Школа Робинзонов

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой описывается моральное и физическое воспитание уроженца Полинезии

Годфри поднял несчастного, лежавшего у его ног, и посмотрел ему в лицо. Этому человеку было лет тридцать пять, не больше. Наготу его прикрывала лишь набедренная повязка. По чертам лица и цвету кожи он напоминал африканского негра. И правда, в нем не было никакого сходства с жалкими аборигенами полинезийских архипелагов, заметно отстающими по своему развитию от большинства африканских племен.

Бывали случаи, когда суданские или абиссинские негры попадали в руки к туземцам Полинезийских островов, и не пришлось бы особенно удивляться, если бы этот негр умел говорить по-английски или на каком-нибудь другом европейском языке, известном Годфри. Но скоро стало ясно, что несчастный лопочет на каком-то совершенно непонятном наречии, вероятно, на языке местных туземцев, к которым он, должно быть, попал в раннем детстве.

Сначала Годфри заговорил с ним по-английски, но, увы, это было напрасно — он не получил никакого ответа. Тогда он постарался объяснить ему знаками, что хочет знать его имя.

После нескольких бесплодных попыток негр, у которого, впрочем, было умное и открытое лицо, произнес одно слово:

— Карефиноту.

— Карефиноту! — воскликнул Тартелетт. — Вы слышали что-нибудь подобное?.. Я предлагаю назвать его Пятницей. Ведь сегодня пятница, как это было на острове Робинзона. На островах, где живут Робинзоны, дикарей всегда называют по тому дню недели, когда он был спасен. Подумать только, как можно носить такое нелепое имя — Карефиноту?

— Если это его имя, то почему он не может сохранить его? — возразил Годфри.

В эту минуту рука Карефиноту коснулась его груди, и на лице негра был написан вопрос: „А тебя как?“

— Годфри, — ответил юноша.

Чернокожий попытался произнести это имя, и хотя Годфри повторил его несколько раз, туземцу так и не удалось внятно воспроизвести столь непривычное для него сочетание звуков.

Потом Карефиноту повернулся к учителю танцев, давая понять, что хочет знать и его имя.

— Тартелетт, — ответил танцмейстер с любезной улыбкой.

— Тар-те-летт! — повторил Карефиноту.

Очевидно, сочетание этих слогов соответствовало устройству его голосовых связок, ибо произнес он их очень отчетливо.

Учитель танцев казался крайне польщенным. Да и было отчего!

Тогда Годфри, желая воспользоваться сообразительностью туземца, объяснил ему знаками, что хочет узнать название острова. Он указал на лес, прерию, холмы, потом обвел рукой берег моря и горизонт и, наконец, вопросительно поглядел на негра.

Карефиноту, не сразу уразумев, что от него хотят, повторил жест Годфри и обернулся, окидывая взглядом все окружающее пространство.

— Арнека, — сказал он, подумав.

— Арнека? — повторил Годфри, топая ногой по земле, чтобы яснее выразить свой вопрос.

— Арнека! — подтвердил негр.

Но это ничего не говорило Годфри, не указывало ни на географическое название острова, ни на его положение в Тихом океане. Он не мог припомнить ничего похожего. Быть может, это было туземное название, не известное картографам.

Между тем Карефиноту с нескрываемым любопытством продолжал рассматривать обоих белых, переводя взгляд с одного на другого, словно устанавливая разницу между ними. Его губы улыбались, обнаруживая ряд великолепных белых зубов, на которые Тартелетт поглядывал с некоторой опаской.

— Пусть сломается в моей руке карманная скрипка, — воскликнул он, — если эти зубы никогда не жевали человеческого мяса.

— Во всяком случае, — ответил Годфри, — наш новый компаньон теперь не походит на человека, которого собираются изжарить и съесть, а это самое главное!

Больше всего привлекало внимание Карефиноту оружие Годфри и Тартелетта: карабины, которые они держали в руках, и револьверы, заткнутые за пояс.

Годфри сразу понял причину этого любопытства. Очевидно, дикарь никогда не видел огнестрельного оружия. Да и понимал ли он, что обязан своим освобождением одной из этих трубок, выбрасывающих молнию? Вряд ли.

Годфри решил дать туземцу представление о своем могуществе. Зарядив ружье, он показал Карефиноту на красную куропатку, летевшую шагах в пятидесяти от них над прерией, затем быстро прицелился и выстрелил: птица упала.

При звуке выстрела негр сделал великолепный прыжок, который Тартелетт тут же оценил глазом хореографа. Затем, оправившись от страха, Карефиноту с быстротой охотничьей собаки подбежал к птице, ковылявшей по траве с перебитым крылом, и принес ее своему господину, радостный и изумленный.

После этого и Тартелетту захотелось показать туземцу что он тоже обладает молниеносной силой. Заметив близ ручья спокойно сидящего на старом стволе рыболова, он поднял ружье и прицелился.

— Не нужно, Тартелетт! — остановил его Годфри. — Не стреляйте!

