Шушмор. Наследие исполинов

Глава 7

ПРОШЛОЕ. КРЕСТОВ БРОД. ДОЗНАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ

1899 год.

Макнув перо в чернильницу, Иван Федорович долго сидел над чистым листом, а потом отложил письменные принадлежности в сторону и вернулся к изучению материалов, присланных ему особым курьером из Владимира.

Но толку от этого было ни на грамм. Выводы предыдущих сыщиков не выдерживали никакой критики. Длительные, совершенно бесполезные описания заканчивались неутешительным выводом: в ходе дознания было установлено, что пропавшие стали жертвами гаймеников, которые свирепствуют на крупных трактах. Наиболее активно в летний и весенний периоды. Цель нападения — нажива! Жирная точка и никаких дополнительных пояснений.

— Все-таки какая неслыханная близорукость! — в очередной раз возмутился сыщик. — Никакого понятия о принципах и начальных шагах в розыскном мероприятии.

За окном жалобно завыла собака. Иван Федорович отвлекся от работы и приблизился к окну. Снаружи властно царствовали сумерки. Прищурившись, Зубов попытался различить хоть что-то напоминающее четвероного горлопана, но кроме призрачного очертания ближайшего двора и ломаной крыши так ничего и не увидел.

Вернувшись к столу, он вывел на листе бумаги три квадрата и над каждым добавил по жирному знаку вопроса.

Над первым появилось название «Шушмор», над вторым — приемный дом Поллинария Всеволодовича Хлыстова и над третьим — Околоточный. Пока это были три отправные точки. Один сообщил информацию о втором, после чего и произошло нападение. Вроде бы все… Негусто, конечно, но начало положено.

— Стоп! — произнес Зубов. — Как это все? Ничего даже не все. Теряете хватку, Иван Федорович, — обратился сам к себе сыщик. — А как насчет лодочника? Ведь был такой разговор… был. Пусть и короткий, но разве размер слов определяет важность? Лодочник — это фигура. Даже если принять во внимание помутнение рассудка, случившееся на месте происшествия, причастность его видимо существует. И списывать ее со счетов ну никак невозможно.

От второго квадрата потянулась тонкая извилистая линия к новому квадрату под названием «Лодочник». Других подозреваемых на схеме так и не появилось, поэтому сыщик пожирнее обвел линию до иллюзорного жилища лодочника и, погасив лампу, отправился спать.

Как добраться до реки Иван Федорович уточнил у местного забулдыги, который именовал себя Фролом. Странный тип. Впрочем, в Крестовом Броде таких было немало. Но Фрол занимал среди них особое место. Внешне он, без преувеличения, походил на обычного черта в самых привычных его представлениях: излишне волосат, нос маленький, ввалившийся — похож на пятачок. Из одежды — свободная рубаха да штаны с подвязками на щиколотках. Со стороны посмотришь — беглый либо каторжанин. Но при более внимательной беседе, которая случилась сразу после запойной недели, выяснилось, что остатки разума у местного мельника все-таки присутствуют:

— Так как мне найти лодочника, говоришь? — повторил свой вопрос сыщик.

— Знамо как, через мосток, на пенек, а так, глядишь, кривая и выведет, — хлопнув себя по ногам, Фрол засунул указательный палец за щеку — раздался щелчок.

— Ты, брат, со мной не шути. А то быстро по своему пяточку схлопочешь, — предупредил Зубов.

Фрол расплылся в глупой улыбке.

— Да как можно, ваше благородь⁈ С таким сурьезным человеком я бы в жизнь себе не позволил куролесить. Я же так, позабавить хотел, чтобы скука да хандра улетучились.

— Хорошо, будем считать, улетучились, — кивнул сыщик и тут же поинтересовался: — Ты мне лучше расскажи, как этот твой лодочник выглядит? Что за человек? Чем, понимаешь ли, живет?

На лице крестьянина возникло недоумение, которое тут же сменилось некой отрешенностью. Со стороны даже могло показаться, что местный черт впал в своего рода забытье.

