Скачка тринадцати

Суматоха в Кингдом-Хилле

В четверг днем Трикси Уилкокс задумчиво поскреб у себя под мышкой и решил, что на Клейпитса в скачке в два тридцать ставить не стоит. Трикси Уилкокс сидел развалившись в продавленном кресле, с банкой пива под рукой, перед цветным телевизором, по которому шел прямой репортаж с первой скачки трехдневных соревнований в Кингдом-Хилле. «Только лохи, — снисходительно думал Трикси, — могут ставить на девять к пяти в эту июльскую жару, какая и в Сахаре нечасто случается!» А благоразумные люди вроде него самого сидят дома, распахнув окно и сняв рубашку, дожидаясь, пока липкая жара сменится вечерней прохладой. Зимой Трикси говорил себе, что только лохи могут тащиться на ипподром в мороз и слякоть, а благоразумные люди сидят в тепле у телевизора и делают ставки по телефону. Весной ему мешал дождь, а осенью — туман. В свои тридцать четыре года Трикси довел искусство ничегонеделания до совершенства, и мысль о том, что можно честно трудиться весь день напролет, представлялась ему неостроумной шуткой. Его содержала жена. Жена Трикси в любую погоду отправлялась на работу в супермаркет, жена Трикси платила за муниципальную квартиру, и денег у нее после этого оставалось ровно на молоко. Она прожила с Трикси одиннадцать лет и осталась все такой же веселой, неунывающей и практичной. Она без особого волнения отнеслась к двум девятимесячным отсидкам Трикси в тюрьме и так же спокойно принимала тот факт, что в один прекрасный день он вернется. Ее родной папочка тоже полжизни просидел по тюрьмам. Так что жене Трикси было не привыкать иметь дело с мелким преступником.

Скачку в два тридцать Клейпитс выиграл, с оскорбительной легкостью обойдя всех соперников. Трикси омыл свое уязвленное самолюбие остатками пива. Блин, за что ни берешься — все коту под хвост! В последнее время Трикси жутко не хватало денег — приходилось экономить даже на самом необходимом: на выпивке и куреве. Срочно требовалась какая-нибудь блестящая идея, которая заставит наивных лохов распахнуть ему свои кошельки. Подделка билетов не катит. Он много лет гордился своим искусством, пока копы не загребли его в Уимблдоне с пачкой фальшивок в кармане. И турист нынче пошел больно умный — им теперь не продашь не то что Лондонский мост, но даже и подписку на несуществующий порнографический журнал.

Позднее Трикси никак не мог вспомнить, что навело его на ту блестящую идею. Вот только что он спокойно смотрел трехчасовую скачку в Кингдом-Хилле — и вдруг его осенило. И он захлебнулся диким и злым весельем.

Трикси расхохотался вслух, хлопнул себя по ляжкам, вскочил и пустился в пляс. Эта дерзкая мысль привела его в такое возбуждение, что усидеть на месте было решительно невозможно.

— Святые угодники! — выдохнул он. — Это же проще простого! Куча денег ни за что! Кингдом-Хилл — да, конечно!

Трикси Уилкокс был не слишком умен.

В пятницу утром майор Кевин Коудор-Джонс, директор кингдом-хиллского ипподрома, явился со своим «дипломатом» на обычное заседание правления. Большинство членов правления друг друга терпеть не могли. Ипподром принадлежал маленькой частной компании, раздираемой междуусобной грызней, и потому страдал от последствий решений, принятых в пику друг другу, и дела на нем шли не так хорошо, как могли бы.

Назначение Коудор-Джонса на пост директора было одним из типичных результатов дурного руководства. Он значился третьим в списке возможных претендентов и сильно уступал двум первым. А избрали его исключительно ради компромисса между сторонниками первого и второго кандидатов. Вследствие чего ипподром получил весьма посредственного директора. А его наиболее толковым решениям обычно не давали ходу разногласия в правлении.

На военной службе Коудор-Джонс был офицером импульсивным, безрассудно отважным и беспечным, что не позволило ему сделаться полковником. Человеком он был ленивым и дружелюбным, а директором — чересчур мягким.

Собрание, имевшее место быть в пятницу, как всегда, не замедлило перерасти в скандал.

— Главное — обеспечить безопасность! — твердил Беллами. — Этим необходимо заняться срочно. Сегодня же!

Худой и остролицый Беллами агрессивно оглядел сидящих за столом, и Роскин, как обычно, возразил ему своим протяжным, небрежным тоном:

— Дорогой мой Беллами, безопасность стоит денег!

Роскин говорил так снисходительно именно потому, что знал, как Беллами это бесит. Беллами потемнел лицом от ярости, и безопасность на ипподроме, как и многое другое, стала жертвой личной распри.

— Нужно установить высокие перегородки, дополнительные замки на всех внутренних дверях и удвоить число полицейских! И заняться этим нужно немедленно! — настаивал Беллами.

— Дорогой мой Беллами, ипподромная публика вовсе не склонна к буйству!

Коудор-Джонс застонал про себя. Процесс ежедневного обхода ипподрома в дни, когда не было скачек, и так представлялся майору чрезвычайно нудной обязанностью, и он не слишком строго соблюдал даже те меры безопасности, которые уже существовали. Высокие перегородки между секциями означали необходимость лишний раз обходить их, вместо того чтобы попросту перелезть через барьер. Новые замки — значит, новые ключи, лишняя трата времени, лишние хлопоты… И все это — лишь затем, чтобы помешать немногочисленным нахалам, которые норовят пробраться с дешевых мест на более дорогие! Нет, Коудор-Джонса куда больше устраивало нынешнее положение вещей.

Вокруг бушевали страсти. Шум нарастал. Коудор-Джонс выждал, когда наступит относительное затишье, и вежливо кашлянул.

Распаленные сторонники Беллами и ехидничающие сторонники Роскина с надеждой обернулись к нему. Коудор-Джонс был их обычным третейским судьей, и они привыкли соглашаться с ним — кроме тех случаев, когда его решение бывало действительно толковым.

Тогда обе партии высказывались против него, досадуя, что не додумались до этого сами.

— Боюсь, новые меры безопасности повлекут за собой много лишней работы для персонала ипподрома, — робко начал майор. — Возможно, придется даже нанять пару новых служащих… Помимо крупной первоначальной суммы, потребуются довольно большие постоянные расходы на поддержание всего этого в порядке… И потом… э-э… ну что такого может случиться на ипподроме?

Эта вкрадчивая реплика маслом разлилась по бушующим волнам страстей и успокоила их ровно настолько, чтобы расходившиеся соперники могли начать отступление, не теряя лица.

— Да, насчет персонала вы правы, — неохотно признал Беллами. Двое лишних служащих обойдутся куда дороже дюжины замков. Ипподром действительно не мог позволить себе таких расходов. — Но я настаиваю на том, что нам давно следует позаботиться об усилении охраны!

Коудор-Джонс, вообще склонный к беспечности, подумал, что это лишнее. До сих пор ничего ведь не случилось — почему же что-то должно случиться в будущем?

Правление поворчало еще с полчаса и так ничего и не решило.

В пятницу днем Трикси Уилкокс отправился на скачки, стащив из их лучшего чайника половину денег, отложенных женой на выходные. Трикси собирался провести предварительную разведку. Бродя по ипподрому и жадно глядя по сторонам, он потихоньку хихикал. Пару раз ему пришло на ум, что попытка штурмовать ипподром в одиночку имеет свои минусы: какие-нибудь серьезные парни уж, наверное, рассчитали бы время по секундам и все предусмотрели. Но Трикси был одиночка и всегда избегал всяческих преступных сообществ — ему казалось, что это чересчур похоже на обычную службу: вечно тобой командуют, только еще и пенсия на старости лет не светит.

Он пропустил по пинте пива в разных барах и сделал несколько мелких ставок на тотализаторе. Полюбовался лошадьми в паддоке, выделил жокеев, которых ему случалось видеть по телевизору. Посмотрел скачки. И в конце дня, забрав свои скромные выигрыши, которые, однако, позволили ему с лихвой окупить расходы, отбыл домой, по-прежнему хихикая.

В ту пятницу Анджелиза Ледвилл продала два тотализаторных билетика Трикси Уилкоксу и еще сотни билетиков другим людям, которых она тоже не знала. Мысли Анджелизы были заняты не работой, а угрожающей кучкой счетов дома на полке. Когда Анджелиза отпраздновала свой пятидесятый день рождения, судьба начала делать ей гадости. Анджелиза лишилась красоты, по вине забот, и мужа, по вине блондинки. Брошенная, разведенная, бездетная, она тем не менее вполне приспособилась бы к одинокой жизни, если бы не навалившаяся бедность. Природный оптимизм и чувство юмора постепенно иссякали в бесплодных усилиях свести концы с концами.

Анджелиза Ледвилл с завистью смотрела на деньги, которые совали ей в окошечко. Каждый день через ее руки проходили пачки денег. Сотая доля того, что публика каждый день проигрывает на тотализаторе, разрешила бы все ее проблемы! Но Анджелизу всю жизнь приучали к честности. К тому же с тотализатора не украдешь. После каждой скачки выручку немедленно собирают и пересчитывают. Так что воровство тут же раскроется… Анджелиза вздохнула и попыталась смириться с тем, что ей вот-вот должны отключить телефон.

В субботу утром Трикси Уилкокс оделся чрезвычайно тщательно. Это было необходимо для предстоявшего ему дела. Если бы жена Трикси не расставляла в тот момент консервированные бобы по полкам супермаркета, она могла бы подсказать ему, что не стоит надевать апельсиново-оранжевые носки. В зеркале, висящем у кровати, Трикси мог видеть себя только до колен и потому был уверен, что темный костюм, галстук в тон и коричневая фетровая шляпа придают ему вид настоящего джентльмена, отправляющегося на скачки. Он даже без особых сожалений укоротил на пару дюймов свою шевелюру и сбрил пышные усы. Повесил на плечо здоровенный футляр от бинокля, одобрительно ухмыльнулся своему отражению в зеркале и отправился на поезд до Кингдом-Хилла.

На ипподроме майор Кевин Коудор-Джонс совершал свой ежедневный обход, как обычно, без особого усердия. Его небрежное руководство привело к тому, что полицейские, которые должны были нести охрану во время скачек, прибыли на полчаса позже и в недостаточном количестве; кроме того, в типографии заказали слишком мало программок.

— А, не беда! — махнул рукой беспечный майор. Миссис Анджелиза Ледвилл ехала на ипподром в автобусе, принадлежащем тотализатору, вместе с еще пятьюдесятью коллегами. Она смотрела в окно на проплывающие мимо пригороды и угрюмо размышляла о ценах на электричество.

В субботу днем, в два тридцать, Анджелиза была целиком поглощена обычной выдачей билетиков и приемом денег. Она сосредоточилась на работе и потому чувствовала себя сравнительно счастливой. Приготовила свою кассу к скачке в три часа — главному событию дня. Скоро у окошечек выстроятся длиннющие очереди. А Анджелиза привыкла обслуживать клиентов быстро и аккуратно — она гордилась своим мастерством.

В два пятьдесят пять Коудор-Джонс сидел в своем кабинете рядом с весовой и пытался разобраться с путаницей в оплате разнорабочих. В два пятьдесят семь телефон, стоявший у самого локтя Коудор-Джонса, зазвонил — в двадцатый раз за день, — и майор снял трубку, продолжая размышлять о спорном вопросе: сколько следует платить в час служащим, выравнивающим взрытый дерн после скачек?

— Коудор-Джонс! — машинально сказал он.

Человек с ирландским акцентом что-то тихо проговорил в трубку.

— Что-что? — переспросил Коудор-Джонс. — Погромче, пожалуйста! Тут слишком шумно, я ничего не слышу!

Человек с ирландским акцентом повторил свое сообщение все так же тихо, почти шепотом.

— Че-го-о? — изумился Коудор-Джонс. Но его собеседник уже повесил трубку.

— О господи! — сказал Коудор-Джонс и потянулся к кнопке, соединяющей его с ипподромской трансляцией. Одновременно взглянул на часы. Стрелки подползали к двум пятидесяти девяти. В эту минуту четырнадцать коней, участвующих в трехчасовой скачке, уже заводили в стартовые кабинки.

— Леди и джентльмены! — сказал Коудор-Джонс, и его голос раздался из всех громкоговорителей ипподрома. — Нас только что предупредили, что где-то на трибунах заложена бомба. Мы просим вас немедленно покинуть свои места и собраться на середине ипподрома, пока полиция будет обыскивать помещения.

Всеобщее оцепенение длилось не более секунды. Потом огромная толпа рекой хлынула по лестницам, из тоннелей, из всех дверей. Люди бежали, толкались, пихались, спеша скорее оказаться в безопасности на дальнем конце скаковой дорожки.

В барах валялись опрокинутые и разбитые в спешке бокалы. Очереди к тотализатору растаяли, точно по волшебству, и кассиры бросились следом. Распорядители оставляли свою ложу на самом верху трибун с достоинством, но быстро. Корреспонденты из ложи прессы бросились вниз рысцой, даже не задержавшись, чтобы позвонить в свои газеты. Редакторы в Сити могут и обождать полчасика. А бомба ждать не станет!

В здании ипподрома находились тысячи людей, но оно опустело меньше чем за пять минут. Внутри задержались очень немногие, и одним из них был Кевин Коудор-Джонс. Храбрости ему было не занимать, и майор счел своим долгом остаться на боевом посту.

Немногочисленная группка полицейских мало-помалу собралась у весовой. Каждый скрывал свой вполне естественный страх под маской уверенности. «Небось опять ложная тревога», — говорили они друг другу. Подобные сообщения всегда оказываются ложными. Ну, или почти всегда. Полицейский офицер взял на себя организацию поисков и посоветовал штатскому Коудор-Джонсу удалиться в безопасное место.

— Нет-нет! — сказал Коудор-Джонс. — Вы ищите бомбу, а я посмотрю, все ли вышли.

Он улыбнулся немного озабоченно — и решительно нырнул в весовую.

«Так, тут все чисто», — подумал он, заглянув в жокейскую душевую. В судейской ложе тоже никого, в комнате, где проявляются снимки фотофиниша, никого… Кухня, бойлерная, тотализатор, кабинеты, кладовые… Майор обегал здание за зданием. Он наизусть знал все укромные уголки, где мог застрять какой-нибудь глухой служащий или напившийся зритель.

Людей он не нашел. Бомбы тоже. Слегка запыхавшись, он вернулся на площадку перед весовой и стал дожидаться отчета полицейских, которые работали медленнее.

А блуждавший по ипподрому Трикси Уилкокс воплощал в жизнь свою гениальную, но плохо продуманную идею. Он, посмеиваясь, вспоминал, как изображал ирландца — пожалуй, из него вышел бы недурной актер! — и бегал по барам, набивая огромный пустой футляр от бинокля добычей. «Удивительно, как небрежны бывают люди в панике!» — хихикал он про себя.

Дважды он столкнулся с полисменами.

— Там все чисто, офицер! — уверенно заявлял он, указывая туда, откуда только что вышел.

Полицейские оба раза окидывали небрежным взглядом коричневую шляпу, темный костюм и галстук в тон и принимали его за одного из служащих ипподрома.

И только оранжевые носки его подвели. Второй полисмен обернулся ему вслед, нахмурился, увидав апельсиновые полоски, мелькавшие из-под брюк, и неторопливо двинулся за ним.

— Эй!.. — окликнул он.

Трикси обернулся, увидел надвигающегося на него блюстителя порядка, не выдержал и задал стрекача. Да, Трикси Уилкокс был не слишком умен.

В четыре часа дня Коудор-Джонс передал по трансляции новое объявление:

— По всей видимости, сообщение о бомбе оказалось очередной ложной тревогой. Все могут занять свои места.

Публика хлынула обратно и первым делом устремилась в бары. Барменши вернулись за стойки и издали многоголосый вопль ужаса.

— Нас обокрали!

— Кто-то спер всю выручку!

— И чаевые выгребли!

В здании тотализатора кассиры застыли в шоке. Большая часть денег, полученных перед главной скачкой дня, попросту исчезла!

Анджелиза Ледвилл, не веря собственным глазам, уставилась на распотрошенную кассу. Бледная, дрожащая, она присоединилась к хору голосов:

— Деньги исчезли!

Коудор-Джонс принимал все новые доклады с видом полного отчаяния. Конечно, во время всеобщего поспешного исхода двери никто не запирал. И вообще никаких мер безопасности принято не было. Ипподром не был готов к подобной ситуации. И, несомненно, правление во всем обвинит его! Могут даже уволить…

В четыре тридцать майор с облегчением узнал от полиции, что они задержали одного человека и ждут от него объяснений, почему его футляр для бинокля был битком набит потрепанными банкнотами, на многих из которых были круглые следы от пивных кружек — бармены часто используют их вместо пресс-папье.

В понедельник утром угрюмый Трикси Уилкокс предстал перед магистратом и был отправлен в предварительное заключение сроком на семь дней. Его замечательная идея была, похоже, не такой уж свежей, и теперь ему светило отнюдь не девять месяцев.

Только одна мысль грела ему сердце. Все выходные полицейские тщетно пытались вытрясти из него ответ на волновавший их вопрос, но Трикси держал язык за зубами. Полиция желала знать, куда он дел большую часть добычи.

Но Трикси молчал.

В футляре от бинокля могла поместиться максимум десятая часть пропавших денег. Где остальные?

Трикси не отвечал.

Ему сулили смягчить приговор, если он скажет, куда спрятал деньги.

Трикси им не верил. Он только презрительно усмехался и качал головой. Трикси знал по опыту, что владельцу припрятанной крупной суммы в тюрьме живется куда приятнее. Его будут уважать. Обращаться с должным почтением. У него будет положение в тамошнем обществе. Отдать деньги? Нашли дурака!

В понедельник утром майор Коудор-Джонс явился на экстренное заседание правления с багровым лицом и покорно выслушал продолжительную гневную тираду Беллами. Да, охрана ипподрома действительно никуда не годится.

— Я вас предупреждал! — в десятый раз повторял Беллами, наливаясь самодовольством. — Я вас всех предупреждал! Нам нужны новые замки. Существуют специальные захлопывающиеся замки для касс тотализатора. Мне говорили, что таким образом можно запереть кассу за пять секунд — и деньги будут в целости и сохранности. Предлагаю немедленно установить такие замки на всем ипподроме!

Он воинственно оглядел сидящих за столом. Роскин только потупился и поджал губы. И Кингдом-Хилл проголосовал за то, чтобы запереть конюшню — когда лошадь уже сбежала.

В понедельник вечером Анджелиза Ледвилл налила себе двойную порцию джина, включила телевизор и уселась, задрав ноги повыше. Рядом с ней на диване лежала стопка надписанных конвертов с наклеенными марками. В каждом конверте лежал чек, избавляющий Анджелизу от одного из висящих над ней долгов. Она блаженно вздохнула. И подумала о том, что никогда не забудет ужаса и потрясения, которые вызвал у нее вид пустой кассы. И облегчения, которое она испытала, когда поняла, что обворовали всех, не только ее. Ведь она прекрасно знала, что в суматохе прихватила выручку одной из соседних касс. Согласитесь, глупо было бы воровать деньги из своей собственной кассы. Откуда ж ей было знать, что там побывает другой, более жадный вор! Так что воровать деньги из своей кассы было бы чистым безумием. А потом, в той кассе денег было куда больше…

В понедельник вечером Кевин Коудор-Джонс сидел в своей холостяцкой квартире и вспоминал второй обыск Кингдом-Хилла. В воскресенье полиция весь день шерстила ипподром, заглядывая во все дырки, но на этот раз не спеша, без страха. Ведь они искали не бомбу, а деньги. Коудор-Джонс добросовестно помогал им, но так ничего и не нашлось. Денежки канули.

— Должно быть, у этого Трикси был напарник, — мрачно сказал офицер полиции. — А что с ним сделаешь — молчит, зараза!

Коудор-Джонса все-таки не уволили. Он улыбнулся, вспоминая сумасшедшие предыдущие дни. Коудор-Джонс, человек импульсивный и безрассудно отважный, лучше всех сумел воспользоваться возможностью, предоставленной Трикси Уилкоксом.

Уж чего-чего, а храбрости ему всегда хватало. В субботу вечером майор уехал с ипподрома почти со всеми деньгами, которые были в кассах тотализатора.

Коудор-Джонс перегнулся через подлокотник кресла и любовно погладил свой раздувшийся «дипломат».