Шесть дней Древнего мира

Древнеегипетская культура — одна из древнейших в мире, и мы часто даже не осознаем, что многое из наших представлений и традиций восходит в конечном счете к ней. В самом деле, всегда ли мы помним, произнося слова «базальт», «натр», «оазис», «химия», что они дошла к нам из языка древних египтян? А популярные еще в прошлом веке такие, казалось, русские имена, как Пахом, Онуфрий, Таисия, или французское Сюзанна. Она тоже египетские. Раннему развитию цивилизации здесь способствовали географические особенности страны. Защищенная с двух сторон пустынями долина Нила была сравнительно недоступна для вторжения чужеземцев, а ежегодные разливы реки, приносившие естественные удобрения, обеспечивали высокую плодородность орошаемых Нилом земель. Неудивительно, что уже к середине VI тысячелетия до н. э. здесь начинают складываться развитые неолитические общины со своеобразными культурными чертами — зернами будущей замечательной древнеегипетской цивилизации.

Но эти же географические особенности страны диктовали и необходимость ее политического объединения. По мере роста населения и увеличения площади обрабатываемой земли все настоятельнее требовалась единая ирригационная система (сеть оросительных каналов, водохранилищ и водозащитных дамб). А это, в свою очередь, обусловливало необходимость расширения кооперирования труда и создания единого централизованного аппарата для руководства им.

Между отдельными общинами постоянно возникали вооруженные столкновения: одни, более сильные, порабощали более слабых, иногда несколько малых объединялись против крупного соседа. В результате сложных процессов социальной дифференциации начинается формирование небольших примитивных протогосударственных образований. Центром у них является город — укрепленное место, где сосредоточены резиденция правителя, храм главного местного божества, жилища ремесленников и рынок. Уже к началу IV тысячелетия до н. э. в нильской долине существовало 20 таких городов-государств на севере страны и 22 на юге. Границы их в дальнейшем стали основой административно-территориального деления единого государства на округа, или, как их называли позднее греки, номы.

Но объективные интересы развития единой политико-экономической системы, во-первых, и субъективные — борьба за гегемонию одного правителя над другим, во-вторых, влекли за собой войны. Этот мучительный во многих отношениях процесс, характерный для древнего мира вообще, продолжался несколько веков. Наконец примерно во второй половине IV тысячелетия до н. э. на территории нильской долины складываются два крупных государственных объединения: Северное, или Нижнее, царство со столицей в Буто и Южное, или Верхнее, имевшее столицей город Нехен.

В процессе создания единой культуры и единого государства складывались и многочисленный пантеон божеств, и сложнейшая религиозно-политическая символика. Боги отдельных центров в ходе политического развития синкретизировались; некогда самостоятельные божества становятся ипостасями, их имена — эпитетами главного бога. Развивается культ правителей, от их физического благоденствия магически зависит благополучие в природе, даже их регалии становятся сакральными (то есть и благодетельными и опасными). Коронация и погребение владык превращаются в сложные обряды. Царь Северного Египта носит причудливую корону красного цвета, его священный символ — пчела, у южного правителя корона белая, в форме кегли, а символом служит тростник.

Два этих царства существовали, вероятно, довольно долгое время. Объединение их в одно египетское государство произошло согласно традиции путем победы царя Южного Египта Менеса над своим северным соперником (начало III тысячелетия до н. э.). На рубеже Верхнего и Нижнего Египта Менее заложил крепость Инбухедж [4] — Белые стены. Около этой крепости впоследствии возник одноименный город, ставший столицей молодого государства. Прежние столицы юга и севера Буто и Нехен утратили свое прежнее политическое значение, но оставались важными культовыми центрами. Греческое название нового города — Мемфис появилось позднее, когда неподалеку от него возникло поселение Меннефер.

Мемфис скоро стал не только крупнейшим политическим, но и интеллектуальным центром страны. Жрецы Птаха — главного божества этого нома — разработали сложные мифологические системы, в которых были заложены многие основные вопросы будущих философских и религиозных учений древности. Так, например, согласно мемфисскому преданию, бог-творец создает мир «сердцем и языком», ибо сердце дает выход всякому знанию, а «язык повторяет все, задуманное сердцем». По велению сердца, высказанному языком, то есть облеченному в слово, Птах, сотворив богов, основал их храмы и создал их тела. В этом учении впервые в мире четко сформулирован основной принцип идеалистического мировоззрения. И не случайно через десятки веков в начале Евангелия от Иоанна возникает известная фраза: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Так, доктрина мемфисских жрецов через позднеэллинистические магические папирусы, через учение о Логосе Филона Александрийского, гностицизм попадает к евангелисту, а затем и в православие.

В более позднюю эпоху в Мемфисе учились и греки: замечательный философ-диалектик Демокрит Абдерский, знаменитый Платон, Эвдокс, врач, математик и астроном, первый ученый, доказавший шарообразность Земли и разделивший ее на географические пояса. Есть Сведения и о том, что крупнейший врач древности Гиппократ имел доступ к храмовой библиотеке прославленного в Египте (а затем и в Греции) целителя Имхотепа.

Объединение долины Нила в единое государство помимо чисто экономических результатов имело большие последствия и для идеологической жизни страны. Это единство воплощалось в персоне фараона, носившего двойную корону царя Верхнего и Нижнего Египта — пшент. Коронование делало его земным богом. Даже имя царствующего владыки не следовало произносить всуе (хотя его полная титулатура состояла в древнейшие времена из трех, а позднее даже пяти «великих имен»). Говоря о нем, надо было прибегать к иносказаниям, например, Великий дом, то есть царский дворец, и в переносном смысле — Тот, кто в нем теперь пребывает. На древнеегипетском это звучало примерно как «пер-аа», превращенное затем греками в «фараон».

Правитель Египта был не только живым богом, но и верховным жрецом, отправлявшим важнейшие ритуалы, высшей законодательной и судебной властью. Вся страна и все ее население рассматривались как его собственность, он мог распоряжаться всем по своей воле[5].

Эта неограниченная власть ранних фараонов нашла наиболее яркое воплощение в грандиозных царских усыпальницах-пирамидах. На воздвижение их привлекались кроме специалистов-каменотесов десятки тысяч крестьян-общинников и военнопленных. Отрыв трудящегося населения от их прямой производственной деятельности, конечно, отрицательно сказывался на экономике страны. Не случайно эпоха строительства пирамид надолго осталась в народной памяти как ужасное время. Об этом красноречиво свидетельствует греческий историк Геродот, посетивший Египет более двух тысяч лет спустя.

Возле пирамид приближенные царя и его родственники строили себе гробницы, чтобы и после смерти пребывать около своего повелителя. Эти прямоугольные невысокие здания, стоящие над подземной погребальной камерой, современные жители Египта называют «мастаба» — скамья. Действительно, они по очертаниям напоминают глинобитную скамью, сооружаемую почти у каждой хижины сельского жителя. Под таким названием эти строения и вошли в египтологическую литературу.

Египетский жрец Манефон (о нем мы еще услышим в третьей главе), живший в конце IV века до н. э., написал историю своей родины, пользуясь доступными ему древними рукописями и надписями. Он излагал ее по династиям фараонов, которых, по его расчетам, со времен Менеса было тридцать. Более крупные периоды в истории Египта Манефон предложил называть Древним, Средним и Новым царствами. Несмотря на определенную схематичность такой периодизации, она с некоторыми уточнениями и дополнениями продолжает оставаться основой в египтологических работах.

Основатель III династии (2778–2723 годы до н. э.) царь Джосер построил первую пирамиду (греческое слово «пюрамис» происходит от древнеегипетского «па’мер»). Продолжали эту традицию его преемники и фараоны следующей, IV династии (2723–2563 годы до н. э.). Самая большая на свете пирамида была воздвигнута в царствование фараона Хуфу (у греческих авторов — Хеопс), сына Снефру, родоначальника IV династии. Во времена этого египетского владыки мы и предпримем нашу воображаемую прогулку по Мемфису, или, как он тогда именовался, «Белым стенам».

Еще совсем рано, заря едва занимается. Не будем терять времени на осмотр внешнего вида дворца фараона, сейчас слишком темно, чтобы увидеть все его детали, проникнем сразу во внутренние покои владыки Египта.

Хотя солнце еще не показалось из-за горных отрогов за Нилом, верховный повелитель страны Кемет[6], его величество царь обеих земель Хнум-Хуфу уже поднялся, совершил омовения и приступает к утренним обрядам. Он спешит к молельне, где находится статуя бога солнца Хора, чтобы помочь ему. В течение ночи Хор путешествовал по подземным глубинам, поэтому его ладья была направлена носом на восток. Хуфу подходит к дверям молельни и открывает их. Это не простое обычное движение, а тоже культовый акт. Храм является небом на земле, действительным залогом пребывания в нем бога. Ритуальные действа, совершавшиеся в нем, служат отражением божественной небесной литургии. Когда фараон открывает утром двери святилища, то это действие равнозначно отверзанию дверей неба, чтобы божество могло явиться миру.

Но вот двери молельни открыты. В глубине ее на широком каменном пьедестале — две небольшие деревянные ладьи. В одной из них, обращенной носом на восток, стоит золотая статуя с человеческим телом, но головой сокола. Это великий бог Египта и всего живого Хор, божество солнца. Фараон своими руками переносит его на вторую ладью — дневную, направленную носом на запад. Статуя тяжелая, и фараон проделывает эту церемонию с заметным усилием. Сейчас бог глядит на запад, Хор может совершать свой дневной путь по небу. Хуфу читает краткую молитву, а прислуживающий ему жрец наполняет курильницу пылающими углями и сыплет на тик пригоршню ладана. Святилище наполняется клубами ароматного дыма. Теперь, когда обряд совершен, и сам фараон, и все его бесчисленные подданные могут быть уверены: день наступит. И действительно, ослепительный диск солнца появляется над горизонтом. Живой бог, Хуфу, помог своему небесному отцу, и тот смилостивился над жителями Кемет и явил на небе свой лик.

Сейчас мы можем спокойно рассмотреть фараона. Хнум-Хуфу высок, его могучая фигура еще полна силы и энергии, хотя лет ему немало: на престол он взошел взрослым мужчиной, а с тех пор минуло уже двадцать два года. Полное лицо его с большими выразительными глазами и крупным носом сурово, чувственные губы плотно сжаты.

