Сказка о Юппи

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Долго смотрел вслед слонам Юппи. Шли они, казалось, медленно, однако скоро исчезли из виду, и ни шороха, ни хруста не доносилось с той стороны, куда они ушли.

На минуту Юппи захотелось догнать их. Как спокойно было под опекой мудрых и опытных, сильных и осторожных слонов! Но нет, он должен найти Красную книгу! Он даже повторил это несколько раз про себя, а потом и вслух, стараясь заглушить чувство сиротливости.

С тоской оглянулся он по сторонам — нет ли поблизости Карамбы. Но никого не видно было. На всякий случай, если она нарочно притаилась, он. сказа л громко:

— Карамба, я иду искать Красную книгу!

Вверху в ветвях что-то зашелестело. Была ли это притаив­шаяся Карамба, или просто ветер прошумел, Юппи не раз­глядел.

Нужно было подумать, куда идти. Но ведь Карамба гово­рила, что Земля круглая. Так что, куда ни пойди, в конечном

счете, наверное, дойдешь когда-нибудь и до Красной книги. Если, конечно, Карамба не обманула.

Юппи решил идти в ту сторону, откуда ветер дует,— так хоть безопаснее. Он шел и шел, и очень задумался, и чуть не наступил на пеструю жабу, переходившую через тропу.

— Квэй! — квакнула Жаба.— Поквежливей кв самом деле! Поосторожней!

— Ой, я нечаянно,— сказал Юппи.— А я, между прочим, знаком с вашим дальним родственником Кокой. Если он не преувеличивает, у него яд посильней, чем у кобры.

— Ничуть не преувеличиквает,— сказала Жаба и села передохнуть напротив Юппи.— А квуда это ты спешишь, скважи, пожалуйста?

— Я ищу Красную книгу. Может, ты знаешь, в какую сто­рону идти?

Но Жаба не знала. Она даже не слышала никогда о Крас­ной книге. Юппи только собрался рассказать ей, как перед ним завертелось какое-то яркое пятно. Не сразу Юппи понял, что это птица, так быстро трепещущая крыльями, что их не­возможно было рассмотреть. Не сразу Юппи и разобрал, о чем говорит эта птица, хотя она раз тридцать, наверное, повтори­ла свою фразу. Оказалось, что птицу зовут Колибри и она тоже хочет узнать о Красной книге.

Но не успел Юппи и рта раскрыть, как еще один, резкий, голос раздался в воздухе, и стремительный Стриж, прочерчи­вая воздух перед Юппи, выкрикнул, что он тоже не прочь послушать.

Юппи решил сесть, чтобы рассказать как следует, но по­чувствовал, что бугорок, на который он сел, шевелится и даже посвистывает. Юппи приподнялся и увидел, что это не буго­рок, а Черепаха.

— Ой, вам больно, наверно? Простите! — воскликнул с искренним раскаянием Юппи.

Черепаха благосклонно опустила головку, высунутую из- под панциря, что должно было, наверное, означать: «Ничего, я не сержусь».

Юппи наклонился послушать, что скажет Черепаха, но

она говорила так медленно, что даже терпеливый Юппи не выдержал больше двух слов.

— Я... тоже...— сказала Черепаха, и Юппи поспешил до­сказать за нее:

— Ты тоже хочешь послушать о Красной книге? Ну что ж, расскажу то, что знаю.

Ему, конечно, мешало немного, что двое из его слушателей все время мелькают перед ним. И все же он рассказал, что в Красную книгу, запрещающую убивать, записывают тех, кто чем-нибудь замечателен. После этого он приготовился послушать их, но не тут-то было.

— Я...— начала с тихим свистом Черепаха.

Л Жаба квакнула:

— Прошу квыслушать... Юппи, послушай квнимательно!

Но Стриж и Колибри, быстро носясь вокруг, заглушали

их и друг друга.

— Постойте! —- крикнул Юппи.— Так ничего не получит­ся. Я придумал: будем говорить по очереди! Колибри, я тебе первой даю слово. Только не можешь ли ты не мельтешить, а сесть на ветку и сказать помедленней?

— Могу,— сказала Колибри, вцепившись в веточку,— но недолго, потому что, если я не летаю, я замерзаю и цепенею. Юппи... вспомни... колибри... когда... когда...

Она явно засыпала, и хотя Юппи уже понял, что хочет сказать Колибри, ему нужно было узнать кое-что еще, поэто­му он встряхнул дерево, и Колибри проснулась и взлетела, но теперь, чтобы ее поняли, ей приходилось каждое слово по­вторять по два, а то и по три раза:

— Когда-когда найдешь-найдешь Красную-Красную кни­гу-книгу, запиши-запиши туда-туда колибри-колибри. Запом- ни-запомни...

Она говорила, а Юппи, чтобы ничего не забыть, повторял за ней:

— Ни у кого не бьется сердце так часто, как у колибри,— тысяча ударов в минуту. А как быстро движутся у них кры­лышки, какое красивое оперение! Нектаром цветов питаются колибри и сами нежны, как цветы...

После Колибри Юппи хотел дать слово Стрижу, но Жаба вдруг рассердилась.

— Кваквое безобразие! — сказала она.— Поква всех квы- слушаешь, квак раз квысохнешь и умрешь: или дайте мне посидеть кв луже или квыслушайте меня! Квороче: запиши меня, Юппи, в Квасную книгу.

У нее получилось второпях не «Красная», а «Квасная». Юппи взглянул на нее и увидел, что в самом деле она «усохла» — стала вдвое меньше.

— Постой,— сказал он, так как Жаба уже прыгнула в ча­щу, спеша в мокрое местечко,— извини, но ведь в Красную книгу записывают только тех, кто чем-нибудь замечателен.

Жаба уставилась на Юппи, а потом подняла заднюю длин­ную ногу и постучала ею по голове — мол, Юппи-Юппи, не­ужели ты так глуп?

— Что ж, придется еще немного квысохнуть,—вздохну­ла она,— если ты даже этого не знаешь! Так слушай же, чем замечателен наш род на земле! Не говоря уж о том, что многие из нас ядовиты настолькво, что и змеи нам позавидуют. Не говоря уже о том, что среди нас квстречаются редквостные кваса вицы — хотя сама я сторонница скромной раскваски,— сказала Жаба, прохаживаясь перед Юппи и показывая ему свою серую, с бурыми пятнами шкурку.— Так квот, не гово­ря уж обо всем этом, квидел ли ты квогда-нибудь таквой языкв?

И она выкинула длинный, как лента, язык, на который тотчас налипли мошки.

— Слышал ли ты квогда-нибудь более красивые трели? И она пропела действительно красивую мелодию.

— Квогда мы поем, мы забываем обо квсем! — прибавила Жаба мечтательно.— Мы можем ходить квот так! — И она прошла по вертикальному стволу.— Мы можем летать! — сказала она и показала перепонки на задних лапах.— Мы можем запасать кводу под квожей... Мы...

Но тут Юппи заметил, что Жаба уже совсем высохла, и сам подтолкнул ее, чтобы она скорее бежала к ближайшей луже.

Все это время Черепаха изредка посвистывала:

— Я... я...— И снова: — Я... я...

Только теперь, когда Колибри улетела, Жаба ускакала, а Стриж отлетел куда-то подкормиться, Черепаха вымолвила:

— Я... уже... записана... в... Красную... книгу.

