Шестьсот шестьдесят шестое правительство (СИ)

Глава 1. Жила в столице одна семья

Противоправно внедренные, все, кстати, мальчики, окруженные слугами, репетиторами и большими деньгами, развивались не хуже своих сверстников и не требовали со стороны Тумика большого внимания. Роль буфера, гасящего негатив внедренных, играли многочисленные мамки-няньки, но всё равно из каждого выпирало что-то этакое, мелкопакостное, что, кстати, свойственно барчукам, которым всё можно.

Один мальчик, скажем, в компании взрослых любил портить воздух. Делал он это тихо, исподтишка, будто и не он. Придет себе, покрутится в общем гаме и веселии, подпустит так, что не продохнешь, и смоется незамеченный.

Другой мучил хомяков, третий, оторвавшись на улице от мамок-нянек, бил камнями стекла и всегда успевал скрыться от возмездия. Ну и так далее.

Были все они жадненькие, себе на уме, любили накапать, подставить. Чтобы смело идти навстречу опасности — это ни-ни, тут они были не дураки. Для этого имелись другие, пеньки, которым лба не жалко.

Случалось иной раз и такое, о чем мамки-няньки родителям не докладывали. Кто в здравом уме будет докладывать родителям о том, что их чадо на пару с котом Филиппом слопало всех аквариумных рыбок, или что вырыло руками нору, до того глубокую, что еле его, чадо, оттуда выудили, или что затащило в свою постель выводок крысят, чтоб те погрелись, или что целый день таскало за пазухой живую гадюку, или что нырнуло в пруд и минут десять сидело на дне, не выходило. Думали уже всё — утопло, а оно выскочило и ну ржать-хохотать.

Для Тумика всё это, конечно же, были мелочи.

Короче, четверть века промелькнули, как мгновение, и за эти четверть века касательно внедренных Тумик ни разу не побеспокоил ни Диония, ни самого Господа.

К этому времени ранее рассеянные по великой России внедренные успели закончить экономический институт (тот самый знаменитый Плехановский), где перезнакомились друг с другом, и все, как один, осели в Москве, живя в купленных богатыми папеньками квартирах. Работать, опять же благодаря папенькам, устроились в крепкие фирмы, банки, экономические советы, а некто Курепов на крыльях либеральной партии правого толка влетел в Госдуму и крепко там укоренился, быстро выйдя на лидирующие позиции, ибо здорово умел молоть языком.

Между тем жила в Москве одна семья по фамилии Рапохины. Отец Олег Васильевич, пятидесяти лет от роду, работал в доме культуры администратором, мать Людмила Ильинична, сорока восьми лет, в том же заведении вела кружок рукоделия, старший сын Кирилл, с блеском закончивший МГУ, вот уже три года тянул лямку в частной фирме, где ему приходилось быть и экономистом, и юристом, и бухгалтером, а младший сын, двадцатидвухлетний Вениамин, который с грехом пополам окончил школу, так как учеба всегда была ему в тягость, вёл всё в том же доме культуры секцию каратэ. Вот тут он был мастак.

Культура была в загоне, и Рапохины жили что называется средне, то есть так себе, в смысле не ахти как. Если бы не зарплата Кирилла, то иной раз можно было бы запросто класть зубы на полку. Естественно, Кирилл ни о какой женитьбе не помышлял, хотя порою плоть так и взывала к справедливости. Но он был парень волевой и умел себя сдерживать.

Невинным он, разумеется, не был, однако по девицам не таскался, не до этого было. Девушка, которую он любил, внезапно ушла от него и выскочила замуж. Потом развелась и тут же снова выскочила — за другого. Порой они случайно встречались на улице, и она начинала плакаться, что ошиблась, что нужно было идти за Кирилла. Он после этого замыкался в себе, переживал.

Венька был не такой. Для него переспать с девицей, а потом сказать ей «не поминай лихом» было раз плюнуть. Брата он очень любил и не позволял себе проходиться по его личной жизни.

Следует добавить, что оба они были парни на редкость привлекательные: высокие, крепкие, темноволосые, белозубые.

Рапохины были семьей дружной, жизнерадостной, но какой-то невезучей. Всё на них валились какие-то беды. То директор на Олега Васильевича наорет, а тот ответит, в результате — прощай премия. То у Веньки гоночный велосипед сопрут. То Людмила Ильинична на ровном месте сломает ногу и два месяца сидит на бюллетене.

Эти беды можно назвать явными, однако были беды и неявные, невидимые миру. Рапохины вместе со всей Россией неуклонно и быстро нищали. И становились всё более зависимыми от сильных мира сего. А поскольку старый задор, старая гордость еще гуляли в жилах, терпели страшные унижения.

Новый директор, например, молодой и наглый, назначенный совсем недавно, как-то заставил старшего Рапохина поднести стул юному представителю налоговой инспекции и потом таскать из канцелярии в актовый зал папки с документами. На возмещенное заявление Рапохина, что он не пацан какой-нибудь, чтобы таскать бумажки, директор нахально ответил, что пусть он, Рапохин, свою гордость засунет в одно место.

И Олег Васильевич утёрся. А куда денешься?

Людмилу Ильиничну новая метла хотела сократить, не нужно, мол, нынче это рукоделие, нету денег на содержание. Еле отвоевала — с подключением общественности.

Веньку директор не тронул, но намекнул, что как только сверху спустится план по сокращению — он первый кандидат.

То есть, сразу трое из одной семьи пострадали от одного молодого наглеца, а кроме него сколько еще было наглецов, имеющих власть, с которыми приходилось сталкиваться в жизни. И не счесть.

Зарплаты в доме культуры были плёвенькие, да и те под корень косила могучая инфляция. Не раз уже к Веньке подруливали «качки», предлагали денежное «дело», заквашенное на могучих бицепсах и умении дать в морду, однако Рапохин старший категорически запретил связываться с этой шпаной.

Пока держался на плаву Кирилл, но и ему всё труднее было тянуть еще троих. Ведь самому надлежало выглядеть классно, то есть достаточно часто приходилось менять гардероб, а это было очень накладно.

И тут произошло весьма заурядное событие, которое вскоре в корне изменило ситуацию.