Сиблаг НКВД. Последние письма пастора Вагнера. Личный опыт поиска репрессированных - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Владимирович Макеев (Иван. Брат в нужде) #7

Иван. Брат в нужде

Искать информацию об Иване Вагнере я начал в Российском военно-историческом архиве. Из протокола допроса Вольдемара я знал, что он служил в Тифлисе[16] в чине старшего унтер-офицера. Но архивные материалы о Первой мировой войне у нас еще очень плохо переработаны и оцифрованы – найти ничего не удалось. В одной из баз репрессированных я обнаружил информацию об Иване Богдановиче Вагнере 1888 года рождения, но он оказался лишь полным тезкой «моего» Ивана, репрессированным в Казахстане в 1942 году.

«Иван Богданович Вагнер, 1890 года рождения, с низшим образованием, до военной службы рабочий, с 1911-18 год в царской армии в чине старшего унтер-офицера в г. Тифлисе от артиллерии. С 1918-22 год в РККА – рядовым. Два года жил у тестя Шпиндлер Готфрид Карловича в селе Рейнгардт, который во время коллективизации был раскулачен. С 1924 года он живет в г. Баку, где работает проводником на железной дороге». Я смотрел на эту выписку из допроса Вольдемара о членах его семьи и долго «не замечал» упомянутый в ней город Баку. Наконец меня осенило: можно написать запрос в Азербайджан.

Где именно хранятся уголовные дела репрессированных в Азербайджане, я, конечно, не знал и наугад обратился в Главное управление оперативной и статистической информации Министерства внутренних дел Республики Азербайджан. Нотариально заверенные копии документов, заказное письмо за границу – запрос получался недешевый, и я решил для начала послать только одно письмо. Российские архивы иногда самостоятельно пересылают запросы туда, где хранится дело, и я понадеялся, что так произойдет и в Азербайджане. Через два месяца получил ответ: информации нет, но советуем написать в Службу государственной безопасности (СГБ). Пришлось готовить второе письмо.

Два месяца ожидания – и вот я вынимаю из конверта фотографию Ивана. Большой, увеличенный до формата А4 снимок из следственного дела, напечатанный на цветном принтере. С него на меня смотрит один из моих прадедов – уставший человек в протертой до дыр старой одежде. Изрезанное морщинами лицо и взгляд измученного жизнью работяги.

Помимо фотографии в конверте лежала архивная справка и копии нескольких документов: анкеты, решения Особого совещания при НКВД, решения о пересмотре дела Прокуратурой Республики Азербайджан. В архивной справке говорилось, что Иван был арестован в самом конце 1934 года, 21 декабря, а осужден 26 апреля 1935 года. Забегая вперед, скажу, что следствие по его делу завершили меньше чем за две недели. В протоколе допроса Ивана от 2 января 1935 года указано: «2-го января 1935 г. мне объявлено об окончании следствия по моему делу».

Ивана осудили по статьям 66 и 72 Уголовного кодекса Республики Азербайджан (они соответствовали пунктам 4 и 10 статьи 58 УК РСФСР) и вынесли, можно сказать, безобидный по тем временам приговор – три года ИТЛ. Удивительное совпадение: в качестве пункта назначения отправленного по этапу Ивана в деле значился Мариинск – то самое место, где в октябре 1935 года оказался его младший брат Вольдемар.

Многое начинало проясняться, но мне этого было уже мало. Я успел привыкнуть к тому, что с делами можно знакомиться подробнее. Ответом на мой второй запрос был простой и четкий отказ. Из Баку писали, что материалов выслано достаточно, а остальное мне отправить не могут: «В соответствии со ст. ст. 14 от 19.06.1998-го года Закона Азербайджанской республики № 505-IQ “О свободе информации” и 13.5, 21.2 от 29.06.2004-го года Закона Азербайджанской республики № 711-IIQ “О разведывательной и контрразведывательной деятельности” с целью защиты прав лиц, проходивших по делу и дававших свидетельские показания, ознакомление с показаниями свидетелей и протоколами допросов, имеющихся в архивно-уголовном деле не представляется возможным».

Поискав в интернете указанные в письме законы и статьи, я понял: они говорят совсем не о моем случае. Эти запреты применимы к настоящей контрразведке и настоящим преступникам, а мой запрос – о незаконно осужденном человеке, невиновность которого давно признана прокуратурой. Но чтобы грамотно возражать, мне нужен был кто-то, знающий законы и обычаи Азербайджана. Так мы познакомились с Эльдаром Зейналовым.

Эльдар – директор Правозащитного центра Азербайджана. Я написал ему подробное письмо, рассказал о зашедших в тупик переговорах – и очень быстро получил ответ. Эльдар перечислил нужные мне статьи законов, сопроводил их профессиональными комментариями и посоветовал написать два письма. Первое – на имя главы СГБ. Второе – ни много ни мало президенту Азербайджана.