Сыщик успел достать блокнот, карандаш и приготовился записывать. Но Фрол не торопился. Собирая мысли воедино, он пробурчал себе под нос нечто нечленораздельное, потом почесал взлохмаченный затолок и с уверенностью заявил:

— Дык кто ж его знает? — И тут же добавил: — Вот Зизи, она знает. Ей все про всех ведомо.

Сыщик поднял взгляд и, слегка прищурившись, уставился на Фрола. Стало быть, крестьянин не только дремуч, но и имеет странное душевное расстройство. Зубов улыбнулся — уж он-то как никто другой умел ладить с подобными людьми.

— А как бы у нее это выяснить?

— Ох, так это несложно, сейчас и спрошу, — повеселел Фрол.

Облизнув указательный палец, он поднял его вверх, словно хотел определить направление ветра. Постоял так с минуту. Сыщик его не торопил. В такие моменты любое неверно сказанное слово может расстроить диалог.

Наконец, ожидание окончились. Отряхнув руки, Фрол с уверенно заявил:

— На песчанике он живет. Как с улицы выйдешь, направо поворачивай и никуда не сворачивай. Иди прямиком до перелеска. Тропка там есть, сначала широкая — через поля, а потом узкая — через лесок. Кличут его шептуном. Как выйдешь на берег, свистнешь хорошенько, он и отыщется. Ну, кажись, все, что услышал, — рассказал.

— Кто же он таков? — осторожно спросил сыщик.

— Так знамо кто: лодочник.

— Это понятно, а откуда взялся? Что Зизи-то по данному вопросу говорит?

— А ничего не говорит. Молчит, туды ее в качель! — вылупил глазенки Фрол. — Но знаешь что я тебе скажу? Слухай сюды: всегда он там был. Сидит на берегу да сети плетет. А откуда он пришел и куды уходит, про то никому неведомо. Да и кому он мешает — рыбачит, милостыни не просит.

— И то верно, — согласился Зубов.

Путь крестьянин указал верный. Прошел через поля по пылище, затем через мосток самодельный и вдоль пеньков. Кто-то здесь здорово лес вырубил. Потом углубился в чащу — там тропка, немного петляя, привела его прямо к берегу.

Тут уж Иван Федорович не выдержал. Снял свои лакированные штиблеты, закатал штанины и, посвистывая, прогулялся по песку. Эх, если бы не расследование, точно бы дошло до купания. Впрочем, Ильин день уже миновал, так что про речку можно благополучно забыть. Хотя вода здесь страсть какая хорошая: кругом одни сосны, гладь красноватая, маслянистая такая, наверняка и суставам полезна будет.

— Ты чего здесь рассвистелся, ась? — Внезапно раздался за спиной сыщика низкий с хрипотцой голос.

Зубов резко обернулся. Удивительно — но как старик умудрился к нему подобраться так близко, да еще шума не наделав? Зубов все-таки не лыком шит и на войне успел побывать, в летучем отряде послужить. С таким послужным списком он к себе ночью даже пластуна бы не подпустил. А тут среди бела дня да такая оказия!

— Добрый день, — растерянно протянул сыщик.

— И тебе не хворать, коли не шутишь, — ответил старик. — Ну чего стоишь, топчешься? Небось не лясы точить сюды прибыл? Пойдем, а по дороге и погуторим.

Старик мало походил на рыбака или лодочника. Штаны добротные, хоть и старые, на теле серая от времени рубаха да черный жилет, а на правом глазу плотная повязка. «Видимо, ранение либо врожденный дефект», — предположил сыщик. Впрочем, при более детальном рассмотрении лодочника Зубов пришел к совершенно иным умозаключениям.

— Вы ведь не беглый? — спросил он у собеседника.

Остановившись, лодочник прищурил единственный глаз.

— Желаете знать какого я роду-племени?

— И какого же?

— Вам знакомо слово «кале»?

— Вы цыган? — удивился Зубов.

Старик улыбнулся и, слегка выпрямившись, двинулся дальше, к своей лачуге.

Про цыган сыщик знал не так уж много. Не пересекала его жизнь с их представителями. А брать за основу общественное мнение не желал. Слишком уж оно необъективно. Поскольку в той же Московии относились к этому кочевому народу весьма предвзято. И совершенно неважно — вели представители этого малого народа оседлый образ жизни или нет. Клеймо конокрадов и мошенников чернильным пятном въелось в кожу свободолюбивых гитан.

