Шпана

Глава 6

– Но если ты этих ребят просто напугать хочешь, – продолжил брат, – то лучше другим путём пойти, с газами и мешками это сложно и муторно и сорваться в любое время может, а лучше вот что сделать…

И он зашептал мне на ухо, что надо по его мнению сделать, а я только кивал и удивлялся, откуда чего берётся у него в голове.

– Мне нравится, только ж этой травы надо запасти до вечера, где мы её сейчас искать станем?

– Вот же нашёл ты задачу, – усмехнулся Лёха, – её и искать не надо, на Гребнёвке есть склад, где до самой крыши она лежит в тюках.

– И что там лежит в тюках?

– Да я толком не знаю, но пацаны слышали, что накрывает конкретно… откуда-то из Америки привезли.

– И зачем ее привезли, пацаны не слышали?

– Лекарство какое-то, в малых дозах помогает, в больших валит с ног.

– Хорошо, тогда сейчас пойдём и разведаем, что там с этой травой, вдруг уже нету. Да, – спохватился я, – а сами-то мы как? Нас же тоже накроет наверняка?

– Сами мы носы зажмём… прищепки надо где-нибудь поискать, чтоб уж наверняка, нас и не накроет. А через рот оно не действует, говорят.

И мы отправились на Гребнёвские пески на разведку…

Вечером того же дня мы с Лёхой прибыли на место встречи с ярмарочными бандитами задолго до назначенного срока, подготовить же место встречи нужно было. Там я запалил небольшой костерочек в тени соляного склада, да и закинул туда всю охапку травы, которую мы с Гребней умыкнули… я кстати выяснил, что это такое – это оказался шалфей, но не простой, а мексиканский, так называемый «шалфей предсказателей» или salvia divinorum, если на латыни, растёт только в Мексике. В его состав входит сальвинорин двух типов, по типу воздействия на нервную систему человека они схожи со всем известным ЛСД. Последствия воздействия сальвинорина кстати могут случиться самые разные, от спокойной нирваны до попыток суицида, но в среднем человек на довольно длительный промежуток времени выпадает из реальности и хорошо поддаётся внушению извне, что мне, в общем и целом, и было нужно.

Шныря с Ножиком мы дождались примерно через полчасика после того, как костёр запалили, они вывернулись из-за угла второго соляного склада. Следом за ними тенью следовал Ванька Чижик.

– А чего это тут у вас горит? – сразу спросил Шнырь.

– Да вот, решили погреться, пока вас ждали, – объяснил я, защипывая нос прищепкой.

– А на носу у тебя что? – продолжил Ножик.

– Насморк, – попытался я слепить тупую отмазку, – это для лечения врач прописал.

Тут-то их всех троих и накрыло… я лично никогда не видел, как этот сальвия дивинорум на организм человека воздействует, Лёха очевидно тоже – ничего интересного в этом конечно не было, но в целях расширения кругозора можно было посмотреть. Глаза у них для начала налились кровью, потом они зашатались из стороны в сторону, на лице появились глупые улыбочки, а далее они сели на землю и начали раскачиваться из стороны в сторону, бормоча что-то невнятное.

– Подействовало, – сказал я Лёхе, – ты отойди в сторонку, а я с ними быстренько сеанс психотерапии проведу и сделаем ноги.

Лёха послушался, а я подошёл к этой троице и начал монотонным голосом, пытаясь говорить предельно гнусаво:

– Я, атаман разбойников Сулейка, поднялся из могилы затем, чтобы сказать вам, недоноскам, чтобы вы не трогали Саню Пахома и его шайку, это моё последнее вам предупреждение, если ослушаетесь, заберу всех вас в своё царство мёртвых. Всё поняли?

Шнырь покивал головой за всех, пытаясь разлепить слезящиеся глаза, и тогда я продолжил для закрепления эффекта:

– Молодец, что понял. Повторяю ещё раз – не трогать Пахома, слушать, что скажет старец Серафим, тогда всё у вас будет в порядке. Я ещё разок появлюсь на ярмарке через неделю и проверю, как вы меня поняли, а сейчас прощевайте.