— Так что же ты молчала?! — вскричал Юппи.— Вспом­ни, пожалуйста, почему тебя записали в Красную книгу?

— Я...

— Ну скорей, Черепаха, милая!

— Я...

Но в это время прилетел Стриж и, туда и сюда как стрела пролетая, несколько раз сказал, пока Юппи понял и повто­рил:

— Я всех быстрее на земле. Запиши меня в Красную книгу!

И улетел.

Оставшись с Черепахой наедине, Юппи выслушал наконец историю ее рода, но для этого ему пришлось набраться терпе­ния и слушать три дня и три ночи...

Лишь на четвертый день пустился Юппи в путь, повторяя слова Черепахи:

— Нам известен секрет долгой жизни. Конечно, у нас еще и очень вкусное мясо. Но если нас перебьют, то всего лишь несколько раз наедятся, зато так и не узнают секрет долгой жизни. Напомни Это людям, Юппи. Напомни, что нас не зря внесли в Красную книгу и что от нас живых узнаешь боль­ше, чем от мертвых.

Юппи быстро бежал-скакал вперед, и хотя хвост его в лу­чах восходящего солнца был очень красив, он все сильнее чувствовал, что живой он — весь, целиком — в сто раз пре­краснее, замечательнее мертвого своего хвоста.

Много кого еще видел в своем путешествии Юппи — ведь путешествовал он долго и побывал в разных местах.

До сих пор Юппи считал, что самое красивое существо на свете — это Рапида из славного рода антилоп, да, может быть, еще та птица, что переливалась красивее радуги в небе.

Но вот однажды, отдыхая в развилке дерева, он принюхался к чуть повеявшему ветерку и понял, что рядом с ним кто-то есть. Однако солнечный свет падал сверху и сбоку, и Юппи не мог как следует вглядеться. И только когда один тонкий ствол шевельнулся, Юппи понял, что это не ствол, а очень длинная шея очень высокого животного. Животных оказалось несколько. Все тело их было покрыто таким узором — будто золотые звезды сплошь покрывали черное небо. Но стоило им пошевелиться, и уже, наоборот, казалось — черные звезды покрывают золотое небо. Но, может быть, это даже на другое походило: однажды Юппи остановился на берегу чистого, прозрачного ручья; дно у ручья было песчаное, и на этом дне дрожала живая сеточка — тень бегущей воды — вот на что это было похоже. Хоть и стояли животные на четырех ногах, были они очень высокие. Спина их казалась только неширокой покатой подставкой для очень высокой шеи с маленькой красивой головой.

Чтобы получше рассмотреть их, Юппи взобрался повыше на дерево и чуть не упал от восторга, встретившись, глаза в глаза, со взглядом золотистого животного. Большие и ласковые, очень темные были эти глаза, и в огромных пушистых ресницах.

— Кто ты? — спросил Юппи.

По движению маленьких ушей и по движению прекрасных глаз он видел, что животное слышит его. Но оно ничего не ответило.

— Это жирафы,— сказал кто-то рядом с Юппи, а Юппи даже не оглянулся, не поинтересовался, кто говорит,— ему хотелось смотреть и смотреть на жирафов.

— Они не умеют говорить, у них нет голоса,— прибавил тот, что был рядом с Юппи.— У них слишком длинная шея. Они могут срывать самые высокие листья, но не могут разго­варивать.

Один жираф ласково коснулся другого и положил на его шею голову. Потом жирафы плавно тронулись в сторону, и золотистый узор их прекрасных шкур заструился, как сол­нечная вода.

Юппи медленно перевел дыхание. «У них нет голоса,— подумал он,— потому что они прекрасны». Почему он так подумал, Юппи и сам не мог бы объяснить. «У них нет голоса,— подумал он еще,— потому что они умеют так ласково касаться друг друга». Если бы ему сказали: «В Красной книге осталось только одно-единственное место»,— он отдал бы его жирафам.

Жирафы были так прекрасны, что впервые в жизни Юппи приснилась его мама. Она была очень умная — это было видно по ее большим глазам. И она очень любила его — это было видно по тому, как распушился и стал ярко-зеленым ее хвост. Она была молчалива, как жирафы, и она не прикасалась к нему, а сидела немного в стороне, но специально для Юппи черной кожистой лапкой перебирала полосы радуги, которую ловко придерживала другой лапкой. Она касалась желтой полосы — ив стороны брызгали желтые яркие пятнышки. Касалась фиолетовой — и, как капельки над струями фонтана, плясали в воздухе фиолетовые шарики. Если же она касалась сразу двух полос — вспыхивали ир разбегались ломкие, яркие лучики таких невероятных цветов, что Юппи диву давался. Чем больше он вглядывался в необычную игру своей мамы, тем больше понимал, что она ему что-то говорит, но что, он не мог понять, потому что никогда до этого мамы своей не видел. А вокруг маминой большеглазой мордочки была, как круг, яркая, такая же цветная шерстка, как на хвосте. Такая милая была у него мама!

— Ну что ж,— сказал Юппи, проснувшись,— я иду не так уж много, и вот мне уже приснилась моя мама. Если дальше пойдет все так же хорошо, я ее встречу на самом деле!

Юппи шел и шел и встречал все новых и новых животных. Однажды он отдыхал на дереве. Возможно, потому, что на стволах не так уж много обитает животных, так что их и не

ожидаешь обычно встретить, а может быть, потому, что он устал и задремал, только Юппи как-то и не заметил поначалу, что он на ветке не один. А заметил, когда существо было уже рядом и, видимо, испугалось, потому что вдруг вспыхнуло и завращало глазами. Юппи вскочил, попятился, и хвост его тоже вспыхнул. Так что на этот раз уже не он, а существо спросило его:

— Кто ты?

Юппи ответил наспех, кто он и куда и зачем идет, и принялся рассматривать существо, которое сразу потеряло к нему интерес, успев только сообщить, что оно Хамелеон — животное древнее и благородное.

Хамелеон сидел на стволе дерева и очень напоминал человека в маске — вот только длинный хвост, обвитый вокруг ствола, мешал этому впечатлению. Колени Хамелеона были растопырены, и растопырены локти. Лицо пересекал длинный рот, а глаза были повернуты в разные стороны — один смотрел вверх, другой — вбок. Весь он был в чешуйках, и у каждой чешуйки, казалось, был свой цвет. Но не успел Юппи вдоволь рассмотреть Хамелеона, как щель рта у него приоткрылась и оттуда выскочило что-то настолько длинное, что странно даже было, как оно могло помещаться в маленьком Хамелеоне. Миг — и это длинное втянулось обратно, и по тому, как задвигалась щель рта Хамелеона, Юппи сообразил, что тот жует. «Так это был язык! — догадался Юппи.— Как у Жабы и у того, что пожирал муравьев».

На прощанье Хамелеон станцевал ему странный танец. Сначала он замер и только вращал глазами. Потом медленномедленно поднял одну переднюю и одну заднюю лапы и медленно покачался вперед и назад. Опустил лапы, снова повращал глазами, потом поднял другую пару ног и опять покачался вперед и назад. При этом цвет Хамелеона все время менялся — Хамелеон становился то багровым, то желтым и зеленым, то черным и коричневым, то совсем бледным. Честное слово, это было даже безобразно — такая красочность. Но Юппи не посмел сказать этого Хамелеону. Кроме того, Юппи подумал, что, наверное, безобразие тоже может быть по-

своему красиво, если вглядеться, вдуматься и понять. «Если вглядеться и вдуматься... Если вглядеться и вдуматься,— повторял Юппи еще некоторое время.

Всех и не перечислить, кого видел Юппи. Одни знали о Красной книге, другие не знали и расспрашивали его и просили и за них замолвить слово, если он ее найдет. Каждого Юппи спрашивал: кто он, откуда, чем замечателен и зачем живет на свете? И не было, оказывается, на земле ни одного зверя, который бы не был чем-нибудь замечателен. Даже совсем маленькие, звери-дети, знали, что они замечательны и неповторимы.

Один детеныш сказал:

— У меня есть мама поэтому меня нужно записать в Красную книгу. Ведь мама не переживет, если со мной что- нибудь нехорошее случится. Когда я был совсем крошечный, она не спала и не ела, охраняла меня. Ой, да что там говорить! Ей ведь очень хочется, чтобы я вырос и был умным, красивым и здоровым и чтобы у меня тоже были дети.

— Понимаешь,— сказал Юппи,— то, что у тебя есть мама и что она любит тебя, еще не причина для Красной книги. Нужно быть чем-нибудь замечательным.

— А разве ты не знаешь,— ответил детеныш,— что мамы бывают только у замечательных животных?

И Юппи поник головой — так больно ранили его эти слова. У него-то мама была только во сне, а сны — не доказательство. Ах, и в самом деле, из всего, что он видел, путешествуя по всему свету, ничего не было замечательнее нежных мам, ничего прекраснее их любви. Может ли быть неза- мечательным существо, которое так сильно любит нежная мама?

Даже когда он оставался один, он все слышал голоса зверей и птиц, рыб и насекомых. А когда спал, он слышал голоса деревьев, каждое из которых тоже было замечательно и хотело, чтобы его для пользы всей Земли занесли в Красную книгу. Юппи немного сомневался, в самом ли деле он слышит во сне голоса деревьев, ведь наяву никогда ни одно дерево, или травинка, или цветок с ним не говорили. Может, думал

он, деревья говорят с ним, когда он опит, потому, что в самом начале жизни его качало и баюкало Дерево?

А однажды Юппи решил, что видит растение-животное. Он, как всегда, отдыхал в развилке ветвей. И вдруг прямо над ним зеленое пятно, которое он принял сначала за лишайник или мох, стронулось с места и двинулось. Да еще не по верху ветки, а под ней! И так медленно, что Юппи не знал, не Мерещится ли ему.

— Кто ты? — на всякий случай крикнул он.

Ответа не было, но это зеленое двигаться перестало.

Что-то мелькнуло внизу, на земле, Юппи на миг опустил

глаза, а когда снова поднял, то не мог найти даже места, где ему почудилось движение. Показалось, решил Юппи. Но когда спускался с дерева, из ветвей послышался звук, похожий на вздох. Юппи подождал немного, но больше ничего не услышал.

К концу дня он жалел уже, что не задержался и не выяснил, что же такое было в ветвях над ним. Он сидел задумчивый над ручьем, когда его обдало ветерком и над ним пронесся Стриж.

— Ты уже записал меня в Красную книгу? — крикнул Стриж.

— Пока я записываю в памяти. Подожди-подожди, не улетай! Ты такой быстрый! Мне нужно возвращаться целый день, а ты слетаешь за полчаса.

И он объяснил Стрижу, куда нужно слетать и что поглядеть и послушать.

Стриж умчался. Юппи приготовился его ждать, но Стриж вернулся очень быстро.

— Это просто большой больной червь! — крикнул он на лету.

— Но почему он зеленый и ползет вниз спиной? — удивился Юппи.

Он и фразу еще не закончил, а Стриж снова пропал из виду.

Юппи как раз думал, полетел ли Стриж проверить его слова или он их даже не слышал и отправился по своим делам, когда тот появился снова.

— Это бродячее гнездо? — крикнул он на лету.

— Но если оно бродит, то, может, оно что-то и говорить умеет?

В третий раз улетел и прилетел Стриж и крикнул:

— Оно еще не научилось говорить — оно только мекает. И больше Стриж уже не прилетал.

Зато объявилась Карамба, не появлявшаяся с того самого времени, как Юппи отправился искать Красную книгу.

— Прривет, путешественник! — прокричала она из ветвей.— Ха-ха-ха! Иду туда, не знаю куда, ищу то, не знаю что!

— Я знаю, чего ищу,— твердо сказал Юппи.— А ты, значит, все это время следила за мной?

— А почему бы, когда я летаю туда или сюда, мне не взглянуть вниз и не посмотрреть, как ковыляет по земле зверре- ныш, лишенный кррыльев, да и сообрражения тоже,— сказала, вертясь, Карамба.

— Крылья — это еще не все,— не назло Карамбе, а просто, подумав, возразил Юппи.— Нужно еще иметь цель и стремление. Что толку в крыльях, если все равно, куда лететь. А у меня вот есть цель, а крыльев нет. Будь у меня крылья, как у тебя, я бы уже давно облетел всю Землю и нашел Красную книгу.

— Вот еще! Мне Красная книга не нужна!

— Но она нужна другим.

— А что мне за дело до дрругих?

— Ты очень глупо сказала,— заметил Юппи.— А говоришь, что это у меня нет соображения.

— Конечно! У тебя нет ни капли сообрражения — иначе бы ты не послал Стррижа к Ленивцу!

— К кому, к кому? — насторожился Юппи.

— Так ты еще и глухой вдобавок, дрружок? К Ленивцу, я говоррю! —и передразнила Стрижа: — «Это большой больной черрвь!», «Это брродячее гнездо!», «Оно еще не научилось говоррить — оно только мекает!» Порразительно! Прросто порразительно, что этот торропыга Стрриж успел все же услы- шить, как Ленивец начал гопоррить! Ведь Ленивец и лапу не успеет псрредвинуть, а Стрриж трри рраза слетает туда и обрратно!

Юппи стало очень стыдно. Не поленился же он в свое время подождать и послушать Черепаху. Мог бы и теперь проявить немного терпения.

— Но, может быть, мудрая Карамба,— сказал он просительно,— в таком случае ты сама расскажешь мне про Ленивца?

— Ну что тебе сказать? — склонила головку к плечу Карамба.— Ленивцы такие ленивые, что даже крровь у них течет медленно. А дышат они так рредко, что норрмальное животное давно бы уже задохнулось. Им так лень жить, этим ленивцам, что они могут всю жизнь собирраться да так и не со- брраться перребрраться с деррева на деррево. От лени и медлительности в их шеррсти ррастут настоящие водорросли, ты прредставляешь себе? Уморра!

Юппи подумал, что если им так лень жить, этим ленивцам, то, может быть, им-то как раз, одним только им, и не нужна Красная книга.

— И вот везет же ленивым! — сказала завистливо Карамба.— Они не умиррают от таких рран, что дрругое, норрмальное, животное не пррожило бы и минуты. И они могут годами не есть, уверряю тебя! Дрругой бы уже давно сдох, а им хоть бы что!

— Ах вот оно как! — почесал своей черной лапкой темечко Юппи.— Значит, и ленивцы замечательны?

— Да уж дальше некуда! — проворчала Карамба.

А Юппи задумался, словно именно ему предстояло решить судьбу ленивцев: как быть в том случае, если животное замечательное, а жить ему лень? Он бы, наверное, долго думал,но в это время Карамба изобразила, как плачет детеныш ленивца. Юппи подумал, что если детеныш так плачет, значит, ему тоже хочется жить. И значит, их тоже обязательно нужно записать в Красную книгу.

— Послушай, Карамба,— сказал он,— давай больше не будем ссориться. Я скучал по тебе. Я не буду сердиться, даже

КОГДА ты станешь насмешничать. Мне иногда больно, потому что у тебя уж очень острый ум, но я зато потом не сплю, а думаю. А думать нужно, правда же?

Возможно, от растроганности и смущения Карамба чуть не свалилась с ветки. Но сказала она, как всегда, нелестное: — Вот уж не думала, что ты когда-нибудь поумнеешь — пусть даже ненадолго...

Юппи мог бы обидеться, что даже в такую минуту она говорит грубости, но он почувствовал, что так даже лучше: если бы еще и Карамба принялась говорить трогательные вещи, стало бы совсем неловко и даже глупо. Поэтому он тоже не стал продолжать этот разговор, а вздохнул и пошел.

Куда это ты, интерресно, не посоветовавшись со старр- шими? остановила его Карамба.— Там дальше ничего нет, крроме океана.

— Океан — это что такое?

— Это вода, соленая вода, только в миллион рраз больше, чем морре.

— И там нет животных?

— Есть, конечно. Только они дрругие. Они вводяные.

— Вводяные?

— Ну, рразумеется, ведь они живут в воде.

— А мы какие же?

— А вы — насушные.

— Насущные?

— Ха-ха-ха! Ты что, живешь на суще или на суше?

— Ох, Карамба! Сама-то ты какая?

— Мы, птицы,— надсушные, надводные и надпрриррод- ные. Потому что мы царрим над всем.

— Похвастать — ты сама не своя, Карамба.

— Что ты там сказал?

— Нет, я просто так. Расскажи мне об океане.

— Ну, знаешь, я далеко туда не залетала — там ведь мне нечего есть.

— А говоришь — надприродная...

— Куда же ты идешь?

— К океану.

— Зачем?

— Я еще никогда не видел океана.

— А вулканы ты видел?

— Нет. А что это такое?

— Земля вспухает горрой, и из этой горры бррызжет огонь. В нем можно запрросто сгорреть.

— Зачем же мне вулканы?

— Но ведь ты их не видел! Ха-ха-ха-ха!

Слова у Карамбы были, словно толчки, щипки и вертушки — так закручивали твои мысли, что не сразу сообразишь, как раскрутить их назад. Поэтому Юппи не стал объяснять Карамбе, зачем он идет к океану. А шел он туда потому, что хотел расспросить у кого-нибудь из этих вводяных, нет ли за океаном такой страны, где растут цветные деревья и травы и живут звери с такими хвостиками, как у него.

И настал день, когда Юппи вышел на берег океана.

Впрочем, он не сразу это понял. Перед ним расстилалась вода, но справа горизонт углом загораживала скала, а слева — деревья. Юппи дошел до скалы, и за скалой снова открылась вода, но опять справа горизонт загораживали скалы. Он и до них дошел, и за ними уже ничего не было, кроме воды.

Над водой летали чайки и плакали, как дети.

— О чем ты плачешь? — крикнул Чайке Юппи.

— Я не плачу,— плача, ответила она.

Юппи удивился, а потом подумал, что не всегда ведь плачущие знают, что они плачут, потому что не всегда знают, отчего. Разве, когда он видел прекрасную птицу или прекрасных жираф, ему не было и радостно и грустно одновременно, и на глаза не наворачивались слезы? А отчего — он и сам бы не мог объяснить. И если бы ему сказали в эту минуту, что он плачет, .разве поверил бы он?

Юппи попробовал напиться из океана, но вода в океане была горькая, как слезы. Тогда он отошел и напился из ручейка. Ручеек говорил шепеляво и весело, и вода в нем была чистая и холодная. А океан был большой и все вздыхал о

чем-то. Но ведь не всегда вздыхающий знает, что он вздыхает.

Юппи лег на самом краю утеса и лежал долго, наблюдая за теми, кто живет в океане. Когда он уставал смотреть или волны были слишком большие и заплескивали утес, он уходил к ручью или в лес — отдохнуть и поесть. Но потом опять возвращался на свой утес.

Он видел рыб, у которых рот был внизу, чуть ли не на животе, и рыб, у которых рот был сверху, чуть ли не на макушке. Он видел рыб, которые поедали друг друга, и рыб, которые друг друга защищали. Он видел рыб, похожих на крылья, и рыб, похожих на змей. Он видел рыб, у которых впереди были как бы птичьи клювы, и рыб, похожих на райских птиц, рыб усатых и рыб горбатых, рыб, похожих на ежей, и рыб, похожих на червей, рыб, похожих на скелеты,, и рыб, вообще ни на что не похожих.

Вдруг из океана показалось что-то большое, темное и круглое, и вверх ударил фонтан. «Вулкан»,— подумал Юппи и уже хотел бежать, но это темное круглое всплыло выше, и Юппи увидел, что это животное — самое большое из всех, кого он встречал.

Юппи подумал: бесполезно разговаривать с таким большим животным — оно его, наверное, не услышит, как не услышала бы гора. Слишком большой и слишком маленький, наверное, так же не могут понять и услышать друг друга, как слишком быстрый и слишком медленный — Стриж и Ленивец.

— Кто ты? — все же крикнул Юппи, но животное как раз вертелось в воде, как огромный мяч, и вокруг него шумела играющая вода.

Вблизи показалась еще одна огромная спина, и вверх ударил новый фонтан. А затем... затем они запели. Визг, щебет, стон, храп, трели, жужжание, писк — чего только не было в этой песне играющих гигантов! Но пели они друг для друга, до Юппи им дела не было.

Ох и большие! — сказал Юппи.— Наверно, как мой утес.

— Еще больше,-— услышал он.

А вглядевшись в воду под утесом, увидел веселую крутолобую рожицу.

— Кто ты? — спросил Юппи.

— Я — дельфиненок, а эти, огромные,— мои дальние родичи, киты.

Юппи удивился и не поверил, но Дельфиненок сказал:

-— Что же тут удивительного?! Слонов ты видел?

— У меня среди слонов есть большие друзья.

— А крохотную землеройку?

— Случалось.

— Я, честно говоря, не видел ни слонов, ни землероек,— признался, вздохнув, Дельфиненок,— но мне моя прабабушка рассказывала. Так вот, слон и землеройка дальние родственники — так мне говорила моя прабабушка, а она никогда не врет, потому что, как говорит дельфинья поговорка, одна маленькая ложь может погубить большое дельфинье стадо. А моей прабабушке говорила ее прабабушка, а та уж точно никогда не врала, потому что мы все до сих пор живы и здоровы.

Очень говорлив был Дельфиненок, и при этом ни секунды не оставался в покое: подпрыгивал, кувыркался, плескался. Но его хорошо было слышно, потому что голос у него был присвистывающий, высокий, а такой голос хорошо слышен на большое расстояние в любую погоду. Только уж очень быстро разговаривал Дельфиненок.

— А ты не можешь говорить помедленней? — поинтере­совался Юппи.

— Зачем? — удивился Дельфиненок.— Помедленней пусть разговаривают те, кому нечего сказать. Я слишком много знаю, чтобы медленно разговаривать. Лучше ты быстрей слу­шай.

Юппи вспомнил, что мудрая Карамба тоже разговаривает быстро, однако все же возразил:

— Ты ведь сам говоришь, что еще дельфиненок, а не взрос­лый дельфин. Откуда же тебе много знать? Кстати, что такое прабабушка? Я такого слова еще никогда не слыхал.

Дельфиненок залился смехом. А смеялся он по-особенному. Каждое его «ха» было, как добрый десяток «ха», разле­тающихся в разные стороны. Немного успокоившись, Дель­финенок спросил:

— А знаешь ли ты, кто такая пра-пра-пра-пра-прабабушка?

— Я думаю, прабабушка, пра-прабабушка, и пра-пра-пра- пра-прабабушка — это все одно и то же.

— Ха-ха-ха-ха! — опять чрезвычайно развеселился Дель­финенок.— Этак ты, пожалуй, скажешь, что ты и я — одно и то же! Что я и кит — одно и то же! Что я и мои сестры, а заодно и моя мама, и тетки, и бабушки — одно и то же! Ха-ха-ха-ха-ха! Так вот, бабушка — это мама мамы, пра­бабушка — это мама бабушки. Пра-прабабушка — это бабуш­ка бабушки. И так далее. Понимаешь?

— Но зачем нам ломать язык, если всех этих «пра-пра» давно на свете нет? Разве мало просто знать, что у каждой мамы тоже была своя мама?

— Какие глупости ты говоришь! — возмутился Дельфине­нок.— У меня есть мама, и бабушка, и прабабушка, и прапрабабушка, и пра-пра-прабабушка, и пра-пра-пра-прабабуш- ка, и четыре, и пять, и шесть раз прабабушки. И каждая из них знаешь сколько знает — ведь океан такой большой и раз­ный и в жизни случается так много всего! И каждая из них рассказывает мне об океане и своей жизни — это так инте­ресно! Ради этого одного стоило родиться! А как вообще пре­красно, весело, интересно жить в воде! И у меня тоже будут дети, и внуки, и правнуки, и пра-правнуки, и пра-пра-пра...

Дальнейшее перечисление будущих своих потомков Дель­финенок закончил уже в воздухе, куда он взлетел, как тол­стая птица. Плюх — и он резвился уже в воде.

На горизонте показалась стая кувыркающихся дельфинов, и раздалось посвистывание.

— Слушай, меня зовут,— сказал Дельфиненок,— но зав­тра мы можем продолжить разговор, хотя ты соображаешь и говоришь слишком медленно.

И Дельфиненок стремительно уплыл.

На следующий день Юппи с нетерпением ждал Дельфи­ненка. Он боялся: а вдруг тот передумал или уплыл куда- нибудь далеко? У Юппи был очень-очень важный вопрос к Дельфиненку.

— Скажи,— закричал он, едва Дельфиненок появился,— океан очень большой? Дело в том, что я вот такой, как я есть,— Юппи встал и прошелся по краю утеса, высоко подни­мая цветной свой хвост,— никогда не встречал ни одного такого же, как я, зверя. Я никогда не знал ни мамы, ни ба­бушки, на прабабушки, ни братьев, ни сестер, ни тетушек. Я всегда был один, понимаешь?

— Как, у тебя даже друзей нет?

— Нет, друзья у меня есть и даже много. Тут дело совсем в другом. Понимаешь, если я такой всего один остался на свете, то во мне нет никакого смысла. Один я не могу про­должить свой род, а поэтому не так уж важно, мало или много я проживу. Один — это значит смертен. Один, я даже не знаю, кто я, откуда, чем замечателен и зачем живу на свете...

Он сделал паузу, но и Дельфиненок молчал, наверное, впервые задумавшись, что значит быть одним-единственным, без роду и племени.

— Но если я существую,— продолжал Юппи,— значит, все-таки где-то были такие, как я... И может быть, есть, только не здесь, а далеко... И вот я подумал: океан большой, по у тебя так много тетушек и прабабушек, и все они такие быстрые и умные... Может, где-то за океаном есть моя страна? Спроси у них.

— А какая она, твоя страна?

— Там все цветное: и листья, и деревья, и звери тоже, а у моих родичей цветные, как у меня, хвосты,— заявил Юппи так уверенно, словно все это знал точно. А подумав, прибавил еще и из своего сна: — А вокруг мордочек у взрос­лых моих родичей, как солнце, цветная шерстка. У меня-то она еще не выросла.

— Я спрошу,— сказал Дельфиненок.

— А еще спроси: могу ли я переплыть океан?.. А я, как только найду Красную книгу, скажу, чтобы в нее обязательно записали вас, дельфинов.

— Уже давно записали.

— А почему? — заинтересовался Юппи.

— Как — почему? — удивился Дельфиненок.— Мы же самые умные в океане. Да и на суше умнее нас один только человек. Так говорила мне пра-пра-пра-пра-прабабушка, а она- то уж точно знает. А может быть, мы даже умнее людей — так говорит одна моя тетушка, но я не знаю, можно ли ей верить, потому что пра-прабабушка говорит, что у этой те­тушки слишком много идей в голове. У нас, говорит моя тетушка, люди учатся строить корабли так, чтобы они были быстрыми, не то что старые калоши. Что такое калоши, я не знаю, но так говорит моя тетушка. Люди, говорит она, не умеют глубоко нырять и очень-очень многого не знают, потому что не могут жить в воде, не то что мы — владыки океанов, а океаны в два раза больше суши.

Все это оттарабанил Дельфиненок быстро-быстро, совсем не похоже на владыку океанов. Когда же он нырнул и умчал­ся, внизу в воде перед Юппи замельтешило что-то цветное, и он не сразу разобрал, что это животное. У него были боль­шие выразительные глаза, над которыми извивалось что-то вроде змей.

— О, если ты веришь, мой дорогой друг, что киты и дель­фины — самые умные и замечательные жители морей и океа­нов, то заблуждаешься,— сказало странное животное.

— Ты-то сам кто? — удивился Юппи.

Животное заструилось радужными полосами, а потом спро­сило:

— Теперь, надеюсь, понимаешь?

— Нет,— честно признался Юппи.

— Но ты хотя бы понимаешь, что сам говоришь?

— Я? Когда? Сейчас?

— Да нет! Понимаешь ли ты, что ты сам говоришь, когда молчишь?

— Ты меня что-то совсем запутал. Как это — говоришь, когда молчишь? — рассердился Юппи, а сам подумал, что ведь Змея многое говорит молча.

— Вот-вот,— сказало странное животное,— именно. А те­перь послушай меня, мой дорогой друг. Так и быть, я пока буду говорить вслух, хотя это очень медленно и утомительно. Так вот, я — Осьминог, хотя вернее было бы меня называть Восьмируком. А теперь посмотри, как это можно сказать бы­стрее, а главное — точнее.— И Осьминог снова заструился ра­дугой.

Юппи начал догадываться: Осьминог говорил сменяющи­мися цветами, как другие говорят звуками.

— Вот именно,— опять сказал Осьминог.— Не прими за оскорбление, но ты довольно медленно соображаешь. Неуже­ли так трудно было сообразить это сразу? Но по-цветному ты понимать, увы, почти не умеешь, поэтому я буду говорить вслух.

Постой, откуда ты знаешь, что и как я понимаю? От­куда ты знаешь, какими словами я думаю?

— Но ведь у тебя говорящий хвост!

Юппи оглянулся на свой хвост и обнаружил, что по нему бежит почти такая же радуга, как по телу Осьминога, разве что медленнее. Поразительно! А он никогда и не думал, что по его хвосту можно читать его мысли! И представить только, что такой хвост лежал бы мертвым воротником на плечах самонадеянной женщины!

— Знаешь что,— сказал между тем Осьминог,— говори лучше хвостом. Мы, осьминоги, понимаешь ли, глуховаты, мне приходится напрягаться, чтобы слышать твой голос. У меня даже болят руки, кожа и голова, потому что я слушаю сразу всем телом.

Это тоже было загадкой для Юппи. Он слышал только ушами, и слышал прекрасно, а это чудо-юдо слушает всем телом и, однако, слышит плохо! К тому же он не знал, как именно разговаривают хвостом. Но, видимо, хвост сам знал свое дело прекрасно, потому что Осьминог тут же сказал:

— Да вот так и делай — просто хорошенько думай, а уж хвост сам все скажет! Да не напрягай спину — ты только мешаешь своему хвосту. И не смотри на него — тогда ты за­бываешь, о чем думаешь.

«Но мы отвлеклись,— подумал Юппи.— Начали-то мы свой разговор с того, что киты и дельфины — не самые умные обитатели морей и океанов».

Вот именно! — согласился Осьминог.— Самые наглые— это другое дело! Наглые пришельцы! Они захватывают исконную нашу акваторию! Когда-то, много миллионов лет назад, они жили на суше, как ты. Но там, вероятно, их быстро раскусили, поэтому они повадились к морю, а потом и вовсе поселились в воде. Противные, наглые твари! Впрочем, я исче-заю.— И с этими словами Осьминог юркнул на дно.

Подплывший Дельфиненок не сразу показался на поверхности.

— Здесь, кажется, было это противное животное с длинными руками? — сказал он, высунувшись из воды.

— Чем он тебе не нравится? — спросил Юппи.

— Что значит «не нравится»? — проворчал Дельфиненок.— Мясо у него вкусное, но на щупальцах столько присосок, что измучишься, право!

— Так ты узнал? — поспешно перебил Юппи, боясь, как бы Дельфиненок тут же не начал охотиться за новым его знакомым, который называет его, Юппи, «мой дорогой друг».

— Ну, прежде всего,— отвечал Дельфиненок,— океан с моей помощью ты бы смог переплыть. И тебя бы никто не тронул, потому что мы охраняли бы тебя. Но вот в чем вопрос...

В чем вопрос, Дельфиненок не сказал, а нырнул, и вдруг на утес, где лежал Юппи, упала рыбешка. Юппи обнюхал ее и столкнул обратно в море.

— Так в чем же вопрос? — спросил он вынырнувшего Дельфиненка.

— Вопроса уже нет,— сказал тот,— потому что ты ответил на него. Я посмотрел, ешь ли ты рыбу. Оказывается, нет. Что же ты ешь?

— Траву, листья, корешки, ягоды, плоды.

Дельфиненок присвистнул:

— Ссс! Тогда через океан тебе не переплыть. Впрочем...

И он снова нырнул, и рядом с Юппи шлепнулся мокрый

зеленый комок. Юппи попробовал — очень невкусно и пахнет рыбой.

— Нет,— сказал он Дельфиненку,— этого я есть не могу.

— Тогда ничего не получится. Тебе пришлось бы тащить с собой в путешествие столько еды, что из нее можно было бы сделать мост через океан. Впрочем, океан такой большой, что этот мост от своей тяжести провалился бы в воду.

Юппи представил себе мост из травы, листьев и ягод через весь океан и рассмеялся. Но смех был невеселый, потому что Юппи очень хотелось узнать, какие страны есть за океаном.

— Жалко! — сказал он.— Очень жалко! Но хоть есть за океаном моя страна? Что говорят твои прабабушки и тетушки?

— Они не видели такой страны, даже те из них, которые заплывают из океана в реки. Но, может быть, такая страна есть где-нибудь далеко от рек и океанов...

Юппи посмотрел удивленно на Дельфиненка и вдруг сообразил, что суша для него — то же, что океан для Юппи. Вся суша для Дельфиненка — океан, через который не переплыть. Он-то, Юппи, еще мог надеяться как-нибудь переплыть океан, если бы было чем питаться. Потому что воздух ведь есть и над водой. А вот что делать Дельфиненку там, где нет воды? Словно отвечая на его мысли, Дельфиненок сказал задумчиво:

— Есть у меня еще дальний родственник, которого в большом бассейне с водой возили в гости к людям. Но и он не видел твоей страны. Может, ее вообще на земле нет, твоей цветной страны.

Юппи так загрустил после разговора с Дельфиненком, что не заметил, как день пошел на убыль и начался морской отлив. Когда же очнулся от своих невеселых мыслей, вода под утесом сделалась совсем мелкой и сквозь нее на дне видны были какие-то цветные растения: розовые, лиловые, фиолетовые, зеленые, красные, коричневые — не то в листьях, не то в колючках, не то в цветах, не то в звездочках. И скалы виднелись на дне и даже как бы башенки, сложенные из больших камней. Не сразу Юппи рассмотрел, что на одной из этих башенок лежит его знакомец Осьминог, глядя прямо на Юппи выразительными своими глазами.

— Вот здесь я и живу,— сказал он, поводя во все стороны

четырьмя из своих рук.— Не напоминает ли тебе, мои дорогой друг, это место твою ненайденную родину?

Эта мысль и в самом деле приходила в голову Юппи. Но ведь это было море, океан, а Юппи без воздуха обходиться не умел.

— Да, я тоже об этом думал,— согласился с его мыслями Осьминог.

Удивительно легко было Юппи разговаривать с ним: не успеешь подумать, а он уже все прочел по хвосту.

«А может, о моей стране знает его мама?» — подумал Юппи. И тотчас Осьминог ответил:

— Возможно. Но ей сейчас не до меня. Уже два месяца она никого не подпускает к дому, охраняя колыбели своих детей.

— А как же она ест?

— Она не ест.

— И ты не принесешь ей еды?

— Она не возьмет — она только рассердится. Тебе этого не понять. Главное сейчас — чистая вода, которой она поливает младенцев. Лучше уж умереть с голоду, чем погубить детей.

Юппи смотрел на Осьминога и думал, как много разных животных на свете, но каждому из них жизнь детей дороже собственной жизни. И снова ему стало грустно, что он никогда не знал своей мамы и, если не найдет соплеменников, никогда у него не будет детей, для которых не жалко и самой жизни.

— Ничего, мой друг,— сказал Осьминог,— мне почему-то кажется, что ты найдешь все, что ищешь. Потому что ты умеешь смотреть и слушать — не то что эти зазнайки-дельфины, которые слышат только себя.

Юппи подумал, что Осьминог несправедлив к дельфинам, но тот даже не заметил этой его мысли. Стоило ему заговорить о дельфинах, как он становился багровым от возмущения и уже сам слышал только себя.

— Надо же такую глупость сказать: «Мы, киты и дельфины,— самые умные, самые замечательные, мы — цари, мы — владыки!» Умное существо такого никогда не скажет.

Если цари, то уже не умны! Когда это было, где это видано, чтобы владыки были умны! Ум в другом! Ум в том, чтобы видеть и слышать других! Ты слишком доверчив, мой друг. Тебе скажут: «Я умен» — и ты веришь! А в чем, в чем их ум?

В чем, я спрашиваю! Умеют ли они строить города, как умеем мы, восьмирукие? — И половиной своих рук Осьминог показал вокруг, где высились сложенные из камней башенки.—Умеют ли они путешествовать по суше, как мы, захватив с собой воду во внутренний мешок?

Осьминог набрал воду внутрь, выкарабкался на сушу и пошел на щупальцах. По дороге он нашел вынесенную морем банку и тут же умудрился засунуть в нее свое тело, хотя банка была гораздо меньше его.

— Это, пожалуй, мне пригодится,— сказал он и, не снимая банки, заковылял обратно к воде.— Мы бережливы,— сказал он,— потому что умеем строить дома.

Осьминог, не снимая банки, булькнул в воду и через некоторое время вновь появился на поверхности.

— Я слышал, этот заносчивый дельфин хвастал тут, что люди у них учатся делать корабли.

— А это неправда?

— Это-то правда. Только чем тут хвастаться? У нас люди научились строить ракеты. А ракеты уже не океан пересекают, а космос. На ракетах люди летают к другим планетам. Вот как это делается!

Осьминог изогнул вбок тело, а щупальца сложил наподобие хвоста. Сильная струя ударила из воронки на теле Осьминога, и он как пуля устремился назад.

— Вот так это делается,— повторил он, возвращаясь.

Юппи только хотел спросить, что такое ракета и космос,

как невдалеке показались зубастые водяные змеи.

— Берегись! — крикнул Осьминогу Юппи.

— Сейчас ты увидишь, что я сделаю,— пообещал Осьминог.

Он резко потемнел, а затем... распался на несколько черных осьминогов. Зубастые змеи врезались в них и пропали из глаз Юппи. Вода под утесом из прозрачной сделалась черной. Когда же черная муть немного рассеялась, Юппи увидел своего Ось-минога, выглядывающего из домика, увенчанного консервной банкой. Между тем зубастые змеи, будто они ослепли, вертелись совсем рядом и не видели, не чуяли его. Когда они наконец уплыли восвояси, Осьминог продолжил разговор с Юппи.

— Ты что-нибудь понял? — спросил он.

— Нет,— честно признался Юппи.— Сколько вас было?

— Ха-ха-ха! Это мои собственные призраки! Я их выпускаю, когда хочу спрятаться! Уверяю тебя, ни один из этих хвастунов-дельфинов не умеет ничего подобного. Это называется фокус-покус! — он был очень доволен и сиял всеми красками.— Ну что бы тебе еще показать? У тебя крепкие зубы?

— Надеюсь!

Осьминог подковылял к Юппи и протянул ему одну из восьми своих рук.

— Тяни изо всех сил! — предложил он.

Юппи подумал, что Осьминог предлагает посоревноваться в силе, уцепился за щупальце зубами и уперся всеми четырьмя лапами. В следующую минуту он лежал на спине, а во рту у него извивалась восьмая рука его приятеля. Он думал, что Осьминог на него рассердится, но тот плюхнулся в воду и расхохотался.

— Это я нарочно! — сказал он.— Для хорошего друга ничего не жалко! Можешь ее взять на память: она долго еще будет живая, ты ее слушайся — она видит тепло и чует еду. А у меня новая вырастет — еще лучше!

— Пожалуй, я все-таки верну ее тебе,— сказал смущенно Юппи.— Боюсь, мое путешествие придется твоей руке не по вкусу — ведь я путешествую по суше и встречаюсь с разными животными. Мне будет очень неудобно, если кто-нибудь из них захочет ее съесть. И Юппи столкнул щупальце в воду и долго, пораженный, глядел, как оно, словно самостоятельное существо, то ползло по дну, то плыло по течению.

— У кого еще есть три сердца? — продолжал свою запальчивую речь Осьминог.— Только у нас! У кого благородная голубая кровь? У нас, осьминогов! Наша душа столь восприимчива и тонка, что нас можно даже загипнотизировать!

Юппи почувствовал с уважением, что ум его слишком мал, чтобы вместить все узнанное в этот день об осьминогах.

«Оба они очень умные — Осьминог и Дельфин,— подумал Юппи, но не раньше чем остался один,— и при этом враги. Как странно! А все от того, что надо есть».

Он уснул прямо на утесе, и снилось ему, что все на земле живут дружно, потому что никому никого не нужно есть.

Некоторое время шел Юппи по берегу океана, потом свернул в глубь материка, уже не оглядываясь на океан, уже не вглядываясь в морской горизонт, за которым лежат иные земли. Нельзя — значит, нельзя. Может быть, когда-нибудь потом, если он, Юппи, научится строить корабли и ракеты...

А пока ему и здесь хватит дел и размышлений.

Он шел и встречался то с одним животным, то с другим и слушал все новые истории о жизни и смерти.

Иногда он подходил близко к людским поселениям, но каждый раз уходил обратно в лес. Он понимал, что это неразумно — избегать людей. Ведь он ищет Красную книгу, а она где-то у людей. Но как знать, умные или глупые люди ему встретятся. Ведь он теперь не только за собственную жизнь опасался — от него зависели жизнь и будущее стольких животных! Он сам теперь был, как Красная книга! А ведь это ужасно подумать даже, чтобы Красная книга пропала! Он не мог рисковать и поэтому со дня на день откладывал встречу с людьми.

Но, кроме того, что ему нужно было помнить не только о себе, еще и другое делало его нерешительным. Он стал очень задумчивым, а мысли занимают столько времени, что уже некогда быть решительным. Он иногда до того много думал, что даже чихал — потому что мысли щекочут. Но это от другой щекотки можно избавиться чиханьем, а от мыслей чиханье не избавляло. Правда, пока чихаешь — мыслей нет, но прочихался — и снова они при тебе.

Странные это были мысли. «О чем ты думаешь, Юппи? Твоего ли ума это дело?» — стыдил он себя. И все-таки думал. Думал ни много ни мало о том, почему именно так

устроена Красная книга, как она устроена. Скажем, туда записывают тех, кого мало осталось. Понятно. Но тут он вспомнил слова Карамбы и даже спотыкнулся. Он вообще думал не так, как люди думают. Если мысль у него спотыкалась — и он спотыкался. Если мысль останавливалась — и он не мог идти дальше. Так вот мысль у него спотыкнулась о слова Карамбы насчет холеры и чумы. И идти дальше он уже не мог. Тогда он представил себе холеру и положил ее справа. Потом представил чуму и положил ее слева от себя. А Красную книгу, представив, он поместил сверху и раскрыл, чтобы Книга видела, что он станет делать с чумой и холерой. И он изо всех сил хлопнул по чуме и холере, и Книга ничего не имела против того, чтобы их не было вообще. И тогда он побежал дальше, и на ходу у него складывались стихи:

Вот именно — особенный! Юппи даже подскочил. Ну, конечно же, в Книгу записывают только полезных и особенных!

Тут Юппи опять замедлил бег. Полезные — это понятно, подумал он. Но вот особенные! Почему это так важно — быть особенным? Конечно, будь все одинаковые — это было бы скучно. Шел бы Юппи по земле и день, и два, и три, и четыре, а навстречу одни только юппи. Первому-то он здорово обрадовался бы, конечно. Но если бы одни только юппи жили на земле, пожалуй, он бы затосковал. Бояться некого, но скучно ужасно. Даже разговаривать не о чем. Ведь если все юппи одинаковые, и вся земля одинаковая, и все деревья одинаковые, и все дни одинаковые, то и происходит все одно и то же. И вот так походят-походят одинаковые юппи по одинаковой земле, а потом лягут вверх одинаковыми брюшками и подохнут от скуки. Юппи даже вздрогнул, когда представил себе картину: все деревья с одинаковыми листьями, все тучи в небе одинаковые, и на земле валяются одинаковые юппи, так что уже и себя среди них не найдешь. Да-а, ничего себе картинка! Ф-фух, хорошо, что этого нет!

Но тут Юппи опять спотыкнулся. Потому что ему пока- залось, что перед ним сидит охотник Матука — особенный, ни на кого не похожий, но такой злой и безжалостный, что вся шерсть на Юппи стала жесткой и поднялась дыбом. Нет- нет, подумал Юппи и даже головой замотал, если кто-то или что-то особенное уничтожает много другого особенного — ему не место в Красной книге! Не всякое особенное хорошо, а только замечательное и прекрасное. Прекрасное — это всегда особенное, но это больше чем просто особенное. Ведь вот сам Юппи увидел прекрасных жирафов и решил, забыв даже о себе и своем роде, что, если бы в Красной книге осталось только одно место и от него, Юппи, зависело, кому это место отдать, он отдал бы его жирафам.

Но что же такое — прекрасное? И опять же, зачем это нужно — быть особенным и прекрасным? Раньше он отвечал на такие вопросы просто: особенным и прекрасным нужно быть для того, чтобы тебя записали в Красную книгу. И тогда он будет жить, чтобы найти что-нибудь замечательное и прекрасное.

Но тут Юппи даже завертелся на месте, потому что получался какой-то круг: особенным и прекрасным надо быть, чтобы жить; а жить надо, что дождаться и добиться чего-нибудь особенного и прекрасного! Это уже голова-хвост получается! А что, если взять хвост в зубы и начать кружиться? Он так и сделал. Он крутился волчком до тех пор, пока уже совсем закружился, пока уже забыл, где у него голова, а

где хвост и что впереди — хвост или голова.

— Что это ты делаешь? — раздался над ним не столько удивленный, сколько возмущенный крик Карамбы.

Юппи перестал вертеться и плюхнулся на землю. Он посмотрел на хвост: не скажет ли тот первым? Но хвосту крепко досталось от зубов, и он помалкивал. К тому же Карамба понимать по хвосту не умела. Тогда Юппи сказал:

— Я проверял свои мысли.

— Это называется — мысли! — воскликнула презрительно Карамба.— И что же ты ррешил?

— Понимаешь, Карамба, это очень трудно понять, что у

тебя главное и первое, а что уже потом — голова или хвост. Но это пока медленно вертишься. А если быстро вертеться — уже неважно, голова впереди или хвост. Потому что получается круг. Круг — это великое дело, Карамба! — сказал очень довольный собой Юппи.

Но Карамба в восторг от его мысли не пришла.

— Какая чепуха! — сказала она с презрением.— Посмотри на меня — похожа я на крруг? Нет. И очень хоррошо! Послушай, крруглая твоя голова, что скажет тебе Каррамба, у ко- торрой, к счастью, мозги еще не закрруглели: крруг — это пакость, крруг — это выдумка, крруг — это конец и прредел! Крруг — это блаженство дуррака и ррай крретина!

Юппи сидел, восхищенный, сложив перед собой черные лапки. Он привык к красноречию Карамбы, но таких звучных слов даже от нее еще не слышал! Не все, о чем говорила Карамба, успевал он продумывать, но все равно понимал, что речь ее вдохновенна и замечательна.

— Слушай меня, Юппи, пока мне не надоело учить тебя уму-рразуму! Крруг до добрра не доведет! В крруг можно только поигррать, на нем можно пррокатиться, но с ним надо быть осторрожным, запомни это! Крруг бывает рразный — он может быть даже квадрратный, и это уже немного легче, потому что тогда крруг не так быстрр и поворротлив. Но если у тебя есть хоть какое-то будущее, в тебе не должно быть рров- ноты крруга, в тебе должно быть чего-то побольше, а чего-то поменьше! Много ли толку было бы в рровном, если бы в мирре не было нерровного?

Юппи уже раскрыл рот, чтобы возразить, но вдруг подумал, что ведь особенное — это и есть неровное.

— Ха-ха-ха-ха! — расхохоталась насмешливая птица.— Сейчас у тебя ррот как рраз, как тот самый рровный-пррерров- ный, глупый-прреглупый крруг! Прривет, крруглорротый!

Юппи поперхнулся и закрыл рот.

Так шел и шел Юппи и проверял на себе разные мысли. Мысли же у него последнее время так густо переплетались и закручивались, что он и сам извивался и закручивался.

И однажды так закрутился, что, почуяв рядом людей, не успел вовремя раскрутиться. Ему еще надо было вернуть на место лапу и хвост, когда он увидел вдруг огромное дуло, нацеленное прямо на него. Бежать было уже поздно. Он выставил повыше свой хвост, потом, наоборот, спрятал его, потом, забыв, что люди не понимают языка животных, крикнул погромче:

— Не стреляйте в Юппи!

И еще — что он вырос в Дереве и хочет жить.

Но в следующую секунду что-то щелкнуло, и Юппи упал и закрыл глаза, решив, что его больше нет. Он еще успел подумать, что не только сам погиб, но погибли десятки рассказов для Красной книги о животных, которые хотели жить и были прекрасны и замечательны. А больше думать уже ни о чем не стал, потому что мертвым думать не положено.

Он лежал, вытянув передние и задние лапы, не шевелясь, не поводя ни носом, ни хвостом, ни глазами, не думая, но слышал над собой голоса.

— Странно,— говорил мужской голос,— я ни в жизни, ни в книгах никогда не видел такого животного. Я даже не пойму, к какому роду может оно относиться.

— Это инопланетянин, Папа,— сказал детский голос.

От этого голоса Юппи невольно вздрогнул — он все-таки очень любил детские голоса. В том дворе, у девочки, все дети были такие добрые. Но тут же Юппи вспомнил, что даже добрые дети не защищают животных от недобрых взрослых людей, и решил, что ему лучше и дальше оставаться мертвым.

— Папа, он умер?

— Нет, Эрик. Да и от чего бы ему умереть? Ведь я его только сфотографировал.

И тот, кого мальчик называл Папой, осторожно коснулся Юппи. Дрожа всем телом, Юппи вскочил. Он дрожал, потому что не знал, бежать ему или остаться, кусаться или быть дружелюбным.

— Смотри-ка, Папа, у него хвост все время меняет цвет!— воскликнул Эрик.

А Юппи стремглав кинулся в кусты.