Синий лабиринт

3

Лейтенант Питер Энглер, бывший активист-эколог, окончивший Университет Брауна по специальности «античная литература», не был типичным нью-йоркским полицейским. Но у него имелись кое-какие общие с его коллегами-полицейскими качества: он любил, когда дела расследуются чисто и быстро, и еще он любил видеть преступников за решеткой. Та самая целеустремленность, которая в 1992 году, на четвертом курсе, усадила его за перевод «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида, а позднее в том же десятилетии гнала забивать гвозди в древние секвойи, чтобы испортить настроение лесорубам с бензопилами, – та же самая целеустремленность заставляла его, не жалея сил, делать карьеру в полиции, где он довольно рано, в возрасте тридцати шести лет, дослужился до звания лейтенанта и должности главы сыскного отдела. Он организовывал расследования, как военные операции, и требовал от своих подчиненных, чтобы они четко и неукоснительно исполняли свой долг. Результаты, которые он получал благодаря такой стратегии, были источником непреходящей гордости Энглера.

Именно поэтому последнее расследование вызывало у него такое беспокойство.

Собственно говоря, дело было открыто всего двадцать четыре часа назад, и его подчиненных нельзя было обвинить в отсутствии прогресса. Они все делали как положено. Сотрудники, первыми прибывшие на место, обеспечили безопасность, взяли показания, задержали свидетелей до прибытия криминалистов. Те в свою очередь тщательно обследовали место происшествия, осмотрели и собрали улики. Команда Энглера работала в тесном взаимодействии с бригадой экспертов, специалистами по дактилоскопии, судмедэкспертами и фотографами.

Нет, его беспокойство было связано с необычным характером преступления и, по иронии судьбы, с отцом покойного – специальным агентом ФБР. Энглер прочел распечатку заявления, сделанного этим агентом, и отметил его лаконичность и отсутствие полезной информации. Хотя это вроде бы никак не препятствовало расследованию, но агент почему-то не желал впускать их в свой дом за пределы места преступления, он даже не позволил одному из полицейских воспользоваться туалетом. Официально ФБР в деле, конечно, не участвовало, но Энглер был готов из любезности предоставить этому человеку доступ к собранным материалам, если он того пожелает. Но агент не обратился к нему с такой просьбой. Если бы Энглер не был опытным полицейским, он бы предположил, что Пендергаст не хочет, чтобы убийца его сына был найден.

Поэтому он и решил лично поговорить с Пендергастом ровно… (он посмотрел на часы) ровно через одну минуту.

И ровно через одну минуту агента проводили в его кабинет. Провожающим был сержант Лумис Слейд, адъютант Энглера, его личный помощник и часто пресс-секретарь. Энглер опытным глазом отметил необычные детали внешности посетителя: высокий, худощавый, с очень светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. Черный костюм и темный галстук с простым рисунком довершали аскетическую картину. Ну никак он не был похож на типичного агента ФБР. Но с учетом мест его проживания – квартира в «Дакоте» и великолепный особняк на Риверсайд-драйв, куда подбросили тело, – Энглер решил, что удивляться не стоит. Он предложил агенту стул, после чего занял свое место за столом. Сержант Слейд расположился в дальнем углу, за спиной у Пендергаста.

– Агент Пендергаст, – начал Энглер, – спасибо, что пришли.

Человек в черном костюме наклонил голову.

– Прежде всего позвольте мне выразить соболезнования в связи с вашей утратой.

Пендергаст не ответил. В его взгляде не было скорби. Напротив, его лицо оставалось бесстрастным. Оно было закрытой книгой.

Кабинет Энглера не был похож на кабинеты других лейтенантов нью-йоркской полиции. Да, конечно, тут имелись шкафы с папками и стопки докладов, но на стенах вместо благодарностей и фотографий с высоким начальством висела дюжина карт античного мира. Энглер был страстным коллекционером-картографом. Обычно вниманию посетителей его кабинета немедленно предлагалась страница из Французского атласа Леклерка 1631 года, или лист 58 из Атласа Британии Огилби, на котором была показана дорога из Бристоля в Эксетер, или – его радость и гордость – пожелтевший, хрупкий фрагмент из Пейтингеровой таблицы, скопированной Абрахамом Ортелием[1]. Но Пендергаст даже мельком не взглянул на коллекцию.

– Я бы хотел, если вы не возражаете, задать несколько вопросов по вашему первоначальному заявлению. И должен заранее вас предупредить, что эти вопросы будут неудобными и неприятными. Заранее прошу прощения. Ввиду вашей собственной службы в силовой структуре, я надеюсь, вы меня поймете.

– Естественно, – ответил агент со сладкозвучным южным акцентом, но за этим сладкозвучием слышалось что-то жесткое, металлическое.

– У этого преступления, говоря откровенно, есть несколько аспектов, которые меня обескураживают. Согласно вашему заявлению и заявлению вашей… – взгляд в бумаги на столе, – подопечной мисс Грин, вчера вечером, приблизительно в двадцать минут десятого, в парадную дверь вашей резиденции постучали. Когда мисс Грин открыла дверь, она обнаружила на крыльце тело вашего сына, связанного толстыми веревками. Убедившись, что он мертв, вы принялись преследовать черный лимузин, который направлялся на юг по Риверсайд-драйв. В то же время вы позвонили в «девять-один-один». Верно?

Агент Пендергаст кивнул.

– Откуда у вас возникло впечатление, по крайней мере вначале, что убийца находится в том автомобиле?

– Других машин на дороге не было. Как не было и пешеходов.

– Вам не пришло в голову, что преступник мог спрятаться где-то на вашей земле, а потом исчезнуть каким-нибудь другим путем?

– Эта машина несколько раз проскочила на красный свет, выехала на тротуар, проутюжила клумбу, въехала на Генри-Гудзон-паркуэй по встречной, сделала запрещенный поворот. Иными словами, если вы смотрели на эту машину, у вас возникало твердое впечатление, что она пытается скрыться от преследования.

Сухое, слегка ироничное изложение этих соображений подействовало Энглеру на нервы.

Пендергаст продолжил:

– Позвольте узнать, почему полицейский вертолет появился с таким опозданием?

Это еще больше раздражило Энглера.

– Он появился без опоздания – через пять минут после вызова. Это очень хорошо.

– Это недостаточно хорошо.

Пытаясь вернуть контроль над разговором, Энглер произнес чуть резче, чем собирался:

– Возвращаясь к преступлению. Несмотря на тщательное прочесывание близлежащих районов, мои детективы не нашли ни одного свидетеля, который видел бы этот лимузин. Кроме тех, кто находился непосредственно на Вест-Сайд-хайвее. Никаких следов насилия, никаких наркотиков или алкоголя в организме вашего сына не обнаружено; он умер оттого, что ему сломали шею примерно за пять часов до того, как вы его обнаружили… по крайней мере, таково предварительное заключение перед вскрытием. По словам мисс Грин, ей потребовалось секунд пятнадцать, чтобы дойти до двери. Таким образом, мы имеем убийцу, который лишает вашего сына жизни, связывает его – не обязательно именно в таком порядке, – ставит у входной двери в особняк в состоянии трупного окоченения, звонит в дверь, садится в машину и успевает проехать несколько кварталов, прежде чем вы начинаете преследование. Как он – или они, если убийца был не один, – успели проделать все это?

– Преступление было безупречно спланировано и осуществлено.

– Что ж, возможно. Но не могло ли быть так, что вы были в шоке – и это вполне понятно, учитывая обстоятельства, – и реагировали не так быстро, как об этом сказано в вашем заявлении?

– Нет.

Энглер взвесил этот лаконичный ответ. Он взглянул на сержанта Слейда, как обычно, молчаливого, словно Будда, потом снова на Пендергаста:

– Тогда поговорим о… хм… театральном характере самого преступления. Ваш сын обвязан канатами и привезен к вашей двери – здесь есть определенные признаки гангстерского убийства. А это возвращает меня к основной канве моих вопросов… и опять прошу меня извинить, если мои вопросы покажутся вам навязчивыми или оскорбительными. Не был ли ваш сын каким-либо образом связан с уголовным миром?

Агент Пендергаст посмотрел на Энглера все с тем же бесстрастным, непроницаемым выражением:

– Я понятия не имею, с чем был связан мой сын. Как я указал в своем заявлении, мы с сыном чужие люди.

Энглер перевернул страничку:

– Криминалисты выездной бригады и мои собственные детективы тщательно осмотрели место преступления. Весьма примечательно, что там не обнаружено никаких явных улик. И никаких скрытых, полных или частичных, кроме тех, что оставлены вашим сыном. Ни одного волоска, ни одного волоконца, кроме тех, что принадлежат вашему сыну. На нем новенькая, с иголочки, одежда, хотя и без всяких претензий. Более того, его мертвое тело было тщательно обмыто и одето. На дороге мы не нашли ни одной гильзы, поскольку стреляли, видимо, из автомобиля. Иными словами, преступникам было известно, как действует бригада криминалистов на месте преступления, и они очень старались не оставить никаких улик. Они точно знали, что делают. Мне любопытно, агент Пендергаст, как вы объясните это с профессиональной точки зрения.

– Я могу лишь еще раз повторить, что это тщательно спланированное преступление.

– Тот факт, что тело оставили у вас перед дверью, наводит на мысль о том, что преступники послали вам сообщение. У вас есть какие-либо предположения, о чем оно может быть?

– Я не в состоянии делать предположения.

«Не в состоянии делать предположения». Энглер внимательнее посмотрел на агента Пендергаста. Он допрашивал многих родителей, подавленных гибелью ребенка. Нередко скорбящие родители пребывали в шоке, в отупении. Их ответы на вопросы зачастую были не по делу, неуверенными, неполными. Но Пендергаст вел себя совершенно иначе. Похоже, он полностью владел собой. Казалось, что он не хочет сотрудничать или не имеет к этому никакого интереса.

– Поговорим о загадке вашего сына, – сказал Энглер. – Единственным свидетельством того, что он действительно ваш сын, является ваше утверждение. Его нет ни в одной базе данных правоохранительных организаций, проверенных нами: ни в Объединенной базе ДНК, ни в Автоматизированной дактилоскопической системе идентификации, ни в Национальном информационном центре регистрации преступлений. У него нет ни свидетельства о рождении, ни водительских прав, ни номера социального страхования, ни паспорта, ни документов об обучении, ни въездной визы в эту страну. В карманах у него ничего не обнаружено. Мы ожидаем сравнения теста ДНК с нашей базой, но из всего того, что нам стало известно о вашем сыне, можно сделать вывод, что его, по сути, никогда не существовало. В своем заявлении вы указали, что он родился в Бразилии и не являлся гражданином Штатов. Но он не является и гражданином Бразилии, и в этой стране нет о нем никаких сведений. Города, в котором, по вашим словам, он вырос, похоже, не существует, по крайней мере официально. Нет никаких свидетельств о его выезде из Бразилии или въезде в эту страну. Как вы можете это объяснить?

Агент Пендергаст медленно закинул ногу на ногу.

– Никак. В моем заявлении указано, что я узнал о существовании моего сына – о том, что у меня есть сын, – около восемнадцати месяцев назад.

– И вы видели его тогда?

– Да.

– Где?

– В бразильских джунглях.

– А с тех пор?

– С тех пор я его не видел и с ним не общался.

– Почему? Почему вы его не искали?

– Я вам уже сказал: мы с ним чужие люди.

– А почему, собственно, вы чужие?

– У нас несовместимость личностей.

– Что вы можете сказать о его характере?

– Я его практически не знал. Ему доставляли удовольствие злые игры. Он был большим докой в устрашении и унижении.

Энглер глубоко вздохнул. Эти ответы ни о чем начали его доставать.

– А его мать?

– Из моего заявления вам известно, что она умерла вскоре после его рождения, в Африке.

– Да. Несчастный случай на охоте. – В этом тоже было что-то странное, но Энглер в один момент времени мог разбираться только с одной нелепостью. – У вашего сына могли быть какие-нибудь неприятности?

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– И что это за неприятности?

– Понятия не имею. Он обладал удивительной способностью справляться с худшими неприятностями.

– Как вы можете утверждать, что у него были неприятности, не зная их характера?

– Дело в том, что у него были сильные криминальные наклонности.

Они ходили по замкнутому кругу. У Энглера создалось сильное впечатление, что Пендергаст не только не заинтересован в том, чтобы помочь полиции найти убийц сына, но и, возможно, утаивает информацию. Зачем ему это нужно? Никто даже не был уверен, что убитый – его сын. Да, внешнее сходство бросалось в глаза. Но, кроме опознания самого Пендергаста, других свидетельств не было. Интересно посмотреть, не найдется ли его ДНК в базе данных. И потом будет просто сравнить его ДНК с ДНК Пендергаста, поскольку он агент ФБР и данные на него в базе уже есть.

– Агент Пендергаст, – холодно произнес Энглер, – я должен еще раз задать вопрос: есть ли у вас какие-либо подозрения, касающиеся возможных убийц вашего сына? Какие-либо предположения, почему труп привезли к вашим дверям?

– Все, что я мог сказать, изложено в моем заявлении.

Энглер отодвинул в сторону лежащий перед ним протокол. Это был только первый раунд. Разговор с этим человеком еще не закончен.

– Не знаю, что тут удивительнее: особенности этого убийства, ваше непонятное безразличие к нему или полное отсутствие документальных свидетельств существования вашего сына.

Лицо Пендергаста оставалось абсолютно непроницаемым.

– «И как хорош тот новый мир, – продекламировал он, – где есть такие люди».

– «Тебе все это ново»[2], – не замедлил ответить Энглер.

Впервые за все время их разговора на лице Пендергаста мелькнул интерес. Его глаза слегка расширились, и он посмотрел на детектива с выражением, похожим на любопытство.

Энглер подался вперед и положил локти на стол:

– Я думаю, на сегодня мы закончили, агент Пендергаст. Позвольте мне в завершение сказать кое-что. Возможно, вам и не хочется, чтобы это дело было раскрыто. Но оно непременно будет раскрыто, и это сделаю я. Я доведу дело до самого конца, а если потребуется, то и до дверей некоего молчаливого агента ФБР. Вы меня поняли?

– Меньшего я и не ожидал.

Пендергаст поднялся, постоял немного и, кивнув Слейду от дверей, вышел из кабинета, не сказав больше ни слова.

Вернувшись в свой особняк на Риверсайд-драйв, Пендергаст целеустремленно прошел через зал приемов в библиотеку. Подойдя к высокому книжному шкафу, заполненному томами в кожаных переплетах, он сдвинул в сторону деревянную панель, за которой обнаружился ноутбук. Быстро набирая текст и вводя при необходимости пароли, Пендергаст первым делом вошел на сервер нью-йоркской полиции, затем в базу данных по нераскрытым убийствам. Записав адреса некоторых ссылок, он перешел в полицейский банк ДНК, где отыскал данные тестов ДНК по предполагаемому Убийце из отеля, который полутора годами ранее терроризировал город жестокими убийствами в элитных манхэттенских отелях.

Хотя Пендергаст вошел в банк как авторизованный пользователь, все данные были защищены и он не мог внести в них изменения или стереть их.

Несколько секунд Пендергаст смотрел на монитор. Потом вытащил из кармана телефон и набрал номер в Ривер-Пойнт, штат Огайо. Ему ответили после первого звонка.

– Так-так, – сказал тихий голос. – Да это же мой любимый мистер секретный агент.

– Здравствуйте, Мим, – ответил Пендергаст.

– Чем я могу помочь сегодня?

– Нужно удалить кое-какие записи из базы данных нью-йоркской полиции. Тихо и без следа.

– Всегда рад насолить нашим друзьям в синей форме. Скажите, это как-нибудь связано с… как же она называлась… с операцией «Лесной пожар»?

Пендергаст ответил не сразу:

– Да. Но прошу вас, Мим, больше никаких вопросов.

– В чем в чем, а в любопытстве меня нельзя обвинить. Ну да бог с ним. У вас есть адреса ссылок?

– Дайте мне знать, когда будете готовы.

– Я уже готов.

Не отрывая глаз от монитора, а пальцев от сенсорной панели, Пендергаст медленно, четким голосом начал диктовать цифры.