Школа для негодяев

6. Принцип Гафина

Всю оставшуюся неделю мы смотрели видео — записанные на пленку передачи о реальных преступлениях: «Пойман на камеру» и «Самые тупые преступники Британии», только без этих идиотских знаменитостей, представляющих каждый сюжет. Нам также прокрутили немало отрывков из «Криминальной хроники», и мистер Шарп (наш «перевоспитатель» или «специалист по реабилитации») то и дело останавливал пленку, дабы объяснить нам, что́ преступник сделал неправильно, как его задержали, и какой срок он получил.

Типичный пример — мутная запись с камеры видеонаблюдения на автозаправке. Какой-нибудь чувак с беззаботным видом заходит в магазинчик вроде как заплатить за бензин или купить «Милки уэй», подгребает к кассиру, протягивает ему десятку, а когда тот пробивает чек и открывает кассу, бьет бедолагу в морду и сигает через стойку. Затем следует потасовка, кассир иногда пытается отбиться, но развязка почти всегда одинакова: кассир лежит на полу и взирает на грабителя, который лихорадочно набивает карманы деньгами, сигаретами и шоколадками. Обычно в этот момент входит какой-нибудь покупатель, нерешительно застывает в дверях и тем самым дает шанс налетчику перепрыгнуть через коробки с шоколадом и сделать ноги.

Мы просмотрели с полсотни подобных сюжетов, и Шарпей (мистер Шарп) комментировал их примерно так:

— Ричард Мэттьюз, возраст двадцать три года. Унес с заправки четыреста восемьдесят пять фунтов. Задержан через три дня, после того как полиция установила личность грабителя по записи с камеры видеонаблюдения. Кассир и покупатель его опознали. Мэттьюзу вменили в вину причастность к четырем другим налетам — все они были совершены на автозаправках или в угловых магазинчиках. В общей сложности его обвинили в пяти грабежах с отягчающими обстоятельствами, трех случаях нанесения физических увечий и одном случае умышленного причинения телесных повреждений. Мэттьюз получил восемь лет тюрьмы и вышел на свободу через пять с половиной. Банстед, вы записываете?

— Э-э… да.

— Хорошо. Вся эта информация понадобится вам для того, чтобы вывести принцип Гафина.

— А что такое «принцип Гафина», сэр? — раньше времени поинтересовался Крыса.

— Я как раз собирался это объяснить, молодой человек. Если будете слушать меня внимательно и не станете бежать впереди паровоза, может быть, мы все-таки доберемся до сути. Разумеется, если вы не против.

Крыса скорчил обиженную гримасу и обвел взглядом класс, но ответом ему были только смешки и неприличные жесты с использованием среднего пальца.

— Итак, принцип Гафина предельно прост. Стоит ли оно того? Оправдан ли риск? В конечном счете, проиграл или выиграл мистер Мэттьюз?

— Проиграл, конечно, — подал голос Шпала. — Раз смыться не удалось, значит, дело — труба.

— Спасибо, мистер Уильямс, за доходчивость. Очень умно. Если тебя сцапали — ты проиграл, если сумел смыться с добычей — выиграл. Я правильно понял, мистер Уильямс?

Шпала почуял подвох и решил проявить осторожность:

— Гм… не знаю. То есть, я хотел сказать… если тебя задержали, значит… м-мэ…

— Мистер Уильямс, каждого преступника в итоге поймают. Каждого. Возможно, в некоторых случаях ему удастся уйти, но не во всех. Рано или поздно каждый преступник сядет в тюрьму, — с расстановкой произнес Шарпей и большими буквами записал фразу на доске. — Запомните мои слова, потому что это наиважнейшая истина, которую я и все остальные учителя в Гафине будут вдалбливать в ваши головы, пока вы здесь находитесь, — сказал он, а затем повторил еще несколько раз (для тех, кто каким-то образом выпал из зоны приема сигнала): — Каждый преступник сядет в тюрьму. Каждый преступник сядет в тюрьму. Каждый преступник сядет в тюрьму.

Мы начали переглядываться, сдавленно хихикая. Процесс перевоспитания оказался не столь тонко организованным, как я боялся поначалу. Само собой, каждый преступник сядет в тюрьму. Блин, мне талдычили об этом едва не с пеленок. Сделаешь то-то и угодишь за решетку. Действие «X» при обстоятельствах «Y» повлечет результат «Z». Черт возьми, если уж до сих пор никто не сумел погасить во мне жажду азарта, вряд ли у Шарпея есть серьезные шансы.

