Сети красивой жизни

…Корпоратив был назначен на пятницу, 20 ноября, и приурочен к окончанию финансового года в «Белле Вида». Надо сказать, что, Ивакину долго пришлось объяснять Инне (или скорее, объясняться перед ней), почему он не сможет взять ее с собой. На подобные мероприятия приглашались только сотрудники фирмы. Исключение не делалось даже для столь близких родственников, как мужья и жены. Так что мечта Инны щегольнуть на корпоративе своими новыми немецким платьем, итальянскими туфлями и золотым кулоном потерпела полный крах. Ивакин смог утешить супругу лишь обещанием непременно рассказать ей о том, как проходило торжество. Разумеется, Инну, как особу практичную, больше всего интересовали две вещи: во что будут одеты приглашенные, особенно женщины, и что будут подавать на стол. Что до Ивакина, то он, не имея обращать внимание на подобные вещи, всецело положился на свое воображение. Разве он не сможет придумать какие-нибудь экзотические названия блюд в испанском стиле? Например, жаркое «Матадор»? Или салат «Эстремадура»? Или пирожное «Дульсинея Тобосская»? Ну, а вино из провинции Ламанча, где некогда жил всем известный Дон Кихот, продают в любом магазине… Так что хоть здесь ему не придется фантазировать…

Однако даже человек с куда более пылким воображением, чем у Николая Ивакина, не смог бы предугадать того, что ему довелось увидеть и услышать на долгожданном корпоративе…

***

Корпоратив проходил в центре Москвы, поблизости от Триумфальной площади, в ресторанном зале одного из столичных отелей «Мариотт». Надо сказать, что прежде Ивакину не доводилось видеть такого великолепия. Конечно, он иногда бывал в дешевых московских ресторанчиках, типа «Граблей», находившихся недалеко от его дома. А еще пару раз заглядывал в «Елки-палки». Однако разве могли все эти простецкие заведеньица сравнится с «Мариоттом», само название которого звучало завораживающе, как музыка? Огромный ресторанный зал отеля смотрелся поистине роскошно: яркие светильники, накрахмаленные скатерти, таинственно поблескивающий металл столовых приборов… А сами столы! Они являли собой подлинное воплощение изобилия, радуя и изумляя глаз всевозможными закусками, фруктами, винами. Правда, зоркое око Ивакина заметило, что за самый богато сервированный стол проследовало руководство фирмы. Да-да, и здесь, как и в их столовой, соблюдался все тот же принцип: «всяк сверчок знай свой шесток». Любопытства ради Николай отыскал глазами стол секретарей…и имел возможность убедиться – он был гораздо скромней, чем тот, который предназначался им, мониторам.

Правда, к трапезе приступили не сразу. Сперва директор компании произнес торжественную речь, смысл которой заключался в том, что нынешний год оказался для «Белле Вида» еще более успешным и плодотворным, чем предыдущий (далее он подтвердил это несколькими весьма убедительными цифрами). А посему он надеется, что компания будет процветать и дальше под мудрым и чутким руководством господина Филиппа Смита, за здоровье которого он и поднимает свой бокал…

Этим официальная часть корпоратива и закончилась, сменившись, так сказать, частью неофициальной, иначе говоря, пирушкой. Люди, сидящие за столиками, потянулись за едой, принялись наполнять бокалы. В это время в глубине зала заиграла веселая музыка и звонкий девичий голос пригласил желающих потанцевать. Несколько парочек последовало этому призыву – уж слишком милой была девушка-затейница и слишком зажигательно звучала мелодия, которую играл оркестр. Возможно, именно под такую музыку в далекой Испании под вечнозелеными плодовыми деревьями, гремя кастаньетами, беззаботно пляшут смуглые красавцы и красавицы с черными волосами и глазами, блестящими ярко и загадочно, как ночные звезды…если не наяву, то в наших мечтах…

Постепенно разговоры за столиками становились все громче и оживленнее. Вот уже и Макс, лихо осушив третью рюмку коньяка, принялся что-то оживленно рассказывать Викусе. Вот Ирина с Андреем, молодые люди, недавно принятые на место Егора и Гали, вспорхнули со своих мест и отправились танцевать. Только Юленька, не поднимая глаз, молча потягивала красное вино. Да Зеленцов, сидевший слева от Ивакина то и дело наполнял свою рюмку коньяком, и, выпив его, вновь тянулся к бутылке. Как ни странно, сегодня он выглядел куда мрачнее, чем обычно.

Вероятно, испанское вино (Ивакин решил не следовать примеру Макса и Зеленцова, налегавших на коньяк, и выпил лишь пару бокалов красного) все-таки оказалось достаточно крепким. Или Ивакин просто не привык к столь шумным и многолюдным празднествам… Но, как бы то ни было, вскоре в его ушах музыка и шум разговоров слились в тягостный, однообразный, монотонный гул. Он видел, как шевелятся губы сидевших напротив него Макса и Викуси, но не мог расслышать, о чем они беседуют. Однако в этот миг до него отчетливо донесся хриплый голос Зеленцова:

-Что, нравится? Мне поначалу тоже все это нравилось. Глупый я тогда был…вроде тебя. Потому-то и хотел тебя предупредить. Думал, хоть ты умней меня окажешься…не повторишь меня. Только зря надеялся. Эх, ты…дурак.

Едва взглянув на раскрасневшееся лицо Зеленцова, его блуждающие глаза и чуть подрагивающую руку, держащую полупустой бокал, Ивакин понял: тот явно перепил лишнего. И потерял контроль над своими речами и поступками. А потому городит всякую ерунду. Однако, что же с ним делать? Увести его отсюда от греха подальше, или, по той же причине, попытаться незаметно уйти самому? Николай сделал попытку встать, однако Зеленцов схватил его за рукав:

-Куда понесся? Сиди, слушай…Думаешь, я пьян? Да, пьян. А потому правду говорю. Должен же я когда-то сказать правду… Надоело жить ложью… Вот ты думаешь, я просто монитор, офисная крыса. А я, между прочим, в свое время был известным хирургом. Да-да, я не шучу. Только ты, поди, уже не слыхал о докторе Зеленцове…эх, молодо-зелено… И дернула же меня нелегкая позариться на их деньги. Опять же, думал карьеру сделать…много чего они обещали, когда меня сюда на работу брали. Вот и попал в их сети. Сколько раз хотел уйти, да так и не смог…жаль было с красивой жизнью расстаться. Да только продешевил, все потерял: свободу, радость, профессию…какой из меня теперь хирург? Мертв я, мертв… Та девчонка умнее оказалась – ушла. Хочешь знаешь, почему она ушла? Она мне сказала: не могу здесь оставаться человеком. Это, видишь ли, ей духовный отец сказал: если сможешь там оставаться человеком – работай, а не сможешь – уходи. Она смогла…ушла. А я не смог…да и некуда теперь мне идти. Запутался я, словно птица в сетях…

Ивакин с ужасом слушал его бессвязную, но отнюдь не бессмысленную речь. Теперь он понял, какая тайна скрывалась в прошлом Степана Зеленцова, и что означали странные высказывания этого человека, полные неясных Ивакину намеков. Выходит, он пытался предупредить Николая о том, какие опасности подстерегают его в «Белле Вида». Вернее, спасти его от собственной участи. И ему стало жаль этого бывшего врача, польстившегося на приманку «красивой жизни» и теперь запоздало кающегося в своем ошибочном выборе. Но откуда ему известна причина увольнения Гали? Неужели она сама сказала ему об этом? Однако почему она доверила тайну своего ухода именно ему? Что могло объединять Галю и Зеленцова?

-Степан! – от волнения Ивакин напрочь забыл отчество Зеленцова. – А откуда Вы знаете? Ну, про то, отчего ушла Галя?

Зеленцов одним глотком допил содержимое своего бокала и вновь потянулся за коньячной бутылкой. Ивакин попытался остановить его руку…

-Пусти! – прошипел Зеленцов. – Может, я сегодня хочу напиться. И напьюсь. Что мне еще остается? Ведь я все потерял, слышишь ты, все! Я ведь тоже когда-то верил в Бога, как она. Я тоже был православным. А потом подумал – почему это Бог мне не помогает? Должен же Он мне помогать, если я в Него верю? Тогда почему я получаю мало, почему мне не дают заведовать отделением, почему от меня жена ушла? Что же это за Бог, если Он заставляет меня, верующего человека, терпеть все это? Или Ему нравится, чтобы я страдал? Но зачем мне нужен такой Бог? Какая мне в Нем польза? Ты понял? Да, с тех пор я перестал в Него верить. А вскоре ушел в эту «Белле Вида». Поначалу они мне златые горы сулили: деньги, работу за границей, карьеру…вот я им и поверил…дурак! Да только у них тут честные люди не в чести. Им стукачей да подхалимов подавай, вроде нашей Викуси. А тех, кто не по ним окажется, держат за мальчиков на побегушках, а то и вовсе увольняют. Так что угодил я в ловушку, как та обезьяна из джунглей… А в прошлом году пришла эта девчонка, Галя. Поначалу тяжело ей у нас пришлось. Ты думаешь, я ей хоть раз помог?... Как бы не так! Ладно… Раз мы с ней разговорились по душам. Видимо, она почуяла во мне единоверца…или ей просто выговориться хотелось… Тут я ей и сказал, что отрекся от Бога, и почему это сделал, тоже сказал. Я думал, она меня осудит, назовет предателем. Ведь это же правда! Только она…она этого не сделала. Она сказала: мне жаль Вас. Ведь я вижу – Вы страдаете без Бога. Так почему же Вы не хотите, пока еще не поздно, вернуться к Нему? Тогда Ваша душа оживет… Да кто она такая, чтобы меня жалеть? А я усмехнулся и говорю ей: придет время, и я напомню Вам о нашем разговоре. Когда Вы станете такой, как я сейчас. Готов поспорить, что станете. Вот тогда она мне в первый раз и сказала: я ни за что не останусь там, где не смогу оставаться человеком. А потом, когда уходила, повторила эти слова… Так что я проиграл наш спор…всю жизнь свою проиграл… Но ничего! Они мне ответят за это! Послушай…я узнал про них кое-что такое…они пойдут на все, чтобы это осталось в тайне! Да только…посмотрим, что они мне предложат за молчание!

Николай понял - Зеленцова непременно нужно вывести из зала и доставить домой. Иначе произойдет что-то непоправимое. Тем более, что Степан говорил достаточно громко, и на них уже косились люди, сидевшие за соседними столиками. Полупьяный Макс удивленно переводил глаза то на Ивакина с Зеленцовым, то на стоявшие перед ними пустые бутылки. А Викуся, судя по ее виду, совершенно трезвая, приоткрыв рот, жадно вслушивалась в речь Зеленцова, ловя каждое его слово…

-Степан Иванович! – умоляюще произнес Ивакин. – Пойдемте отсюда. Я довезу Вас до дому. Где Вы живете?

-Сам дойду! – отмахнулся Зеленцов и тяжело поднялся с места. – Мне идти недалеко. Прощай…дурак.

…Некоторое время Ивакин сидел молча, потрясенный услышанным и не замечая происходившего вокруг. Несчастный Зеленцов! Однако…почему он сказал не «до свидания», а «прощай»? Впрочем, стоит ли обращать внимания на болтовню озлобленного, пьяного человека? В конце концов он мог просто оговориться.

Тем не менее, как ни пытался Ивакин успокоить себя, ему никак не удавалось это сделать. Поэтому он решил попытаться догнать Зеленцова и проводить его до дома. Выйдя из-за стола, он направился к раздевалке. И вдруг заметил в темном углу шепчущуюся парочку. Это были Викуся и…собственной персоной сын директора, господин ГАД, сиречь Григорий Андреевич Данилов. В другое время Ивакин наверняка призадумался бы над вопросом: что может объединять двух столь неприятных особ. Однако сейчас ему нужно было во что бы то ни стало найти Зеленцова. И довести его домой. Ведь сам он вряд ли сможет это сделать. Лишь бы только за это время он не ушел далеко...

Опасения Ивакина оказались напрасными. Зеленцов не ушел далеко. Он лежал посредине улицы, у перехода. Николай узнал его без труда: темно-рыжая шевелюра Степана была достаточно запоминающиеся и яркой приметой. Рядом стояли два автомобиля – полицейская машина и «Скорая помощь». Но, судя по тому, что люди в синих одеждах с красными крестами безучастно смотрели, как полицейские делают какие-то замеры на асфальте рядом с телом, Зеленцову уже не требовалась людская помощь…

На тротуаре толпилась кучка зевак. Достаточно небольшая – в Москве подобные зрелища давно уже не удивляют никого. Однако на сей раз любопытные вели себя весьма оживленно, и, похоже, о чем-то спорили. Ивакин подошел поближе и прислушался…

-Да говорю вам, что он сам под машину сиганул! – горячился полный мужчина лет пятидесяти, по виду – мелкий служащий. – Я как раз мимо шел. Смотрю – он вышел во-он оттуда! Видите? Гостиница там, что ли… Вышел, постоял немного, а потом решил, вроде как, дорогу перейти. Ну и пошел…прямо под машину. Ненормальный какой-то. Или пьяный…

-И вовсе не так все было! – перебила его старушка. – Я-то видела…как раз мимо шла. Он дорогу правильно переходил, по светофору. А этот, на черной машине, большой такой, с темными стеклами, взял, да выскочил из-за поворота, да на него и наехал. Интересно, поймают его или нет? Хотя вряд ли такого поймают. Больно машина у него богатая. Простые люди на таких не ездят. А, если и поймают, так откупится. Когда деньги говорят, правда-то молчит…

Мнения собравшихся разделились. Кто-то поддерживал очевидца, а кто-то настаивал на том, что права очевидица. Впрочем, скоро зевакам наскучило спорить и они начали расходиться. Тем временем тело Зеленцова положили на носилки и погрузили в машину «Скорой помощи»… Еще несколько минут – и уже ничто на Садовом кольце не напоминало о том, что несколько минут назад здесь оборвалась человеческая жизнь.

Только Ивакин продолжал стоять на тротуаре, глядя на то место на дороге, где еще недавно лежало тело Зеленцова. И вспоминая свой последний разговор со Степаном. Вернее, загадочные слова покойного: «я узнал о них нечто такое… они пойдут на все, чтобы это осталось в тайне». Выходит, Зеленцову удалось нечто узнать о «Белле Вида». Причем это были сведения такого рода, что Степан не сомневался: руководство компании заплатит за его молчание любую цену. Но что именно он мог узнать?

И о чем секретничала Викуся с племянником директора? Уж не пересказывала ли она ему подслушанные признания Зеленцова? После чего кто-то счел, что самый молчаливый свидетель – мертвый свидетель…

Теперь Ивакин не сомневался – жизнь Зеленцова оборвал отнюдь не несчастный случай. Его убили за то, что он собрал на «Белле Вида» некий компромат. И ему стало страшно: что, если следующей жертвой «фирмы, которая убивает» станет он?

Выходит, он и впрямь попал в секту?

***

Полночи Николай промаялся, пытаясь заснуть. Однако после всех событий минувшего дня сон не шел к Ивакину. Скорее, бежал от него. В самом деле, можно ли заснуть, если перед твоими глазами стоит кошмарная картина: человек, с которым ты только что беседовал за праздничным столом, лежит мертвым на дорожном асфальте? А в твоих ушах еще звучат слова сделанного им страшного признания: «я узнал о них нечто такое…посмотрим, что они предложат мне за молчание»… Но что за тайну узнал Степан Зеленцов? Впрочем, теперь он уже никому не расскажет об этом…

Ивакин повернулся на другой бок, лицом к окну, и чуть не закричал от ужаса. В кресле у окна, съежившись, словно от холода или сильной боли и закрыв лицо руками, сидел Зеленцов. На нем был черный костюм Ивакина, в который тот надевал вчера на злополучный корпоратив. В следующий миг, как видно, почувствовав на себе взгляд Николая, Степан поднял голову…в его взгляде были такие боль и безысходность, что страх Ивакина сменился жалостью к незваному ночному гостю.

-Степан? – изумился Ивакин. Ведь еще несколько часов назад он своими глазами видел, как машина «Скорой помощи» увозила с улицы тело Зеленцова. – Но ведь Вы… ты же…умер!

-Если бы так! – донеслось до него словно откуда-то издалека. И Николай понял, что не ошибся. Степан Зеленцов действительно мертв. И сейчас просто снится ему. Такое бывает… - Если бы так! Только у Бога нет мертвых. У Него все живы. Я знал это. Знал, да не верил. Думал - все это лишь поповские сказки. А теперь – сам видишь… Зачем я тогда не послушал эту девчонку! Зачем не вернулся к Нему? Да уже поздно. Теперь я и впрямь потерял все… Если бы ты знал, как мне сейчас тяжело! Если бы ты только знал!

-Чем я могу Вам помочь? – спросил Ивакин. Ибо ему было нестерпимо видеть, как страдает Зеленцов. Хотя он не понимал, отчего может страдать умерший? Ведь, как всем известно, «мертвым не больно». Но что если жизнь человека не обрывается с его смертью? И существует нечто…

-«Неужто не забрезжит день?»¹⁸ – не то вздохнул, не то простонал Зеленцов. – Что ж, может быть, ты еще увидишь полуденное солнце. Если захочешь его увидеть. Ты еще можешь успеть…

Ивакин схватился за голову. Что за белиберда! О каком полуденном солнце говорит Зеленцов? И что еще можно успеть? Впрочем, все вполне объяснимо – он спит и видит сон. А чего только не приснится человеку во сне! В свое время об этом писал еще Фрейд… Однако…что, если задать Зеленцову еще один вопрос, который не дает ему покоя со вчерашнего вечера, после их последнего разговора? Вернее, два вопроса. Ивакин поднял голову, и…

…комната была пуста. Лишь на спинке кресла лежал черный костюм Ивакина, который он вчера, вернувшись домой, забыл повесить в шкаф. А за окном, на еще по-ночному темном небе, виднелась тусклая розоватая полоска утренней зари…

***

Похоже, никто в офисе еще не знал о гибели Зеленцова. Вернее, это вряд ли знали Макс, Юленька и новички - Ирина с Андреем. В противном случае они бы наверняка упомянули об этом в своих утренних разговорах за чаем. А вот Викусе, пожалуй, было известно, что Степан погиб. Уж слишком старательно она изображала из себя любопытную простушку:

-Ой, Коленька! – слащаво затараторила она, едва Ивакин вошел в офис. – А что это Степана Ивановича так долго нет? Вроде, он бы уже прийти должен… Уж не произошло ли с ним чего? А Вы с ним вчера на корпоративе долго говорили. Да и ушли сразу после него. Может, знаете, что с ним случилось?

В первую минуту Ивакин хотел высказать этой лицемерке все, что он о ней думает. Ведь Викуся явно причастна к гибели Зеленцова. Не подслушай она их разговор за столом, и не перескажи его директорскому сынку, Степан наверняка был бы сейчас жив! Однако чем он докажет, что Зеленцова убили именно они, а не некий водитель-лихач, скрывшийся в неизвестном направлении? Увы, ничем. А аргументы против фактов бессильны… Кроме того, если они и впрямь убили Зеленцова, то вполне могут расправиться и с ним, если он даст им повод к этому. А потому для собственной безопасности он должен прикинуться ничего не знающим, ничего не видевшим, ничего не слышавшим, одним словом, изображать полнейшее неведение. Тогда никто не заподозрит, что он знает – жизнь Зеленцова оборвал отнюдь не несчастный случай. Что еще ему остается, кроме лжи? Ведь только этим он сможет спасти себя от участи Степана…

-А разве с ним что-то случилось? – Ивакин постарался изобразить искреннее недоумение. – Я ничего не знаю…

-Да машина его сбила! – неожиданно подал голос Макс, сидевший перед включенным компьютером. – Вот, смотрите в «новостях» - «Несчастное происшествие на Садовом кольце. Вчера вечером в районе станции метро «Маяковская» был насмерть сбит автомобилем прохожий, переходивший дорогу в нетрезвом состоянии. Личность пострадавшего установлена. Им оказался 40-летний москвич С. Зеленцов. Водитель машины с места происшествия скрылся».

-Что ты говоришь? – Викуся театрально всплеснула руками. – А ну-ка, дай посмотреть, где это написано? (с этими словами она подошла к компьютеру Макса и уставилась в экран). Точно…Вот беда-то какая! Вот беда!

-Нашла кого жалеть! – хмыкнул Макс. – Старый пьяница! Сдох, и ладно! Только нам проблем прибавилось. Кому теперь придется вместо него в Магадан летать?

-Не твое дело! – хотел ответить Ивакин. Это же надо быть таким эгоистом! Впрочем, мало ли на свете людей, которые думают только о себе? Увы, Макс - лишь один из очень многих… Однако, вот вопрос: кому теперь ехать в Магадан?

***

Спустя несколько часов, ближе к концу рабочего дня, Ивакина вдруг вызвали к господину Данилову. И Николай сразу понял: это неспроста. Более того, интерес начальника отдела к его скромной персоне вызван вчерашним происшествием на корпоративе.

Когда он вошел в кабинет начальника отдела, Георгий Андреевич Данилов, развалившись в кожаном кресле, лениво просматривал глянцевый журнал с полунагой красавицей на обложке. Некоторое время Ивакин молча стоял у двери, ожидая, когда начальник соблаговолит обратить на него внимание. И теряясь в догадках, зачем бы он мог понадобиться начальнику. Однако господин ГАД, похоже, не замечал его, и увлеченно листал журнал, кривя пухлые губы в сладострастной ухмылке. Наконец, отложил его в сторону и с недовольным видом воззрился на Ивакина.

-Чего там тебе вчера этот трепач гнал? – спросил он. И Николай понял: он не ошибся. Его вызвали на допрос. Господина ГАД-а интересует его вчерашний разговор с покойным Зеленцовым. Выходит, они и впрямь его убили. И теперь очередь за ним… Но, если он сошлется на забывчивость, в конце концов, на то, что был пьян, ему наверняка поверят и оставят в покое. Лишь бы только его ложь прозвучала искренне и убедительно. Господи, помоги! – в первый раз в жизни атеист Ивакин вспомнил о Боге, подтверждая известную поговорку: «кто не тонул, тот Богу не молился». – Господи, помоги!

-Ты что, оглох? – донесся до него голос шефа. – Или язык проглотил?

-Простите. – Ивакин так не смог унять предательскую дрожь в голосе. – Я не понимаю…

-Ты мне лапшу на уши не вешай! – огрызнулся господин ГАД. – Что там он тебе вчера нес?

В этот миг Ивакина осенило. Их разговор с Зеленцовым происходил при свидетелях. И Викуся сразу же пересказала его содержание господину Данилову, уединившись с ним в гостиничном коридоре. А потому Ивакину нет смысла прикидываться ничего не знающим. Это только вызовет лишние подозрения. Гораздо проще и убедительнее будет сказать правду, умолчав о самом главном признании, сделанном Зеленцовым. В конце концов, разве люди сплошь и рядом не пропускают мимо ушей крайне важные вещи, запоминая вместо них всякую ерунду? Чем он лучше других?

-Это Вы о Зеленцове спрашиваете? – на сей раз голос Ивакина звучал куда уверенней. – Он про себя рассказывал. Про то, как хирургом работал. Потом еще про Галю…ну, которая недавно уволилась (вот незадача! Зачем он упомянул о Гале? Хотя вряд ли они ее тронут – ведь она ушла из фирмы). Потом сказал, что пойдет домой, встал и ушел. А больше я ничего не помню…мы оба тогда пьяные были…

-Ну-ну. – ответствовал господин ГАД, испытующе разглядывая Ивакина, который, в свою очередь, терялся в догадках, поверил ли шеф его полуправде. – Ладно. Вали отсюда.

Обрадованный Николай поспешил покинуть кабинет начальника. Однако не успел он переступить порог, как услышал за спиной голос господина ГАД-а:

-Да, вот еще что. Завтра летишь в командировку. В Магадан. Послезавтра представишь отчет. Дошло?

Ивакин понял: его уловка не удалась. Господин Данилов раскусил его, как опытный контрразведчик – какого-нибудь опереточного шпиона Гадюкина. Впрочем, это было и немудрено сделать: ведь неопытный лжец - неумелый лжец… Да если поразмыслить, ему и не было никакого смысла утаивать что-либо из рассказанного Зеленцовым. Степану это уже не повредит. Что до него… С чего это он решил, будто его могут убить за застольный разговор? В сущности, Зеленцов не сказал ему ничего особенного. Его намеки и угрозы были всего-навсего пустой трепотней пьяного человека. А его гибель – несчастным случаем. С какой стати Ивакин счел, что руководство «Белле Вида» устранило Зеленцова, как опасного свидетеля, некстати развязавшего свой язык? Он просто попал под машину… Так что все страхи и подозрения Николая – исключительно плод его пылкого воображения. Однако не зря говорят: сробел – пропал. И вот из-за собственной трусости Ивакин угодил в немилость к начальству. Потому-то не Максу, не Викусе, не новичкам Ирине с Андреем, а именно ему придется вместо Зеленцова лететь в Магадан. Выходит, дальние командировки – участь опальных мониторов. И, хочет он этого или нет, ему придется подчиниться приказу господина ГАД-а. Ведь он не свободен. Вот она, неприглядная изнанка избранной им «красивой жизни»! Так не лучше ли бросить ее и вернуться в медицину? Снова стать «голодным, но свободным»? У него еще есть шанс начать все сначала…

«Может быть, ты еще увидишь полуденное солнце. Ты еще можешь успеть». – вспомнились ему слова Степана Зеленцова. В этот миг Ивакин осознал – они отнюдь не бессмысленны, как показалось ему поначалу. В таком случае – что они могут означать?

***

…В то утро, прилетев из Магадана в Москву, Ивакин отправился на работу пешком. Не только потому, что его «Форд», недавно возвратившийся из авторемонтной мастерской с замененным мотором, тем не менее, в очередной раз забарахлил. И даже не потому, что утро выдалось на редкость теплым и ясным. Просто Николаю хотелось пройтись по улице и хорошенько подумать: как же ему все-таки поступить? Уйти из «фирмы, которая убивает» и вернуться назад, в поликлинику? Или продолжать работать в «Белле Вида», несмотря на то, что он вполне может оказаться ее следующей жертвой? Увы, чем больше Ивакин раздумывал над этим, тем больше понимал: он угодил в самую настоящую ловушку. Да, он может хоть завтра подать заявление об уходе из компании и попытаться снова устроиться в поликлинику. Только возьмут ли его назад? Вряд ли. Хотя бы из-за того, чтобы дать ему понять: строптивых беглецов не прощают… Однако это еще не самое страшное: раньше, позже ли, но он отыщет себе другую работу. Самое главное - как отнесется к его разрыву с фирмой Инна? Впрочем, нетрудно догадаться: она устроит ему скандал, заслуженно обзовет трусом и эгоистом и уйдет от него, забрав с собой Сашку. А, если даже этого не произойдет, вправе ли он обрекать на нищету самых дорогих и близких ему людей? Нет. Как бы ни было ему страшно за себя, он останется в «Белле Вида». Разумеется, не ради собственной выгоды. Ради счастья Инны. Ради блага Сашки. А там будь что будет.

Однако в этот миг внимание Ивакина привлекло странное, можно сказать, загадочное зрелище, после которого его раздумья приняли несколько иной оборот.

На тротуаре, прямо под окнами одного из зданий, мимо которых пролегал его путь, толпились люди, в основном, пожилого возраста. Насколько помнилось Николаю, в этом доме находилась аптека. Окажись там продуктовый магазин или ресторанчик «Макдональдс», скопление людей возле крыльца подобного заведения было бы вполне объяснимо. Но ради чего они столпились у аптеки? Может, кому-либо из ее посетителей стало плохо? Хотя сомнительно, что подобное происшествие привлекло бы внимание столь большого количества народа… В таком случае – какова причина сего странного сборища?

Ивакин подошел поближе, протиснулся сквозь толпу и…замер от изумления. Прямо на него с большой цветной фотографии смотрело хорошо, если не сказать, до отвращения знакомое лицо не то зрелого мужа, не то моложавого старика. Те же лучащиеся безграничной добротой глаза, та же отеческая улыбка… Да, перед ним был портрет господина Филиппа Смита, главы фирмы, в которой он работал. Точная копия той фотографии, что висела в каждом из офисов «Белле Вида». Правда, сейчас с правого верхнего угла портрета свисала траурная ленточка. А под ним были разложены букеты цветов, между которыми тут и там стояли зажженные свечи в пластмассовых стаканчиках. Мало того: полная стопка, покрытая сверху кусочком черного хлеба, и несколько леденцовых карамелек в изрядно потертых обертках, которые явно перекочевали сюда из кармана пальто какой-нибудь бедной старушки…Выходит, господин Смит умер. Тогда нетрудно догадаться, что за люди собрались возле аптеки, чтобы почтить его память. Это те, кто принимает препараты, изготовленные его фирмой. Иначе говоря, благодарные и скорбящие пациенты…

-Вот беда-то! – жалобно причитала маленькая худощавая старушка, глядя снизу вверх на портрет новопреставленного. – Что же мы теперь делать-то будем? Пропадем мы без него!

-Это уж точно. – пробасил кто-то из толпы. – Другие-то лекарства – сплошная отрава. А тут – примешь таблетку – все прошло. Прямо-таки на раз. И чего это ему вздумалось помереть? Других лечат, а сами…

-А я читал, будто он от того умер, что там, за границей, на его фирму в суд подали. – робко подал голос интеллигентный пожилой мужчина, стоявший рядом с Ивакиным. – И будто там эти лекарства признали опасными и собираются запретить к продаже. А его самого хотели судить. Вот тут-то он и умер…

-Нашел, кому верить! – гневно перебила его полная мужеподобная дама средних лет с глазами навыкате и черными усиками на верхней губе. – Они напишут! Вранье все это! Уморили человека не за что, ни про что! Да за такое расстреливать надо!

-Это уж точно! – поддержала ее высокая, костлявая, как смерть, старуха в некогда черном, а теперь выцветшем до серости, пальто. – Раньше почему порядок-то был? Да потому, что чуть что не так – и к стенке! А теперь вон сколько врагов народа развелось! И никакой-то на них управы… Эх, был бы жив товарищ Сталин…

Ивакину казалось, что он спит или бредит. Какую чушь городят эти люди! В себе ли они? Вряд ли. Впрочем, мало ли в Москве сумасшедших? Только странно, отчего бы это всем им взбрело в голову собраться именно возле здешней аптеки… И оплакивать… после увиденного и пережитого им за полтора месяца пребывания в «Белле Вида» Ивакин был убежден: скорбеть о смерти главы «фирмы, которая убивает» способны лишь ненормальные люди…

Однако слишком скоро ему пришлось убедиться в обратном.

***

У крыльца высотки в «Москва-Сити», где размещались офисы «Белле Вида», тоже стояла цветная фотография господина Смита в черной рамке, причем куда большего размера, чем та, которую Ивакин узрел возле аптеки. А под ней горой лежали букеты цветов. Судя по их количеству, возле представительства «Белле Вида» в то утро побывало не менее сотни человек, явившихся воздать последнюю память безвременно скончавшемуся главе фирмы. А сколько еще могло прийти просто так, с пустыми руками… Мог ли Ивакин предположить, что круг московских почитателей мистера Смита куда шире, чем ему кажется?.. Однако это было еще мелочью по сравнению с тем, что предстало его глазам, когда он поднялся к себе на десятый этаж! Похоже, сюда было собрано содержимое всех московских цветочных ларьков и оранжерей. Вокруг огромного, во всю стену, портрета покойного главы «Белле Вида» в вазах, графинах, банках, бутылках стояли розы разных цветов и оттенков, каллы, словно сделанные из белого и желтого воска, темно-синие, почти черные, ирисы, шафрановые герберы и множество лилий с приторно-сладким, удушливым запахом, от которого у Ивакина сразу защипало в носу. Он потянулся в карман за платком, чтобы высморкаться. Заметив это, стоявшая рядом бледная худощавая девица-секретарь рывком раскрыла свой ридикюль, выронив из него на пол пачку сигарет, и принялась яростно рыться в его содержимом, пока наконец-то не извлекла из недр сумочки упаковку бумажных носовых платочков. Выдернув один, она принялась старательно тереть им глаза, размазывая по щекам черную тушь, и украдкой косясь на Николая. Тот понял, что ему должно и дальше изображать глубокую скорбь по поводу кончины господина Смита, и зашмыгал носом. Словно в ответ, за его спиной кто-то тихонько высморкался. А потом – еще и еще раз, уже гораздо громче… Похоже, этот человек хорошо усвоил ценности фирмы «Белле Вида». Прежде всего две последние: исполнительность и целеустремленность. И потому изо всех сил изображал убитого горем верного подчиненного, оплакивающего любимого босса. В явной надежде на то, что начальство заметит, а, главное, по заслугам оценит его скорбь по безвременно почившему господину Смиту…

Неожиданно Ивакин заметил, что из лифта вышла Викуся. Девица была с ног до головы одета в черное, так что даже бантик у заколки на ее волосах был траурным. В руках она несла большой букет белых лилий, завернутый в блестящий целлофан, перевязанный серебристой ленточкой. Правда, когда она проходила мимо Ивакина, тот успел заметить, что лепестки у цветов дряблые, и местами покрыты коричневыми пятнами. Как видно, в целях экономии Викуся приобрела где-то по сниженной цене уже увядающие лилий. Впрочем, невнимательному наблюдателю прежде всего бросились бы в глаза не вид цветов, а внушительные размеры букета… Вероятно, именно на это и рассчитывала Викуся…

Подойдя к портрету господина Смита, девица низко склонилась перед ним и возложила свой букет прямо под ним, на самое видное место.

-Он так любил лилии… - доверительно пролепетала она, обращаясь к стоявшему поблизости господину ГАД-у. Тот снисходительно улыбнулся в ответ…

Ивакину было противно видеть столь откровенный подхалимаж. И, протиснувшись сквозь толпу сотрудников фирмы, собравшихся у портрета господина Смита, он отправился в офис, надеясь хоть немного побыть в одиночестве и поразмыслить о случившемся. Ведь там сейчас наверняка нет никого. Все его коллеги сейчас стоят там, в холле, возле портрета господина Смита…пожалуй, он все-таки зря ушел оттуда. Не ровен час, его обвинят в неуважительном отношении к покойному и под этим предлогом уволят из «Белле Вида». Кто поверит, что у него просто-напросто аллергия на запах лилий? Хватит одной промашки, за которую его наказали командировкой в Магадан. Он не намерен повторять ошибок Зеленцова… А потому вернется и вместе со всеми будет оплакивать господина Смита. Что еще ему остается делать? Попал к волкам – по-волчьи вой и вместе волчьи песни пой. Непокорных и неугодных рвут в клочья…

Ивакину повезло: едва он пристроился в задние ряды толпы, стоящей у портрета господина Смита, как из лифта вышли Ирина с Андреем. Девушка заметила Николая и подмигнула ему. Что ж, теперь можно быть спокойным: у него имеются свидетели, которые подтвердят – он никуда не уходил и, вместе со всеми, добросовестно оплакивал почившего босса. Однако в этот миг толпа пришла в движение.

-Сейчас будет собрание. – пояснил Ивакину розовощекий парнишка-секретарь. – Ну, по поводу… - он мотнул головой в сторону портрета господина Смита и провел рукой по глазам, словно смахивая набежавшую на них скупую мужскую слезу.

Впрочем, Ивакин заметил, что глаза юного сусара были совершенно сухи. А сам он косится на Николая с явным намерением понять – заметил ли старший коллега его скорбь по мистере Смите… И разделяет ли он ее?

***

Первое, что узрел Ивакин, войдя в зал, был портрет господина Смита. Точно такой, какие висели в каждом офисе «Белле Вида». Эту же фотографию Ивакин видел сегодня возле аптечной витрины и в холле на десятом этаже, среди цветов. Неужели у них для разнообразия не нашлось какого-нибудь другого изображения покойного главы фирмы? Ведь смешно предположить, будто господин Филипп Смит был настолько скромен, что сфотографировался лишь однажды в жизни? Или он, как знаменитый «великий комбинатор» Остап Бендер, избегал встреч с фотографами из нежелания сообщать свои приметы блюстителям закона и порядка… По правде сказать, Ивакина уже начинало мутить от вида этого фальшиво улыбающегося господина… Потому что за недолгое время работы в фирме он успел убедиться: «улыбка и злодейство могут вместе быть»¹⁹. И примеры тому: увольнение Игоря и Альфии, гибель Егора и страшная смерть, а, может, даже убийство, Зеленцова. После всего этого ему совершенно не хотелось видеть лицемерную улыбку Филиппа Смита! Увы, проигнорировать общее собрание сотрудников Ивакин не мог. Однако он все-таки нашел выход и, по привычке, уселся в задних рядах зала – если уж он в силу служебного долга обязан присутствовать в зале, то за спинами коллег ему, по крайней мере, не придется лицемерить, изображая скорбь по мистере Смите. Зато он сможет поразмыслить о событиях сегодняшнего утра…

Собрание, как всегда, начал директор:

-С глубоким прискорбием вынужден сообщить вам о постигшей всех нас тяжкой и безвременной утрате…голос его был проникнут столь искренней и неподдельной болью, что Ивакину на миг устыдился своих тайных дум. В самом деле, каким бы ни был этот господин Смит, вправе ли он думать о нем плохо? Ведь о мертвых принято говорить «либо хорошо, либо ничего». Да и разве он виноват в том, что от его имени творят подчиненные? Вполне возможно, он просто не знает…не знал об этом.

-Ну-ну! – раздался за его спиной знакомый голос. – Безвременная утрата! Как бы не так! Скорее, вовремя окочурился старый пройдоха. Еще тот жох был!

-Почем ты это знаешь? – усомнился собеседник говорившего. – Ты ж его никогда не видел!

-Как бы не так! – послышалось в ответ. – Я-то его как раз видел. Однажды, правда. Только мне этого вполне хватило, чтобы понять, что он за птица.

-И где это было? – полюбопытствовал собеседник. – В Мадриде, что ли?

-Зачем в Мадриде? – ответил первый участник беседы. – В Москве это было. Года три назад он сюда сам пожаловал. Нас тогда тоже собрали, вот как сейчас. Долго он нам лапшу на уши вешал, все себя да свою фирму восхвалял…они это умеют. Понятное дело, сам он по-русски ни бельмеса, и потому говорил по-английски, правда, с каким-то странным акцентом, а переводчик переводил. Потом ему вопросы задавать стали. Тут Мишка (ты его не знаешь, он еще до тебя работал) возьми и спроси его по-английски: скажите мол, мистер Смит, а профсоюз у вас в фирме есть? Тут господин Смит замялся, и как закудахчет: «What? What?²⁰» Потеха, да и только! Нет бы Мишке догадаться – не всякий вопрос начальству по нраву! Прикусил бы язык вовремя – до сих пор бы тут работал. А он вместо этого давай объяснять мистеру Смиту, что такое профсоюз, да только все без толку: тот на редкость непонятлив стал, как о профсоюзах речь зашла… Тогда Мишка к переводчику – мол, объясни ты ему, о чем я спрашиваю! Только мистер Смит и тут за свое: «бла-бла-бла, моя твоя не понимай»… Долго они вдвоем господину Смиту растолковывали, что такое профсоюз. Наконец, тот понял. И отвечает Мишке: мол, у нас в профсоюзах нет никакой надобности. Поскольку работникам нашим так хорошо живется, что они сами не хотят ни вступать ни в какие профсоюзы, не создавать их. Здорово вывернулся, а? А Мишку после этого собрания взяли, да и уволили, чтобы лишнего не спрашивал. Ну как? Понял теперь? То-то.

-А с нами теперь что будет? – немного невпопад спросил собеседник. – Вдруг, как власть сменится, нас всех уволят?

-Да что они нам сделают? –послышалось в ответ. – Кому мы нужны? Мы – люди маленькие, при любой власти проживем. «Мы только мошки, мы ждем кормежки…» Это начальство сейчас за свою шкуру трясется: кто к власти придет, да что им от этого будет: пан или пропал. Директора, если не снимут, то переведут куда-нибудь повыше, может даже в Мадрид.

-А вместо него кого поставят? Юрку? – не унимался любопытный собеседник. – Наверняка папаша его тут вместо себя оставит.

-Догадлив, однако! – Ивакину казалось, что он видит ехидную ухмылку на физиономии говорившего. – Да только не все ли нам равно, кого директором сделают. Главное, чтобы зарплату не убавили и фирму не закрыли. А на остальное плевать!

-Неужели могут закрыть? – встревожился собеседник.

-Вряд ли. В суд на нее не впервой подают. Только сейчас кое-что посерьезнее стряслось… Ладно! Поживем-увидим. Ого! Слышишь, что он говорит: «его кончина –невосполнимая потеря для всего мира»… Это уж точно! Вряд ли на свете когда-нибудь родится второй такой пройдоха, как мистер Смит. Представляешь себе, он…

Тут говоривший перешел на шепот. Ивакин навострил уши, но так и не смог расслышать ни словечка. Похоже, речь шла о какой-то тайне, связанной с деятельностью покойного главы «Белле Вида»…

-Это что, правда? – донесся до него удивленный шепот второго участника откровенного разговора за чужими спинами.