— Знаете, существует поверье: Господь настолько любит наш народ, — задумчиво начал старик, — что вместо родины подарил нам целый мир.

— Интересное суждение.

— Лишь глупец довольствуется малым, — тут же добавил старик.

— А дурак пытается охватить слишком многое и гнет плечи от непосильной ноши, — ответил Зубов.

Он вовсе не хотел вступать в теологический спор с лодочником, но и промолчать был просто не в силах. Ох, как часто ему приходилось вступать в словесную дуэль с людьми, чьи однобокие суждения угрожали привычным устоям. Впрочем, сейчас ничего такого не было и в помине. Просто одна вольнодумная мысль сорвалась с уст вечного кочевника, который таким нехитрым образом оправдывал ошибки своего странствующего народа.

— Подскажите, где расположился ваш Табор? — решив свернуть разговор в нужное ему русло, уточнил Зубов.

Перед тем, как ответить, старик тяжело вздохнул.

— Последние годы я держал путь один.

— А почему решили осесть именно в этом месте? — поинтересовался сыщик.

— К сожалению, сколь не хорохорься, а годы берут свое. Да и место здесь особое, захочешь покинуть его — все одно ничего не выйдет.

— Особое, говорите? — удивился Зубов. — Что же в нем такого особенного?

— Да словами-то не объяснить. Просто побудьте здесь чуточку подольше и сами все поймете, — спокойно улыбнулся лодочник.

Впереди показались жерди, на которых были развешены снасти. А рядом скромное жилище одинокого кале.

Домик совершенно худой, хлипкий. В таком не то что зимовать, даже осеннюю непогоду можно не сдюжить, особенно если северный ветер будет бушевать, как в прошлый год в Московии. Помнится, в начале октября так непогодило, что киоски и деревья набок валило. Генерал-губернатор тогда сильно сокрушался по поводу девяти жертв необузданной стихии.

Повинуясь ветру, скрипнула и отварилась деревянная дверь. Так не дверь — одно название. Сыщик заметил внутри скромное убранство лодочника: стол, полку с глиняной посудой и простенький деревянный топчан.

— Ну, а уж если вы и впрямь решились носом землю рыть, словно мохнатый крот, — внезапно произнес старик, — то вам самое место на ту сторону, ваше благородь.

Дрожащая рука указала на противоположный берег. Извилистая река Шушмор в этом месте имела самый узкий проток. Но даже здесь рассмотреть другой берег было не так-то просто. Там словно находился чужой, неведомый мир. Каменная линия, густой темный лес и матовый, схожий с пеленой туман.

— Скажите, вы отвозили на тот берег Поллинария Всеволодовича?

— Кого? — не понял лодочник.

— Местного доктора?

— А, жиденького мужичка с моноклем. Да, было дело, — не стал отпираться лодочник. — А еще грузного такого священника, его служку — шустрый парнишка. Даже околоточный тудыть плавал, сколько я его не отговаривал. Они ведь все, как и вы, всё правду сыскать пытались. А все одно ни с чем возвращались. А бывало, что и тама оставались.

— Это еще как? — не понял Зубов.

В материалах дела не было сведений по поводу исчезновений вне Владимирского тракта.

Присев на торчащий из земли пень, лодочник достал платок, извлек из него удивительной красоты курительную трубку — янтарь насыщенного темного цвета с застывшей в нем мушкой и деревянный лакированный мундштук с серебряной огранкой. По виду вещь дорогая, старинная. Зубов сразу отметил застывшее внутри янтаря насекомое: эта деталь значительно повышала цену изделия. Впрочем, существовало и множество подделок: засунуть букашку внутрь камня для умельца не так уж и сложно. Но в случае с лодочником о подделке не могло идти и речи. Непонятно, выменял он такую ценность или выиграл в карты, но использовал Шептун ее вполне обыденно.

— Вам, наверное, местные людишки уже все уши прожужжали про гиблую природу здешних мест? — спросил лодочник и сделал первую затяжку.