А далее я раскидал костерочек в разные стороны, чтобы он скорее потух и практически бегом присоединился к своему младшему брату.

– Ну как прошло? – свистящим шёпотом спросил Лёха.

– Всё хорошо… вроде бы, – не очень уверенно отвечал я, – должно быть хорошо… а не будет, придётся ещё что-нито придумать…

– А может их надо было просто завалить? – резонно спросил брат. – Пистолеты-то у нас остались…

– Думал про это, – отвечал я, – наверно это было бы неправильно и вот почему – этих-то мы уже знаем и они про нас знают, а завали мы их, придут же совсем новые ребята, свято место же пусто не бывает, верно? А кто там придёт, совсем неизвестно, может хуже в два раза. Да и лишнюю кровь лить не хочется, если можно обойтись более гуманными средствами…

Следующее утро обещало быть хлопотным, но урожайным, думал я, механически пережёвывая в столовке положенный нам завтрак – тарелку овсянки, два куска черняшки, один из них с кубиком сливочного масла, и стакан достаточно сладкого чая.

– Ну что, братцы вы мои кролики, – сказал я остальной компании, когда мы вышли на двор, – начинается серьёзная работа, от того, что мы тут сделаем в ближайшие два месяца, зависит вся наша дальнейшая жизнь, это понятно?

Братцы-кролики покивали головой, только Пашка обиделся на кроликов, тогда я немного поменял обращение:

– Согласен, кролики это чересчур травоядно, с сегодняшнего дня именую вас братцами-волчатами, так пойдёт? Ну раз пойдёт, садитесь вот сюда на завалинку и слушайте распорядок дня на сегодня.

Братцы уселись на завалинку и приготовились слушать, один из апостолов даже рот открыл от усердия.

– Начнём мы пожалуй с макарон, это попроще будет. Что это такое, все знают?

Лёха не знал, пришлось ему объяснить:

– Макароны это та же лапша, только более хитровыкрученная – полоски или трубки или еще более сложные изделия из специальным образом приготовленного специального теста. Слово «макароны» по происхождению итальянское, идёт от глагола «макаре», что значит «мять» или «месить». В принципе большой необходимости в таких извращениях нет, можно просто резать тонко раскатанное тесто на узенькие полоски, да и дело с концом, но в этом случае получается не очень красивый и не очень привлекающий внимание покупателей товар. А макароны красивые… да и вариться они будут быстрее.

Я подкатил к завалинке чурбан, который тут неподалёку валялся зачем-то, уселся на него и продолжил:

– Сырьём для макарон может быть не любая мука, а только та, которую смололи из твёрдых сортов пшеницы, с большим содержанием клейковины. Иначе всё развалится. В муку хорошо бы добавлять разные приправы, для формирования широкой вкусовой палитры, но это мы на потом пока оставим, сейчас главное выдать товар образцовых кондиций. Пошли, значит, дальше – из муки делаем тесто, воды надо при этом добавлять очень немного, чтобы потом всё не слиплось, при этом желательны механические приспособления, руками если месить, ничего хорошего не выйдет. Я понятно говорю? – на всякий случай уточнил я.

Братцы покивали головами, но не очень уверенно, ну ладно, по ходу дела въедут, подумал я.

– Тесто замесили, теперь надо продавить его через пресс с отверстиями, соответствующими конечному виду изделия – если нужны трубочки, значит матрица должна быть со вкладышами, если без дырочек, то сплошная, значит, матрица, если ленточки или фигуры нужны, то тут уж щели какие-то придётся рисовать. На выходе из пресса важно сразу же начинать сушку, обдувать горячим воздухом эти самые макароны. Потом отрезаем нужные куски, это тоже хорошо бы механизировать, но на первом этапе может так резать будем, а потом полусырые макароны закладываются в сушилку и доводятся до нужной кондиции. Высохли – складываем их в красивые коробки или ящики и везём на склад. В общих чертах всё, что-нибудь непонятно?

