Синий лабиринт

1

Величественный особняк в стиле боз-ар на Риверсайд-драйв, тщательно ухоженный и безупречно сохранившийся, выглядел нежилым. В этот непогожий июньский вечер никто не прогуливался по галерее, выходящей на Гудзон. Из эркерных окон не струился желтый свет. Единственный видимый огонь горел у парадного входа, освещая дорожку под крытым крыльцом.

Однако внешний вид бывает обманчивым, причем иногда – преднамеренно. Ведь дом 891 по Риверсайд-драйв между 137-й и 138-й улицами был резиденцией специального агента ФБР Алоизия Пендергаста, а Пендергаст превыше всего ценил неприкосновенность своей частной жизни.

Хозяин дома сидел в кожаном «ушастом» кресле в изящной библиотеке особняка. Хотя лето уже вступило в свои права, вечер был ветреный и прохладный, а потому в камине потрескивал огонек. Пендергаст листал «Манъёсю», старинную антологию японской поэзии, восходящую к 750 году. На столе рядом с ним стояли маленький тэцубин (небольшой чугунный чайник) и фарфоровая чашка, наполовину наполненная зеленым чаем. Ничто не мешало его размышлениям. Тишину нарушало лишь тихое потрескивание угольков в камине да рокот грома где-то далеко за закрытыми ставнями.

Но вот из зала приемов раздался тихий звук шагов, и в дверях библиотеки появилась Констанс Грин. На ней было простое вечернее платье. Ее фиалковые глаза и темные волосы, коротко подстриженные на старомодный манер, оттеняли белизну кожи. Констанс сжимала в руке пачку писем.

– Почта, – сказала она.

Пендергаст медленно кивнул и отложил книгу в сторону.

Констанс села рядом с ним, отметив, что впервые после возвращения из своего так называемого «колорадского приключения» он наконец стал выглядеть как прежний Пендергаст. Его состояние после кошмарных событий прошлого года беспокоило ее.

Констанс начала перебирать небольшую пачку писем, оставляя без внимания то, что не могло заинтересовать Пендергаста. Он не любил вдаваться в обыденные детали. У него была старая и надежная юридическая фирма в Новом Орлеане, услугами которой давно пользовалась его семья и которая оплачивала счета и управляла частью его необычайно больших доходов. У него была столь же почтенная нью-йоркская банковская фирма, управлявшая другими его инвестициями, вкладами и недвижимостью. И еще у него был почтовый ящик для самой разной корреспонденции, которую регулярно забирал Проктор, его шофер, телохранитель и доверенный личный секретарь. В настоящее время Проктор готовился к отъезду – собирался посетить родственников в Эльзасе, поэтому Констанс взяла на себя часть его обязанностей.

– Тут письмо от Кори Свенсон.

– Открой его, пожалуйста.

– Она прилагает копию письма из колледжа Джона Джея. Ее дипломная работа получила Премию Рузвельта.

– Да, я присутствовал на церемонии.

– Уверена, что Кори была рада.

– Редко случается, чтобы церемония вручения дипломов являла собой нечто большее, чем леденящий парад серости и лицемерия под надоедливое повторение «Выпускного марша». – Припомнив подобное, Пендергаст отхлебнул чая. – Так вот, это был как раз такой редкий случай.

Констанс перебрала еще несколько писем:

– И вот письмо от Винсента д’Агосты и Лоры Хейворд.

Он кивнул ей, чтобы она просмотрела текст.

– Это благодарность за свадебный подарок и еще раз за обед.

Пендергаст наклонил голову. Месяц назад, накануне свадьбы д’Агосты, Пендергаст устроил приватный обед для жениха и невесты из нескольких блюд, приготовленных им лично. К обеду прилагались редкие вина из его погреба. Именно этот жест больше, чем что-либо другое, убедил Констанс, что Пендергаст оправился от недавно пережитой эмоциональной травмы.

Она пересказала содержание еще нескольких писем, потом отложила в сторону те, что представляли интерес, а остальные бросила в огонь.

– Как продвигается проект, Констанс? – спросил Пендергаст, наливая себе еще чашку чая.

– Превосходно. Как раз вчера я получила посылку из Франции, из Дижонского родословного архива, и теперь пытаюсь задействовать эти материалы в работе над тем, что получено из Венеции и Луизианы. Когда у тебя будет время, задам тебе несколько вопросов об Огастусе Робеспьере Сен-Сире Пендергасте.

– Основная часть того, что мне известно, состоит из семейных преданий – слухов, выдумок, легенд и страшных историй, передаваемых шепотком. Буду рад поделиться с тобой большинством из них.

– Большинством? Я надеялась, что всеми.

– К сожалению, в семейном шкафу Пендергастов есть свои скелеты, как в прямом, так и в переносном смысле. Ими я не могу поделиться даже с тобой.

Констанс вздохнула и встала. Пендергаст вернулся к своему поэтическому сборнику, а она вышла из библиотеки и прошла через зал приемов, уставленный музейными шкафами с различными диковинными предметами, в длинное, тускло освещенное помещение, отделанное потемневшими от времени дубовыми панелями. Главным в этом помещении был деревянный обеденный стол почти во всю длину комнаты. На одном конце стола лежали журналы, старые письма, опросные листы, пожелтевшие фотографии и гравюры, протоколы судебных заседаний, мемуары, перепечатки с газетных микрофишей и другие документы, все в аккуратных стопках. Рядом стоял ноутбук, чей светящийся экран казался не к месту в этой темной комнате. Несколько месяцев назад Констанс взялась составлять генеалогию семейства Пендергаст. Она хотела не только удовлетворить собственное любопытство, но и привести Пендергаста в чувство. Задача была фантастически сложной, приводящей в бешенство, но в то же время бесконечно захватывающей.

В дальнем конце этой длинной комнаты, за арочной дверью, находился вестибюль, ведущий к парадному входу в особняк. Едва лишь Констанс собралась сесть за стол, как раздался громкий стук во входную дверь.

Констанс замерла, нахмурившись. В доме 891 по Риверсайд-драйв посетители бывали редко, и никто из них не являлся без предупреждения.

Снова стук в дверь, сопровождаемый глухим ворчанием грома.

Разгладив на себе платье, Констанс прошла в вестибюль. Тяжелая входная дверь была массивной, без глазка, и Констанс застыла в нерешительности. Не дождавшись третьего стука, она отперла верхний замок, потом нижний и медленно открыла дверь.

Там, в свете лампы под навесом крыльца, стоял молодой человек. Его влажные светлые волосы прилипли к голове. Мокрое от дождя лицо было точеным, типично нордическим, с высоким лбом и красиво очерченными губами. Он был одет в льняной костюм, промокший до нитки и облепивший тело.

Он был связан толстыми веревками.

Констанс ахнула и потянулась к нему. Но выпученные глаза молодого человека даже не заметили ее движения. Он не мигая смотрел прямо перед собой.

Несколько мгновений фигура оставалось недвижимой, лишь чуть покачивалась, освещаемая вспышками молнии, а потом начала падать, как срубленное дерево: поначалу медленно, затем все быстрее, и наконец он рухнул лицом вниз поперек порога.

Констанс с криком отскочила назад. На крик прибежали Пендергаст и Проктор. Пендергаст решительно отстранил Констанс и опустился на колени рядом с молодым человеком. Он ухватил упавшего за плечо и перевернул, откинул волосы с лица и попытался нащупать на холодной шее пульс, который явно отсутствовал.

– Он мертв, – неестественно спокойно констатировал Пендергаст.

– Боже мой, – проговорила Констанс прерывающимся голосом. – Это же твой сын Тристрам.

– Нет, – возразил Пендергаст. – Это Альбан. Его близнец.

Еще несколько мгновений он оставался на коленях рядом с телом, затем каким-то кошачьим движением вскочил на ноги и исчез в завывающем грозовом ветре.