— Не буду скрывать, наслышан.

— Так вот, чушь это все. Не верьте словам, которые породил слепой страх.

— А чему же прикажете верить?

Зубов ожидал услышать от лодочника что-то очень важное, но вместо этого тот лишь пожал устало плечами.

— Верьте во что желаете.

— Так просто?

— Жизнь вообще проще, чем кажется большинству страстных мыслителей.

— Но, по-вашему, выходит: все, что болтают про проклятую реку и прочее, — обычное вранье?

— Ну почему же вранье? — не согласился старик. — Просто уж больно люди любят приуменьшать большее и преувеличивать меньшее.

— Престранный разговор у нас с вами получается, — задумчиво пригладив ус, улыбнулся Зубов. — Советы уж ваши какие-то неопределенные, получается. Вроде как не просветить, а запутать меня желаете.

Старик улыбнулся.

— А зачем вам эти знания, коли применить вы их не сможете, потому как, все одно, не поверите.

— Знания, даже если применения не находят, все равно знаниями остаются, — не согласился сыщик.

Старик кивнул, выбил трубку и аккуратно завернул ее обратно в платок, а затем, указав на свою хлипкую лодку — бока были просмолены кое-как, внутри плескалась вода, — предложил:

— Ну коль так, не желаете, так сказать, воочию убедиться? Может, чего и выйдет у нас с вами.

Сыщик прищурился, подошел чуть ближе и скептически осмотрел ржавые уключины и заросшие темным мхом весла. Немного подумал, но вежливо отказался:

— Ни в этот раз.

— И то верно, — согласился лодочник. — Зачем торопить судьбу? Она ведь спешки не любит.

— Рад был знакомству.

— И мне приятность вышла.

Однако сыщик не успел сделать и пары шагов, как с его уст сорвался последний, но достаточно важный вопрос:

— Скажите, а когда вы забирали пассажиров с того берега, ничего странного не заметили?

Лодочник покинул свое место, приблизился к самой кромке, так что вода едва касалась его стоптанных сапог, и, прищурившись, уставился на небольшой выступ в виде ступеней. Зубов тоже посмотрел в ту сторону. Обладая отменным зрением, сыщик без труда различил опоры, державшие на своих хрупких плечах несколько вытянутых досок. Самодельный мосток хоть и выглядел хлипко, но можно было понять, что одного человека он выдержит без труда.

— Вы точно не хотите повторить их маршрут? — в последний раз уточнил старик.

— Я не привык менять своих решений.

— Что ж, — устало вздохнул лодочник. — Тогда, пожалуй, мне вам нечего больше сказать.

— Уверены?

— Иногда проще дойти своим умом, чем довериться чужим догадкам.

— Обязательно это запомню.

Откланявшись, Зубов прогулялся вдоль берега в обратном направлении и уже собирался углубиться в чащу, когда услышал два выстрела с паузой в несколько секунд. Не мешкая ни минуты, сыщик устремился на звук. Сориентироваться ему не составило большого труда, потому что вслед за выстрелами последовал женский крик.

Впрочем, за короткое время, что Зубов продирался сквозь ельник и заросли лопухов, он смог сопоставить услышанные мольбы о помощи и сделать предварительный вывод, что ошибся: голос все-таки принадлежал не женщине, а ребенку.

Выскочив на поляну, Зубов успел, как ему показалось, в последнюю минуты.

— Оставить! — крикнул он.

Больших действий от него не потребовалось.

Обернувшись, околоточный немного отдышался и поспешно убрал револьвер в кобуру — напротив него, на траве лежал маленький мальчик в ярко-красной рубахе и домотканых штанах. По всем признакам — кудрявой голове и излишней чернявости — это был цыганенок.

— А ну прекратить!

— И не подумаю, — упрямо выпалил Гвоздев.

Рука околоточного потянулась обратно к кобуре. Сейчас он меньше всего походил на представителя закона, а скорее на разбойника с большой дороги, у которого пытаются отнять жирный куш.

Зубов сразу понял, что обуздать зарвавшегося можно лишь одним способом. Быстрым движением он прижал ладонью руку околоточного к кобуре, а вторая рука, сжавшись в кулак, нанесла мощный удар в челюсть.

