Глава пятнадцатая


Из рубки я вышла пошатываясь. Коридор натуральнейшим образом плыл перед глазами, и глазам было нехорошо. Глаза принуждали мозг верить, что у нас что-то не то с гравитацией. А в голове и без того ревел бой — бойня, там еще полыхали срываемые чужие щиты, там кипели испаряемые обломки, там была я, в самой гуще нерасторопных врагов.

«О, делегация встречающих», — подумала я.

«И даже Лиминаль зачем-то разбудили», — подумала я.

Пришлось останавливаться, хватаясь за стену. Я вытерла лоб рукавом и приветливо улыбнулась Дональду («Где ж ты был, когда был так нужен?»), Марии («Я в норме, убери шприц, дура»), какому-то красноглазому выродку — в смысле, обоим выродкам сразу.

— О, а что это вы все здесь? — поинтересовалась я, облокачиваясь на стену.

Черт, а хорошо-то как. Впервые ощущаю, что «Телесфор» прохладный.

— Алекса, что случилось?

Я смотрю на маленькую толпу экипажа, дрожу на прицеле напряженных взглядов, и что-то вроде надо сказать, а слов — их ого как много.

И, кстати, кто вопрос-то задал?

— Да там проблемы возникли, — сказала я, с интересом следя за собственным широким жестом. Изящным таким. — Пришлось повозиться.

— На нас кто-то еще напал?

О, да. На нас. И именно кто-то еще. На нас напали целых пятьдесят миллиардов — жесточайшее нападение, ага.

— Алекса, что с т-тобой?

А вот этого я не знаю. Я подошла ближе, отлипнув от стены — хорошей прохладной стены, стояла бы у нее и стояла.

— Да ничего, Дональд. Надо перезарядить все электромагнитные ФЛАКи и выпить за павших дронов.

Мне так было жаль этих самоотверженных идиотов, которые сгорели — все и без следа. Последний дрон влетел в битву уже без прямого приказа, получил повреждения двигателей и, прорвавшись к щитам тактического корвета, выжег всю защиту правого борта. «Пока этот малыш кидался на врага, вы тут, суки, держали пальцы и дрожали».

И я в самом деле хочу выпить.

— Я, ребята, в полном порядке. В полнейшем. Вы вот о себе подумайте. Ну на что вам тратить лишние пятьдесят миллиардов?

Я осмотрела их непонимающие лица и улыбнулась: а ведь и правда — не знают.

— Ну, Дональд все потратит на Лиминаль, я знаю. За этой девочкой очень дорого ухлестывать, и главное — результата ни хрена нет.

В голове больно свистнуло что-то.

«Черт. Остановите меня».

— Вы бы уж постарались, — укоризненно сказала я, оправляя на Донни, малыше Донни широкий ворот потрепанного комбинезона. — Хоть бы придумали бизнес-план, пока я там надрывалась.

«Остановите!!»

Это кричала маленькая рыжая девочка. У нее была крохотная утлая шлюпка — Алекса, ты точно не занималась греблей? — и много шумной воды вокруг.

— Алекса, о чем ты…

— Доктор Карпцова… Мы зачем тебя достали с Х67? Чтобы ты тут бухала и жрала корабельные медикаменты? А ну-ка быстро вылечи Рею!

Свист в мозгах не утихал. Над морем маленькой Алексы бушевал шторм, и ее голос терялся в воющем звоне ветра, а кораблик навсегда уходил в тугие удары волн. Но я все еще слышала ее — маленького рыжика, застывшего в ложбине между вспененными великанами.

«Остановите меня, пожалуйста!»

— Вы все никто без меня. Набор рефлексий — ничего не делаете, только сопли жуете, и хорошо одно: вы хотя бы все не можете быть сча…

Краем глаза я заметила движение, но осмысливать его пришлось по пути к полу.

Лиминаль одним смазанным шагом приблизилась ко мне, и что-то тяжеленное, почти отрывающее голову, прилетело мне в щеку. Это что-то было обжигающе-холодным.

Потом был удар затылком о пол. И одновременно я еще и в стену врезалась.


* * *

Я очнулась от холода. Стол в медотсеке, казалось, прожигал меня насквозь, и заднице было так скверно, что вряд ли я смогла бы сделать хоть шаг.

«Это для начала встать надо».

Зевать хотелось — аж в глотке все сжималось, вдобавок во рту стоял неприятный привкус, и слегка мутило. По ощущениям меня изрядно накачали, и мне не нравилось, что я толком не могла сказать, чем. В воспоминаниях был истеричный бред около рубки, потом — ледяная пустота.

«О черт, Лиминаль дала мне пощечину».

Я прикоснулась к щеке и нащупала там большой кусок накрепко схватившегося ДС-геля. Вспомнив обстоятельства полета, я на пробу напрягла шею. Результаты оказались звеняще болезненными. Итого: обморожение, полуоторванная голова — Рее определенно стоит попрактиковаться в оплеухах, но, желательно, как можно дальше от меня.

«А вот нехрен бред нести всякий».

Подробности моего потока бессознательного вспоминались неуверенно, память словно бы деликатничала, берегла мое самолюбие, и я пока это дело отставила. Куда занятнее было другое: что вообще со мной произошло, почему я сорвалась.

Расстрел не был расстрелом, это вам не тот грузовой неф с В4К, где даже оружия не нашлось. Бойня получилась так себе, без особого преимущества. Я вспомнила, как на мгновение ушла в изнанку, заставляя два вражеских корабля расстрелять друг друга, и зажмурилась, скрипя зубами: да, это не была бойня. Ну что вы, что вы. Это как если бы ты, коза рыжая, взяла «нигилист» и принялась им махать в юниорской секции по энергетическому фехтованию.

«Это не бойня. Противник не бывает слабым или сильным. Противник бывает быстро убегающим или принимающим бой».

В потолке медотсека пульсировал осветитель. Кольца с медицинскими киберами помаргивали сигналами самопроверок — они скучали, эти киберы, и скучали маячки в моем теле, оглушенные ударными дозами лекарств. Витаконтроллер был тих: он искренне считал меня живой и здоровой.

Лежи, Алекса. Просто лежи, ничего с тобой не станется, ну померзнешь чуть-чуть. Но понять себя надо, потому что стоит тебе встать — и все начнется сначала: еще один бой, еще одна пробежка по изнанке, снова вылезет чертов кот со своими поправками к контракту.

Я заложила руки за голову. Слушай, рыжая, а может, вот оно? Тебя сорвало, потому что тебя, образно выражаясь, развели? Кот прижал, поставил тебя в безвыходное положение — и ты сама себя выдавила в истерику. Мыслям было хорошо в бассейне из обезболивающего. Они там резвились, не ограниченные рамками здравого смысла.

«Ты просто сходишь с ума — вот и весь ответ».

Ответ… Это не ответ, это дешевая подделка под него.

Ты сядешь на пилотский ложемент, потом медленно прогнешься назад, ложась, отдавая ему свою спину, и перед тобой снова окажется космос, который ты любишь так, что даже ненавидишь. Ты больна им до такой степени, что попросту без него не можешь, и тебе было ослепительно хорошо в этом проклятом замкнутом круге, пока не оказалось, что тебе на самом деле плохо, что галактика жестока, а рядом с тобой — будто бы черная дыра, в которой пропадает все. И ты сама — еще вне горизонта событий, а вот все, кто рядом, — уже там.

Дверь в медотсек открылась, и к лежаку подошел обормот.

Когда же ты исчезнешь, а?

— П-привет.

Пульсирующее свечение мешало толком рассмотреть лицо Дональда, я видела только кончик острого подбородка, который смешно шевелился, пока обормот говорил. «Он еще и побрился».

Вслед за этим тонким замечанием пришел вопрос: «А сколько же времени прошло?»

— Дональд…

— Двое суток, — обормот помолчал. — Я п-посмотрел логи событий.

А, вон откуда такой тон. Ну что ж, мой капитан, ты уж извини. Если ты видел все логи, то ты меня понимаешь.

— Зачем? — спросил он, и мне стало зябко от этого тона.

— Что — зачем?

— Они же убегали, Алекса. Они слали в эфир сигналы пощады!

«ЧТО?!»

Я обмирала от боли возле сердца, не в силах возразить.

— Ты забыла? Ты сбила тактический корвет, потом — фрегат. Остальные бросились убегать, а ты…

Голос уплывал в никуда, в ватную глухоту, и там бился тяжелый пульс, и возражать мне не хотелось. Я видела все — и тройной маневр, когда они попытались загнать меня в ловушку, и как слепили мой градар мультипликаторами, и как расстреливали в упор, не понимая, что я уклонюсь…

А еще у меня всегда было отличное тактическое воображение, я могла придумать любой бой в таких подробностях, что даже фильм смотреть не надо и расчеты можно не проводить: все будет в точности так, как мне привиделось.

Привиделось.

Черт.

— Но, Дональд…

— Алекса, з-зачем?

Это «зачем» взрывало мне мозг. Меня рвало на куски от всех «я не знаю», «мне плохо», «я не помню», «спаси меня». И на всех весах мира один короткий вопрос обормота был куда тяжелее, чем все мои мысленные выкрики.

Придется о деньгах. Придется быть меркантильной сукой.

— Ты переговоры с Яуллисом читал?

Дональд слегка склонил голову, по-прежнему размытую ярким светом.

— Нет. К-которые?

— Он связался со мной после взрыва солярного заряда…

Капитан молчал, ожидая объяснений, а я молчала, не понимая, почему боюсь говорить. И откуда чертова неуверенность в своих словах. И откуда…

— Он предложил деньги за уничтожение остатков флота «Алмеха».

— Д-деньги?

— Да, пятьдесят миллиардов.

— Н-но почему?

Пресвятое небо, да он идиот! Я выдохнула и вкратце изложила свои мысли: и о захвате обеих корпораций сразу, и о встраивании СН-боеголовки вместо боевой части какой-нибудь кластерной торпеды, и обо всем-всем-всем.

Я заводилась. Мне пришлось оправдываться, потому что я оказалась сукой. Потому что я сбила какие-то чертовы корабли корпораций. Потому что я придумала их якобы отпор. Я оправдывалась перед пеплом своей совести, перед здравым смыслом, а вот теперь — перед этим идиотом. И хуже всего то, что мне не все равно.

— И у меня не было выбора, понимаешь? Ты, мать твою, понимаешь или нет?!

Он молчал — все так же размытый в пятне света, и я так хотела дернуть его за ворот, влепить ему поцелуй в губы, влепить ему по рылу, просто выдернуть его из этого нимба, в котором ему так, черт бы его подрал, уютно.

— И он з-заплатил?

— Да, — сказала я, отворачиваясь от капитана — всего такого в белом.

— К-кому? На счету по-прежнему только аванс за п-первую миссию.

Я моргнула, пытаясь понять, о чем он, а когда поняла, было очень больно — прямо в голову, в мозг, электроды в центры боли.

— Ты точно проверил?

— Да.

— Но… Он же баронианец! Он не мог соврать!

Дональд молчал, и ответ можно было прочитать прямиком по обалденному белому свечению. Баронианец, конечно, солгать не может.

На какую-то крошечную долю секунды мне захотелось разорваться. Хотелось побыть настоящей девушкой: разрыдаться, вцепившись ему в руку, умолять вытащить меня, не бросать и спасти. Хотелось быть по-настоящему сумасшедшей — чтобы с отшибленной головой — и просто рассмеяться, и признать наконец, что это я все придумала, потому что хочу только одного: быть лучшей и доказывать это на каждом шагу.

Я всего-навсего осталась лежать на столе, слушая, как он уходит. Свет Дональд забрал с собой.


* * *

В коридоре фрегата было пусто и тускло.

«Куда всю энергию перенаправили?» — подумала я, двигаясь вдоль стенки. После душа мне стало легче, и мысли прояснились, но в голове срочно потребовались новые спасательные дамбы, потому что уже начало затапливать.

И все, и хватит. Переживу.

Каюта не изменилась, здесь все было как раньше, только теперь больше некуда мне бегать от кошмаров. Я поскладывала разбросанные вещи и улеглась на кровать, подтянув колени к груди. Думать не хотелось, да и нельзя было думать, если уж совсем строго разобраться. Но я точно знала: рано или поздно придется заснуть, и теперь вообще не факт, что я оттуда вернусь.

К Марии. Увы, пора.

Карпцова сидела за столом и ковырялась в манипуляторе скафандра. Тестерная отвертка щедро выводила данные на голопанель, и Мария смотрела больше на экран, чем туда, где ковырялась.

— Привет, — сказала я, садясь напротив.

— Привет. Сейчас.

Карпцова несколькими движениями загнала детали на место, и манипулятор с тонким свистом сложился.

— Что скажешь? — поинтересовалась докторша. — Или ты так — выпить пришла? За упокой, так сказать?

Я обхватила себя руками и фыркнула.

— Нет. Прошу тебя, помоги мне.

Мария потерла висок пальцем и смешно наморщила носик.

— А с чего это ты? Я думала, по части психоанализа у тебя проходит секс с Дональдом.

— Нет, — сказала я.

Отчетливое понимание, что зря я пришла, кололось в виске. Простое «нет» без ругательств обошлось мне очень и очень дорого.

— Ладно, извини. — Мария встала. — Пойдем.

Мы пошли. Я смотрела на худую докторшу, на ее немного сутулую спину и думала, что ей, наверное, нелегко. Чисто по-женски нелегко. Так бывает в наш век, и во все века было, что одержимость идеей иногда дает сбой, и человек оглядывается, а вокруг — никого, и чего-то странно-интересного хочется, и небо уже не такое голубое (розовое, зеленое, синее). Интересно, сколько раз за свою жизнь она выходила из строго-научной скорлупы?

— Давай с самого начала, Алекса.

Я ее не видела. Карпцова устроилась где-то за спиной, на висках у меня висели противные липучки, а над головой снова была лампа.

— Мария… Можно свет погасить?

— Что? Хорошо. Только не засни.

«О, Карпцова, это вряд ли. Это очень вряд ли».

Я вспоминала свою жизнь. Как меня привели в большой-большой зал, как там была только крепкая мамина рука, хотя самой мамы в памяти не было. Добрый улыбчивый дядя подсадил меня в странную капсулу, погладил по голове, и так — вжав головенку в плечи, напуганная, с голубыми глазищами в пол-лица — я погрузилась в темноту. Потом было первое в моей жизни слияние с машиной, о котором я не запомнила ничего, кроме давящего ужаса клаустрофобии. Мне казалось, что это не фреймы компьютера, а меня саму заперли в душной коробке, по которой пульсирует охлаждающая жидкость.

И это был первый случай, когда я, еще не помня мамы, услышала лейтмотив своей жизни.

«Ты самая лучшая, доченька».

Он варьировался, он плавал, набирал обертонов, он играл и кружился: «Ты умничка, доченька». Лейтмотив настырно долбился мне в затылок басами: «Ты так стараешься, доченька». А еще менялась мамина рука. Она поначалу была твердой и уверенной, ласковой, но чем сильнее расширялся мой мир, чем больше было воспоминаний, тем меньше мне нравились прикосновения. В них появилась дрожь, ладонь часто была покрыта липким потом, и я гадливо съеживалась под взглядом, в котором горела лихорадка.

— Когда ей поставили диагноз?

— Мне было четырнадцать.

Я нахмурилась. Что-то болело там, в эти четырнадцать лет. Планеты выгорали по всему космосу, мы вяло воевали с баронианцами в пятый раз, до этих шерстистых все не доходило, кто такие люди, и мы им объясняли.

Новости пестрели пожарами и орбитальными бомбардировками. Там было много ненависти — и бормотание, мельтешение телевизора не умолкало ни на секунду. Я — подстароста первого курса космоходки, ходила по опустевшей квартире, я смотрела на свою мечту и сосала, как леденец, сладкую мысль: мне больше не надо быть лучшей.

Больно. Черт, как больно.

Что-то там было страшное, в эти четырнадцать лет.

— Почему ты молчишь?

Возраст. Может, парень? Нет, я никогда не маялась такой дурью: я ведь лучшая. Все свои странные желания я сгоняла гимнастикой и зубрежкой. Мир парней пришел позже, после наблюдений за сверстницами, которым повезло — или не повезло — с матерями.

Может, по учебе что-то? Да, могло быть. Я впервые сорвалась, когда пришлось пожертвовать экипажем в задаче по уклонению.

Нет, нет. Что-то другое. Очень другое.

— Хорошо, Алекса. Пока остановимся здесь. Какой твой самый страшный кошмар?

Я вспомнила Джахизу и улыбнулась. Черт, я улыбнулась. Гори в аду, староста Фокс, но ты даже близко не подходишь к тому, что я видела раньше.

— Я стояла в очереди на принудительное донорство.

— Что?

— Да.

В непроглядном мраке комнаты голос Марии казался еще более удивленным, чем должен был. А я вспоминала ту феерию ужаса, которая ожила в моем сне — во сне шестнадцатилетней девушки.

— Хочешь сказать, что тебя разрезали на органы?

— Нет, Мария. Я просто потеряла гражданство и стояла в очереди. Передо мной было человек пятьсот, назад я не оборачивалась. Я просто там стояла.

Бесконечная цепочка медленно втягивалась под флаг Империи Мономифа, который сиял так ярко, что, казалось, он сам по себе вырезал глаза. Я стояла, и мне было так жутко, так невыносимо, что я проснулась, едва человек впереди — четыреста девяносто девятый, допустим, — сделал шаг вперед и стал четыреста девяносто восьмым.

К счастью, соседка по комнате тогда заметила, что я проснулась с остановившимся сердцем.

— Хорошо. Пока хватит.

Мария зажгла свет, и я невольно зашипела: лампа на миг показалась мне тем самым флагом. Карпцова коснулась пальцами моих висков и сняла липучки с проводами.

— Предварительно: ты закрыла в себе что-то очень сложное, — докторша икнула, возясь у меня за спиной. — Ты боишься перестать быть собой, у тебя непростые отношения с матерью, но это не главное. Главное — это то самое закрытое воспоминание. Я проанализирую данные — и продолжим. Завтра, например.

Она меня раскусила, подумала я. Так легко.

— Ну и чисто по-человечески…

Я встала с кровати и обернулась. Карпцова достала бутылку ликера и с задумчивым выражением налила себе половину бокала. «Спивается она, что ли?»

— Чисто по-человечески, Алекса, я не могу понять, почему таких берут в инквизицию.


* * *

Мне холодно. Слышите? Мне холодно.

Я чувствую себя все хуже, и мои ощущения уже не имеют ничего общего с миром живых. Кажется, я спала даже — впрочем, тут мне не стоит ни за что ручаться. Например, Дональд вроде сказал, что хочет обо мне с кем-то поговорить.

Классно этому кому-то, потому что говорить со мной обормот упорно не хочет.

Я пыталась узнать, связался ли он с Рыжим Торговцем, но Дональд обошел меня прямо посреди коридора, а я осталась там с мыслью, что меня только что избили. «И это после всего, что я сделала! Я — я! — вытащила твою задницу из-под «Тени»! Я выиграла для тебя работу у Яуллиса! Я лучший пилот, я лучшая на этом корабле!»

«Ты самая лучшая, доченька».

Я вскочила, одним взмахом раскрытой ладони порвала силиконовую подушку и воткнула кулаки себе в лицо. Что ж ты, такая лучшая, ему это все не сказала? Что ж ты его с ног не сбила и не отхлестала по морде — какая ты лучшая, какой ты молодец, и как ты его хочешь, а он, сука такая, тобой брезгует?

Адреналин морозными сверлами вгрызался в тело, и мне хотелось действовать.

Что угодно делать — просто действовать.

Встать. К обормоту? Нет. Не хочу видеть отвращения. Впрочем…

Дверь в каюту Дюпона я с первого раза открыть не смогла. Просто подзабыла команду — а капитанские полномочия, как ни странно, Дональд мне оставил. «Ну еще бы, — улыбнулась я. —Вдруг снова потребуется всех спасать, и будет внезапно все равно, что там у спасителя в голове».

— Эй, — позвала я. — Подъем.

Дюпон подскочил и сел в кровати, подслеповато шаря взглядом по затемненному помещению.

— Свет, — коротко распорядился он, но разгореться ничего не успело.

— Погасить.

— Что… Что тебе нужно?

«Тупица», — подумала я.

— Подсказываю. Весь — можешь не вставать.


* * *

Я, шатаясь, шла по коридору.

Он меня выпотрошил. Я даже не знаю, как это объяснить себе, даже не знаю, как это понять. В какой-то миг удовольствие стало болью, а потом меня вывернуло наизнанку. Алый взгляд стал водоворотом — и я ушла туда, выдернутая из самой гущи ощущений. Я уходила — еще не остывшая, горячая, получившая немного простейшего тепла.

Я снова шла на дежурства, снова видела первый корабль, вернувшийся из зазеркалья, меня били на тренировках, я стирала строчки своих писем, меня неуверенно обнимал мой первый парень.

Глаза были повсюду — они ножами взрезали меня, вытаскивая секундные мысли.

Дюпон шел рядом со мной, а его глаза кружили вокруг.

— Ты получила свое от меня, а я от тебя — свое.

Олег остановился. Перед ним сидела маленькая девочка — совсем кроха, в персиковом платьице и с копной непослушных рыжих волос.

— Эй! — сказал Олег. — Привет.

Я замерла, а потом рванула за ним. Он склонился над сидящей девочкой и потрепал ее по головке. Малышка улыбнулась доверчивой улыбкой и смотрела только на него, а я все бежала к ней — к ним — и кричала, кричала что-то, кажется: эй, ты, ублюдок, отойди от нее, не смей. Когда, запыхавшись, я наконец приблизилась, с меня ручьями лил пот, как после спарринга в центрифуге. И я опоздала.

Олег бережно закрыл девочке глаза и обернулся.

— Ну что ж ты так, Алекса? — спросил он с укором.

* * *

Я проснулась и осмотрелась по сторонам. Вокруг помаргивала голопанелями рубка, ярко светился пульт сканирующей сферы, обозначая недремлющий ВИ.

Оптические локаторы — отрубить. Не хочу еще приступ звездной болезни.

Устроившись на самом краю ложемента, я пыталась заставить себя думать. Мария пообещала продолжить, а значит, я могу надеяться. Черт, она легко меня вскрыла, слишком легко, я подалась, как гель. И ничего странного, в конце концов: я была не на допросе, я хочу себе помочь, хочу себя вылечить.

Еще был кошмар с Олегом. Было? Не было?

Я помотала головой: «Рыжая, ты не помнишь, был ли у тебя секс. Похоже, надо лечить не только голову». Нашлась еще сотня вопросов, каждый из них не имел прецедентов в прошлой жизни. И хотя вокруг была рубка, хотя вокруг был все тот же космос, я не справлялась с волной нового. С волной страшного.

Главное, Алекса. Вычлени главное.

«Твое безумие вторгается в реальность».

Я смотрела на экран видеолокатора и пыталась принять две вещи. Первое: я вроде выключала все средства визуального наблюдения. Второе: я только что наконец призналась себе, что сошла с ума.

Это было весело, правда, Алекса? Водить за нос аналитиков, прятаться, просчитывать наперед профориентационные тесты, состоящие из тысяч вопросов. Ты всегда была гением, Алекса, а гениальность — это не лечится, она ходит рука об руку с лоботомией, стимуляцией нервных контуров и нейролептиками.

Это было весело — загонять все в кошмары, все в себя, взвинчивать, затягивать пружину, знать, что космос все спишет, потому что в космосе главное — навыки. И вот твоим навыкам, рыжая, пришел конец. Но ты гениальна, и потому ты сидишь и прикидываешь с высоты своих заоблачных баллов ай-кью, как разваливается твое «я».

Это было весело.

Был еще последний способ узнать, удастся ли мне остаться в космосе. В строю. Пусть далеко от этих идиотов, пусть хотя бы на несколько часов, чтобы красиво умереть так, как я хотела — не от выстрелов сбрендивших контрабандистов, не в гравитационной давилке, не от удушья.

Я всегда хотела стать одним с кораблем и уйти в звезду.

Романтичная восторженная дура.

Я облизнула губы и легла на ложемент.

«Просто проверить. Просто проверить. Просто проверить. И давай еще пару раз повторим для надежности».

— «Телесфор». Синхронизация. Порт экстренный.

Над головой сгустилось облако — зародыш цифрового канала. Я почти молилась на него, и он снизошел. Он сломал мой мир, сшиб все ограничения, как много-много лет назад, когда только начали проектировать такие умные корабли, когда мама привела меня в лабораторию…

Мир мигнул и погас.

Я встала, уже зная, что происходит и чего не происходит. Осталось только всмотреться в алые строки, которые перечеркнули мониторы корабля.

<Синхронизация невозможна. Ментальная погрешность — 93%.>

Ну, вот и все.

Снова коридор. Давящая прохлада стен корабля, который я когда-то по глупости считала теплым, считала своим домом. Я шла умирать, и желательно не здесь. Не в рубке, да и вообще не в этом корабле.

«Я пережила потерю одного смысла жизни. Я пережила «Тиморифор». Переживу и это».

Это очень хорошая и даже правильная мысль, вот только не хотелось мне ни разу переживать. Не хотелось даже разбираться, что со мной, не хотелось ждать вердикта спивающейся дуры.

Я сжала кулак и поднесла его к глазам, рассмотрела.

«Жить тебе не хочется. А умирать?»

В голове появились странные мысли, которые принадлежали словно бы не мне.

«Я столько всего не успела», — это был номер раз.

«Это интересно», — это был номер два.

Малышка. Девочка в простом платьице с любопытством выглядывала из-за края борта лодки. Ее столько раз пытались убить, она умирала с того мгновения, как к ней прикоснулся разум машины, потом я ее регулярно душила, топила, сжигала, и вот наконец до маленькой Алексы добрались Джахиза и Олег.

А она все жива и жива.

Улыбаясь, я повернула к воздушному шлюзу. Ответная улыбка девочки стояла у меня перед глазами, а значит, я могу чего-то еще хотеть.

— Уходи.

У дверей шлюза стояли Рея и Дональд. Нахмуренный обормот, никакая Лиминаль.

— Тебе нельзя сюда.

Это же надо, со мной разговаривает последняя из Лиминалей, а мой капитан только отмалчивается и сверкает глазами.

— А в чем дело?

— Не приближайся к нему.

— Очень надо, — ответила я, глядя в красные глаза. — Я вообще шла к шлюзу.

— З-зачем?

Заговорил-таки, успела удивиться я. А потом Лиминаль повернулась к Дональду и взяла его за руку. Я окаменела.

— Не надо с ней разговаривать, — сказала Рея и поцеловала обормота.

В губы.

Я смотрела, как в облачках ледяного пара лицо обормота превращается в ледяную маску, как стынут черты его лица, превращаясь в лед… Когда послышался легкий звенящий треск, я все поняла.


* * *

— Алекса!!!

— Это сотрясение, отойдите все!

Голоса водопадом хлестали по мне, и ощущение собственного тела навалилось, словно меня впрыснули в кусок слабо трепыхающегося мяса.

— Все… На хер, — прохрипела я, видимо, не очень отчетливо.

Я напружинила руки и толчком отбросила от себя «спасателей». В наступившей тишине я села и осмотрелась. В плывущее поле зрения попались: Мария, Олег, Дональд — они теснились вокруг меня. Имелся в наличии коридор, я сидела на полу, а в углу, у самой двери в рубку нашлась и Лиминаль.

— Что… Что произошло?

— У т-тебя был приступ, — сказал Дональд со слабой улыбкой облегчения. — Ты вышла из рубки и почти сразу свалилась. Даже Рея не успела подхватить тебя.

— Подхватить?

Я ощупала щеку: ничего там не было — ни боли от удара, ни опухоли от ураганного обморожения.

— Алекса, я п-понимаю, что это не г-горит…

— Дональд, отлипни от нее, — распорядилась Мария, протягивая мне руку.

Капитан, не говоря лишних слов, помог мне встать, но свой наладонник мне под нос сунул. Там красовались два сообщения:

<15:00:16 с. г. в. +25,000,000,000. Скамериуш>

<15:35:14 с. г. в. + 25,000,000,000. Скамериуш>

Я погладила теплую стену и улыбнулась. Даже страшновато, что меня это радует.



Загрузка...