– А мы это осилим ли? – спросил брат, – сложно как-то оно всё…

– Ерунда, глаза боятся, руки делают, как говорит народная мудрость. Итак, с чего сегодня начнём…

Тут я задумался, а и действительно, с чего ж мы эту глыбу начинать-то будем?

– Все вместе идём в механические мастерские и перетаскиваем в наше помещение станки, токарный и сверлильный точно, остальное, что дадут. Потом я рисую чертежи деталей для будущей линии производства макарон и начинаем потихоньку делать эти детали… погнали, братцы-волчата.

В механических мастерских нам, если честно, были совсем не рады, но деваться им было некуда, распоряжение способствовать молодым дарованиям прилетело с самого верха, так что два станка мы у них умыкнули. Как мы допёрли эти два станка до своего места обитания, это отдельная и заунывная песня… а потом ещё их ведь надо было подключать к валам от основной мельницы… а оно всё не хотело подключаться и упиралось… но подключилось. Приказал ребятишкам осваиваться с новой техникой, пусть повытачивают и посверлят, всё равно что, лишь бы руку набили, а сам сел в уголке рисовать чертежи…

Вот вы наверно спросите, откуда ж ты знаешь, что там надо рисовать и как всё в сборе работать будет? Ну если конечно будет оно работать… а я вам отвечу, что битых пять лет проработал на одном маленьком пищевом комбинатике – специализация у него, если честно, немного не макаронная была, мы там в основном на масле и на кондитерке специализировались, но и макаронами мне пришлось заниматься – начальство озаботилось диверсификацией и я в числе пяти членов рабочей группы полгода занимался изучением тонкостей макаронного дела. Проект, как это и обычно бывает, дальше изучения технологий и проработки бизнес-плана не продвинулся, но знания у меня в голове остались. Глубокая переработка зерна, если интересно, это был второй перспективный проект, который даже вылился в закупку оборудования для пилотного участка, но потом грянул очередной кризис.

И глубокая переработка накрылась глубоким медным тазом… надеюсь хотя бы сейчас ситуация по-другому будет развиваться. Хотя кто же его точно знает-то…

Тут неожиданно подошёл мастер из механического цеха и предложил нам в пользование небольшую паровую машину, во дела! Чем тащить тяги из соседнего цеха, запускайте свой личный источник энергии, да и все дела… правда она немного не работает, ну так заодно и почините. Попросил для начала показать агрегат, так сказать, лицом, а то купишь тут кота в мешке. Пошли смотреть на кота.

Кот не такой, конечно, был, как на этой картинке, чуток поменьше, одноцилиндровый, мощностью в три лошадиные силы… не фонтан, но для наших небольших нужд наверно пойдёт.

– Вот сюда, – мастер открыл крышку котла, – закладываете дрова. А вот с этого колеса снимаете мощность, – и он с довольно большим усилием крутанул это колесо.

– И чего здесь не работает? – сразу решил уточнить я.

– Регулятор сломан, раз, – начал перечислять он, загибая пальцы, – поршень сточился, пропускает пар, это два, ну и ремень порван, но это уже ерунда.

– Хорошо, берём, – согласился я, – поможешь перетащить?

– А то как же, – обрадованно отвечал мастер.

Этой его радости я не очень понял, ну да ладно, по ходу дела разберёмся.

– Да, и ещё про дрова – где их брать и сколько эта машина жрёт этих самых дров?

– Брать на дровяном складе, у Фрола наряд выпишешь, выдадут. А жрёт она их немало, полкуба в день, если непрерывно будет работать.

Я позвал остальных пацанов, а мастер привел ещё одного своего подельника, так что вшестером мы эту дуру быстро дотащили, куда надо.

– Чё это за штука такая? – спросил меня Лёха, – и чё мы с ней делать будем?

– Это паровая машина, – ответил я, – вот сюда дрова закладываются, а вот это колесо крутиться будет и вращать все наши станки… ну когда починим паровую машину конечно, сейчас она немножечко сломана.