Президента я решил приберечь на самый крайний случай, а обращение к главе СГБ сочинял несколько дней. По совету Эльдара я писал не сухой официальный запрос, а эмоциональное, но обоснованное ссылками на законы письмо. Я писал о важности истории семьи и поиска своих корней, отмечал, как важно внукам знать, где похоронены их предки, – и что меня этой возможности лишают. Эльдар одобрил текст, и я отослал еще одно заказное письмо в Азербайджан. Через три месяца пришло очень короткое официальное письмо: «Высылаем Вам копии материалов дела Вагнер Ивана Богдановича» – и в приложении – копии протоколов обыска, допросов и другие документы. Я победил (стр. 102–110).

Личное дело заключенного Ивана Вагнера я тоже нашел. Начал с управлений ФСИН и МВД Кемеровской области, в состав которой сейчас входит Мариинск. Но оказалось, что искать нужно было в Новосибирске: в конце 1930-х это была территория большого Западно-Сибирского края, и Новосибирск был его столицей. Положительный ответ пришел из УМВД. Сначала мне прислали копии шести листов с официальным письмом о том, что направляют «материалы непроцессуального характера». Пришлось сделать повторный запрос и указать, что в законе ничего не говорится об ограничении доступа к «процессуальным» или «непроцессуальным» документам. Ответом был конверт с двадцатью семью листами – полный текст личного дела заключенного Вагнера (стр. 111–114).

Иван был единственным в семье сельского учителя Богдана Вагнера, кто получил только начальное образование и рабочую профессию – стал молотобойцем в кузнице. В 1912 году его мобилизовали в царскую армию, где он прослужил шесть лет, закончив службу оружейным мастером на артиллерийском складе в Тифлисе. В 1919 году Ивана призвали уже в Красную армию; он служил в Кавказском полку в Новочеркасске оружейным мастером-инструктором. Демобилизовался, вернулся домой, работал слесарем. А в 1924 году уехал в Баку в поисках лучшей жизни. Возможно, покинуть родное Поволжье его заставил голод.

О жизни Ивана Вагнера в Баку на основании полученных мной материалов и собственной информации, накопившейся за годы работы по этой теме, Эльдар Зейналов написал статью «ГУЛАГ: “Кондуктор, нажми на тормоза!”»[17], за которую я ему безмерно благодарен – вряд ли я сам смог бы сделать более подробный анализ этих документов. В статье он рассказывает, что жизнь Ивана на новом месте была непростой и бедной.

Он работал грузчиком, мукомолом, сторожем на авторемонтном заводе, где получал зарплату 78 рублей в месяц.

«Чтобы стало понятней материальное положение Вагнера, отмечу, что в феврале 1933 года в провинциальных городах килограмм говядины стоил примерно 1,80-2 руб. (речь идет о самом дешевом, IV сорте говядины. – А. М.), топленое масло – 60 руб./кг, сливочное масло 60–70 руб./кг, молоко – 5–5,50 руб. за литр, куриные яйца – 2 руб. за десяток, картофель – 5–6 руб./ кг и т. д. То есть зарплаты хватало на килограмм сливочного масла или 15 килограммов картошки.

Жил Вагнер в небольшой хибаре недалеко от железнодорожного вокзала, на 4-й Параллельной улице, 78. Дом этот сохранился и поражает своим бедным видом (но ведь в нем до сих пор живут!)»[18].

Иван жил в Баку не один. У него была жена Софья Генриховна, которая работала уборщицей на мясокомбинате, и шестилетний сын Виктор. За четыре месяца до ареста глава семьи устроился работать кондуктором на Закавказской железной дороге.

Позже на допросах он не отрицал, что ругал советскую власть – в основном в нетрезвом виде, выпивая с приятелями Карлом и Христианом. Нашлись, конечно, и свидетели, которые показали: «Вагнер говорил, что положение в Германии гораздо лучше, чем в СССР, что там население лучше обеспечено, что сообщения советской прессы о положении в Германии – ложны».

«Отдельные моменты, которые я помню, включали ругань по поводу Соввласти и восхваление немцев в Германии» – недовольство собственным материальным положением в следственном деле Ивана превратилось в «укрепление авторитета нынешней Германии» и «фашистскую агитацию».

Подкреплялось это обвинение тем, что Иван Вагнер с 1933 года получал из Германии материальную помощь. Как уже говорилось выше, из всей семьи Иван оказался устроен в жизни хуже всех. И вот в 1933 году младший брат Вольдемар, служивший пастором в Петербурге, написал брату в Баку письмо, в котором расспрашивал, как он живет, как устроился на новом месте. Узнав о том, что брат нуждается, Вольдемар предупредил Ивана: ему скоро придет извещение. И действительно, через три недели Иван Вагнер получил от немецкой фирмы «Фаст и Бриллиант» (Fast & Brilliant) уведомление о том, что в Торгсин для него поступило десять немецких марок.

