Шпана

Глава 11

Я помог ему.

– Вы наверно господин Сашин? Владимир ээээ…

– Просто Володя, – улыбнулся он, – а вы Александр, который оставил записку про кино?

– Можно на ты, – ответно улыбнулся я. – Да, тот самый.

– Надо же, – отвечал Володя, – первый раз в жизни кто-то заинтересовался киносъёмками, честно говоря, не думал, что это подросток будет. Итак, что вам… тебе то есть конкретно надо?

Я подумал немного, в уме выстраивая правильную логическую цепочку, а потом начал:

– Надо снять фильм, да. Не картинки из жизни без связного сюжета, а нормальную такую крепко сколоченную киноленту со вменяемым сюжетом и приличными актёрами.

– Так, – сразу перебил меня Сашин, – во-первых, что за сюжет у тебя есть, а во-вторых, ты хотя бы отдалённое представление о процессе съёмок и монтажа имеешь?

– Начну со второго вопроса – нет, даже и отдалённого представления не имею, так, слышал краем уха кое-что и в кино ходил пару раз, в то, что на нашей ярмарке стоит. Так что целиком надеюсь на тебя в этих вопросах.

– Здорово, – не слишком весёлым голосом ответил Володя, – а первый вопрос?

– Сюжет конечно есть, сейчас расскажу…

И я повторил почти слово в слово то, что сейчас только поведал членам нашей коммуны. Вопросов у Сашина по окончании моего повествования оказалось целых две штуки:

– Почему тут сплошные макароны (это раз) и кто будет финансировать процесс (это два)?

– Тут всё очень просто – макароны здесь главное действующее лицо, мы, как видишь (и я жестом показал на цех, где как раз заработал пресс) вплотную занимаемся выпуском этих макарон, а для того, чтобы такой необычный товар начал продаваться, придумали такую вот нехитрую рекламу с фильмом… так, по-моему, пока ещё никто не делал…

– А с финансами что? – напомнил Сашин.

– Деньги у нас есть, не беспокойся, вот смотри, это только малая часть, – и я вытащил из кармана пачку купюр в сто примерно рублей, это мне вчера порученец от Шныря передал очередной транш.

– Ну что, мне всё это нравится, – повеселевшим голосом сказал Володя, – киноаппарат я вам обеспечу, снимать кого-нибудь научу, проявка и окончательный монтаж тоже на мне будет, но у меня есть условие.

– Говори, не стесняйся, – подбодрил его я.

– Я хочу сыграть главную роль.

– Главная роль тут не очень интересная, герой-любовник, – подкорректировал я его желание, – а вот злодеи колоритные должны получиться, что Серафим, что Сулейка, может кого-то из них?

– Можно и так… или например сразу две роли чтоб мои были – героя-любовника и Серафима, главное тут, чтоб они одновременно задействованы не были.

– По рукам, – весело отвечал я, – сроку у нас неделя, давай прямо завтра с утра и начнём… то, что на природе происходит, прямо здесь вот и снимем, за мельницей, чтобы далеко не ходить.

– А то, что в помещении? – справился он.

– Я договорюсь с хозяевами мельницы, выделят они нам пару комнат на неделю.

– Договорились, а я… у то есть мы пока артистов подберём, там же ещё три-четыре роли есть, на которых более-менее профессиональных людей надо поставить.

– Я бы тоже хотел там сыграть самого себя… ну который из арбалета нечисть косит… а на эпизоды хорошо бы вот этих гавриков определить (и я показал на остальных членов нашей коммуны).

– Нет возражений, – отозвался Володя, на этом мы и расстались, договорившись начать процесс съёмок завтра в девять утра.

А я решил утрясти вопрос с Башкировым – мало ли что, вдруг возражения возникнут. Секретарь сказал, что начальник освободится через полчаса, погуляй пока. Погулял вдоль берега, оттачивая в уме детали сценария, а тут и пора на аудиенцию.

– Матвей Емельяныч, – прямо с порога начал я, – выполняю ваше приказание насчёт продаж макарон.

– И каким образом? – хмуро ответил он, перебирая какие-то бумажки на столе.

– Приступаем к съёмкам художественного фильма под условным названием «Любовь, кровь и макароны».