Лёха с апостолами три раза обошёл вокруг неё, после чего задал резонный вопрос:

– А дрова мы где возьмём?

– Вопрос своевременный, – ответил я, – давай дуй к Фролу, он в том здании на первом этаже сидит, и обрисуй ситуацию, он должен какую-то бумажку выписать на дрова. А потом пойдешь их получать.

Лёха как будто ветром сдуло, а я попинал ногой машину и пристроился в углу с целью продолжить рисование чернового варианта автоматической линии по производству макаронных изделий. Но это мне не удалось, в наш цех в этот момент зашёл представитель власти – полицейский в красивой форменной фуражке и кителе.

– Ты что ли Потапов будешь? – строго спросил он у меня, вытирая пот со лба.

– Я, – ответил я, не ожидая ничего хорошего.

– Пойдёшь со мной, – продолжил тот, беря меня за предплечье.

– А куда и зачем? – попытался выиграть время я.

– Там всё узнаешь, – буркнул он, выводя меня с территории мельницы.

Напоследок я успел сказать апостолам, чтоб помогли Лёшке с дровами, а я, мол, скоро вернусь. Не факт, конечно, что скоро, и не факт, что вообще вернусь, но пусть думают позитивно. Шли мы недолго и ушли недалеко, в местное отделение полиции, она было на углу Благовещенки и Монастырского переулка, который круто в гору уходил. Полицейский завёл меня внутрь, посадил на стул и сам сел напротив и тут уже счёл нужным представиться:

– Пал Кузьмичом меня зовут, городовой я этого участка. Расследуем дело о двойном убийстве.

– Да вы чё? – сделал я вид, что удивился, – и кого убили?

– Об этом весь город уже знает, неужели не слышал? – ответил он.

– Да когда мне слухи слушать, я ж со вчерашнего дня на службе у Башкирова состою, весь в заботах и в работе.

– У Матвей Емельяныча? – переспросил городовой.

– Точно так, у него, с испытательным сроком правда, но надеюсь, что оправдаю доверие и на постоянку перейду скоро.

– Ладно, слушай мои вопросы и отвечай быстро и без запинок. С убитыми был знаком?

Я внутренне усмехнулся такому непосредственному разводу.

– Если назовёте, кого убили, тогда отвечу, а пока ничего не могу сказать.

– Убиты городовой же участка улицы Рождественской Кавун Иван Данилыч и трактирщик-целовальник с той же улицы Рукомойников Спиридон Михалыч.

– Ну надо же, – сделал я предельно скорбный вид, – на днях обоих видел в здравии…

– Значит знал и того, и этого?

– А я и не отпираюсь, знал конечно. Ну вы сами посудите, как мне не знать Рукомойникова, когда он у нашей семьи дом отжал… а с Кавуном мы недавно беседовали за жизнь, он к нам в коммуну приходил посмотреть, что там и как.

– Он тебя предупреждал насчёт оружия?

– Какого оружия? – решил закосить под дурачка я, – если это про арбалеты, то мы ни одного ещё и не сделали…

– Кончай ваньку-то валять, – повысил голос Пал Кузьмич, – он тебе про наганы говорил, мне пристав всё рассказал.

– Ааа, это… – протянул я, выигрывая время, – это было, но там же недоразумение какое-то получилось. Это Спиридон ему нажаловался, что я у него что-то там вымогаю и наганами угрожаю, а на деле ничего у меня не было, кроме дырки от бублика, Спиридону что-то показалось.

– Вот с этого места давай всё подробно рассказывай – что показалось Рукомойникову, о чём говорил с тобой Кавун и всё остальное тоже.

Я пожал плечами и вывалил городовому всё без утайки – чего мне скрывать-то было, ну кроме того, что позапрошлой ночью конечно произошло. Тот задумчиво смотрел то в окно, то мне в глаза и ни разу меня не перебил, что само по себе было не слишком хорошим признаком.

