Шпоры на кроссовках

Эпилог Незваный гость

Было тепло, даже жарко, душно. Что-то мягкое, обширное и легкое обнимало Кольку со всех сторон, отбивая охоту шевелиться Голова легко кружилась, во всем теле было плавное бессилие, как после болезни с температурой. Глаза открывать — лень…

Он, наверное, просто сильно распростыл где-то и свалился с «градусами», а в бреду ему привиделось все — все эти приключения со шпорами и беготней по разным временам. Лежит он дома, и все тут. Колька уже совсем собрался позвать: «Ма-а…» и попросить попить — очень хотелось — когда понял, что не могло быть в его комнаты, да и вообще в квартире таких запахов.

Пахло дымом. И сеном. И еще чем-то — не городским, так он определил для себя. И звуки! Потрескивал еле слышно, но явственно огонь. Ровно и неприятно свистел ветер. Что-то похрустывало.

Колька открыл глаза и сел. Почти тут же все поплыло, он не успел ничего увидеть или понять — пришел в себе только тогда когда почувствовал, как прохладная жидкость с запахом ягод, кисловато-сладкая и приятная, льется в рот. Он начал глотать и услышал женский голос:

— Вскочил, как оглашенный. Разве можно так после болезни? Заново сляжешь, что ты, милый. Давай пей, пей, а потом поешь еще, да опять поспишь — болезнь и отступится…

Мальчишка снова открыл глаза — осторожно и медленно.

Над ним склонялась немолодая, седоватая женщина с добрым и когда красивым лицом, одетая так, как на картинках в книгах и учебниках были показаны русские крестьянки. Потрескивал огонь большой печи. Над широким столом горели несколько лучин, угольки падали в блюдце с водой и тихо шипели. В полутьме различались контуры небольшой низкой комнаты с небогатой обстановкой, только под потолком Колька разглядел ряд голов животных и птиц, смотревших многоцветными, посверкивающими глазами — жутковато и загадочно.

— Где я? — спросил Колька, вновь взглянув в лицо женщине.

— Неужели не помнишь ничего? — тихо спросила она. Колька заглянул ей в глаза… и вспомнил!

Он сдвинул пятки кроссовок на глазах у пораженных черногорцев. И сразу — холод. Стонущий от мороза, заснеженный лес, полный серым вечерним полусветом. Холодно. Очень холодно… Он брел по сугробам, проваливаясь по пояс, не чувствуя веса тела. Кажется, плакал, и слезы схватывало прямо на щеках. Потом он упал и пополз. Уткнулся в корягу, потыкался в нее, свернулся клубочком и понял, что замерзнет насмерть, только было совсем все равно.

Кащей. Да, появился Кащей, но уже ничего не предлагал, а только посмеялся, и смех был страшным, злобным и пренебрежительным. Потом… что было потом?! Он увидел волчью морду, почувствовал, как шею обожгло горячее дыхание и обрадовался этому теплу.

И все.

— Вы нашли меня в лесу?! — спросил Колька.

— Не я, — улыбнулась женщина, ставя берестяную кружку на стол. — Морозко нашел. Вон он, красавец. Покажись, Морозко!

Возле печи в ее отсветах возник огромный лобастый пес с глазами, похожими на жидкий янтарь, широкой грудью и серебристо-снежной шубой. Пес спокойно и внимательно смотрел на Кольку и снова канул в тень за печью.

— А вы кто? — еще спросил Колька.

— Вьюгой зовут, — отозвалась женщина, и Колька понял, что она совсем не старая, просто усталая и озабоченная чем-то. — Как родилась я — вьюга была, прямо, что сейчас. Вот и стала Вьюгой. Ведунья я. В лесу живу. Я да пес.

— А где я вообще? — настаивал Колька.

— Далеко, — тихо ответила женщина. — Ты времен тех не знаешь. А место простое. Будет тут твой город родной стоять. Когда века отвекуют, в тысячи лет сложатся, а те тысячи своим чередом пойдут. Коля-Николай.

— Откуда вы про меня знаете? — напрягся Колька.