Итог был таков: осоловелый Гвоздев в полном нокауте; цыганенок, воспользовавшись замешательством, пустился наутек — как говорится, отделались малыми потерями.

Возвращались молча. Околоточный тяжело вздыхал и обиженно косился на сыщика, тот же в свою очередь не задал ни одного интересующего его вопроса. Дотерпел до казенного помещения. В кабинете Зубов усадил обезоруженного властителя за стол и строго произнес:

— Вы мне тут бросьте Ваньку валять! Я не посмотрю на ваши прошлые заслуги и регалии, сообщу куда следует! В один миг разжалуют без всякого содержания!

— А я смотрю, вы большой мастак жаловаться, ваше благородь.

— Ну коль по-другому не понимаешь. Ну, в самом деле, не хворостиной же тебя уму разуму учить!

Гвоздев шмыгнул носом, словно дворовый мальчишка.

— И что мне прикажете, в ножки вам поклониться? Только ведь вы не помогли, а напротив, все усугубили.

— Что именно?

Ответа не последовало. Зубов присел напротив допрашиваемого и устало опустил голову.

— Зря вы, батенька, ко мне недоверие испытываете. Я здесь надолго. Пока весь этот клубок из разгильдяйства и попустительства не распутаю, не успокоюсь.

— Да ничегошеньки у вас не выйдет, — спокойно ответил околоточный. — А если хотите про пацаненка этого знать, так извольте. Только не пацаненок это вовсе.

— А кто же?

— Не знаю. Только шельмец, который с вашей легкой руки сбежал, в доме помещика Арсентьева всю живность самолично извел.

— То есть как самолично? Как прикажите вас понимать? — насупился сыщик.

Хихикнув, околоточный подался вперед, уперев связанные руки в стол.

— Да так и понимайте! — А потом, немного подумав, все-таки решил не паясничать и изложить все как есть, честь по чести. — Третьего дня обратился ко мне, стало быть, Николай Федорович Арсентьев. Владенья его на холме среди сосенок расположены, вы их наверняка заметили, когда в наше захолустье попали. Прямо на въезде, по правую руку.

— Заметил, — не стал скрывать Зубов.

— Так вот, он мне сразу, с порога, заявил, что дело сие деликатное и лишней огласке не подлежит. А заключалось оно вот в чем: якобы в хозяйстве его на прошлой неделе взяли да издохли все куры. Прямо все разом! Ну ничего мудреного тут, конечно, нет и быть не может: либо работники согрешили, либо завистники. Больше некому. Все-таки территория там закрытая, сторонним доступ ограничен. Да что там ограничен — во владения Николая Федоровича ни одна муха не пролетит без его ведома. Там сторожа знаете какие?.. Их с собой егеря берут леса объезжать. Они никому спуску не дадут, это вы уж мне поверьте.

Зубову понравилась попытка околоточного выстроить цепочку логичных, по его мнению, рассуждений. А Гвоздев, тем временем, со знанием дела, выставил вперед ладонь и стал тыкать в столешницу, словно там находилась бумага с неопровержимыми доказательствами.

— Но, судя по всему, курами дело не ограничилось, — догадался Зубов.

— Верно, — согласился околоточный. — Не успел я прислугу прощупать, как на следующий день та же беда случилась, но уже с овцами. И ведь что удивительное: внешне вроде и не мертвые, будто просто спят. Я по этому вопросу намедни даже успел у доктора нашего рекомендации справить.

— Это вы покойного Поллинария Всеволодовича имеете в виду?

— А кого же еще? — удивился Гвоздев. — У нас в уезде другого такого специалиста и не сыщешь. Да вы если хотите знать, он не только в анатомии, но и в прочих других науках большим докой был.

Зубов хмыкнул:

— И как же он охарактеризовал столь странное происшествие?

— О, именно доктор и натолкнул меня на правильное направление… Да, только для начала напросился со мной в имение Арсентьева, чтобы самолично осмотреть место преступления.

— Очень интересно. Продолжайте.