Матвей несколько ошарашенно посмотрел на меня и потребовал подробности. Которые я ему и вывалил в объёме хорошего такого короба.

– И что, за неделю всё это поднимешь? – спросил наконец он.

– Долго ли, если умеючи взяться, – дипломатично отвечал я, – начать только и закончить…

– У меня только есть одно условие, – выдал он после некоторого размышления. – Я тоже хочу сыграть в этом фильме.

Э, а ты тщеславен, Парамоша, подумал я.

– Никаких вопросов, Матвей Емельяныч, – быстро сориентировался я, – хотите злодея играйте, а нет, добавлю какую-нибудь роль специально доработанную под вас… или самого себя можете сыграть, это называется у специалистов «камео».

– Да, мне это нравится, самого себя играть – добавь там в сценарий такую роль, – согласился Емельяныч.

– Бу сделано! – четко отрапортовал я, – я думаю, в один день уложимся с вашей съёмкой, запишите себе в расписание такой пункт на завтра например.

– Нет, завтра у меня дел много, на послезавтра.

С этим мы и расстались. Я отправился в свой цех, взял толстую конторскую книгу, нам таких целую стопку выдали на складе, сказал ребятам, что меня не будет до вечера и отправился на берег Оки сочинять художественно оформленный сценарий. Подальше забрался, чтобы не мешали, почти что к жилищу Серафима… ну бывшему жилищу, сейчас-то он неизвестно где проживает.

Сидел на брёвнышке, выброшенном водой на берег, а книгу положил на чурбачок какой-то, а писал карандашом, их уже начали выпускать в России. Когда-то давно я заинтересовался историей карандашного дела и почитал кое-что по тему. Так вот, знаменитая «Сакко и Ванцетти» в Москве, сделанная с помощью нашего большого американского друга Арманда Хаммера, была вовсе не первой и не единственной российской карандашной фабрикой. В начале 20 века у нас работало минимум 10 таких фабрик, две в Москве (Карнац с Никитиным), остальное в западных губерниях – Лифляндия, Вильно, Варшава. Выпускали они не бог весть какие продвинутые товары, в Германии конечно получше делали, но писать ими вполне было можно. Так вот мой карандаш был карнацевской фабрики, двусторонний.

Просидел я на том бревне в общей сложности часа три, потом есть захотел и встал, чтобы возвратиться на родную уже практически мельницу, но не тут-то было – из-за поворота реки вывернулась и причалила прямо к тому месту, где я сидел, большая лодка с парусом, баркас почти. И с этого баркаса на берег сошёл старец Серафим – я его не сразу узнал, он подстригся и сбрил бороду, а ещё сменил одежду на почти цивильную, никаких рубищ, никаких вериг.

– Узнал? – спросил он меня с хитрым прищуриванием.

– Конечно узнал, дядя Серафим, – прикинулся я валенком, – подобру ли, поздорову ли?

– Ты мне зубы-то не заговаривай, щенок, – сразу он перевёл разговор в практическую плоскость. – Кинул ты меня, ой как кинул, недооценил я тебя, да… ну а теперь пришла моя очередь с тобой разбираться.

И он позвал второго матроса с этого баркаса, я его сразу и не заметил – был тот матрос высок и широк в плечах, на голове имел кожаный картуз, а взгляд его мне сразу не понравился, какой-то он совсем безумный был… и глаза у него в разные стороны смотрели. И в руке у него большой нож был зажат… даже и не нож, а ятаган какой-то, сильно кривой он был и даже на вид страшноватый.

– Махмуд, разберись с этим пацанчиком, – скомандовал Серафим.

И Махмуд (турок что ли, успел подумать я) без лишних слов решительно шагнул ко мне выполнять приказание. Я же отпрыгнул назад, оставив свою конторскую книгу лежащей на чурбаке, и крикнул Серафиму:

– Зачем же так быстро-то, Серафим, может поговорим сначала?

– О чём? – без всякого выражения спросил тот, – не о чем нам с тобой говорить. Махмуд, вперёд!

– А ну как Шнырь с Ножиком узнают, что ты на их территории беспредел творишь – вот о чём, – попытался хоть как-то замедлить развитие событий я.

