Школа для негодяев

16. Око за око, зуб за зуб

По возвращении в Гафин Бочка шкерился от меня, как только мог: не отлипал от Фодерингштайна, отказался подниматься наверх вместе со всеми, а после того как препод ушел к себе, просто забаррикадировался в сортире на первом этаже.

Фодерингштайн, очевидно, что-то почуял, но мы были нежней, чем дамское мыло, и держались так невинно, что под конец он плюнул и предоставил нас самим себе. Я говорю «нас», потому что предстоящего события ожидали все ребята. Знаете, как в любой школе: «Прыщавый Джарвис бьется с Вонючкой Брайаном в четыре часа под старым дубом. Передай другому». Такие события всегда считались лучшим мальчишечьим развлечением. Всем хотелось посмотреть, как я проломлю Бочке его тупую башку, поэтому никто не отходил от меня дальше, чем на метр.

Как только Фодерингштайн скрылся за дверью своей спальни, мы всей толпой отправились в сортир и, естественно, обнаружили, что дальняя кабинка заперта.

Тук-тук-тук.

— Ниф-Ниф, открой дверку, — ласково попросил я.

— Я не виноват, — послышалось из кабинки.

— Что, так-таки и не откроешь? — еще ласковей пропел я, и все заржали. — Сейчас я как дуну, и твой домик разлетится в щепки!

— Погоди, Бампер, выслушай меня, пожалуйста, — заскулил Бочка, но я уже просунул линейку под плоскую щеколду, на которую запиралась дверь, и принялся медленно ее поднимать. Бочка вовремя это заметил и вытолкнул линейку, отчаянно моля о пощаде.

— Я ни при чем, клянусь! Я не виноват, я не хотел тебя бить, — завывал он.

— Открывай.

— Не открою.

— Открывай, я сказал!

— Хрена!

Я попробовал толкнуть плечом, но прочная дверь не поддалась, а стены кабинки были выложены из кирпича до самого потолка, в отличие от дешевеньких фанерных загородок, за какими вам предлагают облегчиться в большинстве прочих школ.

— Открывай, — зарычал я и снова толкнул дверь. Все, что мне было нужно — это хорошая точка опоры. Между прочим, Бочка весьма кстати заперся в гальюне. Для осуществления моих планов как раз требовался унитаз, так что он, сам того не зная, избавил меня от лишних хлопот по его транспортировке.

— Давай на выход, жиртрест, — раздалось за моей спиной.

— Выходи, не ссы, — подхватил кто-то еще.

— Выходи!

— Вываливайся!

— Выходи! — подхватили все.

— Не хочу, — послышался жалобный ответ.

Дверь начала трещать, публика весело загикала, но мне вовсе не улыбалось просто пробить дыру и вслед за Рыжим, Валетом, Мальком и Трамваем вылететь в Мидлсбро, поэтому я смягчился.

— Поддай еще, Бампер, — подбодрил меня Крыса, однако я сказал, что не тороплюсь. — Рано или поздно Бочка сам выйдет. Не может же он сидеть там вечно. Через два часа — обед, а жратву он не пропустит ни за что в жизни.

— Но мне надо по-большому! — возмутился Крыса.

— Тогда иди в сортир наверху.

— Пожалуйста, Бампер, выслушай меня, — продолжал скулить Бочка.

Его мольбы меня не трогали.

— Черта с два! — Я грохнул по двери. — Ты, сволочь, разнес мне нос, и теперь поплатишься.

— Я не хотел, правда, мне очень жаль, что так вышло, — настаивал он.

— Себя пожалел? Открывай дверь, и покончим с этим, нечего тянуть резину.

Бочка, по-видимому, не разделял моего мнения и начал во все горло орать:

— Мистер Грегсон! Мистер Грегсон!

Я разозлился еще больше. Мало того, что этот урод попортил мне физиономию и пытается уйти от возмездия, так еще и директора зовет. Вот крыса! (Не в обиду Крысе будь оно.)

