Северная и восточная Тартария

I. Тартария

Сбор информации о Тартарии стал делом всей жизни голландского государственного деятеля и ученого-любителя Николааса Витсена (1641-1717). В 1687 году он создал большую карту этого региона, а в 1692 году завершил обширный и крайне подробный комментарий к ней — книгу под названием Северная и Восточная Тартария (Noord en Oost Tartarye). Тринадцать лет спустя, в 1705 году, ее переработанная и дополненная версия, почти в тысячу страниц текста и с более чем сотней иллюстраций и карт, была напечатана в двух томах инфолио.

Для Витсена Тартария была обширной областью, населенной тартарами, то есть татарами. В то время так называли монголов и другие, преимущественно кочевые народы, которые жили в основном в Сибири, Центральной Азии, Монголии и частично на Украине и в европейской части России. Название Тартария вышло из употребления. В современной традиции эти земли называются Центральная, или Внутренняя Евразия. К ним относят в основном засушливые равнины на севере и востоке евразийского континента, где раньше проживали (и частично проживают поныне) главным образом, народы, занимавшиеся экстенсивным скотоводством. Ландшафтом и историей цивилизации Внутренняя Евразия разительно отличается от Евразии Внешней, то есть субконтинентов Западной Европы, Индии и Китая, большей частью окруженных морями и населенных аграрными и урбанизированными народами.

В предисловии к Северной и Восточной Тартарии автор ясно дал понять, почему он выбрал Тартарию в качестве предмета своей карты и книги[1439]. В то время эта обширная область была малоизвестна в Европе, несмотря на то, что там, как писал сам Витсен, правили такие властелины, как Чингисхан и Тамерлан, по могуществу не уступавшие Александру Великому или Цезарю. Следовательно, Витсен хотел поделиться не только актуальной географической информацией, но и рассказать о славном прошлом Тартарии. На рубеже XVII-XVIII вв. труд Витсена занимал особое место, так как и карта, и книга стали первыми столь подробными произведениями о Тартарии, изданными в Западной Европе. Но и столетия спустя работы ученых, занимавшихся этим регионом, были исключительно редки. Внутреннюю Евразию можно назвать падчерицей западного академического сообщества. В некоторых отношениях эта научная область все еще остается малоизученной, так как большинство ученых уделяло внимание, прежде всего, Внешней Евразии[1440].

Еще в молодости Витсен посетил Московию, но в Тартарии никогда не бывал. Он описывал эти земли, исходя не из собственного опыта, а по сообщениям других лиц, которые собирал на протяжении десятилетий. Витсен прибегал также к трудам писателей-классиков античного времени и средневековым арабским авторам, еще пользовавшимся большим влиянием в XVII веке. Но современные сведения о Тартарии интересовали его гораздо больше, поэтому в своей работе он стремился опираться на источники своего времени. Помимо прочего, его книга свидетельствует о том, что XVII век стал решающим периодом в истории Внутренней Евразии. В предыдущие столетия кочевники, обитатели этих земель, представляли собой постоянную угрозу для оседлых народов Внешней Евразии. В результате завоевания русскими Сибири и проникновения китайцев в Монголию и Центральную Азию, в XVII столетии Китай и Россия оказались пограничными странами. Большинство некогда опасных воинов-кочевников евроазиатской степи оказались подчинены власти царя и китайского императора[1441]. Этот процесс завершился в XVIII и XIX веках.

Западные европейцы были мало вовлечены в эту одновременную экспансию китайцев и русских во Внутреннюю Евразию и имели о ней слабое представление. Большое разнообразие народов и языков в этой обширной области вызывало их любопытство так же, как и вопрос, какими могут быть последствия китайской и русской экспансии. Открытие северо-восточного прохода в Индию через Северный Ледовитый океан и в Китай по суше через Сибирь могло иметь огромное значение для мировой торговли. Однако получить об этом достоверную информацию было нелегко из-за очень больших расстояний и многочисленных языковых барьеров.

В Европе особый интерес к меняющимся соотношениям власти в Евразии проявляли именно голландцы. Республика Соединенных Провинций Нидерландов переживала в XVII веке необычайный экономический и культурный расцвет. Торговля привела голландцев не только в земли, омываемые Северным, Балтийским морями и Северным Ледовитым океаном; они плавали почти во всех американских и азиатских водах. Что касается сбора информации о расширении русской и китайской экспансии во Внутреннюю Евразию, то здесь голландцы имели преимущество. В XVII веке на протяжении значительного периода они играли ведущую роль в торговле и перевозке грузов между Московией и Западной Европой, а в европейской части России находилось довольно много голландцев. Одновременно представители могущественной голландской Объединенной ост-индской компании (далее — ОИК) пытались пробиться на рынки Китая и Японии из Индонезии. Торговля и мореплавание могли развиваться лишь путем накопления географической информации, и голландцы ревностно собирали ее, наносили на карты и включали в книги. Стремление узнать о мире как можно больше сопровождалось колониальной экспансией, продвигающейся все дальше.

В период между 1672 и 1707 годом Витсен входил в немногочисленную группу регентов, которые управляли Амстердамом — торговой метрополией — и, одновременно, оказывали большое влияние на правительство Республики. После 1693 года он стал также одним из управляющих ОИК, в то время самой большой торговой организации в мире, поэтому имел доступ практически к любой информации, которая доходила в Нидерланды из Азии. Ее поставляли не только голландцы, но и, например, жившие в Китае иезуиты, которые пользовались ОИК для перевоза людей и пересылки почты[1442]. Витсен также извлек много пользы из контактов, которые он установил в Москве в 1665-1667 гг. и во время пребывания Великого Посольства в Нидерландах в 1697-1698 гг. Видный государственный деятель и признанный в своей стране специалист по России, в течение нескольких десятилетий он был стержнем голландско-русских отношений.

Кроме того, Витсен был состоятельным человеком и охотно покупал информацию. По его собственным словам, он потратил на это много тысяч гульденов[1443]. Никто в западном мире не находился в более благоприятных обстоятельствах для накопления знаний о Тартарии, и мало кто обладал амбициями, преданностью и выносливостью для того, чтобы посвятить себя этой задаче на протяжении десятилетий. На рубеже XVІІ-XVІІІ веков Витсен был уникальным ученым в Европе. Однако это еще ничего не говорит о природе и качестве труда Витсена, его восприятии современниками или влиянии, которое автор оказал на последующие поколения. В данном введении мы попытаемся подробно ответить на эти вопросы.

II. Отзывы некоторых историков XX века

На протяжении почти двух столетий после смерти Витсена ведущие русские историки полагали, что его карта и книга о Тартарии представляют большую ценность для русской истории, в особенности, для истории Сибири. По мнению М. П. Алексеева, Витсен открыл «совершенно новую эпоху изучения европейцами Сибири». Об этом он писал в своем обстоятельном исследовании 1932 года, предметом которого были западноевропейские представления до начала XVIII века об этой в то время малоизученной части России. Алексеев собирался продолжить исследование и в намеченном втором томе обратиться к работам голландца Витсена и шведа Страленберга, который в 1730 году тоже издал книгу о северных областях Европы и Азии. По мнению ученого, оба автора заслуживали особого внимания, поскольку их объемные труды не были переведены на русский язык. «Полные переводы монументальных трудов Страленберга и Витсена, естественно, невозможны», — писал Алексеев в то время. Как специалист по Сибири, он считал, что в этом нет необходимости, потому что Витсен в своем обширном труде уделил много внимания и другим регионам[1444].

А. И. Андреев, опубликовавший в 1939 году первую часть исследования об исторических источниках изучения Сибири, также считал достижения Витсена уникальными. Никогда ранее ни один западный европеец не сделал так много, «создав своего рода энциклопедию о Сибири, включившую в себя, прежде всего, многочисленные русские источники». Андреев также сожалел, что «это драгоценное собрание материалов Витсена» было написано «на языке мало доступном». Отсутствие русского перевода Северной и Восточной Тартарии стало причиной пробела «в географической, этнографической и исторической литературах о Сибири XVII века». А. И. Андреев отмечал, что книга Витсена особенно ценна тем, что автор черпал информацию из русских источников, многие из которых были утеряны, и установить их теперь не представляется возможным. Соглашаясь с Алексеевым в том, что в полном переводе на русский язык Северной и Восточной Тартарии необходимости нет, Андреев считал нужным перевести фрагменты, основанные на неизвестных русских источниках[1445].

Сейчас, когда полный перевод на русский язык, наконец, опубликован, читатели могут сами судить, насколько справедливы были уверения М. П. Алексеева и А. И. Андреева. Действительно ли Витсен своим «энциклопедическим» трудом открыл «совершенно новую эпоху» в науке о Сибири? Столь категоричные утверждения не могут не вызывать сомнений, и высказывания Алексеева и Андреева подверглись критике еще до Второй мировой войны. В 1937 году не менее авторитетный историк Сибири С. В. Бахрушин оценил значение книги Витсена гораздо ниже. На его взгляд, Северная и Восточная Тартария — объемный компилятивный труд, наполненный очень разнородными и не всегда хорошо переработанными сообщениями об Азии. Книга основана на случайно полученной и не проверенной информации XVII века о России. По мнению Бахрушина, она, возможно, содержала много новой и познавательной информации для тогдашнего европейского читателя, но русским инициаторам освоения Сибири в XVIII веке от нее было мало пользы[1446]. М. П. Алексеев и А. И. Андреев не стали вступать в дискуссию. Во второй части своего исследования (об источниковедении Сибири XVIII в.) Андреев упоминал Витсена лишь мимоходом. Алексеев не продолжил свое подробное исследование об изучении Сибири в XVIII веке.

В 1968 году историк Э. П. Зиннер опубликовал монографию, в которой рассмотрел работы западных путешественников и ученых XVIII столетия о Сибири. Хотя эта книга была представлена как продолжение идей М. П. Алексеева, Зиннер разделял скорее мнение Бахрушина о Витсене, чем Алексеева или Андреева. Согласно Зиннеру, европейская литература XVIII века о Сибири отражала развитие естественных наук в эпоху Просвещения. От работ предыдущего столетия она отличалась эмпирическим, систематическим характером и ясными границами, которые были обозначены между легендами и фактами, поддающимися проверке. В этом отношении Витсен принадлежал еще XVII столетию, поскольку, по-видимому, записывал полученные данные в порядке поступления и не систематизировал их согласно критическому научному принципу: «Трудно дать даже приблизительное представление обо всем богатстве материала в труде Витсена». Эта избыточность материала привела к тому, что Северная и Восточная Тартария стала хаотичной книгой, полной повторов. В противоположность ей Северная и Восточная части Европы и Азии (Das Nord und Östliche Teil von Europa und Asia), написанная в 1730 году последователем и конкурентом Витсена шведом Филиппом Иоганном фон Страленбергом (Philipp Johann von Strahlenberg), отличалась, по мнению Зиннера, «стремлением систематизировать материал в виде «словаря» или своеобразной «сибирской энциклопедии»[1447].

Возможно, Алексеев, Андреев, Бахрушин и Зиннер были не в состоянии основательно изучить книгу Витсена на языке оригинала. Тем не менее, расхождения в их мнениях неслучайны. Они отражают реальные достоинства и недостатки Северной и Восточной Тартарии. Похвала М. П. Алексеева Витсену была справедливой, ибо тот действительно проложил новые пути в исследованиях. Объемом своей книги, происхождением ее материала и выбором ее предмета Витсен явно отличался от своих предшественников XVII века. Оценка Алексеева была подтверждена немецким историком Урсулой Менде (Ursula Mende), которая в 1968 году дала Северной и Восточной Тартлрии следующую характеристику:[1448]

«Труд Витсена представляет новую группу литературы о России, которая стала преобладать в XVIII и XIX столетиях, и показывает, в какой степени изменился (западный — Б. Н.) интерес к России. Уже не центральная область государства, старые русские княжества, являются предметом исследования, но завоеванные с XVI столетия земли иноязычных племен, которые также станут духовным достоянием (европейской публики — Б. Н.).»

У. Менде также указывает на то, что Витсен был первым западным европейцем, широко использовавшим русские источники. Такая возможность появилась у Витсена исключительно благодаря его хорошим контактам в России, откуда к нему приходил материал. Менде считала, что это сотрудничество между западными европейцами и русскими было характерным для значительной части научной литературы о России, появившейся после 1700 года.

Действительно, от более ранних западных картографов и писателей Витсена отличает поразительное богатство деталей, присущее его карте и книге о Тартарии. Во многих случаях именно Витсен первым из современников предоставил конкретную и обширную информацию об определенном регионе, обычаях населявшего его народа и его языке. К тому же, неукротимая страсть Витсена к коллекционированию разнообразных сведений не ограничивалась Сибирью. Он подробно сообщает о Маньчжурии и Корее, бассейнах рек Амура и Волги, Монголии, Тибете, Центральной Азии, Крыме и Кавказе, а порой «совершает вылазки» в Японию, Китай, Америку и Австралию. Но все же этот поток информации вызывает не только благодарность и восхищение читателя.

Почти каждый, кто пролистает книгу Витсена и прочтет несколько страниц, будет склонен согласиться с замечаниями Бахрушина и Зиннера. Северная и Восточная Тартария является своего рода пакгаузом XVII века, который до краев наполнен разнородными сообщениями о всевозможных народах и землях, собранных, однако, весьма произвольно. Это не книга, в которой повествование ведется логически, а объемное досье с информацией по большому количеству предметов. Не нужно быть большим специалистом, чтобы заметить, что Витсен (или его информанты) многое исказили и что, возможно, не все изложенные в Северной и Восточной Тартарии факты верны. То же самое относится к его карте Тартарии 1687 года. И все же, по мнению А. И. Андреева и других специалистов, она дает более тщательное и подробное представление о Сибири, чем карты всех его западных предшественников[1449], но в то же время сразу бросаются в глаза ошибки, которые она содержит.

III. Автор и его труд

Андреев также полагал, что самого Витсена нельзя обвинить в том, что недостатки его карты еще долго препятствовали адекватному отображению Сибири западными картографами XVIII века. Амстердамский ученый, подчеркивал Андреев, считал свое картографическое достижение «лишь первоначальным опытом и принимал все меры к тому, чтобы карта его не получила широкого распространения»[1450]. Действительно, есть подтверждения тому, что и после 1687 года Витсен продолжал уточнять карту. На рубеже XVІІ-XVІІІ веков он изготовил ее новую версию и в конце жизни работал над третьим, окончательным вариантом, который не закончил. Сохранилось всего девять экземпляров обоих изданий карты, что дает основания предполагать, что Витсен не выпустил свою карту в продажу[1451]. То же самое произошло и с его книгой. Издания 1692 и 1705 гг. были напечатаны, но в книжную торговлю, насколько известно, не поступили.

Может быть, Витсен не опубликовал окончательные версии карты и книги, потому что хотел сохранить возможность дополнять информацию и, где нужно, исправлять ошибки? Несомненно, это была важная, но не единственная причина. Пока Витсен был в расцвете сил, его многочисленные политические обязанности, которые он исполнял добросовестно и аккуратно, не давали ему возможности полностью посвятить себя любимым ученым занятиям. В старости же научные увлечения стали для него слишком обременительны. В 1709 году он написал своему другу по переписке Гейсберту Куперу (Gijsbert Cuper), что Петр I лично поощрял его завершить книгу. Это оказывало на Витсена сильное давление, так как он чувствовал себя обязанным предоставить царю конечный результат для одобрения. Кроме этого, Витсен страдал от приступов депрессии[1452], и на склоне лет ему стоило все больших усилий концентрироваться на исследовании Тартарии[1453].

Однако недостатки Северной и Восточной Тартарии нельзя объяснять только слабостями преклонного возраста автора. Важно отметить, что Витсен был ярким представителем своего времени, когда ученые и любители путем собирания всевозможных предметов пытались установить, какие факты имели значение для понимания природы и мира. Он жил в эпоху «кабинетов редкостей» и у себя дома хранил обширную и известную среди современников коллекцию разных вещей. Северную и Восточную Тартарию, как и книгу Витсена о кораблестроении, следует воспринимать именно как такую коллекцию, «кабинет редкостей» в печатном виде, а не логически обоснованное научное исследование или литературное произведение. Современному читателю сразу бросятся в глаза такие недочеты содержания и редактирования, как пространность текста, отсутствие четкой структуры и довольно корявый стиль, не столь редкие для литературы XVII столетия. Так, например, ученый и друг Витсена Купер еще больше испытывает терпение современного читателя особенностями своего письма. Кроме этого, Витсен имел еще одну вескую причину не слишком заботиться о форме и представлять различный материал, на котором он основывал свою книгу, по возможности в необработанном виде. Изначально Северная и Восточная Тартария задумывалась как подробное пояснение к появившейся ранее карте. Так как Тартария была обширной и малоизвестной областью, невозможно было быть уверенным в верности любого сообщения о ней. Поэтому в Северную и Восточную Тартарию Витсен старался включить как можно больше источников. Сравнивая эти, часто противоречивые, рассказы друг с другом и с картой, читатель мог составить собственное представление о предмете речи. Правдивое же знание о Тартарии могло быть сформировано только будущими путешественниками, которые могли проверить на месте точность сведений, предложенных в книге и на карте. Таким образом, Северная и Восточная Тартария предполагалась именно как компилятивная работа, основанная на большом количестве самых разнообразных сведений. В издании 1705 года в некоторых главах использованы подчас десятки различных источников[1454].

Специфика Северной и Восточной Тартарии — следствие природы и цели этой книги, а также характера автора и сопровождавших его жизненных обстоятельств, о которых имеет смысл рассказать подробнее. В сохранившихся письмах, посвященных политическим вопросам, Витсен предстает крайне осторожным человеком. Эта особенность характера была необходима Витсену-политику, чтобы действовать и ориентироваться в очень сложных отношениях, которые складывались в Европе и Республике Нидерландов[1455]. В научных занятиях он стремился к совершенству своих пространных работ и проявлял не меньшую осторожность, чем на дипломатическом поприще. Одним из исключений является его описание поездки в Россию в 1664-1665 гг. В нем молодой Витсен изложил свои впечатления в непосредственной и живой манере. Эти личные записки читаются лучше, чем Северная и Восточная Тартария, но для публикации они предназначены не были[1456].

Взявшись за науку, Витсен утратил непосредственность. Это обнаружилось, когда после пребывания в Москве, еще до начала политической карьеры, он написал книгу о кораблестроении, которую опубликовал в 1671 году, будучи 30 лет от роду. Даже в Нидерландах, на тот момент ведущей морской державе, труд молодого Витсена стал первым значительным исследованием на эту тему. Эта объемная книга явилась кладезем фактических сведений, но до сих пор имеет дурную славу из-за сумбурной манеры изложения и тяжеловесности стиля. Она обнаруживает те же достоинства и те же недостатки, что и Северная и Восточная Тартария[1457].

Витсен осознавал, что его книга о кораблестроении была далека от совершенства. Девятнадцать лет спустя, в 1690 году, он предпринял попытку подготовить второе издание, дополненное всевозможными новыми данными и с улучшенной структурой текста. Однако и в этом случае завершить книгу ему не удалось. Если первое издание продавалось в книжных магазинах[1458], то второе издание так и не попало в продажу. Через три года после выхода в свет второго издания, автор добавил к нему еще тридцать две страницы и даже заказал новые формы для изготовления иллюстраций[1459]. С книгой Северная и Восточная Тартария вышло нечто подобное, но с одним важным отличием. Ее первое издание 1692 года было не только меньше по объему, но и значительно «читабельнее», чем издание 1705 года. Позднее Витсен отошел от первоначального замысла: во второе издание он стремился вместить как можно большее количество сведений, отчего пострадала обозримость книги в целом. Возможно, позднее автор получил дополнительный материал, но добавить его в книгу и одновременно хорошо её отредактировать, сделав более удобной для чтения, ему уже не удалось[1460].

Таким образом, при жизни Витсен так и не опубликовал окончательную версию своей большой карты и обеих книг. Разумеется, профессиональный автор или картограф не мог бы столь долго медлить с публикацией своей работы, потому что в таком случае он не заработал бы ни цента. Витсен мог себе это позволить, так как был очень состоятельным человеком. Это «писакам» следовало уметь продавать свои книги и заботиться о привлекательности стиля и внятности изложения. Витсен мог не задумываться о желаниях как можно большего количества потенциальных покупателей. Его привлекала не денежная прибыль, а слава. Коллекционирование предметов искусства и редкостей, научная работа были занятиями, благодаря которым часть богатых голландских патрициев стремилась обрести больший почет[1461]. Витсен с немалым прилежанием и страстью занимался коллекционированием: сбором сведений о еще мало изученных областях мира.

Между карьерой Витсена как государственного деятеля и его занятиями коллекционера обнаруживается много сходства. При жизни Витсена Нидерланды были республикой, где большим влиянием пользовались как город Амстердам, так и статхаудер Вильям III. Продолжительный конфликт между городом и принцем Оранским мог иметь катастрофические последствия для страны. Основной политической ролью Витсена было посредничество между королем-статхаудером и амстердамскими регентами. Он не был амбициозным политиком, использующим власть в собственных интересах или стремившимся реализовать только свои идеи. Н. Витсен был талантливым посредником, который мог сблизить противоборствующие партии, потому что стремился понять аргументы всех причастных сторон. Также и в науке он желал принести пользу, прежде всего, путем сбора фактов, сведений, мнений и предметов. Как ученый, он был, прежде всего, коллекционером, а не аналитиком, стремившимся к более глубокому пониманию исследуемых предметов и явлений.

Витсен-ученый не пытался блистать ослепительными идеями и скептически относился к тем в своем окружении, кто едва посвящал себя общественным интересам и использовал власть и богатство исключительно для того, чтобы преумножить благосостояние[1462]. Вероятно, он считал, что высокое общественное положение обязывало его стремиться к максимальному результату и в науке. Именно поэтому он продолжал собирать новую информацию, которая могла бы дополнить или улучшить уже имеющийся у него материал. В 1705 году Витсен завершил второе издание Северной и Восточной Тартарии словами Soli Deo Gloria (Слава предназначена лишь для Бога). Принципиально бесконечный научный поиск истины имел для него и религиозный смысл. Чем больше человек знал о природе и мире, тем сильнее было его восхищение и уважение к божьему творению, поэтому поспешность с публикацией результатов исследования ради личного честолюбия — от лукавого.

IV. Самоцензура

Осторожность Витсена и его стремление к совершенству объяснялись и другими причинами. Он рано осознал, что даже столь, на первый взгляд, невинные научные увлечения были не лишены политического риска. В некоторых дошедших до наших дней экземплярах первого издания его книги о кораблестроении пропущен ряд фрагментов и даже удалены целые страницы. В то же время в других сохранившихся экземплярах мы находим критические замечания молодого Витсена о действиях англичан во время второй морской войны с Нидерландами в 1665-1667 гг. Вероятно, эти купюры были сделаны по просьбе властей, так как в 1671 году республика находилась накануне третьей войны с Англией[1463].

Неожиданные и серьезные последствия имело письмо о возможности северно-восточного пути в юго-восточную Азию через Северный Ледовитый океан, которое Витсен послал жившему в Англии филологу и библиофилу Исааку Воссиусу (Isaac Vossius). В нем он писал, что согласно русским сообщениям Новая Земля являлась частью материка. Те же русские считали, что до Японии можно добраться быстрее, если плыть вдоль Новой Земли с северной стороны[1464]. Позднее Витсен признавался, что поначалу он разделял мнение о том, что Новая Земля — полуостров. Однако он никогда не уверял, что северо-восточный проход морем в Азию был возможен на практике. Воссиус, которому Витсен не слишком доверял, перевел полученное письмо на английский, изменив при этом несколько его содержание, в результате чего создалось впечатление, что автор письма верил в существование более короткого морского пути в Японию. В таком виде письмо Витсена с приложением карты Новой Земли, было опубликовано в марте 1674 года в Philosophical Transactions (Философские труды), очень авторитетном бюллетене Royal Society (Королевское общество). В декабре 1674 и октябре 1675 гг. в нем появились две другие статьи, допускавшие возможность северо-восточного прохода в Японию и Китай[1465].

На основании этого в 1676 году король Карл II принял решение послать на север экспедицию в составе двух кораблей. Корабль The Speedwell, оплаченный королем, был полностью разрушен льдами у Новой Земли. Два члена команды утонули, остальные были взяты на борт второго корабля, финансированного английскими купцами. Крушение корабля положило конец попыткам англичан найти более короткий путь в юго-восточную Азию через северо-восток[1466]. Провал экспедиции Витсен принял близко к сердцу и попробовал снять с себя любые возможные обвинения. Посетив Англию в 1689 году в качестве посла, он в разговоре с Воссиусом призвал того к ответственности. Можно предположить, что Витсен защищал себя в кругах Королевского общества, членом которого он стал в том же 1689 году. Известно, что он взял с собой в Англию несколько экземпляров большой карты Тартарии, а на ней Новая Земля ясно обозначена как остров[1467]. На этом неудачном происшествии он подробно остановился и в Северной и Восточной Тартарии[1468]. Однако все эти оборонительные действия не избавили Витсена от упреков. Спустя триста лет американский историк Карол Урнесс (Carol Urness) все еще проводила прямую связь между научными гипотезами Витсена и злополучной экспедицией 1676 года[1469].

Существует много указаний на то, что Витсен сознательно утаивал в Северной и Восточной Тартарии политически щекотливую информацию. Так, в главе о Корее он сообщал, что члены команды голландского корабля De Sperwer (Ястреб) в 1653 году встретили в этой стране некоего Велтефрея (Weltevree). Это был голландец, который, как написал Витсен, в 1627 году покинул голландское судно, подошедшее к берегу за пресной водой[1470]. Таким образом, создается впечатление, что в Корее Велтефрей был оставлен голландским кораблем по недоразумению. Однако голландские моряки оказались в плену у корейских властей после того, как их высадила на берег команда китайской джонки: голландцы сначала захватили это судно, но во время шторма китайцы отвоевали его[1471]. Трудно поверить в то, что Витсен этого не знал. Он широко использовал отчет, написанный бухгалтером корабля De Sperwer для руководства Объединенной Ост-Индской компании. Наряду с этим он подробно расспросил двух моряков, участвовавших в корейской авантюре[1472]. Возможно, Витсен счел нежелательным публично сообщать о том, что персонал ОИК повинен в пиратстве.

Вот другой пример, который свидетельствует о том, как политическая осторожность стала причиной частичного замалчивания информации в Северной и Восточной Тартарии. Он касается известной экспедиции Маартена Герритсона Фриза (Maarten Gerritszoon Vries) в 1643 году, помимо прочего и на Курильские острова[1473]. Витсен основательно углубился в детали этого путешествия и к тому же почерпнул дополнительные сведения из письменных источников, которые позже были утеряны. Экспедиция Фриза упоминается в нескольких фрагментах Северной и Восточной Тартарии, и наиболее подробно — в главе о Йессо, неизвестной в то время области к северу от Японии. Там написано:

«Несколько матросов этих кораблей вышли на берег Японии и их привели ко двору в качестве пленных. Японские господа допрашивали их по многим вопросам»[1474].

Учитывая, что в то время Япония была полностью закрыта для европейцев, речь шла о драматическом и деликатном инциденте в голландско-японских отношениях. В то время торговать с Японией могли только голландцы, но исключительно через особое поселение в Нагасаки. Голландским морякам было запрещено сходить на японский берег в других местах. Витсен не сообщает, что моряки с корабля Castricum[1475] позволили заманить себя в ловушку в бухте Ямада (на северо-восточном побережье Хонсю). Они не устояли перед обольщениями проституток из храма, и тем самым дали повод местным властям взять их в плен[1476].

Изменившееся отношение Витсена к русским также обнаруживает одну из форм самоцензуры в Северной и Восточной Тартарии. Будучи в 1664-1665 гг. ещё молодым человеком, он стремился непредвзято осмотреть все в Московии, но, естественно, был несвободен от господствовавших тогда в Западной Европе предрассудков относительно русских. В своем московском дневнике он высказывается о них подчас крайне пренебрежительно. По мнению А. Клюйвера (А. Kluyver), который в 1895 году первым изучил рассказ Витсена о путешествии в Московию, склонность автора к резким суждениям была следствием юношеской неопытности: «Как человек, подобный Витсену, который почти не путешествовал и, помимо родного языка, выучил только латынь, мог быть беспристрастным судьей?»[1477]. Действительно, есть ряд свидетельств, указывающих на то, что в дальнейшем Витсен судил о русских с большими нюансами и был в состоянии понять их взгляды и мнения по определенным вопросам. Однако поразительно, как Витсен, который в своей книге не скрывал неприязни к нерусским народам, считая их вслед за используемыми источниками примитивными и нецивилизованными, все же боялся открыто критиковать русских. Подчас он даже опускал определенные сведения, встречающиеся в его источниках, что обнаруживается, например, в обработке Витсеном одного рассказа, принадлежащего Исааку Массе (Isaac Massa). Этот голландский купец, дипломат, картограф и историк во время пребывания в Московии в начале XVII столетия перевел русские сообщения о завоевании Сибири. Оригиналы были утеряны, но до этого их в 1612 году опубликовал в Амстердаме картограф Гессель Геритц (Hessel Gerritsz). Довольно своенравный Масса добавил к переводам личные наблюдения. Он писал, например, что всякий, кто в России добился успеха в какой-либо области, должен был поддерживать хорошие связи с двором в Москве, иначе придворные будут завистливо третировать такого человека, обманывать, дурачить и притеснять. Витсен использовал большую часть рассказа Массы, но подобные фрагменты оставил в стороне[1478].

Аналогичный пример можно привести, говоря о том, как Витсен описывал ситуацию, сложившуюся в областях, где проживали монголы незадолго до подписания Нерчинского договора в 1689 году. Этот документ впервые установил границу между Китаем и Россией. В то время и китайцы, и русские стремились окончательно подчинить своей власти монгольские племена в пограничных областях. Разумеется, Витсен не мог закрыть глаза на насилие, которым сопровождалось покорение Сибири и граничащих с ней земель, но он предпочел изобразить русскую экспансию как сравнительно рациональный и необратимый процесс, в котором русские проявили себя в целом смело и великодушно.

О монголах, часть которых в то время находилась в сфере русского влияния, Витсен сообщал, что большинство из них принимало власть царя добровольно. Он писал, например, что Ф. А. Головин, представитель царя, заключил договор о «вечном мире» с некоторыми местными князьями. Те получили подарки от Головина и в будущем должны были платить всего лишь незначительную дань в обмен на русскую защиту. Однако Статейный список, который поручил составить Головин и который Витсен позднее использовал как источник в Северной и Восточной Тартарии, описывает положение дел в значительно менее радужных тонах. Из него явствует, что некоторые монгольские князья отказывались подписывать договор с русскими, другие его подписали, но воспринимали как форму сотрудничества с Россией, а не как окончательную потерю политической независимости[1479].

Осторожность Витсена была продиктована не только лучшим пониманием русской действительности, но и политическими соображениями. Чувствительность русского правительства к западной критике регулярно упоминалась в рассказах европейских путешественников в Московию XVII столетия, в том числе, самого Витсена. Помимо того, Витсен получал из России все новые, многочисленные и детальные сведения о ранее неизвестных землях. Существовала вероятность, что русское правительство в какой-то момент решит засекретить подобную информацию и запретить ее публикацию за рубежом[1480]. Поэтому Витсен не хотел, чтобы Северная и Восточная Тартария, которая, кстати говоря, была посвящена лично царю, вызвала какое-либо раздражение со стороны русских. Это могло очень навредить голландско-русским связям, в которых он играл одну из главных ролей. Хотя во времена Витсена в экономическом и политическом смысле Нидерланды имели для России большее значение, чем наоборот, республика очень стремилась к хорошим отношениям с российским государством. Без содействия Москвы Нидерландам было бы значительно труднее блюсти свои интересы в районе Балтийского моря. Особенно в крепких связях с Россией был заинтересован Амстердам. Из-за ухудшения отношений голландские купцы, торговавшие в России, могли понести значительный экономический ущерб, а русские информанты Витсена — оказаться в большой опасности. Но автор Северной и Восточной Тартарии обделил бы и себя, потеряв доверие русских властей и утратив доступ к информации из России, поэтому осторожность была необходима.

V. Путешествие в Московию

Когда Витсен, двадцатичетырехлетний юрист, только что защитивший диссертацию, в 1664 году поехал в Россию, его мало что связывало с этой страной. Витсены не принадлежали к тем амстердамским купеческим династиям, которые специализировались на торговле с Россией, хотя некоторые из предков Николааса и были от случая к случаю причастны к этому[1481]. Его отец, Корнелис Витсен, действовал преимущественно как один из правителей Амстердама и Республики. Однако он занимался не только внутренней политикой. В качестве одного из директоров Вест-индской Компании (West-Indische Compagnie) он участвовал в торговле и экспедициях судов в Америку. Достаточно обширная библиотека и коллекция редкостей Корнелиса Витсена содержала довольно много книг и изобразительного материала о кораблестроении и чужеземных странах и народах[1482].

Интерес к этим вопросам Николаас унаследовал от своего отца[1483], но внимание к ним стимулировали и другие люди. Его двоюродный дед служил консулом в Алеппо. На Ближнем Востоке его секретарем был востоковед Якоб Гоол (Голиус), который позднее преподавал восточные языки в Лейденском университете, и Николаас Витсен, будучи студентом, посещал его лекции. Позднее он писал, что получил от Голиуса «основательное образование по восточным странам»[1484]. Когда вскоре после защиты диссертации Николааса пригласили для участия в посольстве в Московию, его учитель дал ему своего рода вопросник об этой стране. Голиус, помимо прочего, интересовался сохранившимися старинными русскими хрониками, протяженностью страны на восток, наличием месторождений металлов и системой мер и весов[1485].

Путевой дневник Витсена показывает, что в Московии он проявлял умеренный интерес к проблемам посольства, главной задачей которого было содействие торговым интересам Нидерландов. Свое пребывание он использовал преимущественно для того, чтобы больше узнать о государстве Российском и о землях к югу и востоку от него. Втайне и вопреки воле властей он посетил изгнанного из Москвы патриарха Никона. Голландского купца Яна ван Свейдена (Jan van Sweeden) он расспрашивал о землях за Уралом[1486]. Пообщался с самоедами и ногайским татарином, провел долгую беседу с калмыцким князем Джалбоем, находившимся в Кремле в качестве заложника[1487]. Он несколько раз встречался с бывавшим в Москве митрополитом Газы, православным прелатом с Ближнего Востока. Он посетил торговавшего в Персии русского купца Кирилова и торговавших в России персов[1488]. Он также говорил с высокопоставленными чиновниками Посольского приказа, одним из которых был Л. Т. Голосов, знавший латынь и выразивший готовность поддерживать переписку с Витсеном после отъезда голландского посольства из Москвы[1489].

Можно предположить, что в Москве Витсен больше всего контактировал с человеком, которого, что особенно поразительно, он ни разу не называет по имени. Речь идет о его ровеснике и родственнике Андрее Андреевиче Виниусе (Andries Andriesz. Winius, 1641-1717), который в 1665 году, во время пребывания голландского посольства в Москве, устно и письменно переводил с голландского языка для русского двора. Оба молодых человека происходили из состоятельных семей, получили хорошее образование, любили рисовать, интересовались книгами, изобразительным искусством, картографией и другими науками. Мать Виниуса была в родстве с семьей Витсенов. Его отец был голландским купцом, навсегда обосновавшимся в России и в 1646 году принявшим православие[1490].

Андрей Андреевич Виниус был одним из видных русских дипломатов и оказался в верхах русской государственной власти после получения дворянства и назначения в 1675 году государственным почтмейстером. Занимая высокий пост в дипломатическом аппарате и управлении Сибирью, он принадлежал к группе наиболее осведомленных людей России. Около 1670 года Виниус сам изготовил карту Сибири и позднее активнейшим образом участвовал в попытках нанесения этой огромной области на карту[1491]. Возможно, в 1667 году Витсен вернулся из России домой с материалами по истории, полученными благодаря посредничеству Виниуса, такими, например, как описание путешествия русского посланника Байкова, ездившего в Китай в 1653 году и карта Каспийского моря[1492].

После возвращения из Московии Витсен дополнил свой путевой дневник Записками о случившемся со мной во время моего московского путешествия (Aentekeningen van saeken mij voorgekomen op myn Moscovise reyse), которые, среди прочего, содержали ответы на вопросы Голиуса. Эти записи, завершенные в 1669 году и составляющие в печатном виде около ста страниц, — первая попытка Витсена написать систематическое исследование о России[1493]. Так как при этом он уделял много внимания и нерусским подданным и землям царя, Записки являются наброском к Северной и Восточной Тартарии. Это касается и большой карты 1687 года, так как в Записках Витсен подробно изложил комментарий голландского шкипера Геррита Клаассена (Gerrit Claessen) к картам России Гесселя Геритца и Исаака Массы 1613 и 1635 гг.

Свои Записки Витсен закончил комментарием к голландскому изданию очень известной в то время книги, которую голштинец Адам Олеарий (Adam Olearius) написал в начале XVII столетия о путешествии в Россию и Персию. Эти Mistellinge А. Олеария, чье название в переводе означает «ошибки, просчеты», были, как писал Витсен, вручены ему «крещеным русским». Возможно, он имел в виду не русского, ставшего католиком или протестантом, а обратившегося в православие и, таким образом, ставшего русским, голландца[1494]. Можно предположить, что он имел в виду Виниуса, и упомянутый комментарий достиг Витсена лишь в 1669 году, спустя четыре года после возвращения из Москвы[1495]. Возможно, А. А. Виниус, отправившийся в 1672 году с дипломатической миссией в Западную Европу, в том же году посетил и Республику. Однако неизвестно, встретился ли он тогда с Витсеном. Позднее, будучи почтмейстером России, Виниус, вне всякого сомнения, имел возможность поддерживать регулярную и конфиденциальную переписку с Витсеном. Вероятно, именно он наладил контакт Витсена с находившимися в России экспертами по Сибири и Китаю, такими, как хорват Крижанич[1496] и румын Милеску (Спафарий)[1497].

VI. Другие контакты

Однако Витсен не был полностью зависим от А. А. Виниуса. В Московии находились и другие информанты, например, Станислав Антонович Лапуцкий, придворный художник царя Алексея Михайловича. Кроме того, Витсен получал информацию и от голландцев, которые торговали в России или находились на службе у российского государства. В Северной и Восточной Тартарии Витсен редко указывает этих своих информантов по имени. Так, например, на странице 560 мы читаем:

«18 лет назад, в 1669 году[1498], когда город Астрахань подвергся нападению Стеньки Разина, к дагестанским берегам убежали несколько голландских матросов, которые находились на службе у их Царских Величеств, для плавания по Каспийскому морю, и которые там почти все были проданы в рабство. Князь в Бойнаке изнасиловал в присутствии мужа и многих других нидерландскую женщину, которую оставил себе в наложницах».

На полях Витсен прибавил: «Эта женщина так прижилась там, что впоследствии не захотела быть оттуда освобожденной. Я ее знал в Москве в 1666 году»[1499]. Имя этой женщины — Маритье Янс (Maritje Jans) — упоминается только в сообщениях других голландцев: Яна Стрейса (Jan Struys) и Людовика Фабрициуса (Lodewijk Fabritius), которые оставили записи о своих увлекательных приключениях во время восстания Степана Разина. Витсен был с ними знаком и использовал полученную от них информацию в Северной и Восточной Тартарии, однако, имен не указал, хотя о Разине и области, где произошло восстание, говорится несколько раз. Маритье была женой Корнелиса Брака (Cornelis Brak), который, как и Стрейс, был членом команды Орла, первого военного корабля в России, который построили голландцы; они же составили его команду. Позднее он ходил в поход по Волге против восставших казаков[1500]. Книга Стрейса о его путешествиях была посвящена Николаасу Витсену и пользовалась огромным успехом[1501].

Людовик Фабрициус, голландский офицер на русской службе, был старым другом Витсена. Он тоже принимал участие в сражениях против Разина, был взят в плен и продан в рабство. В конце концов, он вернул себе свободу и смог вернуться в Москву, но в 1677 году покинул русскую армию и уехал в Швецию. В 1679-1681, 1683-1688 и 1697-1700 гг. он приезжал в Россию и Персию в качестве шведского посла. Записки Фабрициуса о восстании Разина и этих посольских поездках были опубликованы на шведском языке лишь после его смерти[1502].

Фабрициус обещал Витсену поделиться с ним впечатлениями о своих путешествиях. Однако автором большинства писем, которые получил Витсен, был немецкий врач Энгельберт Кемпфер, сопровождавший Фабрициуса в качестве секретаря во время его второй поездки в Персию[1503]. Витсен использовал полученные от Кемпфера сведения в Северной и Восточной Тартарии и при этом указал имя информанта. Например, он сообщил, что карта нижнего течения Волги в издании 1705 года составлена на основе информации, предоставленной Кемпфером[1504]. Кроме того, полученные от Кемпфера данные он использовал при обсуждении ряда вопросов о России, постановку которых в западной литературе Витсен считал спорной и критиковал в своих Записках уже десятилетие назад. Сомнения вызывал, к примеру, указанный на карте Массы канал между Доном и Волгой. Дискуссии велись и о причине горько-соленого вкуса воды в Каспийском море, и о баранце (или скифском агнце), полурастении-полуживотном, якобы водившемся в России[1505]. Кемпфер провел несколько лет в Персии. Затем, отчасти благодаря Витсену, он поступил на службу в ОИК. После пребывания в Батавии (современная Джакарта) он перешел в голландскую торговую миссию в Нагасаки, где стал одним из первых знатоков Японии. Кемпфер сообщал Витсену информацию и о Японии[1506].

VII. Регентство Софьи

В предисловии к Северной и Восточной Тартарии Витсен упоминает одного голландца, которому выражает признательность за важный вклад в создание книги. Этим человеком был барон Ван Келлер, с 1676 года представитель республики Нидерландов в Москве. Однако в тексте самой книги Ван Келлер не упоминается ни разу, если не считать его довольно незначительное сообщение на полстраницы о народах, проживающих в районе Каспийского моря[1507]. Можно предположить, что он предоставил и другие сведения, но, более вероятно, что Витсен хотел отблагодарить Ван Келлера за множество услуг, которые он оказал или мог оказать не только в области науки. Ван Келлер был активным, умелым и отлично информированным дипломатом, который при необходимости подкупал русских чиновников, чтобы получить достоверную информацию. Он имел легкий доступ в Посольский приказ, возможно, не в последнюю очередь благодаря Виниусу. За информацией и советами к нему регулярно обращалось и российское правительство[1508]. Так как постоянный представитель России появился в Голландии лишь после 1699 года, Витсен иногда выступал посредником между этими странами или защищал интересы России в республике Нидерландов.

Это произошло, например, в 1687 году. Россия, которой тогда управляла царевна Софья, регентша при царях Иване и Петре, вступила в Священную Лигу и готовилась к походу против крымских татар, вассалов турецкого султана. Нидерланды были заинтересованы в том, чтобы перенаправить внешнюю политику Москвы с прибалтийских земель на южные приграничные области. В Москве Ван Келлер активно поддерживал эту политику. Русские посланники, отправившиеся на Запад, не смогли заручиться дипломатической или финансовой поддержкой антитурецкого курса Софьи и ее фаворита В. В. Голицына. В Гааге многочисленные требования русского посланника В. Т. Посникова произвели на принимающую сторону столь негативное впечатление, что ему было отказано не только в аудиенции, но и в оплате пребывания. Членов нидерландских Генеральных Штатов русские посланники нередко воспринимали как подчиненных, практически, слуг принца Оранского и относились к ним, соответственно, не выказывая должного почтения. Витсен, в тот период представитель Амстердама в Гааге, понимал, что подобные недоразумения могли навредить торговым отношениям с Россией. О Посникове он писал: «Возможно, верно, что этот Господин Посланник вел себя очень дурно, однако, позже он с удвоенной вежливостью исправил ситуацию; русские подчас бывают несколько дерзкими. Он является вице-канцлером в секретариате по делам иностранцев, поэтому, думается мне, нельзя полностью пренебрегать им»[1509]. Благодаря Витсену, Генеральные Штаты приняли Посникова, и его расходы были оплачены, но Гаага так и не предоставила России субсидию или займ. Впоследствии Витсен попробовал оказать русскому правительству финансовую помощь через деловые круги Амстердама. В конце концов, по настоянию Витсена и Ван Келлера, займы России предоставили несколько голландских купцов в обмен на определенные торговые привилегии[1510]. Военный поход против турок должен был, помимо прочего, укрепить престиж Софьи как правительницы России. Несмотря на то, что в Крыму Голицын фактически потерпел поражение, Ван Келлер помог составить о действиях русских войск благоприятные отчеты на латыни, немецком и французском языках. Эти сообщения были опубликованы в Амстердаме. Рисунок, изображавший военный лагеря Голицына в Крыму, который Витсен затем поместил в своей Северной и Восточной Тартарии[1511], также может быть частью этой пропагандистской кампании.

К этому же периоду относится участие Витсена и в другой акции в пользу регентши, куда его привлек А. А. Виниус, возможно, действующий с подачи боярина Ф. Л. Шакловитого, важнейшего (после Голицына) сподвижника Софьи и главы Стрелецкого приказа. Украинский гравер Леонтий Тарасевич выполнил портрет Софьи, на котором она изображена как настоящая правящая царица: в короне, со скипетром и державой на фоне двуглавого орла. А. Виниус привез или отправил этот портрет в Нидерланды. Впоследствии Витсен заказал голландскому художнику Абрахаму Блотелингу (Abraham Bloteling) версию этого портрета в западном стиле, «чтобы эта великая полновластная женщина прославилась за морем»[1512].

На гравюре Блотелинга Софья предстает с теми же атрибутами власти, но орел заменен аллегорическими изображениями добродетелей: справедливость, мудрость и целомудрие. Рисунок сопровождался стихами на латинском языке, в которых Софья сравнивалась с Семирамидой и английской королевой Елизаветой. Витсен отправил сто экземпляров этой гравюры А. Виниусу в Москву[1513]. Однако еще до того, как гравюры Блотелинга могли быть распространены, в сентябре 1689 года регентшу сместил ее семнадцатилетний сводный брат Петр I. Голландские гравюры с изображением Софьи были конфискованы и уничтожены. Софью отправили в монастырь, Голицына — в ссылку, а Шакловитого казнили. К счастью, царь Петр был благосклонен к голландцам, и Виниус лишился должности лишь на короткое время. Однако эти события наверняка научили как Виниуса, так и Витсена крайней осторожности.

VIII. Карта и книга

Первым результатом сотрудничества Витсена с Виниусом и другими информантами стала карта Тартарии. Эта Новая Географическая Карта Северной и Восточной Части Азии и Европы отличалась чрезвычайно большим форматом — 115 на 125 сантиметров. Изначально она была выгравирована на шести отдельных листах, которые необходимо было склеивать друг с другом. На виньетке в правом углу указано, что карта выпущена в 1687 году, а виньетка в левом углу содержит посвящение царю Петру Алексеевичу. То есть, вопреки ожиданиям, не регентше Софьи или обоим царям — Петру и Ивану. С учетом того, что в том же 1687 году как Витсен, так и Виниус содействовали пропаганде власти Софьи, посвящение карты исключительно Петру выглядит непонятным. Можно предположить, что Витсену и Виниусу было очень важно заручиться согласием русского правительства на публикацию такой детальной карты. В предисловии к Северной и Восточной Тартарии Витсен сообщал, что для своей карты 1687 или 1688 года[1514] получил «привилегию» от обоих царей. Получается, что это разрешение он попросил и получил еще во время правления Софьи. Несмотря на указанную дату — 1687 год — есть все основания предполагать, что мы имеем дело с более поздним вариантом карты. На ней, как справедливо указывали многие исследователи, обозначен остров, который шкипер Де Фламинг (De Vlaming) открыл и назвал в честь Витсена лишь в июле 1688 года[1515]. В 1689 году, вскоре после свержения Софьи, Виниус вошел в небольшой круг близких соратников Петра. Вскоре и Витсен смог из Нидерландов оказать царю немаловажные услуги. Возможно, они оба, и А. Виниус, и Н. Витсен, посчитали важным, чтобы новый правитель России лично одобрил эту крайне подробную карту.

По-видимому, еще один экземпляр карты Ван Келлер в 1690 году торжественно преподнес в Москве русскому правительству, то есть формально «царским величествам» Ивану и Петру. Возможно, эта карта отличалась от прежней, но все же маловероятно, что она уже была снабжена новой виньеткой с посвящением царю Петру[1516]. Вместе с картой Ван Келлер передал и письмо от Витсена о торговле с Востоком. Этот документ Витсен составил по поручению российского правительства, которое он, по всей вероятности, получил еще во время правления Софьи. Русским государственным деятелям он настоятельно рекомендовал установить контроль над Приамурьем, поскольку с точки зрения торговли этот регион обещал стать ключевым. Знать о том, что Приамурье только что уступили Китаю, он не мог, поскольку Головин, представлявший Россию на переговорах в Нерчинске, еще не вернулся в Москву.

В 1691 году Витсен (возможно, через Ван Келлера) получил от обоих царей благодарственную грамоту и предложение продолжить свои географические изыскания[1517]. Царская грамота предлагала Витсену торговые привилегии, но умалчивала о ситуации, сложившейся на границе с Китаем. Позднее Витсен узнал об этом намного больше, но остался убежденным сторонником торговли с Китаем через Приамурье[1518].

Еще в 1689 году Витсен привез в Англию несколько экземпляров своей карты Тартарии, однако, два года спустя, он, по всей видимости, отправил ее Королевскому Обществу повторно, поскольку именно к 1691 году относятся восторженные отзывы Роберта Саусвелла (Robert Southwell), главы этой организации. В лондонском научном журнале Philosophical Transactions Саусвелл описал карту Витсена как «открытие нового мира, подобное сделанному Колумбом». По словам Саусвелла, «каждому не терпелось узнать, благодаря какой магии Вы оказались способны создать такой труд»[1519]. В 1692 году Витсен опубликовал высказывания Саусвелла в первом издании Северной и Восточной Тартарии. Кроме того, в предисловие к книге Витсен включил несколько положительных рецензий на свою карту, опубликованных ранее во французских журналах. Эти рецензии он дополнил хвалебными отзывами известных людей, к примеру, Хендрика ван Блейсвека (Hendrik van Bleijswijck), друга Витсена, бургомистра Делфта и одного из руководителей Объединенной Ост-Индской компании. В своем письме Ван Блейсвейк, как и многие другие, поражался тому, что Витсен, занимая большое количество важных постов в Нидерландах и за границей и прекрасно справляясь с возложенными на него обязанностями, находил время для таких трудоемких и требующих аккуратности занятий, как составление карты и сопровождающей ее книги[1520].

Достижения Витсена и в самом деле настолько поразительны, что возникает невольный вопрос: является ли он единственным автором карты и составителем книги о Тартарии? Разве нельзя предположить, что этот очень богатый регент, обремененный многочисленными политическими должностями, привлекал к работе помощников, так и оставшихся анонимными? Они могли копировать, конспектировать, переводить источники, а также перерабатывать их и подготавливать к изданию в книге[1521]. Если представить, что Витсену не хватало времени для того, чтобы отредактировать Северную и Восточную Тартарию должным образом, не этим ли объясняется ее корявый стиль и беспорядочная структура изложения (что в особенности относится ко второму изданию)[1522]?

В то же время нельзя недооценивать личный вклад Витсена в создание Северной и Восточной Тартарии. Его дом, как писал после смерти Витсена один из его почитателей, был «местом встречи путешественников, ученых и любознательных соотечественников и иностранцев»[1523]. Здесь, конечно, не обошлось без преувеличения: Витсен часто покидал Амстердам по государственным делам. Но его заслуги по сбору самой разнообразной информации о Тартарии невозможно переоценить. Авторитетный комментарий, которым Витсен снабжал сведения, представленные в книге, а так же его письма к Куперу свидетельствуют о глубоких познаниях в этой обширной области знаний. Как было отмечено ранее, часть полученной информации Витсен считал деликатной и конфиденциальной. С этим связано его желание оставить за собой право решать, что войдет в книгу, а что — нет. Возможно, именно поэтому он не решился привлечь редактора со стороны даже в конце жизни[1524]. Вместе с тем, Витсен, наверняка, давал многочисленные поручениям своим подчиненным: служащим и секретарям, о которых нам, к сожалению, ничего не известно[1525].

Как уже было сказано ранее, мы далеко не всегда знаем, от кого именно Витсен получил те или иные сведения. Информация об источниках в Северной и Восточной Тартарии почти всегда ограничена, а часто и вовсе отсутствует. Исходный материал, который Витсен получил непосредственно от этих неназванных информантов, практически не сохранился, так что реконструировать их имена в большинстве случаев не представляется возможным[1526]. Однако масштабы его информационной сети были поистине впечатляющими. В ответе Саусвеллу в 1691 году Витсен слегка приподнял завесу над ней. Он писал, что двадцать восемь лет тому назад разговаривал в Москве не только с русскими, но и «со всякими тартарами»[1527]. Помимо того, пишет Витсен, «Я постоянно поддерживал переписку с Москвой, Астраханью, Грузией, Исфаханом, Польшей и Константинополем. Я ежегодно получал письма из Пекина [...]. Я собирал тома дневников и вахтенных журналов, которые содержат названия гор, рек, городов, а также большое количество набросков, мной самим систематизированных, которые описывают территории, уже упомянутые мной. На основании материалов этого фонда, который я собирал многие годы, сравнивал между собой и приводил в порядок упорно и непрерывно, и была сделана моя карта»[1528].

Действительно, в первом издании Северной и Восточной Тартарии мы находим сообщения из вышеупомянутых мест. Из Москвы Витсен получил многочисленные известия о Сибири, а также два письма о Грузии, написанные князем Арчилом Багратиони[1529]. Из Грузии поступили сообщения живших там европейцев о калмыках, узбеках и народах, обитавших в районе Каспийского моря[1530]. Из Персии один армянин прислал информацию о Центральной Азии. Можно предположить, что на месте с этим человеком разговаривал представитель ОИК[1531]. От польских дипломатов Витсен получил описания Персии и путешествия из Персии в Астрахань.

Мы уже говорили, что родственники Н. Витсена имели торговые и дипломатические контакты с Османской империей. Еще теснее с этой страной были связаны родственники его жены Катерины Ошпье (Catherina Hochepied). Благодаря контактам семьи Ошпье, Витсен приобретал античные статуи, монеты, а также арабские рукописи о Центральной Азии, рассказы турецких моряков из Константинополя об Азовском море и сообщения других путешественников о Грузии и Мингрелии[1532]. Помимо этого, он имел прекрасные связи с иезуитами в Китае, которые использовали ОИК для контактов с Европой. В своей книге Н. Витсен поместил письма отца Фербиста (Verbiest) о том, как тот путешествовал с Китайским императором и сопровождал его за пределы Великой Стены, а также сообщения других путешественников о землях по берегам реки Амур, о Манчжурии, Сибири и Центральной Азии, также записанные иезуитами в Китае[1533].

В предисловии к Северной и Восточной Тартарии Витсен ни разу впрямую не упоминает Батавию. Тем не менее, этот нидерландский город в Азии был важным узлом его информаторской сети. В этом же вступительном слове в числе людей, внесших значительный вклад в создание книги, Витсен упоминает не только Ван Келлера, но и Андреаса Клейера[1534] и Херберта де Ягера, проживавших в Нидерландской Индии. И в самом деле, Витсен использовал длинное сообщение о Персии, которое Де Ягер прислал из Батавии в 1688 году[1535]. Можно предположить, что этот ученый, прекрасно владевший фарси, перевел для Витсена сообщение о позднесредневековом персидском посольстве в Китай и другие тексты, связанные с Персией[1536]. От Клейера Витсен получил кое-какие сведения о Корее и Японии. Несмотря на помощь, оказанную в сборе информации, в тексте Северной и Восточной Тартарии имена Де Ягера и Клейера мы встречаем лишь несколько раз. Упоминание их в предисловии можно также расценивать как дань дипломатической вежливости. Витсен понимал, что контакты с этими высокопоставленными представителями ОИК, которых он глубоко уважал за их интерес к науке, могут оказаться полезными и в будущем.

Из тех же соображений Витсен посвятил книгу обоим царям, а также сообщил в предисловии, что получил от них не только разрешение на создание большой карты, но и благодарственную грамоту за нее. Кроме того, Витсен подчеркнул, что в основу его работы положены карты, составленные по указам первых двух Романовых. Он уверял, что извлек много пользы из деревянной карты Сибири, изготовленной по приказу «губернатора Петра Ивановича Лиондунова». Это сообщение крайне примечательно, поскольку именно эта карта, выполненная Ульяном Ремезовым в 1667 году по приказу воеводы П. Т. Годунова, была неплохо известна и ее копии имелись и у других европейцев. Зато Виниус, от которого Витсен получил куда более важную географическую информацию, не упомянут[1537]. Этот родственник Витсена вообще «забыт» в Северной и Восточной Тартарии. Вероятно, они оба предпочли из соображений безопасности не афишировать свое сотрудничество.

IX. Контакты с петровской Россией

В первые годы правления Петра I контакты с Витсеном имел не только Виниус. С ним общался и Франс Лефорт. Этот швейцарский офицер, завербованный в Нидерландах для военной службы в России, стал ближайшим соратником Петра I. В то время Лефорт все еще поддерживал тесные связи с Нидерландами и переписывался с Витсеном о судоходстве и кораблестроении. При посредничестве Витсена в Нидерландах был построен русский военный корабль Св. Пророчество, который восхищенный русский царь в 1694 году торжественно встретил в Архангельске. Неизвестно, получил ли Витсен, как было принято в то время, денежное вознаграждение за свое посредничество. Однако благодарность с русской стороны была столь велика, что в том же году сын Лефорта вручил Витсену в Амстердаме портрет Петра I, усыпанный алмазами[1538].

Во время первой поездки царя за границу Лефорт был первым из трех уполномоченных послов, возглавлявших Великое Посольство 1697 года. В это Посольство входило более двухсот человек, среди них был и сам Петр I, выдававший себя за простого члена миссии. Виниус остался в России, но государь уже давно имел обыкновение, находясь за пределами Москвы, поддерживать интенсивную переписку со своим почтмейстером. 17 августа 1697 года Петр сообщил Виниусу, что Витсен подыскал ему подходящее жилье в Амстердаме[1539]. Во время недельного пребывания в Заандаме стало ясно, что инкогнито не защищало царя от назойливого любопытства голландцев. В Амстердаме, на закрытой верфи ОИК, Петр мог без помех посвятить себя кораблестроению, а также принимать заграничных дипломатов, не привлекая к себе внимания.

Широко известно, что Витсен был гидом и советником царя в Нидерландах[1540]. Многие авторы, писавшие о пребывании Петра в Нидерландах, полагали, что царь регулярно беседовал с Витсеном о кораблестроении, картографии и Тартарии. В книге Витсена доказательств этому мы не находим, но Лейбницу он писал, что царь всегда был готов ответить на его вопросы, а в переписке с Гейсбертом Купером Витсен сообщал о беседе с царем о костях мамонта, найденных в Сибири[1541]. Среди членов Великого Посольства были выходцы из восточных областей России, и Витсен не упустил случай расспросить их о Тартарии. Такой вывод можно сделать, изучив второе издание его книги. Он с энтузиазмом описал танец двух черкесов, исполненный во время обеда у царя в Амстердаме[1542]. Он расспросил прислугу-калмыка из состава Посольства о его родном крае и употребляемых там языках[1543]. Свои познания о Грузии Витсен пополнил в беседах с грузинским князем Александром Багратиони, который с ранней юности дружил с царем Петром и входил в состав Великого Посольства. После отъезда Посольства Александр Багратиони еще какое-то время оставался в Нидерландах для завершения обучения у нидерландских артиллеристов. Очевидно, контакты Витсена с этим князем были довольно интенсивными, так как за свою добрую заботу об Александре Витсен получил благодарственное письмо от его отца, Арчила Багратиони. Это был не первый контакт с семьей Багратиони: еще раньше Витсен помог князю решить вопрос с изготовлением грузинских литер в Амстердаме. Вполне возможно, что длинный грузинско-голландский словник в Северной и Восточной Тартарии был составлен также с помощью Александра Багратиони, но об этом Витсен ничего не сообщает[1544].

Крайне полезными были отношения, которые Витсен поддерживал в 1697-1698 гг. с Ф. А. Головиным, вторым послом Великого Посольства, заключившим с Китаем Нерчинский договор в 1689 году и много знавшим о Сибири. Беседы с этим высокопоставленным вельможей в Амстердаме Витсен упоминает в книге более десяти раз[1545]. Головин подарил Витсену старинное серебряное блюдо, которое было найдено в одном из скифских курганов в Сибири. Он критиковал большую карту Витсена, предоставил информацию о протяженности Амура, старых рудниках в бассейне этой реки и о побережье Северного Ледовитого океана между устьями Лены и Енисея. На вопрос Витсена о существовании северо-восточного морского прохода Ф. А. Головин ответил, что русские пытались обогнуть северно-восточный угол Сибири из устья Енисея шесть или семь раз, но тщетно. Он предоставил Витсену список народов, которые встречал во время продвижения к китайским границам. Позднее Витсен вступил в переписку с Головиным, и тот, возможно, позволил своему голландскому корреспонденту использовать очень подробный статейный список, включавший, помимо прочего, информацию о переговорах, которые русский вельможа вел с монголами и китайцами в 1688-1689 гг. Витсен подробно цитировал его в различных фрагментах Северной и Восточной Тартарии.

После отбытия Великого Посольства Витсен отправил еще несколько писем царю, написанных в очень официальном стиле. Речь в них шла, однако, не о Тартарии[1546]. Нидерландский историк Схелтема полагал, что в 1705 году Петр I поручил доставить Витсену одежду и другие личные вещи мужчины, найденного мертвым в каяке в Северном Ледовитом океане[1547]. Высокопоставленные посланцы из России, посещавшие Нидерланды, также снабжали Витсена новой информацией о Тартарии. Так, например, Ф. С. Салтыков показывал Витсену эфес своей сабли, переплавленный из скифского серебряного украшения[1548]. Этот дворянин рассказывал о костях мамонта, найденных им в Сибири, и уверял, что, отправившись морем вдоль северно-восточного побережья Сибири, можно действительно добраться до устья Амура и японских островов. Он также дал Витсену карту Сибири, которая, возможно, была изготовлена по поручению его отца[1549].

С 1700 года Витсен поддерживал постоянные контакты с А. А. Матвеевым, русским послом в Нидерландах, считавшим амстердамского бургомистра своим «самым большим покровителем» и «единственным» и «крайне верным другом» России в Нидерландах. Действительно, Амстердам (во многом благодаря лично Витсену) поддерживал Россию секретными поставками оружия, в то время как официально Республика Нидерландов придерживалась нейтралитета в конфликте между Россией и Швецией. Встречи с Матвеевым (особенно в годы Северной войны) нередко носили политический характер, но в 1707 году Витсен не был переизбран на пост бургомистра Амстердама, и контакты стали менее интенсивными[1550].

Тем временем в России А. А. Виниус практически полностью посвятил себя налаживанию производства как можно большего количества пушек. Однако контакты с Витсеном по вопросам географии и картографии не прекращались. Будучи главой Сибирского приказа, Виниус поручил Семену Ремезову составить атлас Сибири. Возможно, Виниус с Витсеном собирались напечатать атлас в Нидерландах, но, в конечном итоге, реализовать этот план не удалось[1551]. Географические познания, особенно о Восточной Сибири, увеличивались с поразительной быстротой. В предисловии ко второму изданию Северной и Восточной Тартарии Витсен писал, что «в некоторой степени» пересмотрел свою большую карту 1687 года, но эту новую версию он так и не опубликовал[1552]. Тем не менее, в 1704 году он заказал Новую карту российской империи (Nova Tabula Imperii Russia) и добавил ее к иллюстрированному изданию путешествия И. Идеса, которое сам же и подготовил[1553].

В качестве русского посланника Исбрант Идес ездил с картой Витсена через Сибирь в Китай. Позже Н. Витсен писал: «Господин Исбрант использовал мою карту, он ездил с ней и ежедневно прикреплял ее к стенам своей палатки, однако, внес некоторые исправления, как он мне сообщил»[1554]. Действительно, на пути в Китай Идес сделал ряд географических наблюдений и измерений, поэтому он смог указать на некоторые несоответствия карты Витсена. На титульной странице рассказа о поездке Идеса сообщалось, что прилагавшаяся «географическая карта нарисована верным образом послом на месте». На деле, Новая карта [Nova Tabula] являлась картой всей Тартарии, и невозможно представить, чтобы автором ее был один только Идес. Эта карта менее подробна, но охватывает большую область, чем карта Витсена 1687 года. Можно предположить, что карта Идеса-Витсена составлена с учетом новых идей Ремезова, которые попали к Витсену через А. А. Виниуса. Вместе с тем, улучшенная Карта была далеко не совершенной. Важную часть работы Витсен, что случалось нередко, перепоручил третьим лицам, в данном случае — амстердамским граверам, которые сохранили на Карте устаревшие картографические понятия[1555].

В 1703 году Виниус был обвинен в финансовой бесхозяйственности и впал у царя в немилость. Он лишился всех постов, на него был наложен высокий штраф, его недвижимость и библиотека были конфискованы. В 1705 году Витсен написал письмо Ф. А. Головину, в котором заступился за своего родственника. А. А. Виниус вернул себе царскую благосклонность, но в 1706 году снова осложнил свое положение, когда без разрешения царя покинул расположение русских войск у Гродно и отправился в Нидерланды. Пока он пребывал у Витсена в Амстердаме, в России его снова сместили со всех должностей, а имущество отписали в казну[1556]. Виниус был воспитан в кальвинистском духе, но впоследствии принял православие. В Нидерландах он с помощью Витсена и одного голландского теолога изучил сходства и различия этих ветвей христианства, а так же рассмотрел возможности их воссоединения[1557].

Из Амстердама Виниус писал письма царю, а в 1708 году и Витсен снова заступился за кузена, объяснив и оправдав его поведение в письме Петру I[1558]. В результате шестидесятисемилетний Виниус смог вернуться в Россию. Вероятно, с его багажом в Россию приехало второе издание Северной и Восточной Тартарии, в которое Виниус внес столь важный, но оставшийся неупомянутым вклад[1559]. В Москве ему вернули собственность, восстановили в чинах, но важных постов Виниус больше не занимал, посвятив себя в основном переводческой работе. Он продолжал переписываться с Витсеном, таким же, как и он, стариком, практически отошедшим от дел. Витсен послал ему глобусы и прекрасно иллюстрированную книгу художника Корнелиса де Бруина (Cornelis de Bruijn) о путешествии в Россию и Персию[1560]. Некоторое отношение Виниус имел и к отправке Витсену изделий из драгоценных металлов, найденных в скифских курганах в Сибири[1561]. Кроме того, он продолжал посылать в Амстердам и географическую информацию о Тартарии. Но эти новые сведения, как мы знаем, Витсен уже не переработал и в новое издание книги не включил[1562].

А. А. Виниус и Н. Витсен умерли в 1717 году. Согласно преданию, царь Петр посетил Витсена на смертном одре во время своей второй заграничной поездки. Две эти смерти обозначили важные перемены в голландско-русских отношениях. После победы под Полтавой Россия окончательно утвердила свой статус крупной евроазиатской державы и, благодаря освоению собственных рудников, строительству фабрик, вооружение российской армии больше не зависело от голландских поставщиков. Иностранная торговля переместилась из Архангельска в Санкт-Петербург, и голландцы утратили доминирующее положение. Уже во время визита Великого Посольства Нидерландская Республика клонилась к закату своего величия. В первой половине XVIII века она превратилась в европейское государство второго ранга. Однако Голландия оставалась важным финансовым центром, и голландские банкиры по-прежнему предоставляли России существенные займы. Карту и книгу Витсена все еще использовали при подготовке больших экспедиций, предпринимаемых в XVIII веке в Сибирь и Северо-Западную Америку под покровительством Академии наук, основанной Петром Великим. Однако эти экспедиции собрали столько новой достоверной информации, что третье издание Северной и Восточной Тартарии, вышедшее в 1785 году, оказалось сильно устаревшим.

X. После смерти Витсена

Почему же книга была переиздана? Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется сделать небольшое отступление о репутации Витсена-государственного деятеля и о значении, которое придавалось его научному труду. Состоятельный человек и бургомистр Амстердама, Николаас Витсен сосредоточил в своих руках значительную власть. Он покровительствовал многим: обеспечивал работой или помогал каким-нибудь другим образом. Именно поэтому ему посвящено поразительное количество книг, пьес и карт, где Витсена превозносили в прозе, а иногда даже в стихах[1563]. Комплименты он получал, по большей части от тех, кто от него зависел или рассчитывал на определенную услугу. К примеру, о Витсене писали, что он не нажил «на щекотливых постах, занимаемых в самые опасные времена, ни единого врага, ни единого завистника, ни единого недовольного им человека»[1564]. Разумеется, мы имеем дело с преувеличением. Несмотря на все усилия предотвратить конфликт или разрешить его как можно скорее и с минимальными потерями, Витсену доводилось нарываться на резкую критику политических противников. Например, в 1690 году правая рука принца Оранского Ханс Вильям Бентинк, граф Портланд (Hans Willem Bentinck) назвал его «самым слабым человеком в мире»[1565].

После 1706 года власть в Амстердаме перешла к Иоану Корверу (Joan Corver) и его сторонникам, сделавшим все возможное, чтобы расположить к себе короля-статхаудера. Они не стали переизбирать Витсена на пост бургомистра Амстердама, и таким образом, он лишился своего политического влияния[1566]. После этого поток похвал от современников иссяк поразительно быстро. И все же на исходе жизни Витсен пользовался международной известностью и был даже своего рода знаменитостью. Он был известен не только как государственный деятель, поддерживавший контакты с такими крупными фигурами, как Вильгельм III, Петр Великий, герцог Мальборо и король Пруссии, но и как ученый. За год до смерти Витсена английский инженер Джон Перри опубликовал книгу The state of Russia under the present czar (Состояние России при нынешнем царе), которая была переведена на многие языки, и пользовалась большой популярностью и авторитетом в Европе. В ней Перри утверждал, что Витсена будут помнить именно как ученого, принимавшего Петра Великого в Амстердаме: «Во время своего пребывания в Амстердаме он [царь Петр] неоднократно посещал господина Витсена, очень известного своей похвальной склонностью к искусствам и наукам; посылавшего часто людей во все уголки мира, чтобы сделать там открытия, который много затратил средств, чтобы установить большие подзорные трубы для наблюдения за двигающимися небесными телами»[1567].

После смерти Витсена один амстердамский сочинитель, Клаас Брюине (Claas Bruins), написал длинное стихотворение, в котором предсказывал, что благодарные потомки и через сотни лет будут вспоминать своего соотечественника, помимо прочего, в связи с его ученостью, осведомленностью о России и описанием Тартарии[1568]. Однако сам Витсен мало способствовал утверждению собственной научной славы. Он даже препятствовал тому, чтобы современники могли ознакомиться с результатами его исследований. После смерти Витсена его наследники приложили к этому еще меньше усилий. Они не знали, как распорядиться научным наследием Витсена, множество его ценностей было распродано на аукционе. Разумеется, его карта и книга не были забыты сразу, но судьбы их весьма несхожи.

Несмотря на то, что в обращении находилось очень ограниченное количество экземпляров карты Витсена, путешественники и исследователи в России продолжали использовать ее в практической работе. Кроме того, информацию, представленную на карте, вполне могли использовать и другие картографы, через их карты труд Витсена доходил до широкой публики. Еще при жизни Витсена копии его карты появлялись не всегда с разрешения автора[1569]. Витсен злился на плагиаторов, но бороться с ними можно было только одним способом — вовремя выпустить улучшенную версию карты. К тому же некоторые картографы были порядочными людьми и ссылались на карту Витсена и после его смерти. Частота, с которой его большая карта Тартарии частично или полностью копировалась в Нидерландах, Франции и Англии свидетельствовала о том, что в первые три десятилетия XVIII века он все еще оказывал большое влияние на европейскую картографию Сибири и Азии[1570]. Позднее, в результате экспедиций Беринга и других исследователей, Внутренняя Евразия столь стремительно обрела точные и подробные географические очертания, что карта Витсена совершенно исчезла из поля зрения. Первые два издания Северной и Восточной Тартарии не были доступны европейской публике, и многие специалисты считали это большой потерей. Немецкий исследователь античности и востоковед Готфрид Зигфрид Байер (Gottlieb Siegfried Bayer), впоследствии член русской Академии наук и основатель китаеведения в России, в 1720 году писал в Берлин Ла Крозе (La Croze), библиотекарю прусского короля: «Editusne est Vitsii Amstelodamensis consulis liber de rebus Tartariae? Et apud quem est editus? Qua lingua? Quo titulo?». (Разве амстердамский государственный деятель Витсен не опубликовал книгу о Тартарии? Кем она издана? На каком языке? Под каким названием?)[1571]. В предисловии к одной немецкой книге о Сибири 1725 года издатель уверял, что описания этих земель скудны и встречаются лишь в нескольких европейских книгах. По мнению этого издателя, единственным, кто посвятил этой теме основательное, подробное и компетентное историко-географическое исследование, был амстердамский бургомистр Николаас Витсен, но труд его нигде не найти: «Не без оснований я сомневаюсь в том, что эта книга действительно напечатана и опубликована, так как даже самые большие знатоки хороших книг не помнят, видели ли ее когда-либо в натуральном виде или в каталоге. Возможно, ее рукопись хранится в Голландии. Если же книга напечатана, то, во всяком случае, нашим немецким землякам она неизвестна»[1572].

XI. Критика Страленберга

В 1730 году у недоступного труда Витсена появился конкурент — книга, на которую, напротив, можно было легко подписаться. Ее автор, Филипп Йохан Таберт фон Страленберг (1676-1747), был родом из Северной Германии, но служил офицером в шведской армии, и в этом качестве попал в русский плен после поражения под Полтавой. Затем он, подобно сотням других шведских офицеров, был сослан в Сибирь, где провел тринадцать лет. После заключения Ништадского мира ему разрешили вернуться в Швецию. В 1725 году Страленберг опубликовал карту Tartaria Magna. Как и Витсен, он впоследствии дополнил карту книгой, которая называлась Северная и Восточная части Европы и Азии. В 1730 году Страленберг подверг Витсена жесткой критике в предисловии и введении к этому труду. По его словам, многие ожидали чудес «от большой карты господина Витсена, потому что она была столь большой, как ее превосходно представляют, столь драгоценной, и содержала кладезь точных географических сведений...». Но Страленберг на собственном опыте убедился, что передвигаться по Сибири с этой картой затруднительно, так как указанные на ней места «не были снабжены точными географическими долготой или широтой, большая часть этой огромной области мира была неправильно расположена на карте, малая часть географических названий Тартарии или Сибири верна, большинство существующих названий найти, однако, невозможно. В то время как на ней есть названия, которые русские, татары, калмыки или язычники не понимают или не знают»[1573]. Поэтому Страленберг рекомендовал свою собственную карту, которая была намного точнее и компактнее, но при этом содержала вдвое больше географических сведений.

Говоря о Северной и Восточной Тартарии, он отмечал, что всем известно, сколько времени и средств Витсен вложил в эту, несомненно, очень объемную книгу ин-фолио, украшенную множеством ценных рисунков. Однако сам Страленберг не ручался за верность изложенных в ней сведений, так как считал, например, что Витсен неправильно информировал Лейбница по некоторым вопросам. По мнению Страленберга, читающей публике следовало расстаться с надеждой когда-либо увидеть труд Витсена, «потому что на него был наложен арест и запрет на публикацию, когда он еще лежал на печатном стане, чтобы быть изготовленным»[1574]. Из этого можно сделать следующий вывод: Страленберг полагал, что Петр Великий велел выкупить рукопись Северной и Восточной Тартарии у типографа, чтобы воспрепятствовать публикации книги Витсена. Двадцать лет спустя этим ошибочным суждением ограничивалось упоминание о Витсене, которое мы находим в известном и часто используемом справочнике биографий европейских ученых Христиана Готлиба Йохера (Christian Gottlieb Jöcher)[1575], изданном во второй половине XVIII века.

В отличие от богатого правителя Витсена, бедный офицер Страленберг горел желанием опубликовать написанную им книгу. Он издал ее за свой счет в надежде заработать. Он также собрал материалы для второй части, но опубликовать ее не смог, по-видимому, из-за нехватки денег[1576]. Трудно установить, действительно ли научные успехи Страленберга далеко превзошли достижения Витсена[1577]. На стороне Страленберга было то, что над своей книгой и картой он работал на месте и на четверть века позже Витсена, когда Сибирь стала уже значительно более освоенным регионом. В XVIII веке знатоки Сибири ценили его труд, но считали, что, помимо прочего, он допустил множество ошибок, поскольку плохо знал русский язык[1578].

Тем не менее, в борьбе за благосклонность западного читателя с большим отрывом победил Страленберг. Его цитировали такие великие умы, как Эдвард Гиббон, Александр фон Гумбольдт и Александр Пушкин[1579]. Еще при жизни автора в свет вышло шведское и английское издания его книги, а после смерти появились переводы на французский и испанский. Книга Витсена не была переведена на другие языки. К тому же на протяжении XVIII века голландский язык неуклонно вытеснялся на периферию европейского «литературного мира», так что количество людей, имевших возможность ознакомиться с Северной и Восточной Тартарией, все еще доступной в нескольких экземплярах, также постоянно сокращалось.

Помимо географии, внимание Витсена привлекали многочисленные языки, на которых говорили народы, населявшие Тартарию. О них он писал в своих письмах, в том числе Лейбницу. Северная и Восточная Тартария содержала уникальную информацию о ряде совершенно неизвестных в то время языков. Кроме того, в книге мы находим первые подробные словники некоторых из них. Однако именно за Страленбергом, благодаря составленной им Табуле полиглоте (Tabula polyglotta), закрепилась слава исследователя, впервые проведшего систематическое сравнение сибирских языков[1580]. Более того, его всегда будут вспоминать как новатора, предложившего Петру Великому считать Уральские горы границей между Европой и Азией.

XII. Вольтер и Заандам

За то, что в XVIII веке работа Витсена устояла перед натиском книги Страленберга, следует благодарить, прежде всего, целый ряд исследователей, членов Петербургской академии наук. Мы позволим себе процитировать лишь одного из самых известных: Августа Людвига фон Шлецера (August Ludwig von Schlözer). Он полагал, что Северная и Восточная Тартария содержала «неоценимое количество уникальных и по сей день неизвестных в России сведений о России». Он также считал, что эту «великолепную книгу» («dieses herrliche Buch») следует досконально изучить и использовать для «истинного пополнения знаний об окружающем мире и его истории»[1581]. Поскольку труды этих ученых выходили не только на русском, но зачастую и на немецком языке, российские и западные ученые, интересовавшиеся Сибирью и Азией, не забывали имя Витсена[1582]. Но основная причина, по которой о Витсене помнили в Европе, — его дружба с Петром Великим. С начала XVIII века не иссякает поток многочисленных книг, написанных о царе. В 1725 году, сразу после смерти Петра I, Жан Руссе де Мисси (Jean Rousset de Missy), гугенот, бежавший в Нидерланды, опубликовал четырехтомную биографию царя на французском языке под причудливым псевдонимом «барон Жан де Нестесураной» (Baron Jean de Nestesuranoi). Фрагмент, посвященный Витсену, он по большей части переписал из мемуаров Перри[1583]. В 1742 году тот же самый пассаж о Петре и Витсене повторяется и в другой франкоязычной биографии царя, сочиненной Элеазаром Мовильоном (Eléazar Mauvillon), еще одним протестантским эмигрантом из Франции[1584]. Этот же фрагмент мы встречаем в еще одной компилятивной работе о России, которую в 1744 году составил, на этот раз, голландец, Иохан Рейтц (Johan Frederik Reitz)[1585]. Подробнее о Витсене говорится в сборнике анекдотов о Петре Великом, которые собрал Якоб фон Штелин (Jacob von Stählin), профессор Петербургской академии наук. Эту книгу тоже часто цитируют.

Штелин, скорее царедворец, чем ученый, пересказал Вольтеру различные интересные эпизоды из жизни царя[1586]. К сожалению, в сборнике Anecdotes sur le czar Pierre le Grand (Анекдоты о царе Петре Великом) французского философа о Витсене говориться лишь мимоходом[1587]. Позднее Вольтер более подробно рассказал о Витсене в своей Истории Российской империи в царствование Петра Великого (1759-1763)[1588]. Эта книга была написана по поручению русского двора, и снабдить знаменитого француза необходимыми материалами было задачей, прежде всего, Г. Ф. Миллера и М. В. Ломоносова. Вольтер не счел необходимым исправить многочисленные неточности, на которые ему указал Миллер[1589]. В Европе эта книга тоже получила неоднозначную оценку, поскольку русский царь был изображен не как деспот, а как просвещенный монарх. Тем не менее, она пользовалась успехом у читателей, и, возможно, именно благодаря Вольтеру пребывание молодого Петра в Заандаме и Амстердаме окончательно закрепилось в коллективной памяти европейских читателей[1590].

Образ царя-реформатора, подвязавшегося учеником плотника в Голландии, долго не терял популярности: он соответствовал как нравоучительному духу эпохи Просвещения, так и поэтической чувствительности Романтизма[1591]. Именно поэтому во второй половине XVIII века Заандам посещали преимущественно иностранные туристы. Поначалу голландцы не слишком берегли память о пребывании русского царя в их стране. В XVIII веке деревянный домик в Заандаме, где царь прожил неделю, переходил из рук в руки. Владельцы сдавали его семьям рабочих, домик все больше приходил в запустение, а в конце века и вовсе находился под угрозой сноса. Но к тому времени он уже стал важной достопримечательностью, которую посещали такие высокопоставленные персоны, как граф Орлов (в 1780 году), австрийский император Иозеф II (в 1781 году) и великий князь Павел Петрович (будущий царь Павел I, в 1782 году)[1592].

Ян Вагенаар (Jan Wagenaar) (1709-1773), авторитетнейший нидерландский историк XVIII века, посвятил визиту царя только один абзац. О Заандаме и о связях Витсена с Великим Посольством он умалчивает[1593]. С разрешения наследников Вагенаар изучал личные записи Витсена, когда писал о трудных взаимоотношениях Амстердама и Вильгельма III, теме подробно рассмотренной в его книгах[1594]. Он также написал о Витсене в серии коротких биографий знаменитых амстердамцев. Вагенаар сообщал, что, закончив книгу о кораблестроении, Витсен «был полностью погружен в важные государственные дела, которые практически не оставили ему времени для литературных занятий». Карту и книгу о Тартарии Вагенаар нигде не упомянул[1595].

О них сообщили другие писатели, когда в последней четверти XVIII века рассказ о плотнике-царе снискал некоторую популярность и в Нидерландах. Вольтер бывал в Нидерландах, где встречался с братьями ван Харен (Van Haren). Эти фризские дворяне были не только убежденными сторонниками принца Оранского, но и не были лишены литературных амбиций, считая Вольтера образцом для подражания[1596]. Сильные политические и социальные потрясения того времени вскоре привели Нидерланды к непродолжительной гражданской войне и попытке революции, но предшествовал этим драматическим событиям небывалый подъем патриотизма. Онно Звир ван Харен (Onno Zwier van Haren), один из упомянутых выше братьев ван Харен, был в числе видных поэтов того времени, облекавших этот новый патриотизм в литературную форму. Его перу принадлежит очень длинная поэма Гёзы, Попытка патриотического стихотворения. Это произведение открывается описанием непростого начала нидерландского восстания против испанского господства под руководством Вильгельма Оранского. Затем поэт изобразил, как Бог, желая укрепить мужество Вильгельма, являет ему во сне Амстердам в эпоху его расцвета столетия спустя. Из всех деятелей голландской истории в этом славном будущем первым принц видит именно Витсена. Бургомистр показан у себя дома. Он сидит в служебном одеянии с компасом в руке, перед ним раскинулась карта мира. Рядом с Витсеном поэт поместил молодого князя, одетого в сибирские меха. Этот гость советуется с радушным хозяином, как способствовать расцвету торговли, как выглядят самые отдаленные уголки земли. В этом «князе» без труда узнается Петр Великий[1597].

XIII. Третье издание Северной и Восточной Тартарии

Несмотря на то, что после исследовательских экспедиций XVIII века содержание Северной и Восточной Тартарии во многом утратило свою уникальную ценность, книга все еще содержала ряд сведений на тот момент неизвестных или труднодоступных. Поэтому к труду Витсена продолжали обращаться ученые, у которых случайно оказался экземпляр его книги. Участник второй экспедиции Джеймса Кука, знаменитый немецкий натуралист Иохан Рейнхольд Форстер, ездивший по России по поручению Екатерины II, в своей книге 1784 года о путешествиях и открытиях на Севере использовал сведения из «крайне редкого», но «выдающегося труда замечательного амстердамского бургомистра»[1598]. При этом он записал, что университетская библиотека города Галле, где Форстер был профессором, приобрела экземпляр второго издания Северной и Восточной Тартарии за «восемьдесят рейхсталеров» в Петербургской императорской библиотеке: «Вместе с тем, с удовлетворением сообщаю читательской публике, что амстердамский книготорговец Схаленкамп (Schalenkamp) купил у наследников Витсена оставшиеся экземпляры книги и изготовленные для нее иллюстрации». Форстер получил из Амстердама письмо, в котором сообщалось, что готовится новое издание, «только говорят при этом, (что это новое издание) не будет столь полным, как первоначальное, (но) правда его снабдят новым предисловием и таким количеством оттисков с медных гравированных досок, сколько удастся найти»[1599].

Однако в дальнейшем Схаленкамп, видимо, изменил свои планы, или Форстер получил неверную информацию. Третье издание Северной и Восточной Тартарии было снабжено новым предисловием, в котором издатель сообщал о своих планах улучшить и дополнить второе издание, поскольку наряду с ранее неопубликованными иллюстрациями из наследства Витсена, в его распоряжении оказались так же заметки автора, сделанные после 1705 года. Мейнхарт Тидеман (Mijnhart Tydeman), известный литератор и правовед того времени, сначала пообещал переработать текст Витсена, но потом, как оказалось, не нашел для этого времени. Поэтому в третьем варианте книги текст издания 1705 года был оставлен без изменений, но к нему добавили ряд новых иллюстраций.

Тираж этого посмертного издания неизвестен, не установлено и количество проданных экземпляров[1600]. Но можно предположить, что под влиянием того международного интереса, который книга по-прежнему вызывала, и из-за труднодоступности двух предыдущих изданий, Схаленкамп пришел к мнению, что, наконец, имеет смысл выпустить труд Витсена в продажу. Еще одна возможная причина, до некоторой степени повлиявшая на решение издателя, — усиление политических разногласий и рост националистических настроений в Нидерландах. В этих условиях Витсен с его репутацией добросовестного ученого, неподкупного и бескорыстного политика мог служить наглядным примером всем «любящим науку патриотам»[1601]. Разумеется, издатель сознавал, что книга Витсена устарела. Этот недостаток он попытался компенсировать двадцати пяти страничным предисловием, автором которого стал юрист, литератор и ученый-любитель Питер Боддарт (Pieter Boddaert). Это вступительное слово кратко информировало читателя, прежде всего, о последних русских экспедициях, результаты которых были описаны в работах Д. Мессершмидта, И. Гмелина, Г. Миллера и П. С. Палласа[1602].

XIV. От Якобуса Схелтемы до Нейенхауса

В период французского господства рос интерес голландцев к историческим связям с Россией. Важнейшие причины этого интереса — поход Наполеона в Россию в 1812 году (в нем, далеко не добровольно, участвовало довольно много голландцев) и освобождение Нидерландов от французской оккупации русскими казаками в 1814 году[1603]. В том же году царь Александр I посетил Заандам. В домике Петра нидерландский историк Якобус Схелтема вручил императору свое обширное исследование пребывания Петра I в Нидерландах. Нидерланды рубежа XVІІ-XVІІІ веков Схелтема изобразил колыбелью мощи и величия России. Эту романтическую идею он продолжал развивать в своем четырехтомном труде о связях между Россией и Нидерландами. В первой половине XIX века образ Нидерландов как страны, где лежат истоки современной Российской империи, закреплялся как среди голландцев, так и русских[1604]. Благодаря этому мифу, домик царя Петра в Заандаме превратился в важнейшее место памяти (lieu de mémoire). В 1820 году король Нидерландов Вильгельм I приобрел его в подарок своей невестке Анне Павловне, сестре русского императора[1605].

В результате интерес к Николаасу Витсену неуклонно возрастал, поскольку именно он считался главным учителем царя Петра в Нидерландах. Еще в 1806 году Схелтема посвятил Витсену биографический очерк, отметив, что это «хорошее и полное описание жизни сего знаменитого голландца было бы дорогим подарком для всякого друга добродетели, учености и Родины»[1606]. В своей книге Россия и Нидерланды он подробно описал жизнь и работу «этого все еще недооцененного человека». Разумеется, особое внимание уделялось дружбе Витсена с Петром Великим и его многочисленным заслугам перед российским государством. Но даже Схелтема не удержался от критики в адрес Витсена. Он приводит сообщение Г. Миллера о том, что читатели Северной и Восточной Тартарии не только восхищались книгой, но и жаловались на отсутствие систематики. Схелтема был усердным историком, полным энтузиазма, однако, его словам не всегда следует безоговорочно доверять. К примеру, Схелтема утверждает, что в 1665 году Витсен не уехал вместе с посольством Борейля обратно в Нидерланды, а путешествовал по России еще целых три года, посетив, в частности, побережье Каспийского моря. Никаких доказательств этому Схелтема не приводит. Нет их и в других источниках[1607].

Выдающийся немецкий лингвист Иоганн Христоф фон Аделунг (Johann Christoph von Adelung, 1732-1806), составивший в конце XVIII века первый большой словарь немецкого языка, выпустил в 1806 году книгу под названием Митридат, в которую вошли переводы молитвы Отче наш на пятистах различных языках. Здесь фон Аделунг впервые перечисляет словники различных языков, собранные Витсеном[1608]. Помимо этого, он включил в свою книгу биографическую справку о Витсене, в которой опроверг рассказ о том, что первые два издания Северной и Восточной Тартарии якобы конфисковало русское правительство. «Более вероятно, — писал Аделунг, — что патриотизм Витсена и его любовь к правде и точности подвигли его к тому, чтобы не публиковать оба издания»[1609]. Фридрих фон Аделунг (Friedrich von Adelung, 1768-1843), молодой родственник Иоганна Христофа, был не менее прославленным ученым. В России он служил воспитателем великих князей Николая и Михаила Павловича. За фундаментальное библиографическое исследование Ф. Аделунга называли «покровителем русских библиотекарей», в 1825 году он стал членом-корреспондентом и почетным членом Российской Академии наук. Аделунг состоял в переписке с Якобусом Схелтемой и внимательно изучил научное наследие Витсена.

Аделунг ссылается на Г. Миллера, уверявшего, что Большая карта Витсена 1687 года начала «новую эру в описании стран и истории карт России». В 1841 году он написал пространную статью о картах России, изготовленных в Западной Европе. В этом исследовании он подробно рассмотрел не только карту Витсена, но и ее многочисленные подделки, а также изображенные в Северной и Восточной Тартарии значительно менее крупные карты различных областей России и Азии, составленные как самим Витсеном, так и другими авторами[1610]. В фундаментальном исследовании, где Аделунг рассматривает опубликованные описания путешествий в допетровскую Россию, упомянуты три издания Северной и Восточной Тартарии. Аделунг отметил, что Витсен собрал кладезь информации, «которую читатель не без удивления найдет в его книге, и которая еще и сейчас является важной и поучительной для России»[1611]. Позднее, в 1846 году, Аделунг писал, что Витсен значительно повлиял на формирование научных взглядов Петра Великого, и тем самым внес вклад в дальнейшее развитие российского государства. «То, что труд Витсена, несмотря на его большое значение, не нашел переводчика на какой-либо язык, поразительно и может быть объяснено лишь объемом и языком оригинала»[1612].

Действительно, в это время к труду Витсена обращались преимущественно немецкие ученые, поскольку голландский язык был для них преодолимой преградой. Среди них был великий востоковед Генрих Юлиус фон Клапрот (Heinrich Julius von Klaproth, 1783-1835), живший и работавший в России до 1812 года. Клапрот был страстным коллекционером. Одной из жемчужин его коллекции была очень редкая карта Витсена 1687 года. У Клапрота находился единственный экземпляр более поздней версии, которая содержит ряд важных исправлений, внесенных по поручению Витсена[1613]. Клапрот также был автором книги об изобретении компаса (1834), написанной в форме пространнейшего письма Александру фон Гумбольдту. В ней Клапрот часто цитировал Северную и Восточную Тартарию[1614].

Ссылки на Витсена мы находим и у Филиппа Франца фон Зибольда (Philipp Franz von Siebold, 1796-1866), немецкого врача и ботаника. Фон Зибольд состоял на голландской службе в Японии и за это время сформировался в видного япониста, а затем обосновался в Лейдене. Он тщетно пытался вызвать интерес нидерландского правительства и общества к Южным Курилам, которые, как он полагал, находились в собственности ОИК, поскольку в 1643 году их открыл и захватил Маартен Герритсон Фриз. Помимо собственных исследований важную роль в его аргументации играла Северная и Восточная Тартария, так как именно в ней была подробно описана эта исследовательская экспедиция, а также воспроизведены очертания береговой линии Курильских островов, зарисованные на борту корабля Фриза[1615]. В России, благодаря своим познаниям о Курилах и Сахалине, Зибольд пользовался большим уважением; особый интерес вызывали его суждения о международной ситуации в Восточной Азии[1616].

В Нидерландах у Зибольда почти не было единомышленников, поскольку после смерти Витсена север Азии практически никто не изучал подробно. О Северной и Восточной Тартарии все еще писали с уважением, но саму книгу вряд ли читали.

Намного лучше голландцы разбирались в кораблестроении, но труд Витсена на эту тему воспринимался скорее как курьез, чем серьезное исследование. Ему предписывалось лишь «историческое значение», поскольку предполагалось, что он оказал большое влияние на Петра I и кораблестроение в России[1617].

Зато все больше становилось известно о личности Витсена. Так, в 1854 году П. Босха (P. Bosscha) сделал описание многочисленных рукописей, оставшихся после смерти Гейсбрехта Купера. Значительное внимание в этом списке уделено корреспонденции между Купером и Витсеном[1618]. В 1856 году библиофил и коллекционер Йоханнес Тибериус Нейенхаус (Johannes Tiberius Nijenhuis) написал основательное и подробное биографическое эссе, в котором рассмотрел большое количество контактов Витсена с мореплавателями, членами исследовательских экспедиций, а также с людьми из сферы науки и искусства. Нейенхауса восхищала, прежде всего, многосторонность интересов Витсена. Ведь тот оставил свой след как политик, военный специалист, историк, географ, математик, физик, ботаник, инженер-гидротехник, эксперт в области судоходства, художник, гравер и писатель. До оценки деятельности Витсена во всех этих областях Нейенхаус не дошел. Он лишь выразил надежду, что «имя Витсена будет вызывать уважение у еще не родившихся потомков» и призвал к большему количеству публикаций о нем, а также к созданию полноценной биографии[1619].

XV. От мифа к реальности

Однако к тому времени отношение к Витсену как к национальному герою, достойному почитания, стало небезусловным. Витсен был знаменит, прежде всего, своими контактами с Россией, но Крымская война значительно подорвала репутацию этой страны даже в Нидерландах. Во второй половине XIX века миф об особой связи между обеими странами потерял привлекательность, как для голландцев, так и для русских. И Нейенхаус констатировал, что англофилы и франкофоны в Нидерландах недовольно морщили носы при упоминании Петра Великого[1620].

В связи с этим закатилась и звезда Витсена, особенно после того, как в свет вышли новые исследования его жизни и трудов. В 1859 году амстердамский книготорговец и библиофил Фредерик Муллер (Frederik Muller) в свою библиографию голландских работ, посвященных России и Польше, включил краткую биографическую справку о Витсене и сжатое сравнение трех изданий Северной и Восточной Тартарии[1621]. Витсеном также интересовался Пит Схелтема, глава городского архива Амстердама и молодой родственник Якобуса Схелтемы. В 1861 году он опубликовал ряд писем, которые Витсен послал из Лондона в Нидерланды в 1689 году[1622]. В предисловии к этому изданию он назвал Витсена «человеком с ясной головой и горячим сердцем». Но рецензента этого исследования по источниковедению больше интересовало другое: «Справедливо ли покойный магистр Якобус Схелтема превозносил заслуги Витсена как государственного деятеля, или стоит признать, вслед за другими авторами, что эта похвала незаслуженна?»[1623]. Действительно, в 1862 году амстердамский судья Хаис ван Бюрен (Chais van Buren), другой издатель писем Витсена, пришел к заключению, что его репутация одного из виднейших государственных деятелей сильно преувеличена. По мнению ван Бюрена, Витсен вовсе не был фигурой большого масштаба, скорее, он был типичным городским регентом, прилежным, но не более того[1624]. В 1863 году Пит Схелтема тоже согласился с этим мнением. В 1869 году, при издании ранее не публиковавшихся писем Витсена, он признал, что тот «как государственный деятель отличился меньше, чем как ученый и городской регент»[1625].

Еще более критическую позицию занял И. Ф. Гебхард (J. Е Gebhard), выпустивший в 1881-1882 годах более чем пятисотстраничную биографию Витсена — увесистый том с золотой отделкой. Его сопровождал столь же внушительный второй том, в который вошли исследования источников, не публиковавшиеся ранее. Гебхард пришел к выводу, что слава Витсена «при более близком рассмотрении кажется преувеличенной». В прошлом его очень хвалили, но те, кто вспоминали его как политического деятеля, всегда отсылали к его научным работам, а те, кто пытался оценить его деятельность как ученого, сожалели, что политические обязанности практически не оставляли Витсену времени для других дел: «Кажется, люди порой боятся заявить напрямую, что он, собственно говоря, ни как государственный деятель, ни как ученый не может быть причислен к лучшим и великим мужам своей страны и своего времени»[1626].

Гебхард отмечал, что Витсен почти никогда не решался высказывать собственное мнение по важным политическим вопросам. Его можно охарактеризовать как честного и прилежного исполнителя, который проводил в жизнь решения вышестоящих структур и умело защищал интересы Амстердама. « Но этим, — как писал Гебхард, — по сути дела все и исчерпывается». Во втором томе своей книги Гебхард опубликовал почти все письма Витсена Куперу, потому что, как он считал, они были «единственными подлинными свидетельствами того, в каких направлениях развивались исследования [Витсена]»[1627]. Но написанная Гебхардом биография уделяла наибольшее внимание политическим процессам и научного труда Витсена касалась лишь поверхностно. Гебхард не стал сколько-нибудь подробно анализировать содержание Северной и Восточной Тартарии и даже не попытался осмыслить значение этого труда.

Это привело к тому, что год спустя такой известный писатель как Конрад Бюскен Хюэт (Conrad Busken Huet) счел нужным вступиться за Витсена в своей книге Страна Рембрандта, одной их важнейших работ по истории культуры Нидерландов. Бюскен Хюэт считал, что голландцы действительно часто переоценивали значение своих государственных деятелей и художников на международном уровне, но при этом он возражал Гебхарду, который считал, что Витсен был не более, «чем достойная уважения посредственность»: «Никакой другой бургомистр [Амстердама] не сыграл в истории Европы столь заметную роль». Витсена, как и его родственника и коллегу бургомистра Хюдде (Hudde), выделяет не только то, что он был политиком европейского уровня, но и международное признание его научных заслуг[1628]. В Нидерландах о Витсене продолжали писать довольно регулярно, но своего статуса фигуры национального масштаба он лишился окончательно. Он стал интересной и вызывающей симпатию фигурой второго плана. На рубеже ХІХ-ХХ веков он даже уступил в известности своему потомку — художнику, граверу, фотографу и писателю Виллему Витсену (Willem Witsen, 1860-1923). Время от времени Северная и Восточная Тартария Николааса Витсена удостаивалась уважительного упоминания, но ни один голландец не потрудился изучить ее основательно.

Благодаря работам таких историков, как Н. Г. Устрялов и С. М. Соловьев, а также дискуссиям между славянофилами и западниками, в России XIX века сложился более тонкий и сложный образ Петра Великого и его времени. В этой связи роль Нидерландов как образца петровских реформ уменьшилась до более реалистичных пропорций. В 1862 году новаторская работа П. П. Пекарского о науке и литературе в России периода Петра Великого, помимо прочего, показала, сколько стран и отдельных личностей было вовлечено в модернизацию России XVII и XVIII веков. В целом Нидерланды и голландцы заняли в его книге почетное, но далеко не первое место. Пекарский посвятил визиту Петра в Нидерланды одну из глав и даже опубликовал четыре письма Витсена царю, но о таких фигурах, как Виниус, Лейбниц и Страленберг он рассказал подробнее[1629].

Спустя полтора века после выхода специальных исследований ученых Академии наук XVIII века, посвященных карте и книге Витсена, к ним снова обратились русские специалисты по Сибири. П. А. Безсонов, историк литературы и убежденный славянофил, открыл для русской публики рукописи Крижанича. Этот хорватский священник не только написал книгу о Сибири, но также мог считаться своего рода предвестником панславизма XVII века. В 1882 году Безсонов обнаружил, что дата и место смерти Крижанича (1683 год, неподалеку от Вены) указаны только в Северной и Восточной Тартарии. Безсонов, вообще склонный фантазировать, полагал, что Витсен позаимствовал у Крижанича практически все знания о Сибири[1630].

В отличие от Безсонова, этнограф и зоолог Л. И. Шренк исследовал и критиковал книгу Витсена исключительно с научных позиций. Экспансия русского государства на Дальний Восток в XIX веке дала ему возможность провести в 1854 году исследование коренных народов в бассейне реки Амур. В своей книге он обстоятельно изучил главу о Даурии (области Амура) из Северной и Восточной Тартарии, ведь Витсен был первым европейцем, подробно описавшим эти земли[1631]. Шренк предполагал, что со сбором материала Витсену помог, прежде всего, Виниус. К примеру, Витсен включил в свою книгу подстрочный перевод Сказания о великой реке Амуре Спафария, в то время как в России историк Г. И. Спасский издал его только в 1853 году. Но он использовал и другие источники, вследствие чего, к примеру, русский этноним «гиляки», который казаки дали в XVII веке народу, проживавшему у реки Амур, встречается в Северной и Восточной Тартарии в различном написании. А на карте 1687 года область проживания этой этнической группы была обозначена в различных местах[1632]. Изъяны и разночтения русских карт того времени, а также и недостаточное знание Витсеном русского языка, случалось, приводили к тому, что одна и та же река могла быть указана на его карте неоднократно, да еще и под разными названиями. Шренк также заметил, что указания направления движения Витсен нередко понимал как географические названия, например: Otmore (от моря) или Nasabate (на Западе). Наибольшее недоумение вызывал топоним Otsel Poschei в месте, где Шилка и Аргунь сливались в Амур. Вероятно, на русской карте было написано: «отсель пошел Амур»[1633].

В 1887 году И. Тыжнов, тогда еще молодой историк Сибири, написал статью, интересную для нас, прежде всего, тем, что она содержала порядка десяти страниц из Северной и Восточной Тартарии, переведенных на русский язык. Эти обширные цитаты касались завоевания русскими Сибири в XVI веке. С помощью этих отрывков Тыжнов показал, что Витсен был не вполне удовлетворен информацией об этом процессе, которую в начале XVII века собрал другой голландец — Исаак Масса (Isaac Massa). Витсен воспользовался работой Крижанича, написанной спустя семь десятилетий после Массы. К тому же он смог обратиться к местным источникам. Северная и Восточная Тартария рассказывала не только о Ермаке, но и о Строгановых и других «действующих лицах». Сравнив между собой эти противоречивые рассказы XVI века, Витсен смог создать многогранную картину покорения русскими Сибири. Ряд других фрагментов Северной и Восточной Тартарии был переведен на русский язык в 1888 году по просьбе известного немецко-русского тюрколога и востоковеда Василия Васильевича Радлова (Friedrich Wilhelm Radloff, 1837-1918), позднее занимавшего пост директора Музея антропологии и этнографии, бывшей Кунсткамеры. В них речь шла о предметах из драгоценного металла, обнаруженных в скифских курганах в Сибири в XVII веке и вызвавших интерес Витсена, который стал коллекционировать их одним из первых. Наряду с этим в переведенных отрывках сообщалось о древних надписях, найденных на сибирских скалах. Вслед за Шренком и Тыжновым, Радлов показал, что труд Витсена содержал ценную информацию о различных областях знаний[1634].

Вышеупомянутые русские ученые не делали никаких попыток к инвентаризации и анализу Северной и Восточной Тартарии как цельного произведения. Тыжнов, предположительно владевший голландским, составил довольно обширную биографию Витсена. При этом за основу он взял работу Якобуса Схелтемы, к тому времени уже устаревшую. В связи с этим в российской науке закрепилось мнение, что Витсен совершил продолжительное путешествие по России, видел Каспийское море и даже посещал Уральские горы[1635]. Сомнения, касающиеся подробностей пребывания Витсена в России, были окончательно развеяны лишь в 1886 году, после издания в Париже каталога голландских рукописей, хранящихся в Национальной библиотеке Франции. В этом каталоге были указаны три рукописи, содержавшие ранее неизвестное описание путешествия в Московию, составленное самим Витсеном[1636].

Нидерландист А. Клюйвер сделал с него копию и в 1887 году прочитал обширный доклад в нидерландской Академии наук[1637]. Из дневника Витсена Клюйвер узнал, что во время пребывания в Москве тот нанес визит опальному патриарху Никону. Историк А. М. Ловягин, посещавший заграничные архивы по заданию русского правительства, изучил рукопись Витсена в Париже. В 1899 году он сделал информацию об этой встрече достоянием русской публики[1638]. Примерно в те же годы публиковались архивные исследования Уленбека (Uhlenbeck), Кордта (Cordt) и Бантыш-Каменского, посвященные голландско-русским отношениям. Они тоже сообщали новые факты о жизни Витсена[1639]. Между тем со времени визита Великого Посольства в Голландию прошло два столетия, поэтому книжку о домике царя Петра в Заандаме Ловягин написал на французском языке, и опубликовал ее в Амстердаме[1640]. В 1897 году М. А. Веневитинов, тогдашний директор Румянцевского музея в Москве, опубликовал первое обширное русское исследование о пребывании Петра Великого в Голландии. В нем Витсену уделялось много внимания, но, к сожалению, эта работа опиралась на уже существующие голландские источники и новой информации не содержала[1641].

В связи с тем, что во всем мире сохранилось лишь 9 экземпляров большой карты Витсена, возник спрос на ее переиздание в первоначальном виде, что и было сделано в Амстердаме в конце XIX века. Однако краткий комментарий, написанный голландским географом К. Г. Крампом (К. G. Kramp), сообщал мало нового и был основан, прежде всего, на работах Шренка[1642]. Собрание материалов по русской картографии, изданное позднее В. И. Кордтом, также не содержало новых сведений о Витсене. То же самое можно сказать и о статьях немецкого географа Генриха Михова (Heinrich Michow)[1643]. Фундаментальное значение имело исследование Гастона Каэна (Gaston Cahen) 1911 года. Этот французский синолог работал на Французский институт изучения Дальнего Востока (Ecole Française d’ Extrême-Orient) и по поручению французского министерства образования находился в России с долгосрочной научной миссией. Вернувшись во Францию, он, наряду с двумя исследованиями русско-китайских отношений[1644], составил подробное описание 254 карт Сибири XVIII века. При этом за отправную точку он взял карту Витсена 1687 года, что объясняется ее доминирующей ролью в картографии Сибири на протяжении сорока лет. Двадцатистраничный анализ Каэна следует признать самым подробным разбором карты, из всех ранее сделанных. Он также упомянул о критике Страленберга и негативном комментарии С. Владиславича, русского посла в Китае в 1725-1727 году[1645].

В 1906 году русский архивист и историк С. А. Белокуров исследовал фрагменты Северной и Восточной Тартарии, в которых говорилось о Сибири. Его интересовали возможные контакты между Витсеном и хорватским ученым Крижаничем[1646]. В том же году немецкий историк географии Георг Хеннинг (Georg Henning) опубликовал Сообщения о поездках по Сибири (Reiseberichte über Sibirien). Эта книга включала детальный анализ содержания Северной и Восточной Тартарии. Хеннинг воспринимал книгу Витсена как «особенно богатое по содержанию собрание сообщений», но жаловался на многочисленные повторы и на то, что Витсен был крайне небрежен в том, что касалось сообщений об источниках. Хеннинг попытался их установить. Его книга показывает, как Витсен обрабатывал сообщения от европейцев. Среди его осведомителей были: Оливье Брюнель (Olivier Brunel), Герберштейн, Масса, Джон Меррик и Авриль. Кроме того, мы видим, что информация поступала к Витсену и от людей, состоящих на русской службе, таких как Спафарий, Крижанич, Идес, Атласов, Байков, Петлов и казаки, оставшиеся анонимными. Одну из глав своей книги Хеннинг посвятил этнографии Сибири XVII века, где прямо говорит о том, что зачастую именно Витсен первым (или, по крайней мере, первым подробно) зафиксировал в книжной форме информацию о различных сибирских народах[1647].

В 1909 году Мауриц Гресхоф (Maurits Greshoff), директор нидерландского колониального музея в Харлеме, предпринял еще одну попытку до некоторой степени восстановить репутацию Николааса Витсена. Гресхоф считал, что Гебхард и даже Бюскен Хюэт слишком поверхностно судили о Витсене, историческое значение которого трудно оценить из-за многосторонности его деятельности. Витсен был больше, чем «прототипом прилежного городского регента XVII века». Гресхоф напоминал, что сам Вольтер называл Витсена «достойным уважения гражданином» (citoyen recommandable), имея в виду его патриотизм. А за финансирование экспедиций в неизвестные края Витсен даже удостоился титула «гражданина мира» (citoyen du monde)[1648]. Витсену легко удалось объединить в себе кажущиеся противоречащими друг другу идеалы патриотизма и космополитизма. Он не жалел времени и денег на научные занятия, причем не только собственные; он также поддерживал многих своих современников. Он был не только политиком-патриотом, гражданином мира и ученым, но и подлинным меценатом, именно это сочетание выделяло его среди других. Говоря о научной деятельности Витсена, Гресхоф сообщал о его переписке со знаменитым микроскопистом Ван Левенгуком (Van Leeuwenhoeck) по поводу анализа образцов металлической руды, доставленных в Нидерланды из Сибири[1649]. Однако статья Гресхофа была в основном посвящена вкладу Витсена в исследование флоры и фауны в нидерландских колониях[1650].

Основательное исследование книги и карты Витсена о Тартарии посвятил британский путешественник и писатель Джон Ф. Бэддли (J. Е Baddeley). Он одним из первых европейцев посетил на Дальнем Востоке территории, примыкающие к русско-китайской границе, и написал значимую книгу о русском завоевании Кавказа. Затем он вплотную занялся изучением связей между Россией, Монголией и Китаем в XVII веке. До первой мировой войны Бэддли собирал в русских архивах материалы для своей книги, в чем ему содействовали географ князь Кропоткин и такие русские историки, как С. А. Белокуров и Ю. В. Арсеньев. В 1919 году он опубликовал свой монументальный, непревзойденный и поныне труд Россия, Монголия и Китай, где неоднократно высказывался о Витсене с похвалой и энтузиазмом. Хотя исследование Бэддли охватывало период с 1602 по 1676 год, а труд Витсена, строго говоря, выходил за его пределы, он все же посвятил ему отдельную главу. Бэддли детально сопоставил карты Витсена и Страленберга, и его научные симпатии, в основном, оказались на стороне голландца[1651]. Кроме того, он десятки раз цитировал Северную и Восточную Тартарию в тексте своей книги[1652].

XVII. Заключительное слово

Главная задача данной статьи — рассказать читателю о личности Николааса Витсена, об особенностях его главной научной работы и обстоятельствах ее создания. Кроме того, наряду с нижеследующей статьей А. Н. и Н. П. Копаневых, она дает представление о том, как на протяжении трех столетий карту и книгу Витсена воспринимали в России, Нидерландах и других странах. Ни в коем случае не претендуя на всеохватность, мы, тем не менее, надеемся, что полученная информация поможет читателям в полной мере оценить достоинства Северной и Восточной Тартарии, книги, которая, несмотря на все свои недостатки, не перестает удивлять богатством содержания.

A. H. Копанева / Н. П. Копанева. Северная и Восточная Тартария Н. Витсена в России XVIII века

Книга Н. Витсена Северная и Восточная Тартария сразу после выхода в свет привлекла к себе внимание в России. И это несмотря на то, что она была малодоступна для читателей, так как автор не выпустил ее в продажу[1653], а также трудна для понимания из-за языковых преград. Однако если использование труда голландского ученого в XIX веке, и, прежде всего, изучение опубликованных им сведений об археологических находках в Сибири[1654], а также исследование в XX веке письменных и устных источников Витсена довольно хорошо известны[1655], то вопрос о том, как Северная и Восточная Тартария была воспринята, как говорится, «по свежим следам», в связи с научными исследованиями, развернувшимися в России в XVIII веке, еще не рассматривался. В нашей статье мы постараемся показать, какое значение имела эта книга и как она использовалась в ходе работ, проводившихся в то время в Петербургской Академии наук.

Труд Н. Витсена Северная и Восточная Тартария, также как и его карта сибирских территорий, не могли остаться в России незамеченными по ряду причин. И книга, и карта были посвящены Петру I. В издании 1692 года автор опубликовал полученную им от царей Ивана и Петра Алексеевичей благодарственную грамоту за карту, которую можно рассматривать и как привилегию на ее издание. Содержание Северной и Восточной Тартарии отражало историкогеографические реалии Российской империи и сопредельных ей государств, а для Европы это являлось и политическим и юридическим закреплением за русскими царями огромных территорий. И, наконец, основу книги во многом определяли письменные и устные источники, полученные Н. Витсеном легальными и нелегальными путями из самой России.

Экземпляры Северной и Восточной Тартарии, причем обоих изданий, были в библиотеке Петра I[1656], несколько экземпляров имелись в Библиотеке Петербургской Академии наук, созданной в 1725 году. Специалисты, изучавшие книги по ориенталистике в частных петербургских библиотеках первой половины XVIII века, отмечают, что в «библиотеках Голицына, Арескина, Виниуса, Хрущова, Волынского, Шафирова, Пашке и др. <...> в первую очередь были представлены описания путешествий, труды по истории, географии», среди авторов которых (Олеарий, Шарден, Тавернье, Исбрант Идес) названо и имя Н. Витсена[1657]. Трудно предположить, чтобы книга на голландском языке пользовалась значительным читательским спросом в Петербурге. Но архивные документы свидетельствуют, что, например, 6 сентября 1735 года книгу Витсена в Библиотеке Академии наук брал Черкасский (Czerkaskj)[1658]. Возможно, это Алексей Михайлович Черкасский (1680-1742), бывший с 1719 по 1726 гг. Сибирским губернатором, а в 1735 — одним из трех кабинет-министров при императрице Анне Иоанновне.

Есть сведение об использовании книги Витсена даже в качестве дорогого подарка. Г. Ф. Миллер в сочинении «История Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге» упомянул следующий факт: «Доктор и надворный советник Шталь, ранее профессор медицины в Галле, а потом лейб-медик [прусского] короля в Берлине, прибыл в Петербург летом 1726 года <...> Императрица стала очень милостива к Шталю. От двора он получил квартиру, стол, повара, обслугу, экипаж. Несомненно, что ему делались также богатые подарки. Императрица показала, чтобы и при Академии его держали в чести. Ему показали библиотеку и Кунсткамеру; ему подарили экземпляр второго издания книги Витсена «Noord en Oost Tartarye» (ибо в наличии было два экземпляра)»[1659].

Однако обращение к трудам Н. Витсена в Петербургской Академии наук было связано, прежде всего, с программами работ по составлению географической карты Российской империи, которые инициировались и курировались непосредственно Петром I еще до создания Академии. Поскольку о работах Сената и Петербургской Академии наук по картографированию России написано довольно подробно и много, мы позволим себе обратить внимание лишь на те позиции, которые помогают понять, какое значение в этих программах отводилось карте и книге Н. Витсена.

В 1726 году в Петербург прибыл Жозеф-Николя Делиль (1688-1768), занявший должность профессора астрономии в Петербургской Академии. Его брат, Гийом Делиль (1675-1726), известный картограф, член Парижской Академии, королевский географ, в 1717 году встречался с Петром I в Париже. Встреча эта была не случайна: к тому времени Г. Делиль — признанный авторитет в области картографии. К 1717 году он уже издал карты «Московии»[1660] (посвящена А. А. Матвееву, русскому послу во Франции и при голландских Генеральных Штатах)[1661], и «Тартарии»[1662], при составлении которой он пользовался картой Н. Витсена, о чем Витсен писал в одном из своих писем[1663]. При посещении Парижской обсерватории Петр показал Г. Делилю привезенные им две рукописные карты: карту верховьев Иртыша, составленную геодезистом Петром Чичаговым[1664] и карту Каспийского моря, составленную экспедицией Бековича-Черкасского[1665]. Исследователи предполагают, что тогда же шла речь и о приглашении Ж.-Н. Делиля в Петербург[1666].

В 1721 году этот ученый встретился в Париже с библиотекарем русского царя И. Д. Шумахером, одной из задач которого было проведение переговоров с Ж.-Н. Делилем о переезде в Россию[1667]. Тогда же Петр I, к тому времени уже член Парижской Академии, передал Г. Делилю карту Каспийского моря, составленную по поручению царя К. П. ван Верденом[1668]. При жизни Г. Делиля эта карта была опубликована отдельными изданиями в Амстердаме[1669] и Париже[1670]. Заманчивые предложения русского царя, открывавшие перспективы создания точных карт неизвестных ранее территорий, привели к возникновению проектов географических и астрономических работ в России. Судя по представленным братьями Делилями программам, Гийом Делиль собирался заниматься составлением географической карты России в Париже, а Жозеф-Николя — астрономическими исследованиями в Петербурге: в сентябре 1721 года Ж.-Н. Делиль представил Л. Л. Блюментросту план астрономических работ в России, а в декабре 1721 года Г. Делиль передал Петру через Шумахера проект создания карты России[1671]. Прибыв в Петербург в феврале 1726 года, Ж.-Н. Делиль узнал о смерти брата и счел своим долгом, как представитель семьи географов Делилей, заняться составлением карты России в продолжение работ брата[1672].

Что же включали в себя программы работ, представленные французскими географами? В сентябре 1721 года Ж.-Н. Делиль в упомянутом письме Л. Л. Блюментросту изложил перспективы своих работ в России, делая акцент на астрономию, так как к тому времени узнал о желании Петра создать в Петербурге обсерваторию. Методика работ Ж.-Н. Делиля, помимо проведения астрономических наблюдений и вычислений, предусматривала исторический обзор и анализ идей и изобретений астрономов с их критическим сопоставлением[1673]. Для этой работы, писал Ж.-Н. Делиль, он собрал «большое количество книг»[1674]. Сочетание «астрономических наблюдений с геометрическими вычислениями» необходимо для составления точных географических карт. В 1726 году для исправления старых и составления новой карты России Делиль просил предоставить ему «все карты, как партикулярные, так и универсальные Российской империи <...> и подлинное описание губерний, которые ныне расположены, которые в Камор-коллегии имеются»[1675]. Необходимость изучения всех имеющихся карт с их описанием Ж.-Н. Делиль подчеркивал и в «Основных правилах для составления карт России», которые он представил в феврале 1726 года: «1. Надо собрать возможно больше рукописных и гравированных карт, составленных как геодезистами, так и путешественниками и другими любознательными людьми, на основании собственных наблюдений или по сведениям, полученных от других. Было бы хорошо, чтобы составители карт согласились дать отчет о примененных ими способах построения и сообщили проделанные ими измерения и сами записи, на основании которых ими велось построение <...> 3. Надо будет также собрать все морские журналы и навигационные маршруты, словом, описания всех морских путешествий, проделанных вдоль берегов Белого, Татарского, Восточного и Каспийского морей, дабы установить протяженность и расположение их берегов <...> Сообщения иностранцев, англичан и особенно голландцев [курсив наш — Авт.], искавших пути в Японию через Северное море, могут быть очень полезны в установлении положения северной оконечности Российской империи <...> 4. С этой же целью следует отыскивать для описания самой страны, по возможности, больше отчетов о путешествиях иностранцев, проделанных в разное время и в разные местности, как и старинные описания некоторых округов, которые прежде были известны лучше; таковы, например, страны, описанные арабскими географами»[1676]. Мы позволили себе столь пространную цитату из «правил» Делиля для того, чтобы показать, что исходя из них, карта Н. Витсена и книга Северная и Восточная Тартария как собрание опубликованных и, что важнее, неопубликованных ранее известий, полученных из разных источников: рукописные журналы голландских моряков, письма иезуитов из Китая, устные и письменные сообщения из России, карты — были ценны для Ж.-Н. Делиля не менее, чем собрание карт, которые он в 1726 году получил из «Камор-коллегии». Наше заключение подтверждается и тем, что те же принципы и условия составления карты Российской империи были изложены и в уже упомянутой нами записке Гийома Делиля еще 9 декабря 1721 года, но с конкретным указанием наиболее важных для достижения поставленной цели материалов: «Если бы можно было иметь копии карт и записок, сообщенных за последнее время господину Витзену, на основании которых он должен был издать свой последний труд, то это оказало бы большую помощь»[1677]. То, что Г. Делиль просил прислать в Париж для составления точных карт России, можно было найти и в книге Витсена: маршрутные описания дорог с указанием расстояний между отдельными пунктами, заметки о землях, входящих «в состав Великой Тартарии, как подвластных его царскому величеству, так и находящихся под его протекторатом или просто примыкающих к его империи, как, например, земли калмуков, бухарцев, узбеков, моголов, богдой-йессо, самоедов и других»[1678]. Таким образом, Г. Делиль знал не только содержание книги Н. Витсена, но и то, каким путем и от кого тот получал свои сведения. Конечно, эти знания основывались главным образом на тексте книги Витсена. Но о русских контактах амстердамского бургомистра Г. Делиль, а с ним и его брат, могли знать от самого Петра Великого, с которым они встречались в Париже, от русских посланников во Франции и в Голландии, прежде всего, А. А. Матвеева, который был дружен и с Г. Делилем, и с Н. Витсеном, а позднее — от Б. И. Куракина, который много общался с Делилями, чтобы выполнить поручение царя о заключении контракта с Ж.-Н. Делилем.

Итак, в соответствии с программой Делиля, в Петербургской академии наук стали собирать как рукописные и печатные карты, так и сообщения путешественников, донесения русских геодезистов — все, что могло помочь в исправлении старых и создании новых карт. Работы велись в тесном контакте с обер-секретарем Сената И. К. Кириловым. Несомненно, в центре этого масштабного проекта были и труды Н. Витсена, которые, и прежде всего, его карта, уже использовались в российских исследованиях. Еще задолго до начала работ Делиля в России, доктор Д. Г. Мессершмидт (1685-1735), отправляясь в 1719 году по поручению Петра I в экспедицию в Сибирь, взял с собой и карту Витсена. Из дневников ученого[1679] мы узнаем, что в пути он постоянно сверялся с этой картой, указывая ее достоинства или исправляя ошибки. Так он обнаружил, что течение реки Лены показано у Витсена неправильно, а вот русло реки Ангары прочерчено верно только на карте амстердамского бургомистра. Но ошибки в определении величины озера Байкал, указанные названия рек, в него впадающих, по словам Мессершмидта, «просто подавляют». Встретившись в Енисейске с Витусом Берингом, Мессершмидт одолжил ему на некоторое время карту Витсена для ознакомления. Несомненно, Мессершмидт знал и книгу Северная и Восточная Тартария. В родном городе Данциге Д. Г. Мессершмидт был хорошо знаком с И. Ф. Брейном (1680-1764), ученым, который состоял в личной переписке с Николаасом Витсеном.

Итак, для Делиля Северная и Восточная Тартария была важным источником историко-географических описаний, необходимых для составления карты России. Препятствием к изучению Северной и Восточной Тартарии было незнание Ж.-Н. Делилем голландского языка. В Петербурге середины и конца 1720-х годов человека, знающего голландский язык, можно было найти без труда. Но для чтения и перевода такой сложной по составу, композиции и языку книги нужен был человек более или менее сведущий в тех вопросах, которые ставились на страницах Северной и Восточной Тартарии. Таким человеком оказался Христиан Николай фон Винсгейм, математик, занимавшийся и астрономическими наблюдениями. Контракт с ним Академия наук заключила в мае 1731 года. Но документы свидетельствуют о том, что Винсгейм сотрудничал с Академией и до 1731 года. Так календарь на 1726 год, опубликованный в 1725 году, составил именно Винсгейм. 9 июля 1734 года он обратился к руководству Академии с прошением об оплате «за изготовленный календарь к 1726 г. 50 рублей», что и было сделано[1680]. По контракту Винсгейм был принят на должность адъюнкта по астрономии; ему вменялись в обязанность не только работы по географии и астрономии, но и переводы с голландского [курсив наш — Авт.] английского, русского языков на немецкий, французский и латинский[1681]. Очевиден тот факт, что к 1731 году переписка на голландском языке в Академии наук практически не велась, во всяком случае, не в том объеме, чтобы специально для этого принимать сотрудника, да еще и на научную должность. Несомненно, в контракте Винсгейма, речь шла, прежде всего, о переводе книг. Такими необходимыми книгами, как мы уже видели, были Северная и Восточная Тартария Николааса Витсена и описание морских плаваний голландцев, в первую очередь, В. Баренца и Я. ван Линсхотена. И если описание путешествия Линсхотена публиковалось и на французском языке, то об экспедиции В. Баренца можно было прочитать только в книге Д. ван Ниропа — на голландском. Николаас Витсен в своей книге написал об этих экспедициях коротко, заметив: «Кто желает ознакомиться подробнее с состоянием берегов Вайгача и Новой Земли, как они описаны Линсхотеном и Виллемом Варенцом, и узнать, какие они там встречали редкости, тот пусть изволит прочесть подробное описание их путешествий, поэтому я об этом здесь умолчу». Очевиден и тот факт, что Винсгейм переводил для Делиля и до своей официальной работы в Петербургской Академии: в качестве особых своих заслуг Винсгейм отмечал, что «по требованию президента, других командиров также и своих товарищей переводил <...> как для общей, так и для приватной пользы с чужестранных языков разные трактаты и диссертации и особенно письма. При тех же делах <...> разные экстракты из иных [трактатов] на латинском языке [писал], которые находятся в архиве»[1682]. Именно Делиль представил академической Конференции нового адъюнкта. Насколько высоко французский ученый ценил заслуги Винсгейма свидетельствует тот факт, что, уезжая из России в 1747 году, все дела по академической обсерватории и Географическому департаменту он передал именно ему[1683]. Не вызывает сомнения, что Винсгейм переводил для Делиля и книгу Витсена, но не весь текст подряд. Он выбирал и систематизировал информацию и переводил только необходимые для работы части книги[1684]. Сам Винсгейм в своей научной работе также использовал материал из книги Витсена. Работая над атласом России, он составил и краткую политическую географию, причем описание географии России делалось в качестве сопровождения к готовившемуся к изданию атласу. В СПФ АРАН нами обнаружены рукописи Винсгейма, по которым ясно прослеживается методика его работы. Составляя словники географических названий[1685] и наименований проживающих в России народов[1686], он указывал напротив каждой позиции, в каких трудах и на каких страницах найдены описания или упоминания этих, говоря современным языком, топонимов и этнонимов. То, что ссылки на книгу Н. Витсена Северная и Восточная Тартария наиболее часты в этих материалах (по частоте они соперничают лишь с трудом Ф. Страленберга[1687]), свидетельствует о том, что Винсгейм досконально изучил книгу амстердамского бургомистра. Таким образом, мы располагаем данными о том, что Винсгейм не просто «знал» книгу Н. Витсена, но и выписывал сведения из неё, делал постраничные ссылки на описания географических пунктов, рек, народов.

Подводя итог, можно со всей определенностью сделать вывод, что изучение книг Н. Витсена было необходимо в Петербургской Академии для практических целей — для составления генеральной карты России. Северная и Восточная Тартария рассматривалась как источник необходимых для составления карты историко-географических сведений и, прежде всего, полученных Витсеном из России. Инициатором работ по изучению книги Н. Витсена был Ж.-Н. Делиль, а переводил её для него X. Н. фон Винсгейм.

Не случайно, в первую очередь переводились материалы, связанные с описанием берегов Восточной Сибири и Камчатки. Экспедиция В. Беринга, отправившаяся на Камчатку в 1725 году, должна была выяснить, есть ли на северо-востоке морской проход между Азией и Америкой. Имеющиеся к тому времени описания берегов Восточной Сибири и Дальнего Востока были очень противоречивы. Но, несмотря на это, сведения о Камчатке из разных иностранных описаний, в том числе и из Витсена, были собраны и переведены с голландского языка. При этом Камчатка, вслед за авторами, цитировавшимися у Витсена, была ошибочно отождествлена с «землей Ессо» (нынешний о. Хоккайдо). 27 июня 1728 года И. Д. Шумахер писал И. К. Кирилову: «Ныне, по обещанию моему, посылаю до вашего благородия оную ведомость о земле Ессо, или Камчатке, которую мы из разных авторов собрали. Ваше благородие из сего увидеть изволите, что иностранные ведомости об оной земле весьма плохи суть, и того ради сие в российском народе оставить надлежит, в котором подлинное обстоятельство оныя земли описано. Ежели ваше благородие о Камчатке новое какое известие имеете и с нами сообщить изволите, мы вам за о премного благодарны будем»[1688]. Это были первые сводные данные, которые Делиль начал собирать для исправления старых и составления новых карт. Эти же описания нашли и совсем другое применение. В том же 1728 году известия о земле Камчатке (а на самом деле Ессо) из книги Витсена были опубликованы по-русски не в научном издании, а в массовом, наиболее популярном среди широкой публики — в «Календаре или месяцеслове на лето ... 1729 »[1689]. Известно, что в 1720-х гг. Петербургская Академия наук получила исключительную привилегию на издание официальных календарей на русском и иностранных языках. Календари печатались большими по тем временам тиражами от 1 250 экз. в 1725 году до 10 000 экз. в 1752 году. Стоили календари 6, 12, 21 коп. «Календарь, или месяцеслов на лето ... 1729» (составитель Ф.-X. Майер), о котором идет речь, был издан в 1728 году тиражом 1 550 экз. Однако он быстро разошелся, так что находящийся в Москве президент Академии наук Л. Л. Блюментрост писал в январе 1729 года, что «присланных <...> российских календарей стало быть недовольно; того ради обер-секретарь господин Кирилов потребно бытии рассуждал, чтоб еще 1 200 календарей напечатать и оные через месяц времени в Москву прислать»[1690]. То есть сведения из книги Н. Витсена, в переводе на русский язык, стали известны широкой читающей публике. Предваряя публикацию, составитель календаря писал: «Егда сие намерение восприято есть, дабы к настоящему Календарю, приятное некоторое историческое известие присовокупить, того ради не суетная есть надежда, что сие благосклонному читателю ненеприятно будет, егда от некотораго известия о земле Камчатке, которая до ныне еще не весма знаема была, начало восприято будет. Но понеже сие весма пространно было бы, ежели бы единожды полное описание присовокупить; того ради мы ныне при первых временах, в которая нечто о помянутой земле знать начали, останемся; и оное зде сообщим, что некоторые писатели о земле Иессо повествует: ибо ныне наиболше оное мнение имеется, что древняя земля Иессо и новая Камчатка всеконечно едина есть земля»[1691]. Сведения о Ессо опубликованы частично в переводе, частично в пересказе со страниц 128-132 второго издания книги Н. Витсена. В «Календаре ... на лето ... 1730» был помещен перевод письма иезуита Иеронима Ангелиса[1692] о земле Иессо[1693], также из книги Витсена (в «Календаре...» дата письма Ангелиса ошибочно указана 1722, а не 1622 годом). Письмо публиковалось как продолжение сведений о Камчатке: «Вместо довершения известия о древней земле Иессо, или нынешней Камчатке...»[1694]. Но уже в календаре на 1731 год в «Продолжении известий о земле Камчатке» ошибка отождествления Камчатки и «земли Ессо» была исправлена: «Уже два года как мы <...> вместо прямыя Камчатки различные ведомости <...> о земле Иессо сообщали», потому что верили, что «якобы Иессо и Камчатка одна земля была, токмо под разными именами»[1695]. Далее идет рассказ об экспедиции Владимира Атласова. Несмотря на то, что Витсен включил в свою книгу «Сообщение, сделанное московитским военным служащим Володимиром Отласовым, пятидесятником, о путешествии, которое он совершил из Якутского в Сибири, к востоку, к северу и югу, для собирания подати и отыскания каких-либо народов»[1696], для «Календаря» использовались данные из другого источника, видимо, полученного от И. К. Кирилова, поскольку в «Календаре» представлены более подробные по сравнению с текстом Витсена сведения. Обращает на себя внимание и тот факт, что в «Календаре» инициаторами поездки Атласова названы А. Виниус, который, как пишет автор статьи, имел «в Сибирском правлении великие заслуги», и Д. Траурнихт, в то время, как у Витсена упоминается только Траурнихт. Здесь же автор пишет, что мог бы сообщить о Камчатке и новые сведения, полученные от капитана Беринга, но «Россия уже и прежде сего времени имела щастие сию землю чрез премудрейшее правление всепрсветлейших ея государей довольно исследовать», поэтому прежде будут рассказаны сведения более ранней экспедиции «Володимера Атласова». В следующем календаре, «на лето ... 1732», изданном в 1731 году, продолжались публиковаться сведения о Камчатке. При этом автор намеренно опускал «географическое описание сея земли». Он признавал неверными результаты съемок геодезической экспедиции 1715 года. Те же ошибки в определении географического положения Камчатки допустил, по мнению автора статьи, и «бывший прежде того в Сибири в полону подполковник Дамперт, ныне называемый Страленберг». То есть автор публикаций о Камчатке в академических календарях к 1731 году знал в деталях как русские, так и иностранные источники. Современные исследователи публикации этих материалов, в частности, отрывков из книги Витсена, приписывают перевод текста Северной и Восточной Тартарии Г. Ф. Миллеру[1697]. Однако для подобных заключений нет никаких оснований, тем более Миллер и не мог переводить с голландского языка, которого не знал. В эти годы, то есть с 1728 по 1732, Миллер не занимался сбором историко-географических сведений, у него были другие обязанности: секретарь конференции и канцелярии, выдача книг в библиотеке, ведение немецкой корректуры в типографии[1698]. К тому же с 1 августа 1730 года по 31 июля 1731 года Г. Ф. Миллер был в заграничной командировке. 6 января 1718 года Миллер был определен «к архиве и для сочинения немецких курантов»[1699]. Именно это, по-видимому, и ввело в заблуждение исследователей деятельности Г. Ф. Миллера. Газета, выпускаемая на немецком языке, составлялась из сообщений иностранных периодических изданий. В том же 1728 году Академия наук стала издавать на русском языке «Примечания к Ведомостям»[1700], в которых также публиковались сведения из Северной и Восточной Тартарии. До 1738 года все сведения в «Примечаниях» публиковались анонимно. Н. И. Невская, специально изучавшая историю «Примечаний», пришла к следующему выводу: «Специальной редколлегии газеты и журнала не существовало, поэтому их подготовкой к печати занимались буквально все сотрудники Академии, включая и студентов Академического университета. Хлопотные и трудоемкие обязанности редактора обоих изданий академики и адъюнкты исполняли поочередно»[1701]. Календари же курировали астрономы и математики (Делиль, Майер, Крафт, Винсгейм). То есть Г. Ф. Миллер в качестве одного из составителей «Примечаний к ведомостям», впрочем, как и другие сотрудники Академии, мог брать для публикации готовые работы «из архивы». Именно так можно расценивать комментарий Миллера к публикации сведений о Камчатке как Ессо, который он дал в «Истории Академии наук»: «У меня был [экземпляр] «Известий о земле Камчатке» (должно было бы называться «О земле Ессо»), взятый из редкой работы Витсена о «Восточной и Северной Татарии». В ней эти «Известия» разбросаны там и сям, потом собраны вместе и подытожены. В примечаниях к работе Абуль Гаси и к приложенным к ней географическим картам, вообще говоря, господствует мнение, что Камчатка и Ессо — одна и та же земля. Хотя в начале 1725 года капитан корабля Беринг был послан в те места, о его открытиях ничего не было слышно. Подробные известия, сообщаемые Витсеном о земле Ессо, должные были, по моему мнению, дать до возвращения господина Беринга предварительное представление о Камчатке. Но я ошибался. Впрочем, кто мог бы уберечься от подобного рода ошибок? Лучше всего [в этом деле], что недолго пришлось доверять Витсену, поскольку [его ошибки] были полностью исправлены благополучно возвратившимся через год после того капитаном Берингом»[1702]. Вряд ли молодой Миллер мог тогда дать какую-либо оценку этой информации, поскольку знаний для этого еще не имел.

Несомненно, публикация в «Примечаниях», которая требует особого нашего внимания, была подготовлена Делилем и Винсгеймом. В апреле 1732 года в частях XXVІІІ-ХХХ «Примечаний» были опубликованы сведения о самоедах без указания источника материала. 22 апреля появились «Прибавления к примечаниям о самоедах», озаглавленные «О рецкой [sic!] книге биргермеистера Витзена «Noord- en Ooost-Tartarey»[1703]. Продолжение этих «прибавлений» вышло 24 апреля. Если сведения о земле Ессо в «Календаре» 1728 года — это первая на русском языке публикация из книги Витсена, то статья, напечатанная в «Примечаниях к ведомостям» в 1732 году, — это первое сообщение о Н. Витсене и его книге на русском языке. Человек, написавший её, не просто прочитал Северную и Восточную Тартарию, но знал особенности первого и второго изданий, а также те пути, которыми Витсен получал сведения для карты и книги. В начале статьи автор отмечает, что поскольку сведения о самоедах собраны славным амстердамским бургомистром «Николаем Витзеном» и в его книге «самоедские известия и репорты при сем случае вместо подлинника употреблены, которые за верность, справедливость, искусство, собственные путешествия и великую авторову корреспонденцию, за также надежные, подлинные и вероятные принять можно, как бы кто самые акты и документы из самоедского архива, ежели такой на свете есть, у себя имел»[1704]. Далее в статье говорится, что книга Витсена — очень редкая, «что уже подлинно не многие тем похвалиться могут, будто бы они оную видали, а большия, хотя на книги великие знатоки да еще некоторые из тех, которые с биргермеистером Витсеном самим корреспонденцию имели, всенародно о том сожалели, что такое бесценное собрание редких известий печатью ученому свету не сообщено»[1705]. Побудительным мотивом к подготовке карты и книги автор статьи в «Примечаниях» называет путешествие молодого Витсена в Россию. Автор сообщает также важные сведения о том, что в Петербурге «уже начали сию редкую и преизрядную книгу ради общия пользы в порядочное сокращение приводить, которое для лучшего изъяснения истории и географии сибирского и татарского государства и земель всему свету сообщено будет»[1706]. В 1733 году эта же статья, но в более развернутом варианте, была опубликована на немецком языке в «Sammlung russischer Geschichte». Не останавливаясь подробно на истории этого журнала, поскольку она выходит за рамки нашей статьи, обратим внимание лишь на следующие факты. Вернувшийся из заграничной поездки Миллер публикует на русском и немецком языках программу издания «собрания всяких известий до истории российского государства принадлежащих»[1707], в которой перечисляет материалы, необходимые в качестве источников по истории России. Сразу отметим, что книга Н. Витсена Северная и Восточная Тартария должна была заинтересовать составителя сборника материалов по истории России по целому ряду пунктов этой программы. В ней были географические и топографические описания российских земель (4-й пункт программы), она содержала огромный материал, касающийся «до истории сибирских стран, Казанского царства и Астрахани»; в ней описывались «обычаи сибирских наций, их языки, история торговли» (9-й пункт), история северо-восточных путешествий, особенно сообщения о земле Камчатке. Книга Витсена как нельзя лучше соответствовала и 12-му пункту программы, в котором Миллер объявлял о публикации всех исторических и географических сообщений о «тартарских» царствах и землях, история которых была связана с историей России: Калмукия, Монголия, Бухара, Хива и др. Поэтому не удивительно, что в третьем выпуске «Sammlung russischer Geschichte» за 1733 год использовались материалы из Северной и Восточной Тартарии, и была опубликована статья «Nachricht von einem raren Wercke betitult: Noord-Oost Tartarye durch Nicolaes Witsen»[1708]. Авторство статьи, как и следующего за ней индекса, составленного по первому и второму изданиям Северной и Восточной Тартарии, так же, как и публикации в календарях, приписываются Г. Ф. Миллеру. Однако, как мы уже показали, изучением и переводом книги занимались Ж.-Н. Делиль и X. Н. фон Винсгейм. Сам Миллер нигде, насколько нам известно, не называл себя автором ни статьи, ни указателя. Сборник материалов по русской истории Миллер начал составлять из тех трудов, что были уже написаны, переведены, словом, подготовлены или из обзоров только что происходящих событий государственной важности. Из исторических материалов в сборник вошел перевод Паузе летописи Нестора[1709]. Опубликованные во втором выпуске материалы о «новейшей истории восточных калмуков» на основе путевого журнала капитана от артиллерии Ивана Унковского, назначенного в 1721 году посланником к цзюнгарскому хун-тайчжи Цэван Рабтану[1710], были переведены в Академии наук еще в июле 1728 года Ф. Анахиным[1711] на латинский язык, чтобы рукописью могли пользоваться петербургские академики. По такому же принципу использовались и материалы из Северной и Восточной Тартарии, которые начали публиковаться с третьего выпуска «Sammlung russischer Geschichte». Мы склонны предполагать, что подготовленный Делилем обзор книги Витсена был сокращен для публикации в «Примечаниях к ведомостям», популярных листках для широкой читающей аудитории. В журнале же, который декларировался как научный сборник материалов по русской истории, статья вышла полностью. В начале статьи автор замечает, что имя Витсена так хорошо известно, что не нуждается в похвалах, тем более что за свои труды амстердамский бургомистр получил высокую оценку царя Петра. Поскольку оба издания книги редкие, то для читателей автор сообщения даёт их полные титульные названия, название второго издания — в переводе на немецкий язык, указывая на некоторые различия в названиях сочинения 1692 и 1705 гг. Далее речь идет о других работах Витсена: книге об искусстве строительства кораблей[1712], а также изданном Н. Витсеном описании путешествия И. Идеса с его примечаниями[1713]. Относительно последней книги автор делает замечание, которое свидетельствует о его детальном знакомстве с произведением Идеса: в голландском издании книги имя Витсена не упоминается, но оно значится в титуле английского издания[1714]. В связи с этим мы опять возвращаемся к Ж.-Н. Делилю. Когда ему была передана для изучения карта первого плавания (1725-1730) В. Беринга, в письме от 9 января 1729 года президенту Академии Л. Л. Блюментросту (1692-1755) он демонстрирует хорошее знакомство с работами и Идеса, и Витсена: «...его [Идеса — Авт.] карта может считаться одной из лучших. Действительно, Исбрант Идес имел с собой карту Витзена, которую он во многих местах исправил, и, вернувшись [из посольства в Китай, куда был послан Петром в 1692 году — Авт.] в Москву, написал ему о найденных им ошибках и сделанных исправлениях, что побудило господина Витзена выпустить в конце прошлого века второе издание своей работы»[1715].

За несколько лет до выхода книги, сообщается далее, Витсен опубликовал карту «Nieuwe Land-Karte van der Noorder- en Ooster-Deel, van Asia en Europa...». Изданная в 1687 году книга должна была служить пояснением к этой карте. Карта же имеет огромные размеры: высота её 1 аршин 10 вершков, ширина 1 аршин 14 вершков. Пересказывая далее содержание предисловия книги Витсена, Делиль делает акцент на источниках Северной и Восточной Тартарии. При этом он подчеркивает, что в основе многих описанных событий лежат сведения, полученные автором при непосредственных встречах, в том числе и в России, с греками, персами, татарами и представителями других народов; письменные сообщения из Астрахани, Сибири, Грузии, Персии и т. д. Автор сообщения не просто перечисляет тех, кого Витсен благодарит в предисловии за помощь, но и выражает удивление тому, кого Витсен не назвал. Речь идет об А. Виниусе. Подобная осведомленность также указывает на Ж.-Н. Делиля как автора статьи. Отметим, что это первое в историографии упоминание А. А. Виниуса как одного из информаторов Витсена[1716]. Вспомним также, что имя А. Виниуса упоминалось и в публикации в «Календаре ... на лето ... 1731» в связи с экспедицией В. Атласова. Вряд ли Г. Ф. Миллер к 1731 году, не занимаясь специально вопросами историко-географического описания России, знал такие детали: не только то, о чем написано, но и то, о чем в книге не сказано. Повторяем, все эти факты приводят нас к выводу, что автором сообщения о книге Н. Витсена Северная и Восточная Тартария был Ж.-Н. Делиль. Подобные обзоры он делал и в связи с другими нужными ему исследованиями. В его архиве в Петербурге хранится, например, такая работа, как «Sur un manuscrit persan des tables astronomques d’Ulugbeg»[1717], которая по своему характеру очень похожа на сообщение, опубликованное в «Sammlung russischer Geschichte». Примечания к статье с пространными цитатами на голландском языке, вероятно, сделаны X. Н. Винсгеймом, который единственный из тогдашнего состава Академии настолько хорошо знал голландский, что смог не только прочитать, но и систематизировать сложный по композиции материал книги Витсена. Учитывая уже названные нами рукописи Винсгейма, представляющие собой указатели выбранных из Северной и Восточной Тартарии географических и этнографических названий, мы считаем, что «регистр»[1718], опубликованный после сообщения о книге и составленный сразу по первому и второму изданиям, также подготовлен Винсгеймом.

Говоря современным языком, Винсгейм составил индекс, который объединил именной, географический, предметный указатели и указатель этнонимов. Учтены, прежде всего, те названия, которые касаются России и приграничных с ней территорий. Названия транскрибированы на немецкий язык и даны в одном унифицированном варианте. Свидетельством того, что как сообщение о книге Витсена, так и регистр не принадлежат Миллеру, является и следующая за этим материалом программа написания книги «Rebus chalmyccicis», которая подписана его именем: то есть, публикуя свои работы, Миллер указывал свое авторство. Поэтому заслуги, приписываемые Г. Ф. Миллеру, например, Ф. П. Аделунгом, писавшим: «В этой статье [«Sammlung russischer Geschichte» — Авт.] Миллер сообщил первый подробное известие о сочинении Витзена, которое дотоле оставалось почти неизвестным», а составлением указателя к первому и второму изданиям сочинения «Миллер чрезвычайно облегчил употребление Витзенова творения»[1719], следует адресовать Делилю и Винсгейму.

В следующих выпусках «Sammlung russischer Geschichte» продолжалась публикация материалов из книги Витсена. В четвертый том сборника 1734 года вошла подборка материалов об Албазине[1720], выстроенных в хронологической последовательности. В пятой части того же года опубликованы сведения по истории калмыков[1721]; а в 1735 году — об истории заключения Нерчинского договора[1722]. Публикуя отобранный материал, составитель, а им, несомненно, был Винсгейм, несколько сокращал оригинальный текст («in die kurze verfasset»), но всегда указывал, какие страницы в книге Витсена им использованы. Публикуемые отрывки не комментировались, поэтому Винсгейм писал, что все его заслуги сводятся только к выбору соответствующего теме материала из Северной и Восточной Тартарии. Винсгейм продолжал публиковать переводы из Витсена и в календарях, составление которых с 1735 года было вменено ему в обязанность. В «Календаре на лето ... 1737» Винсгейм поместил «Разные исторические известия о черемисах и мордве, взятыя из Восточныя и Северныя Тартарии Николая Витсена, которая на голландском языке издана вторым тиснением»[1723]. О том, что Винсгейм сам подготовил эти «известия» к публикации, то есть выбрал из текста и перевел на немецкий язык, свидетельствует его рукопись, сохранившаяся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН «Verschiedene historische Nachrichte. Die Tscheremissen und Mordwinen betreffend aus Nicolai Wissen in Holland»[1724].

Г. Ф. Миллер обратился к материалам из книги Н. Витсена уже в ходе исследований по результатам Второй Камчатской экспедиции (1733-1743). В 1732 году в Петербург вернулся капитан В. Беринг, и началась подготовка новой экспедиции в Сибирь, к Камчатке и Японии. От Академии наук в экспедицию отправлялись профессор естественной истории И. Г. Гмелин (1709-1755) и экстраординарный профессор астрономии Л. Делиль-Де Ла Кроейер (1680-е-1741). Зимой 1732-1733 гг. Гмелин заболел, и Миллер предложил себя вместо заболевшего коллеги. 23 марта 1733 года он получил разрешение Сената отправиться в составе отряда Академии наук. По выздоровлении Гмелин просил и его отправить в экспедицию, что и было удовлетворено. Среди подготовительных материалов к предстоящим исследованиям в Сибири в СПФ АРАН имеются и выписки из Северной и Восточной Тартарии на голландском языке, но уже в части описаний металлов, минералов, флоры и фауны Сибири, сделанные И. Г. Гмелиным (или для него)[1725]. При этом использовалось издание Северной и Восточной Тартарии как 1692[1726], так и 1705 года. Сделаны пространные выписки о рыбах, встречающихся в Сибири[1727], а также о животном «бубули» (Boeboeli), обитающем в «Даурском крае», которое «по внешнему виду... больше всего походит на буйвола, размером больше вола или обычной коровы»[1728]. Гмелина заинтересовали сведения о возможности добычи золота в Сибири «на притоке Енисея, в области Таргутской (’t Targoetske)»[1729] и о «Марьином стекле»[1730], образец которого Н. Витсену прислали из Верхотурья. Кроме того, внимание Гмелина привлек «благоухающий бальзам, по названию «темсуй» (Temsuy)», считающийся «целебным средством от многих болезней»[1731].

Попробуем проследить, как Миллер использовал материалы книги Витсена в своих последующих работах по истории Сибири. Прежде всего, он извлекал информацию, которая была уникальной, не содержащейся в других источниках, бывших в его распоряжении. Например, в «Истории о странах при реке Амуре лежащих, когда оныя состояли под Российским владением»[1732] Миллер приводит сведения Н. Витсена о письме, которое Никифор Венюков привез из Пекина в 1686 году. Ученый пересказывает содержание письма, указывая, что в Северной и Восточной Тартарии имеются два его перевода. Там же, описывая осаду Албазина в 1686 году, Миллер использует данные Витсена о потерях русских, замечая, что «ежли находящемся в Витзеновой книге о Восточной и Северной Татарии на странице 863 известиям верить, то осажденных уже при конце ноября месяца больше 150 человек не осталось»[1733] (у Витсена: «Между тем, количество людей внутри Албазина уменьшилось от 800 до 150 человек, они почти все были больны цингой, 30 человек стояли еще в карауле и 15 были заняты на работах»[1734]).

Однако Миллер, изучивший к тому времени многие документы по истории Сибири, и сам, в отличие от Витсена, побывавший в описываемых местах, чаще комментирует и исправляет информацию, содержащуюся в Северной и Восточной Тартарии. В той же «Истории о странах при реке Амуре лежащих...», рассказывая о постройке Албазина, Миллер замечает, что приводимые Н. Витсеном сведения о Никифоре Романовиче Черниговском нуждаются в исправлении: «По сему надлежит исправить то, что Витзеновой Северовосточной Татарии 2 издание на 11 странице о постройке Албазина и о прощении Черниговскаго объявляется несколько с отменными обстоятельствами»[1735]. Также не совсем верен, по мнению Миллера, рассказ Н. Витсена о смерти воеводы Алексея Толбузина: «Но он не в пятый день после того, как начали Китайцы стрелять по городу, как Витзен объявляет, но по свидетельству людей, при той осаде бывших, в конце сентября месяца убит неприятельским пушечным ядром»[1736].

Естественно, что и в «Описании Сибирского царства и всех произшедших в нем дел...», издание которого началось в 1750 году[1737], а отдельные части публиковались в журнале «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащий»[1738], Миллер также часто использует сведения из книги Н. Витсена. При этом приоритет он отдает сибирским летописям и архивным документам, дополняя их информацией, содержащейся в Северной и Восточной Тартарии, и сопоставляя книгу Витсена с русскими источниками. Рассказывая об открытии Сибири и роли семьи Строгановых в ее освоении, Миллер замечал, что «имеется известие, которое дает основание предполагать, что Сибирь <...> как бы снова была открыта благодаря стараниям одного человека, которого фамилия графов и баронов Строгановых почитает своим предком. Правда это известие не находится в русских летописях и его приводят только иностранные писатели...», «Исаак Масса, голландский описатель земель, впервые напечатал об этом в 1609 году. После этого Ник[олаас] Витзен повторил его рассказ в своем драгоценном труде «Noord en Oose Tartaryen»...»[1739]. Миллер пересказывает сведения Витсена, о том, что «... [Строганов] привез со своей родины и ввел в употребление в России татарские счеты, на которых производят арифметические вычисления при помощи шариков, надетых на проволоку»[1740], уточняя, однако, целый ряд деталей, ссылаясь на известия, имеющиеся у семьи Строгановых. Далее ученый замечает, что Н. Витсен ошибся, назвав Даниила Строганова главой семьи во времена похода Ермака: «Ошибка произошла, очевидно, от того, что Даниил Строганов был старшим в семье в то время, когда Витзен находился в Москве, именно в 1677 г.»[1741].

Сравнивая текст Северной и Восточной Тартарии с сибирскими летописями, Миллер замечает, например, что относительно времени похода Ермака летописи дают «весьма недостаточные сведения <...> Разбой казаков на Волге, бегство на Каму и последующий поход в Сибирь описываются в них под одним 7089 (1581) годом. Легко заметить, что это маловероятно. Напротив того, известия, приводимые Витзеным, неверны в том отношении, что все события описываются у него, правда, в том же порядке, но отнесены на несколько лет раньше...»[1742]. Рассказывая о сражении казаков Ермака с Кучумом, ученый замечает, что Витсен «неправильно рассказывает (изд. 2. С. 739), будто бы хан бежал из города Сибири, который он [Витсен] постоянно смешивает с городом Тобольском, и велел при этом сбросить в Иртыш две имеющиеся у него чугунные большие пушки <...> Одну из них казаки потом вытащили из реки, и она будто бы в его [Витсена] время находилась в Тобольске». Миллер пишет, что этому нет подтверждения «ни в летописях, ни в архивных делах, ни в преданиях местных жителей, ни в наличном составе имеющейся в настоящее время в Тобольске артиллерии»[1743]. Однако сообщение Витсена о том, что «Ермак при первом нападении, чтобы усыпить бдительность и не вызвать беспокойство среди врагов, велел зарядить пушки и мелкое оружие одними пыжами и что при втором нападении он стрелял уже настоящими, отчего больше всего зависел исход битвы» вызвало у Миллера доверие. Он замечает, что «такая хитрость могла быть употреблена, хотя Сибирские летописи об этом не упоминают, но в них кратко описываются только главные события, а мелкие события нередко совсем опускаются»[1744]. Такая ситуация, когда часть информации, содержащейся у Витсена буквально в одном абзаце, Миллер считает достоверной, а часть — ошибочной или сомнительной, довольно типична. Например, о челобитной, отправленной Ермаком в Москву, Миллер пишет: «К этому следует еще прибавить, что Ермак, как пишет Витзен (с. 739), в отправленной челобитной просил о милостивом прощении своих прежних вин и указывал царю на необходимость послать в Сибирь воеводу, который управлял бы ею по приказам его царского величества и защищал бы ее от всяких вражеских нападений. Витзен при этом говорит, что посланный ясак состоял из 60 сороков соболей, 20 черно-бурых лисиц и 50 бобров, и что кроме того были тогда же отправлены в Москву три знатных пленника. Однако эти последние известия подлежат сомнению, так как настоящее количество ясака едва ли могло быть известно чужестранцу, записавшему эти сведения, и, кроме того в летописях ничего не говорится о том, что казаки имели в то время знатных пленников»[1745].

В работе «Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных», опубликованной в 1758 году,[1746] Г. Ф. Миллер также неоднократно обращается к книге Витсена. В частности, описание плавания кораблей «Кастрикум» и «Брескес» в 1643 году полностью основывается на известиях, опубликованных в Северной и Восточной Тартарии.

Особое внимание анализу текста Северной и Восточной Тартарии Миллер уделил в статье «О сибирских надписях»[1747]. Здесь ученый приводит большую цитату из книги Витсена с описанием Ирбитской писаницы, объясняя это тем, что сама книга «имеется у немногих»[1748]. В экземпляре, которым пользовался Миллер, отсутствовала гравюра с изображением «Писанца камня» — «Sibiersche Kruysberg, anders de klip van Pisanets genaamt, met verre van de stad Vergaturia gelegen» («Сибирская Крестовая гора, также называемая утес Писанец, расположенная недалеко от города Верхотурье»)[1749]. В других экземплярах эта гравюра опубликована. Именно она подробно описывается Витсеном на страницах 759-760, которые приводит в своей статье Миллер. Сетуя на отсутствие иллюстрации, он в то же время высоко оценивает описание, сделанное Витсеном: «Читая это место в сочинении Витзена и не видя самих изображений, не напечатанных в книге, не знаю, по какой причине, как не получить все же яркое впечатление об этой Ирбитской скале?». Однако ученому удалось найти изображение писаного камня в других книгах: «Письмах» Г. Купера[1750] и работе Страленберга[1751]. Размышляя над тем, имеют ли эти изображения что-нибудь общее с описанием Витсена, Миллер совершенно справедливо заметил: «нет никакого сомнения, что у Купера речь идет о тех же изображениях, которые Витзен получил из Сибири...»[1752]. Оригинальные рисунки Ирбитской скалы, содержащиеся в переписке Витсена и Купера, хранятся в библиотеке Амстердамского университета[1753]. В письме к Ля Крозе от 26 апреля 1711 года Купер писал: «г-н Витзен сделал меня обладателем Сибирских надписей, это буквы или, скорее, фигуры весьма необыкновенные... имеются четыре таблицы»[1754]. Путешествуя по Сибири, Миллер побывал у Ирбитского камня[1755] в июне 1741 года. Позволим себе привести здесь цитату из описания Миллера, где четко прослеживается отношение петербургского ученого к труду Витсена: «Когда я находился около Ирбита, мне показалось стоящим делом съездить к писаной скале для того, чтобы выяснить истинное состояние ее и чтобы дать рисунок ее, исполненный более исправно и искусно, чем прежние. Имя этой скалы — Писанец Камень, что иначе означает, как я указывал раньше, писаный. Она находится на левом, или западном, берегу реки Ирбита, выступая к реке в виде обрыва с несколькими более выдающимися частями и возвышаясь над поверхностью воды, вопреки сообщению Страленберга, не более шести саженей. Я не наблюдал, чтобы скала выступала в реку тремя сторонами. Она выступает, конечно, но только в виде некоторой округлости, около которой река делает поворот. Изображения на беловатой известковой скале писаны, но не выжжены, как говорит Страленберг, красной краской неумело, грубо и беспорядочно, как обыкновенно делается самыми неискусными рисовальщиками. Можно даже сказать, что они сделаны пальцем, потому что почти равняются ему по толщине. Многие стерлись, благодаря действию воздуха. Оставшиеся представлены на таблице верно. Я не колеблюсь сравнить их с рисунками детей или произведениями праздных людей, неопытных в искусстве письма и живописи, когда они делают на бумаге или пишут на песке разные беспорядочные изображения. Я не наблюдал там ничего, что было бы похоже на связный ряд изображений. Здесь — изображения людей, там — животных, ничем органически не связанные <...> Мне трудно уверить себя, что такие произведения принадлежат людям, которые хотели передать потомству память о себе или о своих деяниях, и я не усомнюсь назвать большим фантазером того, кто на самой скале усмотрит то, что Витзен и Купер, как им показалось, усмотрели в сообщенных ими изображениях [В рисунках на Ирбитской скале Витсен увидел доказательство того, что «первые христиане пришли туда много лет назад» — Авт.]. И потому, если нет других свидетельств, я не думаю, чтобы эти изображения доказывали, что христианская религия была распространена в этих местах еще до прихода в Сибирь русских. Но Витзен, честный писатель, описывая художественное и искусное выполнение присланных ему изображений, сам обесценивает свое толкование. Он упомянул канцеляриста[1756], который, без сомнения, принадлежал к низшему разряду писцов. Они же вообще привлекаются к делам, когда их начальники исполняют обязанности судей и уезжают далеко от города не иначе, как по очень важным причинам. Коль скоро это был писец, то, насколько нравы людей этого рода нам известны, не будем ожидать тщательности и искусства в сделанной им зарисовке; она не могла быть выполнена «помощью сорванной с дерева ветки»; отсюда я заключаю, что по небрежности и невежеству или по отсутствию нужных для рисования принадлежностей было сделано при том много ошибок, которые привели Витзена и Купера к преувеличенной оценке этого произведения»[1757].

Миллер ссылался на сочинение Витсена даже тогда, когда писал «Опыт новейшия истории о России»[1758]. Говоря об укреплении города Тарку при царе Борисе Годунове, он сопоставляет свои данные с теми, что опубликовал Витсен, добавляя, что «Витзен. С. 610 имеет о сем несправедливыя известия».

С других позиций подходил к изучению книги Н. Витсена русский государственный деятель, историк, географ, инженер Василий Никитич Татищев (1686-1750). Начав с 1717 года заниматься изучением русской истории по заданию Петра, он продолжал свои исследования до конца жизни[1759]. Для написания истории России Татищев использовал как собираемые им рукописи исторического содержания, так и западноевропейские сочинения, в числе которых были и многие из тех произведений, которые послужили источниками для Н. Витсена. Прежде всего, «он подробно и критически освоил известия иностранных писателей и дипломатов, писавших о России. Он обращался к трудам древних и новых историков, сочинениям очевидцев, которые посещали русское государство, начиная с XIII в.»[1760] Таким образом, книга Н. Витсена была для Татищева одним из тех трудов, в которых публиковались исторические или географические описания России, но составленные на базе других книг, а не собственных наблюдений, то есть Татищев оценивал Северную и Восточную Тартарию с историографической точки зрения. Многие из книг, упоминаемых Витсеном, имелись в академической библиотеке, при этом не только европейских, но и арабских авторов. Приведем лишь один из многочисленных примеров. И. Шумахер, отправившийся в 1721 году в путешествие по Европе по заданию Петра I, приобрел 314 названий (541 том) книг, из которых 10 книг о Востоке[1761]. Среди них была, например, «История Тимура» Ахмед бин Арабшаха (1389-1450), арабского историка, литератора, поэта. Издание, купленное Шумахером, подготовил Якоб Голиус (1596-1667), голландский востоковед, профессор кафедры арабского языка Лейденского университета. Шумахер приобрел первое издание, которое Я. Голиус подготовил по двум вывезенным им с Востока рукописным спискам и издал на арабском языке в 1636 году[1762]. Позднее библиотека приобрела издания переводов этой книги на европейские языки. Татищев владел немецким, шведским и польским, что позволяло ему пользоваться европейскими изданиями на этих языках. Кроме того, ученый инициировал перевод многих книг на русский язык. Е. А. Савельева, приводя данные статьи В. А. Петрова о рукописях, присланных В. Н. Татищевым в Академию наук, сообщает о том, что из 55 рукописных книг 15 были переводами с западноевропейских языков. С латинского языка книги для В. Н. Татищева переводил К. А. Кондратович, переводчик Петербургской Академии наук, который в 1734 году вместе с Татищевым уехал в Екатеринбург для преподавания латинского языка в открытой там школе[1763]. По поручению Татищева он перевел на русский язык книгу польского хрониста М. Кромера «De origine et rebus gestis polonorum» (Basileae, 1555), которой пользовался и H. Витсен. Перевод с исправлениями В. Н. Татищева и асессора Рудакова после изучения его Татищевым был отправлен в Петербургскую Академию наук и в 1737 году поступил в её библиотеку. Тогда же Кондратович перевел для Татищева «Изъяснение татарской хронологии» Кирхера, Геродота, «Географию» Птолемея, Страбона, Плиния[1764], «Записки о московитских делах» Герберштейна[1765]. Все переводы Татищев или сам Кондратович отправляли в Академию наук. Была переведена и книга П. Бержерона «Tracté des Tartares, de leur origine, pay, peuple, mœurs, guerres, conquistes, empire et son estendue de la suite de leurs chanes et empéreurs, estats et hordes, diverses jusqu’aujourd’hui», также использованная H. Витсеном[1766]. То есть практически все книги, упоминаемые Витсеном, были доступны Татищеву в оригиналах или в переводах на русский язык, а не в пересказе Витсена. Для Татищева значение книги Витсена умалялось и тем, что ее автор в Сибири никогда не был. Татищев же жил и работал там, на месте изучал русские летописи, документы. Гораздо выше он ценил «Das Nord- und Östliche Theil von Europa und Asie», с автором которой, Ф.-И. Страленбергом, он был лично знаком и к которой написал «Примечания»[1767]. Известно также, что Татищев переводил книгу Страленберга на русский язык[1768].

Упоминаний Северной и Восточной Тартарии Витсена в сочинениях Татищева немного. Так в «Общем географическом описании всея Сибири» (1736 г.), перечисляя историков, которые писали о Сибири, начав с Геродота, вспомнив Плиния и Страбона, Карпини, А. Олеария, И. Идеса, А. Бранта, Страленберга, В.Н. Татищев ничего не написал о Витсене. Но в «Истории Российской» Василий Никитич несколько раз ссылается на Витсена, отмечая, правда, лишь неточности в его труде. Приводя некоторые мнения о том, что историку необходимо знать красноречие, риторику, Татищев рассуждает: «Все сии науки, как <...> хотя многополезны, однако ж иногда на все те науки надеяться, а неученых презирать не должно. Ибо видим, что преславные философы, писав истории, погрешили, как пример имеем о Самуиле Пуфендорфе, Роберте Вайле, Витсене, бургомистре амстердамском, и других, что первые свои издания принуждены были исправлять, и не однократно»[1769]. Раздраженно пишет русский историк о том, что, используя полученные исторические или географические данные, Витсен вносил их в книгу без дополнительной проверки. Вот как о таких фактах пишет Татищев: «Колмо же град, как выше показано, есть, где село Бронницы. Я о сем Холме напоминаю для того, что Витсену некто, не смысля, сказал о войне холопов со скифами, якобы оная в том месте была. И Мартиние, не больше рассудив, поверил и в Лексикон географический внес, которое нисколько с историею Геродота не согласно, ибо он точно войну ту при Доне и ров, сделанный рабами, а не крепость там указывает, то б можно думать, оный был меж Доном и Волгой, который турки в 15-м году хотели судопроходным сделать, как и Петр Великий о том старался. Плиний и Порфирогенит не беспричинно Перекопь крымскую разумеют, гл. 12, н. 14, гл. 14, н. 31, гл. 16, н. 38, почему всяк рассудит, что сии премудрые мужи Витсен и Мартиние баснею новгородца обмануты»[1770]. Видимо, В. Н. Татищева не удовлетворяло и неверное употребление географических названий, наименований народов, в связи с чем он в своей «Истории Российской» делал особые примечания: «В тех же примечаниях нужным казалось образование названий народов и урочищ древних показать, которые большею частью сарматского, а отчасти и татарского языка, о которых, так весьма ко изъяснению древности нужных, ни языка знания, ни прилежания европейцы не имеют и пользы оных не знают и от того в рассуждениях немало погрешают, из-за чего в Страленберговой книге описания Татарии с избытком видим, что он, не зная нужных языков, странные и несогласные с истинным образования имен нагородил»[1771]. То же самое Татищев мог бы сказать и о книге Витсена. При написании «Истории Российской» он начал подготовку «Лексикона российского исторического, географического, политического и гражданского», поскольку в ходе работы испытывал большие затруднения при использовании ряда иностранных лексиконов, потому что в них «великие о России неисправности» содержатся, так что «ни единого артикула во всем правильнаго без погрешности отыскать невозможно»[1772]. В «Дополн-ке росписи Лексикона гражданского»[1773], в которой перечислены имена историков и названия обобщающих исторических трудов, есть и имя Витсена[1774], правда, без какого-либо комментария. Скажем, об А. Брандте записано: «Брант, Езда в Китаи», о Герберштейне: «Герберстейн. Езда в Русию», о Кирхере: «Кирхер, Описание Китай»[1775]. В работе «О географии вообсче и о русской», говоря о чертеже Сибири, выполненном в царствование Алексея Михайловича, В. Н. Татищев сослался на книгу амстердамского бургомистра: «Витсен, бургомистр амстердамский, объявил, что она [карта — Авт.] на дереве вырезана и напечатана была, токмо по довольном от меня испытанию никто не явился, чтоб оную напечатанную видел и, хотя сказывают, что есть в архиве Сенатской, токмо никто отыскать и показать мне не мог»[1776].

Так на примере В. Н. Татищева мы видим, как изменялось отношение к книге Н. Витсена Северная и Восточная Тартария как к научному произведению. Особенность её композиции как свода печатных и устных источников приводила к тому, что в первую очередь она использовалась уже не столько как источник новых сведений, сколько как своеобразная библиография и хрестоматия. Изучение книг, на которые ссылался Витсен и которые пересказывал или цитировал, приводило к тому, что сама Северная и Восточная Тартария становилась уже как бы пройденным этапом. Ученые в России обращались непосредственно к самим опубликованным источникам книги Витсена, благо академическая библиотека была богатейшим книжным собранием, а в России шла огромная переводческая и издательская деятельность. В академическом Архиве хранятся рукописи переводов по той тематике, которая так интересовала и волновала любознательного Витсена. Доступная уже на русском языке историография России и соседних с ней государств разрасталась: выполнялись переводы с китайских рукописей о китайской хронологии[1777], китайской истории[1778], с калмыкского языка[1779]; в Академию наук присылались рукописи по истории татар[1780], составленные на основе письменных и устных источников. И что особенно важно — отыскивались, переписывались, присылались в Петербург сами исторические источники. Академия наук вела работу по составлению карт России, для чего в губернии и уезды отправлялись геодезисты, которые не только определяли месторасположение географических пунктов, но и вели опросы населения в соответствии с разработанными анкетами (например, одна из редакций анкеты В. Н. Татищева включала 198 вопросов по истории, географии, обычаям, религии, климату, флоре, фауне, археологическим находкам и т. д.). Академические экспедиции XVIII века вели беспрецедентную по широте охвата собирательскую и исследовательскую деятельность. Таким образом, сведения, собранные и опубликованные Витсеном, были уже просто недостаточны и казались пройденным этапом, поскольку перед российской наукой стояли более сложные задачи: написание достоверной истории России на основе собираемых исторических источников; географическое описание Российской империи и создание ее карты; поиск минералов и руд для разработки; исследование флоры и фауны; описание народов, проживающих в Российском государстве, изучение их языков. Вся эта работа выходила за стены библиотек и проводилась непосредственно «в поле». Вероятно, интерес к публикациям путешествий, историко-географическим описаниям России по материалам экспедиций петербургских ученых способствовал тому, что в 1785 году Северная и Восточная Тартария была переиздана в Нидерландах, точнее, к изданию 1705 года был выгравирован новый титульный лист с измененным названием и добавлены несколько новых иллюстраций. Причины и история появления третьего издания книги Н. Витсена требуют дополнительного исследования. Мы же подчеркнем, что П. Боддарт, который в названии книги значится как автор вступительной статьи к новому изданию, был хорошо осведомлен о деятельности петербургских ученых, так как с одним из них, П. С. Палласом, он был хорошо знаком и состоял в переписке. Интерес к собранным Н. Витсеном материалам возобновился с осознанием необходимости исторического подхода в исследованиях гуманитарного направления, когда стала понятна важность сопоставления данных в их исторической последовательности, поиска наиболее ранних источников. А такие ранние сведения по истории, этнографии, языкам, археологии, поступившие к Витсену из России с иллюстрациями, которые сами по себе служили материалом для исследований, и давала книга голландского ученого. Возобновившийся интерес коснулся, прежде всего, сравнительного изучения языков и народов, живущих в России. Упомянутый нами П. С. Паллас, привлеченный Екатериной II к созданию «Сравнительного словаря всех языков и наречий...»,[1781] составил список из 149 азиатских и 51 европейского языков, собрал по ним материал, который и составил словарь, вышедший в 1787-1789 гг. Подготовительные материалы к словарю, находящиеся в СПФ АРАН в фонде академика А. М. Шегрена[1782], свидетельствуют о том, что Паллас обращался и к опыту Витсена.

Отметим, что много внимания книге Витсена уделял Ф. П. Аделунг, пожалуй, так же, как и в своё время Г. Ф. Миллер и X. Винсгейм, подробно, постранично изучавший её текст, о чем свидетельствуют его опубликованные труды, и рукописи, хранящиеся в петербургских архивах[1783]. Знаменательно, что на работы Аделунга обратил внимание голландец Я. Схелтема, автор труда о Петре I[1784]. В первом же письме Я. Схелтемы Аделунгу[1785] от 18 августа 1817 года появляется имя Николааса Витсена: «...уже в течение длительного времени я с большим уважением и с большой пользой читаю произведения, которые Ваше Высокоблагородие публиковало на немецком языке. Мне будет приятно вступить в переписку с Вами и быть в курсе тех исследований, которые будут проводиться в Петербурге, и знать Ваши размышления о России, о которой я хотел бы знать чуть больше... Мне будет очень приятно иметь некоторые разъяснения о трудах царя и о голландцах, которые были в сношениях с Россией и, например, я очень заинтересован получить копии писем Николааса Витсена к царю. Я прочитал в предисловии к произведению Витсена, названного Северная и Восточная Тартария ..., и в своих письмах к ученому Г. Куперу, Витсен написал, что начиная с 1697 года и до 1716 года они [Витсен и Пётр I — Авт.] поддерживали постоянную переписку по самым разным сюжетам, а именно о фабриках, о морском деле, торговле и т. д.; а также то, что царь спрашивал у Витсена больше, чем тот знал. До настоящего времени я не смог открыть местонахождение писем Витсена и тех писем, которые он получил. Однако я надеюсь, что его мемуары и его письма, написанные до 1706 года, хранятся в Москве, а остальные в Петербурге. Представление тех больших услуг, которые Витсен оказал царю, будет составлять основную часть второго и третьего тома моего произведения. Я уже многое нашел, касающееся господина Витсена, но что касается этого вопроса, я как богачи, которым всегда хотят еще больше разбогатеть». Такой интерес к Витсену был понятен Аделунгу. Он писал: «То обстоятельство, что сочинение Витсена, столь важное и любопытное, не было переведено ни на один язык, поистине возбуждает удивление, и может быть объяснено тем только, что оно очень велико, равно и тем, что писано на голландском языке»[1786]. Издание на русском языке не только сделает книгу Северная и Восточная Тартария более доступной для изучения, но и станет данью благодарности амстердамскому бургомистру, ученому, коллекционеру, просто удивительно любознательному человеку Николаасу Витсену, относившемуся к России и ее истории с глубочайшим интересом.

Произведения Николааса Витсена

Prognostikon: quod ... sub praesidio Alex, de Bie ... / defendendum publice suscipit Nic. Witsen ... ad diem i Aprilis. Amstelodami: apud Joann. Ravesteinium, 1662. in-4.

Disputatio juridica inauguralis, de senatusconsulto Macedoniano ... / Nicolaas Witsen. Lugd. Bat.: apud vid. et haer Joh. Elzevier, 1664. in-4.

Aeloude en hedendaegsche scheeps-bouw en bestier: waer in wijtloopig wert verhandelt, de wijze van scheeps-timmeren, by Grieken en Romeynen: scheeps-oeffeningen, strijden, tucht, straffe, wetten en gewoonten ... / Beschreven door Nicolaes Witsen. t’Amsterdam: gedruckt by Christoffel Cunradus, 1671. ill., portr.; in-2.

Aeloude en hedendaegsche scheeps-bouw en bestier ... 1671. Факсимильное воспроизведение: Canaletto, Alphen aan den Rijn, 1979.

Architectura navalis et regimen nauticum ofte Aaloude en hedendaagsche scheepsbouw en -bestier, ... / Nic. Witsen. Amsterdam: ter drukkerye van Pieter en Joan Blaeu, 1690. Факсимильное воспроизведение: Architectura navalis et regimen nauticum: ofte aaloude en hedendaagsche scheeps-bouw en bestier, etc. / beschreeven door Nicolaes Witsen. [Facs.] [Amsterdam: Graphic], [1970].

Noord en Oost Tartarye, ofte bondigh ontwerp van eenige dier landen en volken, Zo als voormaels bekent zyn geweest. Beneffens verscheide tot noch toe onbekende en meest noit voorheen beschreve Tartersche en nabuerige gewesten, lantstreken, steden, rivieren en plaetzen in de Noorder en Oosterlykste gedeelten van Asia en Europa, en Met derz. Lantkaerten. Zedert nauwkeurigh onderzoek van veele jaren, en eigen ondervindinge beschreven, getekent en in t licht gegeven door N. W. Amsterdam: [s.n.], 1692. in-2.

Noord en Oost Tartarye, ofte bondig ontwerp van eenige dier landen en volken, welke voormaels bekent zijn geweest. Beneffens verscheide tot noch toe onbekende, en meest nooit voorheen beschreve Tartersche en Nabuurige Gewesten, Landstreeken, Steden, Rivieren en Plaetzen, in de Noorder en Oosterlykste gedeelten van Asia en Europa, Zoo buiten en binnen de Rivieren Tanais en Oby, als omtrent de Kaspische, Indische-Ooster, en Zwarte Zee gelegen; gelijk de Landschappen Niuche, Dauria, Jesso, Moegalia, Kalmakkia, Tangut, Usbek, en Noorder Persie, Turkestan, Georgia, Mengrelia, Cirkassia, Crim, Astakkia, Altin, Tingoesia, Siberia, Samojedia, en andere aen hunne Tzaersche Majesteiten Kroon gehoorende Heerschappijen: Verdeeld in twee Stukken, Met der zelver Land-kaerten: mitsgaders, onderscheidene Afbeeldingen van Steden, Drachten, en.. Zedert naeuwkeurig onderzoek van veele Jaren, en eigen ondervindinge ontworpen, beschreven, geteekent, en in t licht gegeven, door Nicolaes Witsen. Tweede druk, t’Amsterdam: By François Halma, Boekverkooper op de Nieuwen-dyk. MDCC V. 2 dl. in-2.

Noord en Оost Tartaryen: beheizende eene beschryving van verscheidene Tartersche en Nabuurige Gewesten, in de Noorder en oostelykste deelen van Azien en Europa; Zedert naauwkeurig onderzoek van veele Jaaren, en eigen ondervinding ontworpen, beschreven, geteekent, en in t lichtgegeven door Mr. Nicolaas Witsen, Burgemeester te Amsterdam, &c. &c. &c. [twee delen] Tweede druk, Nieuwe Uitgaaf, Verrykt met eene Inleiding tot het werk, en met eene meenigte Afbeeldingen versierd. Te Amsterdam: by M. Schalekamp, 1785. 2 dl. in-2.

A Letter, not long since written to the Publisher by an Experienced person residing at Amsterdam, containing a true Description of Nova Zembla, together with an intimation of the advantage of its shape and position. 1674. N. 101. Vol. 9. P. 3-4.

An account of a large and curious Map of the Great Tartary, lately published in Holland, by Mr Nicholas Witsen, being an Extract of a Letter from the Author there of, to the Honorouble Sir Robert Southwel Knt, and President of the Royal Society. 1686. Vol. 16. N 193. P. 492-494.

The Descriptions of certain shells, found in the East Indies, communicated by Mr Witzen to Dr Lister, and by him to the Publisher, with some Remarks of his own. 1693. Vol. 17. N 203. P. 870-872.

A Letter from Monsieur N. Witsen to Dr. Martin Lister, with two Draughts of the Famous Persepolis. 1694. Vol. 18. N 210. P. 117-118.

Part of a Letter from Mr Nicolas Witsen, burgermaster of Amsterdam; giving a farther Relation of the horrible burning of some mountains of the Molucco Islands. 1693. Vol. 19. N 228. P. 529- 532.

Part of a Letter from Mr Witsen, Burgermaster of Amsterdam, and F.R.S. to Dr. Martin Lister, fellow of the Coiledge of Physicians, and R.S. concerning some late Observations in Nova Hollandia. 1698. Vol. 20. N 245. P. 361-362.

Bibliotheca nitidissima sive catalogus librorum, theologicorum, juridicorum, historicorum, philosophicorum, de hist, naturali scriptorum, numismaticorum, antiquariorum, & miscellaneorum ... Quibus, dum vixit, Usus est Vir Nobilissimus atque Amplissimus Nicolaus Witsen, Senator & Judex Reipublicae Amstaelodamensis. Quorum omnium publica Auctio habebitur in Aedibus Salomonis Schouten, in platea vulgo de Kalverstraat, ad Diem Lunae 20 Martii & seqq. Anni 1747, Amsterdam, Salomon en Petrus Schouten Amsterdam, 1747.

Catalogus van de uitmundende en zeer vermaarde konst-en natuurkabinetten bestaande in Goude, Zilvere en kopere antique en moderne medailles en Goude Cieraden, als mede antique beeiden, Bas-Relieven, Urne en andere antiquiteyten van Marmer, Koper &c. benevens enige Oude Manuscripten. Verder Oost-Indische en andere Konstwerken en Rariteyten, als Agate Koppen, Edele gesteentens, Heyligdommen, Chineese Tartarise en andere Afgoden, Japanse Chineese en Mogolse Miniaturen en geteekende Kaarten, fraije geschilderde Turkse en andere Portraiten, een Atlas van Blaeuw in 9 deelen, Mathematische Instrumenten en zeer veel andere Curieusheden. Ook ongemeene schoonen Hoorns, Doubletschelpen, Coraal en Zeegewassen, Versteende Zaaken, Drogeryen, Insecten droog en in Liquor, en andere Naturalia meer. Zeer keurlyk by een vergadert en naarglaten door den Wei. Ed: Heeren Mr. Nicolaas Witsen, In zijn Wei Ed. Leeven Burgemeester en Raad der Stad Amsterdam, etc. etc. [...] Amsterdam, 1728.

Verzameling van Oude en zeer Seldzame Manuscripten en Kaarten, nagelaten door den Wel. Ed. Gestr. Heer Mr. Nicolaas Witsen, in desselfs Leven Burgemeester en Raad der Stad Amsterdam [...] Amsterdam, 1761.

Источники

Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА)

Ф. 161. Письма и прошения разных лиц на высочайшее имя и к высоким особам.

Российская государственная библиотека (далее — РГБ)

Рукописный отдел. Q-IV. № 519;

Погодинское собрание. № 1548.

Научный архив СПбИИ РАН Ф. 276. «Издательский фонд ЛОИИ». Oп. 1. № 105 «Правдивое описание далекого путешествия из Москвы через г. Тобольск» (перевод немецкой рукописи, хран. в Копенгагенской королевской библиотеке (1666 г.) С предисловием ак. М. П. Алексеева.

Литература

Абашин С. Н. Миндонцы в XVIII-XX вв. История меняющегося самосознания // Расы и народы. М., 2001. Вып. 27.

Авеста в русских переводах (1861-1996) / Сост., общ. ред., примеч., справ. разд. И. В. Рака. СПб., 1997.

Авляев Г. О. Происхождение калмыцкого народа (середина ІХ-І четверть XVIII в.). М.; Элиста, 1994.

Агеева Р. А. Страны и народы: происхождение названий. М., 1990.

Акманов И. Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII — первой половине XVIII в. Свердловск, 1991.

Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссиею. 1676-1700. СПб., 1842. Т. 5.

Александров В. А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). Хабаровск, 1984.

Александров В. А. Русское население Сибири XVІІ — начала XVIII в. (Енисейский край). М., 1964.

Александров В. А. Юрий Крижанич о Сибири (проблема источников) // Источники по истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1988. С. 39-58.

Алексеев М. П. Один из русских корреспондентов Ник. Витсена [С. Лопуцкий]. (К истории поисков морского пути в Китай и Индию в XVII веке) // Сергею Федоровичу Ольденбургу к 50-летию научно-общественной деятельности. 1882-1932. Сборник статей. Л., 1934. С. 51-60.

Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. Введение, тексты и комментарии. T. 1. Ч. 2. (2-я половина XVII века). Иркутск, 1936.

Алексеев М. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей: Введение, тексты и комментарии: ХІІІ-XVІІ вв. 2-е изд. Иркутск, 1941.

Алексеев Ю. Г. Под знамёнами Москвы: Борьба за единство Руси. М., 1992.

Алексеенко Е. А. Этнические и культурные взаимодействия кетов и обских угров // Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово, 1986. С. 106-113.

Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. / Отв. ред. Н. Л. Рубинштейн; Пер. с англ. Ю. В. Готье. Л., 1937.

Андреев А. И. Заметки по исторической географии Сибири // Известия Всесоюзного географического общества. 1940. Т. 72. Вып. 2. С.

Андреев А. И. Очерки по источниковедению Сибири. Вып. 1. XVII век. М.; Л., 1960. Вып. 2. XVIII век. Первая половина. М., 1965.

Андреев А. И. Труды Семена Ремизова по географии и этнографии Сибири XVІІ-XVІІІ вв. // Проблемы источниковедения. М.; Л., 1940. Т. 3. С. 117-126.

Андреев А. И. Чертежи и карты России XVII века, найденные в послевоенные годы // Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII-XVII веков. М.; Л., 1960. (Труды ЛОИИ АН СССР. Вып. 2).

Арабский аноним XI века / Пер., введ. в изучение памятника и коммен. П. А. Грязневича. М., 1960.

Аристов Н. А. Заметки об этническом составе тюркских племён и народностей и сведения об их численности // Живая старина. Вып. III-IV. СПб., 1896. С. 394-399.

Арутюнов С. А., Щебеньков В. Г. Древнейший народ Японии: Судьбы племени айнов. М., 1992.

Атлас мира. М., 1987.

Ахмедов Б. А. Государство кочевых узбеков. М., 1965.

Бабенко И. П. Монеты, меры и весы всех стран и народов (в сравнении с русскими). СПб., 1905.

Багров Л. История картографии / Пер. с англ. Н. И. Лисовой. М., 2004.

Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства (вторая половина XV века). М., 2001.

Балдаев С. П. К вопросу о расселении бурятских племен и родов. (Имена бурятских племен и родов в летописях Рашид-Эд-Дина) // Ученые записки Бурятского гос. пед. ин-та. Улан-Ухэ, 1958. Вып. 16. С. 158-163.

Банзаров Д. Собрание сочинений. Отв. ред. Д. Б. Улымжиев. 2-е изд. Улан-Удэ, 1997.

Банников А. Г. Первые русские путешествия в Монголию и Северный Китай. М., 1949.

Бантыш-Каменский Н. Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 г. Казань, 1882.

Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). М., 1894.

Барсуков А. П. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления. СПб., 1902.

Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. СПб.,1898-1900. Ч. 1-2.

Бартольд В. В. Сочинения. 1968. T. V.

Баскаков Н. А. Ногайский язык и его диалекты. М.; Л., 1940.

Баскаков Н. А. К вопросу о происхождении этнонима «кыргыз» // Советская этнография. 1964. № 2. С. 92-93.

Баскаков Н. А. Модели тюркских этнонимов и их типологическая классификация // Ономастика Востока. М., 1980. С. 199-207.

Батмаев М. М. Социально-политический строй и хозяйство калмыков в XVІІ-XVІІІ вв. Элиста, 2002.

Бахрушин С. В. Г. Ф. Миллер как историк Сибири // Миллер Г. Ф. История Сибири. М., 1999. T. 1. С. 17-65.

Бахрушин С. В. Статьи по экономической, социальной и политической истории русского централизованного государства XV-XVII вв. // Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1954. T. II.

Бахрушин С. В. Остяцкие и вогульские княжества в XVІ-XVІІ веках. Л.,1935.

Бахрушин С. В. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв. М., 1927.

Бахрушин С. В. Самоеды в XVII в. // Научные труды. М., 1955. Т. 3. Ч. 1. С. 212-225.

Бахрушин С. В. Юрий Крижанич // Исторический журнал. 1942. № 1-2. С. 145-151.

Бахтин А. Г. Русское государство и Казанское ханство: межгосударственные отношения в XV-XVІ веках. Автореферат ... дисс. доктора ист. наук. М., 2001.

Белобородов С. А. Новые биографические материалы о Н. Д. Венюкове // Письменность и книгопечатание: Материалы научной конференции к 1100-летию создания славянского алфавита и 200-летию книгопечатания Сибири. Тюмень, 1989. С. 28-30.

Белов М. И. Ерофей Хабаров в Мангазее и на Таймыре // Летопись Севера. М., 1975. Т. 7. С. 107-112.

Белов М. И. Письма Иоганна Фан Келлера в собрании нидерландских дипломатических документов // Исследования по отечественному источниковедению. М.; Л., 1964. С. 374-383.

Белов М. И. Подвиг Семена Дежнева. М., 1973.

Белов М. И. Раскопки «златокипящей» Мангазеи. Л., 1970.

Белов М. И. Россия и Голландия в последней четверти XVII в. // Международные связи России в XVІІ-XVІІ вв. М., 1966. С. 58-83.

Белов М. И., Овсянников О. В., Старков В. Ф. Мангазея: Мангазейский морской ход. Л., 1980.

Белокуров С. А. Юрий Крижанич в России. М., 1902.

Белокуров С. А. Ю. Крижанич в России // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских. М., 1903. Ч. III. С. 1-210.

Берг Л. С. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М.; Л., 1946.

Берг Л. С. Очерки по истории русских географических открытий. М.; Л., 1949.

Берг Л. С. Первые карты Камчатки // Известия ВГО. 1962. N 3.

Бертенев Ю. Герои Албазина и Даурской земли // Русский Архив. М., 1899. Кн. 1. С. 323-326.

Бичурин Н. Я. Собрание сведений, о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.; Л., 1950. Т. 1.

Брикнер А. Г. Юрий Крижанич. Вырезка из журнала «Русский вестник» (1887, № 6). — Б.м., б.г.

Богословский М. М. Петр I. Материалы для биографии. М., 1940-1941. Т. I-II.

Боднарский М. С. Великий Северный морской путь. М.; Л., 1926.

Бояршинова З. Я. Население Западной Сибири до начала русской колонизации (Виды хозяйственной деятельности и общественный строй местного населения). Томск, 1950.

Бреретон Г. Известия о нынешних бедах России. СПб., 2002.

Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586-1612 гг. (по русским архивам). М., 1976.

Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1613-1621 гг. (по русским архивам). М., 1987.

Вайнштейн С. И. Мир кочевников центра Азии. М., 1991.

Василевич Г. М. Топонимика Восточной Сибири. М., 1958.

Васильев Л. С. История Востока. В 2 т.: Учеб, для студентов вузов. 2-е изд., испр. и доп. М., 2001.

Ватейшвили Д. Л. Николаас Витсен и его сведения о Грузии // Грузия и европейские страны М., 2003. T. I. Кн. 2. С. 278-568.

Веневитинов М. А. Русские в Голландии. Великое Посольство 1697-1698 г. М., 1897.

Веревкин И. История оспы в России. СПб., 1867.

Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVІІ вв. М.,1975.

Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: История и современность. М.; Иркутск, 1995.

Визе В. Ю. Витсен о русском арктическом мореплавании в XVII веке // Проблемы Арктики. 1948. № 1.

Визе В. Ю. Новые сведения о русском арктическом мореплавании в XVII веке // Летопись Севера. М.; Л., 1949. T. I. С. 78-93.

Вилков О. Н. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII в. М., 1967.

Вилков О. Н. Сибирские бухарцы и торговля в XVII в. // Обменные операции городов Сибири периода феодализма. Новосибирск, 1990.

Винтер Е. Нидерланды и Россия накануне Северной Войны (Николаус Витсен и Петр III Международные связи России в XVІІ-XVІІІ вв. М., 1966. С. 291-302.

Витсен Н. Путешествие в Московию, 1664-1665 / пер. со староголл. В. Трисман; предисл. Р. Максимовой и В. Трисман. СПб., 1996.

Владимирцов Б. Я. Чингис-хан. Горно-Алтайск, 1992.

Возгрин В. Е. Исторические судьбы крымских татар. М., 1992.

Возгрин В. Е. Материалы по шведско-крымским отношениям в XVІ-XVІІІ вв. в архиве ЛОИИ СССР АН СССР. // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978. Кн. IX. С. 318-334.

Возгрин В. Е. Россия и европейские страны в годы Северной войны. Л., 1986.

Волкова Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973.

Вопросы этнической истории Южного Урала. Уфа, 1982.

Высоцкий Н. Ф. Чума при Алексее Михайловиче. Казань, 1879.

Гальперян А. Л. Очерки социально-политической истории Японии в период позднего феодализма, М., 1963.

Гамель И. X. Англичане в России в XVI и XVII столетиях // Статья первая // Записки Императорской Российской Академии Наук. СПб., 1866. Т. 8. Приложение. С. 1-179.

Гамель И. X. Англичане в России в XVI и XVII столетиях // Статья вторая // Записки Императорской Российской Академии Наук. СПб., 1869. Т. 15. С. 181-308.

Гваньини А. Описание Московии. М., 1997.

Герасимова Э. И. Уральск. Исторический очерк (1613-1917 гг.). Алма-Ата, 1969.

Голубцов Н. История древняго г. Албазина // Амурский календарь за 1902 г. Благовещенск, 1902.

Гольберг А. Л. Сочинения Юрия Крижанича и их источники // Вестник истории мировой культуры, 1960. № 6. С. 117-180.

Грааф Т. де, Наарден Б. Описание нивхов и айнов и территорий их проживания в XVII веке по книге Н. Витсена «Северная и Восточная Тартария» // Краеведческий бюллетень. Сахалинский государственный университет. 2005. № 4. С. 3-63.

Гумилёв Л. Н. Хунну. М., 1960.

Гурвич И. С. Этническая история северо-востока Сибири. М., 1966.

Дарбакова В. П. К этимологии этнонима калмык // Этнонимы. М., 1974.

Демидова Н. Ф., Морозова Л. Е., Преображенский А. А. Первые Романовы на российском престоле. М., 1996.

Демидова Н. Ф., Мясников В. С. Первые русские дипломаты в Китае: «Роспись» И. Петлина и статейный список Ф. И. Байкова. М., 1966.

Депрерадович Ф. Ф. Этнографический очерк Южного Сахалина // Сборник историко-статистических сведений о Сибири. СПб., 1875. Т. II. Вып. 1.

Доброклонский М. В. «Книга Виниуса» — памятник русского собирательства XVII-XVIII вв. // Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук. VII серия. 1929. № 3. С. 214-230.

Долгих Б. О. Племена Средней Сибири в XVII в. // Краткие сообщения Института этнографии. М., 1955. Т. 17. С. 29-39.

Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. М., 1960.

Долгих Б. О. Этнический состав и расселение народов Амура в XVII в. По русским источникам // Сб. статей по истории Дальнего Востока. М., 1958. С. 125-142.

Дополнения к Актам историческим. СПб., 1851-1862. Т. ІV-VIII.

Древняя Российская вивлиофика, содержащая в себе собрание древностей российских до истории, географии и генеалогии российских касающихся. Изданная Ник. Новиковым. Изд. 2-е. М., 1788. Ч. III.

Дриссен Й. Царь Петр и его голландские друзья. СПб., 1996.

Дубровская Д. В. Миссия иезуитов в Китае. Маттео Риччи и другие (1552-1775 гг.). М., 2000.

Думан Л. И. Внешнеполитические связи древнего Китая и истоки даннической системы // Китай и соседи. М., 1970.

Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цинн в Южной и Северной Монголии в XVII в. М., 1974.

Есаков В. А., Лебедев Д. М. Русские географические открытия. М., 1971.

Ефимов А. В. Из истории великих русских географических открытий. М., 1950.

Жуковская Н. Л. Ламаизм и ранние формы религии. М., 1977.

Забелин И. М. Встречи, которых не было. М., 1966.

Завитухина М. П. К вопросу о времени и месте формирования Сибирской коллекции Петра I // Культура и искусство петровского времени: Публикации и исследования. Л., 1977. С. 63-69.

Завитухина М. П. Н.-К. Витсен и его собрание сибирских древностей // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. СПб., 1999. Вып. 34. С. 102-114.

Залкинд Е. М. Присоединение Бурятии к России. Улан-Удэ, 1958.

Заметки арх. Палладия о путешествии в Китай казака Петлина // Записки восточного отделения Российского Археологического Общества. СПб., 1892. T. IV. С. 306-307.

Замысловский Е. Герберштейн и его историко-географические известия о России. СПб., 1884.

Захаров И. Полный манчжурско-русский словарь. СПб., 1875.

Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1962-1967. T. 1-2.

Зевакин Е. С. Персидский вопрос в русско-европейских отношениях XVII века. // Исторические записки. 1940. Т. 8. С. 129-162.

Зиннер Э. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века. Иркутск, 1968.

Златкин И. Я. История Джунгарского ханства 1635-1758. 2 изд. М., 1983.

Ибрагимов Н. Ибн Баттута и его путешествия по Средней Азии. М., 1988.

Ибрагимов С. К. «Михман-намеи Бухара» Рузбехана как источник по истории Казахстана XV-XVІ вв. // Новые материалы по древней и средневековой истории Казахстана. Алма-Ата, 1960. С. 152-157. (Труды Института истории, археологии и этнографии АН КазССР. Т. 8).

Иванов В. Ф. Историко-этнографическое изучение Якутии XVІІ-XVІІІ вв. М., 1974.

Иванов В. Ф. Известия И. К. Витсена о якутах // Известия Сибирского отделения АН СССР. 1972 № 6. Вып. 2. С. 54-59.

Иванов П. П. Новые данные о каракалпаках // Советское востоковедение. 1945. № 3.

Идее И., Бранд А. Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695). Вст. ст., перевод и комм. М. И. Казанина. М., 1967.

Изгачев В. Г. Русский землепроходец Петр Иванович Бекетов // Ученые записки Читинского педагогического института. 1959. Т. 4. С. 79-100.

Инал-Ипа Ш. Д. Абхазы. Историко-этнографические очерки. Сухуми, 1965.

История внешней политики России. Конец XV-XVІІ век. (от свержения ордынского ига до Северной войны). М., 1999.

История Востока. Т. 2. Восток в средние века. М.., 2000.

История Востока. Т. 3. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI-XVIII вв. М., 2000.

История Кореи (Новое прочтение) / под ред. А. В. Торкунова. М., 2003.

История Сибири. T. I. Древняя Сибирь / Отв. ред. А. П. Окладников. М., 1968.

История Сибири с древнейших времён до наших дней. Т. 2. Сибирь в составе феодальной России. Л., 1968.

Использование старых карт в географических исседованиях. М., 1980.

Историография городов Сибири конца XVІ — начала XX в. Новосибирск, 1984.

Историческая этнография: Традиции и современность. М., 1985.

Источниковедение городов Сибири конца XVІ — начала XX в. Новосибирск, 1983.

Йакут ал-Хамави. Хадаллах Казвини. Баку, 1983.

Камбалов Н. А., Сергеев А. Д. Первооткрыватели и исследователи Алтая. Барнаул, 1968.

Карпов А. Б. Уральцы: Исторический очерк. Уральск, 1911. Ч. 1.

Карташев А. В. Очерки по истории Русской церкви. М., 1993. Т. 3.

Катанов Н. Ф. Поездка к карагасам в 1890 г. // Записки Императорского РГО по отделению этнографии. СПб., 1891. T. XVII. Вып. II.

Кирпичников А. Н. Россия XVIII в. в рисунках и описаниях голландского путешественника Николааса Витсена. СПб., 1995.

Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951.

Кичиков М. Л. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Образование Калмыцкого государства в составе России. Элиста, 1966.

Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1989.

Книга Большому Чертежу / Под ред. К. Н. Сербиной. М.; Л., 1950.

Книга, глаголемая Большой чертеж, изданная по поручению Имп. Общества истории и древностей российских ... Г. И. Спасским. М.,1846.

Козловский И. П. Андрей Виниус, сотрудник Петра Великого (1641-1717 гг.). СПб., 1911.

Козловский И. П. Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве. Варшава. 1913. T. I.

Колесник В. И. Последнее великое кочевье: Переход калмыков из Центральной Азии в Восточную Европу и обратно в XVII и XVIII веках. М., 2003.

Кононов А. Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана хивинского. М.; Л., 1958.

Копылов Д. И. Ермак. Свердловск, 1974.

Кордт В. Записки Й. К. Номена о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697/98 и 1716/17 гг. Киев, 1904.

Кордт В. А Материалы по истории русской картографии: в 5 вып. Сер. II. Вып. 1: Карты всей России, северных ее областей и Сибири. Киев, 1906.

Кочедамов В. И. Первые русские города Сибири. М., 1978.

Крачковский И. Ю. Арабская географическая литература // Избранные сочинения. М.; Л., 1957. T. IV.

Кузеев Р. Г. Историческая этнография башкирского народа. Уфа, 1978.

Кускова В. П. Краткий топонимический словарь Камчатской области. Петропавловск-Камчатский, 1967.

Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая половина XVI — 30-е гг. XVII века. М., 1963.

Кызласов Л. Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М., 1992.

Лебедев Д. М. География в России XVII века (допетровской эпохи). М.; Л., 1949.

Лебедев Д. М. Очерки по истории географии в России XV и XVI веков. М., 1956.

Левинсон Н. Альбом «Книга Виниуса» — памятник художественного собирательства в Москве XVII века // Ежегодник Государственного исторического музея. 1961 год. М., 1962. С. 71-98.

Линденау Я. И. Описание народов Сибири (первая половина XVIII в.). Историко-географические материалы о народах Сибири и Северо-Востока. Магадан, 1983.

Леонтьева Г. А. Землепроходец Ерофей Павлович Хабаров. М., 1991.

Ловягин А. М. Н. Витзен из Амстердама у патриарха Никона // Исторический Вестник. 1899. № 9.

Лункевич В. В. От Гераклита до Дарвина. Очерки по истории биологии. T. I. М., 1960.

Любименко И. И. Английский проект 1612 г. о подчинении русского севера протекторату короля Иакова I // Научно-исторический журнал. 1914. № 5. С. 1-16.

Мавродин В. В. Русские полярные мореходы: С древнейших времён до XVI в. Л., 1955.

Магидович И. П. Очерки по истории географических открытий. М., 1949. Т. 1.

Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий: в 5 т. Т. 2. Великие географические открытия (конец XV — середина XVII в.). М., 1983.

Мальбахов Б. К., Дзамихов К. Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем и Крымским ханством. Нальчик, 1996.

Марков С. Н. Земной круг: Книга о землепроходцах и мореходах. М., 1976.

Марков С. Н. Известие о Севере арабских географов XIV века // Летопись Севера. М.; Л., 1949. Кн. 1. С. 288-291.

Материалы по истории русско-монгольских отношений. М., 1959.

Материалы по истории Якутии XVII века. М., 1970.

Материалы по этнографии Сибири. Томск, 1972.

Мацк Р. Путешествие на Амур. СПб., 1859.

Мелихов Г. В. Ивовый палисад — граница Цинской империи // Вопросы истории. 1981. № 8. С. 115-123.

Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.). М., 1974.

Мелихов Г. В. О северной границе вотчинных владений маньчжурских (цинских) феодалов в период завоевания ими Китая (40-80-е годы XVII в.) // Документы опровергают. Против фальсификации истории русско-китайских отношений / Под ред. С. Л. Тихвинского. М., 1982.

Мелихов Г. В. Россия и Цинская империя на Дальнем Востоке (40-80-е годы XVII в.). М., 1989.

Мелихов Г. В. Экспансия цинского Китая в Приамурье и Центральной Азии в XVII-XVIII вв. // Вопросы истории. 1974. № 7. С. 55-74.

Миллер Г. Ф. История Сибири. М.; Л., 1937. T. I.

Миллер Г. Ф. История Сибири. 2-е изд., доп. М.,1999. Т. 1; М., 2000. Т. 2; М., 2005. Т. 3.

Милюков С. Г. Думный дьяк Андрей Андреевич Виниус. М., 2000.

Мирзоев В. Г. Присоединение и освоение Сибири в исторической литературе XVII в. М.,1960.

Моисеев В. А. Джунгарское ханство. М., 1991.

Момина М. А. Этнические термины и названия должностных лиц и сословий в русском языке в XVII веке. Дисс. на соискание звания к. и. н. Л., 1965.

Мясников В. С. Империя Цинн и Русское государство в XVII веке. М., 1980.

Мясников В. С., Шепелева Н. В. Империя Цин и Россия в XVІІ — начале XX в. // Китай и соседи в новое и новейшее время. М., 1982. С. 34-89.

Невский В. В. Открытия Тасмана. М., 1961.

Некрасов А. М. Возникновение и эволюция Крымского государства в XV-XVI веках // Отечественная история. 1999. № 2. С. 48-58.

Нефедьев Н. Подробные сведения о волжских калмыках. СПб., 1834.

Новлянская М. Г. Филипп Иоганн Страленберг: Его работы по исследованию Сибири. М.; Л., 1966.

Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948.

Новосельцев А. П. Русско-иранские отношения в первой половине XVII века // Международные связи России в XVII-XVIII вв. М., 1966.

Новосельцев А. П. Русско-иранские политические отношения во второй половине XVI века // Международные связи России до XVII века. М., 1961.

Номинханов Ц. Д. Происхождение слова «калмык» // Вестник Академии наук Казахской ССР. Алма-Ата, 1958. Вып. II (164). С. 99-103.

Овчинников Р. В. Гурьевская крепость // История СССР. 1970. № 1. С. 188-190.

Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа 1592-1768 гг. М., 1895-1901. Ч. 1-4.

Оглоблин Н. Н. Остяцкие князья в XVII в. // Русская старина. 1891. Т. 71. Август. С. 395-401.

Огрызко И. И. Открытие Курильских островов // Ученые записки ЛГУ. 1953. Вып. 2. N 157. С. 166-207.

Окладников А. П. Открытие Сибири. М., 1979.

Окладников А. П. Очерки по истории западных бурят-монголов (XVII-XVIII вв.). Л.,1937.

Окладников А. П. Пенда — забытый русский землепроходец XVII века / / Летопись Севера. М.; Л., 1949. Кн. 1. С. 94-102.

Окладников А. П. Русские полярные мореходы XVII века у берегов Таймыра. М.; Л., 1948.

Окладников А. П. Якутия до присоединения к Русскому государству. М.; Л., 1955.

Отечественная история. Энциклопедия: в 5 тт. М., 1994. Т. 1: А-Д.

Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на северо-востоке Азии. М., 1951.

Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584-1605 гг.). СПб., 1992.

Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. СПб., 1890, 1892, 1898. Т. 1-3.

Парижская хроника. Тбилиси, 1991.

Парникова А. С. Расселение якутов в начале XVII в. — начале XX вв. Якутск, 1971.

Паршин В. Поездка в Забайкальский край. М., 1844. Ч. 1-2.

Пасецкий В. М. Виллем Баренц. М., 1956.

Пасецкий В. М. Первооткрыватели Новой Земли. М., 1979.

Патканов С. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и роды инородцев. СПб., 1912. Т. I.

Первое столетие сибирских городов. XVII век. Новосибирск, 1996.

Петр I и Голландия. Русско-голландские научные и художественные связи в эпоху Петра Великого. Отв. ред. и сост. Копанева H., Кистемакер P., Офербек A. СПб., 1997.

Петров К. И. К этимологии этнонима «кыргыз» // Советская этнография. 1964. № 2. С. 81-91.

Петрушевский Ф. И. Общая метрология. СПб., 1849 Ч. 1-2.

Пирлинг П. Дмитрий Самозванец. Ростов-на-Дону, 1998.

Пирлинг П. Исторические статьи и заметки. СПб., 1913.

Пичета В. И. Ю. Крижанич и его отношение к Русскому государству (1618-1683 гг.) // Славянский сборник. Сб. ст. М., 1947. С. 202-241.

Платонов С. Ф. Борис Годунов. Пг., 1921.

Позднеев А. Калмыки // Энциклопедический словарь Брокгауза Ефрона. T. XIV. СПБ., 1895.

Позднеев Д. М. Материалы по истории северной Японии и ее отношений к материку Азии и России. T. I. Иокохама, 1909; T. II. Токио, 1909.

Полевой Б. П. Водный путь из Ледовитого океана в Тихий. Забытый наказ А. А. Виниуса. 1697 г. // Природа. 1965. № 5. С. 94.

Полевой Б. П. Гипотеза о «годуновском» атласе Сибири 1667 г. // Известия АН СССР. Сер. геогр. 1966. N 4. С. 123-132.

Полевой Б. П. Голландский географ Н. Витсен о Риге 1664 г. // История наука и науковедения Рига, 1975. С. 177-179.

Полевой Б. П. Документальное подтверждение гипотезы М. П. Алексеева: (О русском источнике сообщения Н. Витсена, опубликованном в 1974 г. в трудах Лондонского королевского общества // Сравнительное изучение литератур. Л., 1976. С. 76-81.

Полевой Б. П. Доходил ли Москвитин до устья Амура? // Материалы отделения истории географических знаний. Л., 1962. Вып. I. С. 64-76.

Полевой Б. П. К истории открытия Татарского пролива // Страны и народы Востока. М., 1968. Вып. 6. С. 68-87.

Полевой Б. П. К истории формирования географических представлений о северо-восточной оконечности Азии в XVII в. (Известия о «каменной преграде». Возникновение и дальнейшая метаморфоза легенды о «необходимом Носе» // Сибирский географический сборник. 1964. Вып.3. С. 224- 270.

Полевой Б. П. Находка челобитья первооткрывателей Колымы // Экономика, управление и культура Сибири XVІ-ХІХ в. Новосибирск, 1965. С. 285-291.

Полевой Б. П. Николаас Витсен и Россия. (Из истории русско-голландских отношений XVІІ-XVІІІ веков, преимущественно при Петре Великом) // Россия-Голландия: Книжные связи XV-ХХ вв. Сост и отв. ред. Н. П. Копанева. СПб., 2000. С. 197-215.

Полевой Б. П. Николай Витсен о близости Америки к Азии и этнических связях между ними // Наука и техника (Вопросы истории науки и техники). Вып. VI. Л., 1971. С. 120-122.

Полевой Б. П. Новое о «Большом Чертеже» посольства Н. Г. Спафария // Известия АН СССР. Сер. геогр. 1969. N 1. С. 115-124.

Полевой Б. П. Новое об амурском походе В. Д. Пояркова (1643-1646 гг.) // Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1973.

Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки. Ч. 1. Ч. 2. Петропавловск-Камчатский, 1997.

Полевой Б. П. Новое о происхождении «Сказания о великой реке Амуре» // Рукописное наследие древней Руси. По материалам Пушкинского дома. Л., 1972. С. 271-279.

Полевой Б. П. Новые биографические сведения о Владимире Атласове (К трехсотлетию со дня рождения) // Известия АН СССР. Серия геогр. 1963. N 5. С. 90-92.

Полевой Б. П. О картах Северной Азии Н. К. Витзена // Известия АН СССР. Сер. Геогр. 1973. N 2. С. 124-133.

Полевой Б. П. О местонахождении Ачинского городка // Советская археология, 1960. № 3. С. 328-333.

Полевой Б. П. Первооткрыватели Курильских островов. Южно-Сахалинск, 1982.

Полевой Б. П., Таксами Ч. М. Первые русские сведения о нивхах-гиляках // Страны и народы Востока. Вып. XVIII. М., 1975. С. 19-33.

Полевой Б. П. Петр Первый, Николай Витсен и проблема «сошлася ли Америка с Азией» // Страны и народы Востока. М., 1975. Вып. XVII. Кн. 3. С. 19-33.

Полевой Б. П. Плавание М. Г. Фриса в северных водах Тихого океана (1645 г.) // Краеведческий бюллетень. Общество изучения Сахалина и Курильских островов. 1990. № 3. С. 3-38.

Полевой Б. П. По поводу некоторых новых гипотез о происхождении названия «Камчатка» // Географическая среда и географические названия. / Кронштадтский отдел ГО. Л., 1974. С. 33-50.

Полевой Б. П. Подвиг Вильгельмины Герардовны Трисман (К 50-летию начала ее работы над переводом хрестоматии Николааса Витсена «Северная и Восточная Татария» 1705 г). // Курьер Петровской Кунсткамеры. СПб., 1996. Вып. 4-5.

Полевой Б. П. Сибирская картография XVII в. и проблема Большого чертежа // Страны и народы Востока. Вып. XVIII. М., 1976. С. 213-227.

Полунин Ф. А. Географический лексикон Российскаго государства, или Словарь, описующий по азбучному порядку реки, озера, моря... / На ижд. Хр. Л. Вевера. М.: при Имп. моск, ун-те, 1773. 16, 479 с.

Попов А. Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесённых в хронографы русской редакции. М., 1869.

Посольские книги по связям России с Калмыцким ханством 1672-1675 гг. Элиста, 2003.

Потапов Л. П. Краткие очерки истории и этнографии хакасов (XVII-ХІХ вв.). Абакан, 1952.

Потапов Л. П. Народы Южной Сибири. Новосибирск, 1953.

Потапов Л. П. Этнический состав и происхождение алтайцев. Л., 1969.

Преображенский А. А Урал и Западная Сибирь в конце XVІ — начале XVIII в. М., 1972.

Проезжая по Московии (Россия XVI-XVII веков глазами дипломатов). М., 1991.

Путешествие в Китай сибирского казака Ивана Петлина в 1620 году // Сибирский вестник. СПб., 1818. Ч. IX. Кн. 2. С. 211-246.

Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу / Пер. и комм. А. П. Ковалевского. Под ред. И. Ю. Крачковского. М.; Л., 1939.

Путешествие персидского посольства через Россию от Астрахани до Архангельска в 1599-1600 гг. // Проезжая по Московии: Россия XVІ-XVІІ веков глазами дипломатов. М., 1991.

Путешествия русских послов XVІ-XVІІ вв. М., 1954.

Путешествие Федора Исааковича Байкова в Китай с 1654 по 1658 год // Сибирский вестник. СПб., 1818. Ч. IX. Кн. 8.

Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая русского посланника Николая Спафария в 1675 г. Дорожный дневник Спафария с введ. и прим. Ю. А. Арсеньева. СПб., 1882.

Пушкарев Л. Н. Юрий Крижанич. Очерк жизни и творчества. М., 1984.

Пыпин А. Н. История русской этнографии. СПб., 1892. T. IV.

Радлов В. В. Сибирские древности. СПб., 1890-1892. Вып. 1-3. Т. 1.

Радлов В. В. Этнографический обзор турецких племен Сибири и Монголии. Иркутск, 1929.

Рак И. В. Мифы Древнего и раннесредневекового Ирана (зороастризм). СПб.; М., 1998.

Ремезов С. У. Чертежная книга Сибири, составленная Тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 г. СПб., 1882.

Рамсей Р. Открытия, которых никогда не было. М., 1977.

Рогожин Н. М. Посольский приказ: Колыбель российской дипломатии. М., 2003.

Россия-Голландия. Книжные связи XV-XX вв. / Под ред. Копаневой Н. П.. СПб., 2000.

Руденко С. И. Сибирская коллекция Петра I. М.; Л., 1962.

Румянцев Г. Н. К вопросу о происхождении бурят-монгольского народа // Записки НИИК. Улан-Удэ, 1953. Вып. XVII. С. 42-51.

Русская историческая библиотека. СПб., 1894. Т. XV.

Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах. Сборник докладов о великих русских географических открытиях на северо-востоке Азии в XVII веке. Л., 1952.

Русский биографический словарь. New York, 1991. T. 20а.

Русско-китайские отношения в XVII в.: Материалы и документы. М., 1969-1972. T. 1. 1608-1683; Т. 2. 1686-1691.

Русско-монгольские отношения 1607-1636. М., 1959; 1636-1654. М., 1974; 1654-1685. М.,1996.

Рыбаков Б. А. Русские карты Московии XV — начала XVI века. М., 1974.

Савельева Е. А. Андрей Андреевич Виниус, его библиотека и альбом // Россия-Голландия. Книжные связи XV-ХХ вв. Отв. ред. Н. П. Копанева. СПб., 2000. C. 103-123.

Санжеев Г. Д. Заметки по этнической истории бурят // Современность и традиционная культура народов Бурятии. Улан-Удэ, 1983. С. 81-108.

Санжеев Г. Д. Некоторые вопросы этнонимки и древней истории монгольских народов // Этнические и историко-культурные связи монгольских народов. Улан-Удэ, 1983. С. 47-69.

Сафронов Ф. Г. Ерофей Павлович Хабаров. Благовещенск, 1983.

Сборник документов по истории Бурятии: XVII век. Улан-Удэ, 1960. Вып. 1.

Сбигнев А. С. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке (1650-1742) // Морской сборник. 1869. N 4.

Сборник статей по истории Дальнего Востока. М., 1958.

Свет Я. М. История открытия Австралии и Океании. М., 1966.

Селезнев А. Г. Барабинские татары. Истоки этноса и культуры. Новосибирск, 1994.

Семёнов А. А. К вопросу о происхождении и составе узбеков Шейбани-хана // Материалы по истории тауждиков и узбеков Средней Азии Душанбе, 1954. С. 3-37. (Труды института истории, археологии и этнографии АН Таджикской ССР. T. XII).

Скалон В. Н. Русские землепроходцы XVII века в Сибири. М., 1951.

Скрынников Р. Г. Борис Годунов. М., 1983.

Скрынников Р. Г. Ермак. М., 1992.

Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982.

Сладковский М. И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). М. 1974.

Словарь античности. Пер. с нем. М., 1989.

Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века. СПб., 1887.

Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в XVIII столетии. СПб., 1889.

Смирнов Н. Л. Россия и Турция в XVI-XVII вв. М., 1946. Т. 1.

Смит Г. Драгоценные камни. М., 1980.

Сношения с монголами и китайцами // Русская историческая библиотека. СПб.,1875. T. II. С. 188-191.

Соловьёв С. М. История России с древнейших времён. М., 1989-1991. Т. 5-12.

Спасский Г. Повествование о Сибири. Латинская рукопись XVII века, изданная с российским переводом и примечаниями Григорием Спасским. СПб., 1822.

Станиславский А. Л. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории. М., 1990.

Старостин И. И. Рельеф России по данным «Книги, глаголемой Большой Чертеж» // Вопросы географии. М., 1949. Сб. 11. С. 163-174.

Степанов H. Н. Первая русская экспедиция на Охотском побережье в XVII веке // Известия ВГО. 1958. N 5.

Субаналиев С. Киргизские музыкальные инструменты: идиофоны, мембранофоны, аэрофоны. Фрунзе, 1986.

Сутормин А. Г. Ермак Тимофеевич (Аленин Василий Тимофеевич). Иркутск, 1981.

Тальберг Н. История Русской церкви. М., 1994.

Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941. T. 1-2.

Титлестад Т. Царский адмирал Корнелиус Крюйс на службе Петра Великого. СПб., 2003.

Титов А. Сибирь в XVII веке. Сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих к ней землях. М.: Тип. Л. и А. Снегиревых, 1890.

Тихвинский С. Л. Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966.

Токарев С. А. Расселение бурятских племён в XVII в. // Записки Бурят-монгольского государственного научно-исследовательского института языка, литературы и истории. Вып. 1. 1939. с. 103-112.

Томашевский В. В. Материалы к библиографии Сибири и Дальнего Востока (XV — первая половина XIX вв.). Владивосток, 1957.

Томилов Н. А. Тюркоязычное население Западно-Сибирской равнины в конце XVI — первой половины XIX в. Томск, 1983

Трепавлов В. В. История Ногайской Орды. М., 2001.

Третьяков П. И. Туруханский край. СПб., 1871.

Трисман В. Г. О русской этнографической карте XVII века // Краткие сообщения Института этнографии АН СССР. М., 1950. Вып. 10. С. 54-56.

Трисман В. Г. Русские источники в монографии Н. Витсена «Северная и Восточная Татария» // Краткие сообщения Института этнографии АН СССР. М., 1951. Вып. 13. С. 15-19.

Туголуков В. А. Главнейшие этнонимы тунгусов и эвенков и эвенов // Этнонимы. М., 1970.

Турецкий трактат об османских крепостях Северного Причерноморья в начале XVII в. // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. T. II. М., 1969.

Тыжнов И. Обзор иностранных известий о Сибири 2-й половины XVI века // Сибирский сборник. СПб., 1887. С. 101-142.

Тюрки таежного Причулымья: Популяция и этнос. Томск, 1991.

Уляницкий В. А. Сношения России с Индиею и Средней Азиею. М., 1889.

Успенский М. И. К истории открытия Берингова пролива // Известия Русского географического общества. Вып. 3, 1915.

Утверждение династии. М., 1997.

Фасих Ахмад ибн Джалал ад-Дин Мухаммад ал-Хавафи. Фасихов свод / Пер., предисл. и указ. Д. Ю. Юсуповой. Ташкент, 1980.

Фёдоров Я. А. Происхождение кумыков. Автореф. канд. дисс. М., 1961.

Федотов Г. В. Святые Древней Руси. М., 1990.

Фер Г. Де. Плавания Баренца. М.; Л., 1976.

Фехнер М. В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI веке. М., 1956.

Фишер И. Е. Сибирская история, с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием. СПб., 1774.

Флоря Б. Н. Османская империя, Крым, и страны Восточной Европы в конце XVІ — начале XVII в. // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. М., 1998.

Хайду П. Уральские языки и народы / Пер. с венгерского. М., 1985.

Ханыков Н. Экспедиция в Хорасан. М., 1973.

Хвольсон Д. А. Известия о хозарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-али Ахмеда Бен Омар ибн-Даста, неизвестного доселе писателя начала Х века. СПб., 1869.

Хинц В. Мусульманские меры и веса с переводом в метрическую систему. М., 1970

Хордадбех Ибн. Книга путей и стран. М., 1986.

Цыремпилов В. Б. Этнонимы ойрат и тунгус // Средневековая культура монгольских народов. Новосибирск, 1992. С. 107-112.

Цыдендамбаева Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные. Улан-Удэ, 1972.

Черепнин Л. В. Русская метрология, М., 1944.

Чулков Н. П. Ерофей Павлович Хабаров — добытчик и прибыльщик XVII века // Русский архив. М., 1898. Кн. 1. Вып. 2. С. 177-190.

Шашков А. Т. Юрий Крижанич и Федор Трофимов в сибирской ссылке (из истории идейной борьбы третьей четверти XVII в.) // Исследования по истории книжной и традиционной народной культуры Севера. Межвузовский сборник научных трудов. Сыктывкар, 1997. С. 152-167.

Шараф-хан Бидлиси. Шараф-наме. М., 1976.

Шестаков М. Инструкция письмянному голове Пояркову. Из Якутского областного архива // ЧОИДР. 1861. Кн. 1. Январь-март. Отд. V. С. 1-14.

Шокарев С. Сочинения И. Массы и П. Петрея о Смутном времени // О начале войн и Смут в Московии. М., 1997.

Шренк Л. Об инородцах Амурского края. СПб., 1863. T. I.

Штернберг Л. Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936.

Штрюбель Г., Циммер З. Минералогический словарь. М., 1987.

Щебеньков В. Г. Русско-китайские отношения в XVII в. М., 1960.

Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. 1032-1882. Иркутск, 1883.

Этногенез и этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1983.

Яковлева П. Т. Первый русско-китайский договор 1689 г. М., 1958.

Якубовский А. Ю. К вопросу об этногенезе узбекского народа. Ташкент, 1941.

Якутия. Сборник статей / Ред. П. В. Виттенбург. Л., 1927.

Яцунский В. К. Историческая география. История ее возникновения и развития в XIV- XVIII веках. М., 1955.

Adelung Fr. Kritisch-literarische Übersicht der Reisenden in Russland bis 1700 deren Berichte bekannt sind. St. Petersburg, 1846.

Adelung Fr. Über die ältern ausländischen Karten von Russland in: Beiträge zur Kenntniss des Russischen Reichs und der angränzenden Länder Asiens. Petersburg, 1841. Bd. 4.

Adelung J. Chr. Mithridates oder allgemeine Sprachenkunde mit dem Vater Unser als Sprachprobe etc. Berlin, 1806.

Alblas J. N. Een en ander over Mr. Nicolaas Cornelisz Witsen 1641-1717 // Nederlands Historien. 1979. 13. P. 19-24.

Anderson R. C. Plates of drawings by Nicolaes Witsen // Mariners Mirror. 1929. 15-2. P. 190-196.

Antal G. von. Nicolaas Witsen en de Armenische drukkerij // Typografische mededelingen der lettergieterij Amsterdam. Amsterdam, 1924. P. 19-21.

Armstrong T. Yermaks Campaign in Siberia. London, 1975.

Baddeley J. F. Russia, Mongolia, China. London, 1919. 2 vol.

Baddeley J. F. Witsens two great books // Mariners Mirror. 1921. 7-12. P. 380-382.

Bagrow L. History of Cartography. Revised and enlarged by R. A. Skelton. Cambridge, 1966.

Bagrow L. Semyon Remezov a Siberian Cartographer // Imago Mundi. 1954. XI. P. 120.

Bagrow L. The Atlas of Siberia by Semyon U Remezov. s-Gravenhage, 1958.

Bagrov L. The first Russian Maps of Siberia and their influence on West-European Cartography of North-East Asia // Imago Mundi. Leiden, 1952. IX. P. 83-93.

Balakaeva D. De bijdrage van Nikolaas Witsen aan de kennis over de Kalmukken (De informatie over de Kalmukken op de «Nieuwe Lantkaarte» van Wisen en in het commentaar erop in «Noord en Oost Tartarye»). Amsterdam, Universiteit van Amsterdam, 2000.

Balbian Verster J. F. L. de. Bijzonderheden betreffende Nicolaas Witsen // Amstelodamum, 1915. P. 65-79.

Balbian Verster J. F. L. de. Nicolaes Witsen 1641-1717 // Burgemeesters van Amsterdam in de 17de en 18de eeuw. Zutphen; herdruk, 1970. P. 99-106.

Barnard K. H. A Description of the Codex Witsenii in the South African Museum // Journal of South African Botany. 1947. XIII. P. 1-51.

Beekman E. M. (ed.). The Ambonese Curiosity Cabinet. New Haven. London, 1999.

Bergholz F. W. The Partition of the Steppe: the Struggle of the Russians, Manchus, and the Zunghar Mongols for Empire in Central Asia, 1619-1758: a Study in Power Politics. New York ..: Peter Lang, 1993.

Berings Voyages: The Reports from Russia by Gerhard Friedrich Muller. Translated, with commentary by Carol Urness Fairbanks. 1995.

Black J. L. G. F. Müller and the Imperial Russian Academy. Montreal, 1986.

Bodaert-Bailey В. M. Kaempfers Japan. Tokugawa Culture Observed. Honolulu, 1999.

Bodel Nijenhuis J. Verspreide bijzonderheden over Mr. Nicolaes Cornz. Witsen, Burgemeester van Amsterdam. Nijhoffs Bijdragen. 1856. X. P. 240-270.

Bol P. Hand-boek beheizende de oorspronk der illustere famille van de alom Beroemde Heeren Witsens. Amsterdam, 1774.

Boterbloem K. The Fiction and Reality of Jan Struys. A Seventeenth Century Dutch. Globetrotter, 2008.

Breynsius J. Ph. De radice Gin-Sem, seu Nisi. Leiden, 1700.

Bruyn C. Aemerkingen over deprintver-beeldingen van de Overblijfzelen van het oude Persepolis, onlangs uitgegeven door de Heeren Chardin en Kempfer, waer in derzelfer misrekeningen en gebreken worden aengewezen. Amsterdam, 1714.

Bruyn C. Reizen over Moskovie, door Persie en Indie. Amsterdam, 1711.

Burger C. P. Varia. Eene disputatio van Nicolaas Witsen in het Amsterdamsche Athenaeum // Het Boek. 1922. 11-2. P. 114-116.

Cahen G. Les cartes de la Sibérie au XVIIIe siècle. Essai de bibliographie critique. Paris, 1911.

Chais van Buren C. A. Eene bladzijde in het leven van Mr. Nicolaas Witsen. 1703 // Berichten Historisch Genootschap Utrecht, tweede reeks, tweede deel, tweede stuk. 1862. P. 5-30.

Christian D. A History of Russia, Central Asia and Mongolia. Volume I: Inner Eurasia from Prehistory to the Mongol Empire. Malden Mass., 1998.

Crone G. C. E. Nicolaas Witsen // De Kroniek. 1917. P. 234-236.

Czerska D. Dymitr Samozwaniec. Wroclaw, 1995.

De Wereld binnen handbereik. Nederlandse kunst en rariteitenverza-melingen, 1585-1735. Bergvelt E. en Kistemaker R. red. Amsterdam, Zwolle, 1992.

Driessen J. De Kunstkamera van Peter de Grote. Hilversum, 2006.

Driessen J. Russen en Nederlanders. Uit de geschiedenis van de betrekkingen tussen Nederland и Rusland 1600. Amsterdam, 1989.

Drijvers J. W. Persepolis as Perceived by Engelbert Kaempfer and Cornelis de Bruyn // Haberland D. (ed.). Engelbert Kaempfer. Werk und Wirkung Stuttgart, 1993. P. 85-104.

Drima V. Materiaux pour servir a l’histoire des langues turques. Le vocabulaire tatar criméen de Nicolaas Witsen // Revue roumaine de linguistique. 1988. № 33. P. 307-335.

Dutch-Asiatic shipping in the 17th and 18th centuries. Vol. I-III. The Hague, 1979-1987.

A Jekman Th. and Kadić A. (eds). Juraj Križanić 1618-1685 Russophile and Eucumenic Visionary. The Hague, 1976.

Eisler W. The Furthest shore: Images of Terra Australis from the Middle Ages to Captain Cook. Cambridge, 1995.

Engels S. Geographische und kritische Nachrichten und Anmerkungen über die Lage der Nordlichen Gegenden von Asien und Amerika Mitau. Leipzig, 1772.

Forster J. R. Geschichte der Entdeckungen und Schiffahrten im Norden mit neuen Original-Karten versehen. Frankfurt an der Oder, 1784.

Forsyth J. A. History ofthe peoples of Siberia. Cambridge, 1992.

Frederiks J. G. Nicolaas Witsen // De Nederlandsche Spectator, nrs. 1882. № № 37, 38, 40.

Gatsie C. «Siberian Gold» collected by Peter the Great: The Gagarin Gift // Artibus Asiae, 1975. Vol. 37. N. 3. P. 209-228.

Gebhard J. F. Het leven van Mr Nicolaas Witsen. Dl. I-II. Utrecht, 1881-1882.

Gebhard J. F. Jr. Nicolaas Witsen in 1672 // Provinc. Utrechtsch Genootschap, 1900. P. 1-17.

Gebhard J. F. Jr. lets over Nicolaes Witsen // Amsterdamsch Jaarboekje. 1902. P. 1-22.

Goetz H. Een van de bronnen waaruit Mr. N. Witsen geput heeft voor zijn werk «Noord- en Oost-Tartarijen» teruggevonden. Het belang van deze ontdekking voor degeschiedenis van Nederland en Voor-Indië // Tijdschrift voor Geschiedenis. 1935. 50. P. 241-255.

Graaf. Tj. and Naarden B. Description of the Border Areas of Russia with Japan and their Inhabitants in Witsens North and East Tartary // Acta Slavica Japonica. 2007. Vol. XXIV. P. 205-221.

Grafton A. New worlds, ancient texts: the power of tradition and the shock of discovery. Cambridge, Massachusetts, London, England: The Belknap Press of Harvard Univ. Press, 1992.

Grau C. Der Wirtschaftsorganisator, Staatsmann und Wissenschaftler Vaslij N. Tatiscev, 1686-1750. Berlin, 1963.

Greshoff M. Nicolaas Witsen als maecenas. Voordracht gehouden in Teylers Stichting te Haarlem // Album der Natuur. Haarlem, 1909. P. 125-153.

Groenewald G. To Leibniz from Dorha. A Khoi prayer in the Republic of Letters // Itenerario. XXVIII 2004. 1. P. 29-48.

Groot E. The World of a Seventeenth-Century Collector. The Atlas Blaeu-Van der Hem. Houten, 2006.

Haberland D. Ed. Engelbert Kaempfer. Werk und Wirkung. Stuttgart, 1993.

Haberland D. Von Lemgo nach Japan. Das ungewöhnliche Leben des Engelbert Kaempfer 1651 bis 1716. Bielefeld, 1990.

Haberland D. ed. Engelbert Kaempfer 1651-1716 — Ein Gelehrtenleben zwischen Tradition und Innovation. Wiesbaden, 2004.

Haiman G. Nicholas Kis. A Hungarian punch-cutter and printer 1650-1702. San Francisco, 1983.

Haintz О. Peter der Grosse, Friedrich der Grosse und Voltaire. Zur Entstehungsgeschichte von Voltaires Histoire de lempire de Russie sous Pierre le Grand. Berlin, 1961.

Hallema A. Briefwisseling tusschen Hendrik Swellengrebel te Moskou en zijn zoon Johannes alsmede tusschen Nicolaas Witsen te Amsterdam en Johannes Swellengrebel, 1687-1715. Een bijdrage tot de Nederlandsch-Russische en Nederlandsch-Kaapsche betrekkingen. // De Navorscher. 1931. 80. P. 17-44, P. 49-62.

Hart G. T. Nicolaas Witsen en zijn voorouders // Oud Holland. 1952. P. 74-97.

Haskins J. F. Sarmatian Gold collected by Peter the Great // Artibus Asiae. 1959 Vol. 22. N. 1.2. P. 64-78.

Heeringa K. Overzicht van de betrekkingen van Rusland tot Nederland tot aan het jaar 1800, door N. N. Bantyš-Kamenskij // Bijdragen en Mededelingen van het Historisch Genootschap. 1930. 51. P. 35-104.

Henning G. Die Reiseberichte über Siberien von Herberstein bis Ides. Leipzig, 1906.

Hesselink R. H. Degevangenen uit Nambu. Zutphen, 2000.

Hoetink B. ed Verhaal van het vergaan van het jacht De Sperwer en van het wedervaren der schipbreukelingen op het eiland Quelpaert en het vasteland van Korea 1653-1666 met een beschrijving van dat Rijk, door Hendrik Hamel, ‘s- Gravenhagen, 1920.

Honert J. van den. Brieven over Gewigtige Onderwerpen aan Nicolaas Witsen. Leiden, 1744.

Honoré Naber S. P. (ed.). Beschrijvinge van der Samoyeden landt. Den Haag, 1924.

Honore Naber S. P. Een tweede uitgave van Witsens «Scheepsbouw en Bestier» ontdekt // Het Boek. 1914. III. P. 81-93.

Horn M. Skutki ekonomiczne najazdów tatarskich z lat 1605-1633 na Ruś Czerwoną. Wroclaw; Warszawa; Kraków, 1964.

Hoving A. J. A 17th-century Dutch 134-foot pinas. I/II. A reconstruction after Aeloude en Hedendaegse Scheepsbouw en Bestier by Nicolaas Witsen 1671 // The International Journal of Nautical Archeology and Underwater Exploration. 1988, 17-3. P. 211-222; 17-4. P. 331-338.

Hoving A. J. Nicolaes Witsens Scheepsbouw-konst Open gestelt. Franeker, 1994.

Howorth H. History of the Mongols from the 9-th to the 19-th Century. Pts. I-II. L., 1876-1880.

Hsia F. Athanasius Kircher’s China Illustrata (1667): An Apologia Pro Vita Sua // P. Findlen (ed.). Athanasius Kircher: the last man who new everything /. New York, London: Routledge, 2004.

Huffel N. G. van. N. Witsens «Architectura Navalis» // Het Boek. Den Haag, 1915.

Hüls H. Engelbert Kaempfers Promotion in Leiden 1693/94 // Engelbert Kaempfer zum 330. Geburtstag. Lemgo, 1982. 183-189.

Huussen A. H. The relations between the classis of the Reformed Church at Amsterdam and the congregation in Muscovy during the 17th century // Russians and Dutchman // Baltic Studies 2. Groningen, 1993. P. 135-159.

Jarring G. Schicksal der zentralasiatischen wissenschaflichen Erbschaft von Philipp Johann Strahlenberg // Central Asiatic Journal. 1977. Vol. XXL № 3-4. P 224-228.

Jochelson W. Peoples of Asiatic Russia. The American Museum of Natural History. 1928.

Jöcher Chr. G. Algemeines Gelehrtenlexicon. Leipzig, 1750.

Jorink E. Het boeck der Natuere. Nederlandse geleerden en de wonder en van Gods Schepping 1575-1715. Leiden, 2006.

Journaal van Constantijn Huygens, den zoon. Eerste deel. Utrecht, 1876.

Kalff S. Nicolaes Witsen als Bewindhebber // Koloniaal Tijdschrift. 1922. November. P. 96.

Kara G. Le glossaireyakoute de Witsen // Acta Orient. 1972. XXV. P. 431-439.

Keuning J. Isaac Massa, 1568-1643 // Imago Mundi. 1953. XI. P. 65-79.

Kivelson V. Cartographies of Tsardom. Ithaca. London, 2006.

Keuning J. Nicolaas Witsen as a cartographer // Imago Mundi. 1954.11. P. 95-110.

Kley E. van. Qing Dinasty China in Seventeenth-century Dutch Literature. 1644-1700 // W. F. Vande Walle (ed.). The History of the relations between the Low Countries and China in Quing era (1644-1911). Leuven, 2003. P. 217-234.

Kluyver A. Nicolaas Witsen te Moskou // Mededelingen Academie voor Wetenschappen, 1894.

Kluyver A. Over het verblijf van Nicolaas Witsen te Moskou 1664-1665 // Verslagen en Mededelingen der Koninklijke Akademie van Wetenschappen afdeling Letterkunde. 1895. Letterkunde III. Reeks XL; также в: Verspreide opstellen Groningen. 1929. P. 45-72.

Koningsbrugge J. S. A. M. van. Tussen Rijswijk en Utrecht. De diplomatieke betrekkingen tussen Zweden en de Verenigde Nederlanden 1647-1713. Groningen, 1996.

Kornicki P. F. European Japanology at the End of the Seventeenth Century // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. University of London, 1993. Vol. 56. N. 3. P. 502-524.

Kraft E. S. Christian Mentzel, Philippe Couplet, Andreas Cleyer und die chinesischen Medizin. Notizen aus Handschriften des 17. Jahrhunderts // Wormit H. ed. Fernöstliche Studien Wolf Haenisch zugeeignet. Marburg, 1975. P. 158-196.

Kramp F. G. (red.). Remarkable maps of the XVth, XVIth and XVIIth centuries reproduced in their original size. IV: Nicolaes Witsens map of Northern Asia, from the Bodel Nyenhuis collection University Library Leyden with notes by F. G. Kramp. Amsterdam, 1894-1897.

Krueger R. The Kalmyk-Mongolian Vocabulary in Stralenbergs Geography of 1730. Stockholm, 1975.

Langeler A. Nicolaas Witsen // Rusland in Nederlandse ogen: een bundel opstellen. Amsterdam, 1986. P. 74-90.

Leeuw M. den. De herontdekking van het plafond voor het rariteitenkabinet van Nicolaes Witsen // Leeuw M. den en Pruijs M. (red.). De Gouden Bocht van Amsterdam. 2006. P. 46-49.

Lindeboom G. A. The Letters of Jan Swammerdam to Melchisidec Thévenot. Amsterdam, 1975.

Locher Th. J. G. en Buck P. de. Nicolaas Witsens Moscovische Reyse 1664-1665. Journael en Aentekeningen. 3 delen. Den Haag, 1966-1967.

Lubach D. Teekeningen van Javaansche planten, bezorgd door Nicolaas Witsen // Album der Natuur. 1880. 1. P. 31-32.

Lunsingh Scheurleer P. Het Witsenalbum: Zeventiende-eeuwse Indiase portretten op bestelling // Bulletin van het Rijksmuseum. Jg. 44. 1996. P. 107-270.

Mancall M. Russia and China. Their diplomatic Relations to 1728. Cambridge, Mass., 1971.

Mauvillon E. de Histoire de Pierre I, surnommé le Grand, Empereur de toutes les Russies. Amsterdam, 1742.

Meerman J. de. Discours sur le Premier Voyage de Piere le Grand par Mr. J. de Meerman. Comte l’Еmріrе et Sénateur. Paris, 1811.

Mende U. Westeuropäische Bildzeugnisse zu Russland und Polen. Ein Beitrag zur russischen Bildkunde. Bamberg, 1968.

Mervaud M. Les Anecdotes sur le czar Pierre le Grand: genèse, sources, forme literaire // Studies on Voltaire and the Eighteenth century. Voltaire Foundation, Oxford, 1996. P. 89-126.

Mikola T. N. Witsens Berichte über die Uralischen Völker. Szeged, 1975.

Muller F. Essai d’une bibliographie Neerlando-Russe [...] Amsterdam, 1859.

Müller K. E. Geschichte der antiken Ethnologie. Hamburg, 1997.

Müller K. Gottfried Wilhelm Leibniz und Nicolaas Witsen. Berlin, 1955.

Naarden B. Nicolaas Witsen en de obsessie met talen in de 16^de en 17^de eeuw // Het Babylonische Europa. Opstellen over veeltaligheid. Amsterdam, 2004. P. 21-40.

Naarden B. Witsen als burger // Versteegh L. a.o. eds. De veelzijdige burger. Amsterdam, 2005. P. 85-101.

Naarden B. Renaissance aan de Zijderoute // Geschiedenis Magazine. 2007. 42. N 7 okt. P. 38-43.

Naarden B. Twee historische ereburgers van Naarden: Comenius en Nicolaas Witsen // Tussen Vecht en Eem. Tijdschrift voor regionale geschiedenis. 2007. Vol. 25. N. 4. P. 260-268.

Naarden B. Witsens Studies of Inner Eurasia // Intersections. Yearbook for Early Modern Studies. Leiden, 2010. N. 13.

Nelson Ch. E. Nicolaas Witsens letter of 1698 to Martin Lister about a Dutch expedition to the South Land Western Australia: the original text and a review ofits significancefor the history of Australian natural history // Archives of Natural History. 1994. 21. P. 147-167.

Nestesuranoi B. Iwan. Mémoires du règne de Pierre le Grand, empereur de Russie, père de la patrie. Amsterdam I, II [1725] III, IV. [1726]

Nijhoff W. De Anglophobie van Nic. Witsen en de verschillende redactieёn van zijn Scheepsbouw // Het Boek 14e Jg. 1925.

Nijhoff W. Een variant in Van IJks Scheeps-bouwkonst in verband met Witsens Scheepsbouw // Het Boek. Den Haag, 1925. P. 139-144-

Pallas P. S. Bemerkungen auf einer Reise in die südlichen Statthalterschaften des Russischen Reise in den Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1803. Bd. I.

Perdue P. C. China marches West. The Qing conquest of Central Asia. Cambridge; Mass, 2005.

Peters M. Nicolaes Witsen and Gijsbert Cuper: two seventeenth century Dutch burgomasters and their gordian knot // Lias. Sources and documents relating to the early modern history of ideas. 1989. 16. P. 111-150.

Peters M. Nicolaes Witsen. Rariteitenver-zamelaar // Kunstwerk. 1992. 4-3. P. 38-42.

Peters M. From the study of Nicolaes Witsen (1641-1717): His life with books and manuscripts // Lias. Sources and documents relating to the early modern history of ideas. 1994. 21. P. 1-49.

Peters M. Nepotisme, patronage en boekopdrachten bij Nicolaes Witsen (1641-1717), burgemeester van Amsterdam // Lias. Jg. 25. 1998. P. 83-134.

Peters M. De Wijze Koopman. Het wereldwijde onderzoek van Niicolaes Witsen, burgemeester en VOC-bewindhebber van Amsterdam. Amsterdam, 2010.

Phipps G. M. Sir John Merrick English Merchant-Diplomat in Seventeenth Century Russia. Newtonville, 1983.

Poe M. Foreign descriptions of Muscovy. An analytic Bibiliography of Primary and Secundary Sources. Columbus, Ohio, 1995.

Polevoi В. P. Commerating the Three Hundredth Anniverary of the Godunov Map of Siberia // The Canadian Cartographer. Toronto. June. 1971. P. 19-16.

Polevoi В. P. Concerning the Origins of the Maps of Russia of 1613-1614 of Hessel Gerritsz // Hughes L. (ed.). New Perspectives on Muscovite History. Selected papers from the Fourth World Congress for Soviet and East European Studies. Harrogate, 1990; London, 1993.

Polevoi В. P. Dutch Traces in the Cartography of the North Pacific in the Seventeenth and Eighteenth Centuries In commemoration of the 350th Anniversery of Maarten Gerritsz. Vries Expedition // XV International Conference on the History of Cartography. Chicago, 1993.

Porta A. Joan en Gerrit Corver. De politieke macht van Amsterdam 1702-1748. Assen, Amsterdam, 1975.

Radloff W. Antiquités Sibériennes. Matériaux pour servir à larchéologie de la Russie. St. Pétersbourg, 1888. Tome I. Livraison I.

Reize van Maarten Gerritsz. Vries in 1643 naar het Noorden en Oosten van Japan, volgens het joumaalgehouden door C. J. Coen, op het schip Castricum / naar het handschrift uitgeg. en met belangrijke bijlagen vermeerderd door P. A. Leupe; met de daarbij behoorende kaart en eenige fac-similés en geographische en ethnographische aanteekeningen, tevens dienende tot een zeemansgids naar Jezo, Krafto en de Kurilen, en stukken over de taal en voortbrengselen der Aino-landen, van P. F. von Siebold. Amsterdam, 1858.

Remusat A. Recherches sur les langues Tartares. Paris, 1820.

Rietbergen P. J. A. N. Witsen’s World: Nicolaas Witsen (1641-1717) between the Dutch East India Company and the Republic of Letters // All of one Company: the VOC in biographical perspective. Utrecht, 1986. P. 121-134.

Roemer B. van den. God en het rariteitenkabinet. Het religieuze motief van Noord-Nederlandse rariteitenverzamelaars einde zeventiende en begin achttiende eeuw // Theoretische geschiedenis. 1998. Vol. 25. 2/3. P. 242-255.

Roeper V. en Walraven В. (red.). De wereld van Hendrik Hamel. Nederland en Korea in de zeventiende eeuw. Amsterdam, 2003.

Scheltema J. Peter de Groote, keizer van Rusland, in Holland en te Zaandam, in 1697 en 1717. Utrecht, 1842.

Scheltema J. Rusland en de Nederlanden beschouwd in derzelver wederkeerige betrekkingen. Amsterdam, 1817-1819 Dl. I-IV.

Scheltema J. Uittreksels uit het bijzonder Verbaal, nopens de deputatie en ambassade daarop gevolgd, in Engeland, 1689, gehouden door Mr. Nicolaas Witsen, Burgemeester te Amsterdam // Geschied- en Letterkundig Mengelwerk -2. Utrecht, 1823. P. 131-170.

Scheltema P. Brieven van Nicolaas Witsen, aan Burgemeesteren van Amsterdam uit Londen geschreven na de verheffing van Willem III tot koning van Engeland // Aemstels Oudheid of Gedenkwaardigheden van Amsterdam. 1861. IV. P.89-150; 1863. V. P. 87-166.

Scheltema P. Nicolaes Witsen, eene autobiographie met verklarende aanteekeningen // Aemstels Oudheid of Gedenkwaardigheden van Amsterdam. Amsterdam, 1872. VI. P. 39-61.

Scheltema P. Het leven en de letterkundige verrigtingen van den geschiedschrijver Mr. Jacobus Scheltema. Amsterdam, 1849.

Schilder G. G. De ontdekkingsreis van Willem Hesselsz. De Vlamingh in de jaren 1696-1697. Den Haag, 1976.

Schrenck L. von. Reisen und Forschungen im Amur Lande in den Jahren 1854-1855. St.-Petersburg, 1882. Band III. Erste Lieferung.

Sebeok Th. A. The Seventeenth century Cheremis: the Evidence from Witsen // On language, culture, and religion: in honor of Eugene A. Nida / ed. by Matthew Black ... The Hague; Paris, 1974. P. 301-314.

Simmons J. S. G. H. W. Ludof and the printing of his Grammatica Russica at Oxford in 1696 // Oxford Slavonic Papers. Oxford, 1950. Vol. I. P. 104-129.

Strahlenberg Ph. J. von. Das Nord- und Ostliche Theil von Europa und Asia. Stockholm, 1730.

Swinden J. H. van. Redevoering en Aenspraak ter inwijding van Felix Meritis. Amsterdam, 1789.

Šmurlo E. Voltaire et son oeuvre «Histoire de l’Еmріrе de Russie sous Pierre le Grand». Praag, 1929.

Tavernier R. Russia and the Low Countries. An international bibliography 1500-2000. Groningen, 2006.

Tetzner J. H. W. Ludolf und Russland. Berlin, 1955.

Tilburg B. van. Nicolaas Witsen, sleutelfiguur in de relatie Rusland en Nederland // Spiegel Historiael. 1989. 24. P. 263-265.

Uhlenbeck С. C. Verslag aangaande een onderzoek in de archieven van Rusland ten bate der Nederlandsche geschiedenis op last der regering ingesteld. Den Haag, 1891.

Vasmer M. Russisches Etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1952.

Veder W. R. Nicolaas Witsen // Nieuw Nederlands Biografisch Woordenboek. 1919. c. 1473-1479.

Vermij R. Correspondence of Dirk Rembrandtzoon van Nierop 1610-1682 // Lias. 1996. 23. 1. P. 49-68.

Voltaire F. M. A. de Histoire de l’Еmріrе de Russie sous Pierre le Grand. [Geneve], 1759.

Voorbeytel Cannenburg W. Witsens Scheepsbouw // Jaarverslag Scheepvaartmuseum. 1954-1955.

Vos F. Master Eibokken on Korea and the Korean Language. Supplementary remarks to Hamels Narrative // Transactions of the Royal Asiatic Society. Korea Branch. 1975. 50. P. 7-42.

Wagenaar J. Vaderlandsche historie, vervattende de geschiedenissen der nu Vereenigde Nederlanden, inzonderheid die van Holland, van de vroegste tyden af / Uit de geloofwaardigste schryvers en egte gedenkstukken samengesteld. Met konstplaaten en kaarten opgehelderd. Те Amsterdam, 1770.

Wildeman G. J. D. De twee edities van Witsens Scheepsbouw nader bekeken // Hoving A. J. Nicolaes Witsens Scheeps-bouw-konst Open gesteh. Franeker, 1994. P. 388-405.

Wills J. E. 1688. A Global History. London, 2001.

Wilson M. L. en Toussaint van Hove Th. Nicolaas Witsens Information on Southern Africa and its Peoples // Quarterly Bulletin of the South African Library. 1997. 52-1 & 2. P. 38-45, 77-83.

Wilson M. L. Th. Toussaint van Hove-Exalto, W. J. J. van Rijssen. Codex Witsenii. Annotated watercolours of landscapes, flora and fauna observed on the expedition to the Copper Mountains in the country of the Namaqua undertaken in 1685-6 by Simon van der Stel, Commander at the Cape of Good Hope. Copied at the Cape in 1692 for Nicolaas Witsen, Mayor of Amsterdam, Member of the Amsterdam Chamber of the Dutch East India Company Ambassador to Great Britain, &c. &c. Cape Town/Amsterdam, 2002.

Witsen N. Moscovische reyse 1664-1665. Joumaal en aentekeningen. Uitgegeven door Th. J. G. Locher en P. De Buck. Den Haag, 1966. Dl. I-II.

Wladimiroff I. Andries Winius and Nicolaas Witsen, Tsar Peter’s Dutch Connection // Around Peter the Great. Three centuries of Russian-Dutch Relations. Groningen, 1997. P. 5-24.

Wladimiroff I. Een kaart van verzwegen vriendschap. Nicolaes Witsen en Andrej Vinius en de Nederlandse cartografie van Rusland. Groningen, 2008.

Zandvliet K. De 250 rijksten van de Gouden Eeuw. Kapitaal, macht, familie en levenstijl. Amsterdam, 2006.

Zuiden D. S. Nieuwe bijdrage tot de kennis van de Holllandsch-Russische relaties in de 16^de-18^de eeuw. / Bronnenpublicatie uit de Amsterdamsche notarisprotocollen // Economisch Historisch Jaarboek. Bijdragen tot de economische geschiedenis van Nederland. Den Haag, 1916. II. 258 e.v.

Zwier van Haren O. De Geuzen, Vaderlandsch Dichtstuk. Amsterdam, 1785. Deel I.