— Принцип Гафина позволяет сопоставить процент риска и вознаграждения, — продолжил он, — оценить, стоило ли совершать преступление.

— Стоило ли? Если попался, то нет! — фыркнул Рыжий.

Шарпей скептически скрестил руки на груди.

— Вот как? Хорошо, тогда позвольте спросить: вас когда-либо оставляли после уроков?

— Ясен пень, конечно, оставляли.

— Это стоило того?

Рыжий задумался и притих, а Шарпей тем временем обратился к остальным:

— Кого еще в качестве наказания оставляли после уроков?

— Меня! — прозвучал коллективный ответ.

— Повторяю вопрос: стоило ли оно того, хотя бы раз?

Я понимал, о чем он говорит. Примерно год назад, специально под выходные, я забрался в кабинет своего тогдашнего директора, успешно вскрыл сейф и переписал все варианты экзаменационной работы по биологии, назначенной на следующий вторник. Разумеется, я сделал это не ради собственного блага, так как давным-давно забил на биологию. Я просто подумал, что неплохо бы срубить несколько фунтов, предложив этот ценный документ всем зубрилам, которые еще не последовали моему примеру.

Восемь ботанов выложили по три фунта с носа и продемонстрировали столь высокий уровень знаний, что мы с учителем биологии могли искренне ими гордиться, и все было бы замечательно, если бы не один долбарь, который взял и всех заложил. Директор устроил членам «клуба стопроцентников» допрос с пристрастием, и трое из восьми указали на меня как на источник своих феноменальных познаний.

По правилам, за этот маленький фокус меня полагалось исключить из школы, но поскольку директор и иже с ним так и не смогли взять в толк, каким образом я получил доступ к экзаменационным заданиям (они попросту отказывались верить, что кто-то сумел проникнуть в здание школы, в запертый кабинет, открыть запертый сейф, а на обратном пути все аккуратно за собой закрыть), я отделался двухнедельным отстранением от учебы и задержкой в классе после уроков еще в течение месяца.

Тогда это считалось достаточно суровым наказанием, особенно для тощего четырнадцатилетнего заморыша, но я перенес его легко, потому что в итоге выходка обернулась для меня немалой пользой. Я даже не говорю о двадцати четырех фунтах, а имею в виду свою популярность, дурную славу, которая с тех пор тянулась за мной шлейфом. «Скандал с биологией» стал моей визитной карточкой, и мой рейтинг в среде однокашников взлетел ввысь, как ракета.

Кроме того, зубрилам не засчитали злосчастные экзаменационные оценки; им пришлось таскаться в школу целое лето и пересдавать биологию — всем восьмерым, да еще девятой участнице «клуба стопроцентников», которая заработала свои сто баллов абсолютно честно и самостоятельно (во второй раз она, кажется, набрала семьдесят семь процентов — в принципе, нормально, хоть и не фонтан). Так что, да, оно того стоило. Безусловно стоило, и еще как!

— Скажем иначе. — Шарпей резко прервал мои счастливые воспоминания. — Если бы мистер Мэттьюз украл шесть миллионов фунтов, которые ждали бы его по выходе из тюрьмы, оправдан ли его риск в этом случае?

Мы дружно зашевелили мозгами. Шесть лимонов за пять с половиной лет? Каждый год стоит почти миллион, причем не надо напрягаться, сиди себе, жди заветного дня и — хоп! — ты богач. Удачная сделка. С другой стороны, человеку, который спер шесть миллионов, дали бы не пять с половиной лет тюряги, а что-то в районе двадцатки, ведь так?

Я поднял руку и озвучил свои сомнения.

— Вы правы, мистер Банстед, — кивнул Шарпей. — Скорее всего, срок составил бы не менее двадцати лет, но суд мог бы кое-что скостить, если бы преступник вернул украденное, или же полиция установила бы за ним слежку после выхода на свободу и так или иначе обнаружила бы эти деньги.

— По-моему, сэр, шесть миллионов даже за двадцать лет — вполне неплохо, — робко высказался Трамвай.

