Шпилька

Снежный ком

Цисина ждала, что судить будут люди из школы, но пришли чужаки: сплошные монокли, шелка, завитые усы и быстрая речь, что казалась нездешней. Все претенденты выстроились у стены. Их шпильки, семьдесят штук, лежали в ряд на белом столе в другой части комнаты. Комиссия медленно двигалась вдоль него, обсуждая каждое изделие бурно, с восторгом.

— Чьё это? — Подняли шпильку с длинной цепочкой и хрустальным аистом на конце.

— Моя, — негромко сказала девушка на пару классов постарше.

— Птица в честь года рождения наследника?

— Да.

— Недурно, недурно, фавор! — И дивную шпильку отложили на стол покороче, что стоял в центре комнаты.

— А эта чья? — все увидели изогнутую шпильку цвета топлёного молока со столь искусно вырезанной парой буревестников, сплетённых в дивном танце, что аж захватило дух.

— Это я сделал, — подал голос толстый парень с редкими усиками.

— Кость бииссу, отбеленная кость. Старая кость. Вы надеялись впечатлить этим наследника?

— Семейная реликвия... — забубнил парень, отчаянно краснея, а Цисина не могла понять, прошли её шпильку уже или нет.

— Отличная заявка на успех, но увы, здесь ценны только птицы. Однако не редким материалом, а хитростью и изящной резьбой. И не ваших рук они дело. Это мастер Варсо из западного района. Только он вырезает перья на грудках и перепонки на лапках, ведь внутри этих птиц жёсткий каркас, а снаружи не кость, а застывшая масса из коралловой муки и клея.

Паренёк стушевался и бросился прочь. Дверь хлопнула и снова открылась. Цисина взглянула — вошёл Сирил. Он так же следовал за девочкой в школе, но всё время молчал и не подходил ближе, чем на пять шагов. Даже на вопросы не отвечал. Поначалу это нравилось Цисине, но потом стало пугать. И теперь, встав у двери, он упрямо смотрел на девочку, будто ждал приговор.

— А чья эта любопытная вещица?

И Цисина вся обмерла. Комиссия стояла в углу стола, показывая простую шпильку тёмного дерева, её навершие было в виде нездешней птицы — сокола, — обнимающей крылами солнце с крошечным рубином в центре, в окружении заморских янтарных капель.

— Моя, — девочка пошатнулась, подняв руку. Цепкие взгляды комиссии не скрыли монокли. Шепотки впереди, за спиной, вокруг, будто назойливый ливень и комарьё в знойную летнюю ночь.

— Докажите! — потряс усиками один из комиссии. — Как крепится навершие?

— Ды-ды... — запинаясь начала Цисина, но вдруг поймала взгляд Сирила, и самообладание вернулось. — Двойной ласточкин хвост на распор.

— Прекрасно, прекрасно. Почему именно эта птица?

— В книге, — девочка глубоко вдохнула, вспоминая учебник, — написано, что он далеко видит, что от него ничего не скроется.

— Любопытный выбор. Допустим. Почему рубин?

— Это моё пожелание наследнику: дожить до красного года, ещё целых восемьдесят лет, — залепетала Цисина, а в мыслях ругала себя за это, ведь кто просил брать в библиотеке книгу с родом правителей, чтобы заметить их уход к морскому богу в самом рассвете сил.

— А оранжевый янтарь значит текущий год? — зашевелились другие усики. Шпилька пошла по рукам в белых перчатках.

— Да.

— Недурно, недурно. Итого, у нас две претендентки. Одна, увы, из низшего сословия, в другая из среднего. Кому же мы дадим шанс? — И снова зажужжали голоса, зашепталась комиссия. Когда в сторону Цисины указала белая перчатка и было произнесено заветное "Ты проходишь дальше", девочка едва не лишилась чувств. И тут же восторг охватил её.

Цисина обернулась к Сирилу, чтобы разделить с ним момент победы, но увидела лишь спину за закрывающейся дверью.

— Приведи себя в порядок, дитя, и завтра будь в доме правителя после вечерней молитвы. Это прекрасное изделие мы забираем, чтобы подать его вместе со шпильками иных претендентов.

Усы, монокли и белые перчатки унесли творение Цисины. Та девушка, чью шпильку отложили, но не выбрали, подошла и поклонилась:

— Я искренне желаю тебе удачи, маленькая смелая беднячка. Если у тебя нет платья, я могу тебе в том помочь.

— Ой, нет, спасибо, — Цисина опешила, споро поклонилась в ответ и убежала. А потом остановилась, борясь с желанием вернуться, ведь платья и вправду-то не было. Как идти? Не в этих же оборванных тряпках, не в школьной же форме.

На улице её ждали Сирил и экипаж.

— Поехали. И... Поздравляю.

— Куда?

— Мои родители хотят тебе помочь. Они держат шёлковую мануфактуру. Ты получишь подходящее платье, — бесцветным голосом пояснил Сирил. Цисине вдруг стало стыдно от своей маленькой победы.

Слуги распахнули створки экипажа, помогли детям подняться. Три запряжённых рышша медленно тронулись в путь, подметая дорогу длинными хвостовыми перьями.

— Сирил... Спасибо тебе за всё, что ты для меня делаешь, — неловко сказала Цисина, комкая край своей школьной формы. Мальчик пожал плечами, глядя на улицу, подперев щёку рукой. Откинутый верх экипажа позволял видеть всё вокруг так высоко и непривычно, что девочке недолго пришлось мучиться молчанием спутника: её захватили мечты.