– Стоп, – сразу врубил заднюю Серафим, – Махмуд, передохни маленько, а ты, щенок, давай заканчивай свою мысль.

– Так я уже почти всё сказал – Благовещенка это поляна Шныря, он здесь крышует всех подряд, и мельницу вместе со мной, а ты не по правилам наехал на его крышуемого. Может очень нехорошо получиться…

– Да откуда ж он узнает, кто на тебя наехал-то? – хитро ухмыльнулся Серафим, – зарежем тебя сейчас и концы в воду.

– Вон туда посмотри, – и я указал в сторону мельницы, надеясь на авось, – видишь кусты ольшаника?

– Ну вижу, – буркнул Серафим, – и что дальше.

– Под ними пара моих бойцов залегла, я всегда так делаю на всякий случай… они всё и обскажут Шнырю.

Серафим конкретно так задумался. Минуты на две, а по итогам длительного размышления выдал такую фразу:

– Врёшь ведь ты всё… но врёшь убедительно. Ладно, не буду тебя пока трогать (Махмуд, иди в лодку), но ходи по земле с опаской, ты меня сильно разозлил, щенок.

И с этими словами они отчалили и уплыли вниз по течению, куда-то к Печерским пескам. А я вытер холодный пот со лба и тяжко призадумался о том, что с Серафимом надо будет решать вопрос, не даст он мне спокойной жизни, как пить дать не даст…

А во время обеда к нам в столовую зашёл Горький. Я попросил у поваров лишнюю порцию для уважаемого человека, не отказали – Максим сел рядом со мной и навернул гречку с маслом. Рассказал ему, как обстоят дела с кинематографом, предложил между делом тоже поучаствовать, он посмеялся и отказался. А потом предложил неожиданную вещь:

– Раз уж вы назвались коммуной, да ещё и моего имени, может быть вам имеет смысл переехать в отдельное помещение и заняться более важными вещами, чем макароны?

Я промолчал, а он тогда продолжил:

– Нет, ты не думай, макароны тоже дело важное и ответственное, но какое-то… (он покрутил пальцами вокруг невидимой оси)… приземлённое что ли. Про других членов вашей коммуны не скажу, но вот в тебе лично я вижу потенциал для занятия более серьёзными вещами. Если что, с деньгами я помогу.

– Да деньги-то у нас есть, Алексей Максимыч (можно просто Максим и на ты)… хорошо, Максим, деньги у нас есть, у нас с идеями проблема, – ответил наконец я. – Да и с отдельным помещением наверно тоже не всё так просто получится, поди-ка найди такое, когда у нас ярмарка в разгаре. Сколько тут народу-то съехалось, тысяч сто поди?

– Сто пятьдесят, – автоматически поправил меня Горький, – помещение я тоже для вас подыщу, в том же Народном доме например.

– Он же не построен ещё, если не ошибаюсь? – сказал я.

– Правильно, у Шаляпина новые идеи появились, там теперь всё перестраивается, но одно крыло закончено, в нём можно жить и работать.

– Так может тогда и с Фёдор Иванычем познакомишь? – нахально попросил я.

– Могу, если хочешь, – просто ответил Горький, – только сейчас он в Италии кажется, концерты даёт, а ближе к осени в Москву вернётся, наверно и сюда заедет посмотреть, что там с его домом, тогда и представлю.

– Тогда решено – переезжаем в Народный дом… вот только закончим уж своего макаронного монстра и кино снимем, после этого сразу. Да, – вспомнил я о своих проблемах, – ты со старцем Серафимом знаком не был?

– Беседовал пару раз на ярмарке, – вспомнил Максим, – неприятное впечатление он на меня произвёл. Ну и слухи со сплетнями, конечно, тоже о нём слышал в немалых количествах. А зачем тебе это?

– Нарисовался он опять на нашей земле, угрожает лично мне разными карами… – решил открыть я все карты, – хочу собрать о нём сведения, чтобы как-то подстелить соломки. Интересны любые подробности.

– Ну тогда слушай, – и Горький вывалил на меня целый короб сведений, слухов и сплетней относительно этого персонажа.