Фараон переходит в соседнее помещение, здесь находится молельня его бога-покровителя Хнума. У повелителя Египта много имен: Хор, который раздавливает, Сокрушающий, как обе Владычицы (богини — покровительницы Верхнего и Нижнего Египта) и собственно, царское имя: Хнум-Хуиф-уи — Хнум, он хранит меня. Поэтому Хуфу особо чтит бога-творца, создателя мира, людей и животных Хнума. Вот и сейчас фараон совершает возлияние перед статуей своего покровителя и приносит ему утреннюю жертву. Сидящий на троне Хнум — бог с фигурой человека, но головой барана — благосклонно взирает на своего питомца. Далее следуют обряды почитания богинь — Владычиц Верхнего и Нижнего Египта, священной кобры и самки коршуна, и бога-покровителя столицы Птаха. Все! Теперь его величество может отправиться спокойно позавтракать.

К утренней трапезе приглашены вторая жена фараона Хенутсен и один из его сыновей — Хорджедеф. Царица лениво отщипывает по кусочку от тушки жареной утки, пока его величество расправляется с жирным гусем. Начальник царского стола, тучный сановник лет сорока, время от времени подливает в большой алебастровый кубок фараона старое красное вино из глиняного кувшина, и Хуфу часто отхлебывает его. Во избежание всякого яда и коварных чар стольник перед началом завтрака самолично выпил перед глазами чфараона полную чашу этого вина. Царевич Хорджедеф, несмотря на молодые годы слывущий мудрецом, ограничивается горстью вяленого винограда и несколькими глотками чистой воды.

Завтрак окончен. Хуфу переходит в гардеробную, где переодевается, сейчас начнется одна из важных церемоний владыки — утренний прием наиболее важных посетителей. К аудиенции допускаются далеко не все, даже члены царствующего дома. Обязательны, как мы увидим, лишь два постоянных лица. Фараон переодевается в нарядную одежду, то есть, попросту говоря, одевает плиссированный передник из тонкого льняного полотна, заправляет бородку в специальный золотой футляр, подвязывающийся у подбородка. Затем он возлагает на себя важнейшую из своих регалий — царскую корону. Это сложное сооружение состоит из двух вставленных одна в другую частей: первая похожа на невысокий шлем без верха с поднятым сзади щитком и длинным назатыльником, вторая — на большую бутылку или кеглю. Объединение двух корон в один головной убор символизирует, что фараон — владыка и Нижнего и Верхнего Египта. В правую руку он берет скипетр в виде крюка и короткую плетку с несколькими хвостами из кожи гиппопотама — символ его возможности карать и миловать. Закончив облачение, повелитель переходит в соседнее помещение — зал аудиенций. Он не очень велик, в одной стороне его помост с троном, в другой, противоположной, дверь в приемную. Там терпеливо ждут допуска к царю важнейшие вельможи страны.

Хуфу садится на трон. Это кресло из черного дерева с высокой прямой спинкой, на верху которой укреплена золотая статуэтка сокола с распростертыми крыльями, как бы охраняющего голову фараона. Ручки кресла оканчиваются головами львов, тоже из золота, а передние ножки искусно сделаны в виде двух львиных лап. Если глядеть спереди, получается, что сиденье владыки Египта поддерживают два могучих льва. Задние ножки тоже выделаны в виде львиных лап. Между ножками трона по бокам укреплены ажурные рельефы с изображениями переплетенных стеблей лотоса и папируса — растений — символов Севера и Юга. Каждая деталь здесь не случайна, имеет свое определенное символическое значение.

Фараон кладет на левое плечо скипетр и плеть так, что правая рука лежит диагонально груди, левую опускает на колено и застывает в такой позе. Она также предписана церемониалом.

Незаметно появившийся управитель царского двора раскрывает дверь и впускает первого посетителя. Через плечо у него перекинута леопардовая шкура — знак высокого ранга. Это чати — второе лицо в государстве, что-то вроде канцлера позднейших времен или везира при дворе арабских халифов. В его ведении все хозяйственные дела страны и главная судебная палата. Чати — один из царских родичей, как впрочем и большинство сановников двора. Он получает приказания непосредственно от фараона и передает их для исполнения бесчисленной армии чиновников ниже рангом. Перед ним трепещут все, но и он трепещет перед владыкой Египта.

У порога чати опускается на колени, делает глубокий поклон, касаясь головой пола, а затем начинает ловко подползать к трону своего повелителя. Оказавшись у помоста, он целует правую сандалию царя (это большая честь!) и ждет знака фараона, разрешающего ему говорить.

Хуфу повелевает, и чати начинает свой доклад. Он краток: в столице все спокойно, страна процветает, все полагающиеся на этот день налоги собраны. Фараон доволен сообщением чати, он приказывает подготовить к вечеру его барку для плавания по Нилу и завтра же начать перепись скота по всей стране. Последний пересчет был произведен два года назад, и пора узнать, как увеличилось поголовье. Далее владыка Египта велит подготовить указ о награждении верховного военачальника за успешную кампанию на Синае землей с богатыми виноградниками.

Фараон милостиво кивает чати, тот снова целует сандалию, отползает в сторону и становится сбоку от трона. Дальнейший прием уже будет проходить в его присутствии.

Следующий посетитель, как и чати, имеет честь ежедневно лицезреть владыку Египта. Это верховный жрец культа «благого бога», то есть умершего фараона Сне-фру, отца Хуфу. Он кратко сообщает, что покойному, как всегда, принесены должные жертвы, совершены возлияния, воскурены драгоценные благовония, души Отлетевшего за горизонт накормлены, напоены и пребывают в покое и радости. Его величество благосклонно отпускает жреца, не допуская, впрочем, до своей сандалии. Тот медленно отползает к порогу и исчезает за дверью.

А у ворот дворца его бритоголовый собрат в крайнем волнении тщетно умоляет начальника дворцовой стражи впустить его, чтобы он мог повидаться с чати по крайне срочному делу. Это главный жрец заупокойного культа матери Хуфу царицы Хетепхерес. Но начальник стражи неумолим: высокий сановник находится — около Высокого дома и вызвать его оттуда немыслимо.

Очередного посетителя повелитель обеих земель — встречает очень приветливо. Это Хемиун, верховный строитель пирамиды Хуфу и его двоюродный племянник. Вельможа, тучный мужчина лет пятидесяти, носит пышные титулы «царского зодчего, чати, наместника Нехена, правителя Пе, верховного судьи, начальника всех работ царя, херихеба, верховного жреца бога Тота, жреца богинь Бает и Сохмет, жреца Аписа, белого быка и Мендесского овна». Его сопровождают сын Хуфу Мериеб, тоже зодчий, и Нефермаат, внук Снефру, помощник Хемиуна. Титулы и звания последнего со временем будут не менее пышными: «наследный князь, верховный судья, хранитель печати Нижнего Египта, наместник Нехена, правитель Пе, начальник всех работ царя, начальник двух озер в святилище Нехеба». Он оставляет у порога какой-то большой предмет, тщательно завернутый в тонкое белое полотно. Все трое удостаиваются лобызания царской сандалии.

Хемиун подробно рассказывает фараону о ходе строительства пирамиды, заупокойного храма при ней и второго святилища у Нила, где будет происходить бальзамирование тела его величества. Хуфу живо интересуется всем и задает зодчим немало вопросов. Наступает очередь и таинственного свертка. Нефермаат быстро снимает полотно, и перед взором фараона появляется небольшая, но тщательно выполненная модель пирамиды, укрепленная на акациевой доске. Модель изготовлена из камня, меди и дерева, венчающий ее остроконечный камень вызолочен. Хемиун нажимает на какую-то скобочку сбоку и раскрывает макет постройки на две половины. Теперь Хуфу видит своими глазами все три камеры внутри пирамиды, большую галерею, коридоры и отверстия для выхода душ. Внезапно его величество обращает внимание на какие-то непонятные пустоты в толще сооружения. Почтительно наклонившись к уху владыки, Хемиун шепотом (его не слышит даже чати) объясняет, что это такое. Фараон удовлетворенно кивает, ему явно нравится выдумка царского зодчего.

Почему Хуфу так спокойно говорит о своей будущей гробнице? Для египтянина того времени смерть не прекращение существования, а только переход в другую, особую форму жизни, поэтому забота о достойном погребении является для него самым важным и насущным делом. Умерший (даже простолюдин) может и есть, и пить, и общаться с родственниками в виде особого двойника (вроде позднейшей души). Но все это возможно лишь при одном непременном условии — тело усопшего должно быть сохранено, тогда сохраняются и его духовные сущности: «ка» (двойник), «шуит» (тень, обладающая способностью защиты). «Ка» имеют и люди, и боги, и храмы, и статуи. У фараона даже целых четырнадцать «ка» и еще одна разновидность души — «ба». Отсюда, из этих представлений, у египтян возникли и обычай бальзамирования, и сложные похоронные обряды, и тщательно разработанный заупокойный культ. У владыки Египта больше душ, чем у простого смертного, он бог и при жизни, а после смерти становится «благим божеством», еще более могущественным и страшным. Вот почему мы слышали доклад жреца Снефру о кормлении духа усопшего, вот почему здравствующий Хнум-Хуфу так заботится о своей будущей гробнице.

В конце аудиенции Хемиун сообщает фараону, что он тотчас же отправится на стройку, чтобы присутствовать при водружении саркофага в погребальную камеру, это очень ответственный момент. Владыка Египта милостиво отпускает своего зодчего и его помощников. Когда они удаляются, Хуфу велит чати напомнить ему, чтобы Хемиун был награжден за усердие большим золотым ожерельем.

Затем фараон выходит на несколько минут в приемную залу, чтобы его приближенные могли насладиться лицезрением их повелителя. Выслушав громкие приветствия и восхваления, Хуфу возвращается с чати в свои Личные покои.

Здесь фараон откладывает регалии, снимает корону и чати убирает их в специальные ларцы, украшенные инкрустацией из слоновой кости и лазурита) и накидывает на голову полосатый платок — клафт. Он тоже один из знаков царского достоинства. В сопровождении чати и «могучего раба — нубийца с отрезанным языком — его величество отправляется в свою сокровищницу. Путь их недалек, но запутан. Они спускаются и поднимаются по лестницам, минуют несколько коридоров и комнат, проходят через потайную дверь. Наконец они попадают в небольшое, почти пустое помещение, на первый взгляд место, где складывают вышедшие из употребления вещи: поломанный сундук, два кувшина с отбитыми горлышками, старый мятый полотняный навес. Нубиец, повинуясь знаку хозяина, остается снаружи — сторожить вход. Чати отодвигает в сторону сундук, стоящий в углу. Под ним оказывается вделанный в пол люк. Чати открывает его и зажигает глиняный светильник с Пальмовым маслом. В открывшемся проеме виднеются начальные ступени грубо сложенной каменной лестницы, ведущей вглубь.