Когда я снова попытался просунуть линейку под щеколду, Бочка всей тушей навалился на дверь. Таким образом, добраться до него в кабинке я не мог; с другой стороны, как понимаете, и ему было некуда деваться. Оставалось еще крошечное окошечко под потолком, но в него не протиснулся бы даже Крыса, так что Бочка сам загнал себя в ловушку. Уже одна мысль об этом, должно быть, мучила и терзала Бочку. Он знал, что получит кренделей, знал еще до того, как спрятался в сортире. Он также понимал, что мы не уйдем и никто его не спасет. Бочку ждала неминуемая кара. Он мог сколь угодно долго оттягивать ее, но неизбежность распростерла над ним свои черные крылья. Когда именно все случится, зависело от него самого. Бедный, бедный Бочка — представляю, что творилось в его объятой страхом душонке!

— Послушай, Бампер, я на самом деле не хотел тебя бить…

— Да что ты говоришь? Верю, верю. Открывай дверь и мы все как следует обсудим.

— Нет, нет, не надо. Я ни при чем, меня Грегсон заставил!

— Ну конечно, Грегсон, кто же еще. Кстати, он велел, чтобы я выбил тебе зубы.

— Без брехни, Бампер, у меня не было выбора. Он сказал, что если я не послушаюсь, он исключит меня из школы!

Признание Бочки нас озадачило.

— Придумай чего-нибудь получше, — хмыкнул кто-то, но Бочка настаивал, что не врет. Ага, так мы ему и поверили.

— Спросите его, он подтвердит. Приведите мистера Грегсона.

— Он еще не вернулся, застрял в музее с тупорылым придурком Трамваем, — сообщил Котлета.

— Ну, приведите его, когда он вернется. Пожалуйста, очень прошу, — продолжал ныть Бочка.

Тут дверь в туалет открылась, и мы все обернулись посмотреть, кто вошел.

— Так, что здесь происходит? Что за сборище? Ну-ка, отвечайте!

Все начали смущенно переглядываться, но я понял, что́ нужно делать, и пересказал версию Бочки.

— Это все мистер Дикинс, сэр. Он заперся в кабинке и не хочет выходить. Говорит, вы приказали ему разбить мне нос.

— Да, верно, — ответил вошедший, и дюжина ртов растянулись в улыбке. — Я приказал ему ударить вас, мистер Банстед, и не смейте его трогать.

— Как скажете, сэр, — ответил я и тоже улыбнулся. Все старательно закусывали губы, чтобы не засмеяться, но Крысе это усилие давалось с огромным трудом, он едва сдерживался.

— Хорошо. Мистер Дикинс, можете выйти.

— Я знаю, что это не мистер Грегсон, — выкрикнул Бочка, оказавшийся не столь легковерным, как мы рассчитывали. Крыса громко расхохотался и заработал выговор от Свечи, хотя это лишь ухудшило ситуацию.

— Юноша, прекратите смеяться, — строго сказал Свеча. Ему пришлось повторить фразу несколько раз, прежде чем Крыса унялся, и нелепый акцент Свечи стал слышен опять. — А вам, мистер Дикинс, повторяю: это я, мистер Грегсон, и я приказываю вам открыть дверь. — Свеча метнул на Крысу уничтожающий взгляд, но поскольку крысины глаза застилали слезы, он мог поймать этот взгляд разве чудом.

— Здесь нет Грегсона. Не знаю, кто из вас кривляется, но не Грегсон. Голос ни капельки не похож, — осторожно подал голос из-за двери Бочка.

— А я говорю вам, мистер Дикинс, что я — это я, Грегсон, и если вы сейчас же не отопрете дверь, то вылетите из Гафина!

Крыса уже едва не крючился на полу, его спасло лишь то, что он ухватился за раковину и прислонился к стенке. Во время этой короткой паузы Бочка окончательно утвердился в своих подозрениях и посоветовал Свече пойти в известном направлении.

— Отлично. Мистер Дикинс, можете собирать вещи. С этой минуты вы исключены. Всего доброго, джентльмены.

С этими словами Свеча открыл и закрыл дверь, притворясь, будто ушел.

— Бочка, придурок, ты допрыгался. Это и вправду был Грегсон. Беги за ним, пока не поздно, и проси прощения, давай, дуй за ним, мы тебя не тронем, честно.