* * *

— С нашей протекцией девочка точно выбьется в двор, — смеялась моложавая мама Сирила, одной рукой обмахиваясь веером, другой держа длинную курительную трубку. Женщина полулежала в кресле, закинув ногу на ногу, и тончайший шёлковый халат всех цветов рассвета струился по её телу, собираясь невесомыми, упругими складками на сгибах.

— Да, дорогая, — кивал отец Сирила, склонившийся над большими счётами, и так быстро щёлкая ими, что кружилась голова. — Если всё пойдёт по плану, уже к середине года нам повысят статус. Девочка, как там тебя, ты же собираешься добросовестно трудиться на благо двору?

— Ещё ничего не решено, отец, — буркнул Сирил, увлекая Цисину прочь из большой комнаты по коридору. А вслед доносился щебет матери:

— Я присмотрела себе прекрасный набор шпилек меньшего количества, чем сейчас. После повышения статуса он будет мне в самый раз. Правда, придётся заложить поместье.

И ей в ответ гудел голос отца:

— Да, символы статуса стоят того.

Цисина была поражена и молча позволила вести себя. Сирил распахнул перед ней дверь в уютную спальню, сказал:

— Переночуешь здесь, завтра мы тебя отвезём. Сейчас позову служанок, чтобы помогли с мытьём и подобрали одежду. Всё хорошо. Ты можешь здесь отдохнуть.

Он уже было начал закрывать за собой дверь, оставив девочку одну в большой, чистой, приятно пахнущей комнате с широкой кроватью под тюлевыми занавесками, с зеркальным столиком и с высокими окнами, но Цисина позвала его, потянула ручку на себя:

— Сирил, ты обижаешься на меня? — Не было у неё других слов, а злорадство и колкость все выветрились. Мальчик обернулся, грустно взглянул.

— Нет. Как я могу на тебя обижаться? — И ушёл.

А после набежала дюжина расторопных служанок. Они мыли, скребли тело Цисины, взбивали на волосах пенную шапку, снимали размеры, полировали ногти, подводили глаза той краской, что въедается в кожу на несколько дней. Круговерть затянулась до поздней ночи. Девочка едва добралась до кровати, как подали ужин. "Точно, а я ведь сегодня не ела!" — вяло отметила Цисина и принялась за еду. Весь этот день был дурным и счастливым, совершенно не таким, каким мог пригрезиться даже в самых смелых мечтах. И девочка, совершенно счастливая, наконец-то уснула.

Наутро продолжилась кутерьма. Снова баня, скребки и подводка, только уже на губах. Чуть ли не вёдра душистой воды выливали на девочку. Затем лёгкий завтрак, примерка платья, колкие булавки на месте будущих швов. Желанные часы покоя в обед. А после — урок танцев и придворных манер: "Ставь ногу чуть под углом, дитя! Нет, не так сильно! Твой статус не позволяет так выкручивать стопу!", "Когда поднимаешь подол, приседай, весь вес на дальнюю ногу! Не смей открывать лодыжки!", "Когда держишь веер, цепочка должна свободно скользить по руке. Когда смеёшься, опускай глаза и закрывай лицо веером. Не улыбайся, когда смотришь на семью правителя и их ближний круг!", "Разверни плечи! Не сутулься! Опусти плечи! Нет! Держи их развёрнутыми! Не сжимай так веер! Когда к тебе обращаются, клади веер на ладонь в знак того, что готова слушать. Когда собеседник закончит разговор, поблагодари и открой веер полностью. Не выставляй мизинец! Это вульгарно!" и так далее до самого ужина.

Еду подали в спальню. Через вечно хлопающие двери Цисина различала то заливистый смех матери Сирила, то деловитый гул его отца, но самого мальчика больше не видела.

Ей дали час вздремнуть. И снова рой служанок. Пока что небрежно подкололи волосы, нанесли на лицо крема, пудру, пахнущую молоком краску. Цисину облекли в тончайшее нижнее бельё, постыдное в своей тесноте, обули в высокие сапожки из шкуры ската. Помогли надеть дивное платье. Тройные широкие рукава с узкими прорезями приятно холодили кожу. Сколотый жемчужной брошкой на шее шарф переплетался с узорчатым поясом.

— А теперь причёска! — хором пропели служанки, распуская и расчёсывая длинные волосы девочки.

— Разойдитесь, — хмуро раздалось у дверей.

Цисина увидела Сирила через зеркало. Он стоял, привалившись плечом к косяку и смотрел на неё в отражении. Служанки поклонились и вышли.

— Не беспокойся, я смыслю в этом.

Мальчик вошёл, взял со столика щётку и принялся неторопливо расчёсывать волосы Цисины, которые почти доставали до пола.

Он бережно завивал пряди в кольца и закалывал шпильками, сделанными Цисиной, принесёнными из её комнаты в общежитии. И когда всё было кончено, наклонился и поцеловал девочку сзади в шею, произнёс:

— Как бы мне хотелось распускать твои волосы по вечерам, а не собирать.

— Что ты имеешь ввиду? — Она обернулась, но он уже уходил. Хотела подняться, но запуталась в платье, и тут же вернулись служанки, заохали-заквохтали:

— Ах, юный господин как всегда превосходен в своём мастерстве!

* * *

Два экипажа следовали к дому правителя. В первом ехали Цисина и отец Сирила, который даже тут не расставался со счётами. Во второй сам мальчик и его мать. Но девочка старалась об этом не думать, пытаясь вспомнить дневные уроки. Впереди горели фонари, раздавались музыка и смех. И Цисина решила, даже если её шпилька не приглянется наследнику, в память ей останется этот незабываемый долгий день.

"Как странно, — отметила Цисина, — когда её провели в комнату мастеров, ожидающих приглашения, — здесь нет ни одного мальчика".