– Слишком много ниточек на тебе сходится, – наконец открыл он рот, – в том числе и то, что убиты они оба из пистолета системы наган, пули из обоих мы извлекли и проверили.

– А про Сулейку вы слышали? – спросил я у него почему-то шёпотом.

– Да сказки всё это для малолетних детишек, – в сердцах ответил он, – убили Сулейку позапрошлым летом, я сам тело видел, пять дырок в нём было, три в груди, две в голове. После такого не бегают по городу и не стреляют.

– Я вот люди говорят, что там ещё и кошки какие-то были? – спросил я, – а это верный признак Сулейки, он, ну когда живой был, вроде бы таких кошек всегда подбрасывал…

– Бешут люди, – отрезал городовой, – а что кошки там были, так это кто-то решил закосить под Сулейку, вот и вся недолга… вот я и думаю, а не ты ли этот таинственный кто-то?

– Сами посудите, дядя Павел, – жалобно отвечал я, – мне ж шестнадцать лет всего, откуда это всё мне в голову прийти могло?

– Вот и я думаю, как это тебе могло в голову прийти? – задумчиво сказа он. – Дом твой, где эта коммуна была, я обыскал, два раза, ничего не нашёл, но это тебе оправданием послужить не может. И ещё один вопросик, что тебя связывает со старцем Серафимом?

– Каким Серафимом? – испугался я.

– Обычным, который вон там ниже по течению живёт. Тебя видели, как ты к нему ходил.

Ну думай, голова, сказал я сам себе, а то ведь засыпешься…

– Грехов много, – только и смог придумать я, – ходил исповедаться, чтоб отпустил он, значит, мне эти грехи.

– Ой врёшь ты всё, пацан, – покачал головой Кузьмич, – вижу, что врёшь, но складно. В общем мы так с тобой сейчас поступим, сокол ты ясный, посажу я тебя в кутузку до завтрева, а завтра видно будет.

– Да за что, дядя Паша! – попытался пробить я его на слезу, – я ж ничего такого не сделал. Да и потом я теперь у Башкирова работаю, живу в общежитии при мельнице, куда я оттуда денусь – по первому зову приду и расскажу, что вам там ещё понадобится.

– Я сказал, сядешь, значит сядешь, – жестко припечатал городовой ладонь к столу, – пошли, это недалече.

– Ну хоть разреши весточку своей бригаде передать, а то ведь они меня искать начнут, пойдут к Башкирову, зачем вам эта канитель?

– Весточку я сам передам, а ты иди вперёд и не оглядывайся.

Короче говоря, граждане, засунули меня в городскую каталажку, которая была на том берегу реки рядом с ярмаркой. В камере, куда меня определили, сидело, лежало и стояло ещё с десяток оборванцев, а среди них мой старый знакомый Ванька Чижик, вот радость-то какая.

– Ну шо, Потап или как там тебя, – обрадованно сказал Чижик, – вот мы и встренулись на кривой дорожке. Молись теперь богородице, чтоб в живых тебя оставила.

А сам он при этом пригнулся к земле и попытался изобразить боксерскую стойку, в цирке наверно насмотрелся. Мне стало почему-то смешно и я в ответ только и смог выдать:

– Богородице-то наверно всё равно, что со мной будет, а вот Сулейке и старцу Серафиму наверно нет…

Народ в камере, услышав страшное имя разбойника, как-то разом отхлынул к стенкам и посередине образовалось пустое место. А Чижику похоже уже всё равно было, он приготовился меня проучить, и ничего больше он слышать не хотел или не мог. Ну я пожал плечами и тоже встал в стойку, только не боксерскую, а дзюдо, когда-то все побежали этим делом заниматься вслед за президентом, ну и я тоже побежал, целых два года бегал. Итак, ноги на ширине плеч, вес тела перенесён на передние части стоп, колени и плечи расслаблены, спина прямая, мускулы живота и груди расслаблены… как-то так. Чижику, впрочем, и все мои стойки тоже по барабану были, он тяжело дышал, со свистом выпуская воздух изо рта и готовился дать мне по морде.

