Шифропанки

Слежка за частным сектором

ЖЕРЕМИ: Финансируемая властями слежка — и правда огромная проблема, бросающая вызов структуре всех демократий и их функционированию, однако есть еще частная слежка и — в потенциале — массовое накопление данных частными лицами. Взгляните на Google. Если вы — обычный пользователь сервисов Google, эта компания знает, с кем вы общаетесь, с кем знакомы, что вы ищете, ей потенциально известны ваша сексуальная ориентация, ваши религиозные и философские убеждения.

ЭНДИ: Google знает о вас больше, чем вы сами.

ЖЕРЕМИ: Больше, чем знает ваша мама, и, возможно, больше, чем вы сами. Google знает, когда вы в сети, а когда — нет.

ЭНДИ: Вы помните, что искали в интернете два года, три дня и четыре часа назад? Вы этого не помните, а Google помнит.

ЖЕРЕМИ: На деле именно по этим причинам я стараюсь Google не использовать.

ДЖЕЙКОБ: Это лозунг «Убей свой телевизор» для XXI века[57]. Эффективный протест — если не считать того, что «эффект сети» сводит ваш протест к нулю[58]. Убей свой телевизор, парень.

ЖЕРЕМИ: Ну, это не протест, это скорее мой личный взгляд на вещи.

ЭНДИ: Я видел прекрасные фильмы о людях, которые выбрасывали телевизоры с третьих этажей своих домов.

ЖЕРЕМИ: Вопрос не только в слежке, финансируемой властями, вопрос еще и в приватности, в том, как используют информацию третьи лица, в том, что мы знаем о применении информации. Я не пользуюсь социальной сетью Facebook и знаю о ней не так много. Но сегодня мы видим в Facebook людей, которые счастливы делиться любыми сведениями о себе, — и можно ли обвинить человека в том, что он не видит границу между общественным и личным? Несколько лет назад, до эпохи цифровых технологий, публичные люди работали в шоу-бизнесе, или это были политики, или журналисты, а сейчас потенциал публичной жизни есть у каждого, достаточно нажать кнопку и опубликовать информацию о себе в Сети. «Опубликовать» — значит «сделать что-то публичным», предоставить всему миру доступ к этой информации, — и, конечно, когда подростки выкладывают фотографии, на которых они пьяны и т. д., они могут не понимать, что фотография будет доступна всему миру и, возможно, очень-очень долго. Facebook делает деньги на том, что размывает границу между частной жизнью, кругом друзей и публичностью. Это происходит, даже если ты выкладываешь информацию, которая предназначена только для твоих друзей и близких. Что бы ты ни думал о степени публичности выложенной информации, когда ты выкладываешь данные на Facebook, ты сперва даешь их сети и уже потом — каким-то другим ее пользователям.

ДЖУЛИАН: Даже граница между правительством и частным бизнесом размыта. Посмотрите на то, как расширился рынок военных контрактов на Западе за последние десять лет. Раньше АНБ, крупнейшее шпионское агентство в мире, работало с десятью основными подрядчиками. Два года назад число этих подрядчиков выросло до тысячи. Граница между правительством и частным сектором исчезает на глазах.

ЖЕРЕМИ: И есть подозрение, что разведывательные агентства США имеют доступ ко всей информации, сохраненной Google.

ДЖУЛИАН: Конечно, имеют.

ЖЕРЕМИ: И ко всем данным Facebook, так что в каком-то смысле Facebook и Google являются филиалами этих агентств.

ДЖУЛИАН: Джейк, ты в курсе насчет судебного ордера Google? Получал ли Google ордер с требованием поделиться информацией, связанной с твоим аккаунтом? Калифорнийский доменный регистратор dynadot, зарегистрировавший сайт wikileaks.org, получил ордер насчет WikiLeaks. Он касался продолжающегося секретного расследования деятельности WikiLeaks Большим жюри, суд потребовал от dynadot финансовые документы, логины и т. д. — и регистратор все им выдал[59].

