Симеон

Глава 20

Выкрутас с Таврическим Дворцом сложился достаточно своеобразно. Екатерина Вторая прикармливала некоторых магнатов, чтобы создать оппозицию Четырёхлетнему Сейму. Самым богатым и тщеславным являлся Михаил Иероним Радзивилл. Он хотел бы иметь столь шикарный дворец в Петербурге, но не за полную цену естественно.

Я тоже кобенился, но разумно. Представляю, как императрица удивилась моему предложению, обеспечивающее моё же будущее.

— Ваше величество, вы достигнете своего сейчас. Зато Симеон получит, что хочет, через несколько лет.

— И что же он предлагает?

— Семён Афанасьевич согласен продать Радзивиллу дворец дёшево, всего за 200 тысяч рублей со всем убранством. Только статую Афины Таврической заберёт на память.

— Очень щедро и мне это нужно ныне. А чем отдариться придётся в будущем?

— Семён Афанасьевич хотел бы организовать за свой счёт торгово-промышленный регион в Курляндии и Мемельланде. Льготы и привилегии не нужны, налоги и пошлины будет платить на общих основаниях.

— А в чём тогда его выгода, коли оно и мне выгодно?

— Тогда те земли не будут розданы налево и направо, что даст возможность вести единую экономическую политику.

Мы предполагали, что императрица рассердится за намёк о безудержной раздаче земель кому ни попадя, но ошиблись. Екатерина расхохоталась и шутливо пригрозила пальчиком.

— Не бойтесь, ничего оттуда чернявому не дам. Другие земли, ежели что, найдутся. Только, боюсь, Симеону долго ждать придётся политических решений.

— Ничего, он ещё молод и готов ждать сколько угодно.

В ноябре же чемодан вез ручки ушёл налево, а я лично познакомился с богатейшим литовским магнатом. Теперь считается, что он мне «многим обязан».

Петербург, в какой-то момент шокированный завещанием Потёмкина по поводу дворца, угомонился и даже Зубовы перестали коситься. Народ посчитал, что граф Великий всего лишь бастард князя Таврического. Тем более, что это вполне объясняло многое. Теперь, когда Потёмкина больше нет, не будет у Великого ни внеочередных чинов, ни царских даров.

Супружеская чета вернувшихся из Европы Разумовских-младших, пригласила меня в гости. Маман, счастливая тем, что ей разрешили частично снять покров с дворцовой тайны, сразу обняла меня. Пётр Кириллович пожал руку, как отчим повзрослевшему пасынку.

На семейный парад-алле явились, ни разу не запылившись, ещё два брата, Андрей и Алексей, а также приёмный дед Разумовский-старший. Стоило только разбогатеть, как оброс роднёй с ног до головы. А что будет завтра, коли снова обеднею?

Хорошо, что присесть позволили и лишь потом завалили вопросами и комментами.

— Сёмушка, а ты жениться не надумал?

— Ну, что вы, мама, молод ещё. Да и по любви хотелось бы жениться, а не по расчёту.

— Тебе достойная пара нужна, а не абы кто. Сколько графов вокруг имеют прекрасных дочерей.

— Маман, а вдруг я стану князем али герцогом. Тогда получится, что не я по расчёту, а за меня по расчёту вышли, — смеюсь над самим собой.

— С чего это тебя князем сделают, за какие заслуги? — интересуется с подковыркой Алексей Кириллович.

— Есть заслуги и немалые, — авторитено заявил «дед» Разумовский, — Семёну ещё и не додают, а он большего заслуживает, я то знаю.

Самый старший в семействе настолько авторитетен, что сорокалетняя мелюзга с почтением затыкается, совершенно не врубаясь в коммент.

— Екатерина самолично сказала, что с титулами успеется, пусть к графу пока привыкнет.

— Так может на деньгах жениться, есть выгодные партии, — прокомментировал Андрей Кириллович, самый расточительный в семействе.

Вот насмешил, так насмешил!

— Думай, что говоришь. Семён и от моих, и от Елагинских денег отказывается, хотя предлагали не раз. Ему один только Потёмкин больше миллиона уже передал.

Три брата дружно фигеют от такого нового «родственника», не понимая кто таков Семён Афанасьевич Великий. Контр-адмиральский мундир, два ордена…

— Так это же третий, — удивляется Пётр Кириллович, — а был четвёртый. За что вручили?

— За Мальту, — скромничаю я. — за то, что своевременно идею подал.

Ну всё, теперь меньше княжны, да ещё из родовитых, мне не позволят взять в жёны.

— Вроде у Долгоруковых есть кто-то на выданье?

— Так и у Радзивилла дочь не замужем, — подначиваю я.

— Эк, куда махнул, с Радзивиллами породниться.

— Кирилл Григорьевич, вообще-то Михаил Иеронимович сам мне сказал, что должен теперь.

— Это когда же?

— Ну, когда я ему Таврический дворец всего за двести тысяч продал.

Опять немая сцена с минутой молчания. Приняли, блин, в семью сиротинушку худородную.

— Это ты продешевил, Семён, и намного, — сразу отреагировал дядька Андрей, — мог бы и посоветоваться с другими, кто разбирается.

И как мне с ним советоваться, если его послом то туда, то сюда посылают? Другое дело, если использовать родную, отныне, душу в некоторых целях.

В общем, всласть потрындели, кое-кому на букву «З» косточки перемыли. Я даже поиграл на гитаре и рояле, песенки попел (в этот раз на стихи Есенина).

Вечер удался и на мой взгляд был удивительно тёплым. Заодно и два хозяйственных вопроса решили. Алексей Кириллович настолько заинтересовался новинками класса «русский сахар и русский кофе», что согласился с предложением своего отца заняться развитием имений Разумовских. Что разгрузит самого Кирилла Григорьевича. А мы с дедом займёмся ещё и организацией Сахарной школы и Сахарного колледжа. Дело-то перспективное, что ни говори.

В декабре сенаторы взяли на рассмотрение проект введения в структуру власти должности Правителя России. Наверняка множество копий поломают за годы обсуждений и скорее всего ни к чему так и не придут. Кому нужна диктатура при абсолютной монархии, пусть даже временная?

Единственные поддержанты на данный момент — Храповицкий с Великим, цесаревич Павел Петрович Романов и… набор Зубовых. Такое впечатление, что каждый из них готов примерить соответствующую шапку.

Рождественский бал в Зимнем дворце начался вполне благопристойно. Императорское семейство, фаворит с ближниками, послы и некоторые важнючие иноземные купцы, а также всякие другие гости. Все туда-сюда фланировали, образуя говорильные кучки, перемежаясь, как перемежалы ходячие. Мы с Храповицким отирались в уголке, чтобы не отсвечивать попусту. Чисто формальная обстановка, когда нужно всего лишь «ночь простоять». В какой-то момент подгрёб английский посол, чтобы поздравить с рождеством знакомцев. Мы ответили любезностью и оставалось лишь парой ничего не значащих фраз перекинуться, чтобы расстаться. Перекинулись, бляха-муха!

— Мистер Саймон, как видите всё само собой решится в наступающем году во Франции.

— Как именно, сэр Витворт? — поддержал я досужий трёп.

— Австрия объявит войну Франции и силами всей Священной империи введёт армию, чтобы покончить с революцией, полностью восстановив монархию.

И чёрт меня дёрнул внести мелкие коррективы.

— А если французы решат первыми начать войну, пока австрийцы ещё полностью не готовы?

— Так им король не разрешит, — со смехом встрял какой-то хрен, прислушивавшийся к разговору.

Он даже шаг сделал, чтобы оказаться рядом с послом и побренчать досужими фразами. Пришлось отморозить неизвестную мне личность, чтобы отвалил на полштанины.

— И кто же его будет слушать, когда королевские полномочия урезаны? Сначала нужно Национальное собрание разогнать, а для этого победить Францию в войне.

— Вы слишком молоды, чтобы мне возражать?

Зашибись логика, когда телегу ставят впереди лошади, а оппонента пытаются опустить ниже городской канализации, ссылаясь на возраст. Тут уже Витворта повело.

— Согласитесь, что формально граф Великий прав. Если Собрание решит, то Людовик действительно ничего не сможет сделать. Кстати, Саймон Афанасьевич, а как тогда могут развиваться события на ваш взгляд?

— Скорее всего именно французы первыми пересекут Рейн. Тем более, что сейчас у них два врага, а не один: Австрия и Пруссия, согласно договора, заключённого в этом году. Мало того, они обязательно начнут внутри Франции призыв желающих поддержать дело революции и наберут на лозунгах ещё одну армию. И это будет началом конца европейского баланса.

Во, выдал, самому странно, как из отчётного доклада по поводу очередной годовщины Французской революции. Количество окружающих постепенно увеличивается, даже желающие вставить свои три копейки прибавляются.

— Но ведь против них встанет вся Европа! — ещё один умник со стороны зевак.

— Увы, господа, но европейским армиям слишком долго собираться вместе. Сразу возникнут проблемы с согласованием внутри стран, а уж проблемы с транспортировкой войск и их прокормом в пути станут преогромными.

— Неужели французы не испугаются такого мощного противника?

— А кого бояться, враги-то разрознены пока? Так что революционные генералы будут щёлкать их поодиночке.

Бубненье со всех сторон, возмущение недогоняйством оратора, новые ссылки на юность недоумка. И ни одного обстоятельного доказательства моей неправоты.

— Симеон, а ты точно уверен в своей оценке этого варианта событий?

Трындец подкрался…, виноват, биологический отец приблизился незаметно.

— Ваше императорское высочество, вы правы и это всего лишь вариант. Тем более, проблема в другом. В революционные армии вольются не только рабочие и ремесленники, но и мелкие и средние буржуа. Просто потому что будут опасаться, что их ограбят завоеватели в случае своей победы.

Опять бубненье окружающих, но все знают насколько велико население Франции.

— Извините, но русская армия гораздо сильнее, — ещё один ура-патриот на мою голову.

— Симеон, но ведь мятежный дух быстро иссякнет или ты так не думаешь? — снова подключился Павел, явно изумляющий окружающих столь вольным обращением на «ты».

Другим становится ясно, что наши с ним отношения более близки, чем случайное пересечение на балу.

— Ваше высочество, истинная проблема заключается в том, что воюя плечом к плечу произойдёт единение нации. И его хватит надолго.

Неожиданно воцарилось молчание и все повернулись в одну сторону. К нам, увлечённым полемикой, незаметно приблизилась императрица с Платоном Зубовым под ручку.

— Продолжай, Симеон, продолжай. У тебя настолько хорошо поставленный голос, что его повсюду слышно.

— Виноват, государыня, не хотел помешать празднеству.