Сиротка

Глава 8. Во имя любви

Валь-Жальбер, 10 июля 1930 года

Лето казалось еще более ярким и теплым после необычайно суровой даже по местным меркам зимы. Вокруг опустевших домов в беспорядке росли цветы и овощи, которые в прошлом выращивали на своих огородах жильцы. Некому было пропалывать дорожки и уничтожать сорняки. Оплетенные вьюнком заборы и опоры на-весов украсились похожими на рожок атласными белыми цветами. На лугах распустились ромашки и лютики.

На участке, прилегающем к водопаду, не осталось ни одной живой души. Оставшиеся в поселке семьи предпочли переселиться поближе к дороге, ведущей в Роберваль, к озеру Сен-Жан. Муниципалитет выстоял в эти трудные времена. У мирской учительницы, семнадцатилетней мадемуазель Алис Паже, было довольно много учеников — все, за исключением Шарлотты Лапуант и Армана и Эдмона Маруа, дети фермеров и лесорубов.

Даже отель-ресторан оставался открытым для посетителей, несмотря на значительное сокращение клиентуры. Сейчас, в период отпусков, в нем остановилось несколько гостей.

— Господи, до чего же солнце жаркое! — сказала себе Элизабет, развешивая во дворе выстиранное белье.

Молодая женщина тряхнула недлинными, до плеч, белокурыми кудрявыми волосами, чтобы убрать с лица мешавшую прядь. На ней была старенькая блузка без рукавов и бежевая ситцевая юбка.

— До вечера все высохнет! — с удовлетворением отметила она, окидывая взглядом развешанные рядами майки и рубашки.

Вернувшись в кухню, молодая женщина налила себе воды, потом, пританцовывая, прошла в гостиную и включила проигрыватель. Арман и Эдмон уехали к дедушке и бабушке в Шамбор, а Симон подрабатывал лесорубом возле озера Малинь, чуть выше плотины. Жозеф с Эрмин на коляске поехали отвезти ему обед. Они вернутся все вместе ближе к вечеру…

— Как хорошо, когда никто не вертится под ногами… — сказала вслух Элизабет.

Эрмин научила ее пользоваться проигрывателем. Несколько секунд — и комнату наполнил голос Ла Болдюк, сопровождаемый веселой гармоникой. Слава этой певицы росла, несмотря на экономический кризис[39]. Во всем Квебеке люди, которым приходилось бороться с безработицей и нищетой, слушали песни, чтобы хоть на время забыть о своих трудностях. Это помогало собраться с силами, укрепляло веру в то, что все наладится.

В одном из магазинов Роберваля Жозеф купил еще один диск Ла Болдюк. Спустя неделю Элизабет знала наизусть слова веселой песни «Не стоит падать духом», которая обещала скорые перемены к лучшему.

Яркая индивидуальность певицы, ее выраженный акцент и простонародный язык вызывали неприятие у представителей высшего общества, но простые люди ее обожали.

— Не стоит отчаиваться! — подпевала Ла Болдюк Элизабет.

Ей вдруг пришло в голову, что Эрмин репертуар Ла Болдюк не по душе.

«Ничего странного, у нашей Мимин утонченный вкус. Сестры привили ей хорошие манеры, дали хорошее образование. Я уверена, что преподавать у нее получилось бы не хуже, чем у мадемуазель Алис Паже, с которой они большие подруги», — подумала молодая женщина с легкой завистью.

Кто-то постучал в дверь. Элизабет поспешно выключила проигрыватель. Она не ждала гостей.

— Иду! — крикнула она сердито.

Осторожность лишней не бывает, поэтому перед тем, как открыть, молодая женщина выглянула в окно. На крыльце она увидела женщину в черных одеждах.

«Кто бы это мог быть? Я не слышала, чтобы в поселке кто-нибудь носил траур. И она такая элегантная!»

Элизабет решила открыть. На пороге стояла невысокая стройная незнакомка. Ее большая соломенная шляпа и густая вуаль почти скрывали лицо. Голова ее была опущена.

— Мадам кого-то ищет? — спросила Элизабет.

— Это дом Жозефа Маруа? — неуверенно отозвалась незнакомка.

— Да, но моего мужа нет дома. Он вернется только вечером. А зачем вам понадобился мой муж? Вы — его дальняя родственница? Может быть, кузина?

— Нет, мадам Маруа, я не его родственница. И я предпочла бы сначала поговорить с вами. Ваш дом показал мне месье кюре.

Элизабет жестом пригласила женщину войти. Внезапно перед этой элегантно одетой дамой она устыдилась собственной простой одежды.

— Я как раз убирала, поэтому оделась попроще. Ну вы понимаете — стирка, веник, пыль… Присаживайтесь! Вам наверняка хочется пить, ведь на улице так жарко…

— Я с удовольствием выпью воды. А еще… я очень волнуюсь.

Эти слова заинтриговали Элизабет. Она пыталась угадать, кто скрывается под черной вуалью, но все ее усилия были тщетны.

— Не могли бы вы представиться? — попросила она, сгорая от любопытства. — Я раньше никогда не видела вас в Валь-Жальбере.

Затянутые в черное кружево руки незнакомки судорожно сжали маленькую кожаную сумочку. Сделав глубокий вдох, она выпалила:

— Я Лора Шарден, мать Мари-Эрмин.

— Мать Мари-Эрмин! — повторила Элизабет.

Меньше всего мадам Маруа ожидала такого признания. У нее задрожали колени, сильно забилось сердце.

— Мне лучше присесть, — сказала она. — Такое потрясение!

Лора сняла шляпу. Ее каштановые волосы, в которых кое-где проглядывала седина, были подстрижены по последней моде — чуть ниже ушей. Стоило ей поднять на Элизабет глаза — эти прекрасные, ярко-голубые, цвета чистейшей лазури глаза, — как та ей поверила, сразу и безоговорочно. Перед ней и вправду была мать ее дорогой Мимин.

— Я осмелилась прийти к вам, потому что узнала, что моя дочь уехала, — тихо сказала гостья. — Мне об этом сказала ваша соседка, когда я вышла из дома кюре, — пожилая дама, которая сидела на последней ступеньке крыльца под зонтиком. Она сообщила, что месье Жозеф Маруа отправился к водопаду Малинь вместе со своей воспитанницей. Я уже видела Мари-Эрмин в субботу вечером, в отеле Роберваля, когда она пела. Как я гордилась своим ребенком! Господи, какой у нее чудесный голос!

Это проявление восторга вывело Элизабет из состояния прострации. На смену растерянности пришла ярость.

— Не смейте так говорить! — закричала она. — Вы являетесь к нам в дом без предупреждения, даже не потрудившись написать письмо, и говорите о своем ребенке, как добропорядочная мать! Я не знаю, может, вы и хорошая женщина, но уж точно не хорошая мать! Скажите, как могли вы бросить Эрмин пятнадцать лет назад? Как вы могли, мадам, оставить больного ребенка на произвол судьбы, а сами жить в мире и достатке? Вы не выглядите стесненной в средствах, несмотря на кризис. И если вы думаете, что дочь хочет с вами познакомиться, вы ошибаетесь! Эрмин не простила вам того, что вы оставили ее на пороге монастырской школы, как оставляют ненужного щенка! Она знать не хочет своих родителей! Я воспитывала ее! Я шила ей платьица, вязала шапочки, варила первые супы… Вы не приезжали за ней, за нашей Мимин, вам она была не нужна! Мой муж хочет в следующем году оплатить ей уроки с настоящим учителем музыки. Теперь мы — ее семья! Мои сыновья, Жо и я!

Элизабет задыхалась от ярости. Лицо мадам Шарден стало мертвенно-бледным.

— Если когда-нибудь Мари-Эрмин захочет увидеться со мной, я расскажу ей мою историю. Мне многое пришлось пережить, мадам Маруа. Но это не касается никого, кроме моей дочери.

— Во-первых, теперь ее зовут Эрмин! А я — ее Бетти! Она любит меня, как мать, и не пытайтесь ее у меня отнять!

— Она уже достаточно взрослая, чтобы решать самой, — сухо ответила на это Лора. — Но не пугайтесь, я не стану уводить ее от вас силой. Единственное оправдание, которое я могу вам предоставить, — это то, что я потеряла память на многие годы. Если бы не это, я бы давно вернулась в Валь-Жальбер. И сама воспитывала бы мою дорогую девочку.

Женщины враждебно посмотрели друг на друга. Мадам Шарден нашла, что Элизабет очень хороша в своем праведном гневе.

«Вот женщина, которая ласкала мою малышку, протягивала ей руку, когда она училась делать первые шаги, — думала Лора. — Конечно же, Мари-Эрмин любит этих людей, ведь они заботились о ней, а меня ненавидит…»

— Не буду вас задерживать, мадам Маруа, — со вздохом сказала она, вставая. — Прошу вас об одном — расскажите дочери, что я приходила, и передайте ей адрес, по которому она может мне написать.

Лора достала из сумочки почтовую открытку, на обороте которой было написано несколько адресов.

— Эту ночь я провела в отеле Валь-Жальбера, но все лето я буду в Робервале. Осенью я рассчитываю вернуться в Монреаль, там мой дом. Я провела много лет в разлуке с дочерью, могу подождать еще немного.

Лора дрожала, несмотря на страшную жару. Изящным движением она надела шляпу с вуалью. Элизабет вспомнила об обязанностях хозяйки дома.

— Мадам, выпейте воды, вам предстоит долгий путь, — предложила она. — Я дала волю чувствам, но на моем месте вы повели бы себя так же.

— Не торопитесь осуждать меня, — сказала Лора. — В тот вечер, когда мой муж положил нашу девочку на порог монастыря, он пытался спасти ее жизнь. Я была тогда больна, очень больна. Я думала, что умираю. Но я выжила, а Мари-Эрмин стала чудесной девушкой. Вы считаете меня недостойной матерью, а между тем я страшно терзалась разлукой со своим ребенком. Один доктор сказал мне, что именно это стало причиной амнезии.

— Амнезии? — переспросила Элизабет, которая слышала это слово впервые.

— Да, потери памяти. Я забыла обо всем — о своем муже, о ребенке. Точно сошла сума… Понадобилось много недель, чтобы собрать по кусочкам картину моего прошлого, привести мысли в порядок. Я обо всем расскажу дочери. До свидания, мадам Маруа. Лучше мне сегодня не встречаться ни с Мари-Эрмин, ни с вашим мужем.

Лора Шарден быстрым шагом вышла и спустилась с крыльца. Элизабет смотрела, как она удаляется по улице Сен-Жорж. Она уже жалела о своей вспышке. Она бы с удовольствием выслушала историю матери Эрмин.

«Нужно было отнестись к ней помягче. Может, тогда бы она рассказала», — сокрушалась молодая женщина.

В подобных мыслях пролетел остаток дня. Элизабет спрятала открытку с адресами в своей спальне, между страницами тетради, в которой Жозеф записывал денежные поступления и расходы. Когда солнце скрылось за церковной колокольней, она уселась на крыльце и стала ждать возвращения мужа, сына и Эрмин.

— Легки на помине! — тихо сказала она себе, издалека услышав стук копыт Шинука.

Вскоре к этому звуку добавилось характерное постукивание обитых металлом колес. Наконец на улицу выехала знакомая коляска. Лошадью правила Эрмин. Ее легкие, подсвеченные золотыми лучами заходящего солнца волосы разметались. Она улыбалась, сверкая мелкими белыми зубками.

— Ку-ку, моя Бетти! — крикнула девушка, останавливая коня напротив дома.

Жозеф в клетчатой рубашке с закатанными рукавами сидел на заднем сиденье и насвистывал припев песни Ла Болдюк. Загорелый Симон спрыгнул на землю. Он сильно вырос и был похож на отца как две капли воды.

Элизабет сама не поняла, что на нее нашло. Она поймала себя на мысли, что сердится на Эрмин за то, что ее мать оказалась жива и испортила ей настроение. Когда девушка подбежала к ней с букетом мелких белых цветов, хозяйка дома встретила ее нагоняем:

— В этом полотняном комбинезоне ты похожа на нищенку! Ты ведь не мужчина, чтобы носить штаны! Немедленно переоденься!

— Но ведь ты сама дала мне этот комбинезон! Ты сказала, что, раз мы едем в лес, в нем будет удобнее. А пока мне нужно распрячь Шинука и накормить его. Переоденусь потом. Что с тобой, Бетти? Смотри, я нарвала тысячелистника[40]. Ты говорила, из него можно приготовить полезный настой.

Жозеф обнял жену за шею мозолистой рукой. Элизабет, устыдившись своей вспышки, спрятала лицо в цветах. Жозеф внимательно посмотрел на жену.

— Наша милая Бетти сердита? — шутливо спросил он. — Разве мы опоздали?

— Не слишком весело сидеть весь день дома одной, — соврала молодая женщина. — И убирать за всеми, и стирать вашу одежду!

Симон пожал плечами и прошел в кухню. Но там не пахло ни супом, ни мясом.

— Мам, а где обед?

— Сейчас приготовлю омлет! — отозвалась Элизабет, которая с расстроенным видом смотрела на Эрмин.

— Мне есть не хочется, — сказала обиженная девушка. — Мне нужно позаботиться о Шинуке.

Жозеф стал снимать с коня упряжь. Оттолкнув коляску назад, он снял оглобли.

— Можешь отвести его в стойло, Мимин, — сказал он. — Сегодня ему пришлось попотеть. Хорошенько вытри его соломой и дай побольше овса!

— Я знаю, Жо, — сказала девушка.

Она почувствовала облегчение, оказавшись на заднем дворе, и торопливо ввела коня в хлев, который он делил с коровой.

Оставшись с женой наедине, Жозеф спросил:

— Что случилось? Ты не беременна часом? Я бы обрадовался еще одному сыночку. Не волнуйся, воспитаем!

— Господи, дело не в этом! — пробормотала Элизабет. — Идем в спальню!

Теперь уже по-настоящему встревоженный, Жозеф последовал за женой наверх.

— Да на тебе лица нет, Бетти!

— Сейчас ты поймешь почему, — отозвалась жена. — Жо, сегодня к нам пришла дама в черном, на вид очень богатая. Я вежливо пригласила ее войти. Не успела она присесть на кухне, как вдруг говорит: «Я — Лора Шарден, мать Мари-Эрмин». Господи, я думала, что у меня сердце разорвется!

Элизабет пересказала мужу разговор с Лорой Шарден. Жозефа словно обухом по голове хватили — ошеломленный новостью, он сел на край кровати и стал ожесточенно тереть подбородок.

— Только этого нам и не хватало, — заключил он после недолгого раздумья. — Ничего не говори девочке, Бетти. Ни слова, ты меня поняла? По крайней мере, не в этом году и не в следующем. Эта мадам нашу Эрмин не получит! Она навешала тебе лапши на уши. Память так просто не теряют. И вообще, где доказательства? Ты видела ее документы? Нет. Я съезжу к ней поговорить, и в ее интересах меня послушаться!

Элизабет только этого и нужно было. Со слезами на глазах она упивалась гневными словами мужа.

— Если бы ты увидел ее, ты бы не сомневался, Жо. Мимин очень на нее похожа. Я очень люблю ее, нашу Мимин, хотя только что отругала ни за что. У меня нет дочерей, и я привязалась к девочке всем сердцем. И мы — ее опекуны. Закон на нашей стороне!

— Конечно! Об этом не беспокойся. Даже если это и вправду ее мать, она не собирается забирать Эрмин силой, по крайней мере она так говорит. Мы никому не расскажем, что она приходила. Эрмин не станет ей писать, и она подумает, что девочка не хочет с ней встречаться. Я прослежу за тем, чтобы эта мадам больше носа не казала в Валь-Жальбер. Я взял на себя кучу хлопот и никому не позволю совать мне палки в колеса!

Жозеф сжал кулаки. Непросто было уговорить директора «Château Roberval», большого и роскошного отеля, дать Эрмин работу. Ей пришлось не меньше часа петь в его кабинете. Девушка сильно волновалась, а директор слушал ее, куря сигару, дым которой заполнил всю комнату. Наконец он был вынужден признать, что у девушки прекрасное сопрано и поет она хорошо, поэтому он-де готов ее нанять. Начиная с января Эрмин разучивала арии из венских оперетт и итальянских опер. Летом ей предстояло петь в отеле каждую субботу под аккомпанемент местного оркестра.

— И ты говоришь, эта Лора Шарден была в Робервале, когда Эрмин в первый раз пела в ресторане? Хотя я не слишком рассматривал публику. Она что, в шпионов играет, эта дама в черном? Я вложил в Эрмин деньги и не отдам мою курочку, несущую золотые яйца, блудной матери, которая бросила ее младенцем! Бетти, да посчитать только, сколько денег я ухлопал на печать афиш, на шелковое платье, на лаковые туфли…

Элизабет молча кивала. Она не до конца понимала, к чему стремится ее супруг, зачем нужны эти ярко-розовые афишки, на которых черной краской напечатано: «Снежный соловей целое лето поет в „Château Roberval“!» Хотя сама она повесила такую афишу на дверцу шкафа в кухне.

— Хотя я рассчитываю через несколько недель вернуть потраченное, — добавил Жозеф. — Эрмин будет получать восемь долларов каждую субботу. В месяц выйдет тридцать два доллара. И это только начало!

— Рабочие на фабрике получали по двадцать два доллара в неделю, Жо, и работали по шесть дней, кроме воскресенья. Для девушки ее возраста это уже неплохо. Но, прошу тебя, не оставляй ее там одну! Вокруг нее станут крутиться клиенты заведения, да и эта Лора живет в том же отеле. Она выглядит как богатая дама. Видел бы ты ее!

— Богатая она или нет, но к Эрмин я ее близко не подпущу! — отрезал он. — Придется подождать, когда я разрешу ей поговорить с девочкой.

— Но ведь это ее мать, — сказала Элизабет. — Если аббат Деганьон узнает правду, то будет недоволен. Ведь это он показал Лоре наш дом. Как ты думаешь, он ничего не заподозрил?

— Аббат скоро уедет, Бетти. Поговаривают, что в следующем году церковь закроют. И нам придется ехать в Роберваль или в Шамбор, чтобы послушать мессу и причаститься. Подумать только! В Валь-Жальбере не будет своей церкви!

— Нет, они этого не сделают! — возмутилась молодая женщина. — Это досужие разговоры!

Жозеф сделал гримасу. Он приготовился к худшему в тот самый день, когда компания объявила о закрытии целлюлозной фабрики. И это худшее осталось в прошлом.

— Нам очень повезло, Бетти. Верь мне. Лора не сказала аббату, что она — мать Мари-Эрмин, потому что у нее нет доказательств, либо она стыдится своего прошлого.

Супружеская чета шепотом продолжала разговор. Голодный Симон закричал с кухни:

— Мам, ты когда собираешься делать свой омлет?

— Отрежь себе хлеба, бездельник! — крикнул ему в ответ Жозеф.

До Эрмин доносились отголоски их беседы. Она стояла, опершись о перегородку, рядом с Шинуком. Лошадь ласково терлась головой о ее плечо. Девушка погладила коня двумя руками по морде.

— Ты всегда милый и хороший, — сказала она, легонько целуя его в нос, кожа на котором была гладкой как шелк. — Перед сном я принесу тебе кусок сахара, мой красавец!

Она обняла коня за шею.

«Бетти никогда так на меня не набрасывалась, — думала девушка. — Может, кто-то ее расстроил? Но я-то что сделала? Мне показалось, что она сердится именно на меня. Я стараюсь помогать, чем могу. Утром я успела подмести в комнатах и перемыть посуду…»

Девушка в самом деле много работала. Эрмин иногда заменяла на уроках учительницу, содержала в порядке монастырскую школу. Она, а не Элизабет, учила уроки с младшим, Эдмоном.

«Жозеф каждый вечер заставляет меня повторять песни. Но он прав, я должна отработать деньги за афиши, платье и лаковые туфли. И это не считая того, что он тратит на мое содержание…»

Эрмин вышла из хлева и заперла дверь на щеколду. Она посмотрела на фиалкового цвета небо, усеянное мелкими пурпурными облаками. Вокруг нового, перламутрово-белого месяца сияли первые звезды. Ночь обещала быть ясной.

«Ясной и полной любви», — подумала девушка и сама удивилась своей дерзости.

Жозеф и Элизабет были весьма целомудренной парой и никогда не выставляли свои чувства напоказ, но по ночам кровать часто скрипела — их спальня находилась как раз над гостиной, в которой теперь спала Эрмин. Еще будучи тринадцатилетней, девушка узнала от подружки, как мужчины и женщины делают детей. Это действо показалось ей чем-то сверхъестественным, таинственным, сродни священному обряду. Девушка пришла к выводу, что это пусть непристойная, но все-таки самая естественная вещь на свете. Поселковые собаки особо не церемонились — ей случалось не без смущения наблюдать, как самец вскакивает на самку и у обоих животных на мордах появляется выражение блаженства, придающее им слегка идиотский вид.

Однако девушке не удавалось увязать чувство влюбленности с чисто животным актом соития. Интуитивно она пришла к выводу, что люди в это время проявляют нежность, обмениваются ласками, поцелуями, говорят друг другу приятные слова…

Еще она спрашивала себя, не связан ли гнев Бетти со странными разговорами, которые вел Жозеф, когда они сегодня втроем обедали на берегу реки близ озера Малинь.

— Из вас выйдет прекрасная пара, — говорил рабочий, покуривая свою трубку. — Вы уже хорошие друзья, а этого достаточно, чтобы создать семью. Ты, Мимин, будешь носить фамилию Маруа с гордо поднятой головой! Мэр сдаст вам домик на улице Сен-Жорж, благо свободных домов море — знай только выбирай!

Девушка молча улыбалась в ответ, порозовев от смущения. Симон был не таким робким, поэтому возмутился:

— Пап, тебя ведь никто не заставлял жениться на маме? Она тебе нравилась. Мне тоже нравится Эрмин, она хорошенькая, но если я и женюсь, то на девушке, которую выберу сам!

Шестнадцатилетний юноша часто восставал против отцовской воли. Авторитет отца был ему в тягость. Симон планировал в ближайшем будущем найти работу в большом городе, в Квебеке или в Монреале. Жозеф ничего не знал об этих планах, потому что старший сын доверился только Арману и Эрмин.

«Я ни за что не выйду замуж за Симона! Он мне не нравится», — сказала себе девушка, входя в кухню через заднюю дверь.

Элизабет подбежала к девушке и сжала ее в своих объятиях. Эрмин увидела, что недавно она плакала.

— Прости меня, я разнервничалась, — сказала Элизабет. — Перегрелась на солнце, пока стирала белье. Наверное, ночью будет гроза.

— Ничего страшного, Бетти. Пойду переоденусь.

Эрмин решила забыть об этом недоразумении. Каждый вечер она засыпала с надеждой, что следующий день подарит ей встречу с Тошаном Дельбо. Поэтому она просыпалась с первыми петухами и стремилась под любым предлогом уйти из дома.

Утром, проглотив свой кофе, девушка объявила, что поведет Шинука на луг возле мельницы Уэлле.

— Не болтай с незнакомыми людьми, — напутствовал Эрмин Жозеф. — В кризис многие ездят с место на место, ищут дешевое жилье и работу. Некоторые — люди порядочные, некоторые — нет, так что смотри в оба.

— Обычно мне попадаются только бродячие коты, — ответила Эрмин. — И я возьму с собой Шарлотту. Я ей обещала. Ей так нравится ездить верхом на Шинуке!

— Если ездить на лошади без седла, она может и вовсе от него отвыкнуть, — проворчал Жозеф.

— Ты все время возишься с этой девочкой, — недовольно сказала Элизабет. — Того и гляди, принесешь домой вшей или чесотку. Говорят, ее мать не может ходить. Она целыми днями лежит и не способна как следует ухаживать за дочкой. Отец же все, что зарабатывает, тратит на спиртное. Ребенок предоставлен сам себе. Разве так можно?

— Бетти, я же тебе уже говорила — с начала каникул я купаю Шарлотту в ручье, поэтому она чистенькая, — сказала Эрмин твердо. — И одежда у нее чистая — та, которую ты передала для нее. Она плохо видит, это правда, но гулять ей очень нравится. Лолотта первой слышит, как взлетает птица или убегает потревоженная олениха. Цветущие одуванчики она находит по запаху, он у них особый, терпкий. И мне самой очень нравится с ней гулять. Старший брат, Онезим, никогда не берет ее с собой.

— Держись подальше от этого парня, — сказал Жозеф. — У них у всех одно на уме. А этот — настоящий грубиян, для него нет ничего святого. Какой стыд! Да во времена отца Бордеро таких, как он, к Валь-Жальберу и близко бы не подпустили!

Симон переминался с ноги на ногу — он ждал отца, чтобы вместе с ним отправиться на фабрику. Жозеф называл себя с сыном хранителями фабрики, и благодаря им в просторных и пустых помещениях всегда было чисто, крыши не протекали, динамо-машина исправно поставляла жителям поселка электричество.

Эрмин поторопилась покинуть дом, потому что Элизабет могла придумать для нее какую-нибудь работу. На девушке была льняная юбка длиной до середины икры, сандалии на веревочной подошве и голубая блузка. Вокруг лба она повязала кокетливую ленточку в тон блузке. Ее волнистые шелковистые волосы красиво струились при каждом движении. Она ощущала себя легкой и хорошенькой.

Шинук встретил девушку радостным ржанием. Она отвязала коня и повела его к распахнутой настежь двустворчатой двери. Корова жалобно замычала.

— Скоро придет Бетти и подоит тебя, — сказала ей Эрмин. — А потом пойдешь пастись, куда захочешь.

Скота в поселке осталось мало. В основном на лугах вокруг Валь-Жальбера паслись коровы местных фермеров. Маруа совершенно спокойно выпускали свою буренку со двора, и с ней не случалось ничего плохого, если не считать встречи с пламенным поклонником — быком фермера Потвена. Результатом этого «романа» должно было стать появление теленка, которое ожидалось не раньше будущего Рождества.

Эрмин шла по дороге, спускавшейся к озеру, и громко пела. Скоро показался дом, в котором жила семья Шарлотты. Девочка сидела на последней ступеньке крыльца. Заслышав стук лошадиных копыт, она повернула голову, и ее худенькое личико осветила улыбка.

— Эрмин?

— Лолотта!

Девочка встала и пошла на голос, вытянув руки вперед. Смутно, но она все-таки видела темное пятно — лошадь и светлый силуэт девушки. Эрмин взяла ее на руки.

— Папа ушел, мама спит, — сказала малышка доверительно. — Я издалека услышала твой голос. Ты пела «У чистого ручья».

— Да, моя Лолотта! А где твой брат?

— Он не ночевал дома, потому что нашел работу в Робервале, на большом пароходе, который называется «Le Nord»[41].

— Идем гулять? — весело предложила Эрмин. — Сначала я посажу тебя себе на плечи, а потом ты возьмешься за гриву Шинука и… оп!

Эрмин усадила девочку верхом. На малышке были старые штанишки Армана Маруа, стянутые на талии пояском, поэтому сидеть было удобно. Эрмин повела Шинука за веревку, привязанную к недоуздку, стараясь держаться в тени деревьев.

После закрытия фабрики и отъезда восьмисот жителей лес понемногу возвращал себе отвоеванные человеком земли, пуская всюду молодую, стремительно развивающуюся поросль. Пока эти молодые растения казались безобидными кустиками, посаженными ради услады глаз случайных прохожих.

— Ты довольна, Шарлотта? — спросила девушка. — Ты настоящая счастливица! Представь, пару дней назад Эдмон захотел сесть на Шинука верхом. Я рассказала, что ты ездишь на нем без седла, и он тоже решил попробовать. И что ты думаешь? Мне пришлось срочно его снимать! Шинук стал танцевать джигу и топать ногами! А с тобой он ласковый и послушный, как барашек. Жозеф не знает, что и думать. Прошлый хозяин Шинука заверил его, что лошадка добрая и смирная. И это правда — в упряжке Шинук ходит послушно, но совсем другое дело, когда кто-то пытается сесть ему на спину без седла. Я спрашивала, почему так, у месье Буланже, местного фермера. Он объяснил, что лошади часто удобнее носить наездника в седле.

Шарлотта слушала девушку, задыхаясь от счастья. Она упивалась звуком голоса Эрмин, свежим запахом листвы, щебетом птиц. Ее больные глаза различали расплывчатые пятна зелени, осененные прекрасным бело-золотистым светом.

— Сегодня солнышко яркое, — заметила маленькая всадница. — И листья напевают свою песенку.

— Ты права, дорогая, — согласилась Эрмин. — Знаешь, я думаю, Шинук тебя очень любит. Он думает: «Нельзя, чтобы эта малышка упала или утомилась, сидя у меня на спине!»

— Твоя лошадь и правда так думает? — удивилась девочка.

— Конечно! Если бы он так не думал, разве стал бы он тебя слушаться?

Эрмин продолжала весело болтать, не подозревая, что из-за деревьев на нее кто-то смотрит. Она прекрасно знала, куда идет. Вдова Дунэ, которая всегда была рада поболтать, рассказала девушке о каньоне на реке Уиатшуан, чуть ниже по течению — за водопадом и деревней.

— Я любила там гулять, когда ждала самого младшего, но мужу это не нравилось, — рассказывала пожилая женщина. — Не нравилось, потому что я пыталась купаться, не снимая при этом блузку и панталоны. Мне тогда было тридцать восемь, и мы недавно переехали в Валь-Жальбер. Мой дорогой супруг с ума сходил от ревности при мысли, что чужой мужчина увидит мои руки и ноги!

С мечтательным видом Мелани Дунэ описывала Эрмин, как приятно было сидеть на больших камнях, нагретых лучами солнца.

— Я садилась или даже ложилась и гладила свой живот. Если б только месье кюре узнал об этом! Дитя в моем чреве шевелилось от удовольствия. Ты когда-нибудь была в каньоне, Эрмин? Сходи туда в середине июля, это лучшее время для такой прогулки. Тропинка позади монастырской школы приведет тебя туда.

Девушка не сказала правды Жозефу и Элизабет. Она не собиралась идти на луг возле мельницы Уэлле. Сквозь низкие белесые ветви кленов она увидела мерцание воды.

— Какая красота! — воскликнула она, оказавшись на вершине серо-желтого каменного выступа.

— Что ты видишь? — спросила Шарлотта.

Эрмин сожалела о том, что девочка не может увидеть то же, что видит она. Поэтому поторопилась ответить:

— Мы сейчас на берегу реки, но здесь она течет среди больших каменных глыб и камешков помельче. Некоторые камни плоские, на них можно было бы даже потанцевать. Другие — выпуклые, они торчат из воды, и получается красивый рисунок. Река сияет на солнце, а вокруг растут сосны с темно-зеленой хвоей. И еще здесь очень тихо. Волшебное место!

Девушка помогла Шарлотте спуститься с лошади, потом привязала Шинука к стволу красивого вяза.

— Стой смирно, Шинук, — ласково сказала она. — Здесь есть травка, можешь ее пощипать.

Эрмин стала спускаться, выбирая самый безопасный путь. Кое-где камни образовали некое подобие лестницы, идти по ним было легче. Шарлотта держалась за руку девушки. Ей было страшно, она то и дело спотыкалась.

— Я боюсь упасть, — жалобно сказала девочка.

— Не надо бояться, у тебя крепкие ножки, — подбодрила ее Эрмин.

И вдруг совсем рядом раздался чей-то голос. Из-под подошвы крепкого ботинка покатились камешки.

— Может, вам нужна помощь?

Эрмин оглянулась. Она узнала этот низкий, бархатный голос с насмешливыми нотками. Тошан Дельбо! Юноша стоял на широком уступе и улыбался.

«Он еще красивее, чем я его запомнила! — подумала девушка. — Он не обманул, меня, он вернулся!»

— Вы узнаете меня, мадемуазель? — спросил он, поравнявшись с Эрмин. — Я уже долго иду за вами следом.

— Я вас узнала, хотя волосы у вас намного короче, чем в нашу первую встречу, — ответила девушка. Радость ее была так велика, что граничила с болью.

Сердце девушки билось, как пойманная птичка, щеки раскраснелись, но она пыталась держать себя в руках, чтобы произвести на юношу хорошее впечатление.

— Я постригся по моде местных лесорубов, потому что, пока я был длинноволосым, никто не хотел брать меня на работу.

Эрмин заметила, что у него нет усов. Шарлотта вцепилась в юбку девушки.

— Эрмин, кто это? — спросила она.

— Мой друг, — ответила та. — Он поможет тебе спуститься, и ты сможешь побродить в воде, Лолотта!

Тошан кивком указал на девочку, потом закрыл глаза и коснулся их пальцами. Эрмин поняла, о чем он спрашивает, и была тронута его деликатностью.

— Да, — ответила она едва слышно.

— Я так и подумал, — отозвался он.

Он поднял Шарлотту и посадил на свои крепкие плечи. С ловкостью хищника перепрыгивая с камня на камень, спустился к реке. Эрмин бежала следом, рискуя на каждом шагу подвернуть ногу.

«Господи, спасибо! — думала она. — Тошан вернулся! Тошан, о котором я так долго мечтала! И он уже заботится о Шарлотте, относится к ней так бережно… Это доказывает, что у него доброе сердце и он любит детей».

Она увидела, как он опускает девочку на землю у самой воды, в том месте, где было очень мелко. Сняв с нее поношенные туфельки, он вынул из кармана лакричный леденец.

— Держите, милая мадемуазель! Теперь вы можете грызть конфету и болтать ногами в воде!

— Спасибо, месье! — радостно сказала Шарлотта.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала Эрмин. — Готова поспорить, что у вас есть младшая сестричка.

— Нет, у меня нет сестры. Я единственный сын, — с горечью ответил Тошан. — Но мне всегда больно смотреть на детей, которые не видят красоты окружающего мира.

Он говорил очень тихо. Эрмин смотрела на него и не могла насмотреться. Она заново открывала для себя мужественные черты его лица, рисунок его густых бровей, таких же черных, как и волосы, медного отлива кожу без намека на растительность.

— Почему вы шли за нами? Вы хотели снова меня увидеть? — спросила она.

— Ох уж эти девушки — вам бы только спрашивать! — вздохнул он. — Я просто шел мимо. И решил заглянуть в Валь-Жальбер, хотя каток теперь больше похож на пересохшее болото. Скажите, в вашем поселке теперь мало жителей?

— Десяток семей решили остаться. Итого выходит около пятидесяти жителей, не считая фермеров, которые купили земли в окрестностях.

Девушка села на камень и погладила его ладошкой. Тепло, исходившее от камня, доставляло ей такое же удовольствие, как и слова Тошана. Он вспомнил о катке за отелем, значит, не забыл их первую встречу.

— Я хочу вам кое-что объяснить, еще с весны, — начала девушка. — Когда вы вернули маленького Эдмона Маруа его родителям, там, возле сахароварни, я подумала, что вы можете счесть меня лгуньей. Эти люди не мои родители. Меня вырастили монахини из монастырской школы, а Бетти… вернее, мадам Элизабет Маруа, была моей нянюшкой. А теперь Маруа стали моими опекунами.

— Ну, у меня было слишком много забот, чтобы думать об этом. Это ваша жизнь, а не моя! — ответил он.

Ответил, даже не глядя на нее! Уязвленная равнодушием, Эрмин замолчала. Шарлотта шлепала по воде, посасывая свой леденец.

— Вы еще такая наивная! — сказал вдруг Тошан.

Казалось, юноша и вовсе забыл о ее существовании. Он разулся, расстегнул серую хлопчатобумажную рубашку и закатал до колен штаны.

— Что вы делаете? — вскричала удивленная девушка.

— Я уже неделю живу в здешнем лесу и каждое утро прихожу сюда обмыться.

Эрмин стыдливо прикрыла ладонями лицо, но, услышав плеск воды, разжала пальцы и посмотрела на Тошана. Прежде ей не приходилось видеть мужчину, оголенного по пояс. Однажды Жозеф вышел из спальни в майке, но она тут же отвела взгляд.

Тошан мылся, не обращая внимания, смотрит она или нет. Он был хорошо сложен, с развитой мускулатурой. На загорелой коже не было ни волоска. Теплая волна прокатилась у девушки внизу живота. Она представила себя в объятиях этого взрослого парня, представила, как прижимается к нему… Неприлично думать об этом, но ведь никто не может прочесть ее мысли, верно?

Шарлотта неожиданно расхохоталась — Тошан брызнул на нее водой. Потом пришла очередь Эрмин. Закрываясь от брызг, девушка крикнула:

— Не надо! Вы намочите мне юбку!

— На солнце она быстро высохнет!

Юноша потянулся и вышел на берег, успев по пути погладить девочку по щеке. Шинук нервно заржал на пригорке.

— Ему надоело нас ждать, — забеспокоилась Эрмин. — Идем, Лолотта, мне пора возвращаться. Бетти нужна моя помощь по хозяйству.

— Тогда до новой встречи! — сказал Тошан. — У вас очень красивая лошадь. В это время года трава самая сочная. После обеда нужно бы вывести его на пастбище, потому что сегодня утром он поесть не успел. Я видел один замечательный луг неподалеку, у старой мельницы.

Эрмин, услышав такой совет, покраснела. Она догадалась, что юноша назначает ей свидание.

— Может, мой опекун разрешит нам с Шинуком туда пойти.

— Может, и разрешит… — отозвался Тошан. — Я помогу вам посадить девочку верхом.

Эрмин и не подумала отказываться. Шарлотта обняла Тошана за шею. Он нес ее на спине. Эрмин шла за ним следом.

«Если когда-нибудь Тошан на мне женится и у нас появится ребенок, все будет точно так же. Нет, я обязательно захвачу с собой чего-нибудь вкусного», — мечтала она.

Шинук отвязался, отошел чуть поглубже в лес и жевал кленовый лист.

— У вас очень послушный конь, — сказал юноша. — Он мог бы убежать, но нет, он вас ждет.

— Я люблю его всем сердцем, — ответила Эрмин.

Она говорила правду. То же самое она могла бы сказать и об этом красивом высоком юноше, стоявшем в полосе золотого света, пробивающегося сквозь зелень листвы.

Девушка поймала Шинука за уздечку. Тошан посадил Шарлотту ему на спину.

— До свидания и спасибо, — тихо сказала она.

— Не забудьте, луг за старой мельницей, — тихо сказал Тошан.

Эрмин возвращалась домой, не чуя под собой ног от радости.

Ей было и жарко, и холодно, хотелось смеяться и плакать одновременно.

— Почему ты все время молчишь? — спросила у нее Шарлотта. — Скажи, это твой возлюбленный?

— Нет, Шарлотта. Это просто друг.

— Это твой возлюбленный! — звонко рассмеялась девочка. — Как тот, о котором поется в песне «У чистого ручья»! Он нашел такой красивый источник, что решил в нем искупаться, а ты, ты давно в него влюблена!

Девушка никак не ожидала такое услышать. Она подняла голову и внимательно посмотрела на Шарлотту.

— Значит, ты, Лолотта, более понятлива, чем я, — сказала она. — И ведь тебе всего восемь с половиной! Но на этот раз ты ошиблась, мне очень жаль. Нельзя влюбиться в человека, которого совсем не знаешь. Тошана я в первый раз увидела год и пять месяцев назад. Он катался на катке и насвистывал песенку. Мы проговорили всего десять минут.

— И он снова назначил тебе свидание! — весело сказала девочка. — Оденься покрасивее, когда пойдешь к нему!

— Как не стыдно говорить такое! — вскричала Эрмин. — Еще раз услышу — обижусь!

— А, значит, ты и вправду его любишь! — продолжала подтрунивать над ней Шарлотта.

Девушка повторяла про себя последние слова своей маленькой подружки, когда выходила из хлева. Во дворе ее ждала Элизабет.

— Ты вернулась как раз вовремя, — сказала она. — Я замесила кекс. Хочу, чтобы мы закончили с глажкой после обеда. Ты перегладишь платки и полотенца, а я займусь рубашками Жо.

— Хорошо, Бетти! — ответила Эрмин. — Я постараюсь управиться побыстрее, потому что хочу вернуться с Шинуком на луг за мельницей. Утром его, бедного, искусали мухи, и он не наелся.

— Послушать тебя, так ты больше беспокоишься о лошади, чем о нас! Но ты никуда не пойдешь, пока не перегладишь все полотенца!

Внезапно Элизабет нахмурилась и посмотрела на Эрмин подозрительно.

— Уж не на свидание ли к какому-то парню ты ходишь под предлогом, что надо пасти лошадь?

«Только бы не покраснеть!» — взмолилась к небесам девушка.

Она наклонилась и поправила застежку на сандалии.

— Я не интересуюсь парнями, Бетти, — пробормотала она, не поднимая глаз.

— И ты не станешь разговаривать с незнакомым, даже если это будет дама? — требовательно спросила Элизабет, вспомнив о Лоре Шарден.

— Обещаю! — соврала Эрмин.

На лугу возле мельницы Уэлле и на берегу ручья не было ни души. Шинук вот уже полчаса бродил среди клевера, одуванчиков и ромашек. Эрмин сидела на пеньке. Чтобы Бетти ничего не заподозрила, она не стала переодеваться и сняла с головы ленточку.

— Только бы Тошан пришел! — повторяла она. — Только бы он пришел поскорее! Я не могу ждать его до вечера!

Эрмин сунула в рот травинку и стала ее жевать. Волнение нарастало.

«Может, он просто дал мне добрый совет и вовсе не думал о свидании… Он ведь считает меня наивной маленькой девочкой, — говорила себе она. — И я ему не нравлюсь».

Услышав свист, она вздохнула с облегчением и быстро обернулась. Это был Тошан. Он не улыбался — шел, засунув руки в карманы своей грубой полотняной куртки. У Эрмин отлегло от сердца, и все-таки она очень волновалась. Утром, в присутствии Шарлотты, ей было спокойнее, чем теперь, когда она осталась с юношей наедине.

— Вы пришли! — сказал он, усаживаясь на землю возле пенька, на котором сидела девушка.

— Я в любом случае пришла бы, — отозвалась она. — В каньон я пошла из любопытства. А своему опекуну сказала, что поведу Шинука на этот луг.

Тошан подмигнул ей и стал скручивать себе сигарету. Эрмин, как зачарованная, не могла оторвать от него глаз.

— Я должен попросить у вас прощения. Сегодня утром я обманул вас, — сказал Тошан. — Все это время я думал о вас. И мне не хотелось возвращаться в Валь-Жальбер, потому что такая девушка, как вы, не для меня. И все-таки ноги сами принесли меня сюда. Когда я вас увидел, там, в лесу, я разозлился. Такая красивая, с лошадью и ребенком! И я слушал ваш голос. У меня сердце сжималось, потому что я знаю…

— Что же вы знаете? — с тревогой спросила девушка.

— Знаю, что вы девушка серьезная и воспитанная, а я — всего лишь метис, сын индианки. У меня ничего нет — ни дома, ни доллара за душой. Вспомните, тот человек возле сахароварни, который стал теперь вашим опекуном, сказал, чтобы я не болтался по поселку и на его участке. Я к этому привык. В тот день, уходя, я его ненавидел. Он унизил меня у вас на глазах. Но я был рад увидеть вас снова, при ярком свете дня, среди снегов. Вы показались мне грустной, бледной и нежной. Уже тогда, на катке, я заметил, какая вы красивая, хотя и назвал вас маленькой девочкой. Ваше лицо осталось в моей памяти. Я ведь говорил, что вернусь…

Эрмин упивалась его словами. Робко она сказала:

— Сегодня утром вы не показались мне сердитым. Немного насмешливым — пожалуй. Главное — это то, что вы вернулись. Я тоже много о вас думала.

— Правда? Значит, стоило делать такой крюк!

Тошан повернулся к Эрмин и посмотрел на нее очень внимательно. Она выдерживала этот взгляд, пока не закружилась голова.

— Жозеф, мой опекун… думаю, он очень испугался за маленького Эдмона, тогда, возле сахароварни, — пояснила она. — Он человек раздражительный, привык, что все его слушаются. Он отнесся к вам с презрением, и мне было больно это видеть. И все-таки, поверьте, он щедрый и добрый. Я не хочу говорить о нем плохо. Его жена, Бетти, всегда хотела меня удочерить… Мои родители оставили меня на пороге местной монастырской школы, когда мне был всего годик.

Юноша слушал Эрмин, не отводя глаз от ее лица. Он любовался чистой прелестью ее лица, молочно-белой кожей, красиво очерченными бледно-розовыми губами. Под легкой одеждой угадывалось худенькое гибкое тело, блузка облегала маленькие круглые груди. В жизни Тошана было много любовных приключений. Женщины сами искали его внимания, и он охотно играл с ними в игру «кто кого быстрее соблазнит». Эрмин боялась того, что чувствовала. И это все меняло. Он понимал, что девушка подчинится власти, которую он над ней возымел, но он просто не может так с ней поступить. Ему едва исполнилось двадцать два, однако он уже успел пресытиться случайными объятиями, удовольствиями на скорую руку. Эта юная, красивая и воспитанная девушка разбудила в его душе глубокое чувство.

— Теперь я знаю ваше имя, — сказал он. — Там, в каньоне, девочка называла вас Эрмин.

— Монахини звали меня Мари-Эрмин. Это имя мои родители указали в записке. Я хорошо запомнила ваше индейское имя — Тошан. Каждый раз, вспоминая о вас, я говорила себе тихонько: «Тошан… Тошан вернется». Но я помню, что ваше второе имя Клеман.

Юноша широко улыбнулся, обрадованный. Девушка вкратце изложила ему свою историю. Было очевидно, что рассказ не оставил его равнодушным.

— Моя мать — крещеная индианка монтанье. Под именем Клеман меня записали в метрике, но мать всегда называла меня Тошаном. Мой отец купил участок земли на берегу Перибонки. Он был золотоискателем. В девять лет родители решили отправить меня в монастырскую школу, в Кеногами. Я тогда много плакал. Мне больше нравилось жить в лесу. В школе я научился читать и писать. Когда вернулся к родителям, то был почти мужчиной. Я нанялся лесорубом на шесть месяцев, от первого снега и до весны. Золота, которое нашел мой отец, не хватало на спокойную старость. Он мог бы взять деньги, которые перешли к нему по наследству и лежали в банке. Но он не захотел. Он говорил, что эти деньги прокляты.

— Почему? — спросила Эрмин. Девушка ловила каждое слово Тошана.

— Это странная история, — со вздохом ответил он. — Муж застрелился, жена сошла с ума. Несколько месяцев, до весны, эта женщина жила с нами. Потом отец отвез ее в больницу, в Монреаль. Бедный отец! Он так и не прикоснулся к «проклятым деньгам», но это не принесло ему удачи. Он умер — утонул во время ледохода в апреле 1928 года.

Девушка быстро подсчитала в уме. Несчастье случилось за год до их с Тошаном первой встречи на катке.

— Я никогда никому об этом не рассказывал, — сказал Тошан. — Моя мать сказала, что смерть отца — не случайность. Она верит, что каждый человек идет своим, невидимым путем, который ведет нас туда, где мы будем счастливы. И свободны.

Его последние слова эхом отозвались в сердце девушки.

— Мой путь привел меня в Валь-Жальбер! Только здесь я могу быть счастлива. И я все еще жду своих родителей. Они мне часто снятся. Я уверена, что они живы и придут за мной.

— Надо верить снам, — серьезно сказал Тошан, кивая.

— Никто, кроме вас, так не думает, — растроганно сказала девушка. — Спасибо.

— Давайте пройдемся, — предложил он, вставая.

Он взял ее за руку, словно это была самая естественная вещь на свете. Они шли по лугу, и высокая, отливающая синевой трава стелилась им под ноги. Песчаный берег ручья от луга отделяла естественная изгородь из верб. Здесь уже была слышна тихая песня воды.

— Скоро я ухожу, — сказал юноша. — Сяду на корабль и поплыву в Перибонку. Этот поселок носит имя реки, которая убила моего отца. Там меня ждет мать. Я ей нужен. Я буду охотиться, чтобы она смогла накоптить побольше мяса, и рубить дрова, чтобы ей хватило на зиму. Но будущим летом я вернусь. И тогда останусь дольше. Вы говорите, что ваш опекун — хороший человек. Я попрошу у него вашей руки. Я решил: если и женюсь, то только на вас, и ни на ком другом.

Эрмин могла бы удивиться, услышав такие речи. Они едва знали друг друга. Но она была польщена. Если Тошан хочет взять ее в жены, значит, он ее уважает, он ее любит. Только непорядочные девушки встречаются с парнями, не рассчитывая впоследствии выйти за них замуж…

— Я не выйду замуж ни за кого, кроме вас, — ответила она с улыбкой. — Год! Он пройдет так быстро! И если Жозеф Маруа не согласится, тем хуже — я все равно уеду с вами. Я пойду по вашему невидимому пути, а не по своему.

— Моя мать будет рада принять вас в своем доме.

Говоря это, юноша улыбался. На подбородке у него появилась ямочка, на смуглое лицо упали тени от верб. Девушке казалось, что она тонет в его черных бархатных глазах. Дрожа от желания, она подалась к нему всем телом. Он осторожно обнял ее за талию. Он догадывался, что она совершенно неопытна в любви, поэтому, из опасения испугать, не стал обнимать слишком крепко. Его губы нежно пробежали по щекам девушки, коснулись кончика носа и только потом — ее губ. У их поцелуя был вкус лета и запах диких луговых трав. Они словно оказались на залитом солнечным светом острове, созданном Провидением для двух любящих сердец, только для них двоих.

Эрмин капитулировала первой. Задыхаясь, она уткнулась лицом в плечо юноши, который стал нежно гладить ее по волосам. Она мечтала только о том, чтобы это мгновение счастья никогда не заканчивалось.

— Этим поцелуем мы скрепили помолвку, — сказал ей на ухо Тошан. — Ты точно меня дождешься?

— Я уже ждала тебя много-много месяцев. Не бойся. Я буду здесь в июле тридцать первого года, возле мельницы. Я так счастлива! Я ведь думала, что ты меня забыл, что я тебе не понравилась…

Тошан взял ее лицо в ладони и долго смотрел на нее.

— Ты мой маленький горностай, белый как снег и такой же чистый, но при этом теплый и нежный.

Она снова прижалась к нему лицом.

— Уходи скорее! — сказала она ласково. — Я буду ждать тебя столько, сколько понадобится.

Молодые люди расстались. Тошан ушел, смешно размахивая руками на ходу. Эрмин закрыла глаза. Когда она открыла их снова, юноша исчез.

Девушка прикоснулась кончиками пальцев к своим губам. Она никогда не думала, что целоваться — это так приятно. Во всем теле она ощущала приятное покалывание, кровь быстрее бежала по жилам — ее тело получило первое представление о великом таинстве плотской любви.

Шинук не щипал траву. Он дремал посреди луга, и стоящее еще довольно высоко в небе солнце золотило его рыжую шерсть. Эрмин позвала его. Конь ответил радостным ржанием и галопом подбежал ближе.

Его копыта взрывали сухую землю вместе с травой. Буквально из-под ног взлетали маленькие птички, но Шинук их не пугался. Эрмин с улыбкой любовалась гармоничными движениями лошади.

«Какой же он все-таки красивый! — думала она. — Как прекрасен мир — деревья, огромное небо, облака, каждый полевой цветок и каждый листик! Я счастлива! Счастлива! Потому что у меня есть возлюбленный! Слышишь, Шинук, возлюбленный! Самый красивый и самый добрый на свете!»

Конь прижался головой к ее плечу. Она погладила его по шее, провела рукой по гриве.

— Мне некому, кроме тебя, рассказать об этом, — сказала девушка едва слышно. — Скорее бы вернулась Алис! Она приедет в августе, и я все ей расскажу. Я уже рассказывала ей о Тошане.

Школьная учительница была старше Эрмин на два года. Девушки быстро подружились. Черноволосая, коротко стриженная и кудрявая, молодая мадемуазель Паже намеревалась в недалеком будущем принять постриг. Однако это не мешало ей с удовольствием болтать с Эрмин, давать советы в отношении репертуара и поддерживать в решении создать семью.

— Пора домой, Шинук! Идем!

Она привязала веревку, лежавшую тут же, на пеньке, к недоуздку, и пошла обратно к Валь-Жальберу. На сердце у нее было легко. Перспектива долгого ожидания ее не пугала. Сама собой с ее счастливых уст летела песня:

Внезапно девушка замолчала.

— А я — знаю. Я не выберу молодого сапожника, нет! Я уже выбрала Тошана, красивого и нежного Тошана.

Ей не было дела до глупостей, которые она часто слышала от взрослых. Ну и что, что ее возлюбленный — метис! Ну и пусть его мать — индианка, а отец был золотоискателем и утонул в реке! Какая разница?

— Тошан — лесоруб, а лесоруб всегда найдет работу, — прошептала девушка на ухо Шинуку, который шел за ней следом. — Все местные мужчины время от времени уходят рубить лес.

Будущее представлялось ей таким же ясным и сияющим, как вода в каньоне, пронизанная утренними лучами солнца. Девушка снова прикоснулась пальцами к губам. Губы Тошана прикасались к ее губам тут и еще вот тут… И к щекам… Воспоминание о поцелуе, который они подарили друг другу у речушки Уэлле, поможет ей терпеливо ждать.

Она почти шепотом допела последний куплет. Очень часто в песнях точно описываются чувства, которые испытывает человек. Эрмин давно это заметила. И растроганно повторила: