Скальп врага

— Ну, слава богу. Хоть в чем-то повезло. «Ствол» пробили? Хотя… не успели еще, конечно, — пробормотал он.

— И пробивать не пришлось. «ПМ» этот по нашей оружейке проходит.

— Чего-о? — у Лемехова глаза полезли на лоб.

— Катин это «ствол», Тох, — закончил Панкратов.

— Погоди, это в том смысле, что… Ну да, понятно. Кто-то заставил Катерину вылезти из машины, забрал «ствол», а потом завалил из него этого мужика в подлеске, — быстро выстроил версию Лемехов.

— Я тоже так думаю, — согласился Панкратов. — Но неприятностей теперь будет… Степаныч приказал всем, не задействованным в плановых мероприятиях, явиться пред его ясны очи. На внеплановое совещание.

— А у нас какое мероприятие, интересно? Подшефное?

С полминуты на лестнице висела пауза, затем Панкратов поинтересовался:

— Так что, я не понял, не поедем, что ли?

— Поедем, конечно, — вздохнул тяжко Лемехов. — Куда мы денемся? Заодно поподробнее все выясним.

— Так мы же вроде собирались на задержание…

— Успеется.

* * *

Припарковав машину на стоянке мотеля, он вошел через главный вход и остановился посреди холла.

Дима не сомневался, охрана быстро установит его личность и доложит Маниле, что он здесь. Манила появился через пару минут. Несмотря на утреннее происшествие, выглядел он улыбчивым и вполне бодрым.

— Здравствуй, Дима, — произнес он, подходя. — Каким ветром?

— Здравствуй, Манила. Поговорить нужно.

Манила несколько секунд смотрел на него, затем кивнул;

— Ну, раз нужно, пойдем поговорим.

Они пересекли холл, вызвали лифт.

— А отец где?

— По делам уехал.

— Я бы на его месте поостерегся, — пробормотал Манила. — Чревато.

— Ему виднее, — ответил Дима.

Они поднялись на третий этаж, вошли в «штабной» номер. Манила указал на кресло.

— Садись. Заказать что-нибудь?

Дима покачал головой.

— Не стоит. Я ненадолго.

— Как скажешь. — Манила присел, достал сигарету, закурил.

— С чем приехал, Дима?

— Я знаю, кто слил Ляпу.

Манила настороженно взглянул на него, затем принялся чертить на столе абстрактные узоры.

— Кто?

— Седой, — твердо ответил Дима.

— Хм, — Манила затянулся, стряхнул пепел. — Ответить за базар сможешь?

— Отвечу, — кивнул Дима. — Я только что был у него.

— И что?

— Седой не живет дома. Там пыль повсюду. Ее вытирают изредка, но без особого старания. На стуле стопка газет — среди них одна повторяется дважды и еще одна трижды. Очки в подходящей оправе, но уменьшающие, а у Седого дальнозоркость, его линзы увеличивают. Часы на стене сломаны. Механизм работает, но минутная стрелка не двигается. Седой там не живет, хотя и пытается делать вид. Чайник горячий принес, поставил на скатерть, а она пластиковая, китайская, «поплыла» сразу. Седой к собственному дому даже не привык. У ворот следы машины, совсем свежие. Дождь недавно прошел, они в грязи отпечатались хорошо.

— Положим, Седой там действительно не живет. И что с того? — спросил Манила. — Как это связано с Ляпой?

— Это никак. Но Седой — лжет. У одного из твоих людей есть «девятка» цвета «мокрый асфальт» с металлическим отливом.

Манила пожал плечами.

— Наверное, есть, раз ты говоришь. У меня полно забот и без того, чтобы следить, кто из моих пехотинцев на какой машине ездит.

— На такой машине сегодня утром какие-то люди похитили Катю.

— Кто такая эта Катя?

— Моя невеста.

— Погоди, Дима, — Манила поднял руку. Глаза его сразу стали холодными и острыми. — Это что, предъява?

— Нет, — покачал головой Дима. — Если бы я собирался выкатывать предъяву, явился бы не один, а с толпой пехотинцев. А вот Седой и люди, которые за ним стоят, рассчитывали именно на это. На то, что я выкачу тебе предъяву и мы сцепимся, как дикие псы, перегрызем друг другу глотки, а они добьют тех, кто уцелеет.

— Насчет Седого ты пока еще ничего не доказал.

— Я знаю. Но Седой сказал мне, что видел эту самую «девятку» у «Царь-града» совсем недавно, — произнес Дима, глядя Маниле в глаза. — Он назвал модель, хотя я об этом не говорил никому, кроме Вадима. Седой тебя подставляет.

Манила поднялся.

— Подожди здесь.

Он вышел из номера. Дима понимал, что это демонстративное прерывание разговора имеет скорее негативный подтекст. Манила не стал запирать дверь, и теоретически Дима мог бы встать и уйти, но в таком случае его слова были бы приняты за вранье. Да и вряд ли ему удалось бы покинуть мотель. У Манилы была хорошая служба безопасности.

Манила же открыл дверь соседнего номера. С виду дверь ничем не отличалась от других. Те же ручки, те же латунные номера. Отличие скрывалось в замке. Дверь открывалась специальным магнитным ключом. Хотя врезной замок в ней имелся, но он был бутафорией для особо любопытных.

Самое же интересное скрывалось внутри. Номер снизу доверху был начинен мониторами, магнитофонами, детекторами, датчиками и компьютерами. Сюда стекались сигналы с сотен скрытых камер и микрофонов, которыми был напичкан мотель. Здесь данные обрабатывались, архивировались и в случае необходимости распечатывались.

Все это техническое оснащение Манила установил исключительно по настоянию своего советника — Левы-Кона. Будучи достаточно молодым человеком, тот не отличался консерватизмом и ратовал за внедрение и широкое использование технологических новинок. Практическую пользу приобретения Манила оценил позднее, когда получил несколько отличных записей фривольных сцен с участием кое-кого из местных чиновников, сумел благодаря полиграфу уличить главного бухгалтера мотеля, воровавшего крупные суммы. Именно благодаря новоприобретениям он вовремя поймал на враках кое-кого из «коллег» и не совершил шагов, которые вполне могли закончиться весьма плачевно как для него самого, так и для всей структуры. Словом, он не жалел о потраченных деньгах.

В любое время суток в номере царил полумрак, нарушаемый лишь светом неярких настольных ламп. И в любое же время суток в этом полумраке за широкой консолью трудились трое операторов, два компьютерщика и один профессиональный психолог.

Сейчас в номере присутствовал и сам Лева-Кон. Худенький паренек в тонких золотых очках, идеально сидящей тройке, он был похож на комсомольского вожака. Разве что значка на лацкане не хватало, да еще костюм был дороговат. Посторонним Лева мог бы показаться слишком молодым для занимаемой должности советника, но Манила доверял ему, как самому себе.

Когда он вошел в номер, Лева-Кон, скрестив руки на груди, наблюдал за монитором, на котором было выведено изображение Димы. Советник чутко ловил каждое слово Димы, мельчайший жест, движение головы, мимику, смену интонации, прокручивая их в голове, расшифровывая и интерпретируя не хуже любого из стоящих здесь же компьютеров.

Манила остановился рядом с советником, вперился взглядом в монитор. Изображение поступало с камеры, вмонтированной в датчик противопожарной безопасности, который был установлен под потолком соседнего номера, в углу, за хозяйским креслом. Таким образом, камера без труда могла «взять» лица гостей.

Дима оставался спокоен, сидел не ерзая, разглядывая узор на спинке Манилиного кресла.

— Что скажешь?

— Я не понимаю, зачем он приехал, — спокойно ответил Лева.

— Ты не допускаешь, что парень просто хочет предотвратить войну?

— Кроха приехал бы сам. Дима не при делах, ему никто не доверил бы вести переговоры такого уровня.

— Так мы вроде и не воюем пока.

Лева пожал плечами.

— Обрати внимание, Дима выдвигает против Седого обвинения, не подкрепляя их конкретными доказательствами. История насчет «девятки» слишком уж мутная. Может быть, его невесту действительно похищали, а может, он просто разводит тебя на жалость. Предположим, Дима двигает стрелки на Седого и тем самым выгораживает отца. Он парень неглупый и четко понимает: мы не рискнем вызывать смотрящего на чистый базар, не имея серьезных доказательств. Не знаю, как ты, я лично подобного варианта не исключаю.

— Кстати, а у нас и правда есть такая машина? — покосился на него Манила.

Лева ответил, почти не раздумывая:

— Есть, у одного из десятников. Но это ничего не доказывает.

— Этот десятник… он приезжал сюда?

— Насколько мне известно, ни разу. Десятники получают указания только через лейтенантов, лейтенанты — от Бишкека. Встречи проходят в «Индусе» или на «Поле». Короче, на нейтральной территории. Сюда их не возят.

— А что показывает детектор? — спросил Манила, снова поворачиваясь к монитору.

— Никаких серьезных отклонений, — ответил Лева. — На протяжении разговора дважды менялся тембр, но оба раза незначительно. Остальные показатели в пределах нормы.

— И все-таки ты ему не веришь?

— Скажем так, не вижу причин доверять.

Манила кивнул, давая понять, что ответ его вполне удовлетворил, и тут же повернулся к психологу.

— А вы что скажете?

— Мальчишка отлично владеет собой, хотя легкое волнение определенно присутствует. С другой стороны, оно может быть вызвано вполне объективными причинами.

— Мне не нужны заумные разговоры, — пресек Манила. — Я хочу услышать конкретный ответ на конкретный вопрос: он врет или нет?

— Определенные внешние признаки, указывающие на то, что ваш гость лжет, отсутствуют, но стопроцентной гарантии дать не могу. — Манила досадливо поморщился. — Когда вы закончите, мы еще раз прогоним запись через полиграф, может быть, что-нибудь всплывет.

— Лева, — позвал Манила. — Я хочу знать, зачем он приходил. Это очень важно.

— Конечно, папа. Я распоряжусь насчет «жучков» и прочего.

Манила, не сказав больше ни слова, вышел из номера. Дверь мягко закрылась, пискнул, запираясь, магнитный замок.

Когда он вошел в «штабной» номер, Дима сидел, как и прежде, заложив ногу на ногу и разглядывая стоящее напротив кресло.

— Я готов поверить тебе, если ты объяснишь мне, какая выгода Седому нас стравливать, — сказал Манила, опускаясь в кресло. — Своей структуры у него нет, лавэ с кусков он не стрижет. За войну с него первого спросят. Итак?..

— Этого я не знаю, — ответил Дима. — Могу только предположить, что Седой кого-то прикрывает.

— Кого, Дима? — жестко спросил Манила, наклоняясь вперед. — Кого ему прикрывать? Мальков? С какой стати? На этой войне братва такие бабки потеряет, что Седому первому не поздоровится. То, что он со смотрящего слетит, — не самое худшее. Могут и посерьезнее спросить. — Манила откинулся в кресле. — У тебя еще что-нибудь есть? Или это все?

— Послушай, Манила, — продолжал Дима спокойно. — Ты — человек здравомыслящий. Вы с отцом держите почти весь город. Его структура никогда не переходила тебе дорогу и не затрагивала твоих интересов.

— Я знаю.

— Если вдруг произойдет что-нибудь… — Дима на секунду замялся, подбирая нужное слово, — …что-нибудь странное и у тебя появится желание схватиться за оружие, сначала все обдумай и взвесь. А еще лучше — поговори с отцом.

— О чем ты, Дима? — нахмурился Манила. — Что ты подразумеваешь под словом «странное»?

— Например, если тебе скажут, будто люди отца на твои точки наехали или еще что-нибудь в том же духе, — пояснил Дима.

— Хм, — Манила нахмурился еще больше. — Что за базар, Дима? Ты ведь вроде не при делах? Если тебя прислал отец, то почему он не приехал сам? А если нет, то с чего бы это вдруг такая сознательность? Зачем ты вообще приехал?

— Не надо меня на горло брать, Манила, я не сявка, — Дима поднялся. — Отцу об этой поездке неизвестно. Я здесь по собственной инициативе и не потому, что вдруг воспылал к тебе большой любовью. Мне совершенно безразлично, что случится с тобой и твоей структурой. Мне также безразлично, что случится со структурой отца. Это ваши дела, меня они абсолютно не касаются. Но меня касается будущее моей семьи. Если начнется война, мы все окажемся под ударом. Вот почему я здесь.

Манила хмыкнул, поднялся, направился следом за Димой к двери.

— Ладно, поглядим, — произнес он напоследок.

Дима остановился, сказал безразлично:

— Дай команду своим людям, чтобы меня выпустили.

— Ради бога, Дима, — Манила улыбнулся, хотя глаза остались серьезными. — О чем ты говоришь? Здесь у тебя врагов нет.

— Это верно. Но ты ведь человек предусмотрительный, правда?

Дерзость была смазанной. Манила усмехнулся, давая понять, что шутку принял.

— Дима, Дима, — пробормотал он, спускаясь в фойе и подавая знак охране пропустить гостя. — Мы вроде никогда не ссорились. Даст бог, и впредь останемся добрыми друзьями.

— Ты уж определись как-нибудь, Манила, — в тон ему ответил Дима. — Либо «добрыми», либо «друзьями».

Он толкнул тяжелую стеклянную дверь и вышел на стоянку. Открыв дверцу «БМВ», окинул быстрым взглядом салон, усмехнулся, сел за руль и запустил двигатель.

Глядя, как длинная иномарка медленно, по-рыбьи, выползает за территорию мотельной стоянки, Манила улыбнулся и пробормотал тихо:

— Борзеет мальчик. Далеко пойдет.

«Волга» и «шестерка» предпочли объезд по окружной. Центр до сих пор был забит ментами. Путь через объездную был тем более оправдан, что, согласно сводке своего человека из ментовской, десятник Манилы, Иннокентий Павлович Литаев, он же Литой, жил на самой окраине.

«Окраина» здесь означало не просто отдаленный район, а именно окраину. Дом Литого стоял в длинном ряду себе подобных.

Ворота выходили на узкую улочку даже без намека на асфальт. По другую сторону забора тянулось узкое — метров тридцать — поле, запаханное под картошку, затем шла окружная дорога, а сразу за асфальтовым полотном виднелся сосновый лес, дремучий, как сибирская тайга. Низкий подлесок казался плотным, словно кирпичная стена.

Дом Литого отличался от соседских халуп. Надстроен второй этаж, покрыта аккуратной черепицей крыша, стены забраны пластиковыми панелями и даже увиты до половины жиденьким плющом, на окнах жалюзи, словом, смотрелось неплохо, но райончик, конечно, оставлял желать лучшего.

— Жидковато для десятника, — оценил Черепаха, разглядывая дом, пока машины тащились по размокшей грязевой каше. — О, тачка на месте.

Справа от ворот на песчано-гравийной насыпи действительно стояла «девятка» цвета «мокрый асфальт» с металлическим отливом.

«Волга» и «Жигули» остановились тут же, в паре метров. Челнок обошел машину, открыл багажник, достал пистолет и, сунув оружие за ремень брюк, запахнул полу пиджака. Затем, пока пехотинцы разбирали «стволы», пощупал капот «девятки».

— Холодный, — констатировал он.

— Остыл уже, — равнодушно заметил Витя-Черепаха. — Ну, чего, пошли, что ли?

Челнок постучал ладонью в ворота.

— Хозяева, — позвал он.

Зашлась во дворе истошным лаем собака, судя по тембру, шавка. Заскрипела дверь, звякнула щеколда.

У калитки стояла немолодая, с густой проседью в волосах женщина. Одета она была по-домашнему — в футболку, фартук и стоптанные туфли без каблуков. На носу — очки, хотя и в очках женщина подслеповато щурилась.

— Вам кого? — спросила она, вытирая руки полосатым кухонным полотенцем.

— Извините, — Челнок через ее плечо заглянул во двор, — а Литаевы здесь живут?

— Здесь, — подтвердила женщина, перебрасывая полотенце через плечо. — Я Литаева.

— Прекрасно, — улыбнулся Челнок. Он умел улыбаться вполне приветливо и обаятельно. — В таком случае вы, наверное, мама Кеши?

— Снежок, помолчи, — прикрикнула женщина на собаку — жуткого «волкодава». — А вы?..

Снежок перестал брехать, подошел к Челноку и принялся обнюхивать штанину, радостно виляя хвостом.

— Хороший, хороший, — Челнок нагнулся, потрепал пса по загривку и, не выпрямляясь, глядя на женщину снизу вверх, пояснил: — Мы Кешины коллеги. В одной фирме трудимся. Он сегодня что-то не появлялся, вот мы и забеспокоились, не заболел ли?

— Он отъезжал куда-то утром, недавно вернулся, прилег подремать, — кивнула женщина. — Вы проходите в дом. Я сейчас его разбужу.

— Да не стоит, наверное. Мы сами. — Челнок выпрямился, шагнул во двор. Следом за ним вошел Черепаха, потянулись остальные бойцы. — Пускай ему сюрприз будет. Если мне не изменяет память, Кешина комната… на втором этаже?

Челнок поглядел на окна.

— На втором, — женщина явно встревожилась.

«Сюрприз» пришелся ей не слишком по душе, но, с другой стороны, эти странные люди знали их фамилию и даже расположение комнаты сына.

— Да вы не волнуйтесь, — успокоил ее Челнок. — Мы всем гуртом в дом не пойдем. Натопчем еще. Вон с Витей поднимемся, — он указал на Черепаху, — а остальные пока садик посмотрят, если вы не возражаете.

— Пожалуйста… — женщина растерялась и явно не знала, как поступить.

Тем не менее ситуация складывалась удачно. Можно было принять Литого тихо, не тревожа особенно родных. Бойцы осматривали сад, глядя почему-то только в сторону дома. Они рассредоточились, беря постройку в кольцо, отрезая Литому возможные пути к бегству.

От калитки к дому тянулась выложенная плиткой аккуратная дорожка. Челнок автоматически отметил, что пехотинцы ведут себя слишком уж нахально, прут прямо по грядкам, как боевые слоны. Надо будет потом сказать, на будущее.

Он подошел к выложенному кирпичом крыльцу, крытому листовой сталью, и даже успел шагнуть на первую ступеньку, когда с неба раздался раскат грома, а затем кто-то мощно толкнул его в спину.

Уже падая, слыша звон осыпающихся осколков и сухой перестук сыплющихся клочьев жалюзи, Челнок сообразил, что это и не гром был вовсе, а выстрел. И что стреляли со второго этажа, через стекло, судя по звуку, из помповика или из охотничьей берданки. В общем, из пушки отменного калибра. Из такой, если приладится, голову снести — делать нечего.

Видать, Литой проснулся, услышав разговор за окном или брех собаки, а может, и вовсе не спал, только матери мозги парил. В общем, худо дело повернулось.

Извиваясь, доставая из-за пояса пистолет, Челнок лихорадочно взобрался на крыльцо, привалился спиной к кирпичной стене, оглянулся. Черепаха лежал на дорожке, раскинув руки, и с головой у него явно было не в порядке. Проще говоря, голова отсутствовала вовсе. Конечно, первый выстрел всегда прицельный, время позволяет. Черепахе не повезло. Челнок подумал, что «не повезти» вполне могло и ему, Кабы он не убрался вовремя с линии огня.

Дальше все пошло словно рывками. Он услышал, как из сада захлопали пистолетные выстрелы. Затем сверху докатился еще один выстрел. Челнок снова оглянулся. Кешина мама сидела на корточках, закрыв голову руками, и истерично визжала. Полотенце выпало, и женщина наступила на него, втоптав в землю. Хреновый расклад, подумал Челнок. Деться Литой, конечно, никуда не денется, но и взять его вряд ли удастся. Минут через десять вся местная милиция сюда слетится.

Челнок поднялся и вошел в дом. Здесь пальбу было слышно, но глухо, как из колодца.

Справа был небольшой холл с уютным диванчиком, слева, похоже, уборная — расстарался парень, — по центру винтовая лестница, ведущая на второй этаж.

Стараясь ступать тихо, Челнок быстро поднялся по ступеням. Пара все-таки скрипнула, но вряд ли Литой расслышал. Звук выстрелов, по идее, должен был заглушить и скрип, и шаги. Держа пистолет стволом вверх, Челнок крадучись пошел по узкому коридору, ориентируясь на звук. Здесь было довольно темно, свет погашен.

Бабах! — грохнул ружейный выстрел то ли за второй, то ли за третьей дверью. Нет, пожалуй, все-таки за второй.

Челнок прижался к стене настолько, насколько вообще это было возможно в таком узком коридоре.

За ближайшей дверью что-то с грохотом опрокинулось, послышались приближающиеся шаги. Челнок взвел курок пистолета, что было сил ударил ногой по двери. Створка распахнулась с пушечным грохотом. Литого в комнате не было. Зато сидела на кровати старуха лет под сто, наверное, в черном платье и коричневом платке. Она прижимала к себе девчушку лет семи, одетую в цветастое платьице и пушистые тапочки в виде розового то ли зайца, то ли слоника. Челнок не разобрал. Старуха покачивала дрожащую от страха девчушку и тянула какую-то дикую, заунывную мелодию. Наверное, колыбельную.

Окно здесь было разбито, жалюзи поломаны. Что, впрочем, неудивительно, пацаны стреляли не особо целясь, навскидку.

При каждом выстреле девочка вздрагивала и плотнее прижималась к старухе, словно та могла защитить ее от пули. На звук открывающейся двери она сжалась, глаза стали огромными, и в них отразился ужас. Старуха же даже не повернула головы. Похоже, плохо слышала.

— Лучше скажи бабушке, чтобы на пол легла, — посоветовал Челнок девочке. — Так сидеть опасно.

Дверь соседней комнаты распахнулась. Вырвался в коридор поток свежего ветра, метнулась в квадрате света чья-то тень.

— Не торопись, братан.

Челнок тоже шагнул в коридор, пытаясь свободной рукой прикрыть за собой дверь. Ботву в свои дела вмешивать — не по понятиям.

Литой моментально развернулся. Надо признать, что погоняло неплохо соответствовало его внешности. Был он парнем неробким, широкоплечим, с мощной борцовской шеей. Мама не соврала, Кеша, похоже, и правда, спал, поскольку оказался одет в широкие трусы и майку, под которой проступала рельефная мускулатура. Оружия у него в руках не было, и Челнок слегка расслабился. Как выяснилось, совершенно напрасно.

Литой внезапно качнулся влево, одновременно чуть отклоняясь назад. Челнок успел краем глаза заметить светлое пятно, надвигающееся справа, а затем в голове зазвенело так, словно его сунули головой в церковный колокол. В глазах одновременно вспыхнула тысяча лампочек. В общем, хорошо его Литой приложил, мало не показалось. И как только ухитрился в таком узком коридоре? Да еще и, похоже, ногой?

Челнока швырнуло на стену, он ударился затылком и, оступившись, грохнулся на пол. Падая, услышал плоский приглушенный звук, словно ударили палкой по днищу жестяного тазика. На мгновение коридор озарился ярким светом. Литой снова качнулся, и Челнок подумал, что второй-то удар ему явно не пережить. Если буркалы не выскочат, то уж барабанные перепонки точно полопаются на хрен. Вранье это, когда в кино по полчаса долбят, а противник все на ногах стоит. Слабо долбят, видать. Такого, как Литой, натравили бы — через минуту этого супермена можно было бы по кулькам расфасовывать, на вес.

Удара не последовало. Вместо этого Литой куда-то пропал. Бах! — встал дыбом потолок, качнулись стены. Ничего, могло быть и хуже. Челнок моргнул, пытаясь понять, а все ли кости у него целы. Поднял обе руки и тут понял, что пистолет, который он держал раньше, куда-то запропастился.

Выдохнув, Челнок приподнялся на локте, тряхнул головой. По щеке текла кровь, шлепаясь на линолеум тяжеленькими, сытыми каплями. Пистолет лежал у стены. Превозмогая дурноту, Челнок поспешно схватил его, повернулся на бок, суча ногами, в тщетной попытке отползти подальше, вытягивая руку с оружием.

Зря торопился. Литой валялся посреди коридора в луже крови. Майка у него была в крови, и трусы вроде тоже были в крови — хотя это хрен его знает, они и так темные, — и на ногах почему-то была кровь. Еще Челнок увидел рифленые подошвы то ли сандалий, то ли тапок. Вот на них крови вообще не было. Пока. Здоровенная лужа быстро натекала из-под тела, и Челнок подумал, что если сейчас же не встанет, то весь перепачкается. Впрочем, похоже, он и так уже перепачкался. Вон все плечо залито. Пиджак теперь на выброс только и годится.

Пошатываясь, цепляясь за стену, он поднялся. Механически попытался стереть кровь с пиджака, да только испачкался еще больше. От ладони на ткани оставались бурые полосы, и это было странно, потому что из-под Литого кровь текла светлая, а у него на руках оказалась темная. Или это свет так падал хреново? После пары безуспешных попыток Челнок бросил это дело. Все равно ни фига не получалось.

Со двора теперь не доносилось ни звука. И никто почему-то не поднялся к нему на помощь. Либо пацаны сорвались, почуяв ментов, либо Литой всех положил. В любом случае надо было уносить ноги.

Челнок двинулся было к лестнице, но передумал. Если менты приехали, то, понятное дело, устроят засаду внизу. Он повернулся и побрел к видневшемуся в конце коридора окну.

В натекшей из-под Литого луже остались отпечатки его туфель, но Челноку было плевать. Он почти добрался до окна, когда кто-то схватил его за плечо. Челнок обернулся. Вообще-то он приготовился выстрелить, да не смог нажать на курок. Силы куда-то делись.

Перед ним стоял один из пехотинцев и беззвучно, как рыба, раскрывал рот. Это было дико смешно, и Челнок засмеялся. Собственный смех доносился до него глухо, словно из бочки. Пехотинец, сообразив наконец, что Челнок не реагирует на слова, схватил его за руку и потащил по коридору. Пока они шли, Челнок все пытался припомнить погоняло пехотинца, но в голову лезла какая-то ерунда, каша, в которой было все, кроме того, что нужно.

Они скатились по лестнице, причем пехотинец тащил Челнока едва ли не на себе, выбежали во двор. Кешина мама уже не сидела на корточках, она стояла с раскрытым в немом крике ртом и раскачивалась, как дерево под ураганным ветром.

Пехотинец потянул Челнока к воротам. С трудом переставляя слабые, подгибающиеся ноги, Челнок поплелся следом. Впереди четверо тащили мертвого Черепаху, ухватив того за запястья и брючины.

Челнок смотрел, как болтается у самой земли то, что осталось от головы Витька, — нечто, напоминающее перекошенный и перевернутый вверх дном котелок, заполненный шмотками чего-то белесо-розового, отвратительно-губчатого, щедро перемешанного с волосами. И, пока они шли к машинам, Челнок все силился понять, почему же оно, это розово-губчатое, не выпадает, как удерживается там, внутри, а Черепаха насмешливо качал головой и пялился на него из-под полуприкрытого века единственным уцелевшим глазом. На месте же второго зияла пустая глазница, обрамленная рваными клочьями плоти. Голова весело моталась из стороны в сторону и билась о ноги пехотинцев, оставляя на штанинах неприятные мазки.

Они выбежали за ворота. Пехотинец усадил Челнока на заднее сиденье «Волги», бережно пригибая тому голову. Черепаху же погрузили в багажник, побросав поверх ненужные теперь «стволы».

Это Челнок помнил, а вот потом силы оставили его окончательно, и он прилег на бок. Вернее, не то чтобы прилег, скорее завалился, но удачно, почти не ударившись.

«Волгу» тряхнуло при развороте, когда колесо угодило в разбитую колею. И только после этого Челнок позволил себе провалиться в спасительное беспамятство, поскольку дальнейшее от него все равно уже не зависело.

Дом Гравера стоял за городом, на отшибе, подальше от людских глаз. Нет, Гравер мог бы позволить себе и квартиру в центре, но очень уж не любил городской суеты. Опять же ему нравилось отсутствие соседей. Никто не лезет в душу, не заходит «за сахарком», не пристает с дурацкими разговорами о пенсии и работе, не просит взаймы. Гравер терпеть не мог двух вещей — разговоров за жизнь и когда просят в долг.

Семьи у него не было. Вернее, семья была, но где-то далеко и сама по себе. Дочь, кобыла перезревшая, никак не могла выйти замуж, писала ему часто о своем и материном житье, не понимая, похоже, что Граверу нет до них никакого дела, просила денег и мечтала о том, как было бы хорошо, если бы они жили все вместе «поближе к столице». На просьбы он откликался, деньги высылал, после чего дочь благополучно оставляла его в покое до следующего приступа «ностальгии» по отчему крову и деньгам. Тем их общение и ограничивалось. И слава богу.

Работу свою Гравер любил, и временами ему казалось, что он стал бы делать ее и бесплатно, ради удовольствия, однако никто не ценит наш труд так, как ценим его мы. За свою работу Гравер брал много и только в наитвердейшей волюте. И, надо заметить, размер его гонораров вызывал уважение не меньшее, чем качество работы. С другой стороны, когда долго не было серьезных заказов, Гравер, чтобы не терять навыки и квалификацию, практически задарма «рисовал» простенькие корочки, дипломы и тому подобную ерунду и сбывал их оптом, через поверенного челнока. В общем, на хлеб с маслом хватало.

Эта неделя выдалась урожайной. Гравер спроворил пару отменных ксив для людей, понимающих толк в хорошей работе. Заплатили ему очень прилично, даже более чем. По такому случаю он намеревался съездить в город и отправить перевод дочке, тем более что та совсем недавно прислала очередное слезливое письмо, в котором старательно живописала ужасы провинциального быта, разруху и голод. Для полноты картины не хватало лишь цинги, тифозных бараков и беженцев, пробирающихся на крышах товарных вагонов в хлебный Ташкент.

Честно говоря, писатель из дочки был хреновый. Ужасы в ее изложении вместо того, чтобы выжимать слезу, вызывали брезгливость к рассказчику за беспомощное и неказистое вранье и жалость к себе за то, что приходится делать вид, будто вранью этому веришь.

Кроме того, Гравер доподлинно знал, что дочка с мамашей живут совсем неплохо. Машину обновляют раз в полгода, в икорке с карбонатом себе не отказывают, да и обновки в их гардеробе появляются периодически.

Одним словом, ближе к обеду Гравер собрался, натянул свой «маскировочный» наряд — заношенный донельзя костюм с широченной полосой орденских колодок, напялил разбитые сандалии и сетчатую шляпу. Деньги — две тонны баксов — он завернул в носовой платок и убрал во внутренний карман пиджака, застегнув его на пуговицу и заколов для верности английской булавкой.

По поводу баксов Гравер нимало не смущался. Из пяти, центровых обменок в трех у него были хорошие знакомые. Очень хорошие. Кое для кого из них Гравер рисовал «капусту» и «зелень», а уж проворные ребята сбывали их наивной ботве. Лохи обменкам доверяют, как церкви.

В общем, баксы Граверу обменяли бы без вопросов и по самому выгодному курсу. Правда, деньги все равно придется отправлять из разных почтовых отделений, дабы не смущать местных кассирш величиной, суммы, ну да это разве беда?

Посмотрев в зеркало, Гравер остался доволен собой. Из амальгамного озера на него устало глядел тщедушный старик с впалыми щеками, красными отвисшими веками, слезящимися глазами и плохо выбритым, дрожащим подбородком. Гравер не подчеркивал нищету, напротив, всеми силами старался ее скрыть, и от этого она казалась глобальной. Зеркальный старик вызывал сострадание. Надумай он выйти на паперть — за два часа собрал бы больше, чем иная ботва зарабатывает за месяц. Маскарад был тщательно продуман и потому не просто хорош — великолепен. Вот ведь парадокс природы. Он — гений, а дочка — дура.

Гравер прошаркал к дверям, размышляя, какую походку ему сегодня использовать. Стоит ли хромать, просто приволакивать ногу или вообще обойтись без дополнительных эффектов? Подался к стене, развернул левое плечо, словно бы боясь столкнуться со встречным прохожим, стал размытой, почти незаметной тенью, едва различимой на фоне обоев, и взгляд снизу вверх, молящий, как у избитой собаки.

То, что нужно. Этот образ он особенно любил. В превосходном настроении Гравер снова развернул плечи, вышел из дома и… остановился на пороге.

В двух шагах от крыльца стоял темно-синий «Вольво». Машина хорошая и дорогая. Рядом с ней, привалясь тощим задом к переднему крылу, скрестив ноги и покуривая, стоял худощавый парень, в котором Гравер, как человек, мотавший срока не раз и подолгу, мгновенно распознал бывшего «сидельца». Что-то есть в их брате особенное. Однако одет приехавший был хотя и безвкусно, но в неплохие шмотки.

В салоне же за тонированными стеклами сидели еще двое. Или трое?

— Добренький денечек, — оскалился приехавший.

Во рту парня тускло блеснула золотая фикса.

— И вам добрый день, молодой человек, — чуть поклонился Гравер. Играть убогого было поздновато, а вот маска чопорного профессора сошла в самый раз. — Кем будете и с чем изволили пожаловать?

— Непонятки у нас случились, дядя, — пояснил парень. — По твоей части.

— Простите, молодой человек, — нахмурился Гравер. — Не понимаю, о чем, собственно, идет речь?

Дверца «Вольво» открылась, и из салона выбрались остальные гости. Их оказалось трое. Двое первых — типичные молодые «бычки» из тех, что любят поиграть мышцей. Гравер с такими сталкивался не раз, приходилось, большого уважения к ним не питал, считая, что именно такая вот молодежь гробит порядок в разумном воровском мире. А вот третий — огромный мужчина лет пятидесяти с лишним, с могучими руками, плечами — по комоду на каждое поставить — не пошатнулись бы. Лицо некрасивое, грубое, словно бы вытесанное из каменной глыбы. Держался этот «человек-гора» с достоинством и, судя по всему, был в компании старшим.

— Не надо понты жарить, Гравер, — сказал мужчина. — Мы не менты и не лохи.

Гравер подумал, кивнул:

— А вы, простите…

— Кроха, — представился мужчина, и Гравер улыбнулся, кивнул, давая понять, что погоняло ему знакомо и слышал он о госте только хорошее. — Слыхал, слыхал. Разумеется, по делу?

— Угадал. Базар к тебе есть серьезный.

Гравер кивнул:

— Ну что же, пошли в дом.

Вины он за собой никакой не чувствовал, потому опасаться ему было нечего. А бояться… Гравер и на зоне не боялся, а уж на воле тем более.

— Не стоит. Ты ведь куда-то собирался? Ну так поехали, заодно и покуликаем.

Кроха придержал дверцу, пока Гравер забирался в пахнущий кожей салон и устраивался на заднем сиденье. Это был и знак уважения, и жест доброй воли. Когда тебя собираются валить, дверцу не придерживают.

Кроха забрался следом. Паня устроился на переднем сиденье. Пестрый забрался за руль.

«Вольво» пополз по подъездной дороге к трассе. Едва только они тронулись, Кроха поинтересовался:

— Как жизнь, Гравер?

— Всяко бывает, — ответил старик. — Жизнь — что монетка. То на орла ляжет, то на решку.

— Понятно, — кивнул Кроха. — Без дела не сидишь? Заказов хватает?

— По мелочи все. Так… — Гравер покачал рукой, мол, заказ заказу рознь.

— Серьезные есть?

— Серьезность зависит не от работы. Мне один болт, что рисовать. Хоть «капусту», хоть ксивы.

— Люди говорят, твою «капусту» даже ментовские не могли от настоящей отличить. Сказали, твои бабки лучше.

Гравер усмехнулся, кивнул.

— А на чем взяли-то, если отличить не могли? — озадачился Паня, внимательно слушавший разговор.

— Он на своих лавэ подпись ставил. Типа фирменный знак. По ним и отличили, — ответил Кроха. — Так, Гравер?

— Было такое.

— Слушай, а еще звонили, будто ты на следственном эксперименте прямо в камере ментам ведро стольников наштамповал безо всякого инструмента?

— Инструмента в камере на самом деле до хера. Знать надо, как пользоваться. Да и ведра там не было. Штук пятьдесят я им смастырил, а потом смотрю, у ментовских бебики как-то странно горят. «Давай, — говорят, — еще». Обломились, понятное дело.

Кроха тоже улыбнулся.

— И сколько тебе тогда намерили?

— Восьмерик, как с куста.

— Солидно, — кивнул Кроха.

— Прокурор четыре просил, да судья звероватый попался. — Гравер поерзал, устраиваясь поуютнее. — А я не в обиде. На зоне нормально жил. Грамоты рисовал, иконы, прочую дребездню.

— Сучил, что ли? — встрепенулся Пестрый. — Так ты — сука, Гравер?

— Выбирайте выражения, молодой человек, когда со старшими разговариваете, — лицо у Гравера стало каменным.

— Пестрый, разбей понт, — вступился Кроха. — Люди говорят, вся зона в его фишки играла да на «левые» стольники грев покупала. В бабках пацаны купались, а он им на волю такие характеристики да справки делал — хоть сейчас в министры. С печатями, подписями, как положено.

— Было и такое, — согласился Гравер и мечтательно прикрыл глаза. — Эх, времечко золотое, вспомнить приятно. Люди другие были, не злые. Не то что сейчас. За косарь завалить готовы.

— Есть маленько, — согласился Кроха. — Ладно, Гравер, о хорошем вспомнили, давай о деле. Сегодня утром два каких-то гаврика на моих людей наехать пытались. В общем, по ходу «рыла» они светанули. Мы пробили, ксивы у них «левые» наглухо, но работы отменной. Пойми правильно, мы к тебе без предъявы. Но нам хочется знать, эти косячники для кого-то горбатились или так, волками бегают?

— Вообще-то я своих клиентов не сдаю, но тут дело мутное, — нахмурился Гравер. — Фамилию не помнишь?

— Первый — Козак. Второй — Корабышев.

Старик кивнул:

— Я им ксивы делал. На той неделе они были. — Гравер подумал, добавил: — Лавэ у них водится, это точно. Взял я с них дорого.

— Они не сказали, под кем ходят?

— Нет, да и я не спрашивал. Мое дело маленькое — ксиву нарисовать, чтобы не стыдно было ментовским предъявить.

Кроха кивнул понимающе:

— Не боялся, что гости твои из ментовки?

— А чего мне бояться? Сейчас — не тогда. Я в их ксивах на тринадцатой страничке меленько так, в самом низу, написал: «Сувенир. Не может служить заменой подлинного документа». Поди, подкопайся.

Кроха усмехнулся:

— Ушлый ты мужик, я смотрю.

— Жизнь заставляет, — вздохнул старик.

— Может, эти двое о делах говорили, людей каких-нибудь называли?

— Звонили кому-то, — после короткой паузы кивнул Гравер и снова прикрыл глаза, вспоминая. — Правда, из комнаты выходили, но у меня домик-то маленький…

— И ты, конечно, слышал, хотя и не прислушивался, — подхватил Кроха. Старик печально мотнул головой, мол, сам не хотел, а что делать. — И кому же они звонили?

— Какому-то Леве, — ответил, подумав, Гравер. — Даже погоняло называли, да я запамятовал. Что-то с фишками связано. Лева… Лева…

— Кон? — подсказал Кроха.

— Верно, — кивнул старик. — Лева-Кон.

В салоне повисло тяжелое молчание.

«Вольво» уже давно выбрался на трассу, мчался, превышая все допустимые лимиты скорости, к городу.

— Манила, падло, — подал голос Пестрый. — Я так и знал, что Ляпу его люди работнули. Поди, тварь, на ихние куски рылом нацелился.

— Потом побазарим, — сказал Кроха.

— Блин, менты, — процедил Пестрый.

Кроха подался вперед.

Действительно, у обочины стоял сине-белый ментовский «Москвич». Дверца была открыта. В салоне на месте водителя, выставив на улицу ногу, сидел дородный сержант. На бедрах у него стволом наружу покоился автомат.

Второй гаишник, с погонами старшего лейтенанта, только что отпустивший синий «Фольксваген», теперь изучал документы водителя белого «Форда». Иномарка стояла в паре метров впереди. Гаишник равнодушно разглядывал права, а владелец иномарки что-то горячо доказывал ему, активно при этом жестикулируя.

Увидев «Вольво», гаишник жестом указал на обочину.

— Эй, что за дела? — спросил нервно Пестрый. — Здесь поста сроду не было. Останавливать, что ль?

— Останавливай, — приказал Кроха. — Документы в «бардачке». Да не телись. Дай стольник и поехали.

Пестрый толкнул локтем Паню.

— Слышь, достань там ксивы.

Тот молча открыл отделение для перчаток, достал документы на машину. Пестрый порылся в кармане, выудил купюру, сунул в техпаспорт и выбрался из машины, пробормотав:

— Блин, беспредельщики в погонах.

Пока он шел к «Форду», Паня осторожным движением скинул клапан кобуры, взвел курок пистолета. Через лобовое стекло они видели, как Пестрый подошел к гаишнику. Старлей жестом приказал ему подождать и принялся в свою очередь что-то втолковывать водителю «Форда». Тот не соглашался, спорил отчаянно.

— Попали, — процедил Борик и рыкнул от полноты чувств: — Езжай уже скорее, баран.

Сержант выбрался из «Москвича», прошелся вдоль машины, разминая ноги. Автомат он повесил на плечо. Взглянув в небо, снова полез в салон, взял с приборной панели пачку сигарет, достал одну и покатал в округлых пальцах, разминая. Похлопал себя по карманам, ища зажигалку, не нашел и, придерживая автомат свободной рукой, направился к «Вольво».

— Мужики, огоньку не найдется? — спросил сержант еще на подходе.

— Дай, — коротко кивнул Кроха Борику. Тот поерзал, приподнялся неловко, полез в карман.

— Вон тот, — сказал вдруг Гравер. — Тот человек у «Форда». По-моему, это он ко мне приезжал.

Паня быстро взглянул в зеркальце заднего вида. Трасса была пуста. Пестрый, дождавшийся наконец своей очереди, протянул гаишнику документы. Отпущенный с богом владелец «Форда» быстро зашагал к машине. Паня посмотрел на приближающегося сержанта. На брюки, на форменные ботинки.

— Папа, он без сапог.

— Чего? — не понял Борик.

Кроха сообразил быстрее. Он хотел упасть на пол, однако с его грузным телом даже во вполне широком салоне «Вольво» было тесновато, не развернешься. Быстро не повернешься.

А Паня уже рванул из кобуры пистолет, распахнул ногой дверцу, одновременно откидываясь назад. Сержант бросил сигарету, передвинул автомат на живот и, не целясь, дал длинную очередь вдоль всего корпуса «Вольво». Грохот стоял такой, словно били в барабан. На кожаные сиденья посыпались осколки стекол. Тонко взвизгнул Гравер, всхрапнул изумленно Борик.

Пестрый обернулся на шум. Мгновенно оценив ситуацию, сунул руку под куртку, и тут же упал, срезанный очередью старлея.

Из «Форда» выбрались еще двое. В руках у обоих были ружья. Владелец «Форда» тоже вытащил из салона помповик. Паня перевернулся на спину, увидел в распахнутом проеме согнутую фигуру сержанта, выстрелил дважды и, похоже, попал — тот повалился куда-то вбок.

— Папа, ты цел?

Ответа не было. Пули клацали по металлу, выбивая искры, оставляя после себя рваные дыры с острыми краями. Часть пуль принимали на себя спинки кресел. По всему салону порхали клочья синтетического наполнителя.

Бах! — на заднем сиденье раскрылся мешок безопасности и тут же лопнул, пробитый пулей.

Паня, скрючившись, прикрывая рукой голову, попытался перебраться на место водителя. Одновременно он поднял руку, направил ствол пистолета в сторону «Форда» и принялся раз за разом нажимать на курок. Паня не старался ни в кого попасть, хотя было бы неплохо, он просто пытался заставить противников залечь, прекратить огонь. Гильзы сыпались в салон. От выстрелов Паня словно оглох. Наконец затвор пистолета застопорился в крайнем положении. На перезарядку времени не было, и Паня просто швырнул «ствол» на пол.

С той стороны пальба поутихла. То ли стрелки попрятались, опасаясь шальной пули, то ли, что вероятнее, дозаряжали оружие.

Паня ухватился за край водительского сиденья, подтянулся, втискиваясь между спинкой кресла и баранкой. На секунду приподнял голову. Владелец «Форда», старлей и еще какой-то хмырь осторожно приближались к изрешеченному «Вольво». Четвертый стоял, укрывшись за распахнутой дверцей иномарки. Наивняк. Будь у Пани возможность вести прицельный огонь, снял бы, как два пальца.

А сержанта-то он, похоже, все-таки достал всерьез. Тот валялся в луже, скрестив ноги. Это Паня давно заметил, мертвяки, когда падают, почти всегда так вот, по-особому, ноги скрещивают. Не спутаешь. Китель на боку сержанта стал темный от крови. Ну да, вон какая туша. В таком кровищи должно быть, как в борове.

Паня сполз под приборную панель, извернувшись, снял машину с ручника, вцепился обеими руками в баранку и что бы сил надавил на педаль газа, утопив ее до самого пола. Хорошо еще, что у «Вольво» коробка автоматическая, а то бы заглох, не проехав и пяти метров. Иномарка резво рванула вперед. В движке что-то застучало, задребезжало жутко, но Пане было плевать на тачку. Главное, ноги унести.

Нападавшие снова открыли огонь. Беспорядочно, навскидку. Когда «Вольво» проезжал мимо, попрыгали в разные стороны. Паня заметил одного. Потом его сильно толкнуло в спину. Он едва не врубился физиономией в баранку. Послышался страшной силы удар и громкий скрежет. Пане звук показался просто оглушающим. Приподнявшись над рулем, он увидел, что «Вольво» задела «Форд», смяла тому заднее крыло и развернула поперек трассы. И ладненько. Не до погонь будет. Им еще труп сержанта куда-то девать надо. В любой момент ведь могут появиться ненужные свидетели.

Паня даже не мог посмотреть, что происходит позади — зеркала на «Вольво» отсутствовали. От них остались лишь изуродованные стойки.

— Что, суки, взяли? — пробормотал он зло.

«Вольво» летел по трассе, надсадно воя двигателем. Разумеется, о том, чтобы ехать на такой раздолбанной тачке по городу, не могло быть и речи. В лучшем случае до первого поста докатишься. А Пане нужно было срочно сделать две вещи: сообщить своим о засаде и найти врача. Он не знал, остался ли кто-нибудь живой на заднем сиденье, но, если остались, каждая минута могла стоить им жизни.

Поэтому Паня свернул на ближайшую проселочную дорогу — две едва приметные колеи, уводящие куда-то в глухую чащу, загнал «Вольво» в кусты и заглушил двигатель.

Спина ныла. Между лопаток было горячо и липко.

Выбравшись из машины, Паня открыл заднюю дверцу. Гравер был мертв. Сержант поделился с ним тремя пулями. Борик взял куда больше — одну в голову, вторую в шею. В теле тоже имелись дыры. Паня наверняка видел не все, но и того, что видел, было достаточно. У Крохи спина оказалась измочалена так, словно по ней прошлись газонокосилкой. Пиджак разорвало в клочья. За те несколько минут, что Паня потратил на дорогу, одежда Крохи пропиталась кровью настолько, что ее можно было отжимать.

Паня попытался нащупать у Крохи пульс, но не сумел, потому что у самого руки были в крови. Текло из-под рубашки. Тогда он достал из кармана мобильник, набрал номер.

— Бокс? Это Паня. Гравер сказал, он «рыла» людям Манилы делал. Ты не перебивай только, ладно? Косяк мы спороли конкретный. Эти волки нас выпасли и устроили засаду на шоссе, под ментов. Тачку папину… разнесли в куски. Пестрого и Борика замочили. Папу вроде тоже. Я тут… в лес какой-то заехал. Километра два от кольца, наверное. Ты пришли кого-нибудь, ладно? Только поскорее, братан, а то мне что-то совсем хреново.

Паня закрыл телефон, бросил на землю и сел прямо на влажный мох, привалившись плечом к дырявому крылу «Вольво».

Дерзкое поведение нападавших объяснилось быстро. У въезда на трассу с одной стороны и на пятом километре, у обводной дороги, с другой, до сих пор еще стояли знаки: «Внимание! Объезд! Ведутся дорожные работы». Поднятые Боксером тревожные группы обнаружили место перестрелки и подобрали труп Пестрого. С «Вольво» оказалось сложнее. Поисковики обшаривали все съезды шоссе один за другим. Часа через полтора, прочесав практически всю округу, они все-таки отыскали расстрелянную машину. Только Паня к тому моменту был уже мертв. Впрочем, на пути в рай у него оказалась неплохая компания: из пятерых пассажиров иномарки в живых не осталось никого.

У дежурки их окликнул сержант.

Лемехов круто изменил курс, подошел к окошку.

— Слушаю тебя, сержант.

— Насчет женщины вы просили… В первой городской она. В травматологии. Светлая Екатерина Михайловна. Доставили сегодня утром, в районе девяти. У нее это… — он тщательно вчитался в бумажку. — Ушиб височной доли головы, подозрение на сотрясение мозга. Состояние стабильное, жизнь вне опасности, причин для волнений нет.

— У кого причин нет? У них, может, и нет. Кстати, ты не спросил, почему они нам не сообщили, если документы при ней были? — возмутился Лемехов. — Они же обязаны сообщать, если сотрудника с ранением привозят.

— Так она же не сама приехала, ее родственники привезли.

— Родственники? — удивился Лемехов. — Какие еще родственники? Нет у нее никаких… А, ну да, родственники, — он вдруг сообразил, что речь, должно быть, идет о Диме Мало. Или о Крохе. — А чего ты на мобилу-то мне не позвонил, сержант? Я ж просил.

— Да я пробовал. Или не туда попадаю, или говорят, что номер набрал неправильно.

— А ты как набираешь?

— Девять, ноль два, семьсот трид…

— Сначала восьмерку надо набирать, сержант. Восьмерка, видишь, сбоку написана?

— А я думал, это номер отдела.

Лемехов тяжко вздохнул. Будь сержант чуток посообразительней, они бы уже были в больнице, а теперь, куда денешься, придется к Гукину на совещание идти. Хотя…

— Гриша, — позвал Лемехов. — Иди сюда, не отсвечивай. Короче, расклад такой. Катя в первой городской, понял?

— Серьезное что-нибудь? — встревожился Гриша.

— Не слишком вроде. Сейчас мы с тобой поедем и…

— Лемехов, Панкратов, — донесся из-за спины знакомый голос.

— А, черт, — беззвучно прошептал Лемехов и обернулся с широченной улыбкой. — Гриня, браток, как рад тебя видеть, прямо слов нет.

— Принесла нелегкая, — пробурчал себе под нос Панкратов.

— Как прокуратура? Стоит еще? — продолжал разоряться Лемехов. — Да что я спрашиваю-то? Конечно, стоит, с такими-то орлами…

— Ты, Лемехов, заканчивай юморить. Почему не на совещании? Совещание же сейчас.

Вообще-то, между оперсоставом и следователями прокуратуры никогда особой симпатии не просматривалось, но следователя Гринева не любили не только оперативники, но и свои тоже.

— Так ведь, Гриня, радость моя, тебя ждем. Вот, думаем, пойдет следователь Гринев, скучно ему дорогой станет, а мы тут как тут. Новостишками обменяемся, анекдотик расскажем.

— Я с тобой, Лемехов, новостишками обмениваться не собираюсь. А насчет совещания… — Гринев многозначительно взглянул на оперативников. — Непосредственно касается, между прочим.

— Это ты о чем, Гриня? — мгновенно посерьезнел Лемехов.

— А вы заходите, послушайте, может, интересно станет, — съязвил тот и направился к гукинскому кабинету.

— Чтоб ты сдох, сволочь, — от души пожелал ему вслед Панкратов.

— Ладно, пошли, — дернул его за рукав Лемехов. — Все одно не отвертеться уже.

Никита Степанович Гукин выглядел ужасно. Похоже, букет происшествий, случившихся за сегодняшний день, — да какой там день — утро! — заставил его растеряться.

Кроме Лемехова с Панкратовым и Гринева, в кабинете Гукина сидели двое незнакомых ребят в штатском.

Никита Степанович перечитывал рапорт, усиленно массируя узловатыми пальцами чисто выбритый подбородок, словно это помогало ему думать. Кустистые брови Гукина находились в непрерывном движении. Они то съезжались к переносице, то вдруг изумленно вползали на крутой лоб, чтобы через секунду «рухнуть» обратно.

— Ну, ясно, — вздохнул он наконец, откладывая рапорт.

Лемехов почувствовал укол профессионального любопытства. Чей рапорт, что в нем и что ясно Гукину?

— Сегодня днем, — неторопливо начал начальник ГУВД, — следователь Гринев, которому поручено вести дело об убийстве в лесополосе у аэропорта, подал рапорт о всесторонней проверке начальника оперативного отдела капитана Светлой Екатерины Михайловны и о привлечении к этой проверке службы внутренних расследований. — Лемехов и Панкратов переглянулись. Панкратов поджал губы. — Не скажу, что я в большом восторге от подобного решения, но формально следователь Гринев прав. — Гукин первый раз поднял взгляд на Лемехова. — Согласно рапорту, я вызвал сотрудников из области. — Он кивнул на ребят в штатском. — И только что следователь Гринев подал еще один рапорт. В частности, в нем говорится: «В связи с тем, что имеются основания подозревать начальника… так… вот, капитана Светлую Е. М. в причастности к убийству сотрудника Московского уголовного розыска полковника Америдзе Р. Р., прошу вас отстранить капитана Светлую Е. М. от несения службы и изъять служебное удостоверение и табельное оружие вплоть до окончания следственных мероприятий по указанному делу». — Гукин отложил рапорт, прижал его к столу ладонью. — Вот таким, значит, макаром.

— Товарищ подполковник, это же полная фигня, — подал голос Лемехов. — Катя… В смысле, Катерина Михайловна, отличный сотрудник. А что ее пистолет в подлеске нашли, так оружие и отобрать могли.

— Или выкрасть, — добавил Панкратов.

— Выкрасть не могли, — с многозначительной раздельностью возразил Лемехов. — Катерина Михайловна сотрудник очень опытный и очень ответственный.

Панкратов уловил намек, что называется, на лету.

— Да, точно, — быстро оговорился он. — Глупость сморозил. Прошу прощения.

Гринев криво усмехнулся:

— Если существует вероятность утери табельного оружия, незачем носить его с собой во внеслужебное время, — заявил он. — А ваша Светлая вообще пистолет в оружейку никогда не сдает.

— А кто сдает-то? — спросил Лемехов. — Я тоже не сдаю.

— И я, — поддакнул Панкратов.

— Значит, и вы тоже будете отвечать в случае утери.

— И потом, почему во внеслужебное-то, Никита Степанович? — вступился Панкратов. — Мы же вместе с вами на «Палермо» были. А на оперативном мероприятии, согласно закону, оружие положено при себе иметь. Катерина же с оперативного мероприятия ехала.

Гукин кивнул. Возразить ему было нечего.

— Ехала, да не доехала, — процедил Гринев. — Ваша Светлая вообще, — он махнул рукой. — С бандитом живет, сыном известного в городе криминального авторитета.

Штатские переглянулись.

— Дима, между прочим, не бандит, а бизнесмен. — Лемехову не слишком хотелось выгораживать Диму, но без этого он не мог вступиться за Катю. — В нашей стране бандитом человека признает суд, а не следователь. И то только в случае доказанности в его действиях соответствующего состава преступления или умысла на совершение такового. А за Димой Мало подобных подвигов не числится, если вы не в курсе. И потом, мало ли кто с кем живет да дружбу водит? Я вот с ним в бане был пару раз. На футбол ездили, на шашлыки. Пиво, опять же, как-то пили на природе. Что ж меня теперь, от работы за это отстранять?

— Во-первых, Светлую отстраняют не за совместное проживание с этим… бизнесменом, — холодно отрубил Гринев. — А во-вторых, если уж вы, Лемехов, так гордитесь дружбой с сыном преступного авторитета, то мы и вас можем проверить. Не зря в центральной прессе столько пишут о коррупции в правоохранительных органах.

— Ой, Гриня, я тебя умоляю, — скривился Лемехов. — Да проверяй сколько влезет, если больше заняться нечем.

— Тоже мне, напугал ежа голой ж… задницей, — проворчал Панкратов.

— И, кстати, я вам не «Гриня», а товарищ следователь, — щеки у Гринева пошли красным.

— Лемехов! Панкратов! Я попросил бы воздержаться от выяснения отношений. Тем более в кабинете начальства! — повысил голос Гукин, и разговор сразу оборвался. — В общем, так. У меня нет причин для отклонения рапорта следователя Гринева.

— Ну, естественно, — пробормотал зло Лемехов.

— Кстати, где сама Светлая? Почему не явилась?

— Являются святые, а мы прибываем, — буркнул Панкратов.

Озвученные подозрения Гринева в адрес Кати он воспринял как личное оскорбление, а то, что Гукин поддержал рапорт, — как предательство по отношению к своим.

— Видите, Никита Степанович? — запальчиво воскликнул следователь. — Видите? Что я вам говорил? Совсем распустились ваши сотрудники.

— Повторяю вопрос. Где Светлая? — Гукин вперился тяжелым взором в Панкратова.

— На оперативном мероприятии, — ответил за Панкратова Лемехов. — Как появится, сразу зайдет.

— Зайдет, — фыркнул Гринев. — К теще на блины. Она у вас теперь на оперативные мероприятия без оружия ездит?

— К свекрови, Гриня. К свекрови, — со зловеще-ласковой улыбкой поправил Лемехов. — А насчет оружия, можешь сам у нее спросить, когда появится.

Лично с Катериной выяснять отношения Гринев побоялся бы.

— А остальные сотрудники где? — спросил Гукин. — Я просил всех быть.

— Кузенко с новеньким на происшествии. Паничев в составе опергруппы на вокзал уехал еще утром. Народу не хватает, Никита Степанович, вы же знаете.

— Ясно. В общем, так, — Гукин кивнул на штатских. — Сейчас отведете товарищей в кабинет Светлой и поможете, если в ходе работы с документами вопросы появятся, а как только Светлая появится — сразу ко мне.

— Так точно. Будет исполнено, — браво ответил Лемехов.

Так браво, что Гукин посмотрел на него очень внимательно: не издевается ли. Но если и издевался, то самую малость.

— Видите, Никита Степанович, — вновь подал голос Гринев.

— Гринь, да помолчи уже. Заманал, — отмахнулся брезгливо Лемехов.

— Лейтенант, что вы себе позволяете? — рыкнул Гукин.

Лемехов с обворожительно-наивной улыбкой развел руками:

— Ну, отстраните меня.

— Ага. Только кто тогда работать будет? — подхватил Панкратов. — Гриня? Пупок надорвет.

Никита Степанович несколько секунд пережевывал воздух, потом махнул рукой.

— Лемехов, свободны. — И, глянув на Панкратова, добавил: — Вы, Панкратов, тоже.

— Есть, товарищ подполковник, — вытянулся Лемехов. Только что честь не отдал.

Они вышли в коридор.

— Чего это со Степанычем? — недоумевающе поинтересовался Панкратов. — Кидается, как зверь дикий.

— Так, Гриша, какая каша заварилась. А ему до пенсии всего-то год с небольшим. Вот и старается Степаныч свою задницу нашими прикрыть. И вот еще что, Гришань, — Лемехов оглянулся на дверь, словно боялся, что его услышат, понизил голос. — Не пора ли нам сделать ноги?

— Погоди, Тох, — Панкратов тоже перешел на шепот. — А как же эти, областные?

— Ты приказ начальства слышал?

— Который?

— «Свободен».

— А-а, да, слышал.

— Так чего стоишь? Выполнять!

— Есть, — Панкратов улыбнулся и поспешил следом за приятелем.

Они бодрой кавалерийской рысью пронеслись по коридору, свернули к дежурной части.

— Товарищ старший лейтенант, — остановил Лемехова дежурный сержант: — Тут это… Ждут вас.

— Кто ждет? — Лемехов торопливо оглянулся на «гукинский закуток», словно бы опасаясь погони.

— Да вон, товарищ… — Со скамейки для временно задержанных поднялся округлый мужик. — По ориентировке.

Если бы здесь была Катя, она узнала бы того самого сержанта, что останавливал «девятку» на перекрестке.

— Слушаю, — Лемехов снова оглянулся. — Знаете что, давайте выйдем на улицу. Жарковато тут что-то нынче.

— Хорошо, — согласился тот.

На улице: сержант рассказал Лемехову об утренней встрече.

— Я бы раньше к вам подъехал, — словно извиняясь, объяснил он, — да после дежурства домой отправился спать. А про ориентировку мне уж в отделении сообщили. Так я сразу сюда и примчался.

— Спасибо, сержант, — кивнул Лемехов озадаченно. — Так ты говоришь, никто ее не удерживал?

— Поручиться не могу, но мне так показалось, — ответил тот. — Она, главное, документы-то предъявила и говорит: «Я, говорит, следственное мероприятие провожу, а товарищи помогают». Я их сразу и отпустил.

— Ты понял, нет? — спросил Лемехов, поворачиваясь к Панкратову. Тот пожал плечами. Честно говоря, ничего он не понял.

— Еще раз повтори, как она сказала?

— Следственное мероприятие провожу, — послушно повторил сержант. — А товарищи…

— Ты уверен? Ничего не путаешь? Может, оперативное мероприятие, нет?

Сержант поскреб в затылке, улыбнулся, покачал головой.

— Точно, следственное. У меня память хорошая.

— Ах ты умница, — посмотрел на него Лемехов. — Товарищей-то фамилии не запомнил, часом? Нет? Ладно, сержант. И на том спасибо. Если что, обращайся, в долгу не останемся.

— Да чего там, — отчего-то смутился сержант. — Я же своим завсегда готов помочь.

— Гриша, поехали, — сказал Лемехов, открывая дверцу машины.

— Куда? — поинтересовался Панкратов, забираясь в салон.

— А хрен его знает куда, — ответил Лемехов, яростно дергая ручник. — К едрене бабушке. Катерину под «стволами» держали, точно. Или еще как-то на нее надавили. Она же сержанту этому, дундуку фанерному, знак подала. Какое, на фиг, следственное мероприятие? Катерина же не следователь, а оперативный работник!

— Да я понял, понял. Но теперь-то чего? Все уже, — вздохнул Панкратов.

— Эх, сержант, сержант, — Лемехов поглядел в зеркальце на удаляющуюся округлую фигуру. — Не быть тебе генералом. Значит, так, сейчас в больницу поедем. Узнаем, что с Катериной. Если она в себя пришла, расспросим, что да как. А там и поглядим.

— Поехали, — согласился Панкратов.

«Восьмерка» шустро развернулась и выкатилась на проспект. В зеркальце заднего вида Лемехов увидел, как на крыльцо выбежал Гринев, остановился, оглядываясь. Их искал, понятное дело.

— В общем, мы эти стоянки застолбим, огородим и поставим небольшие такие домики для водил. Типа городки небольшие сделаем. Так? Ну, охрану там, понятно, кафешки, все дела. Так? Дальнобойщики — народ прижимистый, но им тоже пожрать нормально хочется, помыться, отдохнуть в нормальной постели. Так? Вот мы им это все и дадим, почти за копейки, — вещал за ресторанным столиком «Царь-града» человек в богатом сером костюме. Рядом с ним сидел помощник — молчаливый тип с кожаной папочкой в руках. Напротив устроился Манила. Он слушал молча. Пока. — Главное дело, на Москву через нас фуры идут, так? А у Москвы мотели так себе и дорогие к тому же. Им будет выгоднее у нас задешево перестоловаться, а уж утречком — в столицу. Здесь всего-то час езды. — Манила задумчиво смотрел на собеседника. — Да вы не беспокойтесь, насчет участков мы с городской администрацией решили, в областной пробиваем. Там заплатить кое-кому надо будет, но это вопрос решаемый, были бы деньги. Участки на подъезде к городу, но чистые, так что с братвой проблем не возникнет, гарантирую. С ментами тоже решили. Дело за малым.

— За средствами, — констатировал Манила.

— Условно говоря, да, — согласился собеседник.

— Не так уж и мало, — возразил Манила спокойно. — Схема размещения участков у вас с собой? Можно взглянуть?

— Конечно, ради бога.

Помощник достал из папки карту, разложил на столе, подвернув края. Манила внимательно изучил расположение участков, откинулся на стуле.

— И сколько участков относятся к области?

— Ну-у… — человек достал платок, промокнул вспотевшую шею. — Четыре. Но это…

— Четыре из шести, — перебил Манила. — Вопрос относительно этих участков, насколько я понимаю, еще не решен.

— Э-э-э… Пока нет, но решится в ближайшее время, я обещаю.

— Ладно, оставим участки в покое. Какие затраты планируются на начальном этапе?

— Э-э-э… — человек переглянулся с помощником. — По нашим подсчетам, двух миллионов долларов будет достаточно. На подготовительный и нулевой циклы, само собой.

— А всего?

— Около восьми.

— Понятно. Каков мой интерес?

— Ну-у… — гости снова переглянулись. — Учитывая, что у нас два компаньона… Тридцать процентов.

— Не пойдет, — категорически отрубил Манила. — У меня другое предложение. Я все сделаю сам. Договорюсь насчет участков с областными чиновниками, пробью все разрешения, улажу с остальными инстанциями. Кроме того, моя структура полностью обеспечивает финансирование проекта. От вас требуется одно — отшить своих компаньонов так, чтобы у нас не возникло с ними проблем. Я этих людей не знал, не знаю и знать не хочу. В деле остаетесь вы и я. Все.

К столу подошел Лева-Кон, наклонился к самому уху Манилы, сказал негромко:

— Папа, у нас проблема.

— Иду, — кивнул Манила и поднялся. — Распределение прибыли таково. Моя структура получает семьдесят процентов, вы — тридцать. Если вас данные условия устраивают — хорошо. Нет — до свидания.

— Но… — человек за столом растерялся, посмотрел на помощника. На лице его отразилось отчаяние, затем решимость. — Хорошо, я согласен.

— Отлично. Мой помощник с вами свяжется. Заказывайте, не стесняйтесь. Обед за счет заведения, — Манила кивнул гостям и зашагал к выходу из ресторана. — Лева, ты видел карту?

— Видел, папа.

— Вы ее сняли?

— Конечно.

— Мне нужна аренда участков и разрешение на строительство. Лучше на этой неделе. Свяжись с нашими людьми в областной администрации.

— Этому… компаньону сообщить?

— Нет. Он не умеет вести дела. Продал партнеров один раз, продаст и второй. Мы все сделаем сами.

— Хорошо, — кивнул Лева-Кон.

Они подошли к лифтам, нажали кнопку вызова.

— Так что за проблема?

— Литого завалили.

Манила помрачнел. Известие было не просто плохим — отвратительным.

— Продолжай.

— Мама Литого была дома, когда все это произошло. Она беспредельщиков видела. Менты предъявили ей альбом для опознания. Она указала на Челнока, Черепаху и еще пару бойцов из Крохиной бригады. Говорит, их было человек десять, но остальных она толком не разглядела.

С мелодичным звонком раскрылись створки лифта. Манила шагнул в кабину, сунул руки в карманы брюк. На скулах у него перекатывались желваки.

— Во сколько это случилось?

— Около часа назад.

— Значит, пока Кроха-младший нас разводил, старший нашего человека мочил.

— Да, папа, — Лева-Кон кивнул.

Он ни на секунду не потерял выдержки, говорил ровно и спокойно, но и в его голосе нет-нет да и проскальзывали тревожные нотки.

Манила издал хриплый горловой звук, похожий на рычание.

Дверь кабины открылась. Манила резко вышел и направился к «штабному» номеру. На ходу он достал из кармана мобильный, набрал номер Крохи и с полминуты слушал длинные гудки. Закрыв трубку, вновь опустил ее в карман.

— Дима знал, что это произойдет, — усмехнулся Манила жестко. — Вот почему он приезжал. Пытался заранее отмазать отца.

— Я тоже так думаю… — согласился Лева-Кон.

— Скажи, Лева, я похож на лоха?

— Нет, папа.

— В таком случае почему Кроха думает, что со мной можно обходиться, как с лохом?

Манила открыл ключом дверь «штабного» номера. Лева остановился на пороге, сказал негромко:

— Папа, я давно предупреждал тебя. Рано или поздно это должно было случиться. Кроха не успокоится, пока его структура не захапает весь город.

— Он хочет войны? Он ее получит, — ответил Манила. — Срочно собирай бригадиров и лейтенантов. И распорядись насчет Литого. Похороны, все дела.

— У него сестра младшая осталась, — напомнил советник, — мать. Бабка еще.

— Отправь им денег. Сумму определи сам. Успокой, скажи, без поддержки не останутся. И подумай, чем еще им помочь, кроме денег.

— Хорошо, папа.

— Давай, Лева. Я жду.

Манила вошел в «штабной» номер и закрыл за собой дверь.

По вытянутому лицу Боксера, по растерянности Вадима, по тому, как взглянули на него охранники, Дима сразу понял — что-то не так.

— Что? — он остановился посреди больничного холла. — Что-нибудь с Катей?

— С Катей все в порядке, братан, — Боксер опустил глаза. — Тут такое дело…

— Что? — Лицо у Димы вытянулось. Он почувствовал, как сердце испуганно сжалось и ухнуло вниз, а потом заколотилось в висках. Спазмом сдавило горло. — Что, Бокс?

— Дима, понимаешь…

— Что?

— Папу… Умер он, в общем… Короче, такое дело… На засаду они нарвались, когда с Гравером обратно ехали. Всех их положили.

Обвисли руки, стали чужими, непослушными. Грудь сдавило так, что вдохнуть стало невозможно, в голове образовалась гулкая пустота, и в пустоте этой крутилось одно и то же: «Папу… Умер он, в общем… Папу… Умер он, в общем».

Дима присел на диванчик. Реальность растворилась, будто кто-то опустил глухой бархатный занавес. Странно, подумалось ему, пару лет назад им пришлось разыгрывать гибель отца, и он, Дима, тогда поверил, что понимает, как это — потерять очень близкого человека, члена семьи. А оказалось, что в жизни все совсем по-другому. Человек впадает в ступор, словно его заморозили. Время останавливается. Мысли, чувства. Не остается ничего, кроме пустоты. Черного, крутящегося водоворота, засасывающего в себя весь мир. И еще одна странность — ему совсем не хотелось плакать, хотя, наверное, полагалось бы…

Боксер продолжал излагать обстоятельству засады, и делал он это торопливо, словно боясь остановиться. Да, в общем, и правильно. Молчание было бы просто невыносимым. Слова его доносились до Димы словно сквозь вату:

— …Их там посекли всех наглухо, они даже за волыны схватиться не успели. Один Паня только… «стволов» пять их было, не меньше… и гильзы повсюду… а Пестрый лежит такой, в натуре… Паня успел позвонить… короче, сказал, узнал он их. Манилины это люди были… Слышишь, Дима? — Боксер опустился на корточки, заглянул Диме в глаза. — Манилины, говорю, волки это сделали. Я гад буду, за беспредел они нам ответят конкретно. — Дима смотрел на него слепо, словно не видя. — Димок, братан, очнись. Ты слышишь меня, Дима?

Поволока в Диминых глазах начала рассасываться. Взгляд из мутного постепенно становился осмысленным.

— Да, Боксер. Слышу, — Дима поднялся, оглянулся.

Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Как будто из него разом выдернули позвоночник.

— Ты в порядке, Димок?

— Да, я… Нормально. Ничего. Что-то с похоронами надо…

— Базара нет, Дима. Я позабочусь. По первому классу все будет, — Боксер положил Диме на плечо широкую ладонь. — Дима, я понимаю, тебе тяжело сейчас, но надо что-то решать со структурой. Насчет папиного места и вообще. Ты извини, что в такой момент, но дело срочное, сам понимаешь. Вопрос сейчас так стоит: либо они нас, либо мы их. Манила ведь на этом не остановится.

Дима посмотрел на него, усмехнулся отстраненно.

— Не волнуйся, Бокс, я не претендую.

— Значит, насчет этого добазарились, — быстро кивнул Боксер. — Теперь по поводу берлоги. Тебе лучше пока слиться куда-нибудь, чтобы лишних напрягов не было… В смысле, тебе и твоим домашним. Кате, Свете тоже, наверное. От этих волков всего можно ожидать. Охрану я тебе обеспечу, как у президента. Ну и насчет всего остального тоже решим. Будете жить нормально, как миллионеры эти… Онанисты.

— Онасисы, — поправил Дима механически. — Охрана у меня своя есть. Бокс, речь не об этом. Берлога мне не нужна. Я не имел отношения к делам отца раньше, не хочу иметь и впредь. Поэтому мы уедем. Насовсем. Я, Катя, Настя и Света, если захочет. Похороним отца и сразу уедем. Только… Мой тебе совет, Бокс, постарайся решить это дело миром.

— Дима, да ты что? — Боксер даже задохнулся от возмущения. — Какой мир? Они же первыми начали. Ляпу грохнули, Катю твою зацепили, папу завалили. Пестрого, Борика. Мы же пробили тачку по ментам. Ихняя «девятка». Папа людей послал к Манилиному человеку, по понятиям базар перетереть, так их там чуть не завалили всех. Челнок маслину в башку получил, теперь не слышит ни хрена, хорошо хоть вообще живой. А Черепахе калган снесли наглухо. Какой мир? О чем ты говоришь, брат?

Дима несколько минут смотрел на него молча. Глаза его не выражали ничего. Пустые были глаза. Пустые и холодные.

— Делай как знаешь, Бокс. Ты теперь — папа, тебе и решать. Я сказал. Об одном тебя попрошу, как друга.

— Все, что угодно, Димок. Сделаю, слово даю.

— Позвони Маниле, скажи, я не при делах и нам с ним считаться не в чем. Пусть даст нам спокойно похоронить отца, и мы уедем.

— Дима… — Боксер замялся. — Проси все, что угодно. Бабки, все, но Маниле я звонить не буду. Не смогу я базары тереть с упырем этим.

— Бабки у меня свои есть, а ты дал слово, Бокс, — терпеливо напомнил Дима. — Понятия помнишь? Пацан сказал — пацан сделал.

— Да помню, — поморщился Боксер. — Что ты мне про понятия толкуешь? Пойми, не могу я. Мне проще всю их бригаду еще до похорон перемочить.

— Ты дал слово, — повторил Дима.

— Да что ты заладил. «Слово», «слово»… — в голосе Боксера послышалось раздражение. Он вздохнул, словно взваливал на плечи гору. — Ладно, позвоню. Ч-черт!

— Спасибо. — Дима направился к палате.

Он услышал, как за его спиной Боксер набирает номер на клавиатуре мобильного телефона и бормочет в трубку:

— Комар? Здорово, братан. Это Боксер. Слушай, бери своих пацанов, прыгайте в тачки и к «Царь-граду», срочно. Я хочу знать, где сейчас Манила и Лева-Кон. Найдете — пасите круглосуточно. Если чего — скидывайте мне на мобилу. И не светитесь там, чтобы они не расчухали, что на них повисли. Давай, братан, бывай. — Снова писк клавиш. — Стас? Здорово, братан. Это Боксер. Собирай наших пацанов. Нет, не всех, человек пятнадцать возьми, самых надежных. Да, при «стволах»…

Дима едва заметно покачал головой. Через пару дней городом будут править мальки. Точнее, те из них, кто уцелеет в драке за лакомые куски, оставшиеся после гибели крупняков. Впрочем, это они пока мальки.

Дима прошел мимо озадаченных охранников, взялся за ручку двери.

— Дима, послушай. — Он обернулся. За спиной стоял Вадим. — Я… В общем…

— Не надо, Вадим, — ровно сказал Дима. — Я все понимаю. Ты просто не смог отказать отцу. — Советник обреченно кивнул, подтверждая правоту его слов. — Позвони ребятам, пусть заберут Настю и отвезут домой. Мы скоро приедем.

— Хорошо, Дима. Конечно, — тот поднял голову, все еще не веря, что так легко отделался. — Давай я сам съезжу? Для надежности.

— Съезди, — согласился Дима.

— Спасибо.

— Иди, Вадим.

Дима проводил взглядом удаляющегося советника, толкнул дверь палаты.

Катя не спала. Лежала, смотрела на него.

— С кем ты разговаривал?

— С Вадимом.

— Случилось что-нибудь? На тебе лица нет.

— Отец погиб.

— Господи, какой ужас… Как это произошло?

Катя прикрыла рот ладонью. Она никогда не считала себя впечатлительной и, в общем, не питала особых симпатий к Крохе. А если уж быть до конца откровенной, вообще недолюбливала Диминого отца, но известие о его гибели ее ошеломило. По-настоящему.

— Его машину расстреляли на трассе. Час назад. — Дима говорил бесстрастно и энергично, словно бы речь шла о совершенно постороннем человеке. — Боксер говорит, что это сделали люди Манилы.

— Ты ему веришь?

— Трудно сказать, — уклончиво ответил Дима.

— Я могу чем-то помочь?

— Да. Нам придется уехать. Вам с Настеной сегодня, мне — через пару дней. Ты мне очень поможешь, если не станешь возражать.

Катя несколько секунд молчала, затем кивнула:

— Хорошо. Если тебе это необходимо, мы уедем.

— Спасибо, — искренне произнес Дима. Откровенно говоря, он думал, что Катя станет возражать. — Вам с Настеной придется уехать сегодня. Свете тоже. Я похороню отца и приеду.

— Ладно. Куда мы едем, ты уже решил?

— Еще нет. Я бы предпочел заграницу, но у вас же нет паспортов. Придется куда-нибудь поближе. В Ялту или в Сочи, неважно. Главное, подальше отсюда.

— Хорошо. — Катя откинула одеяло, села на кровати. — Нам надо идти сейчас?

Дима только вздохнул. Наверное, ей тоже было непросто. Уезжать, бросив все, тяжело. И речь не о квартире и шмотках, денег у Димы достаточно, он смог бы купить любую квартиру, любой дом в любой точке мира, любые шмотки, но… Катя оставляла любимую работу и коллег — единственных друзей в ее жизни. Не считая Димы, конечно.

— Ты выйди, я оденусь, — попросила Катя.

Дима уже видел ее без одежды, не монахи же они, но в больнице акт одевания выглядел как-то особенно паскудно. Один нервничает, второй торопится и не попадает ногой в штанины, в общем, то еще зрелище.

— Ладно, я пока с врачом поговорю, может быть, нужны какие-то лекарства.

— Ой, Дима, какие лекарства, я тебя умоляю, — поморщилась Катя. — Можно подумать, первый раз меня бьют.

— Поэтому и поговорю.

На самом деле Диме нужно было сделать пару телефонных звонков, и желательно без посторонних ушей.

Охрана все еще была здесь, хотя Боксер и Вадим уже уехали. Дима вышел на лестницу, достал из кармана сотовый, набрал номер. В этот момент ему в затылок уперся ствол пистолета. Щелкнул взводимый курок.

— Руки на затылок, живо, — приказали тихо и жестко. — Пальцы в замок. Учти, дернешься — пристрелю.

Дима послушно поднял руки, положил на затылок вместе с трубкой.

— Здравствуйте, Антон, — сказал он. — Пальцы я сцепить не могу, уж извините. Трубка в руке.

— Вижу. — Лемехов забрал у него трубку. — Кому это мы звонили? — Пискнули клавиши. — Гриша, запиши номерок на всякий случай. Потом пробьем. И обыщи этого деятеля.

Панкратов обшарил Димины карманы, достал документы, бумажник, визитки.

— Тох, он чистый.

— Это дело поправимое, — заметил Лемехов. — Поворачивайся, Дима. Поговорим.

— О чем? — Дима повернулся, собрался опустить руки, но Лемехов качнул стволом пистолета.

— Ты руки-то подержи, а то мы ненароком разнервничаемся, стрельнем еще. Катя где? — серьезнея, спросил он, глядя Диме в глаза.

— В палате, — мотнул головой Дима.

— Что с ней?

— Все нормально. Сейчас выйдет.

— Я тебя не про это спрашиваю, — окрысился оперативник. — Что произошло утром?

— Какие-то люди заставили Катю сесть к ним в машину, отвезли за город, оглушили и бросили на шоссе.

— Что за люди?

— Понятия не имею, — покачал головой Дима.

— Врешь, — усмехнулся Лемехов. — По глазам вижу, что врешь. Ладно, оставим на потом. За что Ляпу работнули?

— Спросите тех, кто работнул. Я не при делах.

— Опять врешь. Чего ж ты врешь-то все время?

Лемехов ударил Диму под дых. Профессионально ударил. Тот не успел уклониться, а руки опустить не мог. Упал на колени, ловя ртом воздух. Лемехов присел на корточки, пригнулся, заглядывая в лицо.

— Имей в виду, Дима, старшим врать нехорошо. Некрасиво. Гриша, — он выпрямился. — Отвези-ка этого кренделя к нам.

— Нет проблем, Тох. Повернись-ка. — Панкратов ухватил Диму за воротник пиджака, вздернул, одновременно разворачивая спиной, ловко защелкнул на запястьях наручники. — Вот так. Мне спокойнее, да и тебе на пользу пойдет.

Снова развернул, припечатал спиной к стене.

— И знаешь еще чего, Гриша, — глядя Диме в глаза, добавил Лемехов. — Посмотри, может, у парня наркота в кармане отыщется. Немного, лет на восемь общего.

— Конечно, отыщется, если надо, — согласился Панкратов.

— Только ты уж постарайся, чтобы всё как положено. Понятых, протокол об изъятии.

— А как же, — подмигнул Диме Панкратов. — Все сделаем.

— И смотри там, чтобы Гриня не знал, — предупредил Лемехов. — А-то опять начнутся старые песни о главном.

— Хорошо, — Панкратов мотнул головой в сторону лестницы. — Ну что, Дима, пойдем, что ль?

— Вы бы отпустили меня, Антон, — попросил Дима почти смиренно. — Все равно ведь придется.

Лемехов засмеялся негромко.

— Гриша, ты видал? Молодец, пацан. Фасон четко держит.

Панкратов тряхнул Диму за плечо.

— Пошли, пошли. Раньше сядешь, раньше выйдешь.

Лемехов проводил их взглядом, дернул дверь отделения, вошел в холл.

— Здорово, бандиты, — гаркнул он.

— Куда? — двинулся ему навстречу один из охранников.

— Чего кудахчешь-то? — весело спросил Лемехов.

Он умел обращаться с «быками» вроде этих, никакой неприязни к ним не испытывал и потому чувствовал себя в своей тарелке.

— Куда, я спрашиваю? — охранник положил широченную ладонь ему на плечо.

— Ну ты чего бузишь-то?

Лемехов легко, играючи, положил свою ладонь поверх его, сжал, повернулся слегка, выворачивая «бычку» кисть, заставляя локтевые связки натянуться, а затем ударил свободной рукой охранника точнехонько в локтевой сустав. Прием немудреный, но эффективный.

Тот охнул. И тогда Лемехов, все так же беззлобно, пнул противника в голень. «Бычок» рухнул на колено. Тут-то и следовало бы свалить его окончательно, рубанув по почтительно подставленному затылку, но… чего зря руками-то махать? И так настроение резко пошло вверх.

Оставшиеся охранники двинулись на оперативника. А тот с улыбкой поднял перед собой руку.

— Ребята, ребята-а, — почти пропел Лемехов. — Не делайте глупостей. Я из милиции.

Охранники остановились, нерешительно переглянулись. С ментом связываться им не хотелось.

— Ну вот, сразу бы так.

— Антон? — из палаты вышла Катя. — Ты что здесь делаешь?

— Как это что, Катя? — округлил глаза тот. — Спешил на помощь боевой подруге. Мы тебя полдня ищем. Все посты на уши поставили, весь город перерыли. Ребята, концерт окончен, расползайтесь по домам, — махнул он охранникам.

Те, однако, остались на месте.

— А где Дима? — Катя оглянулась.

— Да по делам поехал. Попросил, чтобы я тебя до дома подвез.

— Дима тебя попросил? — нахмурилась Катя. — Антон, а ты, часом, ничего не путаешь?

— Чего мне путать, Катя? — «искренне» изумился тот. — Дима твой так и сказал: «Подвези, мол, Лемехов, будь другом». Я говорю: «Об чем базар? Подвезу, мне не трудно». — И тут же добавил серьезно: — Поболтать бы нам, мать. С глазу на глаз.

— Давай поболтаем, — согласилась Катя. В голосе ее прозвучало напряжение. — Здесь?

— Пошли на улицу. Тут народу многовато.

Охранники направились было следом за ними, к лестнице, но Лемехов остановил их.

— Ребята, вам же сказано: по домам. Что не ясно-то, я не пойму? — Охранники топтались на месте. — Катя, отправь их куда-нибудь.

— Поезжайте, — кивнула Катя.

— Так ведь Дмитрий Вячеславович…

— Я все улажу, — перебила она. — Не волнуйтесь.

Катя с Лемеховым вышли на улицу, направились к лемеховской «восьмерке».

— Так о чем ты хотел поговорить? — спросила Катя, когда оперативник распахнул дверцу.

— Неприятности у тебя, мать, — ответил тот, садясь за руль и поворачивая ключ в замке зажигания. — Серьезные неприятности. Да и вообще, поганый нынче денек выдался.

Утверждение Лемехова соответствовало действительности на сто пятьдесят процентов. Никита Степанович Гукин мог бы добавить: денек выдался не просто поганый, а совсем из ряда вон. И дело даже не в войне, которую затеяли местные авторитеты, — это начальник ГУВД как-нибудь пережил бы, — а в тех неприятностях, которые возникли в его ведомстве.

Он всегда вступался за своих, старался выгородить их, если начальство вдруг начинало проявлять гнев, но все прежние проблемы меркли перед тем, что происходило сегодня.

Сидящие по другую сторону стола Гринев и Вдовин молча смотрели на него, ожидая ответа, а Никита Степанович Гукин боролся с желанием снять фуражку, бросить ее на стол и сказать: «А пошло оно все. Делайте, что хотите, но только без меня».

Конечно, жест был бы красивым. Жаль только, что абсолютно невыполнимым. Он никак не мог повлиять на ситуацию. Гринев мог, а он нет. Более беспомощным Гукин не ощущал себя ни разу в жизни.

— Никита Степанович, так каково же будет ваше решение? — напомнил о своем присутствии Гринев.

По лицу его было видно, что он упивается собственной значимостью, возможностью распоряжаться судьбой другого человека, раз уж ситуация ему это позволяла.

— Вообще-то, Светлая у нас на хорошем счету. Оперативник она толковый. Ни в каких темных делах никогда замечена не была… — пробормотал Гукин, подумал и добавил: — Иначе не стала бы она начальником отдела. Мужиков вон сколько, а назначили ее.

— Никита Степанович, так и мы факты не с потолка взяли, — нажимал Гринев. — Вон, товарищ подтвердит, — он указал на Вдовина. — А факты, я должен заметить, очень настораживающие. Вы смотрите, как все одно к одному ложится. Жених — сын авторитета. В прошлом году, когда вся эта история с Козельцевым началась, они с Лемеховым поехали якобы брать Смольного, а наткнулись на «яму» и взяли груз в двести с лишним килограммов наркотических веществ. — Гринев говорил напористо, горячо, а Гукину ничего не оставалось, кроме как кивать, соглашаясь. — Они говорят — случайность. А я вот подумал, может, и не случайность вовсе? Может быть, Светлая таким образом конкурентов убирала? В свете рассказа товарища Вдовина подобная версия выглядит вполне убедительно. А уж последние события так и вовсе… Товарищи из ФСБ приезжают в наш город, чтобы разыскать лабораторию по производству сильнейшего наркотика. При этом им доподлинно известно, что кто-то из наших сотрудников контактирует с криминальными структурами. Ночью Светлая назначает встречу полковнику Америдзе возле аэропорта, а утром труп полковника находят в двух шагах от места встречи с явными следами борьбы и тремя огнестрельными ранениями. Дактилоскопия подтверждает, что на рукоятке пистолета отпечатки пальцев одной только Светлой, а контрольный отстрел показывает, что две пули из трех выпущены именно из ее пистолета. Как хотите, Никита Степанович, но я в подобные совпадения не верю.

— А у вас, значит, и заключение на руках? — мрачно усмехнулся Гукин. — С вашей энергией надо спутники на орбиту выводить, а не в прокуратуре следователем работать.

— Зря вы иронизируете, Никита Степанович. Да, пришлось товарищей экспертов попросить, чтобы поторопились. Дело-то нешуточное, сами понимаете.

Начальник ГУВД вздохнул, откинулся в кресле и по привычке стал мять пальцами подбородок.

— Факт встречи Светлой и Америдзе, насколько я понимаю, еще не доказан? — сказал он, чтобы хоть что-то сказать.

— Ошибаетесь, Никита Степанович. Есть свидетель, который видел, как Светлая приехала в аэропорт, видел, как Америдзе садился в машину Светлой, и видел, как Светлая с Америдзе на этой машине уехали. Показания запротоколированы и приобщены к делу.

— И когда только вы все успели, Пал Василия, — впервые назвал Гринева по имени-отчеству Гукин. — И экспертизу сделали, и свидетелей опросили, и показания запротоколировали, и даже к делу их успели приобщить.

— Один бы я не успел, конечно. Аркадий Васильевич помог, — Гринев взглянул на Вдовина.

— Я не утверждал, что Светлая виновна, — заметил тот. — Просто изложил факты и помог опросить свидетелей.

— Ну, насчет виновности, это уж предоставьте мне судить, — возразил Гринев. — Никита Степанович, ваше согласие — формальность. Прокурор города уже подписал постановление о заключении Светлой под стражу. Мы могли бы задержать ее и так, просто нам хочется, чтобы все произошло, так сказать, на добровольной основе. Вроде как явка с повинной. — Гукин молчал. Гринев снова был прав, и он ничего не мог с этим поделать. — И потом, если Светлая посчитает, что постановление выписано безосновательно, она может обжаловать его в вышестоящих инстанциях.

— Да бросьте ерунду-то молоть, Пал Василич, — неприязненно сказал Гукин. — Уж кто-кто, а мы-то с вами знаем, как работает наше правосудие. В этой стране два закона — телефонное право и круговая порука. А остальное… — Он махнул рукой. — Кто там станет разбираться, виновата Светлая или нет. Отписку накатают — и с плеч долой.

— Ну, это уж наверху виднее…

— А думаете, они вниз смотрят когда-нибудь?

Гринев кашлянул, на щеках у него вспыхнул румянец.

— Странные вы вещи говорите, Никита Степанович.

— А что, не так, что ли? — вскинулся Гукин. — Я двадцать лет в этой системе, изучил ее вдоль и поперек. Потому и знаю: если уж мы в кого вцепимся — ни за что не выпустим. Прав — виноват, плевать. Как клещи, пока всю кровь из человека не высосем, не отвалимся. — Он наклонился вперед, придвинул к себе стопку лежащих на столе бумаг. — В общем, Пал Василич, я так скажу. Есть у вас постановление? Ради бога, ищите Светлую, берите под стражу, доказывайте вину. Я вам в этом деле не помощник.

— Ну, — Гринев развел руками. — Не хотите помогать — не надо. Главное, не мешайте. Кстати, у меня есть постановление о направлении на контрольный отстрел табельного оружия еще одного вашего сотрудника. Лемехова. Возможно, третья пуля выпущена Из его оружия.

— Знаете, Пал Василич, — не отрывая взгляда от бумаг, сказал вдруг Гукин, — опоздали вы родиться. Лет эдак на восемьдесят.

— Почему? — не понял тот.

— Отличный из вас Председатель НКВД получился бы, — спокойно ответил Гукин. — Таких бы дел понаворочали — Берия от зависти бы помер. Хотя… Вы и теперь не пропадете. До самого верха долезете.

— Ну зачем вы так, Никита Степанович? Мы с вами все-таки коллеги. Одно дело делаем.

— Да какой же вы мне, Пал Василич, коллега? — усмехнулся Гукин. — Только что под одной крышей сидим. И дела у нас разные. Я преступников ловлю, вы людей сажаете. Какие ж мы коллеги?

— Никита Степанович… — Гринев кашлянул, смущенно посмотрел на Вдовина. — Это оскорбление. Я буду вынужден обратиться с соответствующим рапортом к вышестоящему начальству.

— Да ради бога, Пал Василич, ваше право, — кивнул Гукин. — Пишите себе, — и углубился в чтение. Когда же за Гриневым и Вдовиным закрылась дверь, ненавидяще сплюнул и добавил брезгливо: — С-скотина…

— Сержант, — гаркнул Панкратов, когда они с Димой вошли в дежурную часть. — Принимай клиента.

Дежурный выбрался из-за консоли, оглядел задержанного с головы до ног. Уважительно оглядел — не бомжа задрипанного привезли, человека серьезного.

— Смотри, смотри, — одобрил Панкратов. — Не скоро еще раз человека такого ранга увидишь. Нужный мужчина. Сын крупнейшего авторитета.

На лице сержанта отразилось мучительное сомнение. Понятно, это оперативники большую часть городских бандитов в лицо знают, а ему в охранной роте Кроха был ни к чему.

— Добрый день, — кивнул Дима.

— Здрась, — отозвался механически сержант и смутился.

— У тебя в камере для временно задержанных нет никого? Нет? Жаль. Тогда ты, сержант, клиента покарауль, а я за понятыми схожу.

Панкратов вернулся минут через пятнадцать в сопровождении понятых — потасканного очкарика в плаще и шляпе и старухи с цветастой сумкой.

Дима не сомневался, что оперативник успел заглянуть и в кабинет — «закладку»-то ему взять надо было? Наркотики из воздуха не появляются.

А вот Панкратов терзался сомнениями. С одной стороны, Антон вроде бы говорил серьезно, ну, насчет того, что срок пацану оформить, с другой — это ж Катеринин пацан, не хухры-мухры? Все равно как если бы они с Жекой Кузенко стали бы Антохину сестру сажать. В общем, полные непонятки. Или все-таки пошутил Тоха?

В общем, Гриша Панкратов решил действовать осторожно. Наркоту у пацана Крохиного все-таки найти надо, а вот протокол о выемке официально регистрировать пока можно и погодить. А там Тоха приедет, пусть сам разбирается.

— Проходите, товарищи, — Панкратов указал понятым на «скамейку штрафников». — Присаживайтесь, в ногах правды нет. Документики ваши позвольте? Сейчас мы данные перепишем, если вдруг потом для суда понадобится что-нибудь уточнить… — Он торопливо заполнял соответствующий бланк, Дима с легкой улыбкой наблюдал за всей этой суетой, а сержант, в свою очередь, наблюдал за Димой. — Ну вот, все вроде бы. Так, товарищи. Сейчас в вашем присутствии я проверю одежду этого молодого человека, — кивок в Димину сторону, — на предмет наличия наркотических препаратов.

«В вашем присутствии» — это он хорошо сказал. Как будто понятым дают что-то увидеть. Так и будут сидеть на лавочке, шеи тянуть.

— Одну минуточку, — подал голос Дима, — товарищи понятые, в вашем присутствии я требую пригласить моего адвоката. Согласно статье 47 УПК РСФСР, я имею право на привлечение адвоката сразу после задержания.

В общем, трактовать законы законникам — дело крайне неблагодарное. Только разозлишь оперов, а злые они нехорошие. Навесят на тебя столько разных подвигов — до скончания века в Караганде поселишься.

Но Дима понимал также, что здесь речь о законности и социальной справедливости не идет. Панкратов знал, кто он, он знал, за что и почему его взяли, потому и шел ва-банк. Присутствие адвоката сейчас совсем не помешало бы, да только это дохлый номер, никто, конечно, никакого адвоката вызывать не станет, да Дима на это и не рассчитывал. Он просто хотел разбудить в понятых обычное в общем-то чувство — «менты, гады, творят беззаконие», — перетянуть их таким образом на свою сторону и заставить делать то, что нужно ему.

— Правильно, — нашелся Панкратов, охлопывая его по карманам. — Должен быть адвокат. Мы его прямо сейчас и пригласим. Сержант, возьмите у товарища номерок телефона адвоката, позвоните, а мы пока обыск проведем.

Дело было сделано. Очевидно, «закладка» уже перекочевала из рук оперативника в карман Диминого пиджака. Дима продиктовал сержанту номер телефона.

— Только знаете что, товарищ сержант, — оговорился он, — ваш коллега прав. Давайте уж вызовем адвоката после обыска. Чтобы людей зря не задерживать, — и мотнул головой в сторону понятых. Те еще больше прониклись к вежливому юноше искренней симпатией и благодарностью. Сидеть тут пару лишних часов в ожидании адвоката им совсем не улыбалось. И так сколько времени потеряют. — Теперь, товарищи понятые, в вашем присутствии, — очень внятно и уверенно произнес Дима, — я хочу добровольно сдать имеющиеся у меня наркотические препараты, которые я приобрел за пять минут до задержания у незнакомого мне лица исключительно в целях личного пользования. Товарищ оперативник, вы пишите, пишите. Наркотические препараты я ношу в правом… Простите, в левом кармане пиджака. Хотя… Возможно, насчет кармана я путаю.

Лицо у Панкратова вытянулось. Мало кто из «разводимых» знает, что добровольная выдача наркотиков освобождает от уголовной ответственности. Как правило, задержанные начинают орать, возмущаться, слюной брызгать, что-то доказывать, не понимая, что их песенка уже спета. Именно такой реакции и ожидал Панкратов от Димы. Тот повел себя совершенно непредсказуемо, чем испортил оперативнику всю игру.

— Товарищи понятые, подойдите, пожалуйста, поближе, — продолжал говорить Дима. — Сейчас на ваших глазах товарищ оперативник вытащит у меня из левого… вот так, спасибо… вытащит свер… это сверток? Это не сверток, это сверточек. Поскупились, товарищ оперативник… Значит, вытащит у меня из левого кармана пиджака сверток с наркотическим препаратом, а из остальных карманов… — Дима подождал, пока Панкратов на глазах у понятых обшарит его одежду. — …А из остальных карманов ничего не вытащит. Только, товарищи понятые, пожалуйста, прежде чем поставить свою подпись, внимательно прочтите протокол. Там должно быть указано, что выдача добровольная. — Он наклонился к Панкратову, прошептал едва слышно: — Я же сказал Антону, все равно придется отпускать.

— Хитро, — заметил беззлобно Панкратов. Беззлобно потому, что он не горел особым желанием сажать парня. — Это тебе адвокат присоветовал?

— Своя голова имеется, — усмехнулся в тон ему Дима.

— Молодец.

— Товарищ сержант, теперь вызовите, пожалуйста, адвоката.

По лицу сержанта было видно, что он ничего не понял. Взглянул на Панкратова. Тот кивнул:

— Да ладно, сержант, чего там. Все равно придется выпускать.

— Стоило время тратить? — спросил Дима. Панкратов развел руками. — Наручники снимите, неудобно, люди смотрят.

Оперативник расстегнул наручники.

— Не торопись, Дима. Подписку о невыезде выпишу, тогда и пойдешь.

— Это с какой же радости? — «изумился» Дима. — Вы мне что, обвинение предъявили? Нет? В таком случае до свидания. Приятно было познакомиться и счастливо оставаться.

Панкратов покачал головой.

— Грамотные все стали, обалдеть можно.

— Так ведь с волками жить…

— Ладно, проехали. Ты домой? Давай подвезу, что ли?

Болтали они совсем по-приятельски. У сержанта от такого панибратства глаза на лоб лезли.

— Спасибо, сам доберусь.

— Смотри, поосторожнее. В городе сейчас сам знаешь что творится.

— Знаю.

— Ну, бывай тогда.

— Трубку и документы верните. Мне без них скучно.

— А, ну да, извини. — Панкратов вернул изъятые в больнице вещи. — Все вроде?

— Все.

— Ну, тогда будь здоров. Кате привет передавай, как увидишь.

Панкратов снова улыбнулся, протянул руку. По правде говоря, Дима ему нравился. Нормальный пацан, понты не кидает, на глотку брать не пытается. Держится с достоинством, да и сыскарей уважает, не то что «бычье» молодое. Надумай он по стопам отца пойти — стал бы авторитетом серьезным, как пить дать.

Дима пожал оперативнику руку, подумал, остановился.

— Послушайте, Григорий… Я могу вас по имени называть?

— Да ради бога. Можно просто «Гриша» и можно на «ты».

— Хорошо. Гриша, ты не мог бы оказать мне услугу?

— Смотря какую. Сам понимаешь, я — мент все-таки…

— Понимаю, — кивнул серьезно Дима. — Мне нужно три авиабилета. На сегодня. В Ялту, в Сочи, неважно. Куда-нибудь на юг.

— А сам-то чего? Сезон прошел, билетов в кассе должно быть полно…

— Мне нужна бронь на чужую фамилию.

— Вон что, — Панкратов посерьезнел. — Для кого билеты-то?

— Для Настены, Кати и еще одной женщины.

Оперативник хмыкнул. Он-то думал, что Дима будет просить за себя, отца, еще кого-нибудь из их круга.

— Для Настюхи и женщины этой сделаем, не вопрос. А вот насчет Кати… Понимаешь, старик, у нее проблема серьезная. Ей уехать сейчас — все равно что срок самой себе на шею намотать.

— А что случилось?

Панкратов оглянулся.

— Давай-ка лучше на улицу выйдем. Здесь тебе лишнего отсвечивать нежелательно бы.

Они было направились к двери, когда на столе дежурного зазвонил телефон. Сержант рванул трубку, выпалив:

— Дежурный по ГУВД сержант Валуев. Так точно, товарищ подполковник. — Взглянул на Панкратова. — Только что прибыл… Виноват, фамилию не знаю. Хорошо, скажу. — И, повесив трубку, обратился к Панкратову: — Подполковник Гукин сказал кого-нибудь из оперативного отдела вызвать. Сказал, срочно.

— Сейчас. — Панкратов повернулся к Диме: — Извини, начальство. Знаешь что, ты иди пока в кафешку. На той стороне площади, знаешь? Ну вот. А я как освобожусь, сразу подойду.

— Хорошо, — кивнул тот.

— Ага, давай.

Панкратов быстро зашагал по коридору, а Дима вышел из здания ГУВД. Спускаясь с крыльца, он достал из кармана мобильный. Телефон был выключен. Дима нажал клавишу «Yes», но вместо ожидаемого зеленого поля увидел на индикаторе Надпись: «Батарея разряжена».

Дима сунул телефон в карман. Утром он так торопился на помощь Кате, что у него даже мысли не возникло сменить батарею на свежую, стоящую в зарядном устройстве. Теперь у него нет связи. Дима досадливо поморщился. Неудачный выдался день. Крайне.

Он вошел в кафе и занял столик в углу, у двери. Конечно, со своего места Дима не мог наблюдать за площадью, но ведь и его с площади не было видно. К тому же любой человек, входя в помещение, сначала инстинктивно осматривает дальние от входа углы. Так что, если бы в кафе вошел кто-то, с кем ему встречаться не хотелось, он успел бы среагировать первым. Не то чтобы Дима ждал неприятностей, но предпочитал приготовиться к ним заранее. Если уж день не задался с самого начала, с чего бы ему хорошо закончиться?

Дима заказал стакан сока и приготовился ждать.

По случаю военного совета бригадиры и лейтенанты Манилы собрались в одном из баров ресторана «Бомбей», или, говоря народным языком, в «Индусе». Бар по такому случаю был закрыт, на дверь вывесили табличку: «Мест нет».

Мест действительно не было. За последние полтора года структура Манилы значительно разрослась. Если в былые времена количество «стволов» в бригаде не превышало пяти десятков, то теперь перевалило за сотню. Манила никогда не считал предосторожность излишней. Хотя они старались не вступать в конфликты с другими бригадами, но, как сказал мудрый старик: «Хочешь мира — готовься к войне».

Разведчики Манилы постоянно собирали информацию, отслеживали связи большинства более-менее значимых людей из других структур. В их картотеке можно было найти самую подробную информацию о том, кто из лейтенантов, бригадиров, советников и «пап» где и когда бывает, чем занимается, на каких машинах ездит. Здесь были данные на друзей, любовниц, родственников и просто знакомых. Номера телефонов, адреса, точки, берлоги — словом, все и обо всех.

И теперь, когда пробил час, они оказались готовы. Полторы сотни бойцов были поставлены под ружье и лишь ожидали приказа, чтобы нанести удар.

Лева-Кон оглядел собравшихся за столиками лейтенантов и бригадиров. Всего около тридцати человек.

— Сегодня, — начал он негромко, — бригада Крохи, без положенных в таких случаях «стрелок», базаров и предъяв, замочила одного из наших людей. Мы бы списали все на непонятку, случайный косяк, перетерли бы базар и как-то эту проблему решили, но, — Лева прошелся по небольшому уютному зальчику, — Кроха не объявился, не счел нужным объяснить причины наезда и извиниться. Из этого следует, что бригада Крохи нацелилась на войну. Его структура мощнее, у него больше людей и больше «стволов». Тем не менее нам придется ответить, если мы не хотим, чтобы нас вытеснили из города. Единственное правильное решение в сложившейся ситуации — внезапный и мощный удар. Если дать им время опомниться — они нас вынесут, без базара.

— Так они уже, наверное, опомнились, — подал голос кто-то из лейтенантов. — Теперь-то их хрен зацепишь. Слились небось, падлы, на дно.

— У нас есть вся необходимая информация. Нам необходимо срубить всю их верхушку. Структура без папы и лейтенантов — не структура. Сделаем это — с остальным справимся легко. — Лева вытащил из кармана стопку карточек, принялся раскладывать их по столам. — Здесь вся информация о Крохиных людях. Кто где бывает, когда, с кем. Каждая группа берет на себя одного человека. — Лева посмотрел на часы. — Сейчас шесть. Начинаем в одиннадцать. Пока уточняйте местонахождение. Как отработаете — скидывайте мне на мобилу. Вопросы есть? Тогда расход, братва.

Лейтенанты и бригадиры потянулись к выходу, переговариваясь между собой.

Лева-Кон выбрал из толпы двоих.

— Пацаны, притормозите. Базар есть.

Те послушно остановились. Первые лейтенанты уже были у самой двери, когда на улице что-то хлопнуло и в дверь ввалился один из оставленных для спокойствия часовых. Глаза у парня были размером с чайное блюдце, рот перекошен, лицо белое.

— Засада, пацаны!.. — успел крикнуть он, и в этот момент от дверей грохнул выстрел.

Часовой аж присел от испуга, механически прикрыл голову рукой.

Кое-кто из лейтенантов потянулся за «стволами», но в проеме выросла рослая фигура, и зычный голос рявкнул на весь зал:

— Ну, здорово, косячники.

— Короче, так сделаем, — вещал Лемехов, пока они с Катей поднимались пешком на третий этаж. — Насчет «ствола» этого скажешь, мол, возвращалась домой, на тебя напали, избили и «ствол» отобрали. Вызов наряда, заявление и все такое сделаем. Я сейчас в отделение позвоню, у меня там пара ребят знакомых есть, все оформят как надо, задним числом. Насчет врача тоже нет проблем. Есть у меня одна тетенька с центральной подстанции, она все сделает, как положено. Телесные повреждения средней тяжести и так далее. Или еще лучше, на больничку тебя отправим, пока весь этот шурум-бурум не уляжется. Пусть потом попробуют что-нибудь доказать. Насчет Настюхи не волнуйся, все сделаем. Будет тут как сыр в масле кататься. А если станут приставать по поводу того, что табельное оружие во внеслужебное время носишь, скажешь, мол, заезжала ночью в ГУВД, хотела сдать, да оружейка закрыта была. Костя подтвердит, я с ним договорюсь. Ага?

— Хорошо. Спасибо, Антон.

— Да ладно. Не за что, чего там.

Катя действительно была благодарна Лемехову за заботу. Правда. Мог бы уйти потихоньку в сторону, все-таки неприятности серьезные, нет, мечется как угорелый.

— Оп-паньки, — изумленно протянул Лемехов. — А вы что здесь делаете, орлы?

«Орлы» — охранники, которых прислал Дима, — в квартиру не пошли, остались в подъезде.

— Не волнуйся, Антон. Это Димины ребята. Я их знаю.

Катя открыла дверь своим ключом, вошла в квартиру. Лемехов последовал за ней, качая головой и приговаривая:

— Во дела. Рассказать кому — не поверят. Бандиты ментов охраняют. Что творится на белом свете?

В комнате грохотал телевизор. После того, как Дима купил систему «домашний кинотеатр», Катя перестала воспринимать телевизор вообще. От непривычно объемного звука у нее начинала болеть голова.

На звук захлопнувшейся двери из кухни выглянул Вадим.

— Дима, ты?

— Это я. Здравствуй, Вадим. — Катя разулась, сунула ноги в тапочки. — Дима приехал?

— Здравствуйте, Екатерина Михайловна, — кивнул серьезно Вадим. — Нет, Димы не было. А Настена в комнате, телевизор смотрит.

— Это я слышу. И не звонил?

— Нет, — Вадим явно встревожился. — А он разве не с вами поехал?

— Нет, — Катя оглянулась на стоящего в прихожей Лемехова.

— Ма-ам? — донеслось привычное.

— Настюха, здорово! — гаркнул Лемехов, проходя в комнату. — Чего это ты смотришь?

Катя прошла следом. Настена, завалившись на диван, смотрела очередной кинобоевик.

— Привет. Сделай-ка потише. Разговаривать невозможно.

— Так не слышно же будет ничего.

— Переживешь. Антон, ну-ка, давай выйдем.

— Чего, Катя? — Оперативник сделал округлые глаза, которые почти всегда означали одно: он что-то скрывает. — Я не понимаю, в чем дело? — спросил Лемехов, когда они оказались в кухне.

— Екатерина Михайловна, я на лестнице подожду, — Вадим счел за лучшее не вмешиваться в чужой разговор.

— Где Дима? — подступила к оперативнику Катя.

— Мать, да откуда мне знать? Говорю же, куда-то по делам поехал.

— Лемехов, ты своих подружек разводить будешь, понял? А меня не надо. Где Дима?

— Ну у нас он, у нас, успокойся, — перешел на серьез тот.

— Где «у нас»?

— В ГУВД сидит.

— Что он там делает, в ГУВД? — не поняла Катя.

— Да там… Короче, я Гришу попросил за ним присмотреть.

— Зачем?

— Да ни за чем! — рявкнул Лемехов, теряя терпение. — Ты что, мать, не понимаешь? На тебя насели всерьез. Гриня аж подпрыгивает от нетерпения, так ему посадить тебя хочется. И твои отношения с Димой, между прочим, немаловажную роль тут сыграли. Теперь этот «ствол» еще, чтоб ему пусто было… — Он прошелся по кухне. — С пистолетом-то мы выкрутимся, а вот Диме твоему лучше пока посидеть.

— Лемехов, у тебя с головой все в порядке? Что значит «пока посидеть»? Это что, санаторий? Или дом отдыха? Как ты себе это представляешь?

— Да ладно, Катя, не кричи. Я ж не для себя стараюсь, — поморщился Лемехов. — А представляю я себе это так. Сделали мы твоему Диме «закладку». Чуток травки. Три и шесть, как раз на «личное пользование, без цели сбыта». Посидит пару недель до суда, не сахарный, а там его адвокат вытащит, это уж будьте-нате. Зато от тебя эти крендели из внутренних расследований сразу отвянут. И Грине пасть заткнем.

— Так, — Катя прошла в прихожую, схватила с вешалки куртку. — Настя! Я ухожу! Запри дверь на засов и никому не открывай!

— Ты куда это? — встревожился Лемехов.

— Да пошел ты, — зло выдохнула ему в лицо Катя.

— Катя, погоди! Катя, — оперативник выскочил следом за ней из квартиры. — Совсем, что ль, ополоумела? Ты куда летишь-то?

Охранники и Вадим обернулись. На лицах их читалось удивление.

— Екатерина Михайловна, — доложил Вадим. — Я пытаюсь прозвониться Диме на мобильный, но у него телефон отключен.

— Ну еще бы, — пробормотала Катя.

— Катя, погоди!

Лемехов догнал ее, схватил за плечо. Она резко развернулась, сбросив его руку.

— Лемехов, уйди, по-хорошему тебя прошу. А то ведь не посмотрю, что ты нижестоящий сотрудник, так врежу — до самого ГУВД катиться будешь, как Колобок.

— Катя, да что такого страшного случилось-то?

— А ты не понимаешь, что случилось? Димка же продюсер. Он с иностранцами переговоры ведет, за бугор ездит. После суда его не то что в Америку или Европу — в Африку не пустят. Даже разговаривать не станут. Ты же ему всю жизнь сломаешь судом этим, кретин малохольный.

— Да это ты — кретинка! — окрысился Лемехов запальчиво. — О чем ты думаешь? Какое кино? Какая Америка? Тебе сейчас на работе появляться нельзя! Гриня только этого и ждет. Возьмет под белы рученьки и отправит на медицинское освидетельствование. И весь наш план — насмарку. Поди докажи потом, что ты не верблюд. В лучшем случае с работы вылетишь. В лучшем! Вот о чем бы подумала! А ты про кино мне тут заливаешь! Твоему Диме и без Америки не хреново будет житься. — И, поскольку Катя молчала, он придвинулся ближе, понизил голос: — Пойми, Катя, Гриня такую кашу заварил, что у него пути назад нет. В кои-то веки ему громкое дело подвернулось. Борец с коррупцией, три премии и медалька на грудь. А заодно прямая дорожка в областную прокуратуру. Ему теперь рапорт только победный нужен, понимаешь? Иначе — труба, загнобят и не видать ему повышения, как своих ушей. Подумай, Катя.

Катя посмотрела на него, сказала тихо:

— Гад ты, Лемехов, — и побежала вниз по лестнице.

— Катя! Да постой ты! — Лемехов покатился следом. — Да что ты делаешь-то, ну?

У подъезда Катя чуть замедлила шаг. Только тут ей пришло в голову, что машина-то, ненаглядная «семерочка», так и осталась брошенной на окраинной улице. Поди, разграбили уже, если, конечно, на спецстоянку не отбуксировали сердобольные коллеги из ГИБДД. Так непривычно было передвигаться на своих двоих. До автобусной остановки — квартал с небольшим. Общественный транспорт ходит редко.

Катя выбежала на улицу, взмахнула рукой. Проезжавшая мимо «Волга» тормознула, прижалась к тротуару.

— До ГУВД, срочно.

— Это на Октябрьский, что ль? — молодой водитель прищурился. — Семьдесят устроит?

— Устроит, поехали.

Катя забралась на заднее сиденье. До Октябрьского от силы полтинник, но она не стала торговаться. Так вообще можно не уехать. Да и Лемехов уже топал за спиной бодрой рысью.

Водитель нажал на газ, и «Волга» рванула с места с такой скоростью, что Катю вжало в кресло.

— Стой! Шеф, стоять, говорю! Милиция!!!

— Врет, — предупредила Катя. — Он такой же милиционер, как я — балерина.

— Катя!!! Погоди!!! Мне нужно тебе еще кое-что сообщить… — Лемехов бежал следом, покуда дыхания хватило, но в конце концов отстал.

— Муж, что ли? — спросил водитель.

— Любовник, — отрубила Катя.

— То-то я и смотрю, ломится, как скаковая лошадь, — усмехнулся водитель. — Мужья так не бегают.

— Только побыстрее, пожалуйста.

— Да мы и так восемьдесят идем. На проспекте, правда, сбросить придется. Там сегодня ментов туча. На каждом перекрестке торчат.

— Ничего, — отмахнулась Катя. — С ментами договоримся.

— С ними договоришься, пожалуй, — снова усмехнулся водитель.

— Договоримся. Я — начальник оперативного отдела ГУВД.

Водитель присвистнул изумленно.

— Чего ж сразу-то не сказали?

— А вам-то какая разница?

— Меньше запросил бы.

— Не опоздали еще.

— Понял. Сороковка не напряжет?

— Не напряжет.

— Договорились.

«Волга» выехала на проспект. Ментов и правда хватало, Но то ли после суточного дежурства притомились, то ли просто плевать им было на отечественные тачки, не остановили «Волгу» ни разу.

С таким пассажиром водитель осмелел и подъехал к самому крыльцу ГУВД. Катя достала из кармана куртки несколько купюр, протянула и тут же выбралась из машины.

— И вам до свидания, — пробормотал водитель, перегнувшись через сиденье и закрывая за Катей дверцу.