Первым спускается чати, держащий лампу, за ним осторожно следует фараон, правая рука его лежит на рукояти острого медного кинжала, заткнутого за пояс. Сокровищница Хуфу — просторная подземная комната, запрятанная в глубь грунта под зданием дворца. Стены ее выложены грубо отесанными плитами розоватого известняка без всяких украшений. Строившие это помещение пленные, хотя и не подозревали о его будущем назначении, были сразу убиты по окончании работы для сохранения государственной тайны.

После разговора с Хемиуном фараону захотелось еще раз взглянуть на свою погребальную маску, которой прикроют его лицо при обряде упокоения. Вокруг в ларцах из кедрового дерева лежат сокровища: здесь и драгоценные камни — малахит с Синайского полуострова, лазурит и бирюза из Передней Азии, сердолик и аметисты, сардониксы и золотые слитки разных цветов[7] и изделия из золота — браслеты (ручные и ножные), кольца, ожерелья, нагрудные пластины — пекторали. В алебастровых, плотно запечатанных сосудах хранятся редкие благовония. В углах нагромождены большие слоновые бивни. Отдельно хранятся небольшие куски железа, для египтян того времени это необычайно редкий металл — им известно только «небесное», то есть метеоритное железо.

Больше всего здесь золота. Его добывают в рудниках Нубии и Восточной пустыни. Представление о Египте как стране, чрезвычайно богатой драгоценным желтым металлом, надолго осталось в памяти жителей Древнего Востока. И через тысячу лет царь страны Митанни будет писать египетскому фараону: «Пошли мне много золота и еще больше золота, ибо в земле моего брата золото, как песок…»

Фараон подходит к большому ларцу, внимательно проверяет целость восковой печати, на которой оттиснут перстень с его именем, и, сорвав ее, откидывает крышку. Там на мягком полотне лежит его великолепно отполированная маска, изготовленная из чистого золота. Да, ювелир поработал на славу, она поможет богам узнать его, даже если бальзамирование окажется не очень удачным и лицо мумии потеряет схожесть — Хуфу видел, как изменилось лицо отца после семидесяти дней пребывания тела в натровом щелоке. Хуфу изображен здесь, еще молодым, в возрасте тридцати лет; кажется, что глаза маски из горного хрусталя при колеблющемся свете лампы следят за ним. Капюшон священной змеи — урея, — охраняющей чело правителя, сделан из великолепного рубина величиной с куриное яйцо, а глаза ее — из аметистов.

Оставим владыку Египта любоваться своими сокровищами и незаметно покинем его. Быстро пройдем через знакомые помещения, где стены украшены красивыми циновками, и выйдем на свежий воздух. За царским жилищем расположен большой сад, в нем растут и пальмы, и сикоморы, и гранат, и тутовник, и ююба, и дерево ишед со сладкими плодами, и виноград, и много различных цветов. Посередине сада — вытянутый в длину водоем. Дорожки посыпаны мелким привозным песком, все растения уже заботливо политы. Воду для этого таскают из Нила специальные помощники садовников — водоносы. Расположимся в тени большой сикоморы и немного отдохнем: нам скоро предстоит довольно длинное путешествие.

Рядом с дворцом расположены службы: здесь и кладовые для припасов, и жилища для низшей прислуги. Вот женщина, нагнувшись, мелет пшеничные зерна на гранитной зернотерке, раздавливая их каменной скалкой; она готовит муку для вечерних лепешек фараона. Цепочкой бредут рабы, держат на плечах объемистые кувшины: дворцовому хозяйству требуется много воды. Суетятся слуги, выполняя поручения бесчисленных царских жен и наложниц. У Хуфу очень большой гарем, как и подобает могущественному владыке обеих земель. Покинем сад, пройдем вдоль боковой стены дворца и посмотрим на его главный, восточный фасад, обращенный к Нилу. Первый взгляд на жилище фараона нас разочаровывает. Невольно ждешь нечто огромное и монументальное: ведь мы оказались во времени Хуфу-Хеопса, строителя самой большой в мире пирамиды. А перед нами — длинное двухэтажное здание, выстроенное из кирпича-сырца, сосновых бревен и известняковых плит. Маленькие узкие окна расположены высоко, в них вставлены деревянные решетки. Крыша дворца плоская и ограждена невысоким парапетом, на ней по вечерам часто отдыхает фараон с кем-нибудь из членов его многочисленного семейства. Впрочем, как мы увидим, и у вельмож, и у простых горожан крыши тоже служат местом вечернего отдыха. Главный фасад дворца украшен выступами в форме прямоугольных башен, поднимающихся над кровлей приблизительно на полтора человеческих роста. В образующихся между ними нишах стены сделаны в виде дверных проемов, но в большинстве случаев они ложные, лишь в центре и крыльях здания можно разглядеть настоящие, маленькие и узкие, входы с деревянными дверьми, украшенные золотыми накладками. Над входами — знаки магической защиты от злых сил. Все строение смещено относительно центральной оси большого двора и находится в его северо-восточном углу. В целом дворец Хуфу напоминает скорее какую-нибудь крепость, чем резиденцию могучего восточного властелина.

Дворец обнесен мощной двойной стеной, на которой видна многочисленная стража. У ворот дворцовой территории, около дома привратника, тоже расположилась группа вооруженных воинов. Проникнуть сюда нелегко!

Такая система архитектуры дворца не прихоть Хуфу. Египтяне того времени из камня строили только храмы и гробницы; жилища непростых горожан, и сановников, и самого фараона возводились из менее прочных материалов. В этом, между прочим, одна из причин, почему ни один дворец не сохранился до нашего времени.

Мы замечаем, что настойчивый жрец царицы Хетепхерес все-таки добился встречи с чати. Они отошли в сторону от двери, и жрец что-то шепчет ему на ухо. По побледневшему лицу первого сановника страны можно догадаться, что он слышит очень дурные вести.

Покинем дворцовую территорию и выйдем в город, Прямо перед нами широкая пристань со ступенями, ведущими к воде. Среди множества лодок вельмож здесь находится и величественная царская ладья. Не будем пока тратить время на осмотр ее, мы еще побываем на ней, а сейчас свернем налево от пристани и пройдемся по прилегающему к реке району, здесь можно увидеть немало интересного.

Вот перед нами низкое длинное здание, расположенное почти на самом берегу Хапи (так древние египтяне называли Нил). Зайдем в него и посмотрим, что там происходит. Переступив через порог, мы сразу понимаем, что попали в мастерскую, где изготовляют папирус — лучший письменный материал в древнем мире.

Папирус — высокое (до двух с половиной метров) водяное растение — настоящий дар природы населению Древнего Египта. Корни его используются в качестве топлива и для различных поделок вместо дерева, из трехгранных стеблей делают лодки, а волокнами конопатят их, плетут паруса, циновки, покрывала, сети и канаты, изготовляют сандалии и фитили для масляных ламп. Дар нильской дельты служит и предметом питания: бедняки жуют стебли папируса и в сыром, и в жареном, а также в печеном виде, высасывая сладкий сок и выплевывая волокна. Но самое замечательное в нем — это сердцевина стебля, из которого делают писчий материал.

Побудем немного в этом здании и понаблюдаем, как же изготовляется древнейшая бумага первых цивилизаций. Недаром древнеримский ученый Плиний Старшин называл папирус «материалом, на котором основано человеческое бессмертие».

В середине помещения стоят прочные каменные столы. Поверхность их, обильно смоченная нильской водой, гладко отполирована, всякая щербинка или неровность скажется на качестве изделия. Около них хлопочут мастера. Подмастерья и ученики подносят им охапки аккуратно очищенных от кожуры губчатых сердцевин папирусных стеблей. Мастер разрезает их вдоль острым каменным ножом и укладывает полученные полосы вплотную друг к другу на стол. Затем он сбрызгивает их водой с растворенным в ней растительным клеем. Теперь Наступает второй ответственный момент работы. Новую порцию развернутых стеблей мастер укладывает уже поперек лежащих на столе, то есть крест-накрест. Далее в ход пускается молоток, которым отбивают лежащую массу. В клетчатке сердцевины папируса содержатся сахаристые вещества, под тяжелыми ударами они выделяются и склеивают волокна. Полученный таким образом черновой материал промазывается еще клеем.

На втором столе другой мастер обрабатывает уже приготовленный и слегка подсохший лист. От клея он морщинит, поэтому снова используют молоток, а затем работающий тщательно проглаживает кусок особой гладилкой, изготовленной из куска слонового бивня. Это придает листу добавочную ровность и особый блеск.

После просушки на солнце готовые листы попадают на стол к третьему мастеру. Он соединяет их в длинную полосу, накладывая конец одного на конец другого и склеивая их. В результате получается лента длиной от трех до шести метров. Некоторые же, предназначенные для особых целей, достигают длины тридцать — сорок метров.

Теперь писчий материал готов. Писец обычно пишет сначала на той стороне, где волокна идут горизонтально, а на обороте — лишь название документа. Орудием письма служит тонкая деревянная палочка, один конец которой пишущий разжевывал наподобие кисточки. Вместо чернил употребляют черную тушь, а заставки пишут красной краской (отсюда, между прочим, происходит и наш термин «с красной строки»). Полученную рукопись свертывают в свиток (папирус достаточно эластичен, легок и гибок) и так хранят. При чтении его держат в левой руке и постепенно раскручивают один конец, свертывая другой. Конечно, не случайно древние египтяне считают папирус даром богов.

Из этой мастерской, принадлежащей царю, мы переходим в другую. Сразу же нас встречают острые и пряные запахи. Здесь работают плотники и деревообделочники. Кроме местных пальм, тамариска, сикомор и акаций здесь лежат и стволы, привезенные издалека: могучие кедры с гор Ливана, сирийские сосны, тяжелое черное дерево из Нубии. Из этих материалов искусные ремесленники делают все: от священных ладей до кресел, балдахинов, сундуков и ларцев. Вот и сейчас рядом с мастерской, на специальном помосте, сооружается погребальная барка для Хуфу. Это большое судно с каютами достигает в длину сорока трех метров, а в ширину — почти шести метров. Оно плоскодонное, с узким днищем и состоит из 1234 частей. Отдельные доски поражают своей длиной — до двадцати двух метров, толщина бортовой обшивки — тринадцать-четырнадцать сантиметров. Ладья почти уже готова, не хватает только рулей и всех весел.

