Сийм-Силач

ЧТО СИЙМ-СИЛАЧ ЗНАЕТ ТВЕРДО

Непоседливой Юле надоело спать, и она принялась расталкивать братца Угадайку. Заспанный мальчуган схватил спросонья очки и книжку и был готов следовать за сестрой.

Голенькие, как морковки, дети выбежали во двор на холодную, мокрую от утренней росы траву. Индюкам в то утро тоже не спалось. Две тоненькие шейки высунулись из собачьей будки, но стоило птицам заметить Юлу, они тут же спрятались.

Верткая Юла не могла стерпеть, что разжиревшие индюки бьют баклуши. Она вытащила упиравшихся птиц из конуры.

Брата Угадайку, который уткнулся носом в книгу и ничего не замечал, посадила на одного индюка, сама села верхом на другого. Птицы сердито заклекотали, зобы у них покраснели, но сопротивляться они не осмелились.

Птицы всегда держались вместе, и Угадайка мог преспокойно сидеть на своем скакуне и читать книгу: его индюк послушно следовал за тем, которым командовала Юла.

Девочка остановилась в березовой роще и ловко взобралась на верхушку березы. Спустилась она с двумя великолепными вороньими гнездами в руках, Из них получились прекрасные шлемы. Сплетенные из сухих прутьев, они стали особенно красивыми, когда Юла приладила к ним султаны из зеленых березовых веток.

Кавалькада двинулась дальше. Только Угадайка нечаянно сел на своего скакуна задом наперед. Индюки надулись и распушились так, что и не разберешь, где у них зад, где перед. А любознательный Угадайка с головой погрузился в книгу, ему было не до индюков.

На выгоне за деревней на привязи /ныло паслись овцы. Увидев их, Юла закричала таким свирепым голосом, что даже Угадайка оторвался от книги и глянул через плечо. Вопиющая несправедливость пришлась Юле не по нутру.

Верхом на индюке девочка рысью подлетела к овцам и отвязала их. Но глупым баранам и яркам и совсем несмышленым ягнятам не пришло в голову поблагодарить ее. Они вытаращили свои бараньи глаза на голую девчонку с вороньим гнездом на голове и в панике кинулись врассыпную.

Возле одной избы теленок давился высохшей на солнцепеке травой. И вспыльчивая Юла снова рассердилась. Под боком зеленеет огород, а бедную скотинку привязали к колу и держат на голодном пайке.

Пыхтя, распутала девочка узел и отвела теленка на огород. Пусть сам выбирает себе еду по вкусу: хочет — жует горох или капусту, хочет — хрустит огурцами, хочет — дергает морковку из земли.

Угадайке неохота было принимать участие в благотворительной деятельности сестры. Одной рукой он то и дело сдвигал на затылок воронье гнездо, съезжавшее ему на глаза, другой держал толстую книгу, в которой рассказывалось о великих битвах и больших войнах, какие когда-либо велись на земле.

А Юла продолжала свои благодеяния. Она спустила с цепи грозного быка — пусть себе идет на все четыре стороны; помогла свиньям перекочевать из загона на картофельное поле, а лошадей, пасшихся на выгоне, повела к реке купаться.

У дороги на скамейке Юла заметила бидон с обратом и почувствовала, что бурная благотворительная деятельность сильно утомила ее. Недолго думая, девчонка схватила бидон и с головы до ног окатилась снятым молоком. Хватило молока и для Угадайки, да и индюки освежились всласть.

Было время жатвы, и в деревне не осталось ни души. Все вышли в поле, а Кутть-комбайнер опять сидел за рулем своего степного корабля. Юла и Угадайка увидели его, когда вскарабкались на крышу дома поглядеть, что делается вокруг. Дети Сийма-Силача заметили, что голова у Куття-комбайнера обвязана белым платком. У знаменитого механизатора болела голова, и он надеялся, что холодный компресс ему поможет.

При виде Куття-комбайнера Юлу осенила новая мысль: вот бы и им повязаться чем-нибудь белым, это так красиво, так здорово!

Задумано — сделано. Своевольная девчонка шмыгнула в чужой дом — в деревне никто не запирал дверей и не навешивал замков — и тут же вернулась с двумя простынями. Одну она повязала на плечи задремавшему на спине у индюка брату, вторую стянула узлом на себе. Детям сразу полегчало — а то кожа, обожженная на солнце во время воспитательной работы папы Сийма, основательно зудела.

Отдохнувшие в тени деревьев индюки снова тронулись в путь. Лицо Юлы под вороньим гнездом хмурилось. Девчонка никак не могла придумать, что бы ей еще сделать такого хорошего.

Индюки тем временем проходили мимо какого-то дома, и Юла увидела на пороге белого как лунь старика. За домом раскинулся сад без конца, без края. Юла пожалела древнего старца: ведь при всем желании он не мог бы достать с деревьев заманчиво алевших румяных яблок. Ну, да ладно. Оставила Юла за забором уткнувшегося в книгу брата и индюков, а сама пошла облегчать жизнь старику. Что может быть ужаснее, когда человек видит яблоки, а сорвать не может! Лучше уж, чтобы их совсем не было.

Расстелила Юла простыню под самым густым и развесистым деревом и проворно вскарабкалась на верхушку. Красная анисовка посыпалась на белую простыню. С другого дерева девочка натрясла прозрачный белый налив. С третьего добавила антоновки. Не забыла и про золотистый ранет.

Узел с яблоками получился увесистый. Но Юла недаром была из рода Силачей, она могла поднять и не такую тяжесть. Завязала девочка углы простыни, взвалила тюк себе на спину и довольная направилась к брату. Теперь деду не надо закидывать голову, таращиться на недосягаемые яблоки.

Юла вместе со своей ношей взгромоздилась на индюка, отчего ноги у бедняги согнулись дугой и он заковылял вперевалку, как жирная утка. Но Юла и глазом не повела, она даже не заметила, как тяжко он дышал. Только когда индюк жалобно заклекотал, обратила она внимание на то, что брюхо у него волочится по земле.

Облагодетельствовала Юла незнакомого старика и решила сделать что-нибудь приятное и для остальных односельчан.

У ворот каждого дома она останавливала своего пернатого скакуна и бросала во двор по нескольку яблок. Вот уж будут люди хвалить неизвестного благодетеля, когда вернутся усталые с поля и найдут на траве сочные, спелые плоды.

Освободившись от непомерной ноши, индюк распрямил ноги. А Юла нетерпеливо смотрела по сторонам в поисках новых дел.

Девочка прожила на свете так мало, что не успела еще толком познакомиться со своим братцем. Сегодняшний день открыл ей глаза на этого очкарика. «Рохля рохлей, — решила Юла. — Придется мне самой им командовать и взять на себя всю заботу о нем».

Пока Юла и Угадайка куролесили в деревне, Сийм и Эллу хозяйничали дома. Они решили сделать жизнь детей светлой и радостной. И в хлопотах совсем не заметили, что малыши исчезли.

Сийм надумал смастерить детям качели. Спозаранку, прихватив топор, отправился он в лес и скоро вернулся с вязанкой веток за спиной. Уселся Сийм во дворе отдохнуть и приказал Эллу принести ему трубку. Была она под стать Сийму. Он смастерил ее сам: бочонок из-под масла да старая труба, вот и трубка готова. Если бочонок набить мхом, курева хватало надолго.

Ну, да ладно, пора и за работу приниматься. Сколько можно бить баклуши! Взял Сийм заступ и принялся засыпать колодец. Предвкушая радость детей и Эллу, он весело ухмылялся. Ему давно надоело, что колодец стоит на одном и том же месте. «Теперь, — решил он, — из колодезного журавля надо сделать качели». Его дети заслужили хорошую игрушку, и у Сийма хватит ума придумать для них что-нибудь необыкновенное.

Засыпав колодец, Сийм сплел из веток корзину, такую большую, что в ней могли уместиться дети и Эллу в придачу. Заботливый глава семейства не забывал о жене — пусть и она поразвлечется. Приладил корзину к колодезному журавлю — вот качели и готовы. Покончив с работой, Сийм снова взял свою гигантскую трубку, набил бочонок свежим мхом, зажег его и, покуривая, принялся любоваться делом своих рук.

Мама Эллу тоже не сидела сложа руки. Тихонько напевая, она хозяйничала по дому. Думала-думала, как порадовать детей, и решила нарисовать на стенах грибы. У Эллу была большая кисть и несколько маленьких кисточек, а на поясе висели пузырьки с разными красками. Скоро стены запестрели красными мухоморами и желтыми лисичками. Еще не нарисованные грибы так и лезли из пузырьков с красками; хватило их, чтобы разрисовать не только стены, но и печку, и двери, и даже оконные стекла. Когда Эллу нарисовала на окнах красные мухоморы, комната наполнилась розовым отсветом, словно в дом заглянуло заходящее солнце. А что может быть красивее заката? К тому же каждый знает, если заходящее солнце пылает багрянцем, значит, завтра день будет погожий. А Эллу очень хотелось, чтобы с каждым днем погода становилась все лучше и лучше.

К обеду Эллу надумала сварить суп. Взяла ведро и пошла к колодцу.

Дом как стоял, так и остался на месте; двор и изба Трийну тоже никуда не сдвинулись. А колодец исчез.

Сийм сидел во дворе, пыхтел огромной трубкой и ухмылялся с довольным видом. Увидев растерянную Эллу, он встал, взял лопату и стал копать новый колодец.

Эллу перевернула ведро вверх дном и уселась на него, поджидая, когда в новом колодце появится вода.

Вернулись малыши, и радости их не было предела. Юла даже запрыгала от удовольствия. Она тут же позабыла об индюке, выпуталась из простыни, схватила брата за руку и побежала к качелям. Эллу забралась вместе с детьми в корзину. Сийм-Силач бросил заступ, так и не выкопав нового колодца. Подпрыгнул он, схватил колодезный журавль за хвост, и корзина взвилась высоко в небо. А когда Сийм отпустил, визжащие малыши вместе с хохочущей Эллу полетели вниз, со свистом рассекая воздух.

У Сийма силы хоть отбавляй, и он знай качал свое семейство вверх и вниз. Во дворе поднялся ветер, сорвал с крыши и унес несколько дранок. Всякий раз, когда корзина с пассажирами падала вниз, на месте бывшего колодца поднимался столб пыли.

Ну, да ладно, все было бы прекрасно, да вот односельчане явились вечером во двор к Силачам, бранясь на чем свет стоит. Одни жаловались, что у них весь огород вытоптан, другие тревожились об овцах, забредших невесть куда, а молодожены, родичи старого дедушки, требовали, чтобы им вернули яблоки.

Когда же какая-то дородная хозяйка увидела на дворе в крапиве свои простыни, люди совсем разгневались.

Сийм-Силач, который всегда расхваливал и защищал своих детей, осекся на полуслове, будто воды в рот набрал.

Лицо Эллу стало розовым, как ее красивые пяточки. Она не знала, куда глаза от стыда девать.

Что поделаешь, правда, как шило в мешке, ее не утаишь.

Наконец зашло солнце и люди отправились по домам. Только Смышленая Трийну все еще укоризненно глядела через забор. Потом старуха глубоко вздохнула, взяла ведра и стала носить Силачам воду из своего колодца.

Пока Сийм качал семью на новых качелях, он совсем позабыл, что у них теперь нет колодца. Ему как-то не пришло в голову, что прежде чем засыпать старый колодец, надо выкопать новый.

Смышленая Трийну наносила соседям столько воды, что ее хватило на все. Эллу поставила варить суп и принялась мыть детей.

Сийм, понурившись, сидел на крылечке, подперев голову кулаком. Жалобы односельчан навели его на грустные мысли. Подумать только, срам-то какой! Конечно, он и сам не мало набедокурил на своем веку, но чужого добра никогда не трогал.

Хотя… у Сийма вдруг запылали уши. Он вспомнил, как в прошлом году, когда строил ядоварню, притащил с дороги парочку щитов.

Сийм встал, сошел с крыльца и, неслышно ступая по двору своими огромными ножищами, подошел к ядоварне. Выломав одну стену, взвалил щиты на спину и понес. Как говорится, свои ноги приносят, свои и уносят.

Когда Сийм вернулся домой, на сердце у него было светло, будто звезда в небе засияла.

Быть может, Сийму порой и не хватало ума-разума, но одно знал он с пеленок: кто лжет, тот и украсть не постыдится, а известное дело — чужое добро впрок не идет.