— Почему?

— Подумайте только, если вам не повезет и вы промахнетесь, как много мы потеряем в глазах этого туземца.

— Но почему бы мне не попасть? — возразил Тартелетт не без досады. — Не я ли во время сражения, впервые взяв в руки ружье, на расстоянии ста шагов поразил прямо в грудь одного из людоедов?

— Вы в него определенно попали, раз он упал. Но, послушайте меня, Тартелетт! Ради наших общих интересов не испытывайте судьбу дважды.

Учитель танцев, хоть и с некоторым разочарованием, все же поддался уговорам. Перекинув ружье за спину, он вместе с Годфри и Карефиноту направился в Вильтри.

Жилище, оборудованное внутри секвойи, вызвало новое изумление дикаря. Прежде всего, ему пришлось объяснять я показывать, как надо обращаться с разными орудиями, инструментами и домашней утварью. По-видимому, Карефиноту жил среди туземцев, стоящих на самой низкой ступени развития, так как даже железо, казалось, ему было неизвестно. Когда поставили на горячие угли котелок, туземец тут же хотел его снять, думая, что он сгорит, чем вызвал неудовольствие Тартелетта, занятого священнодействием — приготовлением бульона. Но больше всего Карефиноту поразило зеркало: он вертел его так и сяк, чтобы убедиться, нет ли на другой стороне его собственной персоны.

— Но он же ничего не смыслит, этот черномазый, — с презрительной гримасой воскликнул учитель танцев.

— Нет, Тартелетт, вы ошибаетесь, — возразил Годфри. — Он смотрит на оборотную сторону зеркала, значит — рассуждает, на что способно только мыслящее существо.

— Хорошо! Согласен! Допустим, что он способен мыслить, — сказал Тартелетт, с сомнением покачав головой. — Но будет ли он нам чем-нибудь полезен?

— Я в этом уверен! — ответил Годфри.

Между тем Карефиноту очутился за столом, уставленным разными кушаньями. Сначала он их обнюхал, потом попробовал на зубок и, наконец, стал с жадностью поглощать все подряд, одно за другим: суп из агути, убитую Годфри птицу, баранью лопатку с гарниром из камаса и ямса.

— Кажется, наш гость обладает завидным аппетитом, — заметил Годфри.

— Да, — ответил Тартелетт. — Нужно будет глядеть за ним в оба. Как бы не разыгрались его каннибальские инстинкты!

— Успокойтесь, Тартелетт! Мы заставим его забыть вкус человеческого мяса, если только он его когда-нибудь пробовал.

— За это я не поручусь! — ответил учитель танцев. — Уж если он раз отведал…

Карефиноту с напряженным вниманием слушал разговор обоих собеседников. По его умным глазам было видно, что ему очень хотелось бы узнать, о чем они говорят в его присутствии. Неожиданно у него развязался язык, и он начал им что-то объяснять. Но это был ряд лишенных смысла звукоподражательных междометий, с преобладанием гласных „а“ и „у“, как в большей части полинезийских наречий.

Годфри размышлял. Как бы то ни было, этот негр, которого он чудом спас от смерти, станет теперь его новым товарищем. Без сомнения, он будет хорошим слугой. Он силен, ловок, деятелен. Его не испугает никакая работа. Его удивительная способность к подражанию всему, что он видит, поможет Годфри построить систему его воспитания.

И Годфри не ошибся. Уход за скотом, сбор корней и плодов, убой баранов или агути, которые составляли основную пищу, приготовление сидра из диких яблок манзаниллы — все это Карефиноту быстро набился делать и старательно выполнял после того, как ему показали.

Что бы ни думал Тартелетт, Годфри относился к дикарю без всякого недоверия и никогда не раскаивался, что спас его от смерти, рискуя собственной жизнью. Если его что-то и тревожило, то только возможность возвращения дикарей, которым теперь стало известно местоположение острова Фины.

С первого же дня для Карефиноту была устроена постель в дупле секвойи. Но чаще всего, если не было дождя, он предпочитал спать на открытом воздухе, превратясь таким образом в верного стража.

В течение следующих двух недель Карефиноту несколько раз сопровождал Годфри во время охоты. Его главным удовольствием было глядеть, как падают птицы, убитые на далеком расстоянии. При этом он с большой готовностью нес службу охотничьей собаки, выполняя свои обязанности с таким рвением, что его не останавливали никакие препятствия: ни завалы, ни кусты, ни ручьи.

Мало-помалу Годфри стал привязываться к новому товарищу. Карефиноту разделял с нашими Робинзонами все трудности. Одного только он не мог постичь — английского языка. Несмотря на все усилия, туземец не способен был произнести даже самых употребительных слов, которые ему так старательно втолковывали Годфри и учитель танцев.