– Получи, гнида, – наконец выкрикнул он с одновременной прямой мне в челюсть.

Не попал, ясное дело, ушёл я влево с одновременным захватом его правой и толчком в левое плечо. Чижик упал и перекатился пару раз по полу, но быстро вскочил в полной готовности продолжить.

– Ну чё, может хватит? – спросил я на всякий случай, не ожидая положительного ответа, его и не последовало.

Вместо ответа он отчаянно замесил обеими руками поочерёдно, надеясь, что хоть один удар да попадёт куда-нибудь в цель. Но я аккуратно уклонялся в обе стороны и вниз, так что силы он расходовал совершенно напрасно. Один раз он сумел задеть мою скулу скользячком, потом мне всё это надоело и я элементарной передней подножкой швырнул его на пол, который был каменным, хотя и подстеленным немного соломой. Ванька на полминуты выключился из текущей реальности, так что я даже немного испугался, но сломал ли он чего важного при падении, но видимо сломать он ничего не сломал, а просто сильно ударился. Я протянул ему руку, поднял и посадил на нары, их тут много было понаставлено.

– Ну ты как, живой? – спросил я его, – ещё будешь меня учить или хватит?

Он потряс головой, потом лег на нары лицом к стене и в разговоре более участия не принимал, да и не очень-то и хотелось. Но взамен мне пришлось выдержать форменный допрос одного из местных сидельцев, который поманил меня пальцем в дальний угол, его мигом очистили посторонние… эге, видать это местный смотрящий, подумал я и поэтому пошёл за его пальцем без лишних вопросов.

– Дерёшься ты хорошо, – вот так начал он достаточно издалека, – только поясни, пацанчик, какое отношение ты имеешь к Сулейке и Серафиму? Народ сильно волнуется… меня Гвоздём кличут, я здесь за старшего, – пояснил он таки про себя.

– Ну вот смотри, Гвоздь, – ответил я, немного помолчав, – на небе есть бог… есть ведь?

– Знамо есть, – удивлённо ответил он.

– А люди на земле суть отражения этого бога…

– И дальше что? – непонимающе переспросил Гвоздь.

– А то, что не много ли ты знать хочешь? Я ведь расскажу, но потом тебе с этим как-то жить придётся…

– Что, такое страшное расскажешь?

– Страшное-не страшное, но и приятным это не назовёшь… меня например два раза из петли вынимали после того, как я ту истину узнал…

– Ну я не слабее тебя, – подумав, отвечал Гвоздь, – валяй, выкладывай свою истину.

Ну надо ж, храбрый какой попался, подумал я, придётся наплести ведь ему с три короба, а то не поверит. И я, вздохнув, наплёл ему именно с три короба и ни коробочкой меньше, вспмнив кое-что из эзотерической литературы 21 века. Смотреть на него после этого было больно… минуты три, потом он отошёл и продолжил:

– Допустим я тебе поверил, тогда уж расскажи, что с нами всеми дальше будет, если ты такой просветлённый.

– С вами это с кем? Со всеми вообще-то по-разному будет, конкретно же про тебя могу сказать следующее…

И дальше я выдал ему прогноз на его последующую жизнь, на 5–6 примерно лет… выслушал он это достаточно хмуро, а потом перескочил на другую тему:

– Где драться-то так научился?

– Когда по Волге вниз сплавлялся в прошлом годе, – соврал я, – у нас в команде китаец один затесался, он и научил.

– А меня научишь?

– Какие вопросы, Гвоздь, конечно научу, только не здесь же – вот выйдем на волю, тогда уж.

А потом все спать улеглись, мне, как заслужившему уважения общества пацану, выделили нижнюю шконку, не возле окна правда, но и не рядом с парашей. И посреди ночи был мне такой сон… а может и явь, сложно было определить – из тёмного угла камеры выплыл, покачиваясь и покручиваясь вокруг вертикальной своей оси, атаман Сулейка в полном боевом облачении и подплыл к изголовью моей шконки.

