Глава девятнадцатая


Я открыла глаза и приложила руку ко лбу: горячо. Тело, которому запретили смотреть сны, чувствовало и вело себя на манер побитого волосатика: ныло, поскуливало, и от этих ощущений на глаза наворачивались слезы беспомощной жалости.

«Жалости к себе. Прекрати сейчас же».

Встать, дошлепать до душевой кабинки и оторваться там всласть — это предел моих мечтаний. Это, черт побери, мой предел. Я пыталась не думать о том, как здорово все было раньше. Как хорошо было становиться под ионизированную воду после славного штурма, как клево смывать с себя пот после напряженной погони за очередным нарушителем. Как приятно торчать в горячем облаке пара, когда твой парень уже ушел, а ты осталась — довольная, почти добрая и слегка сонная.

Как здорово было, когда я могла позволить себе сны.

И как хорошо, что я об этом не думаю.

— «Телесфор», текущие координаты, — распорядилась я, выбираясь из душа.

Равнодушный и ненавистный голос что-то бормотал, а я уже представляла себе карту. Мы вышли из изнанки и теперь нацелились на звезду Безумия — систему, в которой расцвела престранная жизнь, полностью несовместимая с человеческим разумом. Вылезать в «наш» космос прямиком на месте было занятием рискованным, если знать, что «безумцы» строили в своей звездной системе.

Мы мало что знаем об этих тварях, а сцинтиане охотно торгуют с нами всем подряд, кроме информации о Червях Пустоты. Эдакие эксклюзивные владельцы прав на контакт, хотя, если разобраться, — то просто удачливые паразиты. Есть разные мнения насчет любви и взаимопонимания сцинтиан с Червями. Верно лишь то, что одна из трех гуманоидных рас известного космоса начала развиваться куда быстрее, наладив отношения с некой негуманоидной.

Я отхлебнула кофесинта и ввела в систему уточненные данные приближения к системе.

«Приятно быть полезной, правда?»

В коридоре фрегата было скучно — вот уж не думала, что заскучаю по серости изнанки. На глаза обормоту показываться не хотелось, хотя достойно бодрое лицо я держать ухитрялась. Теперь главное, чтобы ВИ «Телесфора» не сболтнул лишнего Дональду, как сболтнул мне. «Расстроится ведь человек. Но это уже как повезет, и нечего еще и по этому поводу сопли распускать».

Я брела по коридору вроде как в направлении рубки, а в моей голове маленький рыжик с грустью смотрел на разваливающиеся стены крохотного мира.

«Ты становишься поэтом, Алекса, — улыбнулась я. —Хороший повод оставить после себя хоть что-то».

Корабль вздрогнул, и я ощутила крохотный толчок компенсации торможения — даже сразу не поняла, что это. А когда разум привычно прикинул цифры, в рубку я рванула уже бегом.

— Что происходит?!

Инженерные экраны помаргивали предупреждениями о критических перегрузках, причем голосила даже конструкция фрегата, а уж преобразователи просто захлебывались человеческой глупостью. Среди вакханалии вспышек и красных бликов метался Дональд, успевая ко всем консолям сразу.

— Дональд!

— Мы уходим! — крикнул он, не оборачиваясь.

— Что случилось?

— Лови.

Экраны успокаивались, корабль приходил в себя после торможения. Капитан занялся навигационными данными, а на голопанели всплыло сообщение:

<В моей системе червь. Бегите из системы Червей. Прощайте.>

Это было написано не на баронии страу, не было привычной «рыжей» подписи, но во всей вселенной только мингхарди пишут изысканные — по своим меркам — каламбуры в минуту ужасной-ужасной опасности.

— Что там?

— Мономиф, — коротко бросил обормот и вывел данные на экраны.

Безумие окружала причудливая система арок, мостов и прочей архитектуры. Стрельчатые, ломаные, ведущие в никуда — они простирались на гигаметры, нагло игнорируя физические законы. Никто из людей так и не постиг, откуда берется материал для этих изысков, почему они не разрушаются гравитацией, как весь комплекс слаженно движется вокруг светила. Мы даже не смогли понять, зачем все построено: как города, для научных целей, в качестве звездного памятника самим себе. Люди не смогли — а Черви отмалчивались, сводя с ума исследователя за исследователем.

И людям надоела загадка.

Система Безумия кипела, и на наши экраны щедро высыпалась информация сверхдальних градаров. По меньшей мере две ударные группы шли в пространстве звезды широкими конусами, уничтожая все на своем пути. Судя по построению, это был уже второй заход, а судя по состоянию арочных конструкций Червей, систему предварительно обработали чем-то очень тяжелым.

— Зачем это все? — выдохнул Дональд.

Только по мертвому тону обормота я поняла, что смотрю на уничтожение цивилизации.

«Если тебя что-то испугало — убей, пока можешь», — вспомнила я. Только Империя Мономифа, в отличие от суеверного фронтира, действовала медленнее.

И куда решительнее.

Подобных случаев было всего два…

— Смотри, — показала я, — Черви уходят.

В полугигаметре от нас видеолокаторы ухватили движение. Группа огромных тварей летела прочь из своего разрушаемого дома. Как они набрали такое ровное ускорение, я не понимала. Впрочем, я не понимала, как они вообще передвигаются в безвоздушной среде. И никто не понимал. И вряд ли теперь поймет.

Покрытые наростами, будто бы окаменевшие змеи застыли в рамке голопанели, и их можно было разглядеть до мельчайших деталей. Странная псевдокостяная бахрома под «брюхом», системы «парусов», разбросанные по телу, — эту жизнь стоило уничтожить хотя бы потому, что она меньше всего походила на жизнь, а больше — на разукрашенный бумажками трехкилометровый кусок дерьма.

Меня трясло от картинки разрушения системы, умом я понимала, что это конец разумной расы, но сочувствовать Червям не могла.

— Обнаружена сканирующая сфера…

— Стелс! — заорал обормот, но было уже поздно.

Всего лишь в мегаметре от правого борта «Телесфора» космос раздался, выпуская из изнанки огромный корабль.

«Тень! — взвизгнула паника. —Нет, просто СД… Нет, линкор!»

На метки я не стала смотреть: линкор влет поправил курс и пошел прямо на нас.

— Дональд, исчезни! — Я рванулась к ложементу. — «Телесфор», синхронизация, экстренный порт!

— Принято, Алекса.

Дождящие осколки сознания падали на меня и в меня, я врастала в корабль, а фрегату уже было больно. «Торпеда. Это совсем близко».

Осмотреться.

Корабль сиял огнями мультикласса, он был ярким, мощным, и обводы массивных двигательных пилонов неприятно выделялись на фоне и без того грозного судна. «Маневренный и быстрый линкор. Ужас».

Еще торпеда. И еще одна, и еще — я бы тоже так стреляла, если бы у меня было шестнадцать носовых пусковых установок.

План созрел быстро. Я не могу прыгать: с такого расстояния компьютеры линкора легко отличат мультипликаторы от фрегата. Я не могу убегать: слишком плотный торпедный огонь, слишком большая разница между ускорением торпед и ускорением «Телесфора». Значит… Заложить ломаную спираль уклонения — и на сближение с врагом, лишая его возможности использовать ракеты и торпеды, молясь на свои щиты и маневры.

Ослепить хотя бы одну батарею, двинуть вдоль борта и надеяться, что экипаж размажет по переборкам, когда капитан развернет линкор для залпа всеми орудиями.

Рыская и сбрасывая блестки «обманок», я ушла на первый из трех витков спирали уклонения. Я чутко держала вокруг себя горящую броню, готовясь бросить ее туда, куда надо, а позади, слева и справа расцветали бесшумные взрывы.

Не знаю, кто ты, но твои торпедисты знают свое дело — это потрясающе быстро и точно.

Только каждый из них — отдельный человек и управляет своей подсистемой, а я управляю всем. На втором витке я напружинила руки и запустила залп из трех торпед по касательной к линкору. Один сверхмассивный заряд, один кластерный и один ЭМИ. И пачку «обманок» им вслед. Да, торпеды могут сдетонировать раньше, да, это слишком плотная каша, чтобы ее проглядели артиллеристы линкора, но именно это мне и надо. Отвлекайтесь на реальную угрозу, а не на мечущийся фрегат.

Третий виток — и ЭМИ-торпеда достигла цели. А я очень удачно вышла из спирали на встречный курс с линкором.

— «Линейка» — огонь!

СМ-катушки линкора почти успели зарастить брешь в щитах, но почти, как известно, не в счет. Торпедная секция — а может, и сразу две — прекратили свое существование. У меня кровоточили десны, я дергалась, стараясь не подставляться под лазеры, а в голове кувырками вертелся жребий.

Киль — пусковые шахты дронов. Верхняя палуба — мощные зенитные пояса. А вот по бортам идут батареи сверхтяжелых линейных гразеров — почти слепые в ближнем бою. Словом, вопрос стоял просто.

Левый борт или правый?

Левый. И лови молитву, чтобы ни дрон-мастеры, ни перехватчики не сработали быстрее торпедистов. Пусть работают, как всегда, пусть работают на пределе — умелые дети Мономифа, но вот быстрее — не надо. Да, я вас переоцениваю, да, я быстрее, но…

Я шла почти вплотную к его щитам. Я чувствовала, как шахты выдыхают штурмовых дронов, и в голове тошнило от близости чужого защитного поля, и мне удалось. Удалось. Завернутое в пылающий щит тело вошло в слепую зону между пятым и четвертым артиллерийскими горизонтами.

И я проиграла.

Капитан линкора не стал дергаться — он просто слегка провернул линкор по продольной оси и дал слепой залп. Я кричала: фрегат волокло вдоль четвертого горизонта, и гразеры в мгновение ока содрали с меня щиты.

Боль. Боль. Боль-боль-боль-боль…

Потом онемели ноги. Потом — шипастый меч вошел мне в бок. И я больше ничего не помнила.


* * *

Камни, по которым я брела, напоминали чешую — острую, никогда не знавшую ни воды, ни выветривания. Я брела вперед, куда-то к яркому-яркому свету. Немного в стороне прямо на камнях сидела девушка в форме космоходки. Если бы не нашивки старосты, я бы никогда не узнала Джахизу Фокс.

«Не узнала? Почему?»

На лице Гончей Черного трибунала еще не было серебряных узоров, а в глазах — отражения смерти обреченных. Я прошла мимо нее, хотя ее облик и вызвал непонятные чувства — что-то важное было в этой строго одетой девушке, что-то неимоверно нужное мне.

К сожалению, мне было не до того: я шла к свету своего поражения. Если попросту — возвращалась в сознание.


* * *

Я очнулась лицом вниз. Палуба была теплой, а вот впивающийся в шею ствол — очень холодным. Руками пошевелить не получалось — да я и глазами-то шевелила не по своей воле: картинка плыла и заволакивалась дымкой.

— Чисто, — сказал кто-то.

— Осторожно с ней, это отступница.

Перед глазами оказался ботинок. Усиленный, с выпирающими иглами щитовых генераторов — бот панцирного скафандра имперского войд-десанта. Черно-серая броня, голубоватое марево поля — все это появилось в поле зрения и исчезло.

Где я? Рубка? Трюм?

— У нас еще один, лейтенант!

— Сюда его.

— Есть!

Каркающий гортанный говор. Значит, все трое, кого я слышала, — питомцы Легенды, элита.

Рядом на палубу кого-то швырнули. Я скосила глаза и сквозь спутанные волосы разглядела Дюпона. «Ну, давай, маг и волшебник. Испарись, спасайся!» Олег был без сознания, видимая мне рука странным изломом заворачивалась под живот.

Я держала в себе панику, старалась фиксироваться на деталях, и холод оружия у шеи сильно этому помогал. Не рыпайся, Алекса, подсказывал этот ствол. Не дергайся, молчи и слушай, потому что на тебе уже давно энергетические кандалы, и ты только и можешь, что оценивать обстановку.

— Рыжая очнулась, — сообщил голос надо мной.

Тут же у шеи возник второй ствол — еще более холодный. Я даже примерно не представляла, чем в меня тычут, и это здорово раздражало. И успокаивало. И раздражало.

— Смирно!

Меня вздернули и двумя движениями поставили на колени. Руки за спиной, тяжелая перчатка на затылке — знаю-знаю, шокер прямо в ладони. Зато я смогла оглядеться.

Мы были в шлюзе. Штурмовые захваты не позволяли закрыться внешним воротам, и в просвете видно кишку абордажного канала. Привод луча-захвата сдвинули по направляющим к переборке, а рядом со мной поднимали с пола попутчиков: у Марии на шее виднелось пятно от шок-патрона, Дюпону все-таки сломали руку. А что произошло с Дональдом, я не поняла: он бессильно висел мешком, удерживаемый за шиворот десантником.

В абордажном канале показались люди, и мне стало нехорошо. После разгромного поражения, после осознания, что ждет меня ни много, ни мало казнь. После всего-всего мне стало нехорошо. Потому что в просвете абордажного канала впереди небольшой группы людей шел канцлер Империи.

Его Меч.

— На охранение! — сипло рявкнула команда.

В шлюзе стало чуточку темнее, когда на борт фрегата ступил невысокий человек в простой форме высшего офицера — длинный темно-серый сюртук, строгие брюки, бледно-серые перчатки. Ну а лицо его все видели по-своему. Я уяснила, что на этом лице есть флотская бородка и багровые очки, а дольше разглядывать Его Меча мне не хотелось.

Сопровождающие расплывались в тумане, отчаянно хотелось закрыть глаза. Я не знаю, как там с Червями Пустоты, не знаю, есть ли у людей аура, но от этого… существа хотелось бежать очень быстро. Просто из страха за свой рассудок.

Интересно, что хуже: быть отступницей или пособницей человека, который обокрал Его Меча. Или даже так: припомнят ли мне вообще бегство из инквизиции?

— Приведите его в чувство.

Глубокий голос канцлера звучал сразу со всех сторон, будто его ввели прямиком в мозг. Я слегка повернула голову, чтобы рассмотреть, что делают с Дональдом. Державший его десантник активировал запястную аптечку и приложил ее к шее обормота. Тот дернулся и замер в мертвом захвате, глядя прямо перед собой.

Сочувствую, Донни, от всей души. Очнуться и увидеть над собой канцлера — это кошмар.

Впервые во всем этом ужасе я ощутила себя по-настоящему виноватой. Не проигравшей, не побежденной — а именно виноватой.

«Прости меня, мой капитан. Пожалуйста».

— Долго за тобой пришлось бегать, сын, — сказал Его Меч.

Я глядела на эту сцену, даже когда до меня дошел смысл сказанного.

«Сын?!»

— Это было безответственно.

— Я… — выдохнул Дональд, во все глаза глядя на канцлера.

— Поговорим после восстановления памяти, — отрезал Его Меч. — Пока что ты бесполезен.

Обормот смотрел в лицо канцлеру, и я только сейчас — после всего этого насчет «сына» — поняла, что тут не так. Чертов заика пялился в лицо человека, на которого боялась взглянуть огромная держава — пялился снизу вверх, с недоумением, растерянно, со страхом. Да, все это было, но он, черт побери, смотрел.

— Рея, — сказал Его Меч. — Подойди.

Лиминаль вышла из-за спин солдат и встала рядом с Дональдом.

— Ты разучилась кланяться, кукла? — спросил канцлер.

Девушка склонила голову, попыталась выпрямиться — и застыла.

— Ты разучилась извиняться?

Тот же бесстрастный тон, изучающий взгляд. И мне, стоящей на коленях, видно ее глаза — глаза человека, которому очень больно. В алых глазах последней из Лиминалей плавилась нечеловеческая боль, прошла еще секунда — и она вздрогнула, склоняя голову все ниже, а я была слишком потрясена, чтобы понять, что воздух уже звенит от чудовищного напряжения боевой энергетики, а у меня из носа течет тонкая струйка крови.

Правый кулак Его Меча небрежно сомкнулся, и Лиминаль рухнула на колени.

Я видела только опущенные белые волосы, вздрагивающие плечи. Теперь я чувствовала себя не только виноватой, но и лишней. И еще сильнее виноватой. И — потрясенной: страшно даже представить, как можно сломать Рею.

— Всех на «Джаганнатху», кроме этих двоих, — сказал Его Меч.

— Есть!

Меня потащили, но я извернулась уже в самом абордажном коридоре. Шлюз «Телесфора», освещенный мертвенным светом, две фигурки на коленях — и вознесшийся над ними меч.

Его Меч.


* * *

Повторно очнулась я в камере — боксе полтора на полтора. В верхней части тесного кубика горел красный огонек, в нижней нашелся только лючок параши. Как эта камера открывалась — я не смогла понять. В воздухе витал запах крови, саднили десны, и все тело пульсировало разбитой усталостью.

Я сидела, обняв колени. Сложно сказать, думала ли я о чем-то — наверное, да. И почти наверняка думала о чем-то несущественном. Время? Время шло мимо. Порой я возвращалась в сознание, и тогда мне становилось страшно, пускай ненадолго: мой больной разум очень себя любил, а потому защищался всеми силами.

«Я проиграла», — так назывался единственный шип, который я не могла вынуть из своего сознания. Мне хотелось думать о том, что меня вздрючили, хотелось унижать себя, клясть себя, как последнее ничтожество, которое пустили в рубку.

Хотелось, да.

Но, проклятие, вместо этого я видела растерянного обормота и согнутую болью Лиминаль, и эти двое выжигали мне мозг похлеще осознания собственного ничтожества.

«Да горите вы в аду, вы, двое! Ненавижу! Я себя под казнь подвела, себя, не вас!»

Нихрена не помогало. Нихрена.

А еще убивала тишина. В тишине у меня было время на всю чертову сотню голосов, которые твердили, что я выбрала самое тупое решение из возможных, и опытная космонавигаторша не успевала от них от всех отбиваться. Голоса убивали своей логикой: «Вот если бы ты знала…» Они предлагали более удачные решения: «Ну как ты не поняла?»

Были минуты просветления — просветления ли? — когда я четко понимала, что сделала все правильно. Что у капитана линкора был всего один шанс из десяти тысяч, чтобы принять то самое единственное решение.

«Из десяти тысяч? Будь круче, Алекса! Из ста тысяч! Из миллиона!»

Нет, возражала я. Давайте без иронии. Если бы Дональд не затормозил после сигнала Рыжего, я бы ушла от линкора. С нулевой скорости, с нулевого ускорения — и пытаться сбежать от раскочегаренного боевого корабля? Я его повредила, я сбила его с толку — повторите то же самое с такой же разницей в классе!

Я все сделала круто и даже больше, чем круто, только результат-то не меняется.

«В кошмар, Алекса. Давай сходим в забытье, а? Так проще», — предложил сто первый голос. Он ошибся, этот милый вкрадчивый голос. Ошибся всего на одно слово, потому что я даже на фоне этого ужаса хорошо помнила, что такое «проще».

* * *

Я проснулась от того, что стена, на которую я опиралась, исчезла.

Ощущение падения было коротким, захват — цепким и мощным, а сон снесло в мгновение ока.

— Лучше не дергайся.

Коридор был не очень длинным — метров пятьдесят. То же тускло-красное освещение, что и в камере, тот же мертвенный аскетизм. По обе стороны от меня стояли солдаты войд-десанта в полном снаряжении. Все стандартно: один держит на мушке, второй упаковывает в энергетические кандалы.

— Вперед.

Два десантника, и снова один с Легенды. Все так обыденно и предсказуемо: стандартные угрозы-предупреждения-приказы, привычные процедуры. Ах, ну да. Это же я часто так выволакивала из камер нужных для допроса людей.

Я шла, стараясь поменьше думать, и как-то само собой получалось смотреть по сторонам. Интерьер корабля менялся: он становился светлее и светлее, мы прошли мимо зарядных камер батарей, мы проходили посты, и людей становилось больше, нашивки и шевроны жирели, и вообще: все говорило о том, что мы идем к мостику.

— Налево.

«Странно».

Широкие ворота капитанского мостика едва показались после очередного поворота и тут же скрылись. Зато мы пришли — куда-то в носовую часть жилого офицерского блока, — а у меня честно получилось не думать. Честно-честно.

— Войд-коммандер, разрешите! — отрапортовал один из конвоиров, нажав на кнопку вызова у одной из дверей.

— Да.

Я почти не удивилась, услышав женский голос. Я давно была готова к встрече с примечательным командиром.

— Это блокмастер Адлунг, войд-коммандер! Заключенная Кальтенборн-Люэ по вашему приказу…

— Впустить.

Каюта за дверью оказалась простой, чтобы не сказать простецкой. Для спартанской простоты ей не хватало опрятности: войд-коммандер без особого почтения относилась к чистоте и поддержанию порядка.

— Подождите за дверью, офицеры, — сидящая за столом женщина выключила голопанель и обернулась.

Кацуко-сан. Карманный стратег канцлера. Высокая, слегка сутулая женщина: по крайней мере, сидя, она гнула спину. И еще — ей не шел китель, даже при всей властности лица и при всем ее жестком взгляде. Сейчас этот взгляд очень уверенно снимал с меня стружку.

— Александра. Интересно, — сказала Трее и сняла очки. — У тебя довольно удачные фотографии.

Что? Какого черта?!

— Взгляд они не передают, а так — все удачно, — подвела итог войд-коммандер. — Даже глупо говорить, что я тебя такой и представляла.

— Представляли? — тупо переспросила я.

Трее встала. Она почти на голову выше меня и вообще — женщина видная, во всех выдающихся смыслах. Заодно сдуло сутулость. Войд-коммандер застегнула верхнюю пуговицу кителя и указала на койку.

— Садись. Я выпросила свидание с тобой не для глупых вопросов.

«Выпросила». Я села, отметив, что Кацуко-сан не любит перин: мне было твердо и неудобно даже после черт-те скольких часов на полу камеры.

— Мне очень хотелось посмотреть на человека, который ушел от «Тени». Пусть даже на «Телесфоре», но ушел.

Трее оперлась спиной на стену напротив койки и сложила руки под грудью.

— Ты в некотором роде знаменитость.

— Знаменитость?

«Проклятье. Я повторяюсь».

Войд-коммандер вдруг сделала широкий шаг вперед и щелкнула у меня перед носом пальцами. Я дернулась — но только мысленно. Черт, это было быстро — не поспешно, а именно быстро.

— Молодец, — сказала женщина, вернувшись на место. — Так почему ты тупишь?

— Прошу прощения, войд-коммандер.

«Я в плену. Я в плену. Она не мой командир. Алекса, что ты творишь?!» Кацуко Трее была живым магнитом чудовищной силы: к ней влекло. Просто так. Как на Его Меча не хотелось смотреть, так хотелось говорить с войд-коммандером — необъяснимо, алогично, но так бывает. Готова поклясться, экипаж ее боготворит, и каждый почтет за честь по ее приказу выйти в космос без скафандра.

Знаешь, Алекса, а ты ведь уже поняла, кто стоял на мостике линкора, правда?

— Из-за тебя аннигилировали капитана, рулевого и еще около десятка офицеров «Тени», — все тем же удовлетворенным тоном сказала Кацуко-сан. — Это первый случай массовой казни офицеров на сверхдредноуте за последние сто лет. Так что можешь не сомневаться, тебя многие хорошо знают — пускай даже заочно.

Это был чистопородный бред, и мне не хотелось даже вникать в произнесенное. Что-то шло совсем не так: или тон Кацуко-сан, или сама суть ее рассказа, или мои мозги.

— А откуда вам стало известно, что это я?

— Хороший вопрос, — сказала Трее. — Наконец-то. Мы не смогли выяснить, какой корабль тогда попал под случайный огонь «Тени». Очень уж мало от него осталось…

«От него — это от «Тиморифора»».

— …а потом был этот чудесный маневр. Он был великолепен, и я еще тогда заподозрила, что Дональд подобрал кого-то с подбитого судна.

— Дональд? Подобрал?

— Да, — кивнула войд-коммандер. — Дональд — отличный пилот, один из лучших, но этот маневр… Это не его стиль, совсем не его. Я, во всяком случае, его плохому не учила. А уж когда на Х67 мы нашли твой скафандр, вопросы отпали сами собой.

— М-мой скафандр?

— Да, — ответила Трее. — Неприятная история. Исчез наш осведомитель, исчезла Гончая, потом этот цирк на казни… Город пришлось уничтожить, опять же.

— Что?!

— А что тебя удивляет? — изумилась Трее. — Чего ты хотела? Беглая инквизиторша — это ерунда, но вы, идиоты, применили Лиминаль! Вся сеть полнилась снимками и роликами с камер.

Дрянной был улей, решила я. Да и хрен с ним, не жалко. Мне вспомнилась какофония сцинтианских похорон, вспомнились бездомные под стенами улицы-каньона, и я решила, что просто не верю в слова Кацуко-сан. Они не умещались в моей маленькой рыжей голове.

— Когда я узнала о тебе, сразу поняла, кто управлял «Телесфором» в бегстве от «Тени». И с тех пор ждала возможности встретиться с тобой.

Наверное, это большая честь. Слишком большая для меня.

— Хочешь что-нибудь узнать? — спросила войд-коммандер.

«…у победительницы», — закончила я мысленно.

Да, Кацуко-сан, вы встретились со мной, и вы меня сделали. Вы не составите компанию безымянному капитану «Тени» и десятку его подчиненных.

Честно говоря, я боялась что-либо спрашивать: мне казалось, что следующая порция информации физически перешибет мой и без того непрочный хребет.

— Как вы поняли, что надо делать? — спросили мои губы, и — о чудо, — Трее меня поняла.

— Все просто, Александра. С того момента, как ты на трехстах «жэ» заложила противоторпедную спираль, я знала, что ты у руля. Дальше был вопрос техники.

— Техники?

— Техники, Александра, — слегка улыбнулась женщина. — Из всех решений ты выбираешь самые эффективные, а из самых эффективных — самые… безголовые.

Я замерла. Одно предложение — и весь мой боевой опыт вкупе с психологическим портретом. Все и правда просто: она меня просчитала.

— Что случилось с Дональдом? Чего ради это все?

Ох, черт, это снова я. Снова мне неймется.

— Это тебе без надобности, — спокойно ответила Трее.

И не сомневалась. Я встала.

— Мой приговор уже известен?

— Приговор? — удивилась Трее. — Технически мы обязаны передать тебя Черному трибуналу, а они озаботятся приговором. Практически же это лишено смысла.

— Почему?

— Мы должны знать все о времени твоего пребывания с Дональдом, поэтому ты пройдешь через «Мнемозис».

Я терпеливо ждала: мне надоело переспрашивать. Опротивело, пускай это и касается моей судьбы.

— Это личностный сканер, — сжалилась Кацуко-сан. — Читает память, рефлексы, эмоции — все. К сожалению, побочный эффект — психодеструкция. Если, конечно, повезет, он сразу нащупает нужный пласт… Но для тебя разницы нет, как ты понимаешь.

Конечно, нет. Черный трибунал или слюнявый идиотизм — дайте-ка подумать, что лучше.

— И когда?

Вместо ответа Трее посмотрела на стол, где бледно светилась выключенная голопанель. Я не надеялась на ответ «через полгода», но взгляд на часы едва не вышиб из меня дух.

— Через двадцать минут.

Я кивнула. В принципе, ничего особенного. Честь оказана, меня представили победительнице, и осталось только сказать спасибо. Надеюсь, ваш гребаный «Мнемозис» обломается об мои больные мозги.

— Пойдем.

— Что?

Не удержалась. Опять натупила.

— Идем, я пойду с тобой, — сказала Трее. — Провожу тебя к лаборатории «Мнемозис».

— Любите смотреть, как уничтожают ваших врагов?

Кацуко-сан улыбнулась уголком рта:

— О, даже так? Я думала, ты до предсмертной бравады не опустишься.

— Ну уж простите.

— Да ради бога, Александра, — Трее отмахнулась. — Хотя ты ошиблась.

— Неужели?

Трее набросила на плечи тяжелый церемониальный плащ и как-то очень по-домашнему возилась с застежками.

— Я тебе обязана в некотором роде, — объяснила она, оборачиваясь. — Благодаря твоему мастерству флот Империи снова прошелся по галактике — пускай и гоняясь за «Телесфором». Нас уже много где позабыли.

Лучше молчать. Молчание — золото и кратчайший путь к безболезненной смерти, меня уже и так занесло порядком. Оставалась тысяча вопросов, и даже с половиной их было бы дьявольски обидно умирать, но иногда не получается по-другому. Конвоиры однозначно на это намекали.

Коридор — видимо, осевой на линкоре — был широким и просторным, и, наверное, прежней мне даже польстило бы идти по такому к собственной смерти. Прежняя «я», нынешняя «я» — что за детский сад? Я приосанилась. Боевой линкор Империи людей, в качестве провожатого — сама Кацуко-сан, за мной — пусть и косвенно — так долго бегал звездный флот Первого Гражданина…

«Не можешь избежать — прими достойно».

Спасибо, мама, это та мудрость, которой мне сейчас не хватало.

Встречные офицеры вытягивались в струнку, тяжелыми складками покачивался плащ моей спутницы, а потом откуда-то сбоку налетел вихрь.

— Простите, Кацуко-сан, мои извинения, — бормотала девушка, собирая с пола разбросанные карты.

Трее наклонилась и, ухватив недотепу за шиворот, встряхнула:

— Валерия! Ты меня позоришь.

Взлохмаченная девушка сделала страшные глаза и затараторила в духе: никак нет, Кацуко-сан, и в мыслях, Кацуко-сан. Я отвернулась, изучая броню конвоиров. Блокмастер скучающе смотрел в потолок, а его спутник по уставу глядел перед собой и фарса словно бы не замечал. Броня у обоих тяжелая, щиты активированы, а поясные кобуры скорчеров раскрыты в положение «быстрый хват».

«Любят меня. Любят и ценят».

— Да иди уже, чудовище, — буркнула за спиной Трее.

— Кальтенборн? Кальтенборн-Люэ?

Я повернулась на каблуках. Темно-русое каре, огромные зеленые глазища — и остренький подбородок. Вечная девочка, хотя она вряд ли младше меня.

— Валерия Гинемер, капитан Люэ, — сказала девушка, явно сдерживаясь, чтобы не начать тарахтеть. — Я только хотела сказать, что я рада… Ну, то есть мне жаль, что так все получилось. Горжусь встречей с вами, Александра.

Она кивнула, взглянула на Трее и исчезла. Только глядя ей в спину, я сообразила, что на нервной девчушке форма космофлота Империи, причем, если я еще что-то соображаю, — форма летного офицера.

— Это моя ученица, — сказала Кацуко-сан, жестом показывая, что нам пора дальше. — Взяла ее, когда прежний подопечный подался в бега.

— Бумажки перекладывать?

Трее покосилась на меня и снова улыбнулась. Меня передернуло: все представлялось, что я веду кого-то на казнь и вот так светски улыбаюсь.

— Бумажки? Ты тоже купилась, Александра. Забавно. Она капитан сингл-класса «Эйринофор» и вдобавок — боевой энергетик. Таких вот парней, — Трее указала большим пальцем себе за плечо, — отделениями швыряет.

А вы ведь любите своих учеников, Кацуко-сан. Гордитесь ими — Дональдом, Валерией этой малахольной. Наверное, у вас самой какая-то несовместимость с сингл-классом, вот и компенсируете изо всех сил. Я едва сдерживала неожиданную улыбку: иду вот на стирание личности и устраиваю психоанализ карманному стратегу Его Меча.

— Пришли, — Кацуко-сан остановилась у широких двустворчатых дверей.

Оттуда выкатывали бокс, и мы посторонились. Дурацкая какая-то ситуация, и пауза дурацкая: ну что мне, «до свидания» ей говорить? Я подумала и решила спросить напоследок:

— А он и правда его сын?

Трее оттянула пальцем воротник кителя и кивнула. Плащ тяжело плеснул, конвоиры вытянулись на прощание, а я даже смогла недолго посмотреть в спину уходящему войд-коммандеру. Странная она. Прощаться вот не стала.

— Вперед, — кивнул блокмастер.

В лаборатории «Мнемозис» царило оживление. У десятка голопанелей суетились люди, они обменивались отрывистыми фразами на своем птичьем языке — ненавижу жаргон научников, и вот теперь это, наверное, последние слова, которые я услышу.

И что-то мне так по барабану, что аж самой противно.

Рядом с массивной внутренней дверью, разукрашенной всевозможными «запрещено» и «соблюдайте», за отдельно стоящим столом сидела женщина и смотрела видеозапись, в отличие от остальных бездельников, ковырявших цифры, графики и прочую высшую математику.

Женщина внаглую курила — самые обычные сигареты — и терла висок.

Я даже не стала удивляться, когда меня повели именно к этой странной блондинке.

— Доктор Окамото?

Блондинка выковыряла из уха микродинамик.

— Да?

— Отступник Кальтенборн-Люэ доставлена.

Доктор загасила сигарету в пепельнице и зло сказала:

— Вы бы ее еще к вечеру привели. У меня еще Червяк на сегодня.

— Извинения, доктор, — каркнул блокмастер.

— Сейчас. Надо прогнать тест.

Женщина встала и хлопнула в ладоши. Бардак в лаборатории тотчас же затих.

— Господа, еще один образец, всем внимание! Стэн, проверьте кинематику, Такуя — низкоуровневые настройки, Мия — уровень сигма…

Она сыпала и сыпала распоряжениями по организации моей казни, а я скучала. Так и хотелось поторопить эту нудную беловолосую дуру. Я проглотила «образец», проглотила дерущие горло вопросы, на которые так и не получила ответов, — я все проглотила и теперь с любопытством изучала лабораторию. Интересно, сколько я успею тут поломать, прежде чем сработает охрана?

Будь я уверена в том, что меня убьют на месте, я бы устроила тут самый настоящий цирк даже в энергетических наручниках, а так… Перебьетесь.

Уже чуть ли не засыпая в чудовищной апатии, я зацепилась взглядом за видеозапись, которую смотрела доктор Окамото, и ощутила удар под дых: на экране в каких-то захватах билась Мария Карпцова. Ее трясло и ломало, а яркий нимб над ее головой лучился всеми оттенками зеленого. Потом гомон в лаборатории на секунду затих, и прошлый удар показался мне нежным тычком.

В брошенном на стол микродинамике бился отчаянный крик — тихий-тихий, едва различимый на фоне гудения охладителей:

«Алекса, умоляю, спаси!!»

Ты теперь знаешь, с каким боксом раскланялась на входе, правда? Знаешь, что это вывезли? Ты ведь знаешь, Алекса?

От шока я опомнилась, только обнаружив себя в захватах на каком-то стенде — точно на месте Марии. Скука. Боль — я кого-то поломала там, в лаборатории, кого-то уволокли в медчасть. Все было в прошлом, все — и все.

Дональд, Мария, Олег, Рея.

Простите меня. Я ошиблась там, где нельзя было ошибаться.

Пожалуйста, простите меня.



Загрузка...