Сигуатера

12

Кленкин сидел, облокотившись на планшир. Совсем рядом раскачивалось море. Вода — удивительной прозрачности. Неподалеку на волне играла всеми цветами радуги медуза-пузырь с крыловидным выступом — «португальский кораблик». Прикоснешься рукой, и обожжет точно крапивой.

Их судно осталось за кормой, и, если не поворачивать голову, покажется, что в этом ярко расцвеченном мире только шлюпка и «Летучий голландец». Его темные, в ржавых потеках борта все ближе и ближе, видны наглухо задраенные иллюминаторы, двери, люки. Окна ходовой рубки тусклы, точно подернулись плесенью.

Страха нет, но Кленкина угнетает чувство неопределенности. Ему уже надоело перебирать всевозможные варианты того, что произошло на траулере. Да в этом и нет необходимости — сейчас все выяснится.

Студентом его потрясла книга австрийского врача Гуго Глязера «Драматическая медицина», потрясла своей будничностью. Врачи спокойно, продуманно рисковали жизнью и нередко погибали во имя постижения истины. И при этом не было никаких высоких слов. Все строго, деловито.

Ему, Кленкину, скоро двадцать семь, и он только-только становится врачом. Становится… Если ему суждено им стать.

Глядя на игру света, дробящегося на гребнях волн, Кленкин с досадой подумал, что история с Мариной — глупость, просто у него сработал комплекс неполноценности. «Хомячок!» Прямо по-гоголевски вышло. А девчонка, может, перед подружками хотела похвалиться.

Он вспомнил, с какой тщательностью Марина ела, когда он приглашал ее поужинать в кафе или ресторан, и какое строгое у нее было при этом лицо. Вспомнил, что ходила Марина всегда в одной и той же джинсовой юбке. Менялись только простенькие кофточки.

На сестринскую зарплату не зашикуешь. Мать — работница на «Красном треугольнике». Отец бросил, давно с семьей не живет.

В их однокомнатной квартире у Нарвских ворот было чисто, но бедно.

…Он ушел, даже не простившись. «Хомячок». Что же тут обидного? Комплекс, проклятый комплекс.

Голос старпома вырвал его из задумчивости.

— Доктор, уберите руку с планширя. Расшибет о борт, а ваши руки еще пригодятся.

Глаза у старпома холодны, он бледнее обычного, но спокоен.

А ведь верно, сейчас многое будет зависеть от его, Кленкина, знаний, умения. И ни старпом с его непоколебимой волей, ни десять таких старпомов, ни даже сто не заменят его. Кажется, Гомер сказал: «Тысячи воителей стоит один врачеватель искусный…»