— Нет, — резко возразил Шарпей. — Награда совершенно не покрывает риск. Украсть наличные намного сложней, чем вы себе представляете. Даже если вы спрячете добычу в бронированный бункер и закопаете где-нибудь в Швейцарских Альпах, после вашего освобождения эти денежки не будут стоить даже бумаги, на которой напечатаны.

— Но шесть лимонов есть шесть лимонов, сэр, — не согласился Четырехглазый.

— Отнюдь. Это пшик, и не более. Ладно, не берем в расчет инфляцию, серийные номера, меченые купюры и «куклы»; деньги не будут стоить ни-чер-та, потому что раз в несколько лет Банк Англии меняет дизайн банкнот. Вам достанется чемодан устаревших бумажек, которые у вас не примут даже на передаче «Антикварные гастроли».

Н-да, надо признать, в словах Шарпея был определенный смысл. Сам я как-то до этого не додумался.

— Даже через пять лет половина этих денег выйдет из обращения, поэтому я снова задаю вопрос: оправдан ли риск?

— Да, сэр, если бы удалось скрыться с деньгами, — сказал Крыса, а Шарпей в ответ выразительно постучал по доске, напоминая нам то, что мы уже успели забыть: каждого преступника ждет тюрьма.

— Иными словами, не хочешь сесть — не надо лезть, — перефразировал Шарпей. — Эту поговорку знают уголовники всего мира, и каждый уважающий себя преступник, если у него есть голова на плечах, всегда оценивает степень риска так же, как сегодня это учимся делать мы с вами. У нас это называется просто: принцип Гафина.

— Что такое принцип Гафина? — перебил Крыса именно в тот момент, когда Шарпей открыл рот, чтобы дать объяснение.

— Еще раз встрянете, мистер Макфарлан, и получите в зубы, ясно?

Крыса смущенно опустил руку и вопросительно посмотрел на меня. Мне прямо-таки не терпелось увидеть, как он схлопочет тумак, и я быстренько написал Шпале записочку, предложив поставить фунт на то, что это случится до конца урока. Шпала охотно согласился.

— Чтобы наглядно продемонстрировать принцип Гафина, запишите, пожалуйста, ключевые цифры. Четыреста восемьдесят пять фунтов округляем до пятисот, — сказал Шарпей и записал число на доске. — Мэттьюза обвинили в пяти грабежах, будем считать, что с каждого дела он уносил по пять сотен, и отсидел пять с половиной лет, которые мы уменьшим до пяти — видите, у нас все пятерки. В году пятьдесят две недели, сделаем из них пятьдесят, в неделе — семь дней, значит, посчитаем, как десять.

Все ученики, как один, недоуменно поглядели на Шарпея, который сказал, что последняя фраза была шуткой.

— Про год или про неделю? — спросил Крыса и тут же получил причитающуюся ему зуботычину.

Шпала выругался себе под нос и перебросил мне на стол монету. Блеск.

— Используя округленные цифры, прикиньте, сколько денег причитается Мэттьюзу за каждую неделю, проведенную за решеткой. Грубо говоря, если он украл пятьдесят фунтов и просидел пятьдесят недель, сколько получит в неделю? Ну, кто решит задачу?

Шарпей выжидающе посмотрел на класс, но мы были полны решимости выиграть в этой войне на истощение. Крыса, однако, прервал тупиковую партию и нерешительно произнес:

— Пятьдесят фунтов?

— Да нет же, бестолочь. За каждую неделю, проведенную за решеткой, Мэттьюзу полагается фунт, всего один фунт, ясно? Украл полтинник, просидел пять десятков недель, делим пятьдесят на пятьдесят, выходит единица.

Некоторые удивленно ахнули, делая вид, что до них доперло, я в их число не вошел (хотя на самом деле врубился). Крыса мялся, собираясь вновь поднять руку, но я дернул его за рукав и предостерегающе покачал головой.

— Итак, посчитайте, сколько же Мэттьюз получил за каждую неделю отсидки, исходя из цифр, которые у вас есть.

Трамвай осведомился, можно ли пользоваться калькулятором, и, получив разрешение Шарпея, тут же попросил у него этот инструмент.

— У меня нет калькулятора, — пожал плечами тот. — Придется вам напрячь мозги. — Шарпей явно обращался не к той аудитории.

