Сильвия

Глава четвертая
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ КИФЕРУ

Минуло несколько лет; вечер, когда на лужайке перед замком я увидал Адриенну, стал уже не более чем детским воспоминанием. На этот раз я приехал в Луази в день храмового праздника. И опять я присоединился к лучникам, опять занял место в отряде, к которому некогда принадлежал. Устроителями праздника были молодые люди, отпрыски старинных семейств, которые все еще владеют в этом краю замками, затерянными в лесах и пострадавшими более от времени, чем от революции. Из Шантильи, из Компьена, из Санлиса прискакали веселые кавалькады лучников, и отряд за отрядом построились в незамысловатую процессию. После долгого шествия по деревням и городишкам, после церковной мессы, состязаний и раздачи наград победителей пригласили к трапезе на затененном тополями и липами островке посреди одного из тех прудов, которые питают водами Нонетта и Тева. Разукрашенные суденышки отвезли нас на остров, избранный потому, что там был овальный храм с колоннадой — он послужил пиршественным залом. В этой местности, как в Эрменонвиле, много таких вот легких строений конца восемнадцатого века, где философы-богачи обдумывали свои прожекты, навеянные духом времени. Храм, о котором идет речь, скорее всего был посвящен богине Урании. Три колонны уже обрушились и увлекли за собой часть архитрава, но обломки убрали, в зале между колоннами развесили цветочные гирлянды, навели глянец молодости на эту современную руину, отдающую скорее язычеством Буффлера и Шолье, нежели Горация.

Переправа на остров скорее всего была задумана как дань картине Ватто «Путешествие на остров Киферу». Иллюзию нарушали только наши современные костюмы. С праздничной повозки сняли грандиозную корзину цветов и водрузили на самую большую барку; девушки в белом, по обычаю сопровождавшие повозку, расселись на скамьях, и эта прелестная депутация, воскрешавшая античность, отражалась в недвижных водах, обступивших островок, меж тем как закат заливал румянцем и ближний его берег, заросший терновником, и колоннаду, и светлую листву деревьев. Вскоре уже все барки встали на причал. Корзину цветов торжественно внесли в храм и установили посреди стола, гости заняли свои места, счастливчики — возле девушек: для этого только и требовалось, чтобы вас знали родственники девушки. Поэтому я оказался соседом Сильвии. Ее брат уже подходил ко мне, уже отчитывал за то, что я так давно не навещал его семейство. Я отговаривался учебными занятиями,— из-за них никак было не отлучиться из Парижа, заверял, что и приехал лишь затем, чтобы их всех повидать.

— Нет, он просто меня забыл,— сказала Сильвия.— Мы же деревенские, куда нам до парижан!

Я хотел закрыть ей рот поцелуем, но она все еще сердилась, и потребовалось вмешательство брата, чтобы Сильвия холодно подставила мне щеку. Никакой радости этот поцелуй мне не доставил — слишком многие могли рассчитывать на подобную милость в патриархальном краю, где здороваются с любым встречным и где поцелуй — простая учтивость добропорядочных людей.

Устроители праздника приготовили гостям сюрприз. Когда ужин подходил к концу, из огромной цветочной корзины вдруг вылетел дикий лебедь; взмахами сильных своих крыльев он сперва приподнял плетенье из венков и гирлянд, под которыми был скрыт, а потом разбросал их по всему столу. Лебедь радостно устремился к небосклону, где догорал закат, мы же бросились хватать без разбору венки и надевать их на головы соседок. Мне посчастливилось: мой венок оказался из самых красивых, и Сильвия, улыбаясь, подставила щеку для поцелуя куда охотнее, чем в первый раз. Я понял, что отчасти искупил тот давний свой проступок. Сейчас я восхищался Сильвией безраздельно, она так похорошела! Уже не деревенская девушка, которой я пренебрег ради соперницы более взрослой и более сведущей в искусстве светского обхождения. Все в ней стало пленительно: черные глаза под дугами бровей, чудесные и в детстве, были теперь неотразимы, а в улыбке, внезапно озарявшей точеные, безмятежно-спокойные черты, таилось нечто аттическое. Я восхищался этим достойным античных ваятелей лицом, таким непохожим на миловидные мордашки ее подруг. Изящно удлиненные пальцы, округлившиеся и еще более белые, чем прежде, руки, стройная талия совершенно преобразили ее столь знакомый мне облик. Я не преминул сказать ей, что вот гляжу на нее и просто не узнаю, надеясь этими словами загладить былую и неожиданную измену.

К тому же все благоприятствовало мне — дружба ее брата, праздничная настроенность, закатный час, даже это прелестное место, с таким вкусом выбранное и воскрешающее галантные торжества ушедших дней. Мы старались поменьше танцевать, предпочитая обмениваться общими нашими детскими воспоминаниями и мечтательно любоваться вдвоем отблесками заходящего солнца на тенистых кронах и водной глади. Мы так углубились в созерцание, что брату Сильвии пришлось напомнить нам — пора возвращаться домой: до деревни, где жили ее родители, дорога не близкая.