— Не бойся. Говорил ты, пока без памяти лежал. Часто говорил, помногу.

— Сколько… — Кольку вдруг охватил страх. — Сколько я у вас лежу?!

— Долго, — покачала головой Вьюга. — Седьмой день пошел.

Колька зажмурил глаза и застонал. Седьмой день — это тринадцатый! И завтра — ЗАВТРА! — свадьба Кащея и Зоринки! Съела болезнь весь резерв, добился своего этот козел в костюмчике — не силой, так при помощи простуды!

— Мне идти надо, — Колька, превозмогая себя, сел. — Мне рог надо искать, тетя Вьюга. Как угодно, где угодно — надо.

— Куда пойдешь? — ведунья покачала головой. — До ближней стоянки два дня пути, а в такую погоду и вовсе нет, никакая одежда не спасет. Волки сожрут, либо метель закрутит…

— Я слово дал, — твердо ответил Колька. — Если можете — помогите одеждой, лыжами там…

— А если нет у меня лишних-то — все равно пойдешь? — насмешливо спросила женщина. Колька ответил на ее взгляд своим — прямым и задиристым:

— Я слово дал, — повторил он отчетливо.

— Ишь — слово, — покачало головой Вьюга. — А что твое слово? Ты дал, ты и возьми. Все одно — к сроку нужного не сыщешь. Думаешь, не смогу тебя домой вернуть? Я Кащея не слабее в таких делах — отлежишься, да и ступай…

Колька задумался. На самом деле задумался, потому что было над чем. И ответил:

— Один день — да мой. Не могло меня далеко отрога выбросить, я по опыту знаю. Может, и успею найти…

— Не могло, — согласилась Вьюга, вставая. — И не зря по снегу ты брел да полз, замерзая, лечь себе не давал до последней возможности. Если б не упорство твое — замерз бы ты в лесу. А путь твой был верным. У меня этот рог, Коля-Николай. Я его храню. И за просто так не отдам, уж прости. Зарок на мне.

— Что нужно делать? — поинтересовался Колька.

— Три загадки отгадать, — улыбнулась Вьюга. — Отгадаешь — рог твой. А не отгадаешь… — она помедлила, И Колька спросил:

— Голова с плеч?

Вьюга улыбнулась — грустновато, странно.

— Нет, почему? — голос её был мягким. — Просто — домой.

— Домой? — Колька свёл брови. Несколько секунд думал, потом тряхнул головой: — Давайте свои загадки. Я готов.

Вообще-то ситуация была смешной. Какой-то уж очень сказочной, совсем нереальной даже на фоне всего, произошедшего раньше. Может быть, поэтому Колька не опасался, что может не отгадать…

…пока не поднял глаза и не увидел глаза Вьюги.

И тогда ему стало не по себе — такая там была мудрость, вечность и… безжалостность. Мальчишка понял — нет, не всё так просто. Если он не отгадает… да, домой. Но…

Он сам не мог толком объяснить — что тогда. И всё-таки понимал:

БУДЕТ ПОТЕРЯНО ЧТО-ТО ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ. НАВСЕГДА!

— Я готов, — повторил Колька.

— Ну, слушай загадку первую, — Вьюга помолчала. — Раз послушаешь — и запомнится. Раз покушаешь — снова хочется. Ну а коль её слушаешь, коль её кушаешь — сам себе ум смущаешь, сам себе могилу копаешь.

Да, это были не «два конца, два кольца…» Колька задумался — всерьёз. Ясно, что загадка была «с подковыркой»… Фигуральная, так сказать… Что же это такое? Сам себе могилу копаешь… если слушаешь — сам себя губишь, получается? Ложь? Но ложь не захочешь слушать-«кушать» второй раз, а тут сказано — «раз покушаешь — и запомнится». М-м-м… клевета? Да, клевету можно запомнить навсегда, но… но и её второй раз слушать не станешь. Так… Колька потёр лоб. Вьюга смотрела спокойно, не торопила. И мальчишка тоже успокоился… а ответ пришёл в ту же секунду, как награда за это спокойствие.

— Лесть, — сказал Колька уверенно — раньше, чем осознал сказанное. — Это лесть.