Я рассудил, что в общей сложности Мэттьюз награбил две с половиной тысячи и отсидел двести пятьдесят округленных недель. Разделив одно на другое, я без труда вывел итог — 10 фунтов. Нацарапав ответ в тетрадке, я положил ручку, довольный собой.

— Ну у кого какие числа? Вот вы, молодой человек, больше всех любите поговорить — пожалуйста, отвечайте, что у вас вышло?

У Крысы, как и следовало предполагать, вышел один фунт, и несколько таких же придурков, как он, согласно затрясли головами.

— Почему один фунт? Как вы считали?

— Ну, он украл пятьдесят фунтов и отсидел пятьдесят недель, — с готовностью пояснил Крыса.

Все, сдерживаться дольше у меня не было сил: я громко захохотал, хлопая ладонями по парте.

— Мамочки родные, что за кретин!.. — простонал я, захлебываясь от смеха.

Шарпей разочарованно кивнул и обратился ко мне:

— А у вас какой результат?

— Десять фунтов, — провозгласил я, ещё раз пробежав глазами расчёт и надеясь на успех. Результат оказался правильным.

— Верно. За каждую неделю, проведенную в каталаж… э-э, в тюрьме, Мэттьюзу причитается всего десять фунтов. С пяти грабежей он поимел две с половиной тысячи, отсидел двести пятьдесят недель, делим первое на второе, получается десять фунтов. Теперь всем понятно?

Поразительно, кое-кто так и не воткнулся в задачку. Шарпею пришлось растолковывать все заново и гонять мячик до тех пор, пока основная идея не стала ясна даже Крысе.

— Теперь представьте, что Мэттьюз мог получать в десять и даже пятнадцать раз больше, работая грузчиком в местном супермаркете и не подвергая риску ни себя, ни других. Вывод: в данном случае тяжесть приговора значительно выше стоимости награбленного. Овчинка не стоила выделки. В этом, собственно, и заключается принцип Гафина.

Далее Шарпей пустился в подробное объяснение, что день в тюрьме состоит из двадцати четырех часов, тогда как рабочий день на свободе, оказывается, — всего из восьми. Рабочая неделя на воле, как правило, завершается выходными, а за решеткой — нет. Если ты сел на пять лет, то пять лет и оттрубишь — так, видите ли, принято в тюрьмах.

— Блин, подумать страшно, пять лет без секса, — ужаснулся Рыжий, и класс, в котором было полно девственников, единодушно согласился, что да, это просто кошмар.

— А если бы Мэттьюз вынес пять миллионов фунтов и получил тот же приговор, сколько ему полагалось бы в неделю? — задал очередной вопрос Шарпей.

Предчувствуя хитрость со стороны препода, я поднял руку и неуверенно предположил:

— Нисколько?

— Приятно видеть, что хоть один из вас проявляет сообразительность, однако на сей раз мистер Мэттьюз украл бриллианты стоимостью в пять миллионов, которые не теряют в цене и будут преспокойно дожидаться, пока он выйдет на свободу.

— Он что, спер их с автозаправки? — недоверчиво нахмурился Крыса, и мне сразу захотелось поставить на него еще одну монету.

— Не важно. Сделайте вычисления, и все. Даю подсказку, джентльмены: десять фунтов — неправильный ответ.

Этот расчет оказался чуть-чуть сложнее. Прежде чем я получил результат в двадцать кусков, мне пришлось загнуть чуть не все пальцы на обеих руках.

— Верно! Если бы Мэттьюз вынес бриллиантов на сумму пять миллионов, то каждая неделя в тюрьме компенсировалась бы ему двадцатью тысячами фунтов. Скажете, такой риск оправдан?

Большинство склонилось к мысли, что оправдан, но Шпала заявил, что лучше бы Мэттьюз смылся со своим мешком брюликов, и тогда Шарпей в десятый раз постучал по доске и прочел написанное на ней предложение.

— Что ж, мы с вами посмотрим еще немало видеопленок и решим еще немало задач. С каждым примером тяжесть преступлений и сложность расчетов будут возрастать, поэтому призываю всех быть внимательными и делать записи в тетрадях. Поехали.