Так проходило время. Однако, если настоящее благодаря счастливому стечению обстоятельств было сносным, если никакая непосредственная опасность им не угрожала, Годфри все же не мог не задуматься над тем, удастся ли ему когда-нибудь покинуть остров, и что он сможет предпринять, чтобы вернуться на родину. Дня не проходило, чтобы он не вспоминал свою невесту Фину и дядюшку Виля! Не без тайного страха поджидал он наступления холодов, которые воздвигнут между ним и его близкими еще более непреодолимые препятствия.

Двадцать седьмого сентября, благодаря чрезвычайному происшествию, Годфри и его спутники смогли обеспечить себя новым запасом пищи, что стоило им, правда, немалых усилий.

В тот день Годфри и Карефиноту, занимаясь во время прилива сбором моллюсков у выступа Дримбея, вдруг заметили множество маленьких плавучих островков, подгоняемых к берегу ветром. Это был целый архипелаг, над которым кружили так называемые морские ястребы — птицы с широким размахом крыльев.

Откуда взялись эти странные островки, плывшие по воле волн, и что они собой представляли?

Пока Годфри стоял в растерянности, не зная, что и подумать, Карефиноту бросился на землю животом вниз, потом, подобрав голову в плечи и двигая руками и ногами, начал воспроизводить движения медленно ползущего животного.

Годфри уставился на него, ничего не понимая, и вдруг сообразил:

— Черепахи! — воскликнул он.

Карефиноту не ошибся. Действительно, это были черепахи — мириады черепах! — усеявшие всю водную поверхность на пространстве, по крайней мере, квадратной мили. Саженях в ста от берега большинство из них погрузилось в воду, и морские ястребы, потеряв точку опоры, поднялись в воздух, делая большие спивали. Но не менее сотни черепах были выброшены приливной волной.

Годфри и Карефиноту быстро побежали по отмели к этой морской дичи, давшейся им прямо в руки. Каждая особь имела не менее трех-четырех футов в диаметре! Чтобы не дать им уйти в море, нужно было их только перевернуть на спину. Эта нелегкая работе заняла не один час.

Следующие несколько дней пришлось повозиться с добычей. Мясо черепахи, великолепное на вкус, может сохраняться и в сыром, и в законсервированном виде, если его хорошенько просолить.

Приближался сезон дождей, и Годфри решил заготовить впрок побольше черепашьего мяса. И все же некоторое время к столу подавался превосходный свежий бульон, которым с удовольствием насыщался не один только Тартелетт!

Кроме этого из ряда вон выходящего случая, жизнь наших островитян в общем не отличалась разнообразием. Ежедневно в одни и те же часы производились одни и те же работы. Годфри не без страха думал, что с наступлением холодов жизнь станет, пожалуй, еще тягостней. Но что можно было придумать?

Пока погода не испортилась, он продолжал бродить по острову, посвящая все свободное время охоте. Обычно его сопровождал Карефиноту, а Тартелетт предпочитал хозяйничать в Вильтри. Природа не наделила учителя танцев никакими охотничьими талантами, хотя его первый выстрел и оказался таким виртуозным.

Во время одной экскурсии случилось неожиданное происшествие, не на шутку встревожившее обитателей большой секвойи.

Годфри охотился с Карефиноту в центральной части лесного массива, покрывавшего подножье главного гребня острова Фины. С самого утра им встретились лишь две или три антилопы, промелькнувшие в глубине чащи на таком расстоянии, что стрелять в них было бесполезно.

За мелкой дичью Годфри не гонялся: пищи у них было вдоволь, а убивать с единственной целью убивать не входило в его планы. Антилопы же его привлекали не мясом, а шкурами, которые сейчас бы очень пригодились. Но на этот раз приходилось возвращаться домой с пустыми руками.

Было около трех часов пополудни. После завтрака, съеденного на привале, охота не стала удачнее, и потому Годфри решил больше не задерживаться, чтобы поспеть к обеду в Вильтри. Они уже пересекали опушку леса, как вдруг Карефиноту резко обернулся, подскочил к Годфри и схватил его с такой силой за плечи, что тот не мог сопротивляться.

Пробежав шагов двадцать, Годфри, наконец, смог остановиться и, отдышавшись, вопросительно поглядел на Карефиноту.

Негр с испуганным видом показал ему рукой на зверя, неподвижно стоявшего от них шагах в пятидесяти.

Это был бурый медведь. Обхватив лапами ствол дерева, он зловеще качал головой сверху вниз, будто собирался броситься на охотников.

Годфри, не задумываясь, поднял ружье и выстрелил, раньше чем Карефиноту успел его удержать.

Сразила ли пуля зверя? Вполне возможно. Был ли он убит? Утверждать это было трудно. Во всяком случае, широко расставив лапы, медведь рухнул к подножью дерева.

Нельзя было медлить ни минуты. Борьба с этим страшным животным могла привести к плачевным результатам. Известно, что в лесах Калифорнии даже лучшие охотники рискуют жизнью при встрече с бурым медведем.

Поэтому Карефиноту, как видно знавший повадки хищников, схватил Годфри за руку и потащил к Вильтри, а тот, понимая, что осторожность здесь необходима, не стал сопротивляться.