– Ну привет тебе, Санёк, – сказал он, усмехнувшись в вислые рыжие усы.

– Здорово, Афанасий, коль не шутишь, – ответил я, – а ничего, что другие сидельцы тебя сейчас увидеть могут?

– Не волнуйся, не увидят они ничего, кроме того, что я им захочу показать, а я ничего не захочу, – отвечал Сулейка, пристраиваясь на краю шконки, – ну рассказывай, как ты до такой жизни дошёл, что ночуешь в тюряге?

Я тоже сел, прислонился к холодной стенке и поведал всю свою одиссею последних трех дней. Сулейка очень внимательно слушал, а по окончании одиссеи подвёл, так сказать, итоги и подбил бабки:

– Значит, говоришь, подставили тебя мы с Серафимом?

– Есть немного, – честно признался я.

– Лады, признаю свой косячок, – покладисто согласился он, – я тебя, получается, на нары определил, я теперь и вытащу. Не боись, завтра не позднее полудня вылетишь отсюда сизым голубем.

– Соколом может? – вставил я свои пять копеек, – я голубем не хочу.

– Можно и соколом… теперь насчёт моего третьего клада…

– Ты же недавно сказал не трогать его? – удивился я.

– Я сказал, я и отменяю сказанное – обстоятельства изменились. Слушай и запоминай… завтра, когда тебя отсюда выпустят, дуешь в свою мастерскую, рисуешь детали для своих макарон…

– Ты и про это знаешь?

– Да, я много чего знаю, даже то, чего бы и не надо знать… так вот, рисуешь макароны до вечера, потом после ужина берёшь с собой брата и идёшь выкапывать мой третий клад, помнишь, куда идти-то?

– Так точно, дядя Афанасий, – бодро отрапортовал я, – у меня память хорошая.

– Лопату и кирку не забудь.

– А чего там, в этом кладе такое лежит?

– Сам увидишь, чего. А вот после того, как выкопаешь его, сделаешь так…

Остальное он мне на ухо прошептал, спросил, хорошо ли я всё усвоил, после чего растаял в воздухе, как будто и никогда здесь не был. Ну а я чего… я пожал плечами, после чего уснул крепким сном.

Утром сначала завтрак принесли, баланду какую-то в миске плюс кусок хлеба, я это есть не смог. Потом вызвали на допрос Ваньку Чижика, с него он не вернулся, а дальше уж моё имя выкрикнули и провели к следователю. Что это следователь, он мне сам сказал, Илларион Прокофьичем назвался.

– Ты свободен, – сказал он мне, – подпиши вот протокол. Писать-то умеешь?

И протянул мне бумажку, которую я мельком проглядел по диагонали – ничего там страшного не было, кроме того, что Потапов Александр выпускается из следственного изолятора за отстутствием состава преступления. Подписал, мне не жалко.

А дальше надзиратель доставил меня к входной двери и пинком под зад вышвырнул на улицу, полную солнечного света и гуляющего народа. Я даже не обиделся на пинок, только задумался – что ж такого сделал Сулейка, что с меня так быстро все обвинения сняли-то?

Всё выяснилось через полчаса, когда я вернулся в свою мастерскую – Лёха поведал мне, что этой ночью застрелили одного из сыновей Башкирова, Виктора. А на месте убийства нашли дохлую кошку, такие дела. А раз я в это время сидел в кутузке, то сделать этого никак не мог, такие дела. Повздыхал и принялся за рисование линии производства макаронных изделий.

– Да, Лёха, – вспомнил я о словах Сулейки, – ты особо не расслабляйся, после ужина пойдём на дело. Не, наганы не потребуются, а вот лопата с киркой очень даже.

