Сказание о Распрях

Глава XI. Месть

И наблюдали звездочёты на крыше Чёрной башни за перемещением светил, и ахнули, потому что семь планет больших и малых выстроились в ряд. И не видать было Луны, ибо поели её луноеды. И разбудили среди ночи Рагнильду, и недовольна она этим была весьма, хотя обычно бодрствовала в это время суток.

— Что там? — Сонно вымолвила кронинхен, позёвывая — накануне тяжкий выдался денёк.

— Парад планет, ваше величество… — Залепетали звездочёты в один голос.

— И вы из-за этой ерунды выдернули меня из койки? Высеку, башку снесу! — Прикрикнула и без того высоченная королева на своих подданных, которые съёжились от страха от нависшей над ними тени, ибо гномами являлись звездочёты.

— Но как же так, госпожа…

— Парад планет сулит злой рок; это я знаю. Но с какой стати Мне бояться этого явления? Кому погибель, а кому — фарт; катастрофа катастрофе рознь. Ибо я и есть погибель для всех живущих, и не успокоюсь, пока всех не изведу. Те пусть боятся, кто родился в страхе; живёт и помрёт в нём. А для меня парад планет счастливое предзнаменование, ибо это знак, что вскоре начнётся нечто, из которого я выйду невредимой.

И продолжила было Рагнильда морскую кампанию за полуостров, но надавал по шеям флот тиранский флоту троннскому, потому что пришёл ему на помощь флот эйнарский, с белыми парусами в красную полоску.

Звонкой пощёчиной это отозвалось ведьме, и открылись тогда порты Феррина, самого Абфинстермаусса и даже Хольмгарда, и отплыл в Злое море флот втрое больший, нежели прежде, и зловеще развевался на мачте чёрный вымпел, и чёрный же парус раздувался от ветра. И опрокинули троннары флот тиранский шутя, а вот красно-белые паруса эйнарцев оказали ожесточённое сопротивление, ибо не было в этих водах флота, сопоставимого с флотом и тех и других, но бились теперь друг с другом.

Послала тогда троннская владычица за Робином Хорошим, и предстал он перед её величием.

И сказала Рагнильда так:

— Вот, издавна, испокон веков помогал Сюшер Тронну; издревле они союзники. Отчего не помочь вновь? Вы, фрекинги, знатные корсары; умеете обращаться с посудиной морскою.

И молчал сюшерский кронинг, ибо не ведал, какую речь держать перед Рагнильдой.

— Ужель молчишь? — Продолжила та. — А между тем вступился Эйнар за Тиранию, и просто так теперь не одолеть. Хороши тиранцы пешими и конными, но на море нет сильнее нас и сильнее эйнарцев. И что же делать? Ибо положила я глаз на кое-какие земли, истово они по нраву.

И продолжал молчать Робин.

— Нем, как рыба? Али в рот набрал воды? — Вышла Снежная королева из себя. — Кронство твоё существует лишь благодаря нашему заступничеству, ибо разметали бы вас уже давно к чертям собачьим шакалы узкоглазые!

И в этот раз ничего ей не ответил кронинг, глядя себе под ноги.

— Ты так силён? Или надеешься на кого? — Подойдя ближе, процедила сквозь зубы Рагнильда, тщетно пытаясь прочесть в глазах Робина его мысли, ибо не на всех людей действовали чары злодейки.

— Хочешь ты подставить под удар моих сограждан? — Нашёлся тогда Робин Хороший. — Желаешь руками моих людей прибрать к рукам очередной кусок земли? Всё тебе мало, и алчность твоя неуёмна.

— Никак ты свят? — Съязвила та в ответ. — Беспутные пираты; вот вы кто.

Рагнильда обошла кронинга кругом, презрительно оглядывая.

— Откуда ж ты такой выискался, Робин Правдоруб? — Цокая, недоумевала троннарка. — Все сюшерские правители были матёрыми разбойниками, а ты решил в достоинство и честь со мной сыграть?

— Я не отдам своих людей на побивание. — Отрезал Робин и заторопился вон. — Я не собираюсь ссориться с Тиранией, а уж тем более с Эйнаром. Мне хватает такого соседа под своим боком, навроде Тронна.

— Молись. — Прошипела змея. — Ибо с этих пор, что бы ни случилось с твоим кронством, что бы не произошло — я и пальцем не пошевелю, слышишь?

— А мне и так несладко! — Взорвался тогда Робин Хороший. — Не лютый мороз (не твоих ли рук дело?) покалечит моих корсаров, так хладичи намусорят у границы; не они — так кочевники всякие прутся до моих владений, и поток тот неиссякаем. А ты, — Повернулся он в дверях, уже уходя. — Ты и Визигот, что был до тебя, поразвели всяких троллюдей да оборотней, которые гадят и на моей земле тоже!

«Ну, погоди!», змеилась Рагнильда: «Как расквитаюсь с делами на западе — доберусь до тебя, жалкое отродье».

И случилась в тот год сильнейшая засуха в Срединных землях, и мор покрыл всё, снизойдя до каждой юрты.

И восстал в тех землях джан-хан по имени Бекташ, и был он из династии Белая кость. И подняли его на белой кошме[15].

И сказал джан-хан так:

— Я — Бекташ, сын степей и повелитель ветра! Я — джан-хан империи Юсмин, и над моею главой опахала из перьев жар-птицы и синептицы. И веду я свой род от представителей Белой кости.

И поклонились все, и били челом оземь.

— Вот, непригодны более многие края наши для проживания, ибо обделило небо дождём, и неизвестна мне причина такой кары. — Продолжил повелитель. — Но наслышан я, что восстановлена цитадель хладистанская Морозабад далеко на севере, и отстроена она на золото наших купцов!

И зашлась толпа неодобрительным гулом.

— Ещё дошло до моих ушей, что много люда полегло у собратьев наших, номадинов, от стрел поганых нордов недалеко от Врат смерти. Так отнимем же эти земли для наших потомков, и будем жить там сами!

И бушевал народ неистово.

— Да будет так! — Поднялся джан-хан с кошмы, и выхватил саблю из ножен.

— Ый, сыг йен, мяз-саган[16]!!! — Заорали орды, устремившись на север…

Тем временем возвратился Робин Хороший к себе в замок Сюрхомм, и велел слать за Рыжей. И явилась, как добралась из Лиддауданса; и предстала, и поклонилась.

— Был я в замке, именуемом «Мышиная скала». — Начал разговор кронинг.

Хельга побледнела.

— Испортились отношения с нашим соседом, Воительница. Я поступил почти как ты: устоял сам; но как ты подвела в своё время сотоварищей, так и я подвёл, но уж целое кронство.

— Вы видели её? — Обеспокоенно занервничала та.

— Королеву? Век бы не видеть. Как-то интересно всё получается: меня почитают за первого хорошего кронинга Сюшера, а вот в Тронне что ни правитель, так изрядная бяка; и последние двое ну совсем уж злыдни. А позвал я тебя, чтобы возглавила ты королевство после меня, ибо лишь тебе всецело доверяю я. Ибо недалёк тот день, когда поднесут мне яд на блюдце, ибо желает Снежная королева видеть в моём лице вассала, а не хорохорившегося гордеца.

И сникла Хельга, и сказала:

— Когда явилась я однажды пред этими стенами, израненная, три года назад, сжалились вы надо мною и не отдали на растерзание фрекингам, которые посчитали меня торговкой и гадалкой. И не стали вы настаивать на том, чтобы рассказала я, кто я и откуда, и какую имею цель перед собою. Приказали вы служить верой и правдой, и до сего дня я подвела лишь раз, оттого до сих пор незаживший рубец в сердце. Но теперь, когда обстоятельства изменились, вынуждена я открыться до конца и подвести в последний раз.

И смотрел на Рыжую Робин не мигающим, не понимающим взглядом.

И поведала Воительница о том, что Рагнильде она родная сестра; что убила та их отца и заточила её, Хельгу, в Чёрную башню, где вместо пения лишь карканье отвратительных ворон. И что ни на минуту не забывала Рыжая, что жива её младшая сестрёнка, златовласка Майя, которую следует всенепременно найти. И что ищет, ищет Хельгу Рагнильда, дабы убить, и чудо из чудес, что она под боком, и не видит этого ведьма, точно у неё дальнозоркость.

И смутился ошарашенный кронинг от её речей, и помолчав немного, молвил:

— История твоя полна трагедий, и следовало тебе открыться сразу. Искренне надеюсь, что этих трагедий больше не будет. Посему отпускаю я тебя от себя на все четыре стороны, ибо пока ты под моим командованием, велика вероятность окончить жизнь в скорейшем времени там же, где и я — на плахе. Я не имею права рисковать лучшими своими людьми; бери свёрток с талерами и убирайся прочь, чтобы глаза мои тебя не видели!

— Позвольте остаться рядом, ибо не у одной меня утеряна родина — вспомните про хладича; он тоже не может вернуться домой. Только, в отличие от меня, он ни от кого не прячется, ни от кого не укрывается. А монеты я возьму, но только лишь для того, чтобы купить еды гарнизону моему; мне же самой много не нужно — питаюсь росой.

И отвечал ей Робин:

— Не могу держать у себя в замке в любом случае — ибо кого, если не тебя пошлю я в восточный свой удел? Посему скачи туда скорей и накорми свой отряд. И будьте бдительны, ибо снился мне тревожный сон.

И вернулась Хельга в Лиддауданс, а оттуда в Брисеад, и вот: ждут-пождут её Вальгард и Вендела, Ингмунд и Иданнр, Лейя и Логмэр, Линна и Онандр, Рунольв и Руника, Сигвальд и Флоринелла, Скегги и Сваника, Торгнир и Бергдис, Хьярти и Марна, Эйрик и Эйдис, Фрейя и брат её Фреир. И стали словно одна большая, дружная, неразлучная семья.

Тем временем зашевелилось зло в Срединных землях окончательно, и распахнулись врата городищ Акгерха, Бабай-Сарай, Дангелех, Кефментх, Каргунт, Маралтай, Мергенд, Ордабад, Пяш и Самруктас. И скакали кони десять дней и десять ночей, и встали стойбищем из белых юрт у южной границы Хлади, и непонятен был их говор на слух хладичам. И думали поначалу последние, что караван какой пришёл сюда.

И обрушил враг всю злобу, всю ярость свою неуёмную на Хладь, и пала она под ударами. И окружил неприятель Златоград, но не смог взять с ходу, осадив его на многие месяцы. И вот: голод, голод стлался по земле вслед за окровавленными телами, которые скуловиды потехи ради привязывали к хвостам своих лошадей.

Так сбылся сон Седобрада Вековласа о четырёх всадниках: восстал царь один, и вслед за ним — другой, а за ними Голод и Смерть, два адских жнеца.

И выставив прочную оборону, отправился некромант за подмогой аж к самой Рагнильде, с которой вёл давеча переписку, но вместо помощи подняла та Вранолиса, точно шута, на смех, и превратила ночью в вервольфа, укусив в шею. И светила полная луна, и катался Сребролюб по земле, обезумевший от боли, пока не превратился в варга-оборотня.

— За что? — Рычал дикий зверь.

— Разве не помощи ты просил? — Удивилась ведьма. — В таком обличье тебя не поймает ни один кочевник; во всяком случае, ночью. Днём держись как можешь, хоть мышей лови да ешь. Не могу я всё бросить и выслать к тебе флотом воинов своих, потому что у самой голова кругом от предательства Сюшера. Да и не особо мне дорога пока что Хладь твоя; разбирайся сам!

И ретировался вервольф, не солоно хлебавши, чуя беду. И действительно: на помощь Свэя рассчитывать бесполезно, а Златоград, каким бы сильно укреплённым он ни был, рано или поздно падёт, и тогда он, хладский кронинг, лишится всякой власти и даже головы при помощи вражеского меча, чего некромант ох как не хотел.

Нордландия же затеяла свою игру и, помня о предыдущих неудачных попытках, таки послала свой флот в Дальние края за эликсиром юности. И флот этот был снаряжён гораздо лучше предыдущих вылазок; посему захватили нордландцы Вербалию без всякого боя, ибо безлюдною она была всегда, возродили пустовавшую крепость Эйрен и построили форпост Рунир.

И сыграло это некроманту на руку, дав так необходимую передышку, ибо скуловиды империи Юсмин, завидев в Руническом море тридцативёсельные драккары с головой дракона переполошились, подумав, что норды зашли им в тыл. И на целый месяц осада была снята, хоть и не полностью — часть племён ушла к холмам неподалёку от Златограда.

Этой нелепой, но спасительной случайности вполне хватило для того, чтобы Годомир (которого нелёгкая занесла в Свэй), наслышанный о происходящем в Хлади, морским путём переправился из Хэмса в хладскую столицу.

Соединившись со своей дружиной, разметал он стражников к чертям и, добравшись до покоев брата, начал тормошить его, ибо клевал он носом в чашу с питием.

— Узнаёшь? — Тряс вначале Лютояр Сребролюба, как тряпку, пока тот не протрезвел.

— А-а, ты? — Отстранённо хмыкнул тот, лениво развалившись на троне. — Кто впустил сюда эту мразь? Тебе повезло, что я не в форме; иначе не сдобровать.

— Впустили, ибо я сказал, что ты сам меня призвал. — Сплёвывая на пол, ответил Годомир.

— Хочешь ругаться? Будем ругаться. Хочешь войны? Ты её получишь! — Вранолис наконец очухался и выхватил кинжал, ибо он также был силён, и от драк не увиливал никогда.

— Выяснять отношения будем? Оставь на потом, у тебя кронство под вражеской пятой; город наш в осаде. И пока она ослабла — давай дадим бой! Выставь всех своих богатырей, и я поставлю на поле свою дружину. Хошь — сам веди; хошь — я возглавлю; но не допусти, чтобы город пал во второй раз. Потому что в этот раз он не поднимется, ибо видели мои молодцы, сколько орд собралось на холмах. Если мы их сейчас не победим, они нас сомнут! Решайся: где наша не пропадала?

И отвечал кронинг:

— Один мой приказ — и тебя нет; нет совсем. Дарую я тебе жизнь, но чтоб ты убрался с этих земель навсегда. Считаю до трёх…

— Глупец! — Бросил Лютояр, стиснув от злости зубы. Ибо не смог поднять на брата руку, как не решился когда-то поднять её на собственного отца.

Кочевники же, уяснив, что бита была ложная тревога, набросились на город ста золотых ворот и ста золотых полатей, и остервенело, с налёту попытались его взять, но благодаря годомировой дружине, число которой перевалило за тысячу за всё время её существования, заглох и этот натиск.

И осталось у Лютояра меньше половины витязей, ибо орд было десять туменов[17].

Тогда решился джан-хан Бекташ на хитрость, и тайно послал гонца своего во дворец. И долго о чём-то спорил с ним Вранолис, и не ведал о том Годомир, ибо был тяжко ранен.

И вот, настал час полуденный. И восстал Сребролюб ото сна своего, и надел сандалии и тунику. И надев корону с шубою и прихватив скипетр, потребовал у стражников ключи от города. И пошёл он, и отворил врата.

— Брат! Что ты делаешь?! — Хромая, начал догонять его проснувшийся Годомир (который так и не покинул дворец), но поскользнулся на льду и упал, ибо в Хлади зима ещё не ушла.

И перешёл кронинг на другую сторону поля, и протянул джан-хану ключи от города; ключи большие и золотые.

— Вот, держи, не подавись; теперь отдай мне то, что причитается мне по праву — свободу, жизнь, земельный надел, дабы не нуждался я ни в чём.

И рассмеялся Бекташ тому в лицо, и сказал:

— Не зря называет тебя твой же народ Сребролюбом, ибо в глазах у тебя по пуду серебра, и дальше своего носа ты не видишь, раз не углядел истинного царя на своём престоле, которого мы предадим менее мучительной смерти за его непоруганную честь.

И слышали это все; и удручённые хладичи, и торжествующие скуловиды.

— Я не буду с тобой торговаться, Вранолис. — Продолжал Бекташ. — Я возьму ровным счётом то, что по праву причитается мне и народу моему.

И велел джан-хан закопать кронинга по шею в землю. И не помогла тому чёрная магия, ибо лишь одной Рагнильде она поддавалась полностью. И в вервольфа не смог обернуться некромант, дабы перегрызть кочевнику глотку, потому что день ещё стоял сейчас.

— Скажи мне, о любезнейший: на чьи средства отстроил ты наш Морозабад, который стоял заброшенным два десятка лет?

— Пощади.

— Предатель — он всегда предатель. И как мне доверять человеку, который предал своих же?

И залил Сребролюбу джан-хан собственноручно рот, глаза и уши расплавленным серебром. И мучился тот долго от раскалённого металла, и отвернулся Годомир, дабы не лицезреть сие.

— Что ж вы за люди, хладичи? — Наступал Бекташ. — Отобрали наше золото, а ещё нас выставляют какими-то сверхподлыми негодяями! И каков будет расчёт? Насобираете сейчас же, или расплатитесь своим Златоградом? Пойду, и заберу своё.

И потерпела Хладь сокрушительное поражение, и рухнула последняя надежда: снова развалины, снова руины. Всё повынесли проклятые с города, и многих порубали почём зря. И присоединили теперь уже Хладистан к провинциям своим официально, вотчина ему — Морозабад, на базе белокаменной неподалёку. И был вынужден отступить Лютояр с горсткой своих ребят, и бежал в спешке на запад.

И настал час скорби; и никто, ни одно из кронств так и не пришло на выручку; так проверяется дружба и родство…