Из него, из этого короба я почерпнул для себя две интересные вещи – Серафим не полным дураком был, имел довольно много знаний из разных областей, в том числе из химии, это раз. А два заключалось в том, что у него где-то в Гордеевке жил чуть ли не родной сынуля, которого он кинул в младенческом возрасте, но потом в нём видимо взыграли родительские чувства, и с недавних пор он его начал конкретно опекать. Где именно живет сынуля и как его зовут, Горький не знал, но мне в принципе и этих сведений достаточно было, чтобы обмозговать план будущих боевых действий против зловредного старца.

Далее Максимыч ушёл по своим делам, а я сказал своему обществу нажать стоп на макаронные изыски, будем проводить актёрские пробы к завтрашним съёмкам.

– А чего такое «пробы»? – спросил, шмыгая носом, Лёха.

– Это, братан, выбор или отбор среди нескольких претендентов того, кто наиболее точно соответствует творческому замыслу. Понятно?

По вытянувшимся физиономиям ребят было ясно, что ничего им непонятно, но я зацикливаться на этом не стал, а просто усадил их в рядок вдоль одной стенки нашего цеха, а Лёху взял за пуговицу и вытащил в центр.

– Значит так, дорогой брателло, – начал я, – даю тебе вводную. Я сейчас прохожий на ярмарке, фраер такой ушастый, хожу и глазею на людей и на товары. А ты беспризорник, шкет беспорточный, хочешь обокрасть. И для этого тебе надо как-то втереться ко мне в доверие, а потом вытащить деньги из кармана. Давай, приступай…

Лёха похлопал глазами, но задание понял, собрался и приступил… в принципе он же сам себя и играл, целый год мы с ним провели именно в таком состоянии именно на ярмарке, так что ничего сверхобычного я не просил. Мне понравилось, особенно, как он у меня лихо выудил пачку денег из правого кармана штанов, а я этого даже не заметил. Похвалил его и перешёл к следующему кандидату, апостолу Пашке.

– Тебе задание будет посложнее – Лёха сейчас у нас будет ярмарочной шишкой, он тебя начнёт нагибать, а ты будешь отбиваться, как сможешь.

И это занятие было не в новинку ребятишкам, так что результат меня вполне удовлетворил. Тогда я последнее задание выдал, уже для всех вместе:

– Теперь вы сидите на завалинке где-нибудь на Рождественской, а я в виде лоха-крестьянина иду вдоль по улице, я в первый раз в большом городе, не закрываю рот от удивления. А вы меня обсмеиваете, как можете. Поехали…

С этим заданием они просто на ура справились, видно им не в диковинку такие занятия были.

– Ну у меня на этом задания закончились – расходимся по своим местам, точим детали и мысленно готовимся к завтрашним съёмкам, – сказал я и углубился в свой сценарий.

Он хотя вчерне и был уже готов, но отдельные детали подшлифовать не помешало бы…

До вечера больше ничего существенного не случилось, а утром после завтрака явился Сашин с кинокамерой. Это был деревянный ящик с объективом спереди и ручкой для прокручивания плёнки сбоку. Ну и тренога конечно к нему прилагалась. Весило всё это дело около восьми кило… ну или полпуда, как я это определил приподниманием.

– Здорово! – сказал я Сашину, – а как всё это добро работает?

Вопрос попал в точку, Володя был истинным фанатом кинематографии и начал отвечать очень длинно и подробно.

– Сюда вставляем 35-мм плёнку… где беру?… в Москве есть представительство Симменса, там и заказываю… максимальная длина плёнки к слову составляет 55 футов или 25 минут… почему?… да потому что более длинные рулоны аппарат начинает рвать. Далее нацеливаем объектив на снимаемый объект, убираем крышку и начинаем плавно крутить ручку… да, плавность тут главное, а то всё издёрганным будет… частота смены кадров – 16 в секунду, так нормально получается отобразить движение.

– А потом ещё ведь её и проявить надо, эту плёнку? – проявил я свои знания.

– Да, конечно, проявляется точно так же, как и фотографические пластинки. И ещё у этого аппарата есть одна положительная особенность, он вдобавок может использоваться и как проекционный…

– То есть можно сразу кино на экран транслировать?

– Да, можно, но и это ещё не всё – с его помощью можно копировать фильмы – вот в этот отсек заряжаем проявленную плёнку, в этот чистую, крутим ручку и получаем абсолютно точную копию первого фильма.

– Класс, – довольно искренне ответил я, – однако надо снимать кино. Вот сценарий, всего, я так думаю, что в 25 минут мы должны уложиться. Сегодня снимем то, что попроще… кстати, ты артистов-то подобрал?

Тут же выяснилось, что никого он подобрать не смог, кроме себя.

– Хорошо, снимаем сцены со злодеем… одежду мы тебе сейчас подберём, а грим можно и не применять, а тебя и так вид зловещий, – пошутил я, но увидел, что шутка не дошла.

Спросил про монтаж, оказалось, что под этим словом Сашин понимал установку кассеты с плёнкой в аппарат и вытаскивание её обратно… мда, тяжёлый случай, сейчас, оказывается, не умеют монтировать фильм из разных кусков… это значит, что надо снимать сцены именно в той последовательности, как написано в сценарии, и с первого дубля… ну так дело не пойдёт.

– Понимаешь, Володя, если так делать, на выходе будет либо полная халтура, либо совсем уж непритязательные сценки из жизни. Давай я что ли научу тебя принципам монтажа, тогда снимать можно будет в произвольной последовательности и несколькими дублями.

– Какими дублями? – удивился Сашин.

– Ну что ты как малый ребёнок – артист не всегда с первого раза может сыграть, как следует, могут вмешаться непредвиденные обстоятельства типа дождя или внезапно наступившей темноты, наконец, просто иметь в запасе хотя бы пару дублей не помешает, вдруг при проявке испортим первый. Я ясно излагаю?

Володя не сразу, но через десяток секунд кивнул, дошло видимо.

– Сам Башкиров высказал желание поучаствовать в нашем фильме, я его прописал там на третьей странице, самого себя играть будет. И актрису надо хотя бы одну на роль роковой разлучницы… даже две, ещё будет её счастливая соперница… хотя если загримировать, то и одна сможет обе роли сыграть… давай Розу что ли привлечём?

– Что за Роза? – поинтересовался Сашин.

– Ты будешь смеяться, но она проститутка из заведения «У весёлой козы».

– Ну не знаю, не знаю, – ответил с вытянувшимся лицом тот, – как на это народ посмотрит.

– А мы не будем афишировать её род занятий – а так-то она красивая и стройная, и грудь у неё четвёртого размера…

Короче говоря, отсняли мы в этот день кусочек примерно на пять минут – Володя страшно старался, но я, например, с большим трудом сдерживался, когда видел его злодейские потуги… но сдержался… а может в этом времени так и надо, кино же немое, только мимикой и выразишь свои чувства. Я же расчехлил свой арбалет и сделал пару-тройку прицельных выстрелов в направлении злодея, одна стрела прошла очень близко от руки Володи, но тот даже и ухом, как говорится, не повёл, молодец.

Молодежь принимала в этом процессе самое живое участие. Многое из отснятого, конечно, надо бы было сразу в корзину выбрасывать, но я про это пока помалкивал, чтобы не расхолаживать народ. Через пару часов наши мучения закончились, я проводил Володю до его гостиницы, а потом решил заскочить в кинотеатр под названием «Волшебный миръ», он же «Глаз из Парижа», надо же договориться и о прокате. Хозяин сего глаза Болеслав Вацлавович сидел на табуретке рядом со входом и тосковал.

– Добрый день, – поприветствовал я его, притронувшись к краешку шляпы (да, у меня теперь и шляпа своя была), – как идёт бизнес? Много ли народу спешит прикоснуться к искусству синематографии?

– Увы, – со вздохом отвечал мне хозяин, – бизнес сегодня никак не идёт. Старые картины все уже отсмотрены не по одному разу, а подвоз новых ожидается не ранее следующей недели. Так что у нас тут творческий отпуск, если так можно выразиться.

Эге, подумал я, а мы со своими макаронами тут в самый раз заявимся, надо бы ускорить творческие процессы-то.

– Болеслав Вацлавович, – задушевно сказал я ему, усаживаясь на соседнюю табуретку, – дело в том, что мы вчера (я удревнил начало на всякий случай) начали снимать художественный фильм под условным названием «Любовь, кровь и макароны», закончим его как раз к концу недели. Так что предлагаю вам начинать рисовать афишу – в воскресенье, кровь с носу, всё будет закончено и смонтировано.