ДЖЕЙКОБ: Газета The Wall Street Journal писала о том, что Twitter, Google и Sonic.net, сервисы, которые я использую или использовал в прошлом, получили каждый по извещению 2703 (d) — это такая необычная секретная форма судебного ордера[60].

ДЖУЛИАН: Она выдается по патриотическому закону?

ДЖЕЙКОБ: Нет. По сути, ордер ссылался на закон о сохраненной информации. Согласно The Wall Street Journal, каждый из этих трех сервисов говорит, что власти требовали у него метаданные, утверждая, что у них есть право получить их без ордера. Продолжается судебный процесс, по итогам которого будет принято решение, есть ли у властей право хранить свою тактику в секрете и от общественности, и от судебной системы. Я читаю The Wall Street Journal и узнал обо всем этом оттуда.

ДЖУЛИАН: Итак, Google прогнулся перед правительством США, когда Большое жюри, расследующее дело WikiLeaks, запросило твои данные через ордер — и не простой ордер, а специальный шпионский. Еще раньше, в 2011 году, прошла новость о том, что Twitter получил несколько таких ордеров от того же Большого жюри, но стал добиваться через суд права сообщить пользователям о том, что данные об их аккаунтах затребованы по ордеру, — то есть настоял на отмене запрета на разглашение. У меня нет аккаунта в Twitter, так что мои данные они не получили, но наши с Брэдли Мэннингом имена стояли во всех ордерах — Большое жюри искало информацию именно о нас. Джейк, у тебя был аккаунт в Twitter, а значит, Twitter вручили ордер и насчет тебя тоже. И Google получил такой ордер, но не стал бороться за право разгласить его содержание[61].

ДЖЕЙКОБ: Судя по всему, так и было. Я прочел обо всем этом в The Wall Street Journal. Возможно, у меня нет права говорить о произошедшем иначе, чем в связи с The Wall Street Journal.

ДЖУЛИАН: Из-за подписки о неразглашении? Ее же объявили неконституционной, разве нет?

ДЖЕЙКОБ: Не факт. Что касается дела Twitter, я могу сказать, что мы предложили не выдавать данные властям, потому что ущерб будет невосполним — получив эти данные, правительство станет хранить их вечно. Но суд решил, что мы не правы. Нам сказали: «Нет, ваше предложение отклонено, Twitter обязан выдать данные». Мы подали апелляцию и оспорили, в частности, секретность назначения апелляции к слушанию — и об этом я говорить не вправе, — однако на данный момент суд решил, что в интернете вы не можете ждать сохранения приватности, если добровольно предоставляете информацию третьей стороне, между тем в Сети каждый пользователь — третья сторона.

ДЖУЛИАН: Даже если компания вроде Facebook или Twitter говорит, что будет хранить информацию в тайне.

ДЖЕЙКОБ: Именно. Опять же граница между государством и бизнесом размывается. Может быть, это самое важное в нашем разговоре — сказать, что АНБ и Google являются партнерами по обороне США в секторе кибербезопасности.

ЭНДИ: Что бы «кибербезопасность» в данном контексте ни означала. Это широкое понятие.

ДЖЕЙКОБ: Они пытаются до минимума сузить сферу применения закона о свободе информации, чтобы хранить все в тайне. Кроме того, власти США заявляют, что у них есть право выдавать административный ордер, более суровый, чем ордер на обыск, потому что третья сторона обязуется не сообщать тебе об этом ордере, и у тебя нет права протестовать — в дело вовлечена третья сторона, у которой нет конституционного права защищать твои данные.

ДЖУЛИАН: Третья сторона — это Twitter, или Facebook, или твой интернет-провайдер.