-Правда. – отозвался первый. – Только смотри, об этом ни гу-гу. А то говорят, один монитор тоже это пронюхал, да по пьяни и сболтнул на корпоративе. И в тот же вечер его насмерть машина сбила. Смекай!

Ивакин содрогнулся. Потому что понял, о ком идет речь… Выходит, гибель Зеленцова все-таки была не несчастным случаем. Он и впрямь узнал какую-то тайну, связанную с компанией «Белле Вида». Настолько важную, что заплатил за нее своей жизнью.

В таком случае – что он мог узнать?

***

Однако любопытство Ивакина тут же сменилось страхом за собственную жизнь. Если Зеленцов был убит, то за жизнь невольного слушателя его предсмертных признаний никто не даст и дохлой мухи. Так что нетрудно догадаться, кто станет следующей жертвой «фирмы, которая убивает»… Как же быть? Отправиться к господину ГАД-у с чистосердечным признанием? Хотя спасет ли его эта запоздалая откровенность? Ведь Ивакин уже однажды попался на лжи. А как в свое время сострил Козьма Прутков, «единожды солгавши, кто тебе поверит?» И потому ему остается лишь одно – как можно скорее уволиться из фирмы. Вернее, бежать из нее. Да, после этого ему, Инне и Сашке придется затянуть пояса. Их «красивой жизни» придет конец. И все-таки его собственная жизнь будет спасена. Довольно играть в альтруизм – он не герой, а самый обыкновенный человек. Завтра же он напишет заявление об уходе из «Белле Вида». Ведь тут, как говорится, тут не до жиру, а быть бы живу…

В этот миг директор, наконец-то завершив свою пространную патетическую речь в память покойного босса, медленно сошел с трибуны, и сотрудники фирмы, на сей раз соблюдая молчание, приличествующее скорбному дню, потянулись к выходу из зала. Увы, Ивакин был настолько перепуган ненароком услышанным откровенным разговором двух неизвестных, что опять не удосужился выяснить личности беседовавших… Хотя разве это теперь было так важно? Он уходит из «Белле Вида». И потому ему больше нет дела до закулисных интриг тамошних работников. Пусть они хоть в тартарары провалятся…

С этой мыслью Николай направился в свой офис. И вдруг заметил, что прямо у его стеклянных дверей столпилось около десятка сотрудников фирмы. Что они там делают? Ивакин пригляделся и увидел Юленьку. Та лежала на полу вниз лицом. Рядом валялась ее сумочка. Похоже, девушка была в обмороке. А люди, собравшиеся вокруг, вместо того, чтобы оказать ей помощь, молча пялились на нее. И это – бывшие медики? Позор! Объятый благородным негодованием, Ивакин растолкал любопытных и склонившись над девушкой, принялся тормошить ее:

-Юленька, Юленька, ты меня слышишь?

Та приоткрыла глаза:

-Кто это? – она говорила медленно и невнятно, словно в полусне. И Николай понял: это не обморок, а что-то куда более грозное…

-Это я, Николай! – от волнения он почти кричал. – Что с тобой, Юленька?

-Не знаю… - простонала та в ответ и ее лицо исказила гримаса боли. – Голова…болит…

Ивакин приподнял девушку…и вдруг заметил, что ее левая рука бессильно свесилась на пол. Неужели инсульт? Не может быть! Увы, когда Николай, подхватив Юленьку за плечи, попытался поставить ее на ноги и отвести к стоящему поблизости кожаному дивану, страшная догадка подтвердилась: левосторонний гемипарез²¹ был налицо. Ивакин приподнял Юленьке веки – ее правый зрачок был шире левого… Теперь Николай окончательно убедился, насколько опасно состояние девушки. Он снова уложил Юленьку на пол, подсунув ей под голову сумочку. А затем вынул из кармана мобильный телефон и принялся набирать номер «Скорой помощи».

В этот миг сквозь толпу протиснулась Викуся.

-Вот беда-то какая! – заохала она, склонившись над Юленькой. – Ай-ай-ай… Сейчас я такси вызову. Надо ее домой отвезти. Пусть отлежится… Кто знал, что она так расстроится…

-Что? – от возмущения Ивакин перешел на «ты». – Какое «домой»? Разве не видишь, что с ней? Ее не домой надо вести, а в больницу! Алло! Это «Скорая»?

-Не смей этого делать! – Викуся попыталась вырвать у него телефон. – Не смей!

-Убирайся прочь! – крикнул разъяренный Ивакин, отстраняя ее руку. – Алло! «Скорая»? Вас беспокоит врач-невролог Николай Ивакин. Не могли бы вы приехать по адресу… Это офис компании «Белле Вида». Десятый этаж. Больная Юлия Викторовна Т., 24 лет. Подозрение на геморрагический инсульт. Спасибо. Ну, что вы стоите? – обратился он к застывшим в изумлении коллегам. Помогите перенести ее в холл на диван. Не на полу же ей лежать…

Несколько пар мужских и женских рук сразу же подхватило Юленьку. И вскоре она уже лежала на диване, а Ивакин стоял рядом с ней на коленях, засовывая под голову девушки вместо подушки свой пиджак и тормоша ее за здоровую правую руку. Увы, он ничем не мог ей помочь… А «Скорая помощь» все не ехала и не ехала… Что до Юленьки, то она постепенно впадала в сопор²². Последним ее словом, которое сумел расслышать Ивакин, было имя Егора…

Тем временем сотрудники фирмы, молча наблюдавшие за происходящим, один за другим начали покидать холл. Так что, когда «Скорая» наконец-то приехала, там оставались лишь Ивакин и Юленька. Девушка хрипло дышала, хватая воздух полуоткрытым ртом, а на ее побагровевшем лице выступили бисеринки холодного пота… Едва увидев ее, врач «Скорой помощи» отослал санитара вниз, за носилками: требовалось как можно быстрее доставить ее в больницу.

-Можно мне поехать с ней? – спросил Николай, когда Юленьку укладывали на носилки.

-А Вы кто ей будете? – поинтересовался врач. – Родственник?

-Я…- замялся было Ивакин. В самом деле, они с Юленькой – совершенно посторонние люди. И все же…вправе ли он на основании этого бросить ее на произвол судьбы? Ведь в происшедшем с Юленькой есть и его вина. Он не должен был ждать, когда она сама попросит его о помощи, а первым протянуть ей руку… Впрочем, к чему лукавить: разве она не сделала это, попросив у него рецепт на беллкогнит? А он смалодушествовал и отказал ей. Так неужели и на сей раз собственное спокойствие для него окажется дороже чужой жизни? Нет! Он поедет в больницу вместе с Юленькой и сделает все, от него зависящее, чтобы ее спасти. Может, этим он хотя бы отчасти искупит свою вину перед ней… Ведь Юленька еще так молода. Ей слишком рано умирать. Увы, Ивакин слишком хорошо знал печальную статистику, согласно которой около половины больных с кровоизлиянием в мозг умирают в первые сутки после развития инсульта…

В этот миг Николай вспомнил, что должен объяснить врачу, кем приходится Юленьке.

-Я ее друг. – сказал он и решительно взялся за ручку носилок. Врач понимающе кивнул в ответ.

Путь до больницы оказался весьма неблизким и занял куда больше времени, чем предполагал Ивакин. Поскольку в это время на дороге было полно машин. Вдобавок, почти на каждом перекрестке как раз перед ними зеленый огонек светофора, как назло, сменялся красным… А Юленька, лежа на носилках, хрипела и задыхалась. Ивакин коснулся ее лба, горячего, словно у лихорадящей больной. И понял – девушка умирает…

Потом он сидел в коридоре возле входа в реанимационное отделение, где, за белыми дверями матового стекла, врачи боролись за жизнь Юленьки. Он не знал, сколько времени провел там, отчаянно умоляя сам не зная кого спасти девушку. Потом к нему вышел врач и сказал, что Юленька умерла. Увы, отек мозга развился слишком быстро, а врачи, даже самые лучшие, являются не волшебниками, а всего лишь людьми…

Когда Николай вышел на улицу, там уже смеркалось. Как видно, он провел в больнице много часов… Мимо него сновали прохожие, но Ивакин не замечал их. Он думал о Юленьке, что сейчас спала непробудным сном в больничном морге. Почему она умерла? Ведь ничто не предвещало такого конца… Да, она тяжело переживала гибель любимого. Но ведь время лечит – в конце концов душевные раны девушки должны были зажить. Это только в сентиментальных романах и старинных трагедиях героиня могла умереть от горя на гробе возлюбленного, не забыв произнести перед этим длинный патетический монолог, суть которого сводилась к двум словам: «умираю, любя». А в жизни подобное кажется невероятным… Тогда от чего же умерла Юленька?

В этот миг Николаю вспомнилось, что после гибели Егора девушка постоянно пила лекарства. Причем в последний месяц своей жизни принимала беллкогнит. Препарат, улучшающий обмен веществ в головном мозге. Согласно данным многочисленных исследований – абсолютно безвредный. Можно ли принимать в расчет один случай индивидуальной непереносимости беллкогнита на 100 тысяч населения? Да еще недавно слышанную Ивакиным на собрании историю о смерти некоей пациентки из Новой Зеландии, якобы вызванной приемом этого препарата? Неужели Юленька могла умереть от приема беллкогнита? Абсурд! Беллкогнит – абсолютно безопасный препарат…

Стоп! А от чего скончалась та новозеландка, употреблявшая беллкогнит? От геморрагического инсульта. Но ведь от него же в Михайловске умерло и несколько больных рассеянным склерозом. А теперь - и Юленька… Что это? Случайное совпадение? Или нечто иное?

В этот миг Ивакину вспомнился случайно услышанный им разговор двух незнакомцев, комментировавших заверения директора «Белле Вида» о безопасности беллкогнита: «единственный случай! Как же! Знаем…»

На что намекали эти люди? Как видно, им была известна какая-то тайна, связанная с фирмой «Белле Вида». Вернее, с выпускаемыми ею препаратами. Тайна, которую руководство фирмы предпочитало скрывать даже от своих сотрудников… Уж не ее ли узнал Степан Зеленцов? Не случайно он был так уверен – ему дорого заплатят за молчание... Только за свое открытие Зеленцов заплатил собственной жизнью… Как видно, для кого-то такая цена за молчание свидетеля оказалась вполне приемлемой…

Но какова эта тайна? И не является ли ключом к ней загадочная смерть Юленьки?

