Скандинав (СИ)

Глава 5

Я предвкушал встречи с Новгородом тех лет, чтобы собственными глазами увидеть место, откуда пошла русская государственность. Однако моим мечтам, надеждам и чаяниям не суждено было сбыться.

Все, что представлял из себя Великий Новгород далекого 862 года, оказалось разрушено в один миг, разрушено безвозвратно. Небольшой по меркам, современным мне городок, правильнее сказать село с деревянными крошечными избами, не выстоял. Не помог внушительный деревянный частоколом по периметру. Однако и частокол этот можно назвать внушительным с натяжкой, с поправкой на реалии косматого времени. Но остановить ораву данов он не смог. Даны, как пэкман поглотили Новгород, прорвали укрепления и хлынули внутрь, сея за собой ужас, насилие и страх.

Я оказался прав, полностью и целиком, когда предположил, что викинги, напав на северную Ладогу, двинутся дальше, не остановятся. Атака разбойников оказалась неистовой, стремительной, от города не оставили даже бревна, не охваченного пламенем. Город вспыхнул, как загоревшаяся спичка.

Новгород сгорал стремительно, скрываясь за дымовой неразличимой завесой, накрывшей город непроницаемым куполом.

Однако не постройками славится любой город, славу ему приносят люди. Люди строят город, населяют его, дают имя и без людей никакой город не существует… Эхом, отдаленно, из Новгорода доносились голоса горожан. Вопли и мольбы женщин и детей, молящих данов о спасении. Крики и рыки мужчин, схватившихся с захватчиками на живот. Однако у горожан с самого начала нет шансов. Несчастные люди, как и жители Ладоги несколькими днями ранее, застигнуты врасплох стремительной атакой врага и те, кто сумел выбраться из пожара — теперь умирают. Что сделают несчастные, промышлявшие торговлей против оравы вооруженных людей? Что-то, да сделали…

Я вижу несколько тел нападавших, таки павших во время штурма и жестокой, скоротечной схватки. Есть в Новгороде мужчины, которые не бежали, не сдались, а взяли меч и выступили против захватчиков! А еще были в Новгороде те, кого Мирослав и Борислав, по всей видимости, называл варягами русами. Профессиональные воины-наемники, вставшие на защиту города за свою немалую мзду. Увы, этих защитников оказалось ничтожно мало, а имеющихся застигли врасплох и они не смогли оказать вторгшимся сопротивления. Варяги лежат сложенной грудой — окровавленные, разрубленные топорами и лезвиями мечей. Всего пару десятков человек навскидку, не больше. Все они мертвы, а если кто и выжил, не пав от вражеского копья, меча или топора, теперь уже задохнулся от сизого дыма, расползаешься по улицам стремительно.

Минута, другая и я уже не вижу тел варягов, как в принципе не вижу то, что происходит в другой части города. Пройдет час или два и от Новгорода останутся одни руины. Понятно, что выгодное место, которое занимает город, тотчас застроят, воздвигнут новый город, который будет заселен новыми людьми. Однако, то будет совсем другая история.

Когда под напором неистового пламени рушится часть укреплений, для взора открывается берег Волхова. На берегу лодки викингов, какие я вижу впервые — ничего общего с огромными скандинавскими ладьями они не имеют. Это небольшого размера гребные, плоскодонные лодки, по всей видимости, выдолбленные из ствола дерева. С той позиции, на которой я располагаюсь, насчитываю семь лодок, а данов, напавших на Новгород порядка пятидесяти человек. Вряд ли экипаж лодки включает более пяти человек на судно, значит здесь и другие лодки, которых не видно. Откуда только викинги взяли эти суда, если в Ладогу прибыли на ладьях? Понятное дело, что на том же драккаре ты не пройдешь по Волхову при всем желании, но все же…

На незаданный вопрос отвечает Мирослав, будто бы прочитав мои мысли.

— Они захватили наши долбленки, — с грустью в голосе говорит он.

— Это следовало предположить, — говорит Борислав. — Без долбленок они не прошли бы пороги.

Местами все еще продолжаются затянувшиеся сражения, но теперь они носят локальный характер. Сражения, которые к сожалению новгородцев не изменят ход новгородской истории и не повлияют на него. Да и не за что отныне сражаться — города больше нет. Вижу как несколько групп мужчин все еще отчаянно ведут бой в нескольких десятках метров от пылающего города. Они обречены, хотя бы потому что викингов слишком много, эти воины берут не только умением, но и числом. И сопротивление сражавшихся из последних сил скорее напоминает агонию перед смертью. Но стоит отметить, что сражаются новгородцы доблестно и не помышляют о сдаче. Те же, у кого нет оружия, кто не может противостоять данам даже если бы оно у них было, женщины и дети, бегут. По всей видимости, рассчитывая на то, что вооруженные, облаченные в доспех, вражеские воины их не догонят. Но реально спасшихся, кому удаётся выбраться из ада, их нет. А если и есть, я не вижу ни одного спасшегося своими глазами. Одну девчонку убивают выстрелом в спину, стрела пронзает ее на вылет, когда викингу преследовавшему ее становится понятно — беглянку не догнать. Схожая участь ждёт других, в том числе детей.

Даны бросают в убегавших топоры, стреляют стрелами…

Тех же, кого удаётся поймать — пленят. Пленников немного, порядка тридцати человек, все они окружены врагами, прижимаются другу к другу, боясь пошевелиться, сделать лишнее движение, бросить неаккуратный взгляд, чтобы не дай боже не попасть под меч викинга или под смертоносный топор. Сопротивляться в этих условиях бессмысленно, а геройство приравнивается к глупости. Среди пленников есть мужчины, из числа тех, кто обезоружен в бою и не оказывает сопротивления. Либо те, у кого изначально не хватило мужества поднять против врага оружие и пасть как мужчина в бою, защищая свой город и свои семьи.

Возможно, дело в том, что враг насытился кровью и женщинами в Ладоге, но очевиднее, что даны стремятся захватить как можно больше горожан в рабство. В пользу этого предположения, свидетельствует тот факт, что жителей выводят из толпы по одному. Командовавший отрядом в отсутствии Рюрика Ютландского (я сразу понял, что в Новгород прибыло не больше трети от числа воинов, атаковавших Ладогу), проводит смотр. С того расстояния, с которого я наблюдаю за происходящим не слышно его команд. Однако, подходившие к главному горожане, останавливаются, поворачиваются вокруг оси и если дан удовлетворяется увиденным, направляются в руки другим данам, которые вяжут им руки и пленят. Очень скоро становится понятно для чего происходит действо — к дану выходит молодой человек. Рубаха на нем порвана и окрашена в крови. Дан оценивающе смотрит на него и, судя по всему, приказывает поднять руку, потому что горожанин поднимает правую руку над головой. Следом он пытается поднять левую руку, в том месте, где по рубахе растеклось кровавое пятно. Ничего не выходит, рука поднимается только на половину — новгородец ранен. Уже в следующее мгновение дан наносит стремительный удар, и молодой новгородец падает ниц, зарубленный остро заточенным клинком. У меня во рту появляется неприятный металлический привкус. Все встаёт на свои места. Расчетливые, холодные захватчики расправляются с раненными, сбрасывая с себя лишний балласт. Раненый ест, пьет, но может умереть, не дожив до торга, что значит потерю денег. С собой захватчики берут только здоровых, тех, кто самостоятельно передвигается, не истекает кровью, а если и ранен, то это не сказывается на его функционале. Вот такой естественный отбор…

Между тем к данам выходит мужчина, на вид лет пятидесяти, хотя я могу ручаться, что ему едва перевалило за тридцать. На внешности новгородца сказывалась тяжелая жизнь, которую проживают люди в этих краях, едва доживая век до тридцати пяти и считаясь в этом возрасте пожилыми людьми. Викинг критично смотрит на пленника. Он не ранен, однако рука захватчика тянется к мечу. Похоже на то, что новгородцу вынесен приговор.

Боковым зрением вижу как напрягается беременная девчонка при виде «старика».

Она стоически переносит все эти жуткие расправы над горожанами, наблюдает как умирают другие женщины и дети, но один только вид этого мужчины выводит ее из себя. Из глаз беременной капают ничем не сдерживаемые слезы. Она падает на колени, хватается за волосы.

— Отец, батюшка… — визжит она.

У Борислава, стоявшего рядом, от испуга, боязни, что из-за девчонки их заприметят, глаза делаются размером с блюдца.

— Закрой ей рот! — шипит, обращаясь к брату, от страха пятясь и пытаясь спрятаться за спиной Мирослава.

— Милица, Миля… — Мирослав шагает к жене, протягивая к ней руки, пытаясь поднять с колен, чтобы прижать к себе расплакавшуюся девчонку и успокоить.

Ему почти удаётся поднять ее на ноги прижать к себе, но Милица выворачивается, шипя как хищная кошка.

— Помоги! — скрежещет она. — Это мой отец, помоги.

— Милица… — Мирослав делает нерешительный шаг к ней.

— Помоги или я отдам вместо отца себя и нашего ребенка! — Милица говорит эти слова от бессилия, не зная, что делать и как быть. На ее глазах отцу вынесен смертный приговор, который готовится к исполнению.

— Что ты такое говоришь! Не вздумай.

Однако, девчонка только верещит, у нее истерика. Я ловко, как кляпом закрываю ее рот свое рукой, второй рукой придерживая девчонку за талию. Та пытается вырваться, даже больно кусает меня за ладонь, хватка у нее воистину бульдожья и это несмотря на крошечные размеры. Я не отпускаю, за что вижу бесконечную благодарность в глазах обоих братьев и второй женщины их отряда. Вот только… Викинг выбрасывает свой меч, зарубая отца Милицы, отправляя мужчину на тот свет. Все это девчонка видит собственными глазами. Слышу ее всхлип, она содрогается всем тело, обмякает в моих руках. Она без сознания, потому не видит как викинги отволакивают бездыханное тело ее отца в кучу с другими телами «забракованных».

Вот только Борислав опасался не зря, когда полагал, что беременная привлечёт внимание захватчиков. Так и случилось — крики Милицы отвлекают часть данов, стерегших пленников, они оборачиваются, пытаясь понять откуда идет звук и в этот момент наутек бросается одна из пленниц. Девчонка, которой как и Милице не больше шестнадцати зим от роду. Эта бежит так быстро, что викинги даже не успевают вскинуть ни топоров, ни луков наизготовку, чтобы «догнать» сбежавшую пленницу. Однако, старший в отряде отдаёт короткий приказ и в погоню за девкой отправляются двое бойцов. Слишком молода и красива девка, чтобы вот так глупо ее упускать, слишком дорого стоит она на рабском рынке. Я понимаю, что у тяжелых викингов, чье здоровье давно пошатнула выпивка и образ жизни, вряд ли хватит сил угнаться за девчонкой. Еще метров пятьсот, от силы шестьсот и викинги устанут, не хватит дыхалки, а девчонка убежит и спасется. И, наверное, стоит порадоваться за ее фарт и удачу. Вот только незадача, бежит девчонка к нам и прежде, чем ей удастся оторваться от погони, нас застанут гонящиеся за ней викинги.

— Возьми ее, чего встал! — с трудом проталкиваю ком вставший поперек горла, обращаясь к Мирославу, замершему в нерешительности. Похоже, что он испуган не меньше чем супруга. Весь белый и не похож сам на себя.

Мирослав подбегает ко мне, берет супругу на руки. Его глаза выпучены. Он, как и я, видит приближающихся на всех порах данов, которые гонятся за удирающей девчонкой. Возможно, что девчонку они упустят, но вот славян увидят и тогда братья и их семьям несдобровать…

— Пропали, — дрожащим голосом произносит Борислав.

Расстояние между славянами и девчонкой, которую преследует пара захватчикв стремительно сокращается.

— Уходим! — возвращаю взгляд на ошарашенного Мирослава. — Уходим, пока есть время.

— Но…

— Ты хочешь в плен?

Больше слов и аргументов не требуется. Помогаю Мирославу поднять Милицу, все еще пребывающую без сознания и он с женой на руках идет вслед за Бориславом, который уводит свою жену и детей. Я следом. Времени в обрез, но достаточно, чтобы уйти от возможной погони, как вдруг… слышу вскрик за своей спиной, оборачиваюсь.

Убегающая от викингов девчонка с легкостью, как и предполагалось, увеличила расстояние, оставив позади преследователей. Но в тот момент, когда она получила свой реальный шанс на спасение, девчонка увидела меня и остальных славян… несчастная замирает от удивления, пятится. Именно это играет с ней злую шутку. Она спотыкается, подвернув ногу, и падает плашмя наземь. Пытается подняться, но ничего не выходит — нога отказывается слушаться, утратив былую подвижность. Сзади уже наступают даны.

Повреждение не похоже на перелом, но значительно замедляет беглянку. От викингов теперь не скрыться. Завидев прыгающую на одной ноге девчонку, они хохочут и переходят с бега на шаг. Теперь уже они стремительно сокращают расстояние, восстанавливая силы. По хорошему надо бежать — девчонке не помочь, безоружный я ничего не могу противопоставить двум вооруженным противникам, с дыркой меж ребер — тем более. Однако, понимая это головой, понимая отчетливо, я так и не делаю шагу вслед за удаляющимися все дальше славянами. Я не могу не помочь… это неправильно.

Я уверен, что не сдюжу один против двоих, даже не будь у меня ранения, но когда эта парочка сблизившись с беглянкой накидывается на нее с явным намерением изнасиловать, сомнения отпадают. В мою руку ложится камень, так удачно подвернувшийся по пути. И я выхожу из-за кустов, подбегаю к викингам обрушиваю стремительный удар на затылок одного из них. Тот, словно подкошенный валится набок, вырубленный наглухо. Девчонка вскакивает на ноги, у нее хватает мозгов не заверещать. Но вот второй викинг, совершенно ошеломленный происходящим, переводит взгляд с меня на своего павшего товарища. И так несколько раз туда-сюда, будто не веря своим глазам. Выхватывает меч и бросается в атаку. Я наготове — в ладонь ложится эфес меча, подобранного у павшего викинга. Так себе затея, учитывая, что до того мои навыки владения мечом сводились к детским заварушкам, где место меча занимала подобранная сухая ветвь. Однако, другого выхода нет — встаю в боевую стойку, готовый встречать врага. Все не задается как-то сразу, меч слишком тяжелый, выбранная стойка неудобная, решение атаковать первым — неправильное. Но, пожалуй именно это решение спасает мою жизнь. Боя не случилось, глупо рассчитывать, что я, человек двадцать первого века, только отходивший от ранения, смогу всерьез противостоять профессионалу своего дела, буквально рожденному с мечом…