Синдром Вильямса

Глава 8. Каникулы

Три дня я читала учебник генетики, а прочитанное рассказывала собаке. Собака внимательно слушала. Конечно, Селиксу с Астрой было проще, у нее изначально был высокий интеллект. Но собака тоже оказалась хорошим слушателем. Она реагировала на мой голос, поднимала голову и сворачивала хвост в кольцо. А когда я чего-то не понимала в учебнике и сердилась, она мелко-мелко виляла хвостом и стремилась засунуть свою большую голову мне под мышку. Это было смешно и трогательно одновременно. И почему-то помогало разобраться в генетике людей. Конечно, в крайнем случае я могла бы действовать и как Селикс в начале пути, но намного легче работать, когда знаешь, заглядывая в клетку, что именно ты должен увидеть, хотя бы приблизительно. Нужно понимать, что является нормой, чтобы отыскать отклонения. Ну и вообще, чтобы работать на клеточном уровне, у меня было еще недостаточно сил. Эти умения и способности восстановятся, увы, не скоро. Если вообще восстановятся.

А еще я поняла, как страшно я устала от одиночества. Чтобы просыпаться и слышать второе дыхание. Чтобы крепко обняться и почувствовать тепло живого тела, и стук сердца, и ласковое прикосновение другого существа к тебе. Чтобы разговаривать вслух и радоваться, открывая дверь квартиры.

Но на третий день со мной случилась истерика. Что я творю? Зачем? Я что, собираюсь здесь кого-то лечить, или что? Рядом со мной находится потенциальный охотник, у меня ничего нет, минимум денег, я даже не могу уйти жить в лес, потому что сейчас зима, и я там просто не выживу. Замерзну до свидания с праотцами и все! Мне нужно делать ноги отсюда и чем быстрее, тем лучше. А я жду начала рабочей недели, чтобы уволиться по всем правилам и еще притаскиваю в дом обмороженную собаку. Специально, чтобы сложнее было уйти? Чтобы охотник пришел и зарезал меня прямо здесь, вместе с собакой? И почему молчит эта самая клятва и не заставляет меня совершать очередные подвиги?

Я выплакала все слезы до дна, а потом, за каких-то полчаса, их набралось еще больше. Я была не готова нести ответственность даже за себя, не говоря уже о ком-то другом, тем более больном и беззащитном. Но что мне делать? Я не могла уйти из леса, оставив собаку там. Просто физически не смогла бы. Все мои предки, вся генетическая память моего народа, все мои годы учения и работы восстали бы против меня, если бы мне пришла в голову такая мысль. И мысль едва ли пришла бы, потому что для нас так же естественно спасать живое от смерти, как дышать. Но теперь… Что мне делать теперь? Я не знала. И спросить мне было не у кого. Разве что у коллективного разума, который здесь обитал в виртуальном месте под названием интернет…

Приюты. Вот что ответил мне интернет. Такое место, куда собирают бездомных собак, кормят, лечат и ищут новых хозяев тем, кто умеет общаться с людьми. Приютских объявлений о таких собаках было много, и в каждом говорилось о характере собаки и ее судьбе. А это значит, что в приютах за собаками не только присматривают, но и наблюдают. Уже хорошо. Где у нас ближайший приют?

Я послушно шла по обочине дороги и думала, что наверное, заблудилась или неправильно распечатала адрес. Впереди виднелись приземистые домики ржавого цвета с плоскими крышами, сетчатый забор с натянутой поверх проволокой, какое-то поле, дорога была неухоженной и грязной. Никаких примет того, что здесь есть жилье, пусть даже и не человеческое. Я стащила капюшон, он мешал видеть, и повертела головой, осматриваясь. И вдруг я услышала лай. Далекий многоголосый лай. Я шла правильно. Я ускорила шаги, но чем ближе я была к голосам, тем меньше понимала, откуда он доносится. Из-за забора? Из тех странных домиков? И почему этот лай наводит такую тоску?

Когда я подошла, то поняла, что не ошиблась. Приют находился за забором. Старые вагоны, дощатые коробки, сваренные из ржавых листов будки с деревянными лежаками и брошенными на них матрасами, загоны из все той же металлической сетки. И лай, постоянный лай. Калитка была открыта и я вошла.

— Есть здесь кто-нибудь?

Собаки лаяли. Мы, мы здесь есть, — говорили они. Те, кто был в загонах ближе ко мне, бросались на свои ограды, поднимались на задние лапы, пытались просунуть морды в щели и ячейки забора. Мы, мы здесь, — показывали они всем своим видом. Махали хвостами, скулили, тянулись носами, улыбались и поднимали уши. Ты же к нам? Ты за нами? Ведь за нами же? Да? Это было невыносимо. Я подошла к ближайшему загону и заглянула внутрь. Возле конуры, сбитой из фанеры, стояли две миски. Вода в них замерзла. Собаки не обращали на нее внимания, прыгали, отталкивая друг друга от забора. Черные влажные носы, мохнатые серые лапы, розовые языки и карие глаза. Я расплакалась и пошла к старому вагону. Вокруг него не было ограды и я решила, что наверное, там могут быть люди. Они и были там. Два человека. Девушка и парень. Сидели на табуретках, пили чай из железных кружек.

— Здравствуйте, — сказала я.

Они настороженно кивнули.

— Я слышала, здесь приют и можно сдать собаку, — выдавила я.

Девушка поперхнулась чаем. Парень мрачно посмотрел на меня. Он был небрит пару дней и был похож на вороненка.

— Это с директором надо говорить, — сказал парень, наконец, каким-то странным гортанным голосом. — После праздников. Раньше не будет.

Я поняла, что язык для него чужой. И посмотрела на девушку.

— Ну, — сказала она грубо, — где собака-то? Агрессивная?

— Дома, — ответила я. — Не злая, добрая.

— А чего сдаешь?

Я пожала плечами.

— Наигралась, значит, — буркнула девушка. — Или что там у вас? Беременность? Аллергия? Уезжаешь в чужую страну, куда с собаками въезд запрещен?

Я шагнула назад, испугавшись ее злобы и нескрываемой ненависти.

— Я… нашла ее, — сказала я, оправдываясь. — Прочитала, что бездомную собаку можно сдать в приют… Здесь ведь лучше, чем на улице.

— Ага, — сказала девушка. — Курорт. Сходи, посмотри, как оно лучше. Я воду менять не успеваю — половине налила, у второй половины она замерзла. Верни ее лучше, откуда взяла. Если она добрая, может, кто-то себе заберет. Здесь она никому не нужна.

Я развернулась и вышла. Прошла к выходу, стараясь не смотреть на пушистые хвосты, слезы в карих глазах и отчаянные попытки привлечь к себе внимание. Закрыв калитку, набросила капюшон, чтобы не слышать их лай, и быстро зашагала прочь. Это было ужасное место. Из-за слез я не видела, куда иду, зацепилась за вмерзшую в дорогу железяку, споткнулась и упала.

И тогда я разозлилась на себя. Я поднялась и осмотрелась. День клонился к закату, хотя было всего четыре часа после полудня. По обочинам дороги лежали тени от деревьев и были они странного розового цвета. Я посмотрела на них, на местное бледное солнце, на комья грязного снега на дороге, на ржавый сетчатый забор и разозлилась еще больше. Этот мир тусклый и унылый. Люди — словно дети, которых не научили различать добро и зло, держаться своей природы, слушать свое сердце. Они были… сломанными. Или потерянными. Растерянными. Они хотели менять мир, но не знали, что и как делать, что хотят получить. Даже добро они не понимали, вернее, видели лишь внешнюю оболочку, форму и не понимали его сути. А в итоге совершали странные поступки, которые были добром ровно наполовину. Вторая половина их поступков оказывалась злом. В ушах стоял неумолкающий лай собак. Собак, которых кормили, у которых были будки… и ни одного шанса стать счастливыми. Разве это добро, когда вокруг столько несчастных созданий?

Нет, я не уйду отсюда. А если и уйду, то уж никак не увеличив количество несчастья, страдания и тоски в этом мире. Я не отдам собаку в приют. В конце концов, угроза моей жизни не настолько велика, чтобы бросать собаку, спасенную в лесу, да и стоит ли моя жизнь ее жизни? А мир? Почему я выбираю бегство, а не изменение мира? Ведь я могу изменить людей. Да, я не смогу добавить им третью спираль ДНК. Но я смогу изменить их гены, убрать хромосомы, отвечающие за агрессию, добавить гены, несущие сострадание и добро… На это понадобится время, много времени. Но я живу долго и время у меня есть. Единственное, что у меня сейчас есть, — это время. В конце концов, Селикс не побоялся начать с нуля, почему боюсь я? Наверняка в его опытах были и неудачи и слишком чувствительные ноги Астры — самая малая из них. Но мы до сих пор пользуемся его знаниями, а несчетное количество людей из самых разных народов обрели здоровье благодаря ему, его смелости. А ведь он был один, совершенно один тогда. И он не мог знать, что встретит однажды девушку, которая захочет стать его женой. И все равно не боялся. Так чего боюсь я?