***

Подходя к дому, Ивакин заметил, что окна его квартиры ярко освещены. Значит, Инна уже вернулась с работы и привела из детсада Сашку… Что ж, в этом нет ничего удивительного: на дворе уже седьмой час вечера. В эту пору они обычно ужинали. Николай ускорил шаг. Наверняка, Инна с Сашкой ждут не дождутся его возвращения. Вот только стоит ли объяснять жене, почему он пришел домой так поздно? Может, отделаться банальным объяснением: «задержался на работе»? Хотя почему бы не сказать Инне правду? Она поймет – муж не мог поступить иначе. Но, разумеется, он утаит от нее свои страхи и подозрения. Не стоит понапрасну беспокоить Инну – в конце концов, все они могут оказаться лишь плодом его воображения, цепочкой случайных совпадений…если бы только эта цепочка не выглядела на удивление стройной, словно вышедшей из-под рук какого-то зловещего умельца…

К удивлению Ивакина, Инна долго не открывала ему дверь. Когда же, наконец, распахнула ее, Ивакин не на шутку встревожился. Ему нередко случалось видеть свою супругу хмурой, раздраженной. Но еще никогда она не смотрела на него с такой ненавистью, как сейчас. Господи, что же случилось?

-Где ты был? – злобно прошипела Инна. И Ивакин испугался еще больше: судя по урожающему тону супруги, надвигалась очередная семейная буря, причем такая, что по сравнению с нею все их предыдущие размолвки можно было счесть ласковым воркованием двух влюбленных голубков.

-Понимаешь, Инна, я отвозил одну девушку… - пролепетал он.

-Что?! – крикнула Инна. – Что?!

-Нет, ты не думай… - принялся оправдываться Николай. – Это же была Юленька… Я отвозил ее в больницу… А потом ждал…

-Врешь! – перебила его Инна. – Мне сегодня позвонили… мне все рассказали… Любовницу завел! Ну так и убирайся к ней! И без тебя проживем!

Вслед за тем она разразилась истерическими рыданиями. А Ивакин принялся утешать и успокаивать Инну. Все это ложь. У него нет никакой любовницы. Он любит только свою заиньку, свою кисоньку, свое ненаглядное солнышко – Инночку. Что до Юленьки, то она была…она всего лишь его коллега. Сегодня на работе ей стало плохо. И он вызвал «Скорую помощь» и отвез ее в больницу. А потом сидел там и ждал, пока ей не станет лучше. Вот и все.

В конце концов Ивакину удалось успокоить супругу и уложить ее на диван. Вскоре Инна заснула. Потом заснул и Сашка. Правда, лишь после того, как Ивакин рассказал ему длинную-предлинную сказку собственного сочинения, главным героем которого был Сашкин любимец – белый медвежонок, привезенный папой из Михайловска. Увы, ссора между родителями чрезвычайно испугала Сашку. Но все-таки наконец и он забылся сном. Однако сам Николай не смог сомкнуть глаз всю ночь, раздумывая, кто бы мог оклеветать его перед Инной. И зачем ему понадобилось это делать? Выходит, у него есть некий тайный и беспощадный враг, хорошо осведомленный в семейных делах Ивакина и знающий его домашний телефон. И вот сегодня он позвонил Инне и сказал ей… Что ж, он выбрал весьма удачный момент для своего звонка: Николай задержался в больнице и вернулся домой гораздо позже, чем обычно. Но кто мог знать об том, что он ездил туда с Юленькой? Только сослуживцы Ивакина… Значит, его враг тоже работает в «Белле Вида». Тогда уж не Викусей ли его зовут? В самом деле, от этой девицы вполне можно ожидать любой подлости. Разве не она предала Игоря и Альфию? И, если Зеленцов и впрямь был убит, то к этому опять-таки причастна Викуся… Но откуда она могла узнать его домашний телефон? Он известен только его начальству. Например, господину ГАД-у… Или это сделал какой-то другой, неизвестный ему человек?

Хотя, кем бы ни был его враг, почему он стал вредить Ивакину не после того злополучного корпоратива, когда погиб Зеленцов, а именно сейчас? Выходит, Николай напрасно боялся последствий своего разговора со Степаном. Он совершил какой-то промах уже позже, а именно сегодня, когда отвозил в больницу Юленьку. И вот тогда его враг нанес ему удар в спину… Первый удар. Но наверняка не последний.

Так куда же он все-таки попал: фармацевтическую компанию или в секту? Кто сможет ему ответить ему на этот вопрос? Увы, похоже, что никто. Возможно, это мог бы сделать Степан Зеленцов. Но он погиб. Возможно, как раз потому, что знал о «Белле Вида» всю правду. Но что именно он мог знать?

Раздумья Ивакина прервал колокольный звон. «Бом-бом-тили-бом-тили-тили-тили-бом!» Судя по громкости звука, это звонили на ближайшей к его дому церквушке – маленькой, выкрашенной в желтый цвет, с приземистой колокольней, увенчанной высоким шпилем. Однако уже миг спустя до Николая донеслось приглушенное: «тили-бом-бом-бом, тили бом-бом-бом». Как видно, это колокола какой-то из дальних церквей отвечали своим собратьям радостным утренним приветствием. Сколько раз, пробуждаясь по утрам от этого звона, Ивакин негодовал на то, что он не дает ему, атеисту, спокойно отоспаться в выходные. Но сейчас, как ни странно, колокольный звон обрадовал его. Ибо с первыми его звуками Николаю пришло на ум решение, простое до гениальности, гениальное до простоты. Зачем ему, неверующему человеку, напрасно ломать голову над тем, сектой или не сектой является «Белле Вида»? Наверняка в этом гораздо лучше разбираются верующие люди. Например, эти…(как их там называют?) святые отцы. Сегодня выходной. В таком случае, кто помешает ему сходить в ближайшую церковь, найти там кого-нибудь из этих отцов и задать ему тот вопрос, который не дает Ивакину покоя с тех самых пор, как он попал на работу в «Белле Вида».

А именно: фирма ли это? Или все-таки секта?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ИСХОД

«Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих;

сеть расторгнута, и мы избавились».

(Пс. 123.7)

К тому времени, когда Николай Ивакин по-воровски, на цыпочках, выбирался из своей квартиры, стараясь ненароком не наступить на скрипучую половицу возле самой двери, Инна с Сашкой еще спали. Он решил не будить их и уйти незаметно. Пусть отоспятся. Наверняка, когда он вернется домой, жена с сынишкой еще будут досматривать последние, самые интересные, сны. Так что его поход в церковь останется для них тайной. Пожалуй, так будет лучше. Особенно после сцены, устроенной ему вчера Инной. Конечно, за шесть лет их совместного житья он наслушался от женушки всякого. Но вчерашняя семейная буря все-таки застигла его врасплох. Как она кричала! Как обвиняла его в том, о чем он никогда не смог бы и помыслить! Что за бес вчера вселился в Инну? Разумеется, это всего лишь метафора – кто сейчас может всерьез верить в бесов? Уж по крайней мере, не такой образованный человек, как он, врач-невролог первой категории Николай Ивакин… И все-таки, пожалуй, в этом выражении что-то есть: ведь прежде Инне никогда и в голову не взбредало его ревновать. Недотепа, мечтатель, книгочей, олух, лодырь, дурак, наконец – все это Ивакину приходилось слышать не раз. Но обвинять его в измене? Причем как раз после того, как он совершил достойный поступок. Кстати, уж нет ли связи между этими двумя событиями? Хотя наверняка, это всего лишь случайное совпадение, и только. Ведь «после» не значит «по причине». Это известно всем. Так что лишь глупец может искать связь между его поездкой в больницу вместе с Юленькой и истерикой, которую после этого закатила ему Инна. И все же эти два события наверняка взаимосвязаны. Неизвестный враг Ивакина оболгал его именно тогда, когда он осмелился вызвать для Юленьки «Скорую» и вместе с ней отправиться в больницу. Но все же кто он, этот враг? Впрочем, как говаривала шекспировская героиня, «о таких вещах не стоит размышлять, иначе можно с ума сойти»²³. А этого ему совершенно не хочется: пусть лучше это случится с его врагом. Как говорится, поделом вору и мука!

Впоследствии, узнав о судьбе злосчастной Викуси, Ивакин не раз с горечью вспоминал об этом случайном пожелании, подтверждавшем справедливость слов Спасителя о том, что человек в ответе за каждое слово, брошенное им даже ненароком²⁴…

***

Ивакин никогда не бывал в церкви. Поэтому не ожидал, что утренняя служба окажется такой долгой. Прошел уже почти час с тех пор, как он переступил церковный порог, но хор по-прежнему продолжал петь, а народ - креститься и кланяться. Причем, в отличие от Николая, никто из стоящих в церкви не оглядывался с тоской на входную дверь... Да что они тут, железные, что ли? Вон, у него уже давно ноги заболели, а им, похоже, хоть бы хны! Доколе еще ему ждать? Полчаса, час, целую вечность? Пожалуй, напрасно он не разбудил Инну и не сказал ей, куда идет. Кто знает, что взбредет ей в голову, когда она, проснувшись, обнаружит исчезновение мужа? Еще, чего доброго, решит: пресловутая «змея-разлучница» и впрямь существует, и ее уличенный в измене муженек спозаранку удрал к ней, со страху забыв даже прихватить свое барахлишко… Может быть, лучше вернуться, пока не поздно? Или все-таки дождаться окончания службы и поговорить с одним из здешних…только вот как их правильно называют? Попов? Святых отцов? Пожалуй, последний вариант звучит более торжественно: «святой отец»… Да и как иначе можно назвать вон того седовласого полного старика в златотканой одежде? Вон как величественно он держится, какая четкая у него дикция, какой приятный голос! Настоящий «святой отец»! Не то, что тот, тощий, низкорослый, в черной шапке с длинным шлейфом сзади. Вот это уж точно поп, или скорее, даже - попик! Жалкий замухрышка. Вдобавок, судя по его невзрачному виду, еще и субъект весьма недалекого ума. Одним словом, воплощенное убожество. И как только таких берут в попы!

Мог ли Николай знать, насколько обманчивой может оказаться внешность человека? И то, что иногда в душах самых убогих на вид людей, словно в глиняных сосудах, таятся великие сокровища веры? (2 Кор. 4, 7)

***

К великой радости Ивакина, служба, наконец, закончилась. Однако в храме оставалось еще достаточно много народа. Похоже, эти люди кого-то ждали. Вот только кого именно?

Впрочем, Николаю не пришлось долго ломать голову над этим вопросом. Потому что он увидел, как из маленькой позолоченной двери в глубине храма вышел тот полный седовласый старик, которого Ивакин мысленно прозвал «святым отцом», и медленно направился к выходу, неспешно осеняя крест-накрест правой рукой подходивших к нему людей. Николай оживился. Сейчас он наконец-то спросит святого отца…

В этот миг седовласый старик поравнялся с Николаем. И тот понял: вот она, решающая минута! Сейчас или никогда!

-Здравствуйте, святой отец. – произнес Ивакин, стараясь срыть предательскую дрожь в голосе. - Я бы хотел с Вами поговорить.

Седовласый замер и воззрился на Николая не то с удивлением, не то с неприязнью. Что такое? Неужели он совершил какую-то ошибку? Может быть, стоит объяснить – его привело сюда отнюдь не праздное любопытство, а крайне важное и неотложное дело. И, когда святой отец поймет это, он непременно поможет ему…

-Святой отец, я хочу попросить у Вас совета. – пояснил Ивакин, глядя, как благообразное лицо старика искажается недовольной гримасой. – Недавно я смотрел передачу про секты. Так вот. Кажется, я попал в секту…

Он осекся. Потому что седовласый резко отвернулся от него и окликнул проходившего мимо попика-замухрышку:

-Отец Илия, а, отец Илия! Подите-ка сюда! Вот, поговорите с этим…

Ивакин вздрогнул. Почему он не хочет его выслушать? Почему отказывает ему в помощи? Почему перепоручает его другому? Причем тому, кого Ивакин невзлюбил с первого взгляда. В самом деле, что может быть общего между ним и этим убогим попиком?

-Святой отец… - отчаянно взмолился Николай. Однако величественный старец уже скрылся за церковным порогом. А рядом с Ивакиным, по-врачебному внимательно глядя на него, стоял низкорослый попик.

-Здравствуйте. – негромко произнес он. – Давайте познакомимся. Меня зовут отец Илья. Впрочем, если Вам неудобно, зовите меня просто Ильей. А как зовут Вас?

-Николаем. – нерешительно произнес Ивакин, удивленный тем, насколько вежливо и доброжелательно держится с ним этот странный человек. Однако в этот момент ему вспомнилось, что он ни много, ни мало как врач первой категории. Что до этого попика, то наверняка у него за плечами, в лучшем случае, какой-нибудь техникум…но уж никак не ВУЗ. Вот он и заискивает перед Николаем, почуяв, что тот превосходит его и по образованию, и по положению в обществе. Что ж, в таком случае панибратствовать с подобным субъектом – значит, не уважать себя. Он должен знать – они с Ивакиным – неровни.

Придя к такому выводу, Николай уже куда более строгим тоном прибавил:

-Впрочем, у нас в медицине принято обращаться друг к другу по отчеству. Я – Николай Сергеевич.

-Что ж, уважаемый Николай Сергеевич, вот мы и познакомились. – улыбнулся отец Илия. Надо сказать, что на вид ему было далеко за сорок, но, когда он улыбался, то выглядел гораздо моложе. – Кстати, может, пройдем ко мне? Не на улице же нам беседовать? Полагаю, Вас привело сюда очень важное дело.

Ивакин содрогнулся. Откуда он это узнал? Впрочем, не исключено, что этот отец Илья просто-напросто заметил: Николай в церкви – залетная птица. Значит, оказался в ней либо из любопытства (что маловероятно – редкий зевака возьмет на себя мужество выстоять в храме всю службу), либо по некоей крайне насущной причине. Что ж, в наблюдательности ему не откажешь. Почти как тем врачам былых времен, которые лишь по внешнему виду больного могли поставить ему предварительный диагноз. В свое время так делал, например, английский врач Конан Дойль. А потом – придуманный им сыщик Шерлок Холмс. Кстати, любопытно, кем был этот отец Илья до того, как стал попом? Занятный тип: пожалуй, с ним все-таки стоит побеседовать. Ведь вряд ли ему, атеисту, когда-нибудь еще представится возможность запросто поболтать с настоящим попом!

Ивакин не догадывался, что, вспомнив о врачах былых времен, он почти угадал мирскую профессию отца Илии… Хотя прошло уже много лет с тех пор, как тот стал из, так сказать, врача телесного – врачом духовным.

***

Иеромонаха Илию (а в миру – Игоря Владимировича Логиновского) в его родной Михайловской епархии за глаза величали «чудотворцем». И, надо сказать, вполне заслуженно. Отец Илия был весьма незаурядным человеком. Даже его приход в Церковь (а произошло это в начале семидесятых годов) произошел при достаточно необычных обстоятельствах. В свое время Игорь Логиновский был аспирантом на кафедре гистологии местного медицинского института, и уже заканчивал диссертацию, посвященную тканевым культурам. Причем, по слухам, именно работа над ней заставила его задуматься: а не существует ли на свете Тот, Кто так премудро устроил этот мир и все, что в нем находится? В итоге, после многих раздумий и сомнений, аспирант Логиновский уверовал в Бога, крестился и стал ходить в один из храмов своего родного города Михайловска. А именно – в Свято-Лазаревскую церковь, стоявшую на старом загородном кладбище. Добираться до нее Илье приходилось около часа. И это при том, что в самом Михайловске были два действующих храма! Однако Илья все-таки предпочитал ездить в Свято-Лазаревскую церковь. Ибо, к чему таить, надеялся, что тогда коллеги не узнают об его обращении к вере. В противном случае Илье грозило изгнание из научного мира. И никакие ссылки на то, что многие ученые давнего и недавнего прошлого были верующими людьми, не спасли бы Илью от участи изгоя. Ведь одно дело какая-нибудь Англия или Америка, иначе говоря, гнилой буржуазный Запад, умирающий и загнивающий на корню. И совсем другое – СССР, страна победившего социализма, где вера и наука почитались «вещами несовместными».

Однако Игорю не удалось долго скрывать свою веру. Как раз на предзащите диссертации у него из-за пазухи выпал нательный крестик. Игорь не стал отпираться: да, он верует в Бога и ни за что не отречется от Него. Не прошло и нескольких дней, как эта история стала известна всему Михайловску – ее обсуждали не только в институте, где работал Игорь, но и в областной газете «Северная Звезда», в которой по этому поводу была опубликована большая статью под заголовком «Двойная жизнь аспиранта Логиновского». Разумеется, Игорю пришлось расстаться и с медицинским институтом, и с мечтой о карьере ученого. О том, что довелось ему перенести в ту пору, отец Илия избегал рассказывать. Увы, хотя время и называют лучшим лекарем, даже оно не в силах исцелить иные душевные раны…

Кто знает, как сложилась бы судьба опального аспиранта, если бы Господь не послал ему встречу с одним священником, который среди духовенства города Михайловска слыл «чудотворцем». А именно – с настоятелем Свято-Лазаревской церкви, протоиереем Иаковом Хрусталевым, жившим по принципу «сам не юли и другим не вели». Однако именно за это городские священники и дьякона обходили «нравного» старика за версту. Да, к чему таить, и он держался от них в стороне. Только вот к Игорю отчего-то привязался. Может, оттого, что лишь этот юноша прозревал за человеческими немощами отца Иакова великую силу его веры и такую честность перед Богом и людьми, которая не имеющим ее кажется грубостью и безумием. А, может, еще и потому, что рядом с Игорем старый, вдовый и бездетный протоиерей не чувствовал себя «одиноким, как в пустыне». Что ж, горе с горем, в отличие от горы с горой, сходятся слишком часто…

Отец Иаков нашел Игорю работу при храме. Научил его читать по-церковнославянски, петь, звонить в колокола. Мало того: разрешил ему пользоваться своей библиотекой. А книг у отца Иакова водилось немало: старик был ярым книголюбом, что лишний раз подтверждало его репутацию чудака, или, если угодно, «чудотворца».

Игорь оказался на редкость способным учеником, и вскоре стал незаменимым помощником старого протоиерея. Тем не менее, отец Иаков редко хвалил его, стремясь воспитать в нем смирение, которое, по словам преподобного Амвросия Оптинского, дополняет людскую неисправность²⁵, предохраняя от матери всех пороков – гордыни.

С тех пор, как Игорь Логиновский стал нести послушание при Свято-Лазаревской церкви, прошло восемь лет. В это время в Михайловскую епархию приехал новый, молодой и деятельный епископ, Владыка Максим. К этому времени городская окраина, где стоял Свято-Лазаревский храм, превратилась в перспективный, многолюдный район со множеством новых домов. Неудивительно, что в старой церкви заметно прибавилось новых прихожан. А отец Иаков заметно слабел здоровьем, так что уже с трудом мог служить… в итоге вскоре в Свято-Лазаревской церкви появился второй священник: иеромонах Илия. Такое имя получил в монашеском постриге духовный сын и ученик старого протоиерея Игорь Логиновский. По правде сказать, его решение стать монахом повергло в недоумение многих людей. Разве возможно, чтобы в наше время у молодого человека не было любимой девушки! Тем более – у явного кандидата в батюшки! Мало ли молоденьких прихожанок спят и видят себя матушками? Так неужели ни одна из них не смогла очаровать Илью Логиновского? Чудеса, да и только… Находились даже такие, которые осуждали отца Иакова за то, что он не озаботился подыскать своему духовному сыну подходящую невесту или хотя бы отговорил его становиться монахом. Ведь это же безумие – добровольно обрекать себя на одиночество. Тем более, в ту пору, когда жизнь еще только начинается… Впрочем, каков отец, таковы и детки – отец Иаков всегда слыл чудаком. Неудивительно, что и его духовное чадо в лице отца Илии оказалось того же поля ягодкой...

Однако не прошло и трех лет, как в Михайловской епархии принялись обсуждать очередное чудачество молодого иеромонаха. Как раз в это время престарелый протоиерей Иаков скоропостижно отошел ко Господу, за полчаса до этого успев отслужить последнюю в своей жизни Литургию. Разумеется, все ожидали, что теперь настоятелем Свято-Лазаревского храма станет иеромонах Илия. Ведь они с отцом Иаковом столько лет подвизались вместе! Вдобавок, именно отец Илия ухаживал за старым протоиереем во время его предсмертной болезни. Так кто же, как ни он, теперь должен стать его преемником! Но, ко всеобщей неожиданности, отец Илия отказался от настоятельства в Свято-Лазаревской церкви. И исхлопотал у Владыки Максима место настоятеля в самом отдаленном и бедном приходе епархии. А именно: в крохотном кладбищенском Успенском храме, что стоял километрах в десяти от районного центра К. Когда-то на этом месте был хвойный лес. Но потом, лет сто тому назад, часть деревьев срубили, чтобы построить храм и расчистить место под кладбище. Впрочем, с тех пор лес успел отчасти вернуть себе отнятое людьми: между могилами густо росли сосны и ели, постепенно превращая старое кладбище в лесную чащобу. Местность эта была совершенно безлюдной. И жители К. приезжали туда лишь для того, чтобы «проводить в путь всея земли» кого-то из своих близких, или отслужить по ним панихиду. Гораздо чаще туда жаловали иные гости: лесные птицы и звери, причем, по слухам, не только безобидные зайцы и белки, но даже волки… Вдобавок, в этом захолустье не было ни телевизора, ни радио, ни интернета, ни даже сотовой связи, иначе говоря, ничего, никакого сообщения с миром. Неудивительно, что предыдущий настоятель Успенского храма, прослужив в нем всего два месяца, спешно перевелся в другую епархию. В итоге храм пустовал до тех пор, пока туда по доброй воле не напросился служить отец Илия.

Его решение вызвало множество толков по всей Михайловской епархии. Он что, всерьез надумал подражать великим пустынножителям прошлого? Разве он не понимает – сейчас не те времена… Чем он намерен жить в этом захолустье? Неужели надеется, что, по велению Господню, вороны дважды в день будут приносить ему пищу, словно святому пророку Илии, в честь которого он получил свое монашеское имя?²⁶ Разговоров было много. Но все, обсуждавшие новое «чудачество» отца Илии, вне зависимости от их сана, пола и возраста, сходились в одном: не пройдет и нескольких месяцев, как этот чудак поймет, что переоценил свои силы. Увы, слишком запоздало. Ведь настоятелем Свято-Лазаревского храма уже назначен другой священник. И, если даже епископ смилуется над раскаявшимся иеромонахом и вернет его в город, отцу Илии придется всю оставшуюся жизнь ходить в подчиненных и оплакивать собственную глупость, из-за которой он уже никогда не станет настоятелем. Что ж, как говорится, «его пример – другим наука». Выше головы не прыгнешь…

Тем не менее, проходили месяцы, а отец Илия, вопреки прогнозам и ожиданиям мнимых мудрецов века сего, не спешил возвращаться в Михайловск. А вскоре пошла молва о том, что он, с помощью какого-то местного бизнесмена, отремонтировал свой храм, а теперь строит при нем гостиницу. Разумеется, этим слухам не поверили: ведь, хотя слова «благочестие» и «бизнес» и начинаются на одну букву, но благочестивый бизнесмен является весьма редкой птицей. В таком случае, как отцу Илии удалось отыскать подобный уникум? И, если это все-таки произошло, что чего ради местный толстосум вздумал помогать ему? Чудеса, да и только… После этого неудивительно, что кое-кто из любопытных даже надумал съездить в К., чтобы собственными глазами убедиться: если молва о деяниях отца Илии и верна, то с точностью до наоборот. Ветхий Успенский храм доживает последние дни. Скоро он рухнет от ветхости. А отец Илия, отчаявшись спасти его, повредился умом и теперь выдумывает небылицы о несуществующих бизнесменах-благодетелях, принимая желаемое за действительное. Что ж, в таком случае они отвезут его в Михайловск и определят на лечение в соответствующую больницу. Кто мог предвидеть, как трагически завершатся чудачества отца Илии…

Однако, когда любопытствующие доброхоты вернулись в Михайловск, они привезли из К. такие новости, что их самих тут же ославили фантазерами. Оказывается, благочестивый бизнесмен и впрямь существовал, причем был никем иным, как владельцем местного лесозавода, известным на всю область С.И. Луговым. Так что разговоры про ремонт Успенского храма и постройку при нем гостиницы были отнюдь не уткой, а чистейшей правдой. Тем более, что в ней есть нужда: жители К. зачастили к отцу Илии и весьма его хвалят…мол, такого батюшки у них еще никогда не было…одно слово, дельный «батек».

Разумеется, после подобных рассказов желающих воочию узреть все эти чудеса только прибавилось. Причем нередко случалось так, что люди, приехавшие к отцу Илии из любопытства, вскоре становились его духовными детьми. А если кто и называл его «чудотворцем», то уже не с иронией, а с уважением: он и впрямь привел Успенский приход в цветущее состояние. Хотя отец Илия нисколько не кичился этим. «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей…» (Пс. 113, 9), отвечал он тем, кто пытался хвалить его. И продолжал выполнять то служение, к которому призвал Его Господь.

За два года до описываемых событий отец Илия, уладив насущные хозяйственные дела на своем приходе, решил получить богословское образование. Ибо, вопреки распространенному мнению о том, что оно не только душеполезно, но даже опасно, ибо все ересиархи давних и недавних времен были людьми высокоучеными, да только эта великая ученость, вкупе с великой гордыней, довела их до безумия и погибели, отец Илия полагал себя обязанным знать «твердое основание того учения, в котором был наставлен» (Лк. 1, 4). И ради этого он поступил в Православный Свято-Тихоновский Богословский институт²⁷, и теперь по нескольку раз в год ездил в Москву на сессии. В это время, а также тогда, когда ему приходилось бывать в столице по делам, отец Илия останавливался в небольшой гостинице при Никольском храме, с настоятелем которого его познакомил Владыка Максим, в давнем прошлом – соученик протоиерея Михаила по семинарии. Надо сказать, что отец Михаил относился к приезжему иеромонаху со снисходительной любезностью, как к младшему по сану, вдобавок – как к провинциалу и чудаку, который, дожив до седых волос, еще не набрался ума настолько, чтобы понять: нет смысла тратить время и силы на решение чужих проблем. Ведь, сколько не учи народ вере и благочестию, он так и останется всегда учащимся и никогда не могущим дойти до познания истины²⁸. И при случае он перепоручал отцу Илии людей, приходившим в Никольский храм с какими-нибудь вопросами. Именно так он поступил и с Николаем Ивакиным. И это было, пожалуй, самым лучшим, что отец Михаил, сам того не ведая, смог для него сделать…

***

…Ивакин не знал, сколько времени прошло с того момента, когда они с отцом Илией начали свою задушевную беседу. Время словно остановилось. Или, скорее, ему было уже не важно, как долго уже они вот так сидят и разговаривают вдвоем, позабыв о давно остывшем, недопитом чае. Причем беседуют вовсе не о «Белле Вида», а просто так, «за жизнь», как два старых друга, встретившихся вновь после долгой разлуки. Отец Илия расспрашивал Ивакина о нем, об его семье, покойных родителях, о работе…рассказал и о себе…пожалуй, никогда в жизни Николаю не встречался человек, обладавший таким даром слушать и понимать собеседника. Увы, исключением не являлась даже его жена Инна… А ведь хотя отец Илия отчасти и являлся коллегой Ивакина (ведь оба они в свое время окончили медицинский институт), но, в сущности, был ему чужаком. Вдобавок…как же теперь Николаю было совестно за те обидные прозвища, которыми он давеча мысленно награждал этого человека! Да и за свою заносчивость по отношению к нему. Ох уж эта спесь интеллигентов во втором поколении, оценивающих людей не по их моральным качествам, а по наличию или отсутствию у них диплома о высшем образовании! И вот результат: Ивакин оказался в положении героя известной басни, который, моясь в бане, попросил тщедушного незнакомца потереть ему спину, а потом отказал ему в аналогичной просьбе, по причине того, что «тереть чужую спину ему не положено по чину». После чего долго не мог успокоиться, сделав неожиданное открытие: человек, которого он так опрометчиво унизил, был куда выше его по чину. Но одно дело: банный анекдот. И совсем другое – реальная жизнь, когда ошибку совершает не кто-то другой, а ты сам. А человек, которого ты унизил, отнюдь не стремится отплатить тебе той же монетой. Напротив, держится с тобой, как с другом. Хотя ты этого совершенно не заслужил…

И все-таки, как ни хорошо было Николаю беседовать с отцом Илией, он должен был задать ему вопрос, в поисках ответа на который явился сюда…

-Отец Илия, я хотел спросить Вас… - начал он.

Священник ободряюще взглянул на Ивакина. И тогда тот заговорил, безудержно и сбивчиво, как человек, который после долгого молчания получил-таки возможность открыть все, что тяжким камнем лежало у него на сердце. Он рассказывал и о своей злосчастной встрече с коллегой, ушедшим в фармацевтическую фирму, и о том, как сам он, позавидовав его богатству, захотел такой же «красивой жизни» для себя и своей семьи. И вот теперь не проходит и дня, чтобы он не опасался за собственную жизнь. Нет, это не выдумка, а правда, правда! Ведь за то время, пока он работает в «Белле Вида», погибло уже трое его коллег. Причем, он не без оснований подозревает: это произошло по вине фирмы…или это все-таки секта? И все-таки не решается расстаться с «Белле вида». Ведь тогда они с Инной и Сашкой снова будут бедствовать, считая каждый рубль. А его жена уже успела войти во вкус красивой жизни. И, к чему лукавить, это произошло даже с ним. Так что ему делать? Уходить из «фирмы, которая убивает»? Или продолжать работать в ней, не задумываясь о возможности страшного конца…

-Похоже, Николай Сергеевич, Вы и впрямь угодили в сети. – донесся до него голос отца Илии.

-Что? – вздрогнул Ивакин, вспомнив историю про тыкву-ловушку, которую ему рассказывал покойный Зеленцов. А заодно – свой кошмарный сон, явно навеянный впечатлениями от оного рассказа. – Что Вы имеете в виду?

-Красивую жизнь. – просто ответил священник. – Знаете ли, у этой фирмы очень символичное название. Если не ошибаюсь, «белле вида» означает: «красивая жизнь»? Редкий человек не клюнет на столь соблазнительную приманку, не думая о последствиях. Хотите, расскажу Вам одну историю? Если хотите, можете считать ее сказкой, хотя на самом деле это старинная притча²⁹. Жил-был на свете один человек. И вот как-то раз купил он себе дом с садом. Правда, его предупредили, что жить в этом доме небезопасно. Ибо все прежние владельцы этого дома погибли от укусов гадюки, живущей в саду. А потому ему лучше отказаться от опасной покупки. Вот только этот человек решил иначе:

-Волков бояться – в лес не ходить! Стану я бояться какой-то гадюки! Убью ее – и дело с концом!