Сказка о Юппи

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Теперь-то Юппт точно знал, что хочет жить. Но оказа­лось, это не так просто — остаться живым. Конечно, уже раза три он спасался от смерти — и это наполняло его гордостью. Но когда-нибудь он может не успеть, может не сообразить. И тогда ему уже не узнать, кто же он, и не увидеть такое, чего еще никогда на свете не было.

Однажды утром Юппи встретил двух слоних, которые, по­могая хромающему слоненку, перебирались через овраг. Где- то он уже их видел. Минута — и Юппи вспомнил грохот обла­вы и семейство слонов, бегущее прочь.

Юппи подошел к ним, стал немного сбоку, чтобы слоны не подумали, что он загораживает им дорогу. И смотрел он не прямо на них, а немного в сторону, как учила его Карамба, потому что в упор смотрит только невежливый или голодный, собирающийся напасть зверь. Юппи поздравил слонов с тем, что они остались живы, посочувствовал слоненку, который ушиб, убегая от облавы, ногу. А потом спросил, куда слоны держат путь.

Не останавливаясь, но и не убыстряя шага, слоны вежливо отвечали, что тоже узнали его — по небывалому, редкостному хвосту. А пробираются они в заповедник, потому что заповедник — это такое место, где никто не имеет права убивать жи­вотных. Конечно, с больным слоненком это путешествие не­скорое, а в пути может случиться всякое, но жить на старом месте стало совсем невозможно, они потеряли уже много род­ственников и теперь не успокоятся, пока не придут в запо­ведную землю.

Они знали туда дорогу, и Юппи попросился идти с ними.

Нелегкая это была дорога. Через болота и реки, через чащи и горы лежал их путь. Юппи был по сравнению со слонами совсем кроха, и все-таки, когда они шли через болота. Юппи несколько раз чуть не увяз. Старшая слониха Хохора, которая вела их, вытягивала его из топи своим сильным и лов­ким хоботом. Сами же слоны, даже хромающий слоненок Локсо, шли по топи как ни в чем не бывало — их подошвы становились чуть не вдвое шире, когда они ступали на топкое место. На привале Юппи оглядывал свои лапы и пробовал» как слоны, раздвигать подошву. Ничего не получалось. Он мог только выпускать когти. Зато слоны не умели лазить но деревьям. Правда, у них был такой острый слух и такой тон­кий нюх, что они улавливали многое из того, чего не видели. И все-таки неплохо было еще и взглядом проверить окрест­ности, особенно если ветер дул в ту сторону, куда лежал их путь. Тогда они просили Юппи влезть на дерево и проверить, нет ли поблизости охотников или кого-нибудь еще подозри­тельного.

Юппи пристально вглядывался и внюхивался, но и тогда, когда он не находил ничего подозрительного, Хохора все же снова выбирала самый трудный путь. «Потруднее пройдешь— подольше проживешь», — говаривала она.

Юппи не терпелось проверить слова Змеи умом мудрой слонихи.

— Змея говорит: все, что может быть, уже было. Но его же неправда?

— Конечно, неправда,— говорила Хохора.— Заюра тем и отличается от вчера, что завтра может случиться нечто такое, чего не было ни в одном вчера. А вчера уже ничего нового случиться не может. В одно прекрасное наступившее завтра...

— Змея говорит,— перебил ее в нетерпении Юппи,— все только ждут, а такое завтра так и не наступает.

— Мы же не ждем, а идем. Не мы, так наши дети узнают такое завтра.

— У меня тоже будут дети,— сказал Юппи.

— Конечно,— кивнула Хохора.

Слоны шли сквозь чащу так тихо, что ни один сучок не подвертывался им под ногу, ни одна ветка не загораживала путь. Юппи шел следом, но думал не о дороге, а о том, что было и что будет. Он представлял себе маму, которую никогда не видел: как спрятала она его, маленького, в дупле доброго старого Дерева, а сама вышла, может, навстречу змее, может, хищному сильному зверю, а может, охотнику, и увела их по­дальше от дупла, и сражалась, и победила — обязательно по­бедила, ведь никто не пришел и не тронул после этого Юппи. И хвост у нее был яркий, как у Юппи, только больше и кра­сивее.

А потом Юппи воображал, как он, уже большой и очень красивый, сидит на зеленой поляне, а вокруг него возятся и играют двое или трое малышей — точь-в-точь таких, как Юппи, с такими же хвостами. Это его дети, и за них он может даже умереть, и ему не будет страшно, потому что у его детей будут тоже дети, и когда-нибудь удивительно похожий на Юппи зверек, его близкий или далекий потомок, дождется дня, который Юппи даже представить не может. Нужно только не переставать быть, нужно только не уставать быть готовым ко всему и отстаивать свое завтра...

Так думал Юппи, и хотя он был гораздо меньше слонов, но иногда под его ногой с треском ломалась ветка, и тогда Хохора оглядывалась и сердито шевелила хоботом.

Однажды им повстречалось семейство львов. От одного их рыка шерсть у Юшш становилась дыбом. Но Хохора угрожаю- ще подняла хобот, и львы, раздраженно подергивая хвоста» ми, отступили.

— Уважаемые слоны!—сказал Юппи.— Сколько я уже иду с вами, а не видел ни одного зверя, который не уступил бы вам дорогу. Неужели охотники страшнее любого зверя? Конечно, у них есть летающие клыки и когти, но ведь у вас есть бивни, хотя и не летающие.

— Ах, Юппи, Юппи! — вздохнула Хохора.— Маленький ум не знает сомнений и обо всем судит решительно и поспеш- ноі/Еще сто лет назад наше племя было так велико, что, когда мы шли к водопою, река казалась меньше нашего стада. Ты говоришь — бивни... Лучше бы их не было! Слоновая кость — так называли их охотники. И убивали нас. Ни мяса, ни шку­ры — ничего они не брали, кроме этих бивней... Убивали сло­нов, у которых бивни огромные, и слоних и слонят, у которых совсем маленькие бивни. Я помню отца. Он ушел от охотников, но унес в себе летающий зуб. Зуб грыз и грыз его изнутри. Сначала отец еще ложился отдыхать. Потом отдыхал уже стоя — он знал, что, если ляжет, у него не будет СИЛ ПОДНЯТЬСЯж Когда он лег, чтобы умереть, мать увела нас из этих мест. Она была очень осторожна, как я теперь. Она всегда шла впе­реди, проверяя все подозрительное. Но это-то как раз ее и под­вело. Одна ветка показалась ей странной — она попробовала ее хоботом, и вдруг хобот обвила тугая, прочная петля. Мать слышала голоса людей, люди были все ближе. Она ушла, ото­рвав хобот, оставив его в петле... Знаешь ли ты, что такое хобот для слона? Это больше чем рука для человека. Хоботом едят, пьют, защищаются, купаются, разговаривают, дышат. Правда, дышать можно и без хобота, но вот кормиться... Не» которое время мать, для того чтобы есть, опускалась на коле­ни. Но начиналось сухое время года. Трава почти выгорела, а до веток ей было не дотянуться. Мы помогали ей. Ко слоны большие — им нужно много еды. И мать умерла... Мы идем в заповедник, чтобы дети наших детей жили снова большой счастливой семьей.

Так шли они, иногда молча, иногда разговаривая. Хотя разговоры их о прошлом часто бывали печальные, но тем ра­достнее мечтали они о заповеднике.

Как-то, еще не проснувшись, Юппн услышал знакомый голос.

— Хоррош! Хоррош! — кричала, сидя на ветке напротив него, Карамба.— Я обыскала все леса вокрруг, а он — как пррова ли лея!

— Карамба,— сказал Юппи,— меня хотели убить. Как ты думаешь, за что?

— За твой крраенвый хвост, рразумеется!

— Но ведь это мой хвост! — возмутился Юппи.

— Пока ты живой — твой! Вот почему тебя и хотели убить, дуррачок!

— Но зачем, зачем им мой хвост?

— Ты так долго обходился без меня, что совсем поглу­пел,— сказала важно Карамба.— Скажи, видел ли ты хоть у одного человека хвост? Пусть не такой кррасивый, как у тебя или у меня...— при этом Карамба шевельнула своим длин­ным хвостом,— а хотя бы самый обыкновенный, захудалый? У людей не только нет хвостов, но они, видимо, даже не сооб- рражают, где он должен быть. И носят чужие хвосты где попало — на голове, на плечах...

— Так вот почему,— только сейчас понял Юппи,— та женщина хотела, чтобы я был у нее на плечах. Это и назы­вается воротник?

— Теперрь понял? Пока ты Юппи — ты не ворротник, а когда ты ворротник — ты уже не Юппи!

— Но живой я лучше! Я лучше своего хвоста! Я оторву свой хвост! Я не хочу погибнуть! — и Юппи даже куснул себя за хвост и тут же взвизгнул от боли.

Он подумал, что мать Хохоры была, наверное, очень му­жественная и терпеливая, если смогла оторвать собственный хобот. К тому же Юппи вдруг стало жаль своего хвоста. Если он откусит его, им уже нельзя будет обмахнуться. Да еще вдруг его найдет да нацепит на себя какая-нибудь глупая женщина. И самое главное — как же тогда Юппи узнает,

кто он такой? Как, если Юшга встретит родственников, узна­ют его они? Нет, ему нельзя отрывать свой хвост!

— Карамба,— сказал Юппи,— мы идет в заповедник. Мы идем туда, где никто не станет убивать зверя, какой бы кра­сивый хвост у него ни был, какие бы длинные бивни ни были у него! Ты очень умная, Карамба, но даже ты не знаешь, что такое заповедник!

— Это я не знаю?! — возмутилась Карамба.— Ага, так вот, значит, куда ты отпрравился черрез леса и болота, черрез горры и рреки! Вот куда ведут тебя слоны! Я всегда подозрре- вала, что чем больше животное, тем доверрчивее и наивнее оно. И точно! Да знаешь ли ты, глупый зверреныш, сколько в том заповеднике, куда ррветесь вы, уже живет зверрей? Одних только слонов там тысячи! А ведь каждому слону нужны тррава, ветки и вода, много еды и воды! Там не стрре- ляют, но там нечего есть! В жарркое врремя года там торрчат голые, обгррызенные со всех сторрон дерревья посрреди выж­женных тррав.

— Неправда! — крикнул Юппи, и хвост его стал от воз­мущения красным. Он так привык за эти дни мечтать о пре­красной земле заповедника.— Ты врешь, Карамба, ты зави­дуешь моей новой дружбе! Слоны умные! Они умней тебя! Я не хочу с тобой больше дружить! Ты злая, маленькая, дрян­ная птица!

— Ну, молодец! Ну, не ожидала! — сказала презритель­но Карамба.— Зрря ты брросаешься такими дррузьями, как я! Смотрри, прробрросаешься!

И она взлетела, скинув на Юппи, может быть, нечаянно, а может, нарочно, сухие сучья. А Юппи остался лежать в тра­ве, сердитый и несчастный.

Хохора, однако, отнеслась к словам Карамбы спокойно.

— Я тоже слышала,— сказала невозмутимо она,— что #, жаркое время года в заповеднике бывает голодно. Но тогда

люди помогают животным. Ну, а уж если приходится совсем туго, слоны выходят из заповедника и ищут пропитания неподалеку. Тут уж главное не зевать и, чуть опасность, скорее бежать обратно.

Но Юппи до этого представлял заповедник такой изобиль­ной и прекрасной страной, что был не на шутку разоча­рован.

Слоненок Локсо, кажется, тоже был огорчен.

— А вот я знаю,— говорил он, и не понять было, дей­ствительно он знает или фантазирует,— далеко-далеко за мо­рем есть такая страна, где зверям всегда просторно... Там растут не такие травы, как здесь. И знаешь, Юппи, там совсем другие звери — такие, каких и представить трудно. Ну, я-то, конечно, их представляю, но пересказать не умею. И там не только люди не убивают зверей, но и звери не едят друг друга...

Юппи спрашивал, какая там трава, и слоненок говорил: голубая и розовая. И у каждой травинки свой цвет, и у каж­дого листика. И поэтому-то зверюшкам не нужно есть друг друга — каждый знает свою траву: один ест только голубую, а другой — оранжевую, один ест листья желтые, а другой— фиолетовые.

— А зеленые там есть? — спрашивал Юппи.

— Нет, зеленых нет,— мотал головой Локсо.

— Вот видишь,— говорил очень умный Юппи,— поэтому и нас с тобой там нет. Когда мы поплывем с тобой в ту страну, нужно взять немного зеленого. Оно вырастет там, и мы не будем никому мешать — ни тем, кто ест голубое, ни тем, кто ест желтое. И потом, понимаешь, от голубой травы меня всегда тошнит,— говорил он, хотя в жизни не только не ел, но даже не видел голубой травы.

Он опять брел за слонами, но думал уже не о заповед­нике, а о той стране, про которую рассказал ему слоненок. Юппи стал таким рассеянным, что иногда даже тыкался носом в ноги слонихи. Слониха сердилась — ей было щекотно, отво­дила уши назад, но сама же себя и успокаивала: потрет хоботом висок и успокоится. Однажды она все же не утерпе­ла — набрала в хобот воды и окатила Юппи с ног до головы. Юппи чуть не задохнулся. Но, едва отряхнувшись, попросил:

— Еще!

Слониха посмотрела на него внимательно и еще раз ока­тила его водой. Когда же, едва отдышавшись, Юппи опять попросил: «Еще» — она высыпала на него песок.

— Ты что, полюбил воду? — удивился Локсо.

Потому что он-то знал хорошо, как не любил Юппи пере­плывать реки. Каждый раз, как приходилось им это делать, Юппи, рискуя рассердить Хохору, начинал расспрашивать, нельзя ли попасть в заповедник другим путем, не переплывая речек. Конечно, потом Юппи все же плыл — а что делать, не тонуть же? Но, выбираясь на берег, все отфыркивался и даже оглядываться на реку не хотел — так неприятна была его шерсти вода.

— Что с тобой, Юппи? — опять спросил недоуменно Локсо.

Он уже забыл, как рассказывал Юппи, что за морем есть

прекрасная цветная страна. А Хохора на вопрос Юппи, что такое море, ответила, что море — это как тысяча, а может, даже больше рек. Вот и выходило, что добраться до заповед­ной страны можно, только переплыв море, которое как тысяча рек. А Юппи решил обязательно туда добраться. И значит, надо было привыкать к воде.

Появилась у Юппи тайная, заманчивая мысль: если он за столько времени нигде не встретил не только маму, но даже мало-мальски похожего на него зверя, то, возможно, он и не отсюда, а как раз из той страны — там его мама и родичи, существа с такими же, как у него, хвостами.

Сначала он решил никому об этом не говорить, чтобы его не стали разуверять. Потом все же не вытерпел и сказал слоненку, что он, Юппи, приплыл из той страны: была силь­ная буря, и Дерево, в дупле которого оставила его мама, унесло в море и прибило к этому берегу.

— Так ты родился на берегу моря?! — воскликнул Локсо.

—

— О нет! — Юппи ничуть не растерялся.— Ты думаешь, в той стране только звери особенные? Там и деревья знаешь какие? Не думай, что только цветные; они умеют ходить.

Тебе этого, конечно, не понять, потому что'ты никогда в жиз­ни не видел таких деревьев, но уж поверь — это так.

— Я верю,— сказал слоненок.

Он даже хобот свил улиткой — так внимательно слушал Юппи. И глаза от внимания стали у него вдвое больше.

— И вот Дерево на этом берегу пошло в лес, и нашло себе местечко свободное, и пустило корни в землю, потому что, ты же знаешь, Дерево ест из земли,— продолжал свой рассказ Юппи.— Оно пустило корни в землю — сколько же оно могло ходить голодное? Кроме того, у него же в дупле был я, а это большая ответственность — мне нужен был покой, я ведь еще совсем маленький был. Но здесь у вас такие ветры, что Дереву приходилось все глубже пускать свои корни, ты же понимаешь! А потом, когда я вылез из дупла, оно хотело пойти за мной, но тут все соседние деревья сказали: «Э-э, осторожно, ты тянешь за корни и нас, а мы вовсе не привыкли ходить. Это тебе не твоя прекрасная родина, где деревья хо­дят туда-сюда. Здесь тебя живо повалит ветром, перевернет вверх корнями, и ты засохнешь». И Дерево осталось, и будет ждать меня, пока мы не отправимся обратно в свою страну.

— А люди есть в твоей стране? — спросил Локсо.

— Ну, конечно, люди везде есть. Только у людей в моей стране у каждого есть свой хвост, так что они не зарятся на чужие хвосты, понимаешь?

Юппи разошелся не на шутку. Он важно прохаживался перед слоненком и разглагольствовал, покачивая в такт своим хвостом, который переливался как радуга.

— А какого же цвета листья на твоем Дереве? — поинте­ресовался вдруг слоненок.

Юппи покосился на него, но никакого подвоха в глазах у Локсо не было, а хобот от любопытства по-прежнему был свернут улиткой.

— Ах,— сказал Юппи,— раныпе-то листья у моего Де­рева были разноцветные, как мой хвост. Но, понимаешь, чтобы их сохранить в том виде, надо стоять на той земле. Там ведь и земля цветная, не такая, как здесь. Ты-то, наверное, этого не знаешь! (Юппи уже забыл, что о цветных травах и листьях первым говорил именно слоненок, да и слоненок уже забыл об этом). Ну а когда мое Дерево попало на эту землю, ему пришлось стать зеленым.

— А-а-а,— сказал слоненок почтительно, и Юппи порадо­вался, что у него теперь такой хороший друг. Карамба на­верняка бы не поверила ни одному его слову, а кому, спра­шивается, от этого было бы лучше?

Между тем Карамба в эти дни нередко пролетала мимо, делая вид, что совершенно не замечает Юппи. Невольно про­вожая ее взглядом, Юппи видел, что эти места совсем не так пустынны, как это кажется, когда считаешь за кого-то только крупных животных. Иногда слоны и Юппи неделями не встречали ни одного крупного животного. Но как много плясало в солнечном луче мошек, как много мелькало в вет­вях птиц, как много мелких существ жило и роилось повсюду! Он смотрел на крохотную бабочку, порхающую перед ним.

Крылышки у нее были, как лепестки,— тоненькие и нежные, ни с одним ветром не справились бы они. Да и без ветра бабочка опускалась и взлетала по воле малейшего дуновения, но, кажется, ей от этого было только весело. Весело, хотя жила бабочка всего один день. Да и куда ей было выдержать больше, такой легкой и нежной!

Он смотрел на крохотного жучка, бурого, похожего на ка­мешек. Если бы жучок не полз, Юппи его ни за что бы не заметил. Очень упорный был этот жучок. Юппи осторожно отодвинул его назад, но он, замерев на мгновение, снова дви­нулся в прежнем направлении. Несколько раз возвращал его Юппи назад. И каждый раз, замерев на какое-то время, бурый жучок неизменно возвращался на свою дорогу. И настал мо­мент, когда задумавшийся Юппи потерял его из виду.

При взгляде на этих существ Юппи и самому хотелось быть маленьким. Мир для этих крошечных существ всегда полон потаенных мест, куда можно спрятаться, стать незамет­ным — огромный, надежный мир! Но ведь Юппи хотел достичь моря и переплыть его. А если бы он родился крошечным, как они, ему, возможно, легче было бы уберечься от смерти, но до моря бы он уже не добрался, будь у него даже не четыре, а шесть или восемь ног, как у них.

Юппи был бы не прочь поговорить с кем-нибудь из этих крошечных существ, но они не обращали на него ни малей­шего внимания. К тому же многие из них были очень быстрые— не успеешь вымолвить и двух слов, как они уже исчезли.

Однажды он решил все же поговорить с Жуком. Это был сравнительно большой и неторопливый Жук.

— Эй! — сказал Юппи, но тот и не подумал задержаться или хотя бы ответить.

«Может, он глухой? — подумал Юппи.— Но еще вернее, что он просто не видит меня, а значит, и не знает, что я к нему обращаюсь" Тогда он лапой осторожно перевернул Жука на спину и еще раз сказал:

— Эй!

Зачем перевернул? — сердито спросил Жук.

— Я хотел поговорить.

— Верти обратно.

Юппи перевернул, и Жук тотчас пополз по своим делам.

— Я же хочу с тобой поговорить! — сказал Юппи, но Жук словно и не слышал.

Тогда Юппи снова перевернул его на спину.

— И ты думаешь,— сказал Жук,— после этого я стану с тобой говорить? — И он стрельнул в Юппи черной вонючей жидкостью, так что Юппи едва успел увернуться.

Между тем Хохора уже звала его раздраженно, и, оста­вив Жука — пусть он теперь сам, такой несговорчивый злюка, переворачивается со спины на брюшко,— Юппи бросился до­гонять слонов.

Несколько дней Юппи не обращал внимания на маленьких существ, роящихся и копошащихся всюду. Но как-то днем, когда слоны задремали, пережидая зной, Юппи увидел, что крохотный муравей тащит, пятясь, кусок листа. Конечно, Му­равью было не до разговоров — работа есть работа, поэтому Юппи просто наблюдал. Когда Муравей отполз подальше, Юппи поднялся и пошел за ним. Муравей на него не обращал внимания. Юппи решил ему помочь и подсунул лапой лист в ту сторону, куда пятился Муравей. Но Муравей не вы­пустил лист из жвал, а перевернулся вместе с ним.

— Отстань,— сказал он на своем муравьином, таком рез­ком языке, что у Юппи в носу засвербело.

Что ж, подумал Юппи, может, когда Муравей протащит свой лист куда ему нужно, он будет подобрей и поразговор­чивей, и тогда они порассуждают о жизни.

Больше Юппи не помогал Муравью, но и не мешал, а по­тихоньку двигался за ним, пока не заметил, что стоит у трух­лявого обломка дерева, а по этому обломку и вокруг него снует столько муравьев, что Юппи сразу потерял из виду того, за которым следил. Впрочем, много — это все же лучше, чем ни одного: не с одним, так с другим, возможно, удастся пого­ворить. И Юппи уже хотел начать разговор, но тут явился некто с длинным-предлинным носом или, может, мордой. Из этой длинной-предлинной морды высунулся такой длинный верткий язык, что Юппи даже усомнился, язык ли это или

странное животное носит в своей длинной-предлинной морде длинную-предлинную змею. Но это все-таки был язык, потому что животное слизнуло им сразу несколько десятков муравьев. Юппи зарычал — животное исчезло в чаще.

«А я завидовал им,— подумал грустно Юппи.— Видно, и на крохотных есть свои охотники».

Он, может, совсем перестал бы обращать внимание на этих мелких существ, если бы дорога не подвела путников доволь­но близко к людским жилищам. Другого прохода не было — горы и ущелья перерезали путь. Хохора вела своей маленький отряд теперь особенно осторожно, а Юппи то и дело приню­хивался, и сердце у него билось быстрее от волнения.

— Смотри,— сердилась Хохора,— будь любопытен к чему угодно, к кому угодно, но любопытство к людям до хорошего не доведет.

Юппи грустно сникал, но чуть забывался, и нос его снова поворачивался туда, откуда пахло людьми и их жилища­ми,— и вместе с этими запахами оживало воспоминание о ласковых девочкиных руках. Ах, почему, почему он дол­жен бояться и избегать людей?! Вот ведь мошки, бабочки, муравьи живут здесь, вблизи человеческих жилищ, как всюду.

Не спеша, втягиваясь в самого себя и вытягиваясь, пере­ползал дорогу розовый червь. Он полз так медленно, что с ним можно было и заговорить.

— Ты живешь где-то здесь? — спросил его Юппи.

— Где-то здесь я ползу,— ответил Червь, не замедляя и не ускоряя своего движения, и голос у него так же, как он сам, то вытягивался и утоньшался, то утолщался.— А живу я где- то внизу.

— Почему ты говоришь «где-то»? — удивился Юппи.

— А почему ты спрашиваешь «где-то»?

— Я — потому, что не знаю точного места, где ты жи­вешь...

— В точном месте живут только травинки — потому что они со своей точки сдвинуться не могут, а я живу уже знаешь сколько километров!

И хотя насчет километров он, видимо, сильно преувели­чивал — однако же кто его знает, сколько он уже живет и пол­зает,— Юппи не мог не согласиться с тем, что Червь точнее его выражается.

— Вот ты,— сказал он,— ползаешь, где тебе вздумается.

А людей ты не боишься? Ведь они могут тебя убить.

— Нет,— сказал Червь, не останавливаясь, и голос его то утолщался, то вытягивался,— люди не станут меня трогать, потому что я пользу огромную приношу.

— Пользу? Это потому, что ты ползешь? Но ты же пол­зешь, а не пользешь?

— Сумей ты так проползти, чтобы принести пользу! Во мне есть прок, во мне есть толк, во мне есть смысл. От меня есть помощь. Всюду, где я проползу, остаются прок, толк, смысл и помощь.

— Помощь? Какая же это?

— Я взрыхляю и удобряю землю. Уничтожь меня — и земля перестанет плодоносить и все умрут с голоду.

— Вот как! А муравьи? — заинтересовался Юппи.

— Без муравьев пропали бы леса. Без лесов пропал бы воздух — а чем дышать?

— А я? А во мне польза есть?

Червь фыркнул:

— Какая в тебе польза? Разве что хвост! Да и тот надо сначала содрать с тебя!

Обескураженный Юппи не нашелся что ответить. Пускай бы еще Червь был быстрым и Юппи просто не успел бы отве­тить. Но Червь все полз и полз, а он не мог придумать достой­ного ответа.

Вопрос о полезности людям и миру теперь занимал все мысли Юппи. Ведь если бы оказалось, что от него живого есть миру польза, он мог бы ходить где угодно, высоко подняв свой цветастый хвост.

Он все чаще поглядывал вверх — не покажется ли там Ка­ра мба? Потому что о ссоре теперь не время было думать —

нужно было выяснить насчет пользы. И едва Карамба мель­кнула в ветвях, Юппи закричал:

— Карамба, это правда, что люди не убивают тех, от кого живых есть польза?

— Спррашиваешь! — ответила утвердительно Карамба.

— А от тебя прок есть?

— Спррашиваешь!

«Придет ей какое-нибудь словечко в голову — и уж она его твердит и твердит,— подумал Юппи.— Спрашиваешь — не спрашиваешь, а какой все же может быть прок в Карамбе?

Словно угадав его вопрос, Карамба начала кричать на все голоса: и как древесная лягушка, и как цикада, и как шакал, и как олень.

— Теперрь сообрразил? — сказала она.— Я же запоминаю и хрраню голоса.

Юппи ушел, задумавшись, а когда вернулся, чтобы воз­разить Карамбе: «Не все же голосами разговаривают!» — Карамбы на месте уже не было.

Теперь, кого бы ни встречал Юппи, первое, о чем он ду­мал,— есть или нет от встречного прок, помощь и польза лю­дям и миру?

Как-то ночью Юппи учуял запах костра и странных боль­ших животных. Подобравшись поближе, Юппи долго разгля­дывал их, Горбатые, с надменно выпяченной большой ниж­ней губой, они были очень некрасивы.

— Эй, кто вы? — окликнул их Юппи.

— Верблюды,— отвечали они ему.

— Вы что же, в дружбе с людьми?

— Мы вместе работаем. Вместе ходим через пустыни.

— И давно вы дружите с людьми?

— Да уже шесть тысячелетий, пожалуй.

— Почему же именно с вами ходят люди через пустыни?

— А кто же, кроме нас, способен не пить по десять су­ток и при этом нести груз?

— Не пить по десять суток? — удивился и даже не пове­рил Юппи.— Это как же так?

— У нас такая кровь.

А-а, сказал Юппи, хотя и не понял, как это – такая кровь?

Весь следующий день Юппи ДУМАЛ о том, что ДАже такое некрасивое животное, как верблюд, замечательно и незаме­нимо, и ему было так обидно за себя, что хотелось встретить животное, которое бы ничего, кроме вреда, не приносило. Вот какой обиженный и злой он был!

В задумчивости он чуть не наткнулся на Змею. Змея смот­рела на него, но не двигалась с места, и взгляд ее был ленив. Поэтому Юппи не стал убегать и даже сказал:

— Привет вам от вашей тетушки!

— Она шшто, больна?

— Почему вы так думаете? — пробормотал Юппи, кото­рый все же не очень спокойно себя чувствовал, разговаривая со Змеей.

— Зздоровым ззмеям обычщщно не сс кем передавать при­веты,— объяснила Змея,— они обычщщно ссъедают всстреч- щщных, а потом ужж воспоминают о ссвоих родсственниках, которым неплохо бы передать вессточку.

Она так бессовестно это говорила, что смутился вместо нее Юппи. Он даже попытался найти какие-нибудь смягчаю­щие обстоятельства.

— Нет-нет, не волнуйтесь, она здорова,— сказал Юппи.— Она просто очень щедрая, как и вы, вероятно, и не держит яда впрок, а весь его отдает сразу — первому встречному.

И вот, когда мы встретились в последний раз, у нее уже не было яда. А иначе, конечно, привета вам я бы уже не смог передать. Кто с ней встретится, умирает сразу, без мук, к тому же перед тем она очень хорошо убеждает, что жить — плохо.

— Я вижжу, ты сс ней всстречалсся не расе. Как жже она не убедила тебя? Или ее исспугал твой хвосст? — не то кашлянула, не то хихикнула Змея.— Он у тебя, наверное, искуссственный.

— Право, не знаю,— пробормотал Юппи, которому очень хотелось задать Змее свой вопрос.— Ваша родственница, ко­нечно, убедила бы меня, но мне слишком много надо узнать. Вот и вам мне хотелось бы задать вопрос.

— Ззадавай,— сказала без всякого выражения Змея.

— Вас ведь, наверно, мало кто любит, хоть вы и отдаете щедро свой яд,— сказал деловито Юппи.— Наверно, и люди стараются вас убить, потому что ну какая же от вас польза?

— Ессть, конешшшно, и ссреди людей такие глупцссы, как ты,— холодно просвистела Змея.— Но умные люди насс не убивают. Мы очщщень цссенны, можжешшь не удивлять- сся: унцссия нашего я-ада в пятнадцссать расе дорожже унцссии ззолота.

— Я-ад? Да зачем же кому бы то ни было яд, скажите на милость?

— Я-ад — это лекарсство, ессли умно сс ним обращщатьсся. Прекрассное, ссильное лекарсство. На всей зземле ни у кого нет такого ссильного я-ада, как в нашем роду-у!

— Ах вот оно как! — сказал Юппи, потихонечку пятясь, потому что от этих ли речей или еще от чего взгляд Змеи на­чал оживать, а Юппи хорошо помнил, чем это кончается.

Через минуту он уже вприпрыжку мчался от этого места и не сразу расслышал, что кто-то его зовет:

— Эй! Эй! Да погоди же — чего-то хочу тебе сказать!

Голос был не змеиный, и Юппи остановился.

— Эй! — раздалось теперь не сзади, а откуда-то сбоку.— Куда ты таращишься, неужели не видишь меня?

Юппи вгляделся, но опять никого не увидел.

Но вот кто-то выпрыгнул из высокой травы и, как каме­шек, упал прямо перед ним.

— Это я, Кокой,— сказал крохотный лягушонок, бесстраш­но подняв к Юппи мордашку. Но когда Юппи протянул лапу, он отпрыгнул подальше.— Если у тебя есть хоть маленькая царапина на лапе, не притрагивайся ко мне — это очень опасно.

— Для кого? Для меня? — спросил Юппи.

— Не для меня же!

А Юппи-то думал, что лягушонок его испугался!

— Я слышал твой разговор,— продолжал лягушонок Кокой,— с этой хвастливой змеей! Она уверяла, что ядовитее их семейства нет никого на земле.

— А разве не так? — заинтересовался Юппи.

— Это наглая ложь!

— Ты знаешь кого-то поядовитей?

— Знаю, и очень хорошо!

— Кто же это?

— Это мы, кокой.

Склонив голову набок, Юппи внимательно посмотрел на крохотного лягушонка.

— Я понимаю,— сказал Юппи,— ты, наверно, самый ма­ленький из них.

— Мы все маленькие,— сказал Кокой.— В нас и так хва­тает самого сильного на земле яда.

Юппи очень хотелось, чтобы у него тоже было что-нибудь такое, чего ни у кого на земле больше нет, чтобы он живой был нужен миру. Он даже не понимал теперь, как раньше мог

жить, не зная, для чего он. Юппи не мог поверить, чтобы он был ни для чего, если даже в черве — такая огромная поль­за. Просто обычно, наверное, об этом рассказывают детям мамы, но его мама исчезла, не успев рассказать. Юппи пы­тался припомнить: может быть, кто-нибудь когда-нибудь говорил ему все же, для чего он? Но вспоминалось только не­приятное — как женщина хотела, чтобы его хвост был у нее на плечах, как не хотели портить его хвост охотники, а его самого было им ничуть не жалко. Ну уж дудки, хвост у Юппи красивый, но, кроме шкуры и хвоста, у него ведь есть глаза, которые столько всего видят, что это даже удивительно. Есть язык, который лакомится каждой травинкой. Есть уши, кото­рые слышат так далеко и точно. Есть нос, которым он чует еще невидимое. Есть передние ловкие, цепкие лапы. Есть силь­ные задние. Да мало ли что еще у него, живого, есть!

Юппи чувствовал, что если очень-очень подумать, если собрать все, что в нем есть, вместе, то, наверное, можно и без подсказки понять, для чего он. Никто его не учил, как надо думать, поэтому ему было трудно собрать в мыслях все вместе. Пока он представлял, как его глаза видят доброе, большое Де­рево, черные ласковые глаза Рапиды, нежные, как лепестки, крылья бабочки, он забывал подумать о языке. Вспоминал язык и всякие травки на вкус — пресные и горьковатые, кис­лые и сладкие,— но ему казалось, что без носа тут тоже не обходится: каждая травка пахнет по-своему и от этого еще вкуснее. Но ведь нос не только для вкуса. Сколько знает всего Юппи о мире вокруг, даже если закроет глаза: и что дождь надвигается, и что в далеких горах цветут цветы, и что мир хорош, очень хорош, и... А уши? Сколько он слышал всего, чего никогда бы не успел увидеть, даже если бы прожил в десять раз больше! А все, все это вместе — для чего? И вдруг Юппи догадался: все вместе — это радость жить!

Он даже подпрыгнул и перевернулся через голову, а хвост его стал вдвое больше и ярче! Весь, весь он и шкура его тоже — чтобы прекрасно жить в этом прекрасном мире! А если кто думает иначе, то это глупо и зло!

Так он и объяснил наутро Карамбе:

— Ты знаешь, для чего я живу? Для того, чтобы радо­ваться!

Но вредная его подружка так долго, так издевательски хохотала, что Юппи разозлился:

— Чему это ты смеешься, интересно знать? Ничего смеш­ного я не сказал!

Ему очень хотелось или убежать, чтобы не слышать этого смеха, или же дать Карамбе такого тумака, чтобы ей было уже не до смеха.

— Открррыл новость! — прострекотала Карамба.— Он живет для того, чтобы рррадоваться! А дррругие, по-твоему, рррадоваться не хотят? Только что же это получится, если каждый будет жить только для того, чтобы самому рррадо­ваться? Об этом ты подумал? Ты живешь для того, чтобы рррадоваться. А та женщина, по-твоему, не хочет рррадовать­ся? И вот для нее рррадость, чтобы ты был меррртвый и что­бы твоя шкуррра лежала у нее на плечах!

Она особенно раскатисто «рэкала», и каждое ее «ррр» болью отдавалось в голове и в сердце Юппи:

— Ее вот рррадует, когда у нее на шее такой воррротник, как ты, и пррри этом уже никуда убежать не может! Послу­шай-ка вот песню, пррриятель,— может, она тебя вррразумит!

И Карамба запела песню про некоего охотника Матуку, которому королевская семья дает заказ ко Дню исполнения желаний. Карамба распевала на все голоса — принцессы и принца, первой дамы и дамы второй, короля и королевы.

Карамба делала паузу и продолжала издевательски:

Юппи ахнул, представив, как Матука убивает Рапиду, по­тому что принц хочет куртку из ее шкуры — модную куртку. Модную — это значит, что много оленей для этого будет убито.

А Карамба продолжала:

— Не хочу, не хочу я эту бессовестную песню слушать!— кричал Юппи.

Но Карамба продолжала невозмутимо петь, как королю и королеве объясняют, что для исполнения их высочайшего желания нужно убить бегемота: из мяса бегемота можно бу­дет приготовить отличное угощение, из бегемотовых клыков сделать зубной протез для короля, а шкурой бегемота отпо­лировать алмаз для королевы.

Первая дама сказала жеманным голосом:

И Юппи вздрогнул, представив, что он — тот самый ред­кий зверек.

Вторая дама попросила:

— Прекрати! — снова крикнул Юппи.

А Карамба:

И рыцарь им в ответ:

— Мало ли чего кому хочется! — закричал Юппи и бро­сился прочь от Карамбы.

От этой песни сделался Юппи совсем больным. Стоило ему прикрыть глаза, как в ушах снова звучал хриплый голос Карамбы:

Поэтому Юппи старался глаза не прикрывать, но на что бы он ни глядел, ничто не доставляло ему радости. На отдыхе он даже старался забраться поглубже в чащу, чтобы ничего, кроме листьев и травы, не было перед глазами.

Между тем и в чащобе шла своя жизнь. Какая-то птица, усевшись прямо над ним, пела о том, как хорошо жить на свете. Юппи на нее не глядел и старался не слушать, но когда все-таки глянул, даже глазам своим не поверил — он еще никогда не видел такой красивой птицы: грудка у нее была пушистая, голубая, клюв и брови зеленые и лапки зеле­ные, головка и спинка золотисто-коричневые, а крылья совсем золотые, большие, круглые и тоже пушистые.

— Для чего ты, птица? — спросил Юппи, и вопрос его был так неожидан для этой замечательной красавицы, что она даже оборвала пение и уставилась на него круглым золотым глазом под зеленой бровкой.

И ответила птица не сразу, а сначала прошлась перед Юппи, переливаясь красивее, чем радуга в небе, чтобы он по­нял, как бессмыслен его вопрос. И только потом пропела счаст­ливо:

— Для чего я? Чтобы радоваться самой и радовать дру­гих!

Точно! Юппи и сам чувствовал: мало это и даже скучно?— радоваться самому. Куда большим было бы счастьем, если бы он мог радовать других — но, конечно, своей жизнью, а не смертью! А разве он, Юппи, так-таки ничего в жизни и не сделал, что бы порадовало других? Раза два он спасал жизнь не только себе, но и другим. А как он радовал своими шутка­ми ребятишек и девочку! Не он же виноват, что в тот двор яви­лись собачники и он должен был убежать!

Юппи теперь стал совсем недисциплинированным попут­чиком. То задерживался возле кого-нибудь встречного, а по­том вскачь догонял слонов. То вообще заставлял себя ждать, пока рыскал по окрестностям в поисках ответов на свои во­просы. То задумывался так, что забывал об осторожности.

— Вот что,— сказала наконец Хохора,— если хочешь идти с нами, то будь как мы и слушайся старших!

Утром, когда солнце освещало только самые верхушки де­ревьев, там, в освещенной вышине, раздалось пение. Сначала пел один голос, потом к нему присоединились другие, и скоро это был уже целый хор. Юппи запрокинул голову и на верхуш­ках деревьев увидел каких-то мохнатых животных, которые пели, раскинув черные лапы, как крылья.

— Это не мои родичи? — спросил беспокойно Юппи.

— Разве ты умеешь так петь? — вопросом на вопрос от­ветила Хохора.— Это поющие обезьяны.

Красивая это была песня — от нее становилось в одно и то же время и радостно, и грустно. Тут и спрашивать было нечего — эти обезьяны радовались сами и радовали других!

Несколько дней Юппи вел себя хорошо — никуда не отлу­чался от слонов и ни с кем по дороге не заговаривал.

Но вот однажды, спускаясь к водопою, слоны вдруг оста­новились и сначала протянули хоботы вперед, а потом уло­жили их концы на голове, а это означало, что они насторо­жились и не знают, на что решиться. Юппи вгляделся, но ничего не заметил вначале: у берега, там, где тина и грязь, возвышался серый бугор, и только. Но вот бугор зашевелился и начал медленно двигаться по тропе.

— Носорог,— сказала Хохора.— Лучше пройдем вверх по реке, напьемся там. Он сыт, конечно, и отяжелел, и все же...

Но Юппи не мог оторвать взгляда от животного, о кото­ром совсем недавно пела ему Карамба.

— Юппи,— сказала Хохора, и хобот ее сердито подогнул­ся,— ты идешь или нет?

— Я сейчас... я догоню,— пробормотал Юппи, не двигаясь.

Между тем Носорог остановился на еще не жарком сол­нышке, покачался раздумчиво и, подвернув передние толстые ноги, лег, опершись о землю толстыми губами. Тотчас подле-, тели две бурые птички с красными клювами и принялись рас­хаживать по нему, как по дереву, вытаскивая из его кожи клещей, а он только вздыхал да вздрагивал кожей. Тот самый рог, за которым охотились жадные люди, торчал, загибаясь, и Носорог никуда его не прятал, словно нисколько не боялся за свою жизнь.

— Пока вас лечат птицы, позвольте обратиться,— от вол­нения и подхалимажа в рифму сказал Юппи.— Вы не боитесь охотника?

При этом Юппи смотрел на уши Носорога, принимая их за глаза. А глаза оказались совсем низко у рога.

— Не боюсь,— рявкнул Носорог.

Юппи подумал, не следует ли ему уйти. Но любопытство снова взяло верх.

— А почему? — спросил он уже не в рифму.

Носорог заворочался так, что птички вспорхнули.

— Нас... носорогов... осталось... так мало... что если убьют и нас... то уже нигде... никогда... ни в каком месте мира... ни в какие времена... носорогов... больше... не будет...

— Ну и что? — удивился Юппи.— А людям-то что за дело, если им нравится ваш рог?

— Разные... люди... бывают...— Носорог делал такие паузы между словами, что Юппи думал, не заснул ли он.

— Разные? — рискнул он вставить словечко.

— Разные! — рявкнул сердито Носорог, но речь его не ста­ла быстрее.— Умные... и глупые... дальновидные... и недале­кие, которым: мне! сейчас!., и только мне!., и только сейчас!..

Юппи долго молчал, ожидая продолжения этой речи. Так и не дождавшись, он решился подсказать:

— А... а нужно?

— А нужно быть умными! — рявкнул оглушительно Но­сорог.

Странный он все же был: слушаешь молча — и он умол­кает, вставишь словечко — и он рявкает так, что в ушах гудит.

— Умными... нужно... быть,— продолжал более чем нето­ропливо Носорог.— А то... весь мир... вообще... перевернуться может... Или даже... рассыпаться...

Юппи вздрогнул — это показалось ему страшнее, чем даже собственная смерть. Он терпеливо слушал.

— Умные люди... придумали... Красную книгу... Красная книга... предупреждает... кого нельзя... убивать... В Красную книгу... люди записывают животных, которых... уже мало... осталось... Как нас, носорогов... И если убьют и нас...

— Вот как! Так, может, и я в этой Книге? — не выдержал и перебил Носорога Юппи.— Я, может, и вообще один на бе­лом свете! Во всяком случае, я не встречал похожих на себя!

— Ну это... еще ничего... не значит,— молвил после дол­гой паузы Носорог.— Раз ты есть... значит, такие, как ты, существуют... Или существовали...

— Это же не одно и то же — существуют или существо­вали,— заволновался Юппи.

Носорог так долго молчал, что Юппи почти уверился, что он уснул. Но тот наконец вздохнул и согласился:

— Не одно и то же.

И опять так долго не то думал, не то спал, что Юппи уже хотел потихоньку уйти. Но рог вдруг зашевелился, и Носо­рог уставился прямо на Юппи.

— Если ты... остался один,— сказал Носорог,— то тебе... и Красная книга не поможет — ты уже никому не нужен... один... Но то... что ты здесь один... вовсе еще не значит...

что где-нибудь... вас нет слишком много... А если вас... слиш­ком много... то в Красную книгу тебя не запишут.

— А не скажете ли...— начал было Юппи, но заметил, что Носорог на этот раз все же уснул. Спит, а уши и рот ше­велятся. Возможно, Носорог сам не знал, что заснул.— А не скажете ли...— погромче начал Юппи.

— Надоел,— сказал тихо, но очень свирепо Носорог.— Надоел! — рявкнул он во весь голос и приподнялся на перед­них ногах.

Миг — и Юппи уже мчался прочь, прижав уши. Потому что, как бы ты ни любил задавать вопросы, надо уметь и оста­новиться вовремя, иначе может оказаться, что тебе уже ни­когда... никому... не придется задавать свои вопросы.

«Если вас слишком много, тебя не запишут в Красную кни­гу... Если же ты один — ты и вовсе никому не нужен»,— вспомнил Юппи. Чего ему больше всего хочется: чтобы таких, как он, было мало или много — вот чего не мог решить Юппи. Если мало, то, может быть, он уже записан в Красной книге, Но тогда как трудно разыскать на такой большой земле своих!

— Карамба! — время от времени звал Юппи, поднимая голову, но Карамба не появлялась.

Только на третий день в ветвях зашелестело, и раздалось в ответ:

— Ну чего тебе?

— Карамба, я тебя ищу уже три дня!

— Знаю. Я слышала. Только у меня не было настррое- ния отвечать.

— Но ведь это нехорошо!

— Наоборрот,— ответила вредная птица.— Нехоррошо мне было, когда я тебя искала, а тебе не было до меня ника­кого дела. А теперрь мне очень хоррошо — ведь теперрь ищешь меня ты, а я могу и подождать рразговарривать с тобой. Так что тебе от меня надо?

— Карамба, слушай, ты знаешь, что такое Красная книга?

— Я-то знаю.

— Почему же ты не говорила о ней мне?

— Мало ли что я знаю! Не могу же я обо всем говоррить! Надо спррашивать!

— Но как я могу спросить, если не знаю?

— А вот так: «Ррасскажи мне, Каррамба, что-нибудь, чего я не знаю!»

— Ну хорошо, расскажи!

— Так вот, слушай: Земля — крруглая, а звезды — это солнца!

— Ты врешь, ты смеешься надо мной!

— Я смеюсь над тобой, но не врру.

— Звезды — это солнца! Надо же такое придумать! Мо­жет, от них светло, как от солнца, и они греют? Ты уж меня считаешь совсем дурачком. Так ты, пожалуй, еще скажешь, что Земля не стоит на месте, а крутится и несется стремглав?!

— Так и скажу и буду пррава! А вот можешь ли что-ни­будь такое сказать ты? Ну-ка поворрочай мозгами!

— А мне и ворочать нечего. Скажи-ка, если ты такая ум­ная, как лучше — когда много таких, как ты, на земле или когда мало?

— Лучше, чтобы таких умных, как я, было на земле по­больше, а таких глупых, как ты...

— А вот и ошибаешься,— перебил ее Юппи.—Того, чего слишком много, никто не бережет, а когда остается немного, записывают в Красную книгу, так мне сказал дядюшка Но­сорог.

— А что тебе еще сказали дядюшка Тугодум и тетушка Глупышка? Слушай, пока мне не надоело с тобой рразговари- вать! Чумы и холерры на земле осталось совсем немного, но спрроси кого хочешь, занесены они в Кррасную книгу?

Юппи молчал, подавленный мудростью птицы.

— А ты,— спросил наконец Юппи,— ты и твои родичи за­несены в Красную книгу?

— Еще чего! — гордо сказала Карамба.— Те, кто умеют сами за себя постоять, не нуждаются в Кррасной книге.

— А кто же это, кроме тебя?

— Ну, ворробьи, кррысы!

— Я, конечно, никогда не видел крыс, но говорят — ОНИ противные.

— Не знаю,— ответила ворчливо птица.— Мне по душе те, кто умеют за себя постоять, а не вымиррают, как только становится чуть потрруднее. Лучшие — выживают сами. Это называется — борьба за существование.

— Откуда только ты все это знаешь?! — поразился Юппи.

А Карамба приосанилась и повертелась перед ним, раз­вернув, как веер, длинный свой хвост.

— Не думаешь ли ты, что я только и делаю, что болтаю?

Я ведь люблю и послушать умные рречи!

Юппи задумался.

— Карамба, а ты не знаешь, я есть в Красной книге?

— Во всяком случае, ты слабачок, хотя мне и удавалось несколько рраз тебя спасти...

— Да ты!.. Да я!..— даже подскочил от возмущения Юппи.

— Ты и дальше будешь заикаться или у тебя есть члено- рраздельные вопрросы? — насмешливо поглядела на него круглым глазом птица.

У Юппи даже нос зачесался, потому, что когда тебе при­ходится испытывать одновременно так много разных чувств, нос морщится и вдоль и поперек, а это очень щекотно.

— Я думаю,— сказал он, немного успокоившись,— меня в Красной книге нет, иначе меня бы не пытались убить в той облаве.

— Ну, это еще ничего не значит,— сказала, подумав, Ка­рамба.— Возможно, ты прросто имел дело с необрразованны- ми людьми. Или же тебя не успели рразглядеть.

— Так что же мне делать, если опасность? Ведь я так и не знаю, в Красной я книге или нет.

— Я тебе советую: сам спррячься, а хвост выстави. Ведь самое заметное у тебя — это хвост. Если же по твоему хвосту выстррелят — значит, одно из двух: или ты не в Книге, или это малообрразованные люди. И тогда уже или пррячься, если сможешь, или беги, если успеешь.

Юппи не мог понять, смеется Карамба над ним или сове­тует всерьез. Если это был совет, то он ему не очень понравился, если насмешка — тем более. Он отвернулся от Карамбы, но, заметив, что она собирается взлететь, взмолился:

— Подожди!

Впрочем, она не так уж и торопилась — ей явно нрави­лось отвечать на вопросы.

— Подожди,— угрюмо повторил Юппи.— Я знаю, в Крас­ную книгу записывают животных, которых осталось мало. Что еще нужно, чтобы тебя внесли в Красную книгу?

— Для этого надо быть чем-нибудь замечательным.

— Полезным?

— Ну, будь полезным, если можешь, но будь особенным — это необходимо! И Карамба вспорхнула, осыпав Юппи ка­кой-то пылью и листьями.

Когда на этот раз Юппи догнал слонов, хобот Хохоры от возмущения был завернут вверх, и Юппи даже слегка стру­сил. Но Хохора сдержалась и только сказала:

— Последний раз тебя предупреждаю: или ты слушаешь­ся меня, или я тебе задам такую трепку...

Юппи вдруг обнаружил, что ему совсем не нравится, когда его ругают. Когда-то медвежонок сказал ему: мама — это та, которая ругает, если что не так сделаешь. Но Юппи чувствовал: мама ругала бы его из любви и беспокойства, а Хохора ругает потому, что он мешает им. И тогда Юппи сказал Хохоре, что он просит извинения за то, что был таким недисциплини­рованным попутчиком, что он благодарен им за все, но даль­ше с ними не пойдет, у него есть свои неотложные дела.

Хохоре, видно, стало не по себе, что она вынуждает Юппи, по сути дела еще ребенка, жить в одиночестве и опасности. Она подогнула хобот, потом свернула его вбок улиткой, потом засунула в рот, вынула и почесала ухо.

— Мне кажется, мы оба погорячились,— молвила она.

— Ничуть! — сказал Юппи, уже довольный принятым ре­шением.

— Во всяком случае, если ты передумаешь и вернешься к нам, мы будем очень рады.

Локсо переминался с ноги на ногу, и уши его шевелились. Едва в полдневный отдых старшие задремали, он зашептал Юппи:

— Что ты надумал? Куда ты пойдешь? Ты правда что-то надумал или еще и сам не знаешь?

— Это я-то не знаю?! — важно ответил Юппи.— Я, мой маленький друг, должен разыскать Красную книгу.

И он растолковал ошеломленному слоненку, что такое Красная книга,— все, что знал. А чего не знал, то приду­мывал.

— Понимаешь,— говорил Юппи,— если я уже есть в Крас­ной книге, я сразу узнаю, кто я, где мои родные и Чем я заме­чателен. Если же меня в Книге нет, я туда запишусь, и тогда у меня будет время обо всем этом подумать, потому что тех, кто записан в Красной книге, не убивают.

— А что, если эта Книга — в заповеднике? — сказал Локсо.

— Ну что ж, тогда это узнаешь ты и передашь через кого-нибудь мне или Карамбе.

— А как же чудесная страна, где ты родился?

Юппи не сразу собрался с мыслями.

— Эту страну,— сказал он наконец, покачав головой,— тоже ведь могут загубить. Там же никто друг друга не ест и никто ни в кого не стреляет. Поэтому там никто никого не боится и там можно всех уничтожить за несколько дней, если приедут туда охотники. А я попрошу внести в Красную книгу не только меня, но и эту страну. Согласись, это будет сразу и полезно, и замечательно, и особенно, и для чего!

Он так здорово это сказал, что даже вверх посмотрел, нет ли где-нибудь Карамбы, не слышит ли она его умные и кра­сивые речи.

Слоненок стоял, понурив голову, и даже траву не щипал.

— А давай,— сказал Юппи,— пойдем вместе искать Крас­ную книгу?!

— Мне бы очень хотелось,— молвил слоненок,— потому что я ведь еще совсем молодой и мне хочется не просто жить, но и чего-то хотеть и добиваться. Нога у меня уже зажила, и я был бы тебе хорошим попутчиком. Но мне нельзя. Это ведь ради меня идут в заповедник Хохора и тетушка. Я дол­жен выжить и продолжить свой род. Ты — другое дело. Тебе одному все равно свой род не продолжить. Ты должен найти или свою родину, или своих родных, или уж, в крайнем слу­чае, хотя бы смысл своей жизни. Но мы еще встретимся, правда?