Эльдар Зейналов в статье об Иване подробно описывает, как работала система денежных переводов через Торгсин: «Торгсин (Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами), созданный в 1931 году, был аналогом более поздних советских валютных магазинов “Березка”. В условиях товарного голода в стране, в магазинах Торгсина “валютные ценности” (золото, серебро, драгоценные камни, предметы старины, валюту) можно было обменять на пищевые продукты или другие потребительские товары. […] Помимо прочего, Торгсин предлагал иностранцам и низкую комиссию за денежные переводы и продуктовые посылки. Этой возможностью и решили воспользоваться зарубежные гуманитарные организации, информированные о бедственном положении советских немцев.

В частности, в Германии, где после Первой мировой войны осело немало немцев из Российской империи, ими в 1922 году было создано общество “Братья в нужде” (Bruder in Not). Его организаторы собирали помощь для немцев еще со времен голода в Поволжье (1921–1922).

Советская власть в тот период усиленно опровергала слухи о голоде и нужде в СССР, которые невыгодно контрастировали с заявлениями о победе социализма. […] В августе 1934 года СССР объявил организацию “Братья в нужде” антисоветской и отказался принимать от нее пожертвования и посылки. На их получателей начали оказывать давление, чтобы они письменно отказывались от “гитлеровской помощи”, а некоторые получатели подверглись репрессиям»[19].

Созданная на одиннадцать лет раньше, чем само Министерство пропаганды Германии, организация «Братья в нужде» была объявлена в СССР ее проектом – а значит, считалась «фашистской». Одним из репрессированных за получение финансовой помощи и стал Иван Вагнер. Ему успело прийти восемь или девять переводов, шесть из них были на десять марок, остальные – по восемь-девять. О получении каждого перевода Иван писал брату и отправил в Берлин несколько открыток с благодарностью.

Кроме того, зная других нуждающихся бакинских немцев, он давал им тот адрес, откуда получал материальную помощь. Деньги начали приходить и им. Так Иван Вагнер превратился в «злостного распространителя адреса этой организации». Согласно материалам дела, он поделился им с 24 знакомыми. Некоторые из них впоследствии дали против Ивана показания, в том числе на очных ставках. Один рассказал, что узнал от Вагнера о том, что организация «Братья в нужде» выявляет в Германии лиц, которые имеют в СССР родственников, собирает среди них пожертвования и отправляет эти деньги в СССР через Торгсин. «Подтверждена осведомленность Вагнера о работе и задачах, стоящих перед этой организацией» – такой вывод сделал следователь из этих показаний.

Постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения Ивану Вагнеру от 21 декабря 1934 года подписал оперуполномоченный 1-го отделения Особого отдела (00) УГБ АзУНКВД Роберт Лейхт – этнический немец. Он занимался «разработкой» шпионских связей советских немцев в Азербайджане. «Связавшись с фашистской благотворительной организацией в Германии, осуществлявшей враждебную против Союза ССР деятельность, обращался в эту организацию за помощью, получал эту помощь денежными переводами, распространял среди советских граждан и систематически вел фашистскую агитацию» – так звучало обвинение Ивана Вагнера по статьям 66 и 72 Уголовного кодекса Азербайджанской ССР.

При аресте у Ивана изъяли старый ремень, жестяную коробку, карандаш с металлическим наконечником и профсоюзный билет. Больше взять было нечего: оперуполномоченный Павел Хентов в тот же день провел в доме Вагнера обыск, но ни вещественных доказательств, ни ценностей не нашел. Постановление об аресте согласовал начальник отдела Май, утвердил замначальника АзУНКВД Иван (Янис) Пурнис.

В арестном доме, куда доставили Ивана, сейчас располагается Управление пограничной охраны Азербайджана. Вот что пишет об этом здании Эльдар: «В то время оно имело подвальные камеры для содержания подследственных. При размещении особо отметили, что его (Вагнера. – А. М.) можно разместить в любую камеру, кроме 35-й и 46-й. В результате остановились на камере № 33, а после завершения следствия – № 37.

Надо полагать, что в “запретных” камерах 35 и 46 сидели арестованные по этому или похожим делам. Сейчас уже известно, что в Баку по делу Вагнера проходили 24 получателя помощи, по аналогичному делу Фриц и Куфельд – 12 человек, по делу Беккера – 5 человек. В Еленендорфе (Ханларе) “гитлеровскую помощь” получали 19 человек во главе с Шульдайс, в Гяндже —14 человек во главе с Лер. Кто-то из них проходил как свидетель, но 9 “злостных распространителей адресов” репрессировали.