Дерево как материал высоко ценится в Древнем Египте, используется каждый, пусть небольшой, кусочек дерева. Эта старинная практика (страна всегда была бедна деревьями) вызвала к жизни то, что можно назвать деревянной мозаикой: часто различные породы соединяются вместе, образуя причудливые узоры. И строящаяся барка сооружена без единого металлического гвоздя, все части ее скреплены исключительно с помощью пазов, шипов, заклепок-замков в виде ласточкиного хвоста и шпонок. Доски днища соединены стяжками или сшивными связями при помощи прочных канатов.

Орудия у плотников и столяров достаточно просты: медные топоры, тесла и долота, деревянные и каменные молотки.

Эта ладья особая. В ней повезут тело фараона сперва по Нилу к долинному храму, где будет происходить бальзамирование, а затем она же доставит усопшего бога к месту упокоения, к пирамиде. Другие, предназначенные для загробных путешествий бога-царя к божествам севера, юга, востока и запада, уже готовы и покоятся в разобранном виде в специальных подземных помещениях — склепах из кирпича-сырца, сооруженных около строящейся пирамиды.

Продолжим осмотр царских и храмовых мастерских. Вот перёд нами ткацкая. Сюда поступают льняные волокна, привезенные из сельских местностей в качестве подати. Сначала материал осторожно растягивают между двумя палочками и получают тонкую нить, которую затем скручивают. Полученные нити, или ровницу, ссучивают с помощью веретена в одну нить пряжи, и исходный материал для ткачей готов. Эта сложная нить состоит из двух, а иногда и больше, до двенадцати, рядов волокон. Готовая пряжа поступает к ткачам; их горизонтальные станки примитивны, но какие чудесные ткани они выделывают! В соседнем помещении — складе — лежат готовые изделия. Здесь и большие свертки особо тонкого, почти, прозрачного полотна, так называемого виссона, высоко ценящегося в древнем мире, и грубая дешевая ткань, и длинные узкие полотнища — бинты, применяемые при бальзамировании. Одни материи одноцветны, но имеют в качестве оторочки бахрому, другие блистают яркими орнаментами.

В мастерской царит тишина, прерываемая лишь периодическим стуком ткацких челноков да монотонным жужжанием быстро вертящихся веретен. Иногда слышится кашель, мелкая въедливая пыль от волокон забивается в горло. Болезни горла и легких — обычная участь работающих в этих мастерских. Всюду расхаживают надсмотрщики с палками для наказания медлительных или допускающих брак. Бьют они обычно по голове.

Помимо ткацких мастерских есть канатные, парусные и циновочные, здесь также царствует папирус. Чуть подальше расположены кузницы и литейные, где выделываются самые разнообразные изделия и оружие из меди. Руководит ими важное лицо, носящее особый титул — Начальник литейщиков металла царского дворца. Вот двое рабочих раздувают огонь в горне при помощи длинных трубок, третий держит над ним кусок металла. Рядом два кузнеца обрабатывают тяжелыми каменными молотами большой слиток меди. Здесь и шумно, и чадно, недаром в одном из поучений, восхваляющих должность писца, говорится: «Я видел медника за его работой у топок его печи. Его пальцы были как кожа крокодила, и он пахнул хуже, чем рыбья икра»[8].

Небо, как всегда, безоблачно, солнце уже довольно высоко стоит над горизонтом. Нам надо поторопиться к дворцу Хемиуна, чтобы не пропустить его отправления к пирамиде. Поэтому прервем пока осмотр этой части города и поспешим к жилищу царского зодчего.

Оно выглядит как уменьшенная копия резиденции фараона. У ворот оживленная суета, кроме многочисленной свиты здесь собралось немало зевак. Есть и озабоченные просители, которые надеются подсунуть прошения одному из писцов сановника. Вот, наконец, появляется и Хемиун со своими знатными помощниками и подходит к пристани. Они размещаются в барке, остальные сопровождающие устремляются к своим лодкам, и небольшая флотилия отправляется в путь вниз по Нилу. Мы спешно идем через город. Сперва нас поражает отсутствие на улицах вьючных животных, но потом мы вспоминаем, что и лошади, и верблюды появятся в Египте только через тысячу с лишним лет. Как только мы минуем дворцы знати, расположенные около царской резиденции, все с большими участками, то попадаем на рынок. Здесь собралось довольно много народа, шумно. Продавцы, сидящие на земле, разложили перед собой товары и громкими голосами расхваливают их, зазывая покупателей. Предлагают зерно и хлеб, сладкие пирожки, разнообразные плоды и овощи, масло, свежую и сушеную рыбу, различные ремесленные изделия: обувь, бусы и другое. Торговля идет только меновая, так как в Египте того времени еще не существует металлической монеты.

За рынком идут кварталы, населенные ремесленниками, сейчас в них мало мужчин, почти все на работах. Видны только женщины, хлопочущие над приготовлением пищи, да кучки играющих детишек. Но вот перед нами вырастают высокие белые стены, давшие имя городу. Мы проскальзываем мимо многочисленной стражи, охраняющей ворота, и оказываемся вне столицы.

Пока царский зодчий добирается до цели, мы, пользуясь своим преимуществом, отклонимся немного в сторону, чтобы осмотреть один любопытный архитектурный памятник. Это поможет нам впоследствии лучше понять особенности строящейся Великой пирамиды.

Приблизившись к южной части царского некрополя, мы проходим через небольшую рощу высоких финиковых пальм и оказываемся в пустыне. В долине Нила Границы долины видны явственно: как только кончаются возделанные участки, сразу же начинаются пески.

Скоро перед нашими глазами появляется удивительное по стройности и гармонии очертаний могучее сооружение. Недаром его создатель, архитектор, астроном и врач Имхотеп считается великим мудрецом и даже чуть ли не сыном бога Птаха.

Это погребальный комплекс фараона III династии Джосера (около 2800 года до н. э.). Прежде всего мы видим длинные белые стены, за которыми возвышается могучее тело пирамиды, делящейся на шесть огромных уступов, или ступеней. Приблизившись к комплексу, начнем внимательно осматривать его, чтобы не пропустить ни одной значительной детали.

Заупокойный ансамбль Джосера расположен на скалистой террасе, которой придан вид прямоугольника. Он весь обнесен высокими (более десяти метров) двойными стенами, пространство между ними заполнено кирпичом-сырцом и каменными обломками. Сами стены сложены из грубого местного известняка, но внешняя сторона их облицована плитами прекрасного белого известняка, привезенного из каменоломен в Туре на другой стороне Нила. Ограда здесь, как и у других храмов, кроме чисто практических целей имеет и религиозно-символический смысл — она выделяет часть земли, находящейся под силой и властью определенного бога, в данном случае Джосера.

Не спеша обойдем этот гигантский прямоугольник, прежде чем попытаемся проникнуть внутрь его. Идти придется порядочно, потому что периметр всей постройки превышает полтора километра. Но зато постепенно раскрывается и грандиозность работы, и гармония творения Имхотепа.

Общее впечатление такое, что мы идем вдоль знаменитых белых стен, ограждающих Мемфис, так схожи их очертания. И здесь стены имеют чередующиеся ниши и выступы, что разрушает впечатление монотонности. Среди этих башнеобразных выступов выделяются четырнадцать, симметрично расположенных, более массивных и высоких. Поверхность их, обращенная к нам, оформлена в виде дверей, мы ясно видим створки, крюки и даже петли. Напрасно, однако, было бы пытаться войти в них — эти фальшивые входы лишь дань старинной традиции. Этим же объясняются и ряды прямоугольных углублений в верхней части стен, — все это схематически повторяет фасады древних деревянных дворцов. Заметно и общее сходство с резиденцией Хуфу.

Наружная стена увенчана парапетом, за ним по широкой полосе наверху лениво бродят несколько стражей усыпальницы, вооруженные большими дубинами. Головы их повязаны пестрыми платками для защиты от уже палящих лучей солнца.

Наконец мы находим единственный вход в южном конце обращенной на восток стены. Он имеет вид монументальных ворот с узким проходом между двух массивных башен. Когда мы выходим из дверного проема второй, внутренней стены, то попадаем в длинную галерею, уходящую в глубь двора. Стены ее украшены сорока полуколоннами (вторая половина их как бы спрятана в толщу стены) высотой шесть метров каждая. На стволах колонн видны глубокие каннелюры-желобки, они придают им вид гигантских связок тростника. Вероятно, в древнейших зданиях, послуживших прообразом этой постройки, такие колонны-поддержки действительно сооружались из туго связанных стеблей папируса. Подобные связки издавна почитались в долине Нила в качестве священных символов плодородия и вечного обновления природы. Колонны стоят на плоских круглых каменных базах.

Простые капители в виде прямоугольников упираются в потолок из известняковых плит. Они обтесаны, словно бревна, — тоже дань давней традиции, когда такие перекрытия делались из бревенчатого наката.

Галерея имеет несколько выходов: первый, слева, ведет на лестницу, по которой можно подняться к страже внешней стены; второй, справа, выводит нас во двор, где празднуют хеб-седа (об этом своеобразном празднике мы узнаем чуть позже). В конце галереи расположен небольшой портик с четырьмя парами таких же полуколонн, из него мы можем попасть на большой южный двор.

Этот двор, так же как и примыкающий к нему комплекс на восточной стороне его, служил для одного из самых важных в жизни фараона церемониалов — так называемого хеб-седа — праздника сед. Поэтому необходимо хотя бы вкратце рассказать об этом необычном ритуале.

В большинстве древних обществ в первобытную эпоху было широко распространено представление об особой магической связи физического здоровья вождя и сил плодородия природы. Пока предводитель был молод и крепок, его ритуальные силы обеспечивали должное благополучие природы, плодородие животного и растительного мира, а следовательно, и процветание человеческого коллектива. Как только вождь становился стар или немощен, этому установленному благоденствию начинала угрожать опасность. Чтобы избежать грядущей катастрофы, производилось ритуальное убийство занемогшего или постаревшего предводителя. Тело его, закутанное в саван, помещалось в особый шатер, перед которым выбранный преемник в ряде испытаний доказывал свою силу — и физическую, и духовную. Затем он брал из рук умершего регалии предводителя. Анализу подобных древних обычаев посвящена замечательная книга английского этнографа Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь», проследившего.их почти у всех народов земного шара. Такие же представления имелись и у предков древних египтян. Но постепенно, с ростом социального расслоения и укрепления политической власти бывших вождей, а ныне царей, начинает изменяться и этот жестокий обряд. В Египте его заменяет праздник сед — сложный ритуал «возрождения» правителя. Основная часть его состояла из воспроизведения ритуальной смерти фараона, его «оживления», возвращения ему магической власти над силами природы и, наконец, его «нового» восшествия на престол в качестве молодого сильного правителя.

В ходе этого празднества (а оно уже рассматривалось в Древнем Египте именно как ритуальный праздник) статую «умершего» царя в особом одеянии устанавливали в специальном помещении (эти статуи современные исследователи называют хеб-седными). А сам фараон, якобы заново родившийся или помолодевший, после многочисленных сложных церемоний совершал особый ритуальный бег, подтверждая тем самым свою силу и молодость. После этого он получал царские регалии. Затем статую погребали в гробнице и повторяли обряд коронации. Считалось, что на престоле сидит уже вновь полный жизненных сил фараон. Праздник сед проводился в первый раз после тридцатилетия царствования. Потом его повторяли через каждые три года, но — иногда (при каких-то особых обстоятельствах) этот срок мог быть изменен. Хеб-сед проводился обязательно в новолуние, рождение молодого месяца магически способствовало омоложению царя.

На левой стороне южного двора мы видим большое сооружение длиной 85 метров. Войдем в него. Как только спустимся по вертикальной шахте в его подземную часть, то попадаем в небольшую камеру, облицованную гранитом. Она также связана с таинственными обрядами хеб-седа. Об этом красноречиво говорит рельеф в коридоре, расположенном рядом с ней. Почти обнаженный (на нем лишь легкая набедренная повязка) фараон бежит непомерно большими шагами, он едва касается земли пальцами ног, так стремительны, легки и энергичны его движения. В правой поднятой руке его — плеть, символ власти, в другой он сжимает золотой футляр для документа о праве наследования престола; голова увенчана бутылкообразной короной Верхнего Египта. Над Джосером летит сокол, держащий в когтях крестообразный знак «анх» — символ вечной жизни. Несмотря на то что эта погребальная камера ложная и фараон никогда не был погребен в ней, она, как настоящая, снабжена утварью и припасами, необходимыми, по представлениям древних египтян, для загробной жизни.

К востоку от этой гробницы расположено несколько галерей и кладовых. Чего только в них нет! Сосуды из алебастра, глиняные кувшины, различные сундуки и ларцы, балдахин с шестами, покрытыми листовым золотом…

Стены этих подземных помещений облицованы прекрасными фаянсовыми изразцами зеленовато-синего Цвета. Верхний фриз их изображает стилизованные метелки связок тростника, таким образом, и здесь орнаментика имеет символическое значение. Можно было бы надолго задержаться, рассматривая подземный склад и чудесные вещи, хранящиеся в нем, но время не ждет, и нам необходимо спешить. Быстро поднимемся вверх, и вот мы снова на южном дворе.

В юго-западном углу его расположено небольшое здание — заупокойный храм, также связанный с ложной могилой. Верх его украшен выразительным фризом из приподнявшихся уреев — священных змей. Они как бы охраняют покой ритуального здания. Рядом находится еще одно помещение, в нем фараон отдыхал и переодевался в промежутках между различными церемониями праздника сед. Сюда же приходили к нему «главные колдуны Дома жизни», то есть ученые писцы, знатоки древних обрядов и хранители традиций, желая ему провести миллионы хеб-седов. Повернувшись вправо, мы видим все пространство южного двора, за которым мощными уступами встает центральное сооружение всего комплекса — пирамида. Высота ее значительна — 61 метр. Еще раз удивляешься гению зодчего Имхотепа!

Первоначально усыпальница Джосера была задумана, как и все гробницы предыдущих фараонов, в виде большой квадратной мастабы. С востока перед ней было устроено одиннадцать шахт глубиной более тридцати метров. От каждой шахты на запад под мастабу шел длинный коридор. Первые пять этих подземных галерей, обшитые деревом, ведут к захоронениям членов семьи Джосера, остальные служат кладовыми. Здесь были погребены женщины и дети, в том числе ребенок восьми-девяти лет. Умершие находятся в деревянных, умело сделанных гробах. Они все покрыты листовым золотом, пластины которого прикреплены к основе золотыми гвоздиками. Затем гробы были помещены в алебастровые саркофаги, поставленные на ножки из известняка. В кладовых и погребальных помещениях размещено множество предметов: сосуды из алебастра и диорита (около сорока тысяч!), деревянные и инкрустированные фаянсовыми вкладками ларцы, медные и костяные орудия, сердоликовые бусы, золотые браслеты с самоцветами…

Когда эти погребения были уже совершены, Имхотеп понял, что из-за монументальных стен, окружающих комплекс, верх мастабы не будет виден. Это, очевидно, и привело его к мысли увеличить высоту центрального сооружения. Вначале он задумал построить что-то вроде четырех, поставленных друг на друга, мастаб, причем для большей устойчивости сделать стены их наклонными. Работа была почти закончена, когда зодчий решил увеличить строение еще на два уступа. Для этого пришлось несколько передвинуть на запад центр образовавшейся пирамиды, поэтому ее верхняя площадка находится не совсем точно над погребальной камерой владыки Египта. Окончательные размеры основания достигли теперь 125X115 метров.

Но вернемся к южному двору, на котором мы пока находимся. В нем поставлены на определенном расстоянии друг от друга два крупных фигурных камня, похожих в разрезе на русскую букву «В». Это своеобразные меты, около которых фараон поворачивал во время своего хеб-седного бега. Промерив шагами промежуток между ними, мы видим, что бег этот представлял собой достаточное испытание физических сил. А ведь мы не знаем, учитывалось ли время при таком пробеге. И сколько требовалось по ритуалу сделать кругов?

С востока южный двор имеет целый комплекс небольших храмов, или молелен, как их называют некоторые исследователи. Они выстроены в два ряда. Всматриваясь в помещенные в них рельефы, мы видим, что один ряд святилищ посвящен богам Верхнего Египта, другой — Нижнего. Это понятно. Считалось, что на праздник сед прибывают божества из всех религиозных центров страны. Поэтому-то, участвуя в одних обрядах хеб-седа, фараон надевает красную корону, в других — белую, то есть выступает соответственно в роли владыки Нижнего и Верхнего царств, при исполнении наиболее значительных обрядов его голову украшает двойная корона объединенного Египта. Привезенные статуи богов ставятся перед молельнями, и фараон приносит каждому божеству полагающуюся жертву.

Если бы мы могли оказаться здесь во время празднования хеб-седа Джосера, сколько интересного и странного, на наш взгляд, увидели бы в эти дни! Вынос большого штандарта Вепуата — бога — «открывателя путей», оглашение царского указа о льготах и подношениях различным храмам, обряд очищения фараона водой, ритуальный бег и другое…

Уже покидая хеб-седный двор, мы видим большую платформу, на которую ведут две лестницы. На ней стоит большая скульптурная группа: фараон со своей женой и двумя дочерьми, царевнами Ипетка и Хетепхерхети. Их малые пирамиды находятся у северо-восточного угла главной.

Мы проходим непосредственно вблизи от основания пирамиды и попадаем на другой двор. На него выходит фасад Южного дворца, а в следующем дворе стоит Северный дворец. Как и в хеб-седном (юбилейном) комплексе, эти здания были связаны с символикой объединенного, но состоящего некогда из двух царств государства. Фасады обоих дворцов украшены четырьмя полуколоннами и двумя пилястрами, но полуколонны Южного дворца увенчаны капителями в виде двух крупных листьев лотоса, ниспадающих по обе стороны ствола, — один из символов Юга, а в декоровке Северного дворца мы видим эмблему Севера — папирус с его характерным трехгранным стволом и раскидистой верхушкой. Над дверями построек идет фриз с орнаментом «хекер» — стилизованная передача в камне связанных метелок тростника.

Сделав еще один поворот, мы оказываемся у северной стороны пирамиды. Здесь к ней примыкает заупокойный храм фараона с входом, обращенным на восток. Это обычная практика всех древнейших погребальных помещений в Древнем Египте: покойный должен смотреть на восток, то есть навстречу восходящему солнцу. Но вскоре после времени Джосера происходят какие-то кардинальные изменения в этих воззрениях (по крайней мере в отношении личности фараона). В последующих пирамидах вход обращен на север. Подземная камера теперь сооружается так, чтобы в нее проникал световой луч, направленный на альфу созвездия Дракона, являвшуюся в то время полюсом мира. Очевидно, тогда возникает новая религиозная концепция, согласно которой дух усопшего владыки Египта возносился к Полярной звезде. Разобраться в тонкостях египетской теологии времен Древнего царства мы можем еще не всегда.

Перед входом в заупокойный храм натыкаемся на небольшое странное помещение. Войдя в него, мы видим вертикальную стену, в которой на уровне глаз находятся небольшие отверстия. Если проникнуть за эту стену, то можно увидеть прекрасную статую Джосера в ритуальном одеянии, выполненную из известняка. Левая рука его лежит на коленях, правая прижата к груди. Глаза, переданные вставками из цветного камня, смотрят на нас спокойно и отрешенно. Волосы, ниспадающие большими прядями на плечи, окрашены в черный цвет, поверх них пестрый с продольными полосами платок, один из атрибутов царского сана. Борода уложена в особый футляр. К этой статуе стоит присмотреться внимательнее, это древнейший из известных нам портретов в истории человечества. Кстати, именно религиозные представления древних египтян и вызвали необходимость создания портретной скульптуры. Для благополучного существования покойного в загробной жизни были необходимы два условия: ему требовалось регулярно получать заупокойные жертвы (еду и питье), его тело должно оставаться в полной сохранности (отсюда развитие бальзамирования). Но если вдруг тело все-таки не сохранится? Вот здесь-то и должна была сыграть свою роль статуя (или бюст), помещавшаяся в гробницу. Дух покойного в таком случае переселяется в изображение. А чтобы душа усопшего не могла ошибиться, эта статуя или бюст должны быть похожи на него, то есть иметь портретное сходство! Вот почему именно в искусстве Древнего Египта мы находим столь раннее развитие портрета (конечно, понимавшееся тогда несколько своеобразно). Такие изображения считались одухотворенными особой жизненной силой, существующей извечно. Они сочетают в себе живую индивидуальность с ритуальной отвлеченностью.

Но эта статуя Джосера, однако, первоначально служила другой цели. Во время хеб-седа ее выносили из помещения, где она хранилась, и ставили на особом возвышении под навесом. Поэтому фараон изображен здесь в хеб-седном одеянии. После его смерти статую поместили в этой часовне, а напротив глаз ее сделали отверстия, чтобы дух покойного владыки мог смотреть на приносимые ему жертвы и магически получать их.