Спектакль, надо отметить, был прескверный. Интонации Свечи ничем не напоминали грегсоновские, а голос похож скорее на кваканье электронного будильника. Лопух, Лягушатник и Тормоз присоединились к Крысе и тряслись, как эпилептики, пытаясь подавить приступы смеха.

— Я не идиот, — поставил нас в известность Бочка.

Крыса попытался что-то ответить, но из его горла вырвалось лишь хриплое бульканье, отдаленно похожее на «Еще какой идиот», «Нет, ты жирный идиот» или что-то в том же духе. Для Крысы и еще нескольких человек это стало последней каплей, и они разразились истерическим хохотом, превратив школьный туалет в заповедник гиен.

Веселье оказалось заразной штукой, и, как я ни старался утихомирить рыдающих от смеха одноклассников, вскоре уже безумно ржал сам. Держась за животы, гоготали все. Разумеется, за исключением Бочки.

Крыса хрюкал что-то нечленораздельное на ухо Ореху, подогревая градус истерики, пока Орех, наконец, не взмолился о пощаде. Я счел, что все это глупо, и Бочка ни за что не выйдет из кабинки, пока мы не прекратим балаган. Лучше всего нам отправиться наверх в гостиную и подождать его там.

— Хрен с тобой, сиди, где сидишь, нам на тебя плевать. Мы возвращаемся в гостиную. До скорой встречи, — сказал я, а потом мы открыли дверь и затопали, как будто удаляясь по коридору. Пятнадцать пар ног маршировали все тише, и вот в туалете воцарилась тишина.

— Я знаю, вы все еще здесь, — раздалось из кабинки.

— А вот и нет, — отозвался Четырехглазый. Что ж, этого следовало ожидать.

Крыса опять скорчился в приступе дикого хохота. Унять его было невозможно, и я попросил Ореха увести этого кретина, который подставлял всех остальных.

— Бочка, ты только сам себе делаешь хуже. — Я в последний раз забарабанил в дверь кабинки. — Все равно получишь то, что тебе причитается. Выходи, не тяни время!

— Бампер, ну почему ты не хочешь меня выслушать? Грегсон велел тебя ударить, что мне было делать!

— Хрень собачья, — высказался кто-то за моей спиной, но я вдруг вспомнил странное поведение Грегсона, когда мы вышли из медицинского пункта, и моя уверенность поколебалась.

— С чего бы это?

— Не знаю. Он приказал устроить так, чтобы у тебя носом пошла кровь — треснуть по голове сумкой, заехать в фасад кулаком или локтем, в общем, как угодно, но чтобы до конца экскурсии у тебя потекла краска.

— Не верю, — я с сомнением покачал головой.

— Это правда, клянусь.

— Но зачем?

— Понятия не имею. Грегсон сказал, что предупредил тебя и ты не будешь мне мстить.

— Брешет, — веско бросил Конопля, и большинство его поддержало.

Я на девяносто девять процентов согласился с общим вердиктом, однако крошечный оставшийся процент не давал мне покоя.

С какой стати Грегсон заставил Бочку залепить мне по носу? Зачем сказал, что я в курсе? Более того, зачем повел нас в музей, а потом еще показал мне, где находится центральный пост службы безопасности? Разрозненные факты никак не хотели складываться в одно целое. Я был почти уверен, что посредством этой экскурсии Грегсон намеревался преподать нам какой-то скучный урок. Какой? Хоть режьте, не мог понять. Впрочем, далеко не впервой оказывалось, что я чего-то не могу понять. Если вы уже успели об этом забыть, вспомните начало моего рассказа.

Я выбросил досадные мысли из головы и в последний раз забарабанил в дверь кабинки. Объяснение Бочки никуда не годилось, да я в нем и не нуждался. Причины его поступка — дело десятое, которое можно обсудить как-нибудь потом, за банкой холодного пива с чипсами. Мольбы, оправдания, извинения — все это не играло никакой роли.

Ах, ему, видите ли, приказали? И что с того? У него не было выбора? Эка важность. Он просто выполнял приказ? Да кого волнует! В Нюрнберге такие отмазки не прокатывали, не прокатят они и со мной. Бочка обвинялся в преступлении против Банстеда, публика в зале суда жаждала возмездия и я знал, что возмездие свершится.

— Ладно, старик, можешь сидеть тут, сколько влезет. Увидимся позже, — на прощание сказал я и отправился наверх пропустить баночку пивка.

Четыре часа, две банки пива и плотный обед спустя Бочка все еще сидел в сортире. Чтобы помучить его, Шпала оставил на полу перед кабинкой тарелку с сосисками и картофельным пюре под густым луковым соусом. Пытка возымела желаемый эффект: Бочка залился слезами, едва учуяв запах еды.

Все по очереди дежурили у кабинки, готовые нырнуть за Бочкой, как только он приоткроет дверь, и вытолкать его на открытое пространство, где им займусь я, но Бочка продолжал сидеть в своем святилище, хлюпая носом и надеясь на чудо, которое избавит его от жестокой кары.

Чудо явилось около восьми часов вечера.

— Черт, ты откуда взялся? На чем приехал? Тебя что, не выгнали?

Трамвай помотал головой и сказал, что все хоккей.

— Тебя же зацапали на краже! — напомнил Крыса. — Грегсон сказал, если кто чего стырит, его вышвырнут из Гафина пинком под зад.

— Знаю, — кивнул Трамвай. — Мне сам Грегсон приказал украсть что-нибудь из лавки.

Новость стала для нас громом среди ясного неба. Прошло несколько секунд, прежде чем смысл Трамваевых слов дошел до нас, и на него посыпались десятки неудачно сформулированных вопросов.

— Что?! — был первый из них.

— Грегсон велел мне пойти и стащить что-нибудь из сувенирной лавки.

— Что?! — незамедлительно последовал второй.

— Что угодно, это не имело значения. «Сопри что-нибудь, — сказал он, — и, главное, сделай это на виду у всех».

— Эй… что?!

— А как же… Что?! Ни хрена себе!

— Грегсон еще сказал, что я должен поднять шум, орать и брыкаться, кто бы что ни говорил, даже он сам.

— Он… что? Но… Что?!

— Так и было, зуб даю. Грегсон даже заплатил мне двадцатку и сказал, чтобы я не волновался, мол, все будет путем. Он вроде как хотел устроить из меня показательный пример, что-то в этом роде, — прибавил Трамвай. — Если честно, я чувствовал себя последним идиотом.

— Погоди… Когда он так сказал?

— Когда Шарпей раздавал бутерброды. Грегсон отвел меня в сторону и объяснил, что от меня требуется. Я пошел и сделал все как надо. Сидра случайно не осталось?

— Извиняй, нет. Лягушатник с Крысой вылакали все еще до твоего возвращения, — пожал плечами Конопля. — А музейные бульдоги, что они говорили?

— Хотели вызвать копов, но Грегсон запудрил им мозги какой-то чушью насчет того, что мои родители погибли в автокатастрофе и что кухонный магнитик напомнил мне о них, поэтому, дескать, я его и спер. Короче, мне устроили выволочку и через полчаса отпустили. Ну хоть пиво-то есть?

Кто-то достал из холодильника банку пива и передал ее Трамваю. Прежде чем продолжить свои откровения, тот подтянул за кольцо и сделал смачный хлюпающий глоток.

— Грегсон почему-то назвал и меня, и себя фальшивыми именами. Фигня какая-то, да?

— Точно, — подтвердил я, и в голове у меня вдруг все завертелось.

— Так где ты болтался, если вас отпустили через полчаса — спросил Четырехглазый.

— Грегсон показал мне лестницу в западном крыле, велел запомнить ее расположение, а потом отвел в «Бургер Кинг».

— И что вы там ели? — с жадным блеском в глазах спросил Тормоз.

— Да какая разница, — вмешался я. — Ну-ну, что еще говорил Грегсон? Он объяснил, зачем было нужно, чтобы ты устроил этот цирк?

— Сказал, что это наглядная демонстрация для всех остальных и что музейные охранники в курсе дела. Только когда нас забрали, выяснилось, что ни хрена они не в курсе. В общем, Грегсон велел мне заткнуться, уломал бульдогов отпустить нас, а потом взял нам по королевскому бургеру и по здоровенной порции картошки. Вот и все… А, нет, была еще одна фишка. Грегсон попросил меня не упоминать об этом случае, когда я буду общаться с предками.

— Ага, как будто ты прям сейчас побежал и доложил, — фыркнул кто-то.

— А я ему: не переживайте, они же все равно погибли в автокатастрофе, — расхохотался Трамвай.

— Что, правда? — ужаснулся Крыса. В ответ Трамвай закатил глаза и замотал головой.

— Погоди-ка, выходит, Бочка тоже не заливает? — наконец произнес кто-то.

— Чего? Это вы о чем? А где Бочка-то? — Трамвай заоглядывался по сторонам.

— В сортире, — сообщил Конопля, не упоминая подробностей.

— Ладно, можешь вываливаться, — разрешил я, но Бочка сидел, как приклеенный.

— Бампер, ну послушай меня, пожалуйста. Я же сказал, что извиняюсь. Я дам тебе все, что захочешь, только отпусти меня, — завывал он. — Позовите мистера Грегсона. Я хочу домой. Я хочу есть.

Трамвай осведомился, сколько времени Бочка провел в заточении (мы ответили) и почему перед кабинкой стоит тарелка с сосисками и картофельным пюре.

— Это Бочкин обед, на случай, если он проголодается, — пояснил Шпала.

— Я умираю с голоду, — простонал Бочка из-за двери.

— Я вляпался в это дерьмо и испачкал новые кеды, — пожаловался Трамвай.

— Не переживай, Бочка оближет их дочиста, — захихикал Шпала, в восторге от собственного остроумия.

— Я не собираюсь тебя трогать, мне просто нужно поговорить с тобой про Грегсона, — убеждал я Бочку, но хитрый ублюдок мне не верил. Я дал честное слово, что не обманываю его и даже поклялся собственной матерью, но он не сдвинулся с места. Вообще-то Бочку можно было понять: если прикинуть, сколько раз мы клялись жизнью близких родственников, чтобы придать правдоподобность какой-нибудь гнусной лжи, каждый из нас должен был осиротеть не меньше дюжины раз.

— Нет. Приведите Грегсона, — упирался Бочка.

— Как раз про Грегсона мы и хотим поговорить, — сказал я, потом подвел Трамвая к кабинке и попросил его пересказать Бочке и его двери все то, что мы уже узнали.

Бочка вместе с дверью настороженно выслушал рассказ, по ходу задавая те же вопросы, что прежде задавали Трамваю мы, прежде чем, наконец, удовлетворился. Точнее, почти удовлетворился.

— Откуда мне знать, вдруг это еще одна хитрость, чтобы выманить меня? — подозрительно спросил он.

— Ниоткуда. А мне откуда знать, может, это все брехня, что Грегсон заставил тебя разбить мне нос.

— Это не брехня, это чистая правда! — горячо воскликнул Бочка.

— Ладно, верю. По крайней мере теперь верю. Сказать почему?

Я поведал всем, что произошло, когда Грегсон повел меня в медпункт.

— Черт, ту же штуку он проделал со мной! — осенило Бочку.

Дверь распахнулась, и нашим глазам предстала его удивленная физиономия. В нее-то я со всей силы и двинул. Бочка отлетел назад в кабинку и повалился прямо на унитаз. Он попытался снова закрыть дверь, но было поздно. Я оседлал его и схватил за горло.

— Не надо, Бампер, пожалуйста, не надо! Ты же обещал, — лепетал Бочка, со страхом взирая, как мой стиснутый кулак выбирает новую мишень. Он попытался защитить лицо и оттолкнуть меня, но ослабел от голода и отчаяния, поэтому мне ничего не стоило вышибить ему мозги.

Однако я не стал этого делать. Отвел руку, вышел из кабинки и сказал Бочке, чтобы он поднимался наверх — выпьем пива, похрустим чипсами. И поговорим.