Из рассказов политзаключенных более раннего времени (1920-х годов) известно, что тяжелые условия в некоторых из камер изолятора НКВД использовались для оказания давления на подследственных, будучи формой пытки. Например, одна камера была без окон и освещения, с полной темнотой, в другую при ветре с моря через пол поступала вода, заливавшая пол. Обычно уже этого, без всяких избиений, было достаточно, чтобы сломить арестованного и заставить дать нужные показания. В более поздние годы, когда НКВД получил разрешение избивать, Особый отдел широко применял избиения и “стойки”, и тот же опер Хентов в 1938 году забил до смерти подследственного»[20].

Следствие по делу Ивана завершили быстро, через тринадцать дней после ареста – 2 января 1935 года. В деле очень много карточек – вызовов на допросы, причем его допрашивали и после завершения следствия, видимо, «выжимали» что могли. Начальник 1-го отделения Вартан Тевосян послал дело в Особое совещание при НКВД СССР. 26 апреля 1935 года ОСО присвоило Ивану литеру КРД («контрреволюционная деятельность») и постановило заключить в исправительно-трудовой лагерь на три года.

Склероз, малокровие и другие расстройства, может быть использован на легком труде, но при этом здоров и пригоден к этапированию. С таким заключением Ивана Вагнера отправили из Баку в Мариинск, в Сиблаг НКВД. Он прибыл туда 13 июля 1935 года. Из ведомости в личном деле заключенного видим, что, несмотря на вторую степень трудоспособности, работы Иван не избегал. Надеялся, что благодаря системе «зачетов»[21], перевыполняя план, сможет выйти досрочно. Но в апреле 1937 года «каэрам» – осужденным за «контрреволюционную деятельность» – отменили «зачеты», оставили сидеть «до звонка». Копия распоряжения об отмене «зачетов» есть и в деле Ивана Вагнера. А сразу за ней – свидетельство о смерти. Похоже, это неслучайное соседство: погибшая надежда на освобождение, сломив дух заключенного, подорвала и его здоровье.

Последним местом заключения Ивана был 9-й Ахпунский ОЛП (сейчас – город Темиртау Кемеровской области). Этот лагерный пункт, организованный для разработки рудника, считался штрафным – туда отправляли осужденных за бандитизм и «каэров». Почитав об этом лагере подробнее и познакомившись с несколькими воспоминаниями об условиях, в которых работали заключенные, я понял, в какой ад попал Иван. Шансы вернуться оттуда живым были минимальными.

Иван Вагнер умер от крупозного воспаления легких в стационаре 9-го Ахпунского ОЛП 7 августа 1937 года. До конца своего срока один из трех братьев моего прадеда не дожил всего несколько месяцев.

Завершить рассказ об Иване мне хотелось бы еще одной цитатой из статьи азербайджанского правозащитника Эльдара Зейналова. Вот что он узнал о судьбе сотрудников НКВД, которые сфабриковали дело Вагнера в Баку: «…Некоторым из них довелось испытать страх перед расплатой во время хрущевской “оттепели”.

Так, Хентов был арестован в ноябре 1938 года и в 1939 году приговорен к 5 годам лагеря за то, что “перестарался” и забил насмерть подследственного.

Освобожден досрочно и отправлен на фронт. Дожил до “оттепели”, допрашивался о пытках и фальсификациях. Умер в 1957 году в 41 год.

Сумбатов в январе 1938-го был уволен с должности наркома внутренних дел Аз. ССР и отозван в Москву, но отделался легким испугом. К моменту смерти Сталина он был зам. председателя Совмина Аз. ССР (по нынешним меркам вице-премьером). Был арестован по делу о репрессиях, сошел с ума и умер в психбольнице в 1960-м.

Пурнис был арестован по политическим мотивам и расстрелян в 1938 году. Лейхт в 1940-м уволен из НКВД, выслан как немец и умер в ссылке. Май был уволен в 1938-м как беспартийный и умер в 1941 году в Москве. Тевосян был уволен 7 марта 1939-го и потом вплоть до смерти тихо проработал в Молдове и Москве по линии Министерства заготовок.

В официальном отчете АзУНКВД Сумбатов сообщает, что усилиями его подчиненных из Особого отдела в 1935 году был репрессирован 381 местный немец. Среди них обнаружили агентуру гестапо, резидентуры и фашистские группы в Казахе и Траубенфельде, фашистский актив в колониях, получателей “гитлеровской помощи”, антисоветских церковников. Не забыли арестовать членов немецкого кооператива “Конкордия”, составлявшего конкуренцию колхозам, и выслать в Карелию немецкое кулачество (с семьями)»[22].