— Верно, — кивнула Вьюга раньше, чем он успел испугаться: а вдруг неправильно?! — Отгадал — так отгадку запомни… А вот и вторая загадка: кто на праздник к тебе и не придти может, а как беда — рядом всегда?

Ого! Колька вздохнул невольно. Но тут же подумал — а ведь это просто. Горе! Конечно, на празднике ему делать нечего — ну а раз беда, то… Он уже открыл рот, но засомневался. Может не придти… Не «не придёт» — а «может». Нет, не горе. Горю на празднике делать ВООБЩЕ нечего. Тогда что?

И ему вдруг вспомнилось, как два года назад заболела мама. Неопасно, но тяжело. Отец и Колька сбились с ног. И вдруг приехал отцовский армейский товарищ — Колька про него только мельком и слышал, про дядю Лёшу, не помнил, чтобы тот приезжал… А тут вдруг прибыл, как снег на голову — и сразу всё наладил. Привёз какие-то лекарства, устроил с врачами — и опять уехал. А отец потом как-то сказал: «Вот Лёшка человек! На праздник нее дозовёшься — стесняется, делами отговаривается. А тут — как из ниоткуда возник! Ну…»

— Друг, — сказал Колька. И почувствовал, как почему-то сжалось в груди. — Это друг. Друг в беде всегда рядом.

— И это верно, — кивнула Вьюга медленно. — И эту отгадку запомни. А теперь третью слушай. Без чего жить легко — умирать тяжко?

Чёрт… Колька закусил щёку. Как и было положено в сказке, каждая следующая загадка была труднее предыдущей… Насчёт этой — мыслей не было ВООБЩЕ. Без чего жить легко… Пойдём путём логики. Без беды, например. Легко. Это точно. Но дальше чушь. Умирать тяжко… Жить легко — умирать тяжко… Тут какой-то подвох. Когда легко жить? Да когда ни о чём не заботишься, ничего особо не заморачиваешься, и… а оптом спохватываешься, но уже поздно, и…

— Честь, — сказал Колька. Прокашлял почему-то вставший в горле комок и повторил твёрдо: — Это честь, тётя Вьюга.

— И эту отгадку помни крепко, не забывай, — обыденно — так обыденно, что Колька даже не понял сразу, что отгадал и таращился на женщину изумлённо. — Рог твой. Давай-ка соберу тебя в путь. А отгадки — помни крепко.

В аллее было пусто и тихо. Но со стороны замка нёсся шум разгула — похоже, свадьба начиналась.

— Успел вовремя, — сказал Колька статуям. Те промолчали. — Ну, потерпите. Я скоро, а там и вам как бы полегче станет… Э! — гаркнул он в сторону замка. — Иду! — и пристукнул кроссовками.

Он почему-то думал, что его понесёт к воротам со страшной скоростью. Но его никуда не несло — мальчишка просто ОКАЗАЛСЯ возле ворот. Хмыкнул и с плеча ухнул в них мечом.

Ворота рухнули внутрь, взвизгнув перерубленными скрепами, сорвавшись с петель, влетели прямо в замок — в облаке древесной трухи и искр, — и Колька шагнул следом, как Терминатор в кино, со словами:

— Не опоздал?

Внутри все изменилось. Огромный зал был ярко освещен и заставлен столами, за которыми ела и пила нечисть самых разных рангов и обличий. Если бы ни закалка при помощи ужастиков, человеку, взглянувшему на гостей Кащея, запросто могло бы сорвать крышу. Но Колька лишь повел взглядом — и ближние к нему столы очистились. Часть гостей скрылась под них и завесилась скатертями, кто-то быстренько перебазировался за другие, некоторые просто исчезли.

— Ко-ля-а! — услышал Колька крик и увидел, как рванулась к нему из-за столов в дальнем конце зала Зоринка в белом платье и с опухшим от слез личиком. Но Кащей, разодетый в отличную черную тройку, протянув худую руку, отбросил девчонку в украшенное черепами кресло так, что она сломала его спинку и рухнула на пол, скрежетнув:

— Сиди!