Портик заупокойного храма не производит на нас особого впечатления, хотя он и облицован прекрасным известняком каменоломен Туры. В нем три двери, отделенные друг от друга двумя отрезками стен. По бокам их стоят каннелированные колонны на простых базах, вместо капителей — простые абаки.

Мы входим в храм и сразу же попадаем в коридор, обходящий восточную, северную и западную стороны здания, так как оно имеет прямоугольную форму. Все помещения в нем предназначены для совершения заупокойных церемоний, а центральная часть — для обрядов очищения фараона. Это два вытянутых прямоугольных зала; в полу у западного начинается ход под пирамиду. Он, конечно, сейчас плотно закрыт камнями. Если бы мы могли проникнуть в него, то добрались бы до глубокой (28 метров) шахты, ведущей в погребальную камеру. Это монументальное сооружение, облицованное плитами асуанского гранита. Вход в него закрыт цилиндрическим камнем-исполином высотой около двух метров и весом три с половиной тонны. Такой своеобразный замок открыть нелегко, хотя мы, пришедшие из будущего, знаем, что грабители царских могил все-таки сумели забраться и сюда. В камере находится тело фараона в величественном саркофаге.

Вокруг погребального покоя на различных уровнях расположены коридоры, ведущие в комплекс комнат и кладовых. Некоторые из них так и остались неотделанными, другие имеют великолепную облицовку из цветных изразцов с растительным орнаментом. Есть здесь и рельефы на стенах. Два из них изображают уже знакомый нам ритуальный бег, а на третьем видим царское шествие. Все помещения заполнены богатыми дарами покойному властителю.

Глядя на этот величественный архитектурный ансамбль, невольно начинаешь понимать древних египтян, считавших, что «Книга планов храма» спустилась к Имхотепу с неба в области к северу от Мемфиса. Они же считали, что после кончины знаменитый зодчий унес с собой на небо этот священный свиток.

Мы, однако, достаточно долго задержались в заупокойном комплексе Джосера, а нам необходимо поспешить, чтобы успеть застать Хемиуна при его посещении строительства. Двинемся быстро на северо-запад, и через час мы уже оказываемся там.

Вид, представший перед нашими глазами, настолько отличается от привычного, известного нам по бесчисленным рисункам и фотографиям, что на мгновение мы теряемся. И это неудивительно. Нет ни знакомой с детства тройки грандиозных пирамид, ни Сфинкса. Знаком только далекий фон: розовеющие скалы и синие от теней ущелья ливийских гор с их золотящимися от солнечных лучей вершинами. Зато мы видим непривычное: гигантскую, постепенно поднимающуюся вверх насыпь, обходящую на высоте какой-то огромный четырехугольник, канал, идущий от Нила и заканчивающийся большим водоемом, разбросанный город или поселок с правой стороны от постройки.

Приглядевшись, начинаем постепенно понимать, в чем дело. Ведь пирамиды Хафра и Менкаура (сына и внука Хуфу) еще не построены, да и сама великая пирамида находится еще в процессе воздвижения. Не может быть и Сфинкса, он будет создан лишь в царствование Хафра!

Хемиун, конечно, опередил нас, он плыл на своей барке по Нилу, а затем по каналу. Оттуда его принесли в паланкине. Сейчас он стоит на вершине большой скалы и внимательно следит за действиями на постройке. Отсюда действительно все хорошо видно. Незаметно присоединимся к его многочисленной свите и не спеша осмотрим развертывающуюся перед нами картину.

Место для великой пирамиды выбрано зодчим очень продуманно: на границе пустыни и орошаемых Нилом земель, на каменистой почве плато Ливийской пустыни, способном выдержать колоссальную нагрузку массы пирамиды. Почти рядом находятся карьеры, откуда берется известняк для ядра памятника; облицовочные плиты гранита привозятся по Нилу из каменоломен Асуана (это почти тысяча километров от Мемфиса). Очень тщательно были проведены и измерения для ориентации сторон пирамиды по сторонам света, это имеет важное культовое значение.

Хемиун не знает, что он не увидит свой грандиозный замысел завершенным, что он скоро умрет. Дело продолжат его помощники, но им не хватит ни таланта, ни опытности старого зодчего. Поэтому усыпальница будет несколько перекошена, и горизонтальные ряды кладки в северо-восточном углу окажутся на шесть сантиметров выше, чем в юго-западном.

В центре всего комплекса — строящаяся гигантская пирамида. Она уже сложена приблизительно на две трети, но ни того вида, который мы видели на макете, ни истинных размеров не чувствуется. И это понятно! От водоема, где находится великое множество барок, лодок и лодчонок, тянется могучая, постепенно поднимающаяся вверх насыпь, или, говоря современным языком, аппарель. Она огибает своей верхней частью пирамиду и почти скрывает сооружение от нашего взора. По насыпи медленно движутся фигурки людей, объединенных в группы. Каждая хлопочет около своего камня — одни тянут деревянные сани, на которых он лежит, вверх, другие поддерживают сзади, чтобы они не заскользили вниз, третьи набрасывают впереди жидкий нильский ил — он служит смазочным средством, облегчающим передвижение. Каждый камень весит около двух с половиной тонн, но встречаются и гиганты до тридцати тонн. Всего на постройку Великой пирамиды пошло свыше двух миллионов трехсот тысяч таких блоков. Все они точно обтесаны бригадами каменщиков и плотно пригнаны друг к другу, никакого скрепляющего их раствору не применяется, но попробуйте просунуть хотя бы лезвие перочинного ножа между плитами — не выйдет! Неудивительно, что почти через пять тысяч лет современные туристы удивляются мастерству работы каменщиков и специалистов по укладке. А ведь в их распоряжении были только самые простые орудия… и человеческие мускулы!

Теперь, зная заупокойный комплекс Джосера, мы можем по достоинству оценить и замысел Хемиуна, и возросшее мастерство египетских строителей. Если во времена Имхотепа камень еще должен был подражать дереву, то здесь мы не увидим этого. Наоборот, зодчий использует камень во всех его возможностях и разновидностях: громадные известняковые блоки для тела пирамиды, розовый асуанский гранит для облицовки погребальной камеры и для глыб — запоров от воров, мокаттамский светлый известняк, великолепно отшлифованный, для покрытия стен коридоров, черный базальт для цоколя пирамиды и храмового двора…

Длина каждой стороны пирамиды равна 233 метрам, или 440 египетским локтям, высота ее должна по плану Хемиуна достигнуть 147 метров [9]. Мы не видим отсюда входа, он расположен на северной стороне и закрыт сейчас аппарелью. Под ней скрыто и многое другое: высеченные в скальной основе камеры — доки для священных солнечных ладей и заготовки для трех маленьких пирамид, под которыми будут захоронены царицы, и мастабы для дочерей фараона. Все это надлежит воздвигнуть Хемиуну в будущем, после завершения основного сооружения — Великой пирамиды, которой дано название — Относящийся к небосклону Хуфу.

Белое солнце беспощадно палит плато и копошащиеся на нем многие тысячи людей, невозможно жарко. Повсюду бегают ребятишки с кувшинами, полными нильской воды, и работающие ее жадно пьют. Конечно, и нам захочется освежиться, но делать это никак нельзя. В водах великой реки находятся крошечные черви, глисты, вызывающие опасную болезнь — бильгарциоз, или шистосоматоз. Эти паразиты, проникающие в кровь человека и поражающие кишечник, почки и печень, а также переносчики трахомы мухи — основные бичи древних египетских тружеников.

Пока Хемиун беседует с архитектором, надзирающим за постройкой верхней погребальной камеры, мы спустимся с холма вниз, чтобы осмотреть верхний, то есть находящийся около пирамиды храм, предназначенный для заупокойного культа Хуфу. Нижний, расположенный около Нила, еще не выстроен, да и дорога, ведущая к нему, пока только намечена. Работы в этом огромном комплексе так много, что трудно представить, как все это держится в памяти главного царского зодчего.

Спустившись вниз и оглянувшись на оставленную нами скалу, мы понимаем, что она-то и послужит скульпторам и архитекторам будущего царствования Хафра основой для гигантского изваяния Сфинкса. Действительно, ее очертания очень напоминают фигуру лежащего льва с гордо поднятой головой. Недостает только вытянутых вперед лап. Позднее они будут пристроены архитектором.

Верхний храм Хуфу обнесен массивной стеной, в ней сделан проход, соединенный с будущей Дорогой к нижнему святилищу. Фасад здания оформлен почти так же, как и в комплексе Джосера, но здесь две простые колонны, поддерживающие притолоку, уже стоят свободно, без подпорных отрезков стен. Пройдя через этот вход, мы вступаем в большой, окруженный портиками двор. Он вымощен большими, прекрасно отшлифованными базальтовыми плитами. В глубине его Хемиун расположил зал с двумя рядами колонн. Они высечены из темного гранита и четырехугольны в разрезе, их кажущаяся простота и монументальность создают впечатление торжественности, вечности и покоя. Этого-то и добивался царский зодчий. За залом находится молельня с культовыми статуями фараона. Он изображен в коротком переднике и с полосатым клафтом на голове. Глядя в жесткое волевое лицо Хуфу, высеченное из великолепно отполированного диорита, трудно себе представить, что пройдет совсем короткий, по представлениям историков, период времени, и эти произведения искусства будут уничтожены так тщательно, что археологи не найдут даже маленького осколка от них. Более того, не останется вообще ни одного изображения этого могучего и жестокого фараона, кроме небольшой статуэтки из слоновой кости, уцелевшей каким-то чудом.

Из двора храма по обеим сторонам идут проходы в кладовые, где будет сосредоточено все необходимое для иной жизни царя. Можно себе представить, какие здесь будут нагромождены сокровища! В конце первого коридора мы видим выход во двор Великой пирамиды.

Особенно много Хемиуну пришлось потрудиться при обдумывании плана внутренних помещений пирамиды. Он менял его три раза.

Вначале он, как и делалось раньше, думал поместить погребальную камеру в толще скалистого массива, на котором должно быть воздвигнуто гигантское сооружение. Это помещение и было высечено, поэтому от входа на северной стороне пирамиды (расположенного на высоте 15 метров) галерея шла вниз. Но затем зодчий изменил решение, он устроил новую усыпальницу уже в толще тела строения. По мере того как шло строительство, в голове Хемиуна зрел новый, еще более величественный план. Он решил использовать это второе помещение для статуи царя, принимающей жертвы (вспомним замурованную статую Джосера). Выше его он замыслил расположить настоящую погребальную камеру (теперь уже на высоте 42 метра от поверхности). Для этого пришлось вести от второго коридора обширную галерею, идущую под углом вверх, в конце ее находится маленькая передняя, а за ней — величественная заупокойная камера. Ее-то и начинают сейчас строить.