Целую неделю мы только этим и занимались — смотрели бесконечные сюжеты о кражах со взломом, налетах, угонах машин, уличных грабежах, магазинном воровстве и прочем криминале, и всякий раз Шарпей проводил нас через одну и ту же процедуру, демонстрируя принцип Гафина — сколько, за какой срок и т. д., так что через некоторое время даже самые тупые из нас уже могли отличить «верняк» от «тухляка».

Пример: Тимми видит в салоне тачки магнитолу. Тимми разбивает стекло и ныряет в салон. Тимми крадет магнитолу и загоняет ее первому встречному в пабе. Копы ловят Тимми и вешают на него нанесение противозаконного ущерба, а также кражу (и все остальное, что только сумеют припаять). Если Тимми привлекают к уголовной ответственности впервые, ему, вероятно, влепят две сотни штрафа и обяжут возместить судебные издержки в размере, скажем ста фунтов. Если Тимми задерживают повторно (за то же самое), ему светит что-то около восьмидесяти часов общественных работ. В третий раз (за аналогичную кражу) судья упечет Тимми за решетку на двадцать восемь дней, а в четвертый — примерно на полгода.

Предположим, Тимми удастся толкнуть магнитолу фунтов эдак за сорок (если в этой чертовой штуковине не встроен защитный код и ее не украшают многочисленные царапины от отвертки).

Сами видите, наш Тимми — мягко выражаясь, не больно-то умен.

— Гм, — скажете вы, — вскрыть тачку и вытащить магнитолу — дело пяти секунд. Риска попасться почти никакого!

Так-то оно так, однако, как любил повторять Шарпей, «каждый преступник рано или поздно сядет в тюрьму». До сих пор мы воспринимали эту тактику запугивания не серьезней, чем детские страшилки, но как только поняли суть принципа Гафина, Шарпей начал оперировать статистическими данными.

Как выяснилось, за прошлый год в Лондоне было совершено около восьмидесяти тысяч краж из автомобилей (я тоже округляю, поэтому цифра приблизительная), и примерно две тысячи Тимми угодили в камеру. На первый раз простительно предположить, что шансы Тимми удрать с классной автомагнитолой очень даже неплохие — сорок к одному. Я сам вначале подумал, что дельце как раз по мне. Шарпей, однако, настойчиво призывал нас включить мозги.

— Представьте: вы пришли на ипподром «Кемптон-парк» и узнали, что ставки на определенную лошадь — сорок к одному. Найти простофилю, который поставит на эту лошадь, будет нелегко. Почему? Потому что ставка невыгодная. Даже если вы решите, что при таком раскладе ваша лошадь непременно придет первой — ну, типа у нее подковы на ракетной тяге, — вам придется поставить целых сорок фунтов ради того, чтобы выиграть всего лишь один фунт, — объяснил Шарпей.

— М-м-м, но если поставить не сорок, а восемьдесят фунтов, то выиграешь уже не один, а два фунта, верно, сэр? — спросил Трамвай, довольный тем, что изобрел ловкий способ удвоить свои денежки.

— А если поставить восемь сотен, сэр?

— Или даже восемь миллионов?

— Тогда выиграешь целый миллион! — восторженно произнес Крыса.

— Не миллион, а сто кусков, — поправил его Шпала.

— Тогда я поставлю восемьдесят лимонов, — заявил Бочка.

— В таком случае вы, юноша, — идиот, — спустил его с небес на землю Шарпей, и все загоготали.

Честно скажу, при всей своей неприязни к Бочке, я как-то не мог разглядеть в его плане слабое место. Если точно знаешь, что вернешь не только свои восемьдесят миллионов, но еще и лимон в придачу за нечего делать, что тут не так?

— А кто сказал, что ваши деньги непременно к тебе вернутся? — прищурился Шарпей.

— Вы, сэр, — удивился Бочка.

— Отнюдь, — презрительно усмехнулся Шарпей. — Я сказал, что ставка — сорок к одному, а сорок к одному — это пари, а не гарантия. Допустим даже, вы действительно захотели поставить восемьдесят миллионов на ту или иную лошадь. Где вы возьмете деньги? Если вы в состоянии просадить восемьдесят лимонов на скачках, то вряд ли станете беспокоиться из-за жалкого миллиона. И все же, мистер Дикинс, каким образом вы добудете деньги?

— Гм… Например, возьму кредит в банке.