— А что продолжать?.. — наивно пожал плечами Гвоздев. — Поллинарий Всеволодович и обнаружил у овец крохотные надрезы возле шеи… Кур осмотреть мы, естественно, не успели, так как их по личному приказу помещика предали огню, дабы не распространить возможную среди животины хворь.

— Надрезы? — брови сыщика полезли наверх.

— Да, хотя Поллинарий Всеволодович позже подверг собственное заключение сомнению. Изучив подробнее зарисовки, что он сделал, доктор все-таки пришел к выводу, что эти раны нанесены не лезвием, а зубами, то есть, простите, клыками.

Зубов не поверил собственным ушам.

— Как же так? Укус. Но что за существо поступило столь опрометчивым и странным образом? Животных покалечило, но не забрало с собой.

— Оборотень! — со слепой уверенностью заявил Гвоздев.

Воцарилась тишина. Слово настолько сильно шокировало сыщика, что он решил взять паузу. Версия околоточного, выбиваясь из привычного мирового порядка, ни в какой мере не устраивала Зубова. То есть абсолютно!

— Какой еще оборотень⁈ — рявкнул он, пытаясь отрезвить Гвоздева. — Или вы на ночь глядя, друг мой, начитались «Кармилу» Ле Фаню?[7]

— Я, ваше благородь, если быть честным, не очень люблю это дело… чтение. И до определенного времени, так же как и вы, не верил во всю эту нечисть. Но обстоятельства, к сожалению, вынуждают принять за чистую монету…

— Приказываю прекратить! — повысил голос Зубов и хлопнул по столу ладонью. — Да это же ни в какие ворота не лезет. Я вам про Фому, а вы мне все про Ерему! Да если так пойдет, то мы с вами вместо карманников домовых ловить станем.

Повесив голову, Гвоздев тяжело вздохнул и тихо сказал:

— Так ведь факты — упрямая вещь, куда ж против них пойдешь?

— Какие еще факты? — удивился сыщик.

— Вы меня выслушайте, ваше благородь. А там уж судите, по-советски. Вдруг это я из-за своей учености чего не так понимаю. Только не думайте, что я сошел с ума и свалил все на мальчонку, лишь бы закрыть побыстрее это дело. И в мыслях такого не было. Все расследование провел так как надо. Организовал засаду, две ночи просидел. И застал этого мерзавца аккурат на месте преступления! Вот так-то. Взял плохиша с поличным. И если бы не ваше благородство, я бы представил необходимые доказательства, снимающие с меня всякие подозрения в разгильдяйстве.

Зубов задумчиво прошелся по кабинету. От недавнего гнева не осталось и следа. Немного задержавшись у окна, он все-таки поинтересовался:

— И как же вам удалось настичь этого вашего оборотня? Только давайте уж рассказывайте во всех подробностях, чтобы не упустить ни одной важной детали.

— Да это я запросто, — воодушевился околоточный.

Слегка привстав со стула, он вытер вспотевший лоб и начал быстро говорить:

— Мне ведь, ваше благородь, легче было отписаться и забыть. Но уж больно вся эта ситуация не понравилась. Ну согласитесь, трудно поверить, что простой зверь такое учинить может. Вот и стал я рассуждать: следов хищника нигде нет, а человечьих полно. Но при этом подкоп имеет, будто специально кто вырыл, чтобы внимание обратили. Только в такую нору ни волк, ни кто поменьше не залезет. Да и осторожный это зверь, побоится. У нас случай был: Микитка, вдовий сын, шел по зимнему полю, а ему навстречу стая волков. Так он тулуп на голову накинул, в снег уткнулся и стал молиться. Так представляете, волки мимо прошли. Один только нужду возле пацаненка справил и был таков. Так что не могли хищники на такое осмелиться. Вот я и пришел к выводу: сделал это человек, пожелавший, чтобы все подумали на зверя. А, стало быть, такой хитрец на достигнутом не остановится. Тем более, что у Арсентьева самое большое поголовье коров во всем уезде. Туда, скорее всего, и будет направлен следующий удар. — Переведя дух, околоточный хлебнул воды из стакана и быстро продолжил: — Нанял я двух молодцов, но не местных. Взял из соседней деревушки, чтобы исключить сговора, и поставил их на дневное время поголовье, стало быть, охранять. Ну а уж ночные дежурства оставил себе и сторожу Кондрату. Из всех местных у меня токма к нему наибольшее доверие имеется.

— И чем же сия опирация закончилась? — нарочно сделал ошибку в слове сыщик.

— Тем, что мы этого головореза на месте преступления и застукали, — немного растерянно ответил Гвоздев.

— Мальчика?

— Ага, цыганенка этого: глаза красные — огнем горят.

Околоточный запнулся, помолчал, словно заново переживая недавние эмоции, а потом осторожно добавил:

— Но, главное, вижу, с подбородка кровь капает и щеки все в кожных кусочках. Я прям как это узрел, чуть навзничь не брякнулся. Хорошо, Кондрат поддержал, — нервно хихикнув, так спокойно произнес. — Вот те на, перевертыш. Ей-Богу, перевертыш!

— А дальше?

— Ну пацаненок, стало быть, кровь так небрежно рукавом стер и как сиганет в окно, только мы его и видели. Погнаться, правда, погнались, да что толку! Он так почесал, что только пятки сверкали. Тогда мне Кондрат и сказал: хрен мы его догоним. Оборотни, пояснил он, не хуже африканских кошек бегают, а те, между прочим, лошадь догнать способны.

Зубов отошел в сторону и задумчиво почесал затылок. Имел он за собой такую привычку: как какая закавыка случается, рука сама тянется к голове и утопает в волосах, словно пытается оттуда верный ответ выудить.

— Как же ты его, братец, выследил?

— А никак, — пожал плечами околоточный. — Случайно с ним столкнулся. Уж, думал, судьба мне начала благоволить после всех этих столичных «пиявок» и тычков начальства, ну а тут… — он на секунду замялся, — вы, ваше благородь. Как куль с неба, извиняюсь, свалились и начали суд учинять! Так и получается, что я его уже второй раз упустил.

Присев напротив околоточного, Зубов уставился в одну точку — на сбитый край стола. Ни одного факта, одни пустые разговоры. И ладно бы по делу, а то ведь сплошные деревенские байки. Впечатление, что попал в дом для душевнобольных. Но самое главное — внести ясность в здешний бардак и расставить все по местам не представляется возможным.

— Это что же у нас с вами получается: были исчезновения, убийства, а, ко всему прочему, теперь и разбойное нападение? Что ж, разберемся. На безрыбье, как оно бывает, и рак рыба, — внезапно сказал сыщик и подскочил, словно ему на стул подложили ежа. — А где вы, говорите, обосновался цыганский Табор?

— Так знамо где: в кривом лесу, — с придыханием ответил Гвоздев.

Зубов нахмурился.

— Что еще за место такое?

Облизав пересохшие губы, околоточный дрожащей рукой схватился за графин, наполнил стакан и осушил его залпом. Потом поставил его на место, потянулся, чтобы наполнить еще раз, но передумал…

— Вы так и не ответили, — напомнил Зубов.

— Не нужно вам туда плыть, ваше благородь, — запричитал подчиненный. — Ей-Богу, не стоит. Гиблое место: оно только впускает в себя, а как выпустить — шиш. Ни за что не отпустит. Так что, хоть пытайте, все одно не скажу.

Сыщик выслушал очередную предостерегающую реплику и, хитро подмигнув, улыбнулся.

— А не надо рассказывать, вы, Григорий Николаевич, лучше покажите. Проведите, так сказать, до порога и в сторонке постойте. Ну а я уж сам все сделаю. И, поверьте, после проведения всех предписанных законом действий у меня найдется для вас вполне заурядное объяснение местных злодейств: без всяких там кровососов и зверей в человечьем обличии… Так что собирайтесь голубчик. Время не ждет. Нам с вами до заката обернуться надобно. — Подхватив шляпу, Зубов кавалерийским, уверенным шагом направился к выходу. У порога он задержался. — А чтобы цыган кто случаем раньше времени не предупредил, лодочника с собой возьмем другого. Незаинтересованного, так сказать. Как считаете, неплохая затея?

Околоточный обреченно кивнул и потянулся за графином.