Хозяин кинолавки с большим удивлением воззрился на меня, а потом спросил:

– А о чём же будет ваш художественный фильм?

– Так всё же в названии сказано, – ответил я, – про любовь и кровь. Ну и чуть-чуть про макароны. В основе будет лежать история про Сулейку, арбалет и серебряные монеты, дополненная, как вы сами можете догадаться, излюбленными нашей публикой любовными мотивами.

– Очень интересно, – задумчиво сказал Вацлав, – то есть вы нашли, я так понимаю, Сашина и договорились с ним обо всём?

– Вы абсолютно правильно всё поняли, – вежливо сказал я. – Так что, будете прокатывать наш фильм?

– А давайте попробуем, – вежливо отозвался тот, – хуже точно не будет, но условия проката, уж извините, будут особыми – обычно я отдаю создателям картины половину, а вам отдам только четверть от сборов. Риски, знаете ли, существенно больше.

– Согласен, – обрадовался я, мне казалось, что он и 90 % с нас содрать сможет, – в воскресенье ждите первую копию.

– Ещё раз скажите, как будет называться ваша картина и что надо, по вашему мнению, изобразить на афише.

Я повторил название, мне не трудно, а про афишу сказал, чтоб нарисовали красавицу и злодея… ну ещё арбалет можно где-нибудь в углу. Не, макарон не надо, достаточно, что они в названии упоминаются. А дальше я пошёл искать девицу Розу. Время уже к вечеру клонилось, значит она на работе должна быть, в «Веселой козе», туда и направился. Вышибала на входе посмотрел на меня слегка удивлённо, но сказать ничего не сказал, так что внутрь я проник совершенно беспрепятственно.

– Скажите, – спросил я внутри у мадам средних лет, видимо старшей в этом заведении, – могу я поговорить с Розой?

– Молод ты больно для таких разговоров, – недовольно отвечала она, – деньги-то у тебя хоть есть?

– Денег у меня полный карман, мадемуазель, – вежливо отвечал я ей, – а с Розой мне нужно просто поговорить и ничего более, так что не беспокойтесь насчёт моей молодости.

Она недовольно окинула меня взором ещё раз и позвонила в колокольчик, а явившейся на зов девице явно более молодого возраста, чем она сама, сказала позвать Розу. Та прибежала очень быстро, но, увидев явно не того, кого ожидала, как-то резко увяла и сморщилась.

– Чего тебе опять надо? – прошипела она.

– Ты это… не шипи, а лучше послушай меня, – ответил я, – а ещё лучше в сторонку отойти, чтоб другие не подслушивали.

Вышли на улицу, свернули в ближайший переулок.

– Ну говори, чего надо, только быстро, у меня работа.

– Хочешь в артистки пойти? – прямо выложил я ей цель своего посещения.

– Ну я даже не знаю, – растерянно отвечала она, – а что там надо будет делать-то?

– Надо будет изображать горячую страсть, а мы всё это заснимем на кинокамеру, а потом покажем в «Волшебном глазе».

– Вот прямо страсть? – переспросила она, – прямо в койке?

– Не так уж прямо, – сдал назад я, – до койки там дело не дойдёт, любовь на экране будет сугубо платонической. А потом, глядишь, станешь знаменитой и тебя нарасхват в другие фильмы зазывать будут – соглашайся, такие предложения раз в жизни случаются…

Она махнула рукой и сказала, что согласна на всё.

– Тогда, значит, завтра с утра, часам к 9-10 подходи на мельницу. Заодно может и с мастером каким познакомишься.

А далее мне надо было как-то решать вопрос со святым старцем Серафимом, как кость в горле он у меня торчал. Наиболее просто мне показалось это сделать через того же Шныря, отправился и его искать. Это оказалось довольно непростым занятием, постоянного же места жительства у него никакого не было. Помог случай, случайно увидел вывернувшегося из очередного ярмарочного закоулка Ваньку Чижика.

– О, привет, Чижик, – весело сказал ему я, – давно не виделись. Как дела, чем занимаешься?

Тот шмыгнул носом и ответил, но не так приветливо, конечно, как я.

– И тебе здорово, – сказал он с непонятным выражением лица, – я тем же самым занимаюсь, что и раньше, мелочь по карманам тырю. А вот, говорят, хорошо поднялся, делами крупными занимаешься… кстати, ты мне денег должен?

– За что это? – удивился я.

– Ну как же, я ж тебе про Приживальщика рассказал, когда ты убийц башкировского сына искал? Рассказал. А ты за это сто рублёв обещал? Обещал. Вот и гони.

– Вспомнил, – ответил я, – точно ты мне помог тогда. Но на сто рублей конечно оно не тянет, Приживальщик там совсем не при делах оказался. Полтинник держи вот.

И я вытащил из кармана пачечку червонцев и отсчитал Ване пять штук.

– Кучеряво живёшь, – завистливо отвечал тот, глядя на эту пачку, – я тоже так хочу.

– Так приходи к нам в коммуну-то, сразу не обещаю, что так заживёшь, но через полгодика почему бы и нет, – пояснил ему ситуацию я, – а у меня к тебе дело есть.

– Говори, если есть.

– Нужен Шнырь… или хотя бы Ножик, срочно. Не поможешь найти?

– Помогу конечно – иди вон на тот край ярмарки, там за Пожарской улицей будут деревянные домики, пять штук в ряд. Шнырь обычно во втором с того края обитает. А зачем он тебе нужен-то?

– Проблему надо одну решить, а какую, уж извини, не скажу. Ну прощевай.

Тот домик я сразу определил, вокруг него прочный и высокий забор был. Обошел кругом, нашёл калитку, запертую изнутри на засов. Хотел стучать, но вовремя узрел колокольчик – надо ж, до чего продвинутые у нас бандиты пошли. Позвонил… через полминуты заскрипела дверь и мне отворили калитку, ну и рожа у тебя, конечно, Шарапов…

– Чё надо? – спросила рожа.

– Шныря надо. Скажи, что Потап спрашивает.

Бандит ушёл обратно в дом, через минуту вернулся и распахнул ворота.

– Заходи, – коротко сказал он.

Зашёл, раз приглашают. В горнице сидели они оба, и Шнырь, значит, и Ножик, вот и славно, сразу с обоими и перетрём. Страшная рожа только заглянула внутрь и тут же исчезла после кивка Шныря.

– По добру ли, по здорову? – поприветствовал я их

– И тебе не хворать, – отозвался Шнырь, – садись, рассказывай, с чем пожаловал.

– Проблема у меня нарисовалась, хочу помощи попросить, – сказал я достаточно жалобным голосом.

– Мы на то тут и поставлены, чтобы проблемы решать, – вступил в разговор Ножик, – выкладывай.

– Сегодня утром меня Серафим за малым не зарезал, пока разошлись краями, но, думаю, в покое он меня не оставит… надо с ним как-то вопросы решать окончательным образом…

– Серафим, говоришь, – хмыкнул Шнырь, – это дело непростое… но мы попробуем тебе помочь, верно, Ножик?

Ножик был целиком и полностью согласен со своим подельником – конечно попробуем.

– Однако, не забесплатно… – продолжил Шнырь.

– Говорите, что взамен надо, – сразу согласился я.

– Чтоб наша доля от сборов увеличилась до… до половины, правильно, Ножик? Сейчас-то мы четверть получаем?

– Согласен, – ответил я, – но не навсегда, на ближайшие полгода. А дальше снова соберёмся и перетрём этот вопрос.

– Пацан-то не простой, – с уважением сказал Ножик, – умеет базары вести.

– Ага, сложный пацанчик, – согласился Шнырь, – чайку с нами попьёшь?

– Благодарствую за приглашение, но дел еще на сегодня много, боюсь не успею, если чаи начну гонять, – отговорился я.

Страшная рожа отвела меня обратно к калитке, а когда закрывала дверь, подмигнула – что бы это могло значить? Но долго я над этим задумываться не стал, а побежал к большому боссу согласовывать завтрашние съёмки, а то нехорошо будет, если все соберутся, а главное действующее лицо в отъезде каком, например…

Башкиров-старший оказался насмерть занятым и недоступным.

– А чего так? – осторожно осведомился я у приказчика Фрола, – производственное что-то или личное?

– Производственное, – буркнул Фрол, – второй мельничный агрегат встал, убытков одних сколько…

– Я могу чем-то помочь? – на всякий случай спросил я.

Приказчик с сомнением оглядел мою невеликую фигуру, подумал полминутки, а потом выдал следующее:

– В мельничных механизмах что-нибудь понимаешь?

Ну как, хотел ответить я, пару месяцев сидел над очередным прожектом руководства нашего, но задавил эти слова на корню.

– Попробую разобраться, – просто сказал я, – дело-то нехитрое. Она у вас какого хоть типа-то, центробежная, планетарная, струйная?

Фрол с уважением посмотрел на меня и ответил, что мельница вальцовая, пойдём вместе посмотрим.

Мельница, граждане, это такое устройство, которое было изобретено чуть позже колеса, но раньше кирпича. Первые ветряные мельницы отмечены в кодексе Хаммурапи, вавилонского царя из второго тысячелетия до нашей эры. Хотя китайцы могут оспаривать первенство, у них там с глубокой древности такие девайсы использовались. Потом был Рим и Герон Александрийский, устроивший на базе ветряной мельницы первое в мире развлекалово в виде колеса обозрения. И не будем забывать и о водяных мельницах, которые чуть менее древние, но использовались гораздо шире.

Так вот, у башкировских перемалывающих механизмов привод был, как и следовало ожидать, от паровой турбины необъятных размеров. И была она вальцовая, эта мельница… что это такое? Это два горизонтальных вала с рифлёной поверхностью, которые расположены стык в стык и вращаются навстречу друг другу с разными скоростями. Зерно, значит, попадая в зазор между ними, растирается до муки… это, если вкратце, а так-то там много еще технических деталей.

Так вот, один из таких спаренных валов (для получения высокачественной муки-крупчатки применялись последовательно три таких устройства) взял, сука, и встал. Ни туда, ни сюда – и так с самого утра. Пару десятков тонн муки могли бы за это время сделать, одних убытков сколько. Матвей Башкиров стоял тут же рядом с суетящимися работниками и грозно орал на весь цех. Увидев меня, он ещё больше насупился (хотя дальше, казалось бы, уже некуда) и заорал в том смысле, почему посторонние на производстве?

– Вызвался помочь, – робко пояснил ситуацию Фрол, – вот я его и привёл…

– А он в этом что-то понимает?

– Говорит, что да…

– Ну и хрен тогда с ним, пусть смотрит – хуже уже не будет, – разрешил он мне вмешаться в ремонтные работы.

И я пошёл смотреть… рабочие смотрели на меня достаточно дикими глазами, но пояснить проблему не отказались… неисправность я через полчаса примерно обнаружил – тут было довольно хитрая система прижима валиков друг к другу, с фиксатором и упором, вот они и разрегулировались. Видимо от времени. Пришлось снять и то, и это, промыть в керосине, отчистить и установить на место.

– Врубай, – скомандовал я старшему по ремонту.

Тот сделал совсем уже удивлённые глаза, но повернул рычаг, подключающий турбину к вальцам – всё и закрутилось без особых проблем.

Башкиров-старший, оказывается, никуда не ушёл, стоял тут в сторонке и наблюдал – так даже его проняло, подошёл ко мне, похлопал по спине и сам вспомнил про завтрашние съёмки.

– Когда, говоришь, там придут твои синематографисты?

– Давайте прямо с утра и начнём – раньше сядем, раньше выйдем, верно? – ответил я.

– Не возражаю, – благодушно сказал Матвей, – в 9 утра, комнату на первом этаже я уже приказал освободить под это дело. А за ремонт тебе отдельная благодарность… Фрол, выдашь ему сто… нет, сразу триста рублей.

– Рад стараться, – гаркнул я.

– Пойдёшь ко мне заместителем по технике? – вдруг справился он.

– Мне надо обдумать этот вопрос, дядя Матвей, – уклончиво ответил я.

– Ну обдумывай, – на этом Башкиров наконец покинул мельничный цех, а я отправился к своим баранам… в смысле к членам коммуны имени пролетарского писателя Максима Горького.