В одном из отдаленных залов монастыря Гзалриг Чонгг бок о бок сидели на скамье двое: Алоиз Пендергаст и Констанс Грин. Солнце клонилось к горизонту. За обрамленными камнем окнами открывался вид на долину Лльолунг, а за ней высились вершины Гималайских гор, омытые розовым отблеском заката. Снизу доносился отдаленный рокот водопада из верховий долины. Над всем этим прозвучал глубокий голос трубы-дзунг, эхом разносясь по горам и ущельям.
Прошло два месяца со времени приезда путешественников в монастырь. Настал июль, а вместе с ним в высокие предгорья Гималаев пришла весна. Зеленели долины, усеянные полевыми цветами, а на склонах розовели дикие розы — цветы дрока.
Двое сидели в молчании. Оставалось две недели до окончания их пребывания здесь.
Снова послышался напев трубы, и в этот самый момент огненно-красный свет погас на царственных пиках Дхаулагири, Аннапурны и Манаслу — трех из десяти величайших вершин мира. Тут же стремительно спустились сумерки, заливая долину подобно темному половодью.
Пендергаст пробудился от молчания.
— Твое обучение идет успешно. Исключительно успешно. Настоятель доволен.
— Да. — Голос Констанс прозвучал негромко, почти отрешенно.
Алоиз накрыл ее руку своей. Прикосновение вышло легким и невесомым, как прикосновение упавшего листа.
— Мы не говорили об этом раньше, но я хотел спросить… Все ли прошло гладко в февершемской клинике? Не было ли каких осложнений в ходе… э… процедуры? — Пендергаст говорил с несвойственной ему неловкостью, с трудом подбирая слова.
Констанс не отвела взгляд от гряды заснеженных гор.
Пендергаст неловко помялся.
— Жаль, что ты не допускаешь меня в свой мир.
Грин склонила голову, по-прежнему пребывая в молчании.
— Констанс, я очень тебя люблю и беспокоюсь о тебе. Быть может, я недостаточно энергично высказывался на этот счет прежде. Если так, прошу меня простить.
Констанс ниже опустила голову, залившись краской.
— Спасибо.
Отрешенность улетучилась из ее голоса, сменившись чуть заметным эмоциональным трепетом. Она резко встала, глядя в сторону.
Пендергаст поднялся следом.
— Прости, Алоиз, но мне нужно немного побыть одной.
— Конечно.
Спецагент смотрел, как девушка удаляется, пока ее стройная фигурка не растворилась как привидение в каменных коридорах монастыря. Тогда Пендергаст обратил взгляд к горному пейзажу за окном, погрузившись в глубокую задумчивость.
Когда тьма наполнила помещение, звучание дзунга оборвалось и последняя нота на несколько секунд повисла в воздухе угасающим среди гор эхом. Кругом царило безмолвие, как если бы наступление ночи принесло с собой состояние полного, застывшего покоя. А затем из чернильных теней в дальнем конце зала материализовалась фигура — старый монах в шафранного цвета балахоне. Высохшей рукой он сделал Пендергасту знак приблизиться, используя характерное тибетское потряхивание запястьем.
Алоиз медленно двинулся в сторону монаха. Человек повернулся и, шаркая ногами, скрылся в темноте.
Спецагент последовал за ним, весьма заинтригованный. Провожатый уводил его по полутемным коридорам туда, где пребывал легендарный затворник — монах, добровольно позволивший замуровать себя в келье, где места хватало лишь для медитации сидя. Отрезанный от мира, он только раз в день получал пищу в виде хлеба и воды, которые передавались сквозь единственное отверстие размером с кирпич.
Старый монах остановился перед кельей — вернее, перед ничем не примечательной на первый взгляд темной стеной. Но ее старые камни были отполированы руками тысяч приходивших попросить у отшельника мудрости. Говорили, что его замуровали в возрасте двенадцати лет. Сейчас он достиг почти столетнего возраста— оракул, прославившийся уникальным даром пророчества.
Монах дважды постучал ногтем по камню. Через минуту незакрепленный кирпич в лицевой стене начал потихоньку отодвигаться, медленно выходя из паза. Появилась высохшая, сморщенная рука, белая как снег, с просвечивающими венами. Она повернула сдвинутый камень боком, открывая маленькое пространство.
Монах наклонился к отверстию и что-то тихо пробормотал. Затем поднес для ответа ухо. Шли минуты, и до Пендергаста доносился только легчайший шепот. Монах выпрямился, видимо удовлетворенный, и сделал знак приблизиться. Пендергаст повиновался, наблюдая, как камень вернулся в прежнее положение.
Внезапно скалистая стена рядом с каменной кельей изошла глубокой трещиной, которая стала расширяться, точно раскрываясь, и наконец каменная дверь с резким скрипучим звуком отворилась, подчиняясь какому-то невидимому механизму. Пахнуло неведомым ароматным веществом. Монах вытянул руку, приглашая Пендергаста войти, и когда специальный агент переступил порог, стена за его спиной сдвинулась, возвращаясь в прежнее положение. Провожатый не последовал за ним — Пендергаст был один.
Из мрака появился монах, держа в руке оплывшую свечу. В последние семь недель в Гзалриг Чонгг, как и в свои предыдущие визиты, Пендергаст научился распознавать в лицо всех здешних обитателей — и тем не менее это лицо было ему незнакомо. Он понял, что находится во внутреннем, сокровенном монастыре, о котором только шептались, но никогда открыто не признавали его существования. Доступ сюда, в некую скрытую от глаз святая святых — который, как он понимал, посторонним был абсолютно запрещен, — очевидно, и охранялся заточенным в камне стражем. Это был монастырь внутри монастыря, в котором с полдюжины полностью изолированных от внешнего мира монахов проводили жизнь в уединении, глубочайшей медитации и неустанных ментальных упражнениях. Никогда не видя белого света, они не общались напрямую с монахами внешнего монастыря, охраняемые невидимым отшельником. Однажды Пендергаст слышал, будто полдюжины избранных настолько отошли от мира, что свет солнца, попади он на их кожу, убил бы затворников.
Алоиз последовал за незнакомым монахом по узкому коридору, ведущему в самые глубокие и отдаленные части монастырского комплекса. Стены переходов делались все более грубыми и шероховатыми, и Пендергаст догадался, что они представляют собой туннели, вырубленные прямо в скале. Туннели оштукатурили и расписали фресками тысячу лет назад, а ныне роспись почти стерлась, разрушилась под воздействием дыма, влаги и времени. Коридор повернул, потом еще раз, минуя маленькие каменные кельи с живописными изображениями Будды или росписи тханка, подсвеченные свечами и окуриваемые фимиамом. Никто не встретился по пути — только череда ниш без окон да безлюдные туннели, сырые и гулкие в своей пустоте.
Наконец, когда путешествие начало казаться бесконечным, монах и Алоиз подошли к другой двери; эта была стянута полосами из промасленного железа, скрепившими толстые железные пластины. Взмах ключа — и с некоторым усилием дверь отворилась.
Комната за ней оказался маленькой и тусклой, освещенной одинокой масляной лампой. Стены были обшиты старым деревом, искусно инкрустированным резьбой, теперь почти стертой. Вился дым от благовоний, пряный и смолистый. Пендергасту потребовалось некоторое время, чтобы оглядеться и осмыслить то примечательное обстоятельство, что комната наполнена сокровищами. У дальней стены стояли десятки украшенных барельефами ларцов из тяжелого золота с плотно закрытыми крышками. Рядом штабелями высились кожаные мешки, некоторые уже полуистлевшие, из которых частично просыпалось содержимое в виде золотых монет — от старых английских соверенов и греческих статиров до массивных моголов. Вокруг мешков теснились маленькие деревянные бочонки; их доски вспучились и тоже наполовину сгнили, «роняя» как необработанные, так и ограненные рубины, изумруды, сапфиры, алмазы, бирюзу, турмалины и оливины. Другие, как показалось Пендергасту, были наполнены маленькими золотыми слитками и овальными японскими кобанами[10].
У стены справа лежали шалмеи[11] и рожки-канглинг[12] из черного эбенового дерева, слоновой кости, золота и инкрустированные драгоценными камнями. Были здесь и колокольчики от дорже[13] из серебра и сплава серебра с золотом, а также человеческие черепа с отделанными драгоценными металлами, бирюзой и кораллами сводами. В другом месте теснились золотые и серебряные статуи, причем одну из них украшали сотни звездчатых сапфиров; там же, неподалеку, уютно устроенные в деревянных упаковочных клетях с соломой, виднелись прозрачные чаши, фигурки и декоративные тарелки из прекраснейшего нефрита.
А налево, только руку протяни — величайшее сокровище из всех: сотни полок, заполненных пыльными свитками, свернутыми тханками и кипами пергаментов, перевязанных шелковыми шнурками.
Настолько поразительна была эта выставка сокровищ, что Пендергаст не сразу понял, что в ближнем углу на подушке сидит, скрестив ноги, человек.
Монах, который привел его, поклонился, молитвенно сложив руки, и удалился. Железная дверь лязгнула за ним — это повернулся запорный механизм. Монах, сидевший в позе лотоса, жестом указал на подушку рядом с собой и произнес по-английски:
— Пожалуйста, садитесь.
Пендергаст поклонился и сел.
— Крайне необычная комната, — проговорил Алоиз и, выждав небольшую паузу, добавил: — И крайне необычное благовоние.
— Мы хранители монастырских сокровищ: золота, серебра и других эфемерных вещей, которые мир считает богатством, — услышал спецагент в ответ. Человек говорил на размеренном, отточенном английском, с оксфордским акцентом. — Мы также распорядители библиотеки и собрания религиозной живописи. «Благовоние», которое вы упомянули, — это смола дерева доржан-цин. Мы жжем его здесь непрестанно, чтобы не дать прожорливым гималайским червям-древоточцам погубить все деревянные, бумажные или шелковые реликвии.
Пендергаст кивнул, пользуясь возможностью изучить монаха более пристально. Тот оказался стар, но крепок и жилист, на удивление в хорошей физической форме. Его красно-оранжевые одежды плотно облегали тело, голова была выбрита. Ноги босы и почти черны от грязи. На гладком лице «без возраста» сияли глаза, излучая ум, тревогу и печальное, заботливое участие.
— Вы, без сомнения, задаетесь вопросом, кто я такой и почему попросил вас прийти, — продолжал монах. — Я Тубтен. Добро пожаловать, мистер Пендергаст.
— Лама Тубтен?
— Здесь, во внутреннем монастыре, у нас нет отличительных титулов. — Монах чуть подался вперед, пристально вглядываясь в лицо собеседника. — Я знаю, что ваше жизненное занятие состоит в том, чтобы… не знаю, как это точно выразить… в том, чтобы совать свой нос в чужие дела и приводить в порядок то, что было испорчено, не так ли? Разгадывать загадки, проливать свет на тайны и разгонять тьму.
— Никогда не слышал, чтобы мои задачи формулировались таким образом. Но в принципе вы правы.
Монах опять откинулся назад; на лице его явственно читалось облегчение.
— Это хорошо. Я боялся, что ошибаюсь. — Тут его голос понизился почти до шепота. — Здесь имеется загадка.
Наступило долгое молчание. Потом Пендергаст сказал:
— Продолжайте.
— Настоятель не может говорить об этом деле напрямую. Вот почему попросили меня. Тем не менее, хотя ситуация сложилась чрезвычайная, я нахожу… трудным говорить об этом.
— Все вы были добры к моей подопечной, — ответил Пендергаст. — Я рад возможности сделать что-то для вас — если смогу.
— Спасибо. История, которую я собираюсь вам рассказать, содержит некоторые подробности секретного характера.
— Вы можете положиться на мое благоразумие.
— Во-первых, немного расскажу о себе. Я родился в отдаленной горной местности, у озера Маносавар на западе Тибета. Мне не исполнилось и года, когда моих родители убила в горах снежная лавина. Чета английских натуралистов, которые проводили обширные исследования в Маньчжурии, Непале и Тибете, сжалилась над столь юным сиротой и неофициально меня усыновила. В течение десяти лет я жил с ними, пока они путешествовали по диким местам, наблюдая, делая записи и зарисовки. Однажды ночью на нашу палатку наткнулась банда солдат-дезертиров. Они застрелили обоих, а потом сожгли вместе со всем их имуществом. Одному мне удалось спастись.
Дважды потерять родителей — можете вообразить себе мои чувства. Одинокие скитания привели меня сюда, в Гзалриг Чонгг. В положенное время я принял монашеский обет и поступил во внутренний монастырь. Мы посвящаем наши жизни глубочайшему духовному и физическому познанию. Нас занимают наиболее общие и наиболее загадочные аспекты бытия. В ходе обучения в Гзалриг Чонгг вы лишь коснулись некоторых из тех истин, в которые мы проникаем неизмеримо глубже.
Пендергаст склонил голову.
Здесь, во внутреннем монастыре, мы отрезаны от всего. Нам не разрешается смотреть на внешний мир, видеть небо, дышать свежим воздухом. Все сфокусировано на достижении вечного в себе. Это очень большая жертва, даже для тибетского монаха, и вот почему нас здесь только шестеро. Затворникам не позволяется общаться с внешним миром, и я нарушил этот священный обет только ради того, чтобы сейчас поговорить с вами. Одно это должно создать у вас представление о серьезности ситуации.
— Я понимаю.
— Как у монахов внутреннего храма, у нас тоже есть определенные обязанности. Помимо монастырской библиотеки, реликвий и сокровищ мы также являемся хранителями… Агозиена.
— Агозиена?
— Самого важного предмета в монастыре, возможно, и во всем Тибете. Он хранился в запертом склепе, вон в том углу. — Тубтен указал на нишу, высеченную в камне, с тяжелой железной дверью, которая сейчас была приоткрыта. — Все шестеро монахов собираются здесь раз в год, чтобы исполнить определенные ритуалы, связанные с опекой тайника с Агозиеном. И вот в очередную такую встречу в мае, за несколько дней до вашего прибытия, мы обнаружили, что Агозиена больше нет на месте.
— Украден?
Монах кивнул.
— У кого хранится ключ?
— У меня. Единственный ключ.
— И тайник был заперт?
— Да. Позвольте заверить вас, мистер Пендергаст, совершенно исключено, чтобы это преступление совершил кто-то из монахов.
— Простите, если я выскажу свой скептицизм по поводу этого утверждения.
— Скептицизм — это хорошо, — произнес монах со странной силой. Пендергаст не ответил. — Агозиена больше нет в монастыре. Если бы он был, мы бы знали.
— Каким образом?
— Это не предмет для обсуждения. Пожалуйста, поверьте мне, мистер Пендергаст: мы бы непременно знали. Никто из здешних монахов не вступил во владение этим предметом.
— Могу я взглянуть?
Тубтен кивнул.
Пендергаст вынул из кармана маленький фонарик, подошел к хранилищу и посветил в круглую замочную скважину, а потом с помощью увеличительного стекла изучил запорное устройство.
— Замок вскрыли отмычкой. — Агент выпрямился.
— Простите? Как это, отмычкой?
— Отомкнули без помощи ключа. — Алоиз посмотрел на монаха. — В сущности, взломали, судя по виду. Вы сказали, ни один из монахов не мог его украсть. Были в монастыре гости?
— Да, — кивнул Тубтен с тенью улыбки на губах. — Вообще-то мы знаем, кто совершил кражу.
— Ах вот как. Это намного упрощает дело. Расскажите.
— В начале мая к нам явился некий молодой человек, альпинист. Это было странное появление. Он пришел с востока, с гор на границе с Непалом. Полумертвый человек, пребывающий в психическом и физическом истощении. Профессиональный альпинист, единственный выживший член экспедиции, которая штурмовала непокоренный западный склон Дхаулагири. Лавина, поглотившая остальных, пощадила его. Счастливчик был вынужден изменить маршрут и спуститься по северному склону, а оттуда нелегально пробиваться через тибетскую границу. Три недели шёл пешком, а потом полз вниз по ледникам и ущельям, прежде чем вышел к нам. Поддерживал в себе жизнь, питаясь ягодными крысами, которые вполне годятся в пищу, особенно если поймаешь такую, у которой живот набит ягодами. Он был на грани смерти. Мы выходили его. Бедняга американец, его имя Джордан Эмброуз.
— Парень учился у вас?
— Он проявил мало интереса к Чонгг Ран, что странно: человек определенно обладал силой воли и живостью ума, необходимыми для того, чтобы преуспеть в занятиях не хуже, чем любой уроженец Запада, которого мы видели… помимо женщины, Констанс.
Пендергаст кивнул.
— Почему вы решили, что это он?
Монах прямо не ответил.
— Мы хотели бы, чтобы вы его выследили, нашли Агозиен и вернули в монастырь.
Пендергаст еще раз кивнул.
— Этот Джордан Эмброуз, как он выглядел?
Старый лама потянулся в складки одежд, вытащил крохотный свиток пергамента, развязал стягивавшие его шнурки и развернул.
— Наш живописец, мастер тханок, по моей просьбе сделал его портрет.
Пендергаст взял пергамент и вгляделся. Молодой, физически развитый красивый мужчина, лет тридцати, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами. В лице его сочетались физическая решимость, моральная неразборчивость и высокий интеллект. Примечательный портрет, сделанный незаурядным художником, который, казалось, сумел ухватить и внешнюю, и внутреннюю сторону личности.
— Он будет очень полезен. — Пендергаст свернул свиток и убрал в карман.
— Вам требуется еще какая-то информация, чтобы отыскать Агозиен?
— Да. Скажите, что означает слово «Агозиен»?
Перемена, произошедшая в отшельнике, была поистине разительной. Лицо его сделалось настороженным, почти испуганным.
— Я не могу, — едва слышно, дрожащим голосом произнес он.
— Это необходимо. Если мне надлежит его вернуть, я должен знать, что это такое.
— Вы меня не поняли. Я не могу ответить вам, потому что… мы не знаем, что это такое.
Пендергаст нахмурился:
— Как такое возможно?
— Агозиен запечатали в деревянный ящик еще в ту пору, когда он был принят нашим монастырем на ответственное хранение тысячу лет назад. Мы никогда не открывали его — это строго запрещено. Священный предмет передавался из поколения в поколение, от Ринпоче к Ринпоче, всегда в запечатанном виде.
— Как выглядит ящик?
Монах показал руками размеры — примерно пять на пять дюймов и длиной четыре фута.
— Необычная форма. Как вы думаете, что могло храниться в ящике такой формы?
— Любая длинная тонкая вещь. Жезл или меч. Свиток или свернутое в трубку живописное полотно. Комплект печатей, быть может, или веревок со священными узелками.
— Что означает слово «Агозиен»?
Монах замялся.
— Тьма.
— Почему было запрещено его открывать?
— Основатель монастыря, первый Раланг Ринпоче, принял его от святого праведника с Востока, из Индии. Святой вырезал на боку ящика текст, который содержал предостережение. Здесь у меня есть копия текста, который я переведу. — Тубтен вынул из складок одежд крохотный свиток, исписанный тибетскими иероглифами, дрожащими руками отодвинул его от глаз на расстояние вытянутой руки и прочитал нараспев:
Дабы не осквернить путь благочестия
Следами бедствий и отметинами зла,
Дабы не ввергнуть Вселенную во мрак,
Агозиен распечатывать не смей.
— Неясно и тревожно. Эта надпись звучит столь же загадочно и на тибетском. Но использованные слова очень мощны. Предостережение сильно, мистер Пендергаст, очень сильно!
Алоиз какое-то время молчал.
— Как мог посторонний столь много знать о ящике, чтобы его выкрасть? Я провел здесь год некоторое время назад и никогда о нем не слышал.
— Это великая загадка. Бесспорно, ни один из наших монахов никогда не рассказывал о нем. Все мы испытываем благоговейный трепет перед этим предметом и никогда всуе о нем не говорим, даже между собой.
— Ведь этот человек, Эмброуз, мог набрать пригоршню драгоценных камней стоимостью миллион долларов. Обычный вор взял бы в первую очередь золото и самоцветы.
— Возможно, он не обычный вор, — произнес Тубтен, помолчав. — Золото, драгоценные камни… вы говорите о земных сокровищах. Преходящих. А Агозиен…
— Да? Что — Агозиен? — настороженно подстегнул спецагент.
Но старый монах только развел руками, испуганными глазами глядя на собеседника.