— Не тронь ее, козел! — заорал Колька и прыгнул вперед. В тот же миг в его щит ударила струя пламени, выпущенная средних размеров динозавром — наверное, Змеем Горынычем — и все кодла гостей бросилась в бой.

Правда, выяснилось, что некоторые бросились лишь за тем чтобы проскочить МИМО мальчишки в дверной проем. Но и возжелавших накостылять ему за нарушенную свадьбу оказалось немало. На свои, впрочем, головы. То ли Колька чего поднабрался в двух недельных странствиях, толи — что вернее — щит и меч работали за него, но только единому из разнообразной, вооруженной и безоружной нечисти не удалось не то что оцарапать мальчишку, но даже и просто до него дотронуться. Через не очень длительное время Колька обнаружил, что слегка запыхался, зато стоит перед самим Кащеем. тот по-прежнему сидел в своем кресле и задумчиво барабанил пальцами по подлокотникам. Зоринка лежала без сознания, но дышала и на вид даже не пострадала особо.

— Я спросил — не опоздал? — уточнил Колька, чуть поигрывая мечом. — Венчание там, запись в книге актов гражданского состояния уже были? Нет? Тогда объявляю всю процедуру незаконной. Свали с кресла.

— Лихо, — признал Кащей. И поднял руки с улыбкой, сделавшей его лицо почти симпатичным. — Не ожидал. Проиграл, признаюсь… Тебе что — она нужна? Забирай пожалуйста…

— Э, в каком смысле — забирай, ты, бритоголовый недобитый? — насторожился Колька. — А как же с тобой биться! Давай, выходи!

— Коля, я похож на идиота? — изумился Кащей. — Биться с тобой?! Когда ты добыл все волшебное снаряжение и перебил больше сотни моих гостей — совсем не слабых бойцов?! Да ты хоть знаешь, мальчик, что сделанного тобой до сих пор никто не мог совершить?! Ты заслужил не только Зорину, нет. Я уж не говорю, что твоя слава попадет и на страницы книг и летописей — когда вернешься домой, посмотри, и ты, скорее всего, найдешь упоминания о юном герое, который, пройдя по болотам, спас от фашистов партизанский отряд… и о великом певце, покаравшем злобного рыцаря прямо на пиру… и об отважном и находчивом воине из Македонии, избавившем от рабства и гибели множество жителей Халкиса… и о храбром русском офицере, вызволившем с турецкой каторги невольников… И все это — ТЫ Николай!

— Ну… — Колька смутился. — Я вообще-то там не один всё это ведь делал…

— Ты и один сделал бы то же, только быстрее и лучше! — горячо возразил Кащей (а вот интересно, когда это он успел встать и подойти почти вплотную?… а, не важно, что он еще там говорит?). — Тебе только мешали, то одного, то другого приходилось выручать, подвергая себя лишнему риску… Вся заслуга — твоя! Ты — герой! Ты — победитель, и даже я это признаю, признаю, что ты победил меня! Я не просто отдам тебе Зоринку. Нет, я щедро награжу тебя! Вот, бери! Это твое!

И откуда-то словно из воздуха — к ногам Кольки хлынул поток золотых монет, быстро росший в доходившую до колен горку. Они сверкали и манили своим блеском. Колька отложил меч и нагнулся…

Что-то врезалось в живот, а потом выпало на золотую груду. Это было зеркало Мирьяны. и в нем Колька увидел свою сонно-довольную, тупую рожу… а за спиной — Кащея, заносящего длинный нож! Злодей довольно улыбался.

Вскинув над собой щит, Колька кувыркнулся и вскочил на ноги, уже сжимая в руке меч. Лицо Кащея исказило злобное разочарование.

— Вы мне льстите, господин дистрофик! Насмешливо сказал Колька.

Кащей отступил на несколько шагов. Колька двинулся к нему, соображая что делать. По идее он — бессмертный, ну да может, меч возьмет?…

— Погоди, — вдруг лязгнул голос Кащея. — Ты, я вижу, очень быстр и самонадеян. Думаешь, наверное — ах, какой глупый, сказочный злодей! Почти смешной, как на картинке в книжке с хорошим концом! А вот и ошибаешься! Не очень-то я и смешной, Николай!

