Синее привидение

Валентин Франчич ГЛАЗ СТАРУХИ (Рассказ убийцы)

Вдвоем ходили мы на «работу», г-н студент, потому что и веселее, и не так страшно, да и в случае чего, если дело неудачей кончится, уйти легче. К тому же товарищ мой, Андрей Спичкин, был парень силы удивительной, смелый, как черт, и безбожник, каких теперь не сыщешь. В нашем деле с Богом не проживешь. Сдается мне что, ежели бы люди по-настоящему в Бога верили, не было бы на земле ни убийства, ни грабежа. Который человек не совсем Бога забыл, так тот, ежели на «дело» идет, особливо в первый раз, все боится, как бы гнев Божий его не покарал, а потом удивляется, что гнева нет. Ну, раз Бог по башке громом не ахнул, значит, можно. И пошла писать! Вот как оно бывает, г-н студент…

Правду я говорю? Человек вы, надо быть, очень ученый; но и вы, сдается мне, ни столечко в Бога не верите?

Вот видите! Ну, а у простого человека от безверья к убийству — шаг. Многое сходило нам с Андреем с рук, много ограбили мы людей и так пообтерлись, что ни страха, ни совести не чувствовали. Несколько убийств было на нашей душе, ежели только душа у нас была, а то правильнее сказать, что души у нас и в помине не было, и много еще убийств принял бы я на себя, когда бы судьба не помешала. А дело было так. Задумали мы с Андреем один купеческий дом ограбить, богатый был дом и стоял совсем на окраине города в глухом переулке, где больше пустырей было, чем жилых домов.

Дознали мы все: и сколько в доме людей, и когда хозяина нет, и кто в гости ходит, — все до мелочей повысмотрели. Сыщики и те лучше бы не обработали. Ждали мы только случая, что бы в гости нагрянуть, повернее дельце сварганить, а случая все нет и нет. Что ни день, то у купца или гости, или приказчики из лабаза — не подступиться. Хотели было уже совсем от своего отказаться, досадно уже становилось, что время даром потеряли, а случай тут и подвернись: купец по делам в другой город укатил, захватив и своих молодцов из лабаза. В доме же остались только старая служанка да мать купца — древняя старуха, богомольная весьма, все по церквам ходила. Спичкин все до тонкости обмозговал. Он и собаку, что на цепи во дворе купца бегала, так приручил, что как увидит нас, хвостом вилять начинала. И вот вечерком подошли мы к дому. Дело было в октябре — дождь, слякоть, ветер такой, что насквозь прохватывал, каналья… В переулке темень, хоть глаза выкалывай, — все одно будет; одно слово — воровская ночь.

Спичкин подставил мне спину, я на него и через забор.

Упал на сухие листья, прислушался: все тихо, только собака целью громыхает, почуяла… На этот случай был у меня кусок мяса припасен. Бросил я его псу, открыл калитку и пропустил Спичкина. Остановились мы и начали думать, как в доме пробраться: ежели в дверь, то такой шум поднимется, что и за версту услыхать, потому изнутри-то дверь болтами железными заперта; в окно лезть тоже не способно — ставни закрывают…

Стали мы ходить вокруг до около. Вдруг Спичкин зацепился за что-то ногой. Присмотрелись: лестница. К голубятне приставлена, что под самой крышей. Так было темно, что сразу не заприметили, а лучшего, кажется, сам дьявол бы не выдумал. Поднялись мы на крышу, с крыши на чердак, с чердака по витой лесенке в какой-то чулан, а в чулане том всякая снедь: и окорока, и колбасы, и бутылки с настойкой. Приложились мы к ним раза два, закусили колбасой и за работу. На наше счастье, дверь чулана оказалась не запертой. Вышли мы в темный коридор, прислушались: тишина такая, что слышно, как сердце в груди колотится. Сдается мне теперь, что сердце оттого так сильно колотилось, что предчувствие было скверное, а тогда только одно и было на уме, как бы получше все сработать. Пошли мы в темноте наугад, руки протянув вперед, чтобы лбом не стукнуться. Надо вам заметить, г-н студент, что нам не очень и страшно было, потому что хорошо знали, на что идем. Во втором этаже была одна старуха-купчиха, а что могла сделать с нами женщина, слабая, старая такая, что от щелчка в труху бы рассыпалась?

Нащупали мы, наконец, какую-то дверь. Спичкин тихонько приотворил ее, и увидели мы: комната, надо быть, спальня, в углу старинные образа, лампады теплятся, а на коленях перед образами старуха, молитву шепчет, крестится истово да поклон за поклоном бьет.

Спичкин толкнул дверь сильнее и вошел в комнату, нарочно стуча сапогами, чтобы услыхала старуха. Я за ним следом. Так всегда было, что Спичкин первым начинал. Но старуха продолжала молиться, не замечая нас. Тогда Спичкин подошел к ней и тронул ее за плечо. Не меняя положения, она повернула голову в нашу сторону. На нас глянули строгие, мутно-голубые глаза, в которых не было ни капли страха.

Лицо сморщенное, серьезное, иконописное, — можно сказать.

В деревнях такие старухи попадаются. Лицо во всех отношениях примечательное. А главное — ничуть не перепуганное.

— Вот что, бабушка, — начал Спичкин, — ты не притворяйся, а говори-ка лучше, где деньги.

— Кто вы такие?

— Гости с проезжей дороги. Ну, старая, живее поворачивайся, отпирай свои сундуки — нам некогда. Мы сюда пришли не для того, что бы с тобой разговоры разговаривать.

Поднялась старуха с пола, пристально посмотрела на нас да как закричит:

— Караул! Спасайте! Режут!

Мы даже ошалели от крика. Спичкин хлопнул ее кулаком по голове, а ей хоть бы что: визжит, как свинья, которую режут. На счастье, никто не прибежал. Осерчали мы, бросились на старуху. Спичкин ее за голову, я за ноги, — кинули на постель и давай душить. Спичкин ее душит, а я ноги держу, что бы не дрыгала, да и сильная оказалась — просто на удивление! Долго мы с нею возились. Только чувствую вдруг я, что ноги больше не вздрагивают, вытянулись.

— Ну, Андрей, — говорю, — померла старуха.

Сбросил Спичкин подушку, которой старуху душил, и показалось мне вдруг, что лицо у него белее стены стало.

— Что там еще увидел? — спрашиваю.

А Спичкин пятится назад, взгляда с покойницы не сводит.

Стало мне страшно. Взглянул и я на старуху.

Верите ли, г-н студент, даже сейчас волосы у меня шевелятся, когда вспомню, а тогда такой ужас овладел мною, что я просто обмер.

Вижу я: один глаз старухи опух от удара и закрыт, а другой смотрит на меня, как живой: большой, привязчивый, беспощадный, полный какой-то непонятной силы… Казалось: стоит только двинуться, и он пойдет за тобой. Взял я подушку с полу и бросил старухе на лицо. Молча принялись мы за дело. Сбили замки с сундуков, все в них перевернули вверх дном и что было ценного, позабирали. А в доме такая тишина, что слышно, как, потрескивают где-то рассохшие доски. За окном ветер воет. Дождь в крышу стучит. Вдруг раздался легкий шорох, и что-то грузно шлепнулось на пол. Вскочили мы, как ошпаренные, смотрим: глаз старухи по-прежнему следит за нами, а подушка лежит на полу. Ну, тут мы, наконец, не выдержали.

Бросился я вон из спальни, Спичкин за мной. Хочется по-звериному закричать, но голоса нет и язык отнялся. В смятении потеряли дверь чулана, наскочили на пролет лестницы и скатились в нижний этаж.

Заметались мы здесь, словно мыши в западне: нет выхода. А в спине такое чувство, как будто покойница вот-вот уцепится. Так бы и проторчали в доме до утра, не зажги Андрей спичку. Был у него в кармане коробок, да с перепугу забыл он о нем.

Пробрались мы кое-как в сени, отодвинули засов и выскочили во двор. Со двора на улицу и ну бежать.

Дождь лупит, как из ведра. Ветер стонет. Сухие листья падают на землю. И шорох упавшего листа кажется нам шагами старухи.

Так вот, г-н студент, как дело было. Тридцать лет прошло с той ночи. Столько же лет и моей седине. И когда я вспомню обо всем, сдается мне, что глаз старухи оттого так страшен был, что в нем тайна смерти отразилась. Можно Бога забыть, можно над человеком надругаться — все можно, но никто не может безнаказанно заглянуть в глаза смерти. Никто.