Сильвия

Глава вторая
АДРИЕННА

Дома я лег спать, но и в постели не обрел покоя. В полудремотном забытьи я воскрешал в памяти всю мою юность. Вот такое состояние, когда рассудок еще сопротивляется причудливым узорам сновидений, позволяет иной раз вместить в немногие мгновения самые яркие картины, выхваченные из целого периода жизни.

Снова передо мной высился замок времен Генриха IV, я видел его островерхие шиферные крыши, бурый фасад, зубчатые углы стен из пожелтелого камня, просторную зеленую площадь в раме лип и вязов, чью листву заходящее солнце пронизало огненными стрелами. Молоденькие девушки водили хоровод на лужайке, распевая старинные песни, перенятые ими от матерей, песни, в которых французский язык еще столь первозданно чист, что слушатель весь проникается духом этой древней провинции Валуа, где более тысячи лет бьется сердце Франции.

Я, единственный мальчик в хороводе, кружился со своей подружкой Сильвией, девочкой из соседней деревни,— черноглазая, с правильным тронутым загаром личиком, она была олицетворением жизнерадостности и свежести!.. Я любил, я видел ее одну — до этого дня! На высокую красивую блондинку по имени Адриенна, плясавшую вместе с нами, я и внимания не обратил. И вдруг, следуя фигурам танца, мы с Адриенной оказались посредине круга, вдвоем, лицом к лицу. Мы были одного с ней роста. Нам велели поцеловаться, темп песни и танца стал еще быстрее. Целуя Адриенну, я непроизвольно пожал ей руку. Длинные кольца ее золотистых локонов коснулись моих щек. И в то же мгновение я почувствовал какой-то неизведанный трепет... Красавица должна была спеть песню — выкуп за право вернуться в хоровод. Все уселись в кружок, и она запела один из тех старинных романсов, где любовь неотрывна от печали, где всегда повествуется о злоключениях принцессы, волею отца заключенной в башню за то, что дерзнула полюбить; голос у Адриенны был чистый и проникновенный, но словно подернутый дымкой, как голоса всех девушек в этом краю туманов. Каждый куплет кончался дрожащей трелью, которая придает особую прелесть молодым голосам, когда они этими трепещущими переливами стараются передать неверные голоса своих бабок.

Она пела, а меж тем тени от высоких деревьев сгустились, сияние взошедшей луны озаряло лишь ее, одиноко сидевшую посреди нашего притихшего круга. Она допела песню, но никто не решался прервать молчания. На лужайке колыхался прозрачный туман, его клочья цеплялись за верхушки трав. Мы словно очутились в раю... Наконец я вскочил и бросился к цветнику у стены замка, где в фаянсовых вазах, расписанных в манере камайё, росли лавровые деревца. Я принес две ветки, девушки сделали из них венок, связали лентами. Я возложил его на голову Адриенны, и блестящие листья, озаренные бледным лунным светом, засверкали в ее белокурых волосах. Как она была похожа на дантовскую Беатриче, с улыбкой взирающую на поэта, который бродит у пределов райской обители!

Адриенна поднялась. Высокая и тонкая, она сделала нам изящный реверанс и побежала к замку. И тогда кто-то рассказал, что она — внучка одного из отпрысков семейства, связанного тесными узами с древними французскими королями; в ее жилах течет кровь рода Валуа. Ради сегодняшнего праздника ей позволили принять участие в наших играх, но больше мы ее не увидим, завтра она уезжает в монастырский пансион, где воспитывается с самого детства.

Вернувшись на свое место подле Сильвии, я увидел, что она плачет. А причина ее слез — венок, возложенный мною на голову прелестной певицы. Я хотел было сорвать лавровые ветки и для нее, но Сильвия наотрез отказалась — не нужен ей этот венок, она ведь его не заслужила! Тщетно я пытался оправдаться, провожая ее домой, Сильвия всю дорогу упорно молчала.

Пришло время и моего отъезда, я вернулся в Париж к своим занятиям, унося с собой два образа — образ нежной дружбы, так печально оборванной, и образ любви, невозможной, непонятной, источник горестных мыслей, от которых не давала исцеления философия студенческой братии.

Победила Адриенна — этот мираж, воплотивший в себе величие и красоту, который облегчал часы напряженных занятий или просто им сопутствовал. Через год во время каникул я узнал, что на миг явившаяся мне красавица волею семьи приняла монашеский постриг.