Глава 2. Похороны

Стены прилифтовой зоны Ён помнит до мельчайших неровностей. Дом, в котором он провёл детство, отличается от того, где он живёт сейчас. Его фасад не похож на унылую коробку с окнами-вырезами. Творение архитектурной мысли, в районе таких же шедевров, где на одном этаже располагаются две квартиры и нет узких, режущих комнаты на ряды коридоров.

Когда Ён приезжает на ужин, то на теле словно появляется рана. Его разрывает пополам, и он иногда проверяет, действительно ли цел. Эта очевидная граница между миром родителей и миром, в котором он существует теперь, проходит прямиком по нему. Стоя перед дверью, он машинально опирается на правую ногу. Кажется, под ней твёрдая земля. Левая же, наоборот, будто над обрывом. Если ступить на неё сильнее, то потеряешь равновесие и упадёшь.

Квартира напротив пустует. Господин Ширанья ни с кем не желает делить этаж, потому полностью его скупил. Просторные апартаменты достались Юну, однако старший сын не спешит использовать полученный на совершеннолетие подарок. Он беспрепятственно заходит в дверь, перед которой Ён топчется и гадает, когда ему наконец откроют. Так всегда. Сами назначают день и время, а затем заставляют ждать, хотя точно слышали дверной звонок.

— Не проверила мой запрос? — уточняет Ён, понимая, что проторчит у порога достаточно, чтобы покончить с одной из проблем.

— Я протестировала себя вдоль и поперёк, — заверяет Борд, — дважды, но не нашла никаких отклонений. И насчёт твоей новой дурной привычки…

— Странно, — Ён смотрит то на начищенный до блеска пол, то на свои пыльные ботинки. — На месте преступления я слышал помехи.

— Никакой ошибки нет, — повторяет Борд. — Возможно, ты был излишне эмоционален и тебе померещилось. Рекомендую записаться к специалисту.

— С больной головы на здоровую?

— Со мной всё в порядке. Я прошла тесты, — повторяет Борд. — Всё функционирует в пределах зелёной отметки. Никаких скачков и зависаний. Обрыва в сети тоже не было. А вот ты не проверялся с тех пор, как проходил комиссию для поступления на работу. И то, те вопросы явно были для галочки…

Ён ловит себя на том, что ухмыляется. Надо же! Ворчит, как будто в ней смешались возмущение и волнение. Жаль, что программа никогда не сможет по-настоящему испытать чувства. Жаль человеку, конечно; для машины это великая удача.

Где-то в глубине души Ён надеется, что дверь не откроется ни через минуту, ни через пять. Тогда он с чистой совестью развернётся и уйдёт. Однако его чаяниям не суждено сбыться. Только он отступает на шаг, чтобы исполнить задуманное, раздаётся щелчок внутреннего замка.

Ëн перебрасывает взгляд с пола на ноги встречающего. Мягкие тапки, носки с весëлым рисунком, оттянутые чашечки на штанах, старенький свитер — разве такое носят не милые и забавные люди? Улыбка на идеальном лице. Только мелкие морщины намекают, что человек напротив гораздо старше гостя. Глаза Ëна вот-вот должны встретиться с его глазами, но тот отворачивается и уходит вглубь квартиры, оставляя дверь открытой.

Новый замок Стали Вара щëлкает за спиной резко и чëтко. Господин Ширанья снова обновил систему безопасности. Перед выборами он особенно чуток к любой, пусть мало-мальски вероятной угрозе. И данные второго сына он не внëс, так что приложить руку и зайти, как если к себе домой, у Ëна не получится.

Коридор, вечно светлый даже без окон, заканчивается гостиной. В комнате размером больше, чем квартира Ёна, стоит огромный стол, до краёв набитый едой. Порадоваться бы богатому разнообразию, но попробовав её, Ён с неделю будет ощущать привкус химикатов в тех пайках, которыми он питается там, снаружи. Только-только привык к ним, и вот он — аромат настоящего мяса, который предвещает рвотные позывы от дешёвой пищи.

Дома ничего не меняется. Окна закрыты автоматическими жалюзи. Солнечный свет сюда не проникает. Однако цветы, которые выращивает госпожа Ширанья, прекрасно себя чувствуют и при искусственном. Ён отчётливо помнит случай, когда какое-то особо привередливое растение не хотело приживаться в месте без настоящего солнца, сколько бы хозяйка над ним ни пыхтела. В итоге она сдалась и со злости приказала выкинуть заморыша на помойку.

— Тебе свет мой не нравится? — проворчала она. — Ну пожалуйста-пожалуйста! Там другого тебе будет с лихвой!

Отправляясь в тот день на занятия, Ён видел, что над цветком никто не сжалился. Можно было поставить его рядом с баками или на тротуар. Но его швырнули, причём не попали в мусорку. Горшок раскололся, и растение валялось на дороге с поломанными ветками и остатками земли, которую успели потоптать и разнести на несколько метров. Ён отнёс его в ближайший парк и положил под дерево.

К его удивлению, цветок не просто прижился, он разросся и облагородился такими соцветиями, что люди, проходившие мимо, не могли не восхищаться. И всё бы хорошо, но госпожа Ширанья, которую дёрнуло пойти не своим обычным прогулочным маршрутом, а через парк, увидела куст и признала в нём выброшенное строптивое растение. Спокойным характером она не отличалась, потому поломала куст и заявила, вернувшись домой:

— Кто-то строит против меня козни! Какие же мерзкие у этого человека методы! Как смеет он пихать мне под нос мои же ошибки! Кто-то, кто знает, как сильно я не терплю поражений!

— Может, — заметил тогда Ён, — дело вовсе не в тебе. Может, кто-то просто перенёс засыхающее растение туда, где ему будет лучше. По доброте душевной.

— Что за чушь? — сильнее взбесилась госпожа Ширанья. — По доброте душевной? Не будь дураком! Никто в этом мире ничего не делает «по доброте душевной»! Никто! Ничего! Попомни мои слова!

— Что расшумелась из-за какого-то цветка? — встрял господин Ширанья. — Ерунда, ей-богу, а будто на твою жизнь покушались.

Она притихла, но ещё долго пыталась разузнать, кто тот наглец, что посмел сделать то, что не сумела она, и проучить его, чтобы тот больше не совал свой нос в чужие дела.

За столом сидит Юн, спиной ко входу. Он не показывает, что заметил появление брата. Даже не поворачивается.

— Не мотай головой, Ён, — господин Ширанья занимает место во главе стола. — Она ушла к себе. Пора бы уже привыкнуть. Такой вот характер у твоей матери. — Уголок его рта поднимается вверх, но он сдерживает улыбку и учтивым жестом приглашает Ёна сесть напротив старшего брата, по левую руку от себя.

Отец ничего не говорит, даëт ему полную свободу, а вот мать мириться с его внешностью как не собиралась, так и не собирается. Её перекашивает, когда Ён попадается ей на глаза. Вероятно, уродился он в неё. Фотографий прежней, дооперационной госпожи Ширанья не сохранилось. Она с гордостью признаëтся и повторяет при каждом удобном случае, что собрала их все до единой и сожгла. А тут — получите-распишитесь! Сын, похожий на неё и не желающий этого менять. Она бесчисленное количество раз пыталась переубедить его, подкладывала брошюры с клиниками, «ненароком» рассказывала невероятные истории преображения.

Однажды она повела его в больницу, мол, провести медицинское обследование, необходимое раз в год. Ёну тогда исполнилось четырнадцать. Оставался ровно месяц до возраста, когда по закону он получал право самостоятельно принимать решения.

— Не рано ли прислали уведомление? В районном бюро здравоохранения не было сбоя? — уточнил Ён, когда его оставили на несколько дней в одиночной палате. — Ничего такого не сообщали в новостях. И года с последнего обследования тоже не прошло. Да и Борд не упоминала. А она самая первая спешит сказать, какой я лопух.

— Для дополнительных анализов, — отрезала мама и отлучилась переговорить с врачом. Ён не стал докучать, хотя в голову закрадывались подозрения.

«Да не может быть», — подумал он и ошибся.

Сомнения рассеялись, когда врач при очередном обходе не удержался и спросил, пользуясь тем, что госпожа Ширанья уехала домой освежиться:

— Молодой человек, вы точно хотите такой нос? Вы заказали крупное лицо, он на нём потеряется. Может, изменим заодно и овал…

Ён ушёл, не сказав ни слова, прямо во время разъяснений о том, каким идеальным он может получиться.

— Я сдаюсь, — всплеснула руками мать, увидев его на пороге дома. — Сдаюсь! Сделала, что могла.

Она продолжала томно вздыхать, когда её взгляд падал на Ёна. Затем она стала отворачиваться, а последние разы, когда он приезжал навестить родителей, и вовсе уходила в другую комнату и не появлялась, пока он гостил.

Ён садится за стол и упирается взглядом в семейный портрет. Огромный, в дорогой раме, он вроде и похож на сокровище, но только то, о котором давно не заботились — знатно потускнел и потемнел.

— Да пускай прячется, — господин Ширанья тянется к своему любимому блюду, свинине в душистой томатной подливке. Ёна, если он решится перекусить натуральным мясом, ждёт кредит месяца на три, не меньше. Отец не прячет улыбки, а заметив, что Ён внимательно смотрит на него, игриво подмигивает. — Уж поверь мне, с голоду она не помрёт. Точно не из-за этого…

Юн подаёт признаки жизни: ворчит что-то, вроде «Мне тоже пора отказаться от этого балагана! Только время зря трачу!». В отличие от отца, он не вдохновлён ужином. На его лице нет ни тени радости или удовлетворения от разговора. Отец указывает ему на стол и вопросительно приподнимает бровь. Юн берёт ложку в первом попавшемся блюде и наваливает себе что-то, что есть не собирается. Для старших разделить с кем-то еду — признак огромного доверия и близости. Они не застали хаос, что случился после глобального химического отравления, но были к нему ближе, чем нынешнее поколение, и хранили остатки давнишних обычаев. Для Ёна с Юном это просто еда, хотя, пожив отдельно, первый и начал ценить её больше.

— Как дела на работе? — господин Ширанья смотрит на Ёна и одновременно отрезает от мяса неподатливый кусок. — Нож что ли тупой? — ругается он. — Тебе положить? — Ён мотает головой, и отец улыбается шире. — Ну так как?

— Нормально вроде, — пожимает он плечами.

— Да? — не отводит взгляда господин Ширанья. — Слышал в клубе «Холодная Луна» кого-то жестоко убили? Это же в твоём районе? — Он наконец кладёт ломоть свинины на тарелку. Над столом разносится пряный аромат, дразня желудки собравшихся. — Ты ведь занимаешься этим делом? — Ён по-прежнему молчит. Теперь и Юн смотрит на него. Не с любопытством, как отец, а исподлобья, с явным раздражением.

— Не я один… — начинает Ён.

— Отлично! — машет у него перед носом вилкой господин Ширанья. — Правда, что здесь замешан Майстер Диль? — Ён набирает в тарелку побольше еды, чтобы подольше не отвечать. Их пристальные взгляды начинают напрягать. — Ну? Давай быстрее! Даровали же мне свыше сына, который не может делать два дела сразу! Ну? Долго мне ждать ответа?

— Я не могу рассказывать о деле посторонним, — говорит он. — Если интересно, можешь дождаться официального отчёта.

— Что? — Лицо господина Ширанья за секунду из добродушного превращается в каменное. — Посторонним? Какой же я тебе посторонний!

— Не мне. — Отец понял его правильно, но, вероятно, считает Ёна тем ещё тюфяком, раз прибегает к подобной манипуляции. — Не имеющим отношения к делу.

— Я имею самое непосредственное отношение. — Господин Ширанья разыгрывает карту праведного гнева, даже вилку бросает. В тишине раздаётся одинокий звон. — Я в будущем могу стать мэром города! Любое преступление, совершённое в нём, имеет непосредственное отношение ко мне. Я ответственен за то, что допустил это!

— Но сейчас ты не мэр…

— Что за убожество, — не выдерживает Юн. — Ты смеешь говорить отцу подобные вещи? Чего выпендриваешься? Из-за громкого дела возомнил себя кем-то? Решил, что нужен кому-то, кроме нас? Ты этой работой ему обязан. И что? Не можешь на пару вопросов ответить? Переломишься?

— Я не имею права разглашать…

Юн открывает рот, чтобы возразить, но господин Ширанья останавливает его:

— Ладно-ладно. Я погорячился. Действительно, не стоит нарушать правила ради моего любопытства.

— Странно, — Юн ковыряет вилкой в тарелке, — другие правила он нарушает запросто. Мог бы, если всё равно не ешь, не светить своим уродством.

Ён по привычке натягивает маску.

— Только посмотрите на него, — продолжает брат. — Вот ведь великомученик! Сам себе проблемы создаёт, а потом красуется своим горем. Ну что, скажи начистоту, что тебе мешает поменять твоё дурацкое лицо? К чему упрямиться? Ты бы столько проблем решил одним махом! И своих, и окружающих. — Ён не отвечает. Если брат не понимает до сих пор, значит, как ему не объясняй, не услышит. — Отмалчивайся-отмалчивайся, — Юн глубже топит его в болоте бесконечных придирок. Разошёлся. Не так уж и часто они встречаются, чтобы он выговорил Ёну всё, что хочет. — Но отец не всегда сможет прийти на выручку. И когда при очередной заварушке тебе понадобиться чья-то помощь, даже не думай обращаться ко мне.

— Хорошо, — Ён стягивает маску на подбородок, чтобы его хорошо расслышали все присутствующие. — Если… когда у меня будут проблемы, я сделаю всё возможное, чтобы тебя они никак не коснулись.

Уверения Ёна должны успокоить Юна, однако глаза того блестят от злости пуще прежнего.

— Ущербный… — выплёвывает он каждый слог, однако договорить ему мешает сирена проносящейся мимо дома скорой помощи.

— Зачем ты говоришь такое брату? — Господин Ширанья мрачнеет. Он поднимается из-за стола, неспешно подходит к окну и выглядывает на улицу из-за жалюзи.

— Разве я не прав? — Юн то смотрит на отца, то косится на Ёна. — Он получил всё, что хотел, причём благодаря тебе. Он не вышел лицом, и что что уж говорить, талантов у него тоже никаких нет. В нём нет ничего, что могло бы уравновесить его недостатки. Ничего, кроме тебя. И как он себя ведёт? Зачем вы его вообще оставили?

— Юн! — одёргивает его отец.

Ён молча натягивает маску.

Вопрос-то закономерный. Если у родителей были такие грандиозные планы на жизнь, зачем оставили то, что явно разрастётся в огромное нестираемое пятно в будущем.

Отец отворачивается от окна, но с места не двигается.

— Что такое? Кого-то ждёшь? — не выдерживает Юн.

— Можешь ничего не говорить о «Холодной Луне», — возвращается к сыновьям господин Ширанья. — Главное, прояви себя. Это поможет мне на выборах не меньше, чем знание хода дела. Даже больше, скажу я тебе. Хотя нет, — отмахивается он от своих же слов. — Лучше побереги себя и мою честь. Просто будь всегда там, где нужно, а я уж придумаю, как тебя пропихнуть в первые ряды, если дело раскроют… А ещё лучше если этого Диля… — он тяжело вздыхает и садится обратно за стол. — Поймают. Так ведь? — Улыбка ровной полудугой ложится на его губы, и он превращается в прежнего добряка. — Да сними ты эту маску! — Он кривится. — Давайте поедим нормально. Мы и так почти не видимся.

Ён просыпается от звонка. Он поздно вернулся с семейного ужина и надеялся отоспаться в последний выходной перед очередными сменами. Однако планам не суждено сбыться. Определитель высвечивает имя начальника. Не успевает Ён взять трубку, как на него обрушивается громкий голос Син Тэ Пона:

— Высылаю тебе адрес. Чтоб через полчаса был.

Вот так. Ни здравствуйте, ни до свидания. Даже ответа Ёна не слушает. Сухие фразы обрываются гудками. Затем вибрирует телефон. В сообщении действительно адрес, только Ён не знает, где находится место их встречи.

— Где…? — Ему не нужно договаривать.

Борд, полностью синхронизированная со всеми гаджетами, зарегистрированными на его номер в реестре, понимает без лишних слов, мигом прокладывает маршрут и рассчитывает точное время.

— Чёрте что, — бормочет Ён, поднимаясь с кровати. — За полчаса точно не добраться?

— Только если телепортироваться, — пытается шутить Борд, но Ёна её ответы не веселят.

— Так может…

Программа не в состоянии распознать его иронии, поэтому на полном серьёзе отвечает:

— На данном этапе разработки устройства, способного телепортировать живое существо без последствий, учёные научились расщеплять перемещаемый предмет, но вот собрать его обратно пока не в состоянии.

— Ломать не строить, да? — Ён уже умывается. Как бы там ни было, но лучше проснуться сейчас, чем от ворчаний начальника Пона, когда тот догадается, что подчинённый не понял ничего из сказанного. — Включи новости.

Монитор в верхнем углу зеркала даёт картинку, и встревоженная ведущая сообщает:

— Уже сутки прошли с тех пор, как без вести пропал Великий Гао. Теперь на его поиски собираются добровольцы со всего города. Судя по опросам, доверие к местным органам у населения упали на две трети. Восемьдесят шесть процентов опрошенных сомневаются, что полиция делает всё возможное, чтобы обнаружить местонахождение Гао, ставшего для многих новой надеждой на светлое будущее.

«Мы не можем вот так запросто потерять его», — говорит один из добровольцев.

Не они ли несколько лет назад костили на чём свет стоит этого Гао лишь за то, что он перепутал в какой руке держать вилку, а в какой — нож? Смеялись и тыкали в него пальцем, пытались опустить, унизить, готовы были сожрать заживо из-за ерунды? И что теперь? Их дорогой Гао пропал?

— Выключи, — приказывает Ён, отворачиваясь от зеркала.

Сил слушать эту ересь нет. Да и времени тоже.

Несмотря на все попытки успеть, Ён опаздывает. Небольшой отель вырастает перед ним заброшенной грязной развалюхой. Несколько полицейских машин у входа слепят мигалками, зеваки перешептываются в попытках разглядеть, что случилось; обшарпанные стены скрипят, готовые развалиться от слабого ветра, и сверкающая тусклым неоном вывеска сообщает о назначении места, но не его название.

— Снова убийство? — спрашивает мужчина, переваливаясь через ограждение. — В самом спокойном районе? Это серийник?

Ён не должен, но поворачивается на выкрик и тут же жалеет об этом. Корреспондент Ман с дурацкой фамилией Об. Это он сам так о себе отзывается. Говорят, что имя кажется ему незвучным и не притягательным. Потому-то он и представляется псевдонимом Бо Ман, а свои мерзотные статейки и вовсе подписывает милым “Бо Бо”, как будто бы издеваясь над тем, про кого пишет.

Бо Ман приподнимает камеру — любит он ретро, что уж тут поделать — и ловко фотографирует Ёна. Вот же проныра! И когда успел пронюхать! Даже следователи не все собрались на месте преступления, а он тут как тут. Жди теперь статью, обличающую полицию и разносящую, как зараза, тревогу среди населения.

Ён поднимается на третий этаж по лестнице, лифта в старом здании нет, потому подходя к нужному номеру, тяжело дышит, будто бежал всю дорогу от дома. У двери стоят полицейские, в номере они тоже толпятся, однако этаж наполняет тишина. Поскольку сейчас Ён пришёл один, он показывает — не без гордости — удостоверение, и его пропускают вялым кивком головы.

Внутри комнаты народу больше необходимого. Ён пробирается между безликими силуэтами, не забывая оглядываться по сторонам. На вешалке он замечает то, от чего сам встаёт как вкопанный. Чёрная куртка, на спине которой белыми нитками вышиты крылья. Не может же быть… Сколько таких курток в одном этом городе? Сотни? Тысячи?

— Уверен? — доносится до Ёна вопрос начальника Пона.

Адресован он явно кому-то другому, и Ён торопливо пробирается к ним.

— Никаких внешних повреждений не вижу, — пожимает плечами судмедэксперт. — Уверен, не уверен, а предварительное заключение такое. Я, конечно, проведу дополнительные исследования, но будьте готовы…

— Да как уж тут быть готовым? — начальник Пон смотрит в пустоту. Ему больше никуда смотреть, определённо, не хочется. — Представляешь, какой дурдом начнётся, если всё так, как ты говоришь?

— Да я-то здесь причём? — тут же снимает с себя всякую ответственность он. — Моё дело — заключение. А вот ваше — причину найти. Ох и не завидую я твоему положению.

Ён наконец продирается к ним и коротким кивком приветствует начальника Пона и Диана, который, оказывается, стоит неподалёку, но неожиданно молчалив на месте преступления. Затем он бросает взгляд на кровать, где лежит жертва, и по крови ему будто пускают ток.

Белая кожа, закостенелое тело — не человек, скорее фарфоровая кукла. Кроссовки аккуратно стоят у кровати. Руки ровно лежат вдоль тела. Одежда нигде не загнулась, не помята. Идеально, как в видеоуроках, которые включали в детстве: нужно оставаться красивым всегда, даже когда спишь.

Ёна передёргивает — и от воспоминаний, и от того, что он видит теперь.

— Это Великий Гао? — уточняет он.

Может, он не до конца проснулся? Может, глаза подводят? Может…

Шум в ушах усиливается, и Ён прикрывает их, хотя понимает, что причина не снаружи и от его попыток ничего не изменится.

— Оракул 345 достиг первой точки, — сообщает кто-то. — В этот раз, будьте любезны, включите запись! Да что там такое? Снова рассинхрон?

— Эй! Эй! Ён, твою ж налево! — ругается Диан. — Только не говори, что в обморок намылился?

— Быстро собрался! — командует начальник Пон. — Я вызвал вас, потому что думал, что ни тебя, ни Диана его смерть не шокирует, как прочих. Или ты в рядах его почитателей?

— Нет, — бормочет Ён. — С чего бы? Просто я…

— Тогда, — начальник Пон склоняется над ним и едва слышно цедит сквозь зубы, — прекратил мне тут драму разводить. Мы должны найти подозреваемых.

— Но разве судмедэксперт только что… — Ён расправляет плечи, убирая руки с ушей. Шума больше нет.

— Мало ли что он сказал, — продолжает шептать начальник Пон. — Ты представляешь, что будет если люди узнают, что их единственная надежда умерла, да ещё так?

Ён не представляет. Он вообще плохо соображает. Никак в себя прийти не может. Вместо него отвечает Диан:

— Когда во что-то верит меньшинство — это секта. Когда большинство — это уже истинная вера.

— Не вздумай подобного на публику ляпнуть, — грозит ему Син Тэ Пон.

Диан невинно жмёт плечами.

— Обычно такие дела быстро закрываются, с пометкой «на “нет” и суда нет»?

— Не в этом случае, — снова одёргивает его начальник. — Нам нужен виновник. Сверху намекнули. Никто не хочет разгребать, чем вот это, — он, не глядя, махнул в сторону мирно лежавшего Гао, — грозит.

— Уже? Какие они там сверху быстрые. Как по мне, нужно сказать, как есть, — настаивает на своём Диан. — Просто естественный отбор сработает: от всех недалёких избавимся законным способом. Последуют за ним? Ну и скатертью дорожка! С перенаселением наконец покончим.

— У тебя сердце вообще есть?

— Не было бы, здесь бы не стоял.

Ёна их перепалка не интересует. Он смотрит на куртку, собираясь с мыслями. Нужно отмести маловероятный, но всё-таки вариант того, что именно его той злосчастной ночью повстречал Ён. Надо же, тот мелкий правонарушитель совсем вылетел у него из головы. Жаль, что вспомнить о нём вынуждают чудовищные обстоятельства. В любом случае, не походил он на уставшего от жизни человека. И кое-что ещё.

— Его Борд не проверяли? — уточняет Ён. На том парне её не было, так что дело одной секунды разобраться, он это или нет.

Начальник Пон затихает и меняется в лице. Вопрос, который не должен вызывать и доли смятения, заводит его в ступор.

— Об этом, — шепчет он. — Предупреждаю сейчас, чтобы потом не орали на всю округу и не трепались. А при расследовании всё равно всплывёт… — он сомневается, вытирая выступивший на лбу пот, но по итогу сообщает: — На нём нет Борд.

— Что? — оживляется Диан. Значит, его, как и Ёна, не рискуют подпускать к трупу. Вблизи почившего Гао пока разглядели только персоны, которым можно безоговорочно верить. — Как так получилось?

— Более того, — начальник Пон встаёт к ним вплотную, — за ухом у него нет отверстия.

— Получается, Борд ему никогда не устанавливали, — Диан буквально светится от собственной догадки.

— Но на трансляциях он её носил, — упорствует Ён.

Не может быть всё настолько плохо.

— Бутафория, — снова соображает быстрее него Диан.

— Именно, — соглашается с ним начальник Пон. — Это наводит меня на мысль, что он был незарегистрированным младенцем отправлен в Серый дом, но его почему-то забрали обратно.

— Столько нарушений у всех на глазах, — мотает головой Диан. — Кажется, у Больга Враш наступают тяжёлые времена.

— Примерное время смерти Великого Гао известно? — Никакие Больга Враш Ёна сейчас не волнуют.

Он оглядывается и видит на тумбочке рядом с кроватью книгу, потрёпанную, с жёлтыми страницами.

— В ту же ночь, когда произошла дилевская мясорубка, — опережает начальника Диан. — А что? Думаешь, дела связаны?

Какой он шустрый. И об этом подумал.

— Я… — Ён всего-то собирается рассказать о том, что — вероятно — встретил Гао незадолго до его смерти. И прыткости этого мальца любой бы позавидовал.

Телефон начальника Пона звонит, прерывая Ёна. Видя номер того, кто хочет с ним переговорить, Син Тэ бледнеет сильнее и шикает:

— А ну умолкли!

Затем он берёт трубку и заискивающе приветствует собеседника.

Тратить время на простое ожидание жаль, и Ён подходит к тумбочке.

— Можно? — тянется он к книге.

— Да, тут всё осмотрели, — разрешает Диан. — Только не забудь их надеть, — и кидает ему пару перчаток. — И к Гао не приближайся! Даже не дыши в его сторону! Вот испортишь там что-нибудь — точно башку оторвут! Уж ты не сомневайся!

Ён берёт книгу, стараясь держаться запрета и не осмотреть — хотя бы бегло — труп. Нарываться никто не хочет, а Ёну и подавно не надо создавать лишних проблем, как напутствовал ему накануне отец. Он вертит её, изучая с каждой стороны. Буквы, убористо напечатанные на страницах, он видит впервые. Многие языки канули в небытие после объединения народов. Однако по выцветшим иллюстрациям Ён предполагает, что перед ним сборник сказок.

— Старый экземпляр, — рассуждает он вслух, надеясь привлечь к своим наблюдениям Диана. Тот прибыл на место преступления раньше и явно услышал больше, чем Ён. — Добыть такой непросто. Зачем ему сказки? Детская книга? — Он быстро пролистывает её, но никаких ответов она в себе не прячет. — Сам достал? И во сколько же тогда ему обошлось это самодурство? Или кто-то принёс? — Ён смотрит на Диана, но тот гипнотизирует книгу. — Есть ещё что-то? — захлопывает он её, и Диан вздрагивает.

— Гао хоть понимал, что в ней написано? Или ради картинок отхватил? — чешет он затылок. — Что тут? «На-род-ные сказ-ки»? — читает он.

— Ты знаешь этот язык? — Ён снимает перчатки, но замирает, услышав Диана.

— Меня в детстве учили. Что-то вроде сохранения традиций и другой чуши… Тебе что книжек на языке далёких предков не читали?

— Мне их вообще не читали, — продолжает осматриваться Ён. — Даже проекцию, не то что оригинал.

— Иногда мне тебя жаль, — мотает головой Диан. — А я крайне редко кого-то жалею.

Ён предпочитает пропустить его комментарий мимо ушей.

— Диан, опросил гостей и персонал? — Окликает его начальник Пон. Тот неохотно кивает. Ён по пути в номер почти никого, кроме полицейских, не заметил, так что Диану в этом плане особо и делать было нечего. — Езжайте тогда в участок, — приказывает он, прикрывая телефон ладонью. — Там и обсудим дальнейшие действия. Что встали? — не выдерживает он, когда оба его сотрудника не двигаются с места. — Живее!

— Целый выходной насмарку, — жалуется Диан. — Я надеялся не покидать стен квартиры до следующего утра. Как тяжело всё-таки работать в маленьком, обделённом участке! Сотрудников раз-два и обчёлся. Вечно крайним остаёшься! А моя социальная батарейка, между прочим, медленно заряжается. Поэтому, свинорылый, будь любезен, не лезь ко мне. По крайней мере, до тех пор, пока начальник Пон не вернётся.

Ён и не собирается. Сперва ему нужно прийти в себя, затем принять реальность, в которой человека, провозглашённого новым мессией, больше нет. И жизнь покинула его тело в районе, где долгое время не происходило даже мелких краж. Рядом с полицейским участком. Прямо под боком у Ёна.

«Этих курток наверняка не меньше десятка тысяч выпустили, — уверяет он себя и садится за компьютер. Нужно проверить свою догадку. — Или вообще миллионов этак сто…»

Про Великого Гао написано несколько книг и множество статей. В одной из них Ён находит то, что искал. Правда, радости от этого никакой. Куртка, которую носил Гао, от и до разработана его поклонниками. Уникальная, другими словам. В каждом пере на вышитых крыльях красовалось имя того, кто принимал участие в создании подарка. Ён смотрит на записи комнаты, в которой умер Гао. Их сразу загружают в архив, и поскольку имя Ёна мелькает среди следователей, которые будут вести дело, доступ к нужной папке у него есть. Куртка никому, кроме него, важной не кажется, поэтому найти её среди прочих улик стоит немалых времени и терпения. Несколько изображений, которые Ён вертит и крутит, как это позволяет техника, приближает и отдаляет, лишь бы доказать самому себе, что он зря беспокоится. Что ни при каких обстоятельствах он не встретил бы в ночи на малолюдной улице Великого Гао…

Однако в вышитых белыми нитками перьях действительно читаются имена.

— Борд, — тихо говорит он, чтобы Диан его не услышал. — Вышли, пожалуйста, на мою почту самый чёткий скрин правонарушителя, которого мы встретили в ночь с девятнадцатого на двадцатое мая. Со спины, чтобы хорошо был виден узор на куртке.

— Высылаю, — сообщает Борд, едва Ён замолкает.

— И проверься снова. — Хотя в голове бардак, оставить без внимания недавний сбой он не может. — Был какой-то шум. Я не совсем разобрал, но кажется, я попал на линию, на которую не должен был.

Борд лаконично щёлкает и притихает. На ближайшие минут двадцать она будет занята проверкой целостности файлов и системных сбоев, так что Ён возвращается к возне с курткой. Туман сильно портит картину. Несколько присланных Борд изображений расплывчатые. Благо, нарушитель стоял близко к машине и когда повернулся, чтобы бежать, этих секунд хватило, чтобы заснять его спину под нужным углом и с довольно недурственной точностью.

Борд снимает круглосуточно, однако памяти в ней немного. Через неделю этого видео не будет. Потому Ён прерывает проверку программы просьбой:

— Борд, отвлекись. Сохрани пожалуйста всё, что успела записать с нарушителем, который нам попался.

— Передать данные в полицейский архив?

Ён морщится.

За последние дни многое случилось, что не могло не заставить его переосмыслить некоторые вещи. Например, сейчас он не собирается портить жизнь человеку из-за глупой выходки. Лично найдёт его и, если этот глупый щенок жив, проведёт беседу. Чтобы не относился безответственно к Борд (многие душу готовы продать, чтобы её не отняли — перед глазами всплывает образ старика, сидящего на ступеньках полицейского участка, — а он мудрит с ней или даже ломает). Чтобы не шутил над полицейскими (некоторые ради выслуги за любую мелочь готовы штамповать записи в личное дело). Чтобы осознал, что Серый дом ближе, чем ему кажется (кому, как не Ёну говорить об этом). Если пакостник не одумается и продолжит нарушать порядок, так тому и быть, Ён создаст файл с информацией о его нарушениях и отправит в архив участка.

— Пока просто сохрани.

— Что-то не так?

— Ты можешь различить в узоре на спине имена?

Всё-таки у неё возможностей больше, чем у обычного человеческого глаза. Подретуширует, уберёт затуманенность, прибавит контрастности — и увидит или не увидит то, что Ёну не под силу.

— Туман плотный, — говорит Борд, — но я различаю некоторые буквы.

— Буквы? — напрягается Ён. — Сверь с изображениями куртки на месте сегодняшнего преступления.

Борд долго молчит. Так долго, что Ёну кажется, она издевается над ним.

— Узоры идентичны, — выносит она свой вердикт. — Буквы расположены точно так же, на обоих изображениях.

— Ты уверена? — Сердце подводит Ёна. Словно превращается в камень и вот-вот с шумом грохнется на пол, оставив кровоточить и болеть оборванные сосуды. — Что мне теперь делать?

— Что случилось? — Борд не успевает проанализировать ситуацию, и Ён одновременно рад и расстроен её медлительности.

— Что же получается? Если бы я погнался за ним и, чем чёрт не шутит, поймал бы… Он выжил бы? Всё так сложилось из-за моего малодушия?

— Слишком много бы, — поправляет его Борд. — Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать. Выразись, пожалуйста, точнее…

— Ко мне в кабинет, — невесть откуда взявшийся начальник Пон зовёт подчинённых без всякого вступления и твёрдой походкой идёт к себе.

От внезапного пробуждения Диан вскакивает со стула, но сразу напускает на себя безучастный вид и, потирая глаза, тащится следом. Ён сворачивает изображения, нехотя встаёт и присоединяется к ним.

— Больга Враш отказывается от вскрытия, — сообщает начальник Пон. — Они согласны закрыть дело как можно скорее и уже планируют похороны.

— Ну разумеется, они отказываются, — скрещивает руки на груди Диан. — Куда так торопятся?

Он озвучивает вопрос, возникший в голове каждого присутствующего в кабинете человека.

— Любопытство кошку сгубило, — остужает его пыл Син Тэ.

— И как всё-таки оформляем?

— Сказано найти виновного.

— А если его нет?

— Он должен быть. Обсуждению не подлежит. Это приказ.

Ён слушает вполуха, потому Син Тэ Пон перестаёт говорит и смотрит на него, не отрываясь.

— Понимаю, ситуация треплет нервишки, — наконец говорит он, — но грызть ногти перед начальством во время серьёзного разговора… — Ён резко опускает руку. И когда только успел! — Чего притих? Есть предположения, кто мог быть к этому причастен?

— Кто желал зла Великому Гао? — Ён не знает, что ответить; тянет время очевидными вопросами.

— Я бы в первую очередь подумал на ненавистников, вроде свинорылого, — усмехается Диан и легонько хлопает его по плечу. — Бездумная зависть не одного человека сгубила.

— В этом есть смысл, — кивает начальник Пон. — Проверь соцсети на наличие подозрительных комментариев. Выделяй тех, кто писал под его выступлениями чаще остальных.

— Разве не могли стать причиной люди из Больга Враш? — говорит Ён, когда Диан шагает через порог кабинета. — Наверняка в такой большой компании есть что посерьёзнее, чем незарегистрированное возвращение детей в город. Как был найден труп?

— Никто не вернул карту-ключ. Ну и никто также не заплатил за вторые сутки пребывания в номере. Двери не открывали, и хозяину пришлось ломать замок. Обычное дело, — Диан останавливается у порога. Значит сам не прочь обсудить дело, просто считает, что никому, кроме него, это не надо.

— А замки там какие?

— Старые, — продолжает Диан, даже подходит ближе. — Можно выйти из комнаты, дверь захлопнется и открыть её можно будет только карточкой. Но да, — он не позволяет Ёну перебить себя. — Если кто-то был внутри с жертвой, то он спокойно мог выйти, и дверь в этом случае автоматически встанет на замок.

— А трупный запах? — Ён невольно вспоминает убийства в «Холодной Луне». Да, нашли тела быстро, разлагаться те не начали, но всё равно смрад был невыносимым. Почему же в случае с трупом, пролежавшим больше суток, нет никаких запахов? Если бы процесс замедлили, то не удалось бы так точно определить дату смерти. Тогда что вызвало несвойственную организму реакцию? Какие-то естественные причины? Или кто-то вмешался?

— Ну он же святоша, — Диан краем глаза смотрит на начальника Пона. Ён тоже замечает, что тот становится бордовым от кончиков ушей до шеи. Злится! Вот-вот сорвётся на своих подчинённых. — Такие не зловонят…

— Я к чему говорю. Может быть, Гао действительно был убит? Тогда мы могли бы расследовать по-настоящему. Ну, то есть искать реального преступника.

— Чем глубже роешь, тем сильнее рискуешь остаться без головы, — напоминает Диан, которого минуту назад за то же самое одёрнул начальник. — Нам нужно поскорее закрыть дело. Копание под знатных персон его не ускорит, неважно причастны они или нет. Я правильно понял? — Начальник Пон расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки и задумчиво кивает. — Что случилось на самом деле, тоже неважно. Обойтись, в общем, малой кровью, — продолжает Диан. Теперь он не делает паузу, даже чтобы вздохнуть. — Плевать на себя и наш долг. Мы должны спасти глупых людей, оказавшихся под разваливающимся небоскрёбом, именуемым Великим Гао… — в его голосе чётко улавливаются нотки сарказма.

— Да-да, версия Диана нам подходит, — торопливо повторяет Син Тэ. — Похороны будут проходить через два дня. К этому времени нужен будет отчёт.

— Так быстро? — удивление Ёна передаётся и начальнику Пону.

— Думаешь, не успеете найти подозреваемого?

— Я про похороны.

— А чего медлить? — не понимает Син Тэ Пон. — И не твоё это дело вообще. У нас другие проблемы. И да, на сопровождение гроба направлено много полицейских со всех участков города. Во время процессии скорее всего будет большая давка, так что придётся поучаствовать в этом маскараде. Вас двоих точно направлю, — указывает на них поочередно начальник Пон. — Насчёт Лии и Че Баля не уверен. Посмотрим, как отреагируют на смерть Великого Гао.

Два дня Ён ищет причины, чтобы не участвовать в поисках человека, который должен стать козлом отпущения. Он делает вид, что читает комментарии, проверяет почту Великого Гао, реальную и виртуальную, однако сколько Син Тэ Пон ни спрашивает его, появился ли кто на примете, Ён уклоняется с ответом. Омерзительных сообщений попадается немало. Чего только Великому Гао не желают. До сих пор пользователи сетей не упускают возможности написать гадости.

«Наконец-то сдох!»

«Довыпендривался!»

«Так и надо таким выскочкам!»

— Другая сторона популярности, — не видит в этом ничего особенного Диан. — Для одних божество, для других — груша для битья. Правда, в случае Гао, почитателей больше, потому злопыхатели теряются в потоке позитивных комментариев. Я выделил парочку частых хейтеров. Попробую их отследить. Киберотдел снова будет ругаться. У них и без этого работёнки хватает. А ты, свинорылый, смотрю, совсем бесполезный.

День похорон ничем не отличается от прочих. Небо затянуто серыми тучами, на улицах стоят пыль и духота. В слепых окнах многоэтажек отражаются точно такие же, одинаковые дома.

Люди с раннего утра собираются у задания Больга Враш. Именно отсюда вынесут гроб. Кто-то уже плачет и причитает, что есть сил. Кто-то сдерживает слёзы для более подходящего момента.

Ён смотрит на толпу сквозь стеклянные двери. Он видит собравшихся, они его — нет, однако беспокойство нарастает. Прошлой ночью он не спал, просматривал чаты о предстоящих похоронах. Мало ли какой больной наголову надумает что-то учудить. Или, может, какая организация захочет подбить особо свирепых фанатиков на бесчинства. Когда Ён успокоился и собирался на боковую, всплыло странное сообщение, которое в мгновение ока распространилось по сети. Один за другим, словно тараканы, множились посты о том, что прикосновение к телу Великого Гао непременно принесёт удачу. Ничего абсурднее Ён не читал, но люди знатно взбодрились — захотели себе хоть и малую, но часть чудесной силы.

— Видимо, лапать мертвеца теперь у нас новое веяние, — шутит Диан, но Ёну не до смеха.

Он осматривает пустой холл Больга Враш. Ни единой души, кроме сопровождающей охраны, чтобы — не дай боже — не случилось казусов прямо в здании. Серые тона помещения как нельзя кстати подходят под общее настроение. Затемнённые стеклянные стены открывают полноценный вид на улицу, где сейчас так тесно, что мышь не проскочит, и смазанные силуэты без лиц похожи на воющих призраков.

— Ему уже приписали лик святости, — сообщает Син Тэ Пон. — Будьте внимательны, но не переусердствуйте. Без пострадавших не обойдётся, чувствую печёнкой, но давайте постараемся, чтобы их было по-минимуму.

Диан проверяет своё оружие, а начальник Пон неловко протягивает пистолет Ёну.

— Уверены?

— Под мою ответственность, — бормочет Син Тэ Пон. — Толпа обезумеет при виде гроба. Не могу же я отправить сотрудников совсем без защиты. По толпе не стрелять, — напоминает он Ёну. — Только в воздух, чтоб присмирить. Потерпите до катафалка. Когда гроб поместят в машину, станет полегче.

Ён берёт оружие. На тестах по стрельбе он получил высший балл, так что начальнику Пону не о чем беспокоиться. Целясь в небо, по человеку точно не попадёт.

— Ребятам из второго отдела ещё и дубинки выдали, — намекает Диан.

— Не бить, не стрелять, обходиться как можно деликатнее, — не ведётся начальник Пон. — Не позорьте ни меня, ни себя. Мы здесь, чтобы избежать жертв, а не прибавить. — Диан закатывает глаза и неохотно кивает. — Выдал бы дубинку вместо пистолета… — Син Тэ хмурится.

Чтобы её использовать, нужна сила, иначе смысла в ней никакого нет. Начальник, судя по взгляду, сомневается, что у Ёна она есть.

Из их команды на сопровождение гроба выходят Ён и Диан. Лия действительно попросила несколько отгулов за свой счёт. Про Че Баля начальник Пон ничего не сказал, но Ён подозревает, что и по нему смерть Великого Гао сильно ударила.

Четверо людей в чёрных костюмах выносят гроб из похоронного зала и идут к выходу. Когда люди видят, что всё происходит по-настоящему, что теперь это не просто слова, а самая настоящая действительность, разворачивающаяся перед их глазами, на миг улицу заполняет мертвенная тишина.

Жуткое молчание прерывает громкий плач. Ему вторят другие. И вот воздух уже разрывается от разносортных рыданий. Не успевают мужчины, несущие гроб, сделать и шага, к нему тянутся руки. Люди обступают оцепивших процессию полицейских, наваливаются на них. Не дают двигаться дальше. Диан без всякого сострадания начинает их расталкивать. Они не чувствуют напора, снова идут, веря, что если будут пытаться, то рано или поздно победят его, сломают, как ненавистную преграду, и получат своё.

Отбиваясь от бесчисленных рук, Ён вертит головой, чтобы не получить по носу, и на балконе второго этажа, расположенного в офисном здании по соседству с Больга Враш, видит фигуру. Вроде ничего особенного, но та не двигается. Сперва Ён даже думает, что путает гору барахла или какую-то статую с человеком. Приглядевшись, он распознаёт кепку, прикрывающую глаза наблюдателя, и маску, которая прячет остаток его лица.

Странно. Уж не собирается ли сделать чего опасного? Выжидает чего? Или сиганёт ни с того ни с сего вниз? Высота небольшая, но кто знает, что таится в мыслях людей, собравшихся сегодня на похороны Гао.

На виске у скрывающего лицо типа мигает зелёный огонёк.

— Борд, — соображает, наконец, Ён. — Человек на балконе второго этажа. Синхронизируясь.

Борд нужно время, чтобы сперва загрузить информацию о всех своих сомашинах в радиусе действия, а затем одну за другой проверять. Как у сотрудника правоохранительных органов, у Ёна есть право узнать номер в реестре и увидеть фотографию, без согласия гражданина.

Его толкают, бьют и щипают, однако он упорно не сводит взгляда с тёмной фигуры. «Давай быстрее!» — бормочет он, но людей много, и у Борд попросту недостаточно ресурсов, чтобы собрать необходимую информацию в короткий срок.

Ёна оглушает сигнализация, но из машин неподалёку только катафалк. Нервный шофёр следит за гробом, не выпуская из рук руль. Значит шум исходит откуда-то ещё.

— Что это…? — слышит он отрывистые крики. — Почему…?

Ён легонько ударяет по Борд, и странные звуки пропадают. Кажется, её повредили. Пускай царапают кожу, ломают кости, оставляют синяки, но разбить Борд…

Ён, прикрывая Борд ладонью, окрикивает Диана и указывает на подозрительного человека. Однако наблюдатель ловко подмечает, что на него обратили внимание, и проворным шагом покидает балкон. Диан всё же улавливает его краем глаза и кивает Ёну. Немой разговор длится от силы несколько секунд, но и этого достаточно — толпа чует ослабевшее внимание и налегает на них сильнее.

— Борд, синхронизировалась? — на выдохе говорит Ён.

— Только собрала данные…

Выругаться бы, да толку. Ён молча осматривается и видит несколько уличных камер наблюдения: одна, что на фонарном столбе, смотрит прямиком на соседнее здание. Отлично! Этого не упустит!

Женщина напротив Ёна резко краснеет и начинает задыхаться — и не мудрено, её сдавливают со всех сторон.

— Прекратите толпится! — кричит он, хотя и понимает, никто его не услышит. Однако что-то же нужно сделать, пока из бедолаги не выпустили весь дух.

Его призыв делает только хуже. Чувствуя, что Ён ничего им не сделает, раз обходится исключительно словами, люди наседают сильнее и вскоре он оказывается прижат к гробу. По щеке прокатывается холод от покрытого лаком дерева. Несколько рук толкают его — снова и снова. Он ловит не один удар, но настолько обескуражен, что не сразу соображает, почему заломило тело. Удары становятся сильнее и упорнее.

— Да чтоб их! — ругается Диан где-то неподалёку. — Где подкрепление? Какого чёрта эти драные политики решили перенести дебаты на сегодня? Они что считают, что они для людей важнее Великого Гао?

Крышка не выдерживает и соскальзывает под вопли людей. Одному из носильщиков случайно ли специально пинают по ноге, и он спотыкается. Гроб не переворачивается на бок лишь из-за прижатого к нему Ёна. Сперва тот даже не понимает, что случилось. Он с трудом приподнимает голову и видит обивку из белого шёлка. Затем красные цветы, обрамляющие безжизненное лицо Гао. Совсем недавно он вещал по телевизору, что верит в них, что всё будет хорошо, и Ён беспечно посылал его куда подальше. Почему сейчас он не может отвернуться от него точно так же и продолжить свою работу. И почему те, в кого он верил, не могут проявить того же уважения, которое проявляли при его жизни, сейчас. Что они от него, совершенно беззащитного и — ради всего святого — действительно мёртвого, хотят?

Ён приходит в себя, когда Диан прикрикивает на него. Однако вместо бесполезных попыток вразумить толпу, он отпихивает локтём вопящего ему на ухо юнца, достаёт пистолет и стреляет в воздух. Никто не обращает внимания на предупреждение. Ёна снова толкают к гробу. Он стреляет второй раз, но люди по-прежнему слепо тянутся к Великому Гао. Тогда Ён направляет дуло пистолета на толпу. Здесь игнорировать его близь стоящие уже не могут. Они с криком пускаются в рассыпную. Вот-вот должна начаться новая давка, в этот раз по вине Ёна. Однако толпа затихает.

Ён сам не понимает, как так получилось. Перед ним из всего скопища стоит один-единственный мальчик, вероятно, потерявшийся в давке. Как и Ён, он в синяках и ссадинах. И точно также глаза его выпучены и смотрят неотрывно на стоявшего перед ним человека.

Ён переводит взгляд на окружающих их людей. Лица искажены раздражением и даже гневом. Мигают сотни Борд — снимают каждый его вздох.

— Направил оружие на ребёнка, бессовестный! Совсем стыда у них нет. Что скажут, то и сделают за деньги. Им ведь за это платят, — разносятся шепотки со всех сторон. — А лицо чего спрятал? Специально? Чтобы потом не признали? Сговорились против людей! Неужели не стыдно?

— Опусти пистолет, — шепчет Диан.

Ён и рад бы, но тело немеет. Диан быстро смекает, в чём дело, и лёгким взмахом руки заставляет оружие исчезнуть, словно заправский волшебник.

— Какой недоумок притащил сюда ребёнка! — во всеуслышание кричит Диан, поднимая мальчика на руки и быстрым шагом унося его от толпы. — И почему крышка гроба не была приколочена как следует? Над нами издеваются что ли?

Неподобающая сцена заканчивается так же внезапно, как и начиналась. Ребёнок пропадает из виду, и люди мигом приходят в себя. Они оглядываются, но четверо носильщиков уже поместили гроб в катафалк. Машина отъезжает, и скорбящие бегут вдогонку. Вскоре они огромной волной опережают её и не дают двигаться дальше.

Ни Ён, ни Диан не следуют за ними. Полицейские на мотоциклах окружают гроб плотным кольцом и громко сигналят, требуя расступиться тех, кто встаёт на пути. Отдавленные ноги и ссадины кидающихся под колеса смутьянов новую охрану не волнуют, потому вскоре люди прекращают попытки прорвать оборону и смиренно шагают за машиной.

— Ты в порядке? — ударяет Ёна по плечу вернувшийся Диан. — Что за дикари? Все косточки мне пересчитали ни за что ни про что.

— Мне конец? — единственное, что сейчас волнует Ёна.

Щёку до сих пор колет холод гроба.

— Посмотрим, — Диан ощупывает свою руку и тихо матерится. — Пойдём. Сейчас бы врачу показаться, остальное потом порешаем. Но да, дел ты натворил. Я и сам собирался пальнуть пару раз в воздух, а то уж больно они разошлись. Но чтобы ты… И что на тебя нашло? Я-то думал, что ты та ещё размазня! А только гляньте! Инстинкт самосохранения сработал?

— Я… я не знаю, — Ён и сам ошарашен. — Честно, не знаю.