Детали для макаронного монстра я на автопилоте как-то рисовал уже, парочку отдал апостолам, чтобы начали точить, а сам больше думал о таинственном третьем кладе атамана – что он туда засунул, почему сначала запрещал в него соваться, а потом вдруг в приказном порядке потребовал? Сам факт того, что я разговариваю и получаю приказы от давно покойного Сулейки, почему-то мой организм не волновал… ну умер, бывает, теперь вот из астрала начал вещать, чего такого-то…

А между тем прибежал приказчик Фрол, весьма взволнованный и тяжело дышащий, и поволок меня на рандеву с большим боссом. Я беспрекословно поплёлся за ним.

– Горе у него, – сообщил мне по дороге Фрол. – Сына убили. Этой ночью и убили.

– Которого? – спросил я, чтобы не молчать, – у него же кажется два сына было.

– Виктора. Николай живой-здоровый, слава те господи, – перекрестился Фрол.

– А от меня-то что Матвей Емельянычу надо? – поинтересовался я.

– А я не знаю, – честно признался он, – но что-то надо, причём очень срочно.

Меня мигом запихнули в кабинет хозяина мельницы, ни секунды не задержав в приёмной. Там Матвей кивнул Фролу обратно на дверь, можешь быть свободен, мол, тот тут же и испарился, оставив меня одного на съедение.

– Слышал про моё горе? – спросил Матвей.

– Так точно, ваше превосходительство, – на всякий случай преувеличил я его должность. – Весь город, почитай, про это слышал. Приношу свои соболезнования.

– Можешь подтереться своими соболезнованиями, – грубо, но в общем справедливо поставил он меня на место. – Мне нужен тот, кто убил моего сына. Я слышал, что ты как-то замешан в этом деле, это правда?

– Помилуйте, Матвей Емельяныч, – взмолился я, – как я могу быть замешан, если всю ночь в городской каталажке провёл. Могу десять свидетелей привести.

– Не нужны мне твои свидетели, мне убийца нужен. Как ты с Серафимом связан, давай рассказывай без утайки.

И он сел наконец на своё кресло, а мне знаком предложил садиться напротив. Я сбивчиво, но достаточно подробно рассказал про мои контакты с Серафимом, не всё конечно, но про дохлых кошек и явление Сулейки народу упомянул.

– Не верю я в эти басни, – наконец нарушил молчание Матвей, – нету давно никого Сулейки, я сам его труп видел в морге. Кто-то под него работает. В общем так, Саня… даю тебе срок сутки…

Я отчаянно засигнализировал с своего места, что это маловато, тогда он поправился.

– Хорошо, двое суток тебе даю – послезавтра не позднее полудня предоставишь мне убийцу, живым или мёртвым, это неважно, и доказательства, что это он моего сына убил, тогда щедро награжу тебя и твою кампанию. А не сдюжишь, тогда не обессудь…

Мне он, короче говоря, самому предоставил нафантазировать, что со мной будет в случае негативного развития событий… я и нафантазировал в меру своих сил, получилось не очень здорово.

– Я всё уяснил, Матвей Емельяныч, – сказал я, скромно потупив взор, – только мне бы хотя бы немного в курс дела войти, я ж в тюряге сидел и подробностей случившегося не знаю.

– Фрол всё тебе расскажет и покажет, иди к нему, а я думать буду.

Вышел обратно через приёмную и спустился к Фролу, думая по дороге – вот тебе, бабушка, и макаронный монстр. Вот тебе, дедушка, и третий таинственный клад Сулейки. Будешь теперь ты, Саня, работать местечковым Шерлоком Холмсом по полставки.

Фрол без лишних вопросов отвёл меня в первый мельничный цех и передал с рук на руки местному мастеру Луке.

– Это последний человек, который Виктора живым видел, – пояснил он мне, а Луке сказал, – это Александр, он будет разбираться со смертью Виктора, расскажи и покажи ему всё.

Лука, здоровенный и ражий детина под два метра ростом, весь заросший бородой и усами (что вообще-то тут в порядке вещей), посмотрел на меня совершенно уже зверским взглядом и сказал неожиданно тоненьким голоском, кастрат что ли, подумал ещё я.

– Пойдём поговорим, Санёк…