Кащей вскинул руки. Ледяной ветер погасил огни, и вместо обычного света лаз залило зеленоватое сияние. В этом сиянии перед Колькой — он даже и не заметил, как и когда это произошло — стоял рыцарь. Черные латы казались отлитыми из ночной тьмы. Шлем украшали два перепончатых крыла. В обеих руках Кащей держал длинный — длинней, чем у Кольки — и тоже черный меч.

— Готовься умереть, глупец! — глухо прогремел из-под маски в виде черепа голос. а через миг на щит Кольки обрушился такой силы удар, что мальчишка рухнул на колено, сбитый невероятной тяжестью. Выйти из-под второго удара помогли сапоги — Колька оказался у дальней стены, сам того не заметив.

Кащей захохотал и неторопливо двинулся вперед, раскручивая над головой меч. Колька бросил отчаянный взгляд в сторону входа — на месте выбитых им дверей высилась каменная стенка, такая же, как и сами стены зала.

— Замуровали демоны, — процедил Колька и метнулся вперед. Мальчишка оказался быстр и ловок сам себе на удивление. Он принимал размашистые удары злодея на щит не прямо, а вкось, они соскальзывали, и Колька успевал рубануть по латам Кащея ил кольнуть, ища незащищенное место. Раз или два вроде даже нашел — меч вонзался словно в мокрое дерево — но Кащей даже не вздрагивал. Краем глаза Колька заметил, что Зоринка поднялась на ноги и, навалившись на стол, следит за поединком.

Именно в этот момент Кащей достал его — меч, скользнув над краем щита, вонзился в левое плечо, и крик Кольки смешался с хохотом Кащея. На щит и пол упали несколько капель с вражеского меча, и по руке и груди побежали под рубашкой теплые щекотные струйки. Теперь Колька поднимал щит только предплечьем, ворочать плечом не получалось. Стиснув зубы. мальчишка еще два раза достал Кащея в сочленение лат — и упал. на этот раз он не закричал, но взглянул вниз, увидел, что оставляет на полу кровавые следы — Кащей ранил его в правую ступню.

Все еще быстро, хотя и хромая, Колька отскочил за опрокинутые столы и, приняв боевую стойку, старался перевести дух. Кащей не спешил нападать. Вместо этого он засмеялся:

— Ах ты жалкий щенок! Решил, что и в самом деле рыцарь?! А сам сейчас мечтаешь об одном — оказаться дома, а?… Поздно!

— Врешь, скелетина, — процедил Колька, — не мечтаю…

Он не солгал. Сейчас все его мысли были направлены на одно — как-нибудь достать неуязвимого врага! Ведь должен быть способ!

— Нна! — и Кащей метнул появившееся в его руке копье с зазубренным наконечником с такой силой, что щит сорвало с руки Кольки, лопнули ремни, а сам мальчишка впечатался в стену, с трудом удержавшись на ногах и удержав меч. — Ты боишься, что я тебе убью? — продолжал смеяться Кащей. — Не бойся, я придумал кое-что получше! Я отрублю тебе руки и ноги, а потом посажу в клетку над воротами замка! Вместо попугая! Не волнуйся, тебя будут хорошо кормить! Я иду, глупый мальчишка!

Прыжок! Колька не удержал меч и чудом не попал под второй удар, и в самом деле лишивший его руки. Но в место этого Кащей ударил его левой рукой. Брызнули откуда-то звезды, и Колька обнаружил, что лежит в другом конце зала. Стыдиться было нечего — попадись под удар Кащея чемпион мира по боксу — удар отправил бы его туда же…

— Рог! Коля, труби в рог!

Это кричала Зорина, и Колька не спуская глаз с Кащея, нашарил правой рукой — левая не действовала — рог. Странно, он совсем забыл об этом музыкальном инструменте, потому что никогда в жизни не играл на духовых и не собирался. Но сейчас это был последний шанс — даже не шанс, а просто надежда на чудо. На что еще можно было надеяться, когда так плохо все и уже ничего не сделать самому?…

Рог не издал ни звука, и Колька с отчаяньем опустил его. И только теперь заметил, что Кащей почему-то не нападает! Он стоял, тяжело навалившись на меч, уставленный между ног. И покачивался, хрипя:

— Ты еще не победил! Сейчас…

— Труби еще дважды! — крикнул Зорина.

И Колька протрубил. Но Кащей, похоже, оправился — зашагал, широко ставя ноги, к мальчишке, на ходу занося меч. Колька швырнул в него рогом и, выпрямившись в рост, прижался к стене, не сводя глаз с приближающейся черной фигуры…

…Каменные стены с грохотом рухнули сразу по четырем углам зала. Через проломы, через клубящуюся пыль, хлынули прямые столбы солнечного света, смывая, словно плесень, зеленоватое сияние. Кащей замер вновь и издал сдавленный стон.

— Ничего себе! — присвистнул Алесь, входя в зал с автоматом наперевес. Следы побоев с лица у него сошли, белорус был в хороших, по ноге, сапогах и новой куртке. — Привет, Никол! Это где я?

— Замок гоблинов, — уверенно объявил Алесдейр, оглядываясь по сторонам. Он по-прежнему был в своем дранье, но держал в руке меч, а в другой кинжал. — Хэй, Ник! Это что король гоблинов? Будет драка?!

— Здравствуй, Николай, — лица Антонина не было видно за маской шлема с высоким гребнем, но голос Колька узнал сразу. — Нужна помощь? Мы готовы! — а Филипп ничего не сказал, только звонко ударил коротким мечом в щит и пригнулся.

— Вот видишь, Никола, ты позвал — я пришел, — Мирослав был со всем своим оружейным набором и первым делом поклонился всем присутствующим. — Говори, с кем биться, друг!

Кащей тяжело рухнул на колени. Потом латы стали рассыпаться, словно их ничего не удерживало. Вспыхнул и истлел меч. Откатился в сторону шлем, а из него выпал и остался лежать старый череп — желтый, без нижней челюсти. Снаружи, в аллее, перекрывая шум ветра, появился и начал расти шум множества голосов…

Улыбаясь, Колька оттолкнулся от стены, и ребята подхватили его, не дав упасть. Нога страшно болела, а левая рука онемела, но Колька все равно улыбался, слушая, как перебивая друг друга, говорят Алесь, Мирослав, Антонин, Алесдейр и даже Филипп — на разных языках, конечно, только он их всех хорошо понимает. И это правильно. А Зоринка стояла, прижав руки к груди, и тоже улыбалась, и немного плакала.

— Погодите, я сам, — сказал Колька. И услышал:

— Ну ты погляди, у него две «пары». Ни на что не похоже!

Голос отца?! И голос мамы:

— Погоди, потом. Он вот спит. Снится ему что-то, смотри…

— Ремень, — проворчал отец.

День был опять серый и слякотный. Но Колька Вешкин шагал в школу и улыбался, хотя согласно выработанному родителями консенсусу его лишили на две недели игровой приставки, и дискотека на 23-е была под угрозой (все от тебе зависит — успеешь исправить, или нет!)

Вот ведь как бывает! Случайно купленные у припозднившегося лоточника шпоры (может быть, даже не странные!) — и такой крутой сон! Странно, но Колька помнил его во всех подробностях, так ярко, что, проснувшись, поспешил осмотреть. Конечно, никаких следов от ран не обнаружилось, и одежда, там, во сне, превратившаяся в чиненные лохмотья, естественно, была цела.

Смешно, подумал Колька. Он даже шпоры опробовал — стучал пятками, пока ноги не заболели… А все-таки сон был хороший.

Из переулка плавно выплыл здоровенный, как слон, джип «паджеро» — Колька остановился, пропуская машину. Стекло со стороны водителя было опущено, несмотря на погоду, и там, в салоне, мальчишка увидел уже немолодого, с шиком одетого водилу. Тот скользнул по Кольке взглядом и вдруг спросил, притормозив:

— Ну, как шпоры? — Колька немного подался назад, и водила добродушно заметил: — Рыцарю бояться не пристало… Не узнал? Ну да, я ж под капюшоном был… Бывай! — и джип рванул с места, оставив Кольку в недоумении.

Неужели тот мужик, который торговал на базаре?! Во долбанутый, если так — раскатывает на такой машине, на такой крутой тачке — и… Или у него хобби такое? Колька вновь засмеялся, вызвав опасливый взгляд двух теток — вспомнил, как этого мужика звали во сне. Ярослав-мастер. И был он слугой отца Зоринки, князя острова Буян…

…В школьном вестибюле Кольку задержала завуч по воспитательной работе — начет записей фонограмм все к тому же 23-му, в результате Колька опаздывал на литературу. Хотя завуч и сказала, что можно сослаться на нее, но лучше было не обострять отношений, тем более, что сегодня намечался опрос. Но в классе царили шум и гам — выяснилось, что литераторша еще не подошла.

— А где литра? — спросил Колька, щелчком сбивая со своего стула ловко подброшенную кнопку и уклоняясь от летящей тряпки с мелом. (Тряпка в кого-то попала, и еще кто-то восторженно завыл: «Сифа, сифа!!!»)

— За новенькой пошла, — рассеянно ответил сосед сзади, Сашка Карпенко. Он был занят: рисовал на тыльной стороне левой ладони паука в центре паутины.

— За какой новенькой? — удивился Колька. — И Олег где?

Олегом звали его соседа по парте, приятеля. Сашка отвлекся:

— Не знаю, за какой новенькой. Учится теперь у нас. А Леший все — перевели в какую-то со спортивным уклоном. И с английским… Слушай, Ник, — оживился Сашка, — давай я к тебе, а то ведь эту новенькую и посадят, гадом буду!

Вместо ответа Колька бухнул на освободившееся место свой рюкзак. Сашка тяжело вздохнул и вернулся к пауку. Посадить его к себе значило стать объектом для списывания. Списывать Сашка не умел и навлекал учительский гнев на себя и тех, кто ему списывать давал. Это часто кончалось разделом оценки пополам — «чтоб без обид». Да уж…

Колька мрачно подумал, что день начинается плохо. Минус Олег, к которому он привык. Плюс новенькая, которую могут взгромоздить к нему. За этими мрачными мыслями он прозевал, как в класс вошла литераторша, и даже начало ее речи прозевал, а встрепенулся и поднял голову от стола только услышав знакомые слова:

— …спонсором нашей школы, владельцем торгового центра «Буян». Его дочь, Зорина Княжеская будет учиться в нашем классе.

Новенькая стояла возле литераторши и спокойно смотрела на класс. А класс смотрел на нее, и девчонки в разных углах уже завистливо-презрительно фыркали: «Ну и имечко… а фамилия… и вся из себя примерная, сразу видно…»

А Колька не понял, во что она одета и почему она примерная. Он видел что у этой девчонки густющие русые волосы, распущенные по плечам, большущие и веселые синие глаза и симпатичный носик. И еще он понимал, что чудеса бывают, потому что Зорина смотрела не него и немного улыбалась.

— Нина Николаевна, а можно, она со мной сядет, — услышал Колька свой собственный голос. — Олег же все равно уехал…

Класс грохнул. Литераторша удивленно и даже озабоченно посмотрела на мальчишку. (Кстати, Колька заметил, что многие ребята смотрят на него с завистью, хотя и смеются).

— Ну, я не знаю… — неуверенно сказала Нина Николаевна. — Если сама Зорина не против…

— Я не против, — негромко, но отчетливо ответила Зоринка.

— Хорошо, садись… Хватит смеха, начнем урок.

— Колька поспешно убрал рюкзак, давая место новой соседке. И, замерев, не веря что все так и есть, шепнул:

— Привет, Зоринка.

— Привет, Коль, — шепнула она в ответ его имя, которого никто тут не называл. И положила перед собой свой рюкзачок, чтобы приготовиться к начавшему уроку литературы.

А Колька смотрел, смотрел на нее и улыбался.