Симфония любви

Глава 13

Салтердон, дрожа от холода, медленно приходил в себя.

– Куда ты смотрел, безмозглый идиот? Ты точно угробил их. Представляешь, что нам будет за убийство этого проклятого герцога?

– Мы всего лишь немного повеселились. Что это с тобой? Вздумал стыдить нас?

Голоса смолкли.

Он опять погрузился в забытье.

Когда он снова открыл глаза, то почувствовал, что промерз до костей. Подняв голову, он увидел взрытые сугробы, разбросанную упряжь, уже покрытую свежевыпавшим снегом, и неясные очертания мертвой лошади. А дальше, у подножия крутого холма, лежала карета, превратившаяся в беспорядочное месиво из обломков черного дерева и того, что осталось от бархатной обивки, клочья которой на белом снегу выглядели как алые пятна крови.

– Мария, – выдохнул он в холодный неподвижный воздух, а затем, пытаясь выбраться из снега на камень, громко повторил. – Мария!

Представив себе ее хрупкое тело, лежащее среди обломков кареты, он застонал и стал изо всех сил бить кулаком о камень, пока боль не заполнила все его существо. Потом он затих, перекатился на снег, лег на спину и закрыл глаза.

Звук.

Вздох.

Стон.

Приподнявшись, он огляделся.

Расселина, в которой он лежал, заворачивала вправо. Сверху свисала «борода» валежника и чертополоха. У самого гребня из голой черной скалы лежало чье-то тело. Салтердон опять заполз на камень и протер глаза.

Мария!

Добравшись до девушки, он обнаружил ее лежащей на спине с разбросанной по снегу паутиной пепельных волос. Туфель на ее ногах не было, а сквозь дырки в чулках просвечивали маленькие розовые пальчики. Подбородок девушки был поцарапан, над левым глазом начала вздуваться большая багровая шишка.

Подтянув свое тело поближе, он обхватил ее в прижал к себе. Она застонала, шевельнулась, повернула к нему голову и открыла глаза.

– Ваша светлость?

– Не двигайся. Не разговаривай. Господи, – он облегченно рассмеялся. – Я думал, ты умерла.

– Я была похожа на мертвую?

– Абсолютно неживая. Как ангел. Снежный ангел с губами из льда.

– Мне холодно, сэр.

– Иди сюда. Осторожнее. Ты можешь двигаться? Он расстегнул шубу, прижал к себе гибкое девичье тело и запахнул меховые полы. Она прильнула к нему, едва касаясь макушкой его подбородка. Ее тонкие руки обвились вокруг него, а нога легла ему на бедро. Они лежали в позе утомленных и пресыщенных любовников.

Он поцеловал ее в макушку, которая пахла фиалками. Она теснее прижалась к нему и пробормотала:

– Не беспокойтесь, ваша светлость, я с вами. «Я с вами».

Господи, какая восхитительная невинность.

Время от времени он растирал ее руки, массировал спину и шею, чтобы хоть как-то согреть ее. Проходили минуты и часы, и день стал угасать.

Где же этот проклятый Тадеус? Неужели он свалился с обрыва вместе с каретой и лошадьми?

Кто-то непременно должен скоро хватиться их. Метель усиливалась. Ветер выл и швырял в воздух острые, как крошечные иголки, крупинки снега. Салтердон боялся закрыть глаза. Иначе он умрет. И она умрет.

Он крепко прижимал девушку к себе, тряс ее, будил, заставлял смотреть на себя. Ее огромные голубые глаза, окруженные заснеженными ресницами, оставались пустыми, и от этого он впадал в панику.

– Поговори со мной.

Ее веки медленно опустились.

Он закрыл ей рот поцелуем, придерживая пальцами ее подбородок и заставив ее губы раскрыться. Его язык проник ей в рот. Она пошевелилась и застонала.

– Поцелуй меня, – прошептал он сквозь зубы и почувствовал, как тело девушки затрепетало. Ее дыхание участилось, кожа стала теплой и упругой, из груди опять вырвался стон.

Он взял в ладонь грудь Марии и сжал, сначала нежно, а затем все сильнее и сильнее, пока не почувствовал, как ее маленькие пальчики впились в рубашку на его спине. Она еще теснее обвила его ногой, так что он ощутил тепло ее лона. Уткнувшись мягкими губами ему в плечо, она глубоко вздохнула.

Кровь его вскипела.

Лоб покрылся испариной.

С бьющимся сердцем он просунул руки к ней под одежду и крепко прижал девушку к своей груди… а затем ее дыхание выровнялось, и она успокоилась в его руках. Повернув лицо навстречу падающему снегу, он засмеялся. Он не мог остановиться, из глаз его текли слезы, становясь густыми, как патока, на замерзающих щеках.

Мария подняла голову и, заморгав, посмотрела на него.

– Не понимаю, что смешного в том, что мы замерзнем насмерть, – прошептали ее посиневшие губы.

Он сжал ладонями ее лицо.

– Мария, у меня замерзли пальцы ног. Она нахмурилась.

– Мария… моим ногам больно.

– Ногам?

Он кивнул, поцеловал ее в губы и снова рассмеялся.

Пошатываясь, Мария встала на колени. До нее наконец дошла важность его открытия. Она нащупала его ноги и сильно сжала.

– Да! – вскрикнул он и ударил кулаками в снег. – Я чувствую, Мария.

– А здесь?

– Да!

– Здесь. Можете пошевелить ими?

Стиснув зубы, он попытался пошевелить ногой. Ничего. Он сделал еще одну попытку, а затем, тяжело вздохнув, в изнеможении откинулся на снег.

– Ваша светлость! Ступня! Вы двигали ею?

Он кивнул и приподнялся на локтях. Мария стояла на коленях, почти неразличимая в угасающем свете дня и снежном вихре. Ее тонкий плащ не представлял никакой преграды для холодного ветра. Прижав руки к груди и подняв лицо к небесам, она почти беззвучно плакала.

– Иди сюда, пока совсем не замерзла, – позвал он.

– Нет, сначала я поблагодарю Господа за его милости.

– Если вы не согреете меня, мисс Эштон, то, боюсь, нам обоим скоро придется лично предстать перед Господом.

– Но…

– Господь терпелив, милая. А я нет.

Он схватил Марию за руку, притянул к себе, обернул меховой шубой ее дрожащее тело и сосредоточился на ощущении покалывания, которое распространялось от пальцев ног к икрам и коленям. Он может пошевелить пальцами, черт возьми. А если постарается, то согнет ногу в колене…

– Представляю, какую радость и облегчение испытают ваши родные, – сказала Мария, прижимаясь к его груди.

Улыбка на его лице погасла.

– Теперь вы можете жить прежней жизнью. Вы будете совсем как новенький. Только вообразите, как обрадуется герцогиня…

– Ш… ш, Мария.

– Она…

– Тихо! – крикнул он, подхватил ее подмышки, подтянул вверх, так что их лица оказались на одном уровне, и с силой тряхнул. – Ты никому ничего не скажешь. Ни Эдкаму. Ни бабушке. Ты понимаешь меня, Мария?

– Нет, не понимаю.

– Обещай мне. Поклянись. Никому ни единого слова, пока я не буду готов.

Наконец она кивнула. Он опять обнял ее и невидящим взглядом уставился в снежную пелену.

Два дня Мария пролежала в постели, дрожа сначала от холода, а затем от жара. Время от времени в комнату заходила Гертруда, вытирала ей лоб, подбрасывала дров в камин. До Марии доходили обрывки разговоров, но слов она не понимала. Лица появлялись и исчезали. Лицо Гертруды всегда было озабоченным, а Эдкам смотрел на нее, как на подопытного кролика.

Однажды, очнувшись, она увидела над собой улыбающееся лицо Джона. Ей на лоб легли его прохладные мягкие руки. Раньше эти руки были теплыми и сильными. Они так ласково касались ее лица, что ей хотелось плакать. Это всегда происходило глубокой ночью, когда от яркого пламени камина оставались лишь тлеющие угли, а одинокая лампа у кровати негромко шипела в тишине.

Ей казалось, что это ладони ее хозяина. Что это губы Салтердона шепчут ей в ухо: «Мария, Мария, не умирай».

Неужели ей все пригрезилось? Что он обнимал ее? Ласкал? Целовал?

На четвертый день она проснулась с ясной головой и села на постели. На стуле у камина сидел Джон, склонив голову над раскрытой библией. Он удивленно поднял голову.

– Его светлость? – воскликнула она. – Где он? Джон отложил книгу и встал.

Мария выбралась из постели и, покачнувшись, схватилась за столбик кровати, а затем бросилась к двери в спальню Салтердона.

– Подожди! – крикнул Джон и кинулся за ней. Распахнув дверь, она влетела в комнату, остановилась на мгновение, заметив, что кровать герцога пуста, и обвела взглядом просторное помещение. Заметив его силуэт в инвалидном кресле у окна, Мария, радостно вскрикнув, подбежала к нему, обняла за плечи и прижала к жив его всклокоченную голову.

– Вы живы! Слава Богу. Мой господин… – всхлипывала она, покрывая его макушку поцелуями. – Вы спасли мне жизнь. Чем я могу отплатить вам?

Джон обхватил руками ее талию и пытался оттащить прочь. Она отбивалась.

– Прекрати, – умолял Джон.

– Нет, никогда! Разве ты не видишь, что я нужна ему?

Наконец ей удалось оттолкнуть Джона. Повернувшись к Салтердону, она опустилась на пол, прислонилась к коленям Салтердона и прижала его ладонь к своей груди.

Его небритое лицо выглядело измученным. Он смотрел на зимний пейзаж за окном ничего не выражающими стеклянными глазами.

– Нет. Не нужно, – с жаром сказала она. – Вы не должны опять прятаться от меня… от нас. Я скорее умру, чем позволю вам снова впасть в это ужасное состояние!

Салтердон на мгновение прикрыл глаза; плечи его опустились.

Мария устало положила голову ему на колени и сжала его пальцы.

– Я совсем не об этом, – прошептала она. – Вы не сумасшедший. И не больны. А ваши ноги…

Он коснулся пальцем ее губ. Подняв голову, она увидела, что выражение его лица и глаз совсем не отстраненное. Его взгляд был таким напряженным, что у нее перехватило дыхание.

– Ты обещала, – выдохнул он. – Ты обещала.

– Ты представить себе не можешь, как мы испугались, когда Тадеус один вернулся в Торн Роуз. У него был такой вид, как будто его избили дубиной. Он что-то взволнованно бормотал о разбойниках и о несчастье… о том, что карета перевернулась и слетела с обрыва. Я подумал, что потерял тебя… опять.

Джон наклонился и взял чашку и блюдце с лежащего у нее на коленях подноса.

– Моя радость, что тебя нашли живой, не поддается писанию. С тех пор как ты уехала из Хаддерсфилда, я время повторял себе, что ты вернешься, что, столкнувшись с жестокой реальностью этого мира, поспешишь укрыться в безопасности отчего дома. Но дни шли за днями слагаясь в недели, и я понял, что был слишком самонадеян. Мне не следовало отпускать тебя. Я хочу, чтобы ты вернулась со мной в Хаддерсфилд. Мы поженимся и сразу же уедем в Бристоль.

– Нет, – тихо сказала она.

Не глядя на девушку, Джон встал и принялся шагать туда и обратно перед камином.

– Тебе не нужно будет больше встречаться с отцом, Мария. Мы все обговорим с твоей матерью…

– Нет.

Он остановился, на несколько секунд прикрыл глаза ладонью, а затем с печальной и нежной улыбкой снова повернулся к девушке. В его тихом и поначалу дрожащем голосе слышалось глубокое чувство, которое он испытывал к ней.

– Мне не следовало бы спрашивать, но я должен знать. Господи, прости меня, но я должен. Между вами что-то есть? Между тобой и этим… герцогом.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, отворачиваясь.

– Я был там, когда вас нашли на дне расселины. И именно я высвободил тебя из его рук. Ты, наверное, ничего не помнишь, потому что ты, как ребенок, спала у него на плече.

Лицо Джона побледнело.

– Ты любишь его, Мария? Нет, можешь не отвечать. Сцена, которой я стал свидетелем, и так достаточно красноречива. Мария, Мария. Эта история стара, как мир: прислуга влюбляется в хозяина, а он, пользуясь своим положением…

– Нет, – с жаром возразила она. – Он не такой.

– Он любит тебя? Он признался тебе в этом?

– Нет!

– Но в глубине души ты веришь в это. Ты хочешь этого. Разве ты не знаешь, Мария, что подобные ему используют таких детей, как ты, а затем выбрасывают. Тебе хочется верить в волшебные сказки. Ты всегда была такой. Но жизнь не такая. Жизнь – это твердость. Сила. Способность принимать разумные решения и приходить к правильным выводам – разумом, а не сердцем. Тебя всегда неудержимо тянуло к несчастным и беспомощным. К брошенным. К павшим духом. Ты надеялась, что твоя любовь спасет их. Тебе хотелось, чтобы они полюбили тебя. Но разве ты не понимаешь, милая Мария, что они все равно полюбили бы тебя?

Он поднял библию, повертел ее в руках, затем сердито пробормотал: «Черт с ним» – и направился к двери в комнату Салтердона.

– Что ты делаешь? – спросила она и отбросила одеяло. – Что ты делаешь? Оставь его в покое, Джон. Джон!

Добравшись до двери, она прислонилась к косяку. В тишине отчетливо звучал голос Джона.

– Если бы я не был священником, то потребовал бы от вас удовлетворения. Скажите, сэр, вы соблазнили ее?

Салтердон с каменным лицом смотрел на огонь в камине.

– Разве я похож на человека, способного соблазнить женщину, мистер Рис? – ровным голосом спросил он.

– Вы знаете, что она влюблена в вас? Даже не задумывались? Конечно, нет. Таких, как вы, это не волнует. Вы коллекционируете сердца и души женщин, как будто это бабочки, которых высушивают и кладут под стекло. Если бы в вас было хоть что-нибудь от джентльмена, то вы приказали бы ей немедленно собирать вещи и отправляться со мной в Хаддерсфилд.

– Я не джентльмен, мистер Рис, как вы правильно заметили.

Подняв голову, Джон увидел прислонившуюся к косяку двери Марию. Рубашка облепила ее маленькие ноги, всклокоченные после сна волосы образовывали серебристое облако вокруг головы. Он судорожно сглотнул и направился к противоположной двери, не в силах пройти рядом с девушкой.

– Джон! – позвала она. – Друг мой!

– Друг? – вскрикнул он и резко обернулся. – Я лучше сгорю в аду, чем соглашусь быть твоим другом… только другом.

Он весь дрожал, как будто хотел убежать от этой пытки и не видеть ее здесь, одновременно понимая, что тогда он будет вынужден оставить ее другому. Возможно, он в последний раз видит Марию, слышит ее голос. Скользнув безумным взглядом по ее расстроенному лицу, Джон сказал:

– Да поможет тебе Бог, когда ты, наконец, увидишь его истинное лицо. Да поможет тебе бог перенести ужасную боль, когда тебя отвергнут. Да поможет Бог мне… но я буду ждать…

С этими словами он вышел из комнаты. Наступила тишина, нарушаемая лишь воем ветра за окном. В комнате стало ужасно холодно. Наконец Салтердон поднял голову.

– Иди сюда.

Мария повиновалась. Опустившись на пол у его ног, она положила голову на его колено и натянула подол сорочки на ноги. Он взял пальцами ее подбородок и заставил посмотреть себе прямо в глаза. Его лицо было мрачным и тревожным. Щеки его горели, лоб хмурился, а глаза светились странным огнем.

– Тебе следовало уехать с ним, – сказал он.