Присоединившись снова к Хемиуну, мы видим, что пол этого помещения уже готов, воздвигаются его стены. Зодчий прекрасно понимает, что на эту пустоту в центре искусственной горы будут давить огромные массы каменных блоков. Чтобы избежать возможного провала в этом месте, он задумал соорудить над плитой, венчающей царскую усыпальницу, ряд пустот в виде высокого колодца, покрытого сверху двумя гигантскими монолитами, образующими, как стропила, мощную треугольную крышу. От погребальной камеры под углом пойдут две узкие (15x20 сантиметров) отдушины. Это пути, по которым будут в нужное время устремляться вверх, к небу, души фараона.

Среди многочисленной свиты Хемиуна мы замечаем высокого худощавого человека лет сорока. По висящему у его пояса письменному прибору понимаем, что он один из многочисленных писцов строительных работ. Спокойный взгляд его устремлен на пирамиду, он о чем-то сосредоточенно думает и не принимает участия в хоре льстивых похвал, которыми присутствующие наперебой осыпают Хемиуна. С этим человеком нам предстоит встретиться еще раз.

Вскоре, однако, все разговоры смолкают. К приезду главного зодчего надзиратель работ приурочил большое событие — водружение саркофага фараона на полагающееся ему место. Дело в том, что саркофаг (первый, внешний из трех гробов, в которых будет покоиться тело) настолько велик и массивен, что поместить его в уже законченную пирамиду невозможно. Поэтому его вносят или, вернее, втаскивают сейчас, пока не воздвигнуты стены усыпальницы.

Саркофаг представляет собой большой прямоугольный ящик, вытесанный из монолитного блока серо-коричневого гранита. Он еще не отполирован, и кое-где на поверхности видны следы от медных пил и кремневых сверл. Но работа скульпторов была столь искусна, что, когда надсмотрщик, промахнувшись мимо спины одного из рабов, задевает концом дубинки край саркофага, он звенит, как колокол.

Много веков спустя, в 1581 году, это удивительное свойство памятника случайно обнаружит французский посол Жан Палерн. С тех пор драгоманы охотно демонстрируют туристам за небольшую дополнительную плату звучание каменного чуда.

Провинившегося надсмотрщика тут же оттаскивают в сторону и, предварительно убедившись, что саркофаг невредим, дают тридцать ударов палкой. Наказанный, постанывая, занимает снова свое место под сдавленное хихиканье подчиненных. Работа продолжается.

Когда, наконец, саркофаг благополучно установлен в усыпальнице, Хемиун отбывает обратно в столицу. Воспользуемся этой паузой, побродим по погребальному комплексу и посмотрим хотя бы бегло, что делается вокруг.

Вот около аппарели лежат уже готовые к подъему, аккуратно вытесанные блоки известняка. На них видны нанесенные красной краской какие-то надписи. Подойдем поближе и разберем скоропись: «Хуфу пробуждает любовь», «Сколь могуча Белая корона Хнум-Хуфу». Такие тексты видны на многих плитах. Что же это значит? Но следующая надпись все объясняет: «Команда выносливых» — так это обозначения бригад каменщиков! А вот какой-то старательный мастер сделал даже дополнительную заботливую надпись: «Этой стороной вверх!»

На запад и на восток от пирамиды идет строительство мастаб для приближенных фараона, в первом направлении заложено 64 таких гробницы, на восточной стороне воздвигается восемь огромных двойных мастаб. Одна из них особенно великолепна и уже запечатана: Около нее группа жрецов совершает заупокойную молитву, в ней покоится мумия перворожденного сына Хуфу от старшей царицы Мертйотес, наследного царевича Кауаба, умершего раньше отца.

Двигаясь дальше, мы попадаем в поселок согнанных сюда на работы крестьян-общинников — масса наспех слепленных из кирпичей нильского ила лачуг, крытых тростником. Сейчас он пуст, трудятся здесь с раннего утра до темноты. Страшно подумать, каких нечеловеческих усилий, пота, крови и бесчисленных жизней требует воздвижение Великой пирамиды! Земледельцы привлекаются сюда по очереди из каждого нома на два-три месяца, обычно когда завершены посев или жатва, в среднем около двух с половиной тысяч. Кормят их за счет царя, но, конечно, скудно.

Около одной из таких хижин мы видим кучку людей, скоро она вытягивается в похоронную процессию. Она невелика, сразу видно, что хоронят не знатного, а бедняка-общинника. Труп, завернутый в грубое льняное полотно (он не бальзамирован — это слишком дорого), несут трое родственников-мужчин. Четвертый держит в руках узкую дощечку, на ней выведены черной тушью» заупокойные формулы. Эта доска заменит покойнику и деревянный гроб, и каменный саркофаг. Вдова несет горшок с ячменной кашей и несколько сушеных рыб — жертвенные дары усопшему. Сзади идет группа женщин с распущенными по плечам волосами и исцарапанными в знак скорби лицами. Они громко причитают, воздевая руки к небу. Когда процессия достигнет границы строительства и пустыни, к телу прибинтуют дощечку и вместе с дарами зароют в песок. Сухой воздух пустыни и жаркое африканское солнце скоро сделают свое дело, и труп быстро станет естественной мумией без всякого бальзамирования.

По-другому выглядит расположенный за стеной поселок архитекторов, скульпторов, писцов, надсмотрщиков и мастеров по обработке камня. Строительство такого размаха требует сложной и четкой организации работ, из-за этого управленческий аппарат и корпус специалистов-ремесленников достаточно велики. Они живут здесь постоянно, и поэтому дома их выглядят куда прочнее и уютнее. У очагов над приготовлением обеда хлопочут женщины — члены семьи, а у более высоких по рангу — слуги.

Сейчас самое жаркое время дня, и его величество, царь Обеих Земель Хуфу после обеда отдыхает в своем гареме, услаждая сердце плясками молодых танцовщиц. Хемиун уже прибыл в город, и, так как время до вечерней церемонии у него еще есть, он по пути домой заглядывает к скульптору, который готовит статую для его мастабы. Своих сопровождающих, кроме слуг и рабов, он уже отпустил.

Ваятель встречает знатного гостя очень приветливо, тем более что приходится ему дальним родственником по материнской линии. Изображение Хемиуна в полный рост почти уже готово. Царский зодчий долго смотрит на свой портрет, он ему нравится: есть должное величие, спокойствие, необходимая полнота тела. Правда, здесь Хемиун выглядит моложе лет на десять, но это не смущает ни исполнителя, ни заказчика. Он благодарит скульптора и отправляется домой. Но там его вместо отдыха ожидает неожиданное известие: чати просит главного зодчего царя немедленно прибыть к нему по неотложному, крайне срочному делу. Горестно вздохнув, Хемиун опорожняет чашу освежающего питья и снова садится в паланкин.

Главный сановник страны, усадив почтенного гостя в кресло, сразу же сообщает ему, что произошло неслыханное и ужасное: сегодня ночью мерзкие гиены пустыни, грабители, проникли в усыпальницу матери фараона, царицы Хетепхерес. Воры вскрыли саркофаг и унесли тело покойной, чтобы, распеленав мумию, обобрать все драгоценности, находившиеся на ней. В поиски отправлены лучшие столичные сыщики, в гробнице же остались только мебель и ларцы с украшениями. И он, чати, просит Хемиуна помочь ему советом. Первое — докладывать ли немедленно его величеству об этом святотатстве или повременить? И второе — когда обнаружат мумию, надо ли снова заделывать гробницу или лучше перезахоронить усопшую?

Хемиун хорошо помнит покойную царицу. Первая жена фараона Снефру, красивая и величественная… Как она умела потрясать систром[10] при богослужении, как пела! И вот теперь такое святотатство!

Подумав, царский зодчий отвечает чати: его величеству лучше пока не сообщать эти ужасные вести. Как можно сказать про злодейство, когда мумия еще не найдена и неизвестно, что с ней! Он напоминает чати надписи на заупокойных предметах: «Мать царя Верхнего и Нижнего Египта, Спутница Хора. Все, что сказано (его величеством), то и сделано для нее. Дочь бога от его плоти, Хетепхерес». И теперь фараон, приказавший достойно почтить усопшую, услышит, что его воля нарушена! Невозможно! Что же касается гробницы, то надо устроить новую, он подумает об этом. Негоже будет помещать почившую в оскверненное место!

Чати горячо благодарит Хемиуна за мудрые советы. Он так и поступит! Нет нужды напоминать ему, что все это дело должно остаться в глубочайшей тайне. Как только поступят новые известия, они будут сообщены зодчему. И пусть он неустанно думает о месте для нового погребения!

Хемиун откланивается и отправляется наконец отдыхать перед вечерней церемонией. На пир, который устраивает сегодня начальник царских житниц, он не пойдет, чем-нибудь отговорится. Ну и выдался же сегодня денек! Бедная Хетепхерес!

А во дворце начальника житниц Обеих Земель (тоже царского родственника) уже предпраздничная суета. На кухне, в пекарнях и даже на дворе — везде кипит работа. Пекутся разнообразные виды хлеба, пшеничного и ячменного, лепешки, жарятся на вертелах куски мяса — антилоп, гиппопотама, козьего, бычьего, бараньего — и птица — гуси, утки, перепела. Для нескольких любителей отдельно готовят мясо откормленных гиен; это кушание например, очень нравится хранителю царской печати, который тоже обещал сегодня быть на пиршестве, В больших алебастровых чашках в холодном месте стоит уже готовое к подаче на стол рагу из телятины. 15 больших горшках томятся фасоль, бобы и чечевица. Моют разнообразные овощи — лук-порей и репчатый, огурцы, салат, — и фрукты: виноград, гранаты, финики, инжир, плоды ишед. Всего к столу будет подано десять различных сортов мяса, пять видов домашней птицы, шестнадцать сортов хлеба и печенья, шесть названий вина, четыре вида пива, одиннадцать видов фруктов, самые различные сласти. Тучный домоуправляющий, весь красный от прилившей крови, едва дышит. Он должен самолично убедиться в качестве припасов и попробовать все кушанья, а это нелегко! Особо доверенные слуги готовят острые приправы из соли, чеснока, кориандра и других специй.

Около пруда в саду молоденькие служанки плетут венки для гостей из цветов белого и голубого лотоса; чтобы они были совершенно свежими, готовые венки опускают в воду. Кроме того, каждому гостю при входе будет вручено по цветку лотоса.

В Египте растут три разновидности этого цветка, отличающиеся не только цветом и формой, но и символическим осмыслением. В обычной практике, особенно на пирах, чаще используется белый. Розовый почитается самым священным и чудодейственным, — по священному сказанию, в начале времен из его цветка появился солнечный младенец и осветил землю. Поэтому его часто используют в древнеегипетской медицине, он обладает целебными свойствами. Плоды розового лотоса фараон подносит храмам в качестве жертвенного дара.

Столовая, где будет происходить пиршество, находится в центре дворца, она выше остальных помещений, и узкие окна в ней расположены под самым потолком. Синий, под цвет неба, потолок поддерживают легкие деревянные колонны. Они темные, с зелеными капителями. Нижняя часть стен белая, а верхняя раскрашена в яркие тона. Слуги расстилают пестрые циновки (большинство гостей расположится на них), расставляют кресла для самых знатных, вносят небольшие низкие столики, на которых будут размещены кушанья, фрукты, сласти, букеты цветов и кубки для питья. Стены увешаны гирляндами из цветов жасмина и белого лотоса. У стен на высоких подставках стоят большие кувшины с вином, тоже обвитые свежей зеленью. В углах помещены курильницы, перед прибытием гостей туда положат раскаленные уголья, а на них бросят куски ароматных смол для воскуривания.

В соседнем зале расположились музыканты, танцовщицы и акробатки, они подготавливаются к выступлению во время пира. Оркестр довольно большой: трое мужчин около тяжелых, выше человеческого роста, арф, рядом пять лютнисток, две девушки с лирами, семь флейтисток, все в длинных белых платьях. Тихо звучит музыка. Из дверей выбегает стайка легко одетых девушек-танцовщиц. Они извиваются в танце, то склоняясь так, что их длинные локоны метут пол, то резко выпрямляются и откидывают поднятые руки назад. Акробатки в коротких набедренных повязках, с длинными косами, заканчивающимися белыми шарами, ждут своей очереди.

Хозяйка дома тоже готовится к приему гостей. Густые, тщательно расчесанные волосы ниспадают почти до плеч. Она сидит на низеньком табурете, а стоящая перед ней обнаженная девочка-рабыня осторожно льет ей на волосы благовонное масло. Вторая служанка, постарше, в одной руке держит тонкий золотой обруч, чтобы бережно поместить его на голову госпожи после умащения, в другой — небольшое медное зеркало: вдруг хозяйка захочет взглянуть на себя? На обеих руках дамы тяжелые золотые браслеты с бирюзовыми вставками, на шее тройное ожерелье из сердоликов, чередующихся с золотыми бусинами. Сам хозяин еще находится при дворе, ожидая выхода владыки Обеих Земель.

Близится вечер. К большой пристани на Ниле, расположенной вблизи дворца фараона, направляется торжественная процессия. Впереди бегут скороходы, за ними, расчищая дорогу кортежу, идет отряд воинов. Шествие открывают чати, царевичи и Хемиун. За ними движутся великолепные носилки из эбенового дерева, украшенные инкрустацией из золота и слоновой кости. Их несут на плечах четыре нубийца огромного роста. Перед каждым из них идут вельможи, которые, касаясь ручек, делают вид, что именно они несут своего владыку. В носилках сидит Хуфу в том же парадном одеянии, что мы видели на утреннем приеме. Слуги держат над головой повелителя плотный ярко раскрашенный полог, а по бокам паланкина шествуют два опахалоносца, отмахивая от лица властелина мух большими опахалами из белых страусовых перьев. За носилками движется большая толпа придворных и жрецов. Среди них и начальник царского гардероба, и личные врачи.

Когда один из придворных, разговаривая с соседом, широко улыбнулся, мы замечаем у него во рту блеск золота. Да, вельможа носит золотую коронку на зубах нижней челюсти. Две пластинки, искусно обвитые вокруг здорового зуба, позволяют придерживать соседний, шатающийся, в устойчивом положении. Это первая в мире работа дантиста, или стоматолога.

Владыку Обеих Земель вносят на большую ладью, стоящую у пристани. Он удаляется в главную палубную каюту, занимающую всю кормовую часть, с ним туда же входят чати, сын фараона Хафра и верховный писец с маленьким ларцом в руках. Но все они остаются в первой части каюты, своеобразной прихожей, а сам Хуфу скрывается во второй половине, отделенной перегородкой. На носу ладьи — небольшой навес, его поддерживают десять тонких столбиков-колонн с капителями в виде стилизованных метелок папируса. Там размещаются жрецы возле статуи божества. У рукояток длинных гребных весел становятся царевичи и другие знатные лица, у рулевого весла — Хемиун. Грести им, конечно, не придется, ладья пойдет на буксире у дюжины лодок с сильными гребцами. Но ритуал требует, чтобы в царской ладье у весел были высокорожденные. В стоящих у причалов других лодках рассаживаются остальные вельможи, придворные дамы, музыканты и певицы. Подается знак, и вереница судов отчаливает, медленно вытягивается по Нилу против течения, как бы направляясь на юг, в Нубию.

Уже несколько дней воды великой реки стали ярко-красными и уровень их заметно поднялся. Наступает время ежегодного разлива, когда Нил оплодотворяет прибрежные земли приносимым с верховьев илом. Поэтому то, что нам кажется просто вечерней развлекательной прогулкой, в глазах всех присутствующих является одной из важнейших государственных и религиозных церемоний.

Пройдя несколько сотен метров по реке, царская барка останавливается, ее примеру следуют и сопровождающие ее лодки. Певицы затягивают торжественный гимн, придворные дамы и жрицы звенят систрами. Фараон выходит из каюты и направляется на нос судна к статуе божества, за ним следует верховный писец по-прежнему с ларчиком в руках. Жрецы громко читают молитвы, и с ладьи и с лодок в воду сыплются самые разнообразные дары. Хуфу протягивает назад правую руку, писец мгновенно открывает ларец и вынимает оттуда небольшой папирусный свиток. Он перетянут виссоновой лентой, на которой явственно виден оттиск печати фараона. Хуфу высоко поднимает над головой свиток и с силой швыряет его в воды Нила. Это царский указ реке начать половодье. Свиток быстро погружается вглубь, внутри него для тяжести спрятан небольшой золотой брусок. Теперь стране на год обеспечено благополучие. Все окружающие настороженно наблюдают за действиями Хуфу и, видя, что указ принят Хапи, разражаются восторженными восклицаниями и похвалами фараону.

Церемония окончена. Ладья и лодки медленно поворачивают назад и причаливают к пристани. Властелин отправляется во дворец в сопровождении обязанных присутствовать при вечерней молитве владыки Обеих Земель и отходе его ко сну.

Остальные направляются кто домой, кто на пиршество к начальнику житниц.

Проходит несколько часов, солнце уже давно скрылось за горизонтом, быстро прошли сумерки (они здесь, как и везде в тропических странах, короткие), стемнело. На небе выступили крупные яркие звезды.

Весело переговариваясь, расходятся последние гости из дома начальника житниц. Их провожают рабы и слуги, несущие факелы, — уличного освещения здесь, конечно, нет, а серп молодой луны дает мало света. Скоро все стихает, ночь вступает в свои права. Кругом покой и темнота.

Только в одном домике, неподалеку от городской стены, мерцает огонек. Заглянем туда, чтобы узнать, почему здесь кто-то бодрствует. В небольшой комнате сидит одинокий задумавшийся человек, скрестив, как обычно, ноги; рядом с ним светильник. В задней части дома давно уже спят его домочадцы. Это тот младший писец, кодорого мы заметили при обзоре строящейся пирамиды.

Вот он берет чистый свиток папируса и, развернув его на коленях, начинает быстро писать что-то на нем. Время от времени пишущий останавливается, смотрит рассеянно вокруг и снова продолжает наносить знаки на гладкую поверхность листа. Он думает, и эта мысль возникла у него сегодня, что самые могучие памятники в сущности слабее человеческого слова, и пытается изложить это в своем сочинении. Сперва он дивился величию сооружения, с горечью понимал, как скромно будет выглядеть его собственная гробница (каждый египтянин готовит себе гробницу, если позволяют средства). Возвратившись домой после хлопотливого дня, он задумался: что же останется в память о нем: ведь его скромная мастаба недолговечнее пирамид, она быстро разрушится. И ему пришла в голову мысль: то, что он пишет, созданное им слово, живет дольше всего, даже Великой пирамиды. Заглянем через плечо писца в ровно ложащиеся строки.

Скромный мемфисский писец не знает, что эта его мысль действительно станет бессмертной. Переходя от одного писца к другому, от поэта к поэту, из поколения в поколение, она будет эмблемой, символом поэтического творчества. Через две с половиной тысячи лет римлянин Гораций Флакк напишет свой «Памятник», где будут упомянуты и бронза, и пирамиды. Почему? Только потому, что венусийский поэт, следуя давней традиции, повторит этот образ, родившийся сегодня в голове писца.

Произведение Горация, в свою очередь, станет образцом для следующих поколений. Будут повторять и варьировать эту тему французские поэты Ронсар и Экушар-Лебрен; англичанин Дж. Мильтон и великий Шекспир (сонет 55), не говоря уже о бесчисленных переводах Горация. Привлеченный величественностью образов, переведет оду римского поэта М. В. Ломоносов, не пройдет мимо этой темы и А. Н. Радищев. Через восемнадцать веков после жизни Горация Г. Р. Державин напишет звучные строфы:

И только гениальный Пушкин разорвет эту могучую цепь сравнений, созданную безвестным мемфисским писцом. Он введет новый образ в древнейшее противоположение поэта и рукотворного памятника, заменит экзотические пирамиды на известное всем русским новое чудо: огромную гранитную колонну в центре столицы — памятник Отечественной войны 1812 года — и с законной гордостью скажет о том, что дает ему право на бессмертие.

Не спит в эту ночь и царский зодчий Хемиун. Роскошный подголовник из черного дерева, выложенный изнутри слоновой костью, кажется ему сегодня особенно твердым и неудобным. Хемиун ворочается с боку на бок, почесывается. Ему кажется, что его кусают блохи. Откуда они взялись? Вероятно, он подхватил их в лагере строителей… Надо будет завтра приказать постельничьему пересыпать ткани душистой травой, отпугивающей насекомых. Но в действительности главного зодчего мучает вопрос: где разместить в задуманном им погребальном комплексе фараона новую гробницу для останков царицы Хетепхерес? Наконец он находит решение: узкая глубокая шахта будет помещена у самой пирамиды, там, где начинается священная дорога к храму Нила. Удовлетворенный, он засыпает.