— Банки не дают кредиты на азартные игры.

— Тогда займу у миллионера. Возьму в долг, а потом верну.

— С чего бы это миллионеру ссужать вам такую сумму?

— Ну, я же пообещаю возвратить долг. Мне ведь надо совсем ненадолго.

— А если вы не сможете вернуть долг? Например, потеряете деньги?

Бочка на секунду умолк, не придумал ничего умного и лишь пожал плечами. Я тут же представил себе, как он стоит на пороге роскошного бакингемширского особняка и беспомощно пожимает плечами, глядя в глаза миллионеру, в одночасье пополнившему ряды продавцов журнала «Биг иссью».

— Мистер Дикинс, вы играете в карты? — спросил Шарпей и вытащил из кармана колоду.

Вручив ее Бочке, он попросил того хорошенько рассмотреть карты, потом забрал колоду обратно и перетасовал.

— Сколько при вас денег, мистер Дикинс?

Бочка порылся в карманах.

— Три фунта и двадцать пенсов.

— Отдайте их мистеру Макфарлану.

Шарпею пришлось повторить распоряжение три или четыре раза, прежде чем Бочка наконец нехотя вручил свое богатство мистеру Макфарлану, более известному как Крыса. Вообще-то я считал, что за эту затяжку времени Бочке полагается хороший подзатыльник, но Шарпей был спокоен, как удав, и я злорадно потирал руки, предчувствуя, что Бочка видит свои три двадцать в последний раз.

— В колоде пятьдесят две карты плюс два джокера. Уберем одного из них, — сказал Шарпей, вытащил карту с нарисованным на ней джокером и кинул ее на парту мистера Дикинса. Еще раз тщательно перетасовав карты, он вручил их Бочке и попросил сделать то же самое, после чего разложил карты на парте и спросил:

— Каковы мои шансы вытащить второго джокера?

— Пятьдесят два к одному, — первым ответил Шпала, пока все остальные производили в уме сложный расчет.

— Совершенно верно. По словам мистера Уильямса, у меня есть один шанс против пятидесяти двух вытащить из колоды второго джокера. Я попрошу мистера Макфарлана воспользоваться деньгами мистера Дикинса и заключить со мной пари на то, что с первого раза мне это не удастся. После того, как мистер Макфарлан выиграет, он вернет начальную ставку мистеру Дикинсу и оставит себе выигрыш в размере, скажем, пяти пенсов. Деньги небольшие, но гарантированные, поскольку ставка в пари — пятьдесят два к одному. Понятно?

Все согласно закивали, за исключением Бочки, мечтавшем лишь о том, как бы поскорей вернуть свои три двадцать.

— О’кей, начнем.

Шарпей взял карты в руки и трижды снял колоду. Его лицо приобрело сосредоточенное выражение, пальцы легко гладили ребро каждой карты, словно он пытался различить на ощупь текстуру типографской краски. Я уже приготовился увидеть эффектный трюк, как вдруг Шарпей открыл глаза, перевернул карты картинкой к себе и, не торопясь, нашел среди них второго джокера.

— Та-дам-м! — торжествующе пропел он и шлепнул карту на парту перед Бочкой. — Внимание, почтеннейшая публика, фокус номер два: исчезающие деньги! — Три фунта и двадцать пенсов, некогда принадлежавшие мистеру Дикинсу, отправились в карман к Шарпею.

— Вы смотрели на карты! — ошеломленно и с возмущением выдохнул Бочка.

— Конечно, смотрел. А как иначе я бы нашел джокера? — пожал плечами Шарпей.

— Но вы не должны были подглядывать, это нечестно! — вопил Бочка, едва не выпрыгивая из штанов.

Обратите внимание, столь бурное негодование наблюдалось исключительно с его стороны, остальные катались по полу, рыдая от смеха, однако больше всех радовался я, довольный тем, что Бочку обнесли.

— Разве мне нельзя было смотреть? Лично я ничего такого не говорил. — Шарпей изобразил искреннее удивление. — Я всего лишь сказал, что попытаюсь достать второго джокера. Вы же видели, как я вытащил первого. По-моему, намек был весьма прозрачным.

— Так нечестно! — не унимался Бочка. Он колотил кулаками по парте и пронзительно визжал, как свинья в луже.

— Нечестно?! А кто сказал, что жизнь — честная штука? Позвольте напомнить, что вы находитесь в школе для малолетних правонарушителей — бездельников, прогульщиков и хулиганов, и, стало быть, натворили достаточно, раз попали сюда, не так ли, мистер Дикинс?

Это было что-то потрясающее — Бочку развели на деньги да еще опустили ниже шахты, и все буквально за пару минут! Шарпей мгновенно вырос в моих глазах.

— Итак, я преподал вам полезный урок, точнее, даже два. Во-первых, пятьдесят два к одному — это вовсе не гарантия успеха, а во-вторых, все всегда подстроено заранее. Счет в футбольном матче, результаты скачек, партий в бильярд и дартс, вручение «Оскара» и Букеровской премии — все сплошное мошенничество. Дураков легко развести на деньги, запомните, — подытожил Шарпей, пряча карты в карман и возвращаясь к доске.

— По крайней мере, это были не восемьдесят лимонов, — усмехнулся он. — Хорошо, так в чем заключался смысл моего урока? Ах, да, мы говорили о том, что шансы улизнуть после кражи из автомобиля составляют сорок против одного.

Шарпей написал обе цифры на доске и обвел «40» в кружок — за эту сумму вполне реально было продать украденную автомагнитолу пресловутому «первому встречному» из паба.

— Негусто, да? — Шарпей постучал мелком по доске. — Эта сумма не обеспечит вам безбедную старость, не позволит бросить работу или смотаться на Барбадос. Вашего сороковника скорей всего едва хватит на полдня в зале игровых автоматов и большую порцию жареной картошки. Стоит ли рисковать?

Целых полдня в салоне игровых автоматов плюс большая порция картошки, и он еще спрашивает, стоит ли? Учитывая, где я в данный момент находился, для меня перспектива выглядела очень даже заманчивой, так что здесь наши с Шарпеем мнения разошлись.

— Подвергать себя серьезному риску за этот ничтожный куш?

— Сорок против одного — не такой уж серьезный риск, сэр, — напомнил Трамвай.

— О да, вы абсолютно правы, мистер Купер, это вовсе даже и не риск. И, разумеется, вы пойдете на него только один раз, а потом — ни-ни, так чего бояться?

До меня постепенно начало доходить, куда клонит препод.

— Впредь вы больше никогда не будете воровать, так, мистер Купер?

Трамвай что-то промямлил, но Шарпей подчеркнул соотношение «40:1» жирной чертой и поинтересовался, сколько денег нам надо, чтобы завязать с криминалом.

— Восемьдесят фунтов? Сто шестьдесят? Тысячу шестьсот? Чистая математика: чтобы положить в карман тысячу шестьсот фунтов, занимаясь кражами автомагнитол, вам придется совершить это преступление сорок раз. Я не ошибся? По-моему, нет. Ну, кто-нибудь сообразил, что означает эта цифра?

Сообразили, конечно, все, но озвучить общую мысль решился только Шпала.

— Сорок к одному, сэр. Если вскрывать тачки сорок раз, когда-нибудь да попадешься.

— Неужели? Гм, возможно, вы правы. Но разве оно того не стоит? Вы уносите такую прорву деньжищ, да еще приятно проводите время! Что там какой-то судебный штраф, если вокруг полно легкой добычи? — Шарпей пожал плечами и крупно вывел на доске: «1600.00». — На сколько вам хватит этого запаса — месяца на три? И то, если вы не платите за квартиру и живете с родителями. А что вы будете делать потом, когда вновь окажетесь на мели? Правильно, опять пойдете бить стекла в машинах и таскать магнитолы, потому что это самый легкий способ обогатиться, а риска практически никакого. Опомниться не успеете, как набежит сорок раз. И вот вы уже опять под арестом, и на этот раз судья уже не назначает штраф, а приговаривает вас к общественным работам. Но что такое восемьдесят часов мытья женских сортиров по сравнению с нехилыми деньгами, которые вы поимели? Тьфу, пустяки! Увы, финансы опять заканчиваются, и… Опять тачки и магнитолы, опять риск и, наконец, тюрьма. Три месяца каталажки за полтора куска. Выйдя на свободу, вы хлопаете себя по пустым карманам и понимаете… что? Я вас спрашиваю, отвечайте: стоит ли оно того?