ДЖЕЙКОБ: Да кто угодно. Мне сказали, что те же правила применяются, когда речь идет о приватности банковских данных или о телефонном разговоре. Ты добровольно сообщаешь свой номер телефонной компании, когда звонишь с него. Ты же это знал, да? Используя телефон, набирая чей-то номер, ты все равно что говоришь себе: «Я знаю, что разговор не будет приватным». С компьютером связь еще менее очевидна. Люди не понимают, как работает интернет, — как работают телефонные сети, они тоже не знают, — но суды все время подтверждали отсутствие приватности, и в нашем деле с Twitter, о котором я, увы, не могу говорить, потому что в действительности живу в несвободной стране, суд постановил, по сути, то же самое[62]. Полное безумие — понимать, что мы делимся с этими компаниями всеми нашими личными данными, а компании потом фактически приватизирует тайная полиция. Если говорить о Facebook, у нас есть теперь демократическая слежка. Вместо того чтобы платить людям, как делало Штази в ГДР, мы воспеваем социальные сети как субкультуру — там ведь трахаются. И заодно доносят на друзей: «Ах, эти двое обручились»; «Ух ты, они расстались»; «Ох, я знаю, кому мне надо позвонить».

ЭНДИ: Есть люди, которые сумели прижать Facebook и получить всю сохраненную информацию о себе, ссылаясь на европейский закон о защите данных, и самый маленький файл весил 350 мегабайт, а самый большой — около 800 мегабайт[63]. Что любопытно, по этому закону Facebook вынужден был обнародовать структуру своей базы данных. Всякий раз, когда вы входите в систему, она сохраняет всю информацию о вас — каждый ваш клик — и запоминает, как долго вы остаетесь на той или иной странице, так что Facebook может решить, нравится она вам, не нравится и т. д. Как оказалось, ключевым идентификатором в структуре базы данных Facebook является слово target — «мишень». Они называют людей не «подписчиками», не «юзерами», а targets, мишенями, на что вы можете сказать: «О’кей, это маркетинговый термин…»

ДЖУЛИАН: И он используется внутри системы.

ЭНДИ: Да, но это может быть мишень и в военном смысле — или в том, в котором говорят о мишенях в разведке. Как именно используется информация — зависит от обстоятельств.

ДЖУЛИАН: Да. Это-то и страшно.

ЭНДИ: Ты разложил все по полочкам. Раньше мы говорили, что пользователь Facebook на деле — не клиент. В реальности он — продукт, а настоящий клиент — рекламодатели. Это наименее параноидальное, самое безобидное описание того, чем занимается данная социальная сеть. Проблема в том, что нельзя винить компанию в подчинении законам конкретной страны. Соблюдать законы — нормально, не соблюдать — преступно. Так что ты не можешь сказать: «Эй, они соблюдают закон!» Разве это обвинение?

ДЖЕЙКОБ: Тут есть кое-что, с чем я должен поспорить. Если ты создаешь систему, сохраняющую все данные о человеке, и при этом знаешь, что живешь в стране, законы которой могут заставить тебя выдать информацию власти, вероятно, тебе не стоит создавать такую систему. И есть разница между приватностью, вытекающей из политики компании, и приватностью, встроенной в систему изначально. Если люди для тебя — мишени, и ты живешь в стране, власти которой склонны смотреть на мир через прицел… Согласись, размести Facebook серверы в Ливии времен Каддафи или в Сирии при Ассаде, это оказалось бы жутчайшей халатностью. Тем не менее ни одна повестка национальной безопасности за последние год или два не связана с терроризмом. Их было около 250 тысяч, они касались чего угодно, но только не терроризма[64]. Компании знают, что происходит, и у них есть серьезные этические обязательства, вытекающие из простого факта: они создали свои системы и построили бизнес на том, что фактически продают пользователей. Это все даже не связано с технологией. Никакой технологии — чистая экономика. Компании решили, что важнее сотрудничать с властями, продавать своих клиентов, нарушать их приватность и быть частью системы контроля — чтобы потом тебе заплатили за то, что ты причастен к слежке, причастен к контролю, — чем противостоять власти, и теперь они — часть системы контроля. Они стали соучастниками и несут за это ответственность.

ЭНДИ: Этические обязательства — не главный коммерческий довод сегодня, верно?