, которые могли проглянуть между печатных строк. Но даже то, что теперь я знала название страны и время, уже было хорошо.


Монашка тихо и молчаливо вязала свой бесконечный шерстяной прямоугольник и совсем не обращала на меня внимания, не мешая мне заниматься этим «мужским делом». Графиня появилась в комнате так тихо и неожиданно, что я вскочила, чуть не уронив драгоценные листки. Моя надзирательница кашлянула, и я сообразила поклониться хозяйке дома.


-- Алоисия сказала мне, что ты взяла у нее газету.

-- Простите меня за самовольство, госпожа графиня, но я, честное слово, очень аккуратно смотрела. Ничего не помяла…


Графиня сделала небрежный жест рукой, как будто отмахиваясь от моих слов, и спросила:


-- Зачем тебе понадобилась газета?


Я так растерялась, что недоуменно пожала плечами, не зная, что ответить. Но графиня не уходила, смотрела на меня очень строго, и я, собравшись с духом, ответила:


-- Я просто прочитала ее, ваше сиятельство.


Казалось, мой ответ слегка смягчил графиню. Она прошла в комнату и села за стол напротив меня. Расспросила о том, где я научилась читать и нравится ли мне это занятие. Я была очень аккуратна в ответах и сослалась на монастырь, в котором мы долгое время прожили с Ангелой. Хозяйка была столь любезна, что обещала на время моего гостевания в ее доме дать мне почитать сборник светской поэзии.


-- Признаться, я и сама неравнодушна к чтению… – начала было графиня, но стук в дверь перебил ее.


Вошла горничная и поставила на стол тяжелый шандал с пятью свечами: за окном уже сгустились сумерки. Как только она ушла, стук в дверь раздался вновь. Графиня нахмурилась и несколько раздраженно выслушала вошедшего лакея.


-- Ваше сиятельство, к графу Паткулю прибыл гонец со срочным письмом. Прикажете доложить гостю?

-- Пригласи гонца сюда, Бигль, – графиня явно не хотела прерывать наш разговор.


Через минуту лакей ввел высокого темноволосого мужчину. Я присмотрелась: кажется, это тот самый цыганистый парень, что сопровождал моего жениха на прогулке в королевском парке. Он низко поклонился графине и представился:


-- Барон Рольф Нордман, госпожа Роттерхан. У меня записка из королевской канцелярии для графа Паткуля.


Пока барон говорил, в глубине дома нарастал какой-то странный шум. Он приближался, и даже гонец с удивлением оглянулся на распахнутую дверь. Вбежала госпожа Кларимонда в сопровождении Ансельмы и двух старших сестер Мирбах. Госпожа Люге взволнованно прикладывала левую руку к пухлой груди и, совершенно не обратив внимания на то, что вокруг графини находятся другие люди, трагическим голосом заговорила:


-- Госпожа графиня! Боюсь, что случилось ужасное! Эта бедная девочка прожужжала мне все уши о том, кто тронул ее бедное сердечко. Конечно, я говорила Ангеле, что граф уже обручен… Но вы же знаете, госпожа, на какие отчаянные поступки способна влюбленная девушка. Я опасаюсь, что она наделает глупостей! Она отсутствует в комнате уже давно, а я, к стыду своему, задремала и не сразу заметила…


Графиня резко встала со стула, строгая и прямая, как натянутая струна, и, небрежным жестом кисти сметя с пути Кларимонду, вышла из комнаты. Толстуха Люге пристроилась за ней вслед. Вдогонку шагнул гонец, а уже за ним, подгоняемая любопытством, пошла я. Сестры Мирбах и Ансельма поторопились за мной.


До сих пор я практически не видела изнутри графский дом. Это оказалось весьма сложное строение с множеством коридоров, лестничных переходов и непонятных тупиков. Но графиня Роттерхан знала свой дом прекрасно и шла, как гончая по следу, не ошибаясь. В какой-то момент мне даже пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать.


Графиня остановилась около роскошных резных дверей, резко постучала и, не дожидаясь ответа, широко распахнула их.


Картина маслом: Ангела без верхнего платья, в тончайшей рубашке, с обнаженными плечами, громко вскрикнула и начала испуганно "выдираться" из объятий графа. Отбежала на пару шагов и “стыдливо” потупилась, поправляя на шее белый шелковистый вортник -- похоже, граф оборвал его "в порыве страсти". Мягкие локоны рассыпаны по плечам, надутые губки чуть приоткрыты -- она трогательна и беззащитна, пусть все видят! Граф выглядел просто нелепо: он схватил со стола светильник, пламя которого сейчас уродовало его лицо резкими тенями, и держал его перед собой, как бы защищаясь от вошедшей толпы и торопливо застегивая золотистый колет. Толстые пальцы плохо справлялись с жемчужными пуговицами.



Глубокую паузу прервала графиня де Роттерхан:


-- Иоганн, когда я приглашала вас в свой дом…

-- Графиня, умоляю… Я не собирался делать ничего подобного, но… Если вы расскажете матушке, она не переживет!


Кларимонда Люге двумя руками схватилась за ворот собственного платья, как будто собираясь рвануть его в разные стороны, и воскликнула:


-- О боже мой! О боже-боже! Вы обесчестили мою подопечную! Вы обязаны… Слышите? Вы обязаны на ней жениться! Только брак смоет этот позор!


Про меня граф в этот момент явно не подумал. Он все еще прижимал светильник к груди и умоляюще смотрел на графиню. А вот она, похоже, в первую очередь вспомнила о графской невесте и, повернувшись ко мне, удивительно мягким голосом сказала:


-- Дитя мое… Мне очень жаль, но боюсь…


В глубине души я и ожидала чего-то подобного. Если честно, в данный момент я испытывала скорее облегчение, чем недовольство. Смущало меня только поведение сестры: вместо того, чтобы обговорить это со мной и решить все миром, она, свято уверенная, что я не отдам это сокровище, устроила интригу у меня за спиной. Это было грязно и не слишком порядочно.


Краем глаза я заметила, с каким сожалением на меня смотрят монашка и каким-то чудом оказавшаяся здесь горничная, как испуганно прикрыла рот Ансельма, как неловко отводит глаза красавчик-барон, все еще держащий перед собой конверт с печатью. Легко сняв с пальца массивный графский перстень, я прошла мимо хозяйки дома и протянула кольцо на открытой ладони сестре.


-- Поздравляю тебя с предстоящим бракосочетанием, дорогая.


Сестрица перестала притворяться смущенной и ответила:


– Я буду навещать тебя в твоем монастыре так часто, как смогу. Правда, Иоганн?! Ты же позволишь мне?



Глава 24



От слов Ангелы мне будто кипятком плеснули в лицо. В общем-то, я была совсем не против, чтобы она забрала у меня этого графа, раз уж ей так хочется. Как возможный жених, он не вызывал у меня никакой симпатии и интереса. Если бы она поговорила со мной, я легко согласилась бы помочь ей.


А сейчас я пыталась понять, чем именно я заслужила такую ненависть. Ведь она не просто “украла” графа, но еще и постаралась этими словами унизить меня, сделать максимально больно. А самое обидное, что даже не дала мне времени подстраховаться. Только сейчас до меня дошло, что сегодня третий день бала, на который мы все не едем. У меня нет ни единого шанса избежать монастыря: назад меня мачеха не примет.


К счастью, перестав скрывать свою сущность, Ангела говорила достаточно громко для того, чтобы ее услышала не только я. Все такая же прямая и высокомерная графиня Роттерхан подошла в Ангеле и отвесила ей такую пощечину, что сестра пошатнулась. На белой коже остался четкий отпечаток ладони, который наливался краснотой прямо на глазах. Ангела задохнулась:


-- Вы… Вы… Да как вы смеете! Я завтра буду такой же графиней, как и вы! Вы не смеете ко мне пальцем прикоснуться!


Вторая пощечина прилетела ей так же молниеносно. Ангела отскочила от хозяйки дома и спряталась за стол.


-- Иоганн! – почти завизжала она оттуда. -- Ты что?! Ты не видишь, что она делает?! – из глаз ее брызнули слезы. Думаю, ей было очень больно.


От крика моей сестры граф, казалось, слегка очнулся и, внимательно посмотрев на разгневанную госпожу Роттерхан, решительно ответил:


-- Ангел мой, ты должна быть почтительна с графиней! Это давняя подруга моей матери, госпожа Роттерхан значительно старше тебя и ты не смеешь ей дерзить.


Признаться, от этих слов ошалела не только Ангела, но и я: «Спасибо тебе, Господи, если ты там существуешь, что уберег от такого брака… Кошмар какой-то, а не мужик…». Графиня же, между тем, глубоко вздохнув, посмотрела на понурого Иоганна и заявила:


-- Вы опорочили честное имя баронетты Ольги Ингерд, граф. Да еще и сделали это в моем доме! Иоганн, я требую виру для девушки!


Затем она повернулась ко мне и сказала:


-- Не беспокойся, дитя, я позабочусь о твоем приданом и постараюсь найти тебе достойного мужа. И думаю, в монастырь тебе торопиться не следует. Затем, не давая графу опомниться, она подошла к нему вплотную и повторила, глядя прямо в глаза: -- Виру, Иоган. Большую виру!


Я слабо понимала, что такое вира, а вот граф недовольно поморщился, но согласно кивнул головой, не забыв добавить:


-- Только умоляю вас, госпожа… Я очень не хотел бы волновать матушку…


Графия еще раз вздохнула, в этот раз с сожалением покачав головой, и сказала:


-- Что сделано, то сделано. Ни к чему волновать почтенную вдову глупостями, которые уже не исправишь. Но вам самому придется объясняться с его величеством, Иоган. А сплетни о вашем браке госпожа Паткуль все равно рано или поздно узнает.


По щекам Ангелы лились самые настоящие слезы. Перепуганные сестры Мирбах, пятясь задом, пытались выскользнуть из комнаты, но графиня посмотрела на горничную и сказала только одно слово:


-- Алоисия!


Горничная кивнула, ловко закрыла дверь, не выпуская девиц, и встала, перегораживая дорогу любому, кто захотел бы выйти.


-- Иоган, каждая баронетта получает от короны тридцать золотых приданого. Я требую, чтобы вы удвоили сумму.

-- Но, дорогая графиня…

-- Никаких «но», Иоган! Это только справедливо и отчасти загладит твою вину. Если же у тебя нет с собой такой суммы, я удовольствуюсь долговой распиской.


Граф открыл рот, секунду постояла молча, закрыл рот и покорно кивнул. Госпожа Роттерхан повернулась ко мне:


-- Итак, баронетта, ваше приданое составляет шестьдесят золотых, что по нынешним временам вполне достойно даже и графской дочери. А чтобы в дом своего мужа вы смогли принести тепло и уют, я отдам вам вещи моей покойной , – и, строго взглянув на собственную сдавленно ахнувшую служанку, графиня перекрестилась и сказала сестре-монахине:


-- Часть туалетов, сестра, я пожертвую в ваш монастырь. Но приданое для своей девочки я собирала со всей любовью. Чем гнить в сундуках, пусть уж оно послужит богоугодному делу. А я, сестра, рассчитываю на вашу скромность и молчание.


Затем графиня оглядела притихших зрителей и четко повторила:


– Я надеюсь на вашу скромность и молчание. Все меня поняли? Мне не нужны сплетни, порочащие дом репутацию графов Роттерхан!


Все эти разговоры и действия не заняли даже пяти минут. Я все еще стояла, слегка одуревшая от града событий, а Ансельма и сестры Мирбах уже поздравляли меня. Но, пожалуй, самым шокирующим стали слова гонца, о котором в этой суматохе все благополучно забыли. Он подал конверт, который все еще держал в руках, графу Паткулю, и тот машинально взял, даже не посмотрев, что именно ему передали. Затем повернулся к графине, слегка поклонился и произнес:

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги