Шахристан

15. Виктория

Мальчик подошел к лагерю осторожно, темными окраинами, не выпуская из рук своего потухшего факела — сейчас это было его единственное оружие (он с сожалением вспоминал о дикобразовой игле).

Лагерь спал, но во всем ощущалась тревога. Горели фонари в штабе, на площадках у палаток. Иногда двигались неузнаваемые фигурки.

Мальчик осознавал, что его, конечно, ищут. Он должен выйти к людям сам, оценив положение, чтобы исключить неожиданности, например, со стороны вероломного Мистера Но.

Невидимый, он подошел к девчоночьей палатке, в определенном месте стукнул по брезенту. Брезент внизу зашевелился, приподнялся, и показалась лохматая головка Мышки. Они хорошо видели друг друга в свете луны и тусклой лампочки, горящей неподалеку. Глаза ее округлились, она ойкнула.

Мальчик приложил палец к губам. Мышка поняла, скрылась, и через некоторое время выползла в этом же месте, одетая. Мальчик поманил ее за собой, они отошли к саю, где можно говорить вполголоса, без риска быть услышанными со стороны.

— Рассказывай! — Мальчик удивился своему грубому хриплому голосу, как будто говорил не он, а взрослый, угрюмый мужчина, не терпящий шуток и возражений.

Удивилась и Мышка, но ее желание рассказать было так велико, что она, начав говорить, тут же и забыла про грозный голос Мальчика и затараторила, ощупывая своего друга с ног до головы.

— Какой ты страшный, как неандерталец, израненный, как швед под Полтавой с Бородинского сражения, француз подмосковный… Ты живой?.. Я сейчас принесу тебе что-нибудь поесть, ты как скелет копчёный, пахнешь балыком… Тебя искали всем лагерем целый день, старшая вожатая в истерике колотилась, она бегала быстрее всех, заскочила на ту гору, где решения партии в жизнь написано, и ее там придавило камнем… Там есть такой каменный коридор, узкое место, а потом площадка, она тебя там вроде видела вчера снизу, поэтому туда и полезла, а следом вожатый пошел, он был пьяный, он ее спасал, спасибо ему теперь все говорят, он герой… Придавило, но жива, не может двигаться, возможно, говорят взрослые, у нее сломан позвоночник, а может, просто рёбра, ее увезли в больницу, и начальника тоже увезли, у него от всего этого инфаркт произошел. Поиски прекратили, во избежание повторений… и к тому же темно. В населенных пунктах тебя уже ищет милиция, а утром сюда прибудут спасатели, альпинисты, в расщелинах тебя искать… А где ты был, тут все искричались, искали везде, всё передумали, разве что на Шайтан-гору никто не предполагал…

У мальчика закружилась голова, он сел на землю, не в силах шевелиться. Притянул к себе свой холодный факел, прижал его к груди. Еле ворочал языком, который его не слушался:

— А где Мистер Но?

— Кто?.. — Мышка потрогала его лоб. — Ты весь горишь! Ну ты совсем одичал, ходишь с палкой, как неандерталец, мистер-сэр.

— Где старший вожатый?

— А, физрук… Пьяный со вчерашнего дня, в обед возле флагштока ругались с начальником, про танки и демократию! Начальник флагшток собой заслонял и кричал, что указаний не было… А уже когда был отбой, когда уже начальника с вожатой увезли, я по своим делам бегала, видела, как вожатый флаг спускал, а там что-то застряло, тогда он пошел галстуки жечь… Вышел в центр Марса, к пятну, с банкой своего любимого вазелина… Содрал с себя галстук, макнул, поджег, потом другой из кармана вынул, то же самое… Вокруг походил, потрясся, как негр-папуас с Гвинеи-Бисау, похлопал в ладошки… И спать пошел, начальник вчера кричал, что он с ума скатился… Вообще, здесь все вы с ума посходили!

Мышка неожиданно заплакала и проговорила, сквозь удавленные рыдания:

— В три часа ночи с дубиной откуда-то спустился, как снежный человек, а все кругом… И вожатая… А всё из-за тебя, говорят!.. А из-за чего еще!.. Зачем я только сюда приехала, мне страшно… Позвонить папе, чтобы он меня забрал отсюда!..

Мальчик встал и, покачиваясь, пошел прочь.

— Эй, ты куда? — почти крикнула Мышка. — Спать? Ну, иди! Попадет тебе утром… так тебе и надо, дикарь общипанный, в драном трико!..

Мальчик обошел весь лагерь и незамеченным подошел к голубой палатке-шатру Мистера Но, закрытой на зиппер. У входа валялась ополовиненная банка вазелина.

Прислушался. Тишина.

Мальчик размахнулся и ударил по брезенту своим жезлом-карандашом… Затем еще с другого плеча. На матерчатой стене нарисовался знак — перечеркивание.

«Требую праздничный костёр!» — вспомнил Мальчик и, собравшись с силами, выговорил:

— Требую…

Он поднял банку, залез туда ладошкой, вынул на лунный свет шматок блестящего перламутра, долго смотрел на него. Затем обильно смазал черный набалдашник своего факела, затем еще — весь вазелин зыбкой тяжестью оказался на конце факела.

— Требую…

Мальчик опять говорил грубым мужским голосом, не узнавая себя. Вынул зажигалку.

Щелкнул — на этот раз загудела мощная струйка огня.

— Ну, вот видишь… Девять из десяти…

Он основательно, не торопясь поджигал факел, который долго не разгорался, скрипя и капая горячим вазелином. Когда факел заполыхал, Мальчик ткнул его огненной головой под брезент шатра. Еще, и еще.

…Ночной пожар занимался вихрем: стреляющий треск перебежал в густой скрежет, — и скоро раскаленные, потерявшие вес осколки с гневным гулом улетали в померкшее небо, а черные макушки гор, преломляясь в жарком мареве, зашевелились ку-клукс-клановскими колпаками.

Живой факел — Мистер Но с пылающей спиной — выскочил из огня, грозного и смрадного, как жертвенный пал, в котором померк горный космос. Бежал, падал, елозил телом по каменистой земле, сдирая прилипшие к коже горящие лохмотья, крича, зовя, — проклиная от боли и каясь от страха:

— Ай!.. А!.. А!..

«Рай!» — отвечала блистательная ореада, горная нимфа Эхо, — «Да!.. Да!..»

Внешний мир обесценился, померк и сконцентрировался здесь, на Марсовом поле — ровном пятаке, зажатом горами каменной страны Гиссаро-Алай, в ущелье Шахристан…

Горящий Кочевник, который давеча пытался перепрыгнуть костер на краденом коне, добежал до сая и рухнул в воду, и быстро завертелся в мелкой пучине — резвящейся ондатрой среди гладких камней.

…В горах — не верящая слезам тишина: кипел и пенился Холоднокровный Сай, наследник Вечного Ледника, бесстрастно глотая события ночи — бедовые звуки, стынущий в брызгах чад, короткий пар над мёрзкой водой…

Мальчик стоял с факелом и задумчиво смотрел вокруг.

К нему стеной подбежали люди, взрослые и дети. В опаске остановились, смятенно вскрикивая и, как в пантомиме, делая Мальчику какие-то знаки.

Аккордеонист, совсем не похожий на каратиста, разведя руки, встряхивал музыкальными пальцами, выражая крайнее удивление происходящим, — не понимаю, как такое…

Медсестра держала свое лицо в ладонях, как в чаше, и мелко покачивала головой в стороны, — боже мой, что же теперь…

Мышка просто протягивала к нему ладошки, улыбаясь, склонив голову набок, — ну, что ты, хватит, перестань…

Богатырь-повар, присев, и внимательно глядя в глаза поджигателю, как гипнотизёр, прикладывал огромные длани к земле, как будто приминал подушку, — всё хорошо, успокойся, положи…

Мальчик угрожающе повел шумным факелом (с которого шмелями полетели пламенные брызги), туда и обратно, очертив полукруг: фур! — фрр! — не подходите.

Кочевники отпрянули.

Мальчик понял, что кочевники ждут от него доказательств того, что он не такой, как они, и для этого он должен предъявить им снег, свидетельство паломничества к Святой горе, и он стал искать за пазухой снежок, но вспомнил, что выпил его еще вчера.

— Я его выпил! — крикнул он уверенным, а не оправдывающимся тоном, иначе затопчут. — Он во мне!

И кочевники, поверив, вдруг исчезли, растворились в плывущей черноте кратера, по стенам которого заиграли светлые тени. Потом в вышине стали проявляться зубцы, башни, крыши, купола, — Шахристан!

И Мальчик, задохнувшись от радости, помахал городу волшебным факелом.