Сиротская зима

7

Интересно, что можно рассказать о нем самом? Что рассказал бы тот же Олег? “Я такой обыкновенный, что даже пороков не накопил”, — Лева тупо смотрел, как медленно набухает, нависает и наконец падает капля, потом через равные промежутки еще и еще одна. Вот так бы созерцать-созерцать, а потом написать трактат “Рождение капли”. И прославиться, получить Нобелевскую премию. (Впрочем, ее, кажется, не дают за философию. Или это не философия?) На детских днях рождения почему-то было принято играть в “Бездомного зайца”. Ставились в ряд стулья, на один меньше, чем число играющих. Потом играла музыка, а все бегали вокруг стульев. В тот момент, когда музыка обрывалась, надлежало сесть, но кто-то с неизбежностью оставался без места. Лева терпеть не мог этой игры, всегда панически боялся оказаться этим несчастным “зайцем”, которого каждый раз ему было нестерпимо жаль, хотя все остальные, включая очередную жертву, казалось, были увлечены игрой, вовсе не презирая замешкавшегося и не страдая, проиграв. Паника его была совершенно беспочвенной, потому что он быстро бегал, ловко маневрировал и вообще был достаточно спортивен, чтобы считаться уважаемым в мальчишечьем сообществе, где ценится физическая сила. Тем не менее страх изгойства буквально давил его. С возрастом он не прошел, но трансформировался в боязнь выделяться из массы, а когда цель, как Леве казалось, была достигнута, его стала угнетать собственная обыкновенность. Он силился обнаружить в себе что-то особое, пусть изъяны, лишь бы найти подтверждение своей уникальности. Но не находил и ковырял беспрестанно эту болячку, отчасти любуясь собой. “Человек без свойств” — вот подходящее определение. Лева, конечно же, знал, что это название знаменитой книги, но ее намеренно не читал, опасаясь, что содержание обманет, а предпочитал носить этот тайный ярлык, постановив его и считать своей особой метой.

Лева нехотя включил воду, вымыл чашку и поплелся в переднюю. Собака, радостно повизгивая, крутилась у его ног. Беспородную зверюшку эту привел с собой один из новых соседей, так же, как и Лева, покончивший с семейной жизнью и нашедший временный приют в Женькиной странной квартире. Его услали на неделю в командировку, и Лева согласился выручить его и погулять это время с собакой. И не жалел об этом. Оно, конечно, никакой радости одеваться и в любую погоду тащиться во двор не было, но количество новых впечатлений компенсировало неудобства. Через два дня с ним здоровалось полдома. Еще через два дня голова начала пухнуть от подробностей из жизни сук, кобелей и особенно их хозяев. На этот раз моцион он делил с добродушным фокстерьером по кличке Киллер. Надо же так назвать! На поводке Киллер тащил хозяина — угрюмого верзилу. Проблему собачьей клички они обсудили накануне: сын принес щенка с уже готовым именем, и родители ничего сделать не могли. А теща, не понимая смысла, упорно называет собаку ласково Килькой.

Умница-дворняжка справилась со своими делами быстро — погода противная, слякоть. Вытерев ей лапы, как завещал владелец, Лева понял, что обязательные дела на ближайшие часы исчерпаны. И тогда он решился. Вовсе не потому, что ему хотелось увидеть ее — он и лица-то толком не разглядел, — а хотелось проверить рассказ Аллегро, хотя он строго-настрого запретил о нем упоминать.

Телефон не отвечал. И впрямь: что делать дома посреди бела выходного дня? Может, и к лучшему.

Каких только теперь названий нет. Чем скучнее была советская аббревиатура, тем пышнее именовалась контора теперь. На визитной карточке гордо сияло ООО “Алмаз” . “Хорошо, что не бриллиант”, — почему-то с раздражением отметил он и в тот же миг увидел, что названивает по рабочему телефону. “Осел”, — поставил он диагноз и набрал домашний номер.

Она подняла трубку не сразу и голос был не то торопливый, не то запыхавшийся.

— Здравствуйте, если вы меня помните, это тот самый медведь, который сбил вас с ног в метро.

Она ответила так, будто его телефонный звонок дело ежедневное:

-Здравствуйте. Не могли бы вы подождать минутку?

— Да, конечно.

Прошло действительно не больше минуты, так что Лева даже не успел представить себе, для чего они ей потребовались.

— Извините, я только что пришла, надо было снять сапоги, на улице такая гадость.

— Да, ноги насквозь мокрые. Как говорится, сиротская зима.

Леве показалось, что голос ее изменился, да и вопрос она задала странный:

— Откуда вы это знаете?

— Погоду наблюдаю лично, а название — народное.

Повисла некоторая пауза.

— Как ваш развод?

— Спасибо, куда-то движется по бюрократическим каналам.

— Говорят, теперь это попроще. Я в свое время ворох каких-то справок таскала, чуть ли не из вендиспансера. А причину развода по-прежнему требуют указать?

— Да. Я хотел написать правду, но мне сказали, что это звучит вызывающе. Тогда написал, что не сошлись характерами.

— Оригинально, ничего не скажешь. А вам истинная причина вызывающей не казалась?

— Вовсе нет. Просто не сошлись в оценке русских народных сказок.

Она засмеялась.

— Очень интересно.

И тут Лева сделал то, чего решительно не собирался, более того, твердо постановил не делать.

— Хотите знать подробности?

— Если они не слишком интимны.

— Нисколько, но, как говорили в приснопамятные советские времена, это не телефонный разговор. Предлагаю рассказать при личной встрече. Сегодня. Через час.

Его занесло. Давненько такого не было. Куда нынче можно пригласить девушку? Но ожегший испуг был мгновенен — конечно, она под благовидным предлогом откажется.

— Через час, к сожалению, не могу. В лучшем случае через два — сапоги не просохнут.

— А говорят, надо оборачивать ноги в целлофановый мешок.

— Правда? Попробую.

Язык нес сам собой какую-то ерунду, а в голове крутилось: где встретиться, куда пойти и сколько осталось денег до послезавтрашней зарплаты. И фоном: “На фиг тебе, дураку, это надо?”