Сигги и Валька. Любовь и овцы

День третий

На острове беда обычна,

Но от того не меньше зла.

Болезнь овечья, что критична.

Недалеко, уже пришла.

Обеспокоен Сигги, мрачен,

«Твой страх, я думаю, напрасен…», —

Заметила тут гостья вдруг

С заботой, словно лучший друг.

«По поведению не сказать,

Что б овцам завтра умирать».

Но едут, осмотреться нужно,

Понять, чего на деле есть.

Ведь если что вдруг обнаружить,

Хоть даже малый самый след…

Печали, счастья перепады,

Надежды всё же верный свет…

С тревогой смотрят на ограды

И видят, что там шерсти нет.

Утро третьего дня начиналось, как обычно. Когда Валька вошла в столовую, Сигги уже приступил к завтраку.

— Привет, помощница, — сказал он без малейшей иронии.

— Привет, — Валька улыбнулась.

— Приятного.

Небо за окном было хмурым, но в душе у Вальки расцветали те самые желтенькие цветочки, россыпь которых так часто заменяла на этой земле блики солнечного света.

Однако к концу завтрака атмосфера в столовой заметно изменилась.

Телефон Сигги звякнул, он прочитал сообщение, его лицо потемнело и закаменело. Он быстро нашёл какой-то номер телефона в списке контактов, и последующий разговор отнюдь не стёр печать напряжения с лица хозяина фермы, скорее, оно становилось всё более мрачным.

— Что-то случилось? — спросила Валька, когда Сигги закончил разговор.

— Боюсь, что так. На юге почесуха, — последнее слово прозвучало чуть ли не как вердикт «виновен» в суде присяжных. — Формально регион не наш, но смежный.

Вальке стало страшно. Она прекрасно знала, что почесуха овец — пожалуй, самый жуткий ужас овцевода, фактически, приговор для фермерского хозяйства. И, несмотря на забавное название, в этом явлении точно нет ничего забавного. Возбудитель болезни до сих пор точно не установлен (сейчас наука всё больше склоняется к прионной[1] природе инфекции), но она на сто процентов заразная, и выявить её сразу не удаётся — симптомы могут не проявляться несколько лет. А когда заболевание становится заметным — в первую очередь потому, что овцы начинают часто и с упоением чесаться о любые пригодные для этого предметы, например, ограждения, отсюда и смешноватое название — с этого момента жить животным остаётся несколько недель. При выявлении почесухи всё поголовье овец на ферме утилизируется, а на местность накладывается многолетний карантин. Как дипломированный специалист по разведению скота Валька, конечно же, знала об этой напасти, в частности, то, что случаи суицида среди невезучих фермеров — отнюдь не редкость.

— А ты что-то замечал? — спросила Валька, в её голосе звенели и тревога, и надежда.

Сказав это, Валька краешком сознания отметила, что, думая по-русски, она обратилась к Сигги именно на «ты». Конечно, он этого не понял, язык, на котором они общались, такого нюанса передать не мог, да и само множественное «вы» было для исландца всего лишь грамматическим аспектом инглиша, однако для Вальки стало ясно, что какая-то преграда между ними рухнула, как будто души их в предчувствии беды соприкоснулись…

— Нет, но я об этом не думал.

— Давай посмотрим, — тут Валькин голос упал до самой низкой ноты, какую она была в состоянии взять. — Если что, на ограждении найдётся хоть один клочок шерсти.

Сигги посмотрел ей в лицо не то чтобы с облегчением, скорее, с благодарностью за выдержку и умение конструктивно мыслить в критической ситуации.

— Пошёл седлать лошадей. Жду тебя у ворот, — сказал он уже на выходе из столовой.

У ворот разделились — Сигги поехал на юг, Валька — на север. На востоке — океан, оттуда зараза не придёт, на западе — горный кряж, а овцы всё же не мастера спорта по альпинизму.

Объезд территории фермы и внимательный осмотр ограждения занял полдня. Обратно Валька возвращалась с более спокойным сердцем. Сигги уже ждал её на подъездной дороге. Его посветлевшее лицо без слов сказало Вальке, что и он не нашёл ни клочка шерсти — ни на стойках забора, ни на проволочной сетке.

У обоих отлегло от души.

Валя тихонько предложила

Проверить записи, мол, вот

Болезни вероятность/силу

Определяет генов код.

А дед вёл тщательный учёт

Не просто общий вес и счёт.

На сердце стало ладно-складно,

И даже захотелось петь

И, правда, с радостью звучало:

«Выходит, им не заболеть».

И Валя чувствует победу,

Как будто нечто «удалось»,

И улыбается рассвету

Сознания: «ура, сбылось!»

За обедом оба всё же молчали, пока Валька не выдала тираду, больше подходящую для научной конференции, но таковы уж были её мысли:

— Слушай, восприимчивость к почесухе у овец зависит от последовательности аминокислот белка приона и конкретной комбинации аллелей белков прионов.

Сигги согласно кивнул.

— Овцы, гомозиготные по аргинину, имеющие двойной набор «ARR» аллели, можно сказать, обладают иммунитетом, — продолжил он Валькину мысль.

— Да. Думаю, твой дед как рачительный хозяин мог поинтересоваться геномом своих овец. Ты смотрел документы?

— Смотрел, но, возможно, такого рода записи — не очень внимательно, — если бы Сигги умел краснеть от стыда, его лицо сейчас залила бы краска.

— Так давай сейчас посмотрим.

В компьютере нужных файлов не нашлось, но Валька всё же была права — они обнаружились в кожаной папке для бумаг. Все овцы старого Сигвальда оказались гомозиготными по аргинину — ARR/ARR.

Теперь уж у обоих действительно отлегло от души.

Вернувшись, ближе они стали,

Понятнее друг другу и,

Что важно, равно понимали,

Так многое…минуты шли.

Он, как уж сделалось обычно,

Пожал ей руку, длился миг…

Хоть миг закончился привычно,

Но отголосок не затих.

Он ей сказал: поедем, знаешь,

Тебе понравится, поверь.

Минута, взгляд, ответа шелест.

И собирались поскорей.

А впрочем, и не очень спешно,

Взяв одеял, воды, еды,

Решила Валя — будет зябко.

Ну, и поехали они.

Вот только зря она боялась.

Над речкой тёплой вился пар,

Трава, вода и солнца малость…

Купаться Сигги предлагал.

Не без сомнений вовсе Валя,

Однако ж, согласилась вот,

Недолго, но тепло взирая

Как Сигги у воды-то ждёт.

Купались бурно, час, наверно.

Поужинали. Нежный свет,

Баранина, огурчик, хлеб —

И хорошо и современно.

Собрали вещи и домой.

И вот дорогой, значит, той

Ещё одна звучала песня…

Песнь вольна, будто речка лейся…

Сигги, уже почти по устоявшейся традиции, снова пожал Валькину руку, и снова рукопожатие длилось значительно дольше, чем это положено «по протоколу». А потом в его серых глазах словно вспыхнули искорки.

— Хочешь, покажу тебе одно интересное место… речку? — спросил он.

Валька, вчера на самом деле изрядно продрогшая на берегу океана, невольно вздрогнула.

— Речку? — переспросила она.

— Там тепло, не бойся, — краешками губ улыбнулся он. — Поехали. Только надо с собой еду взять, это не очень близко, к ужину не вернёмся. Ты пока одевайся и жди меня у машины.

Сборы не затянулись, и вскоре хозяин фермы вышел из дома с двумя сумками в руках.

— Тут еда и термос с кофе, а здесь — ещё кое-что.

А подмышкой у него торчало свёрнутое шерстяное одеяло.

Путь действительно оказался неблизким, и большую его часть справа до самого горизонта простирались суровые воды Северной Атлантики, а слева тянулась цепь невысоких гор, местами скалистых, местами травянисто-зелёных, вершины которых были надёжно укрыты от взоров путешественников плотной пеленой туч.

Наконец, машина свернула на узкую каменистую дорожку, ведущую в направление горного кряжа, и несколько минут, несмотря на продвинутые амортизаторы, внедорожник изрядно потрясывало.

— Приехали, — сказал Сигги.

И пока Валька с удивлением рассматривала мелкую каменистую речку, источавшую клубы пара, Сигги вытащил из багажника обе сумки, а одеяло отдал пассажирке.

— Пошли, — он снова был лаконичен.

Устроились на берегу термальной, как догадалась Валька, реки, которую в этом месте природа любезно перегородила несколькими камнями в рост человека, образовав, таким образом, небольшой естественный проточный бассейн. У тёплой воды оказалось совсем не холодно и даже уютно. Дождя не было. Сигги взял из Валькиных рук одеяло и расстелил его на пологом берегу, где сквозь мелкие камушки пробивалась весёлая яркая травка.

— Загар не гарантирован, а вот купаться можно, пока не надоест.

С этими словами он стянул с себя свитер и футболку с длинными рукавами. И посмотрел на Вальку, которая застыла в некотором замешательстве.

— Я не надела купальник. Ты не сказал, что мы едем купаться, — укоризненно проговорила она.

— Извини, я, видимо начал забывать, что ты иностранка. Исландцы одиннадцать с лишним веков купаются в термальной воде без всяких купальников, и ничего.

— Ты хочешь, чтобы я купалась… голой? — смущённо спросила Валька, искоса поглядев на Сигги.

— Ну, вообще-то, нас двое…, — улыбнулся он. — Хм … надеюсь, на тебе не слишком прозрачное бельё… Сойдёт вместо купальника?

— Сойдёт.

Валька однажды купалась в чём мать родила вместе с Аннеке. То было ночью, и сохранялась полная уверенность, что, кроме них, ни одной живой души на морском берегу не наблюдается. Валька помнила потрясающее ощущение обнажённого тела в открытой воде, но Сигги — всё же мужчина, а не закадычная подруга…

Сейчас на Вальке были плотные хлопковые трусики и спортивный бюстик из того же материала, и она, решив, что будет выглядеть вполне благопристойно, начала раздеваться. Сигги уже снял с себя всё, кроме облегающих трусов-шортиков в сине-белую полоску, и с нетерпением ждал, когда Валька, наконец, разоблачится, чтобы вместе зайти в воду.

Валька стянула свои штаны с начёсом, выпрямилась и замерла, словно восковая фигура в музее мадам Тюссо. Мужчина, стоящий перед ней, был прекрасен до безобразия. Иначе сказать было просто невозможно. Валька смотрела на него, одновременно и смущаясь, и восхищаясь, и не могла сделать ни шага, пока он не протянул руку и не спросил:

— Всё в порядке?

— Да, — пискнула Валька и сжала своей ладонью пальцы протянутой руки.

Из воды вылезли примерно через час. И захваченная Сигги еда — вяленая баранина, пупырчатые огурцы из теплицы, которую, скорее, хотелось назвать оранжереей, и утренней выпечки ржано-ячменный хлеб — оказалась весьма кстати, оба проголодались от водных процедур.

После импровизированного ужина они ещё немного побарахтались в теплой воде и вскоре тронулись в сторону дома. На обратном пути Вальку охватило какое-то щемящее осознание «это счастье, не иначе» и она снова запела.

Милый мой, любимый,

Знать, меня не любишь…

Так ли, полог звёздный?

Так ли? Мне ответишь?

Горестно, темно мне,

Солнышко не светит…

Ветер не развеет,

Дождичек печалит.

Милый мой, любимый

Может, меня любишь…

Ясен полог звёздный,

Вдруг придёшь обнимешь…

Сладко да тревожно,

Солнышко сквозь тучку.

А собью вот масла,

Замешу-ка мучку.

Милый мой, любимый

Говорит, что любит.

Разговор не тайный,

Сказано при людях…

Вечером я сладко

В сенях засыпаю.

Осенью ведь свадьба,

Нынче точно знаю.

На сей раз в песне сету говорилось о любви девушки к парню, как будто бы безответной, а на самом деле очень даже взаимной. «Хорошо, что Сигги ни фига не понял», — промелькнула в Валькиной голове мысль, когда смолк последний куплет, в котором говорилось о скорой свадьбе по осени.

А он вдруг как-то изменился,

Иначе глянул на неё.

И мир на миг преобразился.

На миг, но изменилось всё.

Она уже не просто фифа,

Туристка ради «поиграть».

Она — частичка его мира,

Он начал это понимать.

Миг миновал, ей стало страшно,

Ей стало вдруг не по себе.

Она осталась безучастна

В тот раз к протянутой руке.

Не для того она была здесь,

Не для него… А для чего?

Бессмысленно… откуда тяжесть?

С чего ей вдруг не всё равно?

Есть красота, вот в ней и смыслы,

Овечки милые ещё,

А остальные «в печку» мысли.

Несложно это… Это всё.

Вечерний воздух, свежий, летний.

И ей легко и хорошо.

Что музыка летящий ветер,

И слушать хочется ещё.

Красиво всё, и всё прекрасно.

Но замечает Валя вдруг:

Кровать большая столь — напрасно,

Ведь я одна жить буду тут.

А ей в ответ, что, мол, нормально

Размером будет для двоих.

И, стул роняя машинально,

Она теряется на миг.

И со словами «я устала»,

Она, поспешно так, ушла.

А засыпая, осознала,

Что может шутка то была.

И оттого немного грустно,

Но с тем и легче оттого,

А в сердце у неё не пусто,

В нем, хоть и сумрачно, светло.

Вернувшись на ферму, Валька почувствовала, как на неё навалилась усталость — всё же день был насыщен событиями. Они вдвоём зашли в столовую, выпили кофе (Валька по привычке плеснула в свою порцию немного молока), однако это не спасло её от невольного зевка, этично прикрытого ладонью.

— Замучилась? Спать хочешь? Я тебя провожу, — просто сказал Сигги, без всякого вроде бы подтекста.

И когда Валя открыла дверь и вошла в свою комнату, Сигги, оставшись за порогом, спросил:

— Тебе больше ничего не нужно?

— Нет, всё замечательно. Тут у тебя очень комфортно и уютно. Только вот кровать слишком большая для меня одной, — Валька сказала это, хихикнув, без всякой задней мысли.

— Зато для двоих как раз удобна.

Увидев явное ожидание в глазах Сигги, Валька поняла, насколько двусмысленно в данной ситуации прозвучала её невинная, в общем-то, фраза. Пытаясь побороть неловкость, она шагнула к шкафу и задела стул, который с грохотом свалился на пол. Её порывистое движение оказалось спасительным. Пока Валька поднимала стул и возвращала на место висевший на его спинке свитер, Сигги понял, что его намёк останется без ответа.

— Доброй ночи, Валька, — внешне абсолютно невозмутимо сказал он, закрыл дверь Валькиной комнаты с наружной стороны, и его шаги смолки в коридоре.

А Валька до того самого мгновенья, когда всё её существо, наконец-то, погрузилось в долгожданный сон, пыталась решить для себя, правильно ли она поступила.

[1] Прионы — класс инфекционных агентов, составленных только из измененных белковых молекул хозяина. Прионы не содержат нуклеиновых кислот и, таким образом, отличаются от всех известных микроорганизмов, таких как бактерии, грибки, вирусы и вирусоподобные частицы.