Шах помидорному королю

IX

Фомин по возвращении домой сразу позвонил дежурному по ГУВД. Отозвался бодрый голос с металлическим оттенком. Фомин и сам на дежурстве отвечал по телефону таким же стандартным служебным голосом — даже Валя его не узнавала.

— А, это ты, Николай Палыч. Привет, — дежурный заговорил своим голосом. — Тебя Налетов ищет. Из Нелюшки звонил твой любимец — участковый Сироткин.

Сироткин часто звонил Фомину. Старательный парень, но уж очень неповоротлив. Опять ему совет нужен? Ладно, потерпит до завтра. Но что понадобилось Налетову? Сам ведь отпустил.

— Больше ничего? — спросил Фомин.

— Официальная информация исчерпана, — интригующе произнес дежурный.

— Давай неофициальную!

— Прибыл Егоров… — Дежурный многозначительно помолчал. — И уже отбыл.

Егоров! Вот почему Петр Петрович забеспокоился.

— Спасибо за приятные новости! — Фомин тяжко вздохнул и набрал домашний номер начальства.

Он не собирался спрашивать: зачем вы меня искали или зачем приезжал на такой короткий срок Егоров. Вопросы задают старшие по званию.

— Ну, как съездил? — отечески спросил Петр Петрович. — Как настроение? Дома все в порядке? Жена здорова?

Трогательная забота начальства не ослабила бдительности Фомина. Он не поддался иллюзии, что начальник управления разыскивал своего сотрудника ради неспешного разговора о житье-бытье. Фомин дисциплинированно ждал, когда Петр Петрович перейдет к делу.

Все так же задушевно Петр Петрович передал Фомину привет от Егорова.

— У него к тебе просьба…

Петр Петрович не стал говорить по телефону о важнейших новостях, привезенных Егоровым. Еще успеет Фомин узнать и про бежавшего из колонии Гриню, и про удачливого Рудика Куртикяна, и про давнишнее знакомство Прокопия Лукича Смирнова с грузчиком Сухаревым, ныне отбывающим заслуженное наказание.

Про газорез, обнаруженный участковым Журавлевым, Петр Петрович тоже говорить не стал. Он только передал Фомину поручение Егорова.

— Надо, чтобы укрепился слух, будто мы усиленно ищем среди местных. Используй для этого дела сегодняшнюю дискотеку и сбор комсомольской дружины, шумни ребятам, дай им какое-нибудь задание по розыску. Подробности на твое усмотрение. Вопросы есть?

— Нет, — мрачно сообщил Фомин.

А что ему, радоваться, что ли? Выдумка Егорова ставила его в дурацкое положение.

— Ты меня правильно понял? — осведомился Петр Петрович.

— Понял и выполняю, — доложил Фомин служебным голосом.

— Желаю успеха. Привет жене.

При разговорах по телефону начальство первым кладет трубку. А потом, пожалуйста, можешь швырять свою.

На жалобный вскрик телефона выглянула из кухни встревоженная Валентина Петровна.

— Уходишь? Прямо сейчас? А я девочек пригласила на грибы!

Фомин заставил себя улыбнуться. Широко и жизнерадостно. Еще веселей. Шире рот — не бойся, не порвешься… Вот так! Ты счастлив и всем доволен! Позор тому мужчине, который норовит переложить свое дурное настроение на жену…

— Петр Петрович передает тебе привет! И до вечера я из дома ни шагу!

Если бы Налетов хоть намекнул по телефону, что обнаружились факты, дающие основание подозревать знахаря Смирнова… Все бы дальше пошло по-другому. Фомин тотчас бы доложил начальству про злополучную записку с черепом и костями! И конечно, отменил бы засаду на Парковой у дома двадцать пять!

Но, увы, Налетов ни словечком не обмолвился про знахаря. Ведь он не знал, что Прокопий Лукич Смирнов, весьма заинтересовавший Рудика Куртикяна, недавно обратился к Фомину за помощью и что Фомин — всегда образец службы! — на этот раз умудрился сплавить жалобщика своему общественному помощнику.

«Необдуманные поступки нередко приносят больше пользы, чем обдуманные» — так впоследствии оценил произошедшее недоразумение Киселев.

Фомин прибег к своему испытанному методу избавления от нервной перегрузки — залез под душ и принялся крутить то красный, то синий кран. Струя ледяной воды, струя кипятка… Теперь все в порядке!

Растираясь жестким полотенцем, он пришел к окончательному решению, какую задачу поставить сегодня перед дружинниками. Не совсем бесполезную…

Гостьи уже пришли и хозяйничали вместе с Валентиной Петровной на кухне. Соваться к ним туда не стоит. Непременно изловят, и придется помогать. Но с чего у них там такие страсти? Ага, летние впечатления о лагере старшеклассников. До директора школы дошло, что они показывали ребятам брейк.

«Ну, не глупо ли читать за это нотацию! Пусть учатся настоящему брейку. Разве лучше, когда у них получается вместо брейка провинциальная пародия. Все равно они не будут танцевать польку-бабочку, их привлекают новые, современные ритмы…»

Фомину не нравилось, что на кухне говорят о брейке с таким азартом. Увлеклись и забыли о грибах. Пригорят! Непременно пригорят! И уж наверняка пересолят!

Фомин решился.

— Альбертовне и Даниловне мой привет!

Такое обращение к юным коллегам Валентины Петровны придумал он сам. При первом знакомстве молодые учительницы, только что закончившие институт, признались, что не могут привыкнуть к обращению по имени и отчеству.

«Будто платье на три размера больше. И длинно и широко».

«Но нельзя же называть вас Леной и Светой», — сказал Фомин.

«Это почему же?»

«Коротко и узко, — пояснил он. — Уж лучше Альбертовна и Даниловна».

Появление Фомина на кухне вызвало восторг.

— Ну, рассказывай! Что там у вас? На след напали?

Прекрасная возможность намекнуть, что след ведет к кому-то из местных! Но жизнь уже научила Фомина не впутывать служебные дела в свою частную жизнь.

— Информацию не даю! — отрезал он. Вооружился длинной деревянной ложкой и пошуровал грибы на сковороде.

Альбертовна и Даниловна продолжали выпытывать:

— Все говорят — золото украли сами продавщицы.

— Информацию не даю, — повторил Фомин.

Его на такие разговорчики не купишь. Он твердо усвоил на собственном опыте, что сила отказа в однообразии ответов. Ни в коем случае нельзя пытаться объяснить то же самое, но другими словами. Как сказал — на том и стой. И произведешь впечатление человека, который уже все знает, но служба есть служба, не всякой информацией можно поделиться.

— А ребята считают, что золото уже за границей.

— Информацию не даю, — монотонно произнес Фомин и попробовал жареху на вкус. Минуток двадцать еще держать на огне. И чуточку недосолена.

Он досолил жареху и упрятал подальше кухонную деревянную солонку, а заодно и парадную, из хрусталя. Теперь они черта с два испортят грибы.

— Наша квартирная хозяйка уверяет — золото унесли черти…

— Информа… — завел Фомин, и его наконец выгнали из кухни.

Очень гуманно с их стороны. Фомин позвонил на городскую телефонную станцию и попросил разыскать Веню Ророкина. Не прошло и пяти минут, как Веня откликнулся. Фомин условился с ним насчет засады на Парковой. И прилег на диван.

Стены в современных домах тонкие. Голоса у всех учителей громкие и четкие. Фомин — хочешь не хочешь — слышал, о чем говорят на кухне.

Опять про директора школы…

Когда Альбертовна и Даниловна в начале лета прибыли в Путятин и заявились в школу номер один, им сразу же предложили поехать в школьный лагерь труда и отдыха.

— Вам повезло, — радостно объявил директор. — Молодым учителям, только что со студенческой скамьи, предоставляется возможность ближе познакомиться со своими учениками еще до начала занятий. Вы же знаете, в коллективном труде ярче раскрываются личности, лучше видны отношения между ребятами. О такой педагогической практике можно только мечтать! Осенью вы придете в классы во всеоружии. И к тому же… — добавил директор уже без радости, — вам пока негде жить. А к сентябрю образуется…

Но к концу лета выяснилось, что с жильем дело худо, дом, где была выделена квартира для молодых учительниц, все еще не достроен, а когда достроят — неизвестно.

Всю эту историю Фомин еще прежде слышал от Валентины Петровны. И обещал ей похлопотать насчет комнаты в фабричном общежитии. Но хлопоты не потребовались. Альбертовна и Даниловна действительно успели за лето подружиться со своими учениками. И Боря Шумилин подыскал им частную квартиру.

И вот теперь Альбертовна и Даниловна с восторгом описывали, какой Боря молодец. Переговоры с хозяйкой вел он и все обговорил — даже совместные расходы на дрова и на уголь. Две чистенькие смежные комнаты и сказочно дешево! Хозяйка — одинокая старушка. Очень обиделась, когда они попросили убрать искусственные цветы, ужасные тряпичные хризантемы. Но потом квартирантки и хозяйка помирились. А домишко прелесть! Настоящий сруб! В Крутышке, на Парковой. До школы двадцать минут.

Фомин уже понял, к кому их пристроил Боря Шумилин. Там перед домом могучая береза. Дом старый, но крепкий. Хозяйка — бывшая ткачиха, подрабатывает к пенсии торговлей цветочками у кладбища. Никогда раньше жильцов не пускала. Ай да Боря! Уговорил. Деловой парень. Ребята его прозвали «директором». И еще почему-то «полковником Шумилиным». Не очень-то его любят…

Фомин и сам не испытывал симпатии к Боре Шумилину. Однако тщательно скрывал это от жены, подозревая в себе пережитки черной зависти закоренелого троечника ко всем отличникам и активистам.

На кухне меж тем заспорили про какого-то Эдика. Он тоже показывал ребятам настоящий брейк.

У Альбертовны Эдик вызвал весьма серьезные подозрения. Человек не так уж молод. С чего бы ему липнуть к школьникам? Эдик явно не тот, за кого пытается себя выдать. Даже восьмиклассник Спицын (знакомая Фомину фамилия!) спросил Альбертовну: «Зачем он к нам ходит?» И ей показалось — Спицын что-то узнал про Эдика и боится сказать. Кстати, и еще кое-кто из ребят относится к Эдику с подозрением. Его даже пытались избить.

— Это не наши! — горячо возразила Даниловна. — На Эдика напали подростки из деревни. Мне Боря сказал. А Боря дружил с Эдиком.

Фомин понял, что Даниловна Эдику симпатизирует. Умен и начитан. Работает в престижном институте (заковыристое название Фомин не разобрал). А на шабашки поехал от скуки. Не валяться же целый отпуск на пляже. Эдик со студенческих лет ездит в строительные бригады. А что касается Спицына, то этот мальчишка всюду шныряет и подслушивает. Маленький Яго…

«Сильно сказано! — отметил про себя Фомин. Ему припомнился ломающийся басок: «Передайте, пожалуйста, Валентине Петровне, что звонил Спицын. Не забудьте — Спицын».

На кухне Валентина Петровна, конечно, стала защищать своего ученика. Бедный Спицын, он такой слабенький, его все бьют.

«Если кого-то все время бьют, — непедагогично подумал Фомин, — почему бы однажды не предположить, что отлупили за дело?»

А некий Эдик, значит, работает в той самой бригаде… Сегодня весь день натыкаешься на шабашников, которые строят комплекс в Нелюшке. Фомин вдруг понял, что участковый Сироткин хотел посоветоваться о том же. С шабашниками он сплоховал. Опытный участковый обязан сразу установить, какая такая бригада объявилась в колхозе, откуда и в каком составе. А Сироткин только недавно обнаружил, что на комплексе работает вовсе не студенческий отряд. Интересно, какую новость он собирался преподнести сегодня? Что случилось в Нелюшке?

Фомин затосковал. Неужели придется сейчас звонить в Нелюшку, разыскивать бестолкового Сироткина?

«Но зачем торопиться? — подсказал ему голос благоразумия. — Если в Нелюшке случилось ЧП, Сироткин не искал бы меня лично. Про ЧП докладывают дежурному. Поэтому не будем разводить панику. Спокойно, Фомин. Спокойно… Всего-то и надо завтра с утра пораньше съездить в Нелюшку».

За стеной Альбертовна и Даниловна ужасались репертуаром школьного ансамбля «Юность».

— Слова пошлейшие! Музыка — подражание самым худшим образцам! Мы ребятам честно сказали! А они и сами недовольны. «Юность» на грани развала. Олег Сергеевич, прежний руководитель ансамбля, бросил ребят на произвол судьбы. Летом они пытались репетировать самостоятельно, Боря Шумилин предложил в руководители «Юности» Анюту Голубцову, но она не согласилась…

Фомин, борясь с дремой, попытался высчитать, хорошо это или плохо, что «Юность» перестанет конкурировать с «Радугой». Но мысли текли лениво, и он так и не добрался до точного вывода. Вот что действительно плохо — это бросать ребят, как сделал Олег Сергеевич. Уехал и даже не попрощался с учениками. «Хватит, отслужил в вашем городишке положенные два года».

За стеной заговорили про кино. Безобразие! В колхозном клубе нет своего киномеханика, какой-то халтурщик приезжал из города, и всегда неизвестно, какой фильм он будет показывать. За все лето не видели ни одного хорошего фильма. И плохих он тоже не привозил — тех, про которые в «Экране» дают критику. Все названия совершенно неизвестные — попробуй после беседовать с ребятами. И хоть бы раз сеанс начался вовремя. А ведь колхоз посылал за этим халтурщиком машину. И Эдик его привозил…

Дальше про кино Фомин не услышал. Глаза слипались, голова клонилась к подушке.

И приснился ему сон, будто сидит он с удочкой в лодке посреди Пути, а с берега за ним кто-то приглядывает. Невидимый. Но ясно, что это Егоров. Надо вытащить удочку и отгрести куда подальше, но крючок зацепился за что-то тяжелое. И страшно почему-то — вдруг Егоров заметит.

Фомин дергал, дергал полегонечку. Вот морока, не получается. И вдруг над ним загалдели: «Тише! Он устал!» Фомин обрадовался: «Ага, это я во сне…» И с большим удовольствием проснулся